Вы здесь

Цветущий шиповник

Владимир БЕРЯЗЕВ




ЦВЕТУЩИЙ ШИПОВНИК




* * *
Морозы, морозы стоят с декабря середины.
Обрезаны косы небес по белёсые льдины
Речных берегов, по корявые крыши котельных,
Где шлейфы дымов утонули в снегах беспредельных.

Сквозь люки парят над сугробами теплоцентрали.
А света излуки и солнцемороза спирали
Над городом ткут паутину сиянья и света
Из ветра остуды и веры в грядущее лето.

За иней-травой не почудятся смертные дроги,
Где сходит конвой на лужёное тело дороги,
Вагоны, вагоны над Обью с углём и металлом,
А что не сгорело, то в прах по снегам разметало…

А звень ледовитая дарит огнём и румянцем.
Холстина-равнина хрустит подо мной, сибуланцем.
Раз мы не замёрзли на прошлого века повети,
Знать, всё не напрасно, да, всё не напрасно, поверьте.


* * *
Папа, а правда, Он любит всех?
Нет, Он не любит боязливых.

Пей суету сует,
Скиф ты иль массагет,
Слушай, как мир шумит,
Эллин или семит.

Выпьем до дна, до тла
Тот или этот свет,
Так, чтобы умерла
В нас суета сует.

Дайте мороза медь,
Я языком лизну!
Бездна, она же смерть,
Выпрямит кривизну...

Босыми по воде —
Нету пути прямей.
Боязно?.. Он везде —
Смей!


* * *
Вечно светит лишь сердце поэта
В целомудренной бездне стиха.
                  Николай Заболоцкий
Обалдуй-балабол, что любил евразийскую Музу,
Где твои торбаса, где кочевья, где звонкий калым?
Ты успел налегке погулять по Большому Союзу,
Пил Отечества дым — то Абхазия, то Когалым…

Дерипасу — своё: вся Сибирь, словно депозитарий,
Знай, соси да соси, поминая приёмную мать…
А тебе не забыть торгашей на восточном базаре:
Ну, в цене не сошлись, так зачем же прилавки ломать?!

Так пошло, покатилось со Съезда до самых окраин,
В необъятную даль, где, казалось, покой нерушим,
Бог ты мой, с той поры уж никто ничему не хозяин,
С Южных гор до Морей — то террор, то продажный режим.

И по-новой — Великою Степью — народы и орды
Потекли, заклубились, как тени Второй мировой.
Словно сёмга на нерест — в Европу, в порты и фиорды! —
От чумы своевластия и нищеты моровой.

Скольких я схоронил, сколько бродит в забвенья угаре,
В лабиринте страдания, в сумерках серой нужды…
Словно шквал термояда! — в Гвинее, на Мадагаскаре,
Всё — ошмётки России, всё — русского Взрыва следы.

Ну, кому Холокост, а на нашем веку катастрофы
Беспощадней и дольше. На празднике гробовщика
Я читаю свои оптимизмом набитые строфы
За бутылку мадеры и — видео ГТРК.

Не селитесь на кладбищах! Или на месте расстрела.
Пусть навек зарастут пустыри золотых деревень.
Не любите Россию, она навсегда постарела,
И леса обветшали, и все облака набекрень.

А в горах сопредельных, где порохом пахнет дорога,
Из кромешных аулов шакалы уносят детей.
Не молите Аллаха — тире — милосердного Бога,
Не сыскать и костей…

Не любите Россию, простые советские люди,
Вам пора умирать, вы уже никому не нужны.
И не ждите добра, на поклон не ходите к Иуде,
Всё давно решено, и все сроки, увы, сочтены.

Но когда возгорит свет любви в целомудренной бездне,
И когда запоёт словом Божьим души вещество,
Он на этом кладбище, конечно, конечно, воскреснет
И враги расточатся, рассеются врази Его.


ОТВАЛЬНАЯ
                 
Прилетела чайка,
Села на радар.
Нонче, вроде, вторник.
Завтра — середа.
Мысли не оттуда, ну а мы туда,
Дык, куда не ходют ваши поезда.

— Мы в числе поборников
Водки и сальцы.
Капитан Моторников,
Отдавай концы!

Мы и без намордников —
Дюжи молодцы!
Капитан Моторников,
Отдавай концы!

Не из подзаборников —
Братцы-удальцы!
Капитан Моторников,
Отдавай концы!

Чарки с рукотёрников
Пейте, подлецы!
Капитан Моторников,
Отдавай концы!


* * *
Водный орех — чилим,
Надвое — не делим.
Бережнее держи
Иглы его души.
Речи — не оскопи.
Часом — не наступи.
Разом разрежет зык
Озеро и язык.

Жизнь наша Званская,
Даль — Колыванская,
С голыми скалами,
Словно лекалами.
Ветер ли, влага ли в тех скалах плакали?
В заводи много ли плавали гоголи?


ЦВЕТУЩИЙ ШИПОВНИК
И в чуткий пах цветка, мохнатый и пахучий,
Впивается горячая пчела.
                           Юрий Казарин

В лоне ли розы дикой,
В розовой знойной мгле
Эрос всему владыкой
Чудится на земле.

Так торжествуй, шиповник,
Страстью охвачен весь,
Кто и кому любовник
Боле не важно здесь,

Где в роевом гуденье
Слышен желанья пыл!
В заводях светотени
И шелестенье крыл

Пчёлы, как поцелуи,
В изнеможенье дня
Пьют канитель живую
Сладости и огня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Будет колюч, коматозен
Куст мой в ягодах ран...
Но после — когда за осень
Закатится плод, багрян.


* * *
Картиной правит лишь свидетель…
(из ненаписанного стихотворения)

Не снимай, не снимай свою тень на мгновенное фото!
Нам не запечатлеть даже след, только беглое что-то.
Ты не сторож себе по причине отсутствия в кадре:
Ни дороги, ни храма — одна только точка на карте.

Кто свободен творить, чья на лбу твоём высшая проба,
Тот тебя навсегда зафиксирует рамкою гроба.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Улыбается Пушкин, навеки по-ангельски светел,
И молчит в ожидании казни евангельский петел…


* * *
Козьи козни, болтанская бронза —
Снег валит и валит!
Бьётся боталом женская проза…
В клетку с птахой отлит
Звон-позвон, балабол-колокольчик
На цепи меж грудей —
Трель трезвонит и дольше и дольче,
Чем декабрь-злодей...

Я тебя осязаю по звону —
Он малинов и ал!
Не по возрасту, не по сезону
Ранит сердце металл.
Ты блуждаешь по городу слепо,
Как сомнамбула-клон,
Жизнь по факту глупа и нелепа,
Коль не вынули вон
Душу ради любовной утехи
Или неги земной.
Так мерцай же в небесной прорехе
Мир, покинутый мной!

Кто и кем был пронзён и повержен?..
В лоно снидущий дух
Славит — гимном поющего стержня —
Паства или пастух?!
Уходи же по склону желанья,
Медным зовом маня,
Следом млечным, стезёй обладанья
Среди ночи и дня...


КОРНЕСЛОВЬЕ КАЗАНИ
Нарисуй меня в Индизайне,
У Аллаха в горсти, в Казани!
Нарисуй меня в Индизайне —
По свидетельским показаньям,
По Господним ли указаньям,
По забытым предков сказаньям,
Но — в Казани, только в Казани!

Руководствуйся осязаньем —
Чем нежнее, тем несказанней!

Княжье… Божье ль моё наказанье —
Над Казанью мне душу празднь!

Завтра — казнь.


* * *
Его укусила крыса
В зимнем арабском порту.
И дрогнула мглы кулиса,
И понял — любил не ту.

И кровь отравленным дымом
Вскипела по древу жил.
Забыл?.. Воротись к родимым!
Не тем, не за то служил!

И жил ты, в горящей ступе
Носясь через белый свет...
И прошлое — не отступит.
Грядущего — нет как нет.

В России пустой и стылой
Дымятся твои следы,
Она-то тебя простила,
Помилуй её и ты!

Вонзи ж черенок осинов
В иудино ремесло,
Чтоб семя зубов крысиных
Сквозь сердце не проросло.


* * *
Станиславу Михайлову
в день его пятидесятилетия
На море штиль. Оплавилась волна.
Увяли паруса катамарана.
Не подписать ли грустный меморандум
О прекращеньи мяса и вина?..

Страстям потрафить не запрещено.
Но лень — она послаще заграницы.
В глазах лукавят солнечные блицы.
На море штиль. И степлилось вино.

И штиль да штиль кругом...
Какая дрянь —
Все эти ваши страсти по свободе!
Душа в отгуле. И застой в природе.
Стой. Обернись. Не заступи за грань.

Благословенна праздная игра...
Спаситель тоже трогал погремушку;
А рифму, как чудесную игрушку,
Нам дали в час воскресного добра.

Аз, многогрешный, не велик стилист,
Но, словно чёлн, объят высоким штилем,
— Плыви! — скажу, — коль семь небес под килем,
Коль светел пред тобой покоя лист...


* * *
Между белой и алой — жёлтой розы бутон...
Мне лишь малости малой недостанет на том
Свете... Этого ль хлада
Лепестков или губ?
Да прощального взгляда
На бегу, на бегу...


* * *
Я снаряжу сказаний караван
На берегу полуночном и диком.
Мечтавший о труде, равновеликом
Таланту, что Отец мне даровал,
Я снаряжаю сказов караван...

Горит Синай. Немотствует Ливан.
И облака плывут над Аркаимом.
А на Алтае в воздухе сладимом
Золотоносный цедится туман,
И Дар пути мне в упряжь кем-то дан...

Ты, кто пророку диктовал Коран,
Архангел или Столп громоподобный,
Не вопрошай во мгле земноутробной
Раба, кто избран музыкой и зван...
В один конец отправлен караван.


НА ПЕРЕНОС СТОЛИЦЫ В СИБИРЬ
Стольный град — мигранту, не врагу, —
Отдадим по замыслу Шойгу!

Отнесём кремлёвский курултай
За Урал — на Обь и на Алтай.

Знаю, ор поднимется и вой.
Нам менять столицы не впервой!

Раз не одолели татарву —
Поменяли Киев на Москву.

Чтоб Великий Хан не был угрюм,
Встал над Русью град Каракорум.

Драться вам за княжеский ярлык
Позволял столичный Ханбалык.

Ну, а для европ пришла пора —
Возвели венецию Петра.

Что ж теперь? Век Азии настал.
Зри в Байкал — в его глубин кристалл!

Пусть мозга заходит за мозгу
Ради откровения Шойгу...


МАТЕРИАЛ
                           Александру Плитченко

Кандалы или Тяга Земная?
Фиолетом от края до края
Густо-густо набрякла душа.
Засветился нефрит на ладони.
В чугуне завихряются кони,
Стружка катится из-под ножа.

На изъяны гранитного плена
Набегает античная пена,
Чётки света низает янтарь,
Глина дышит дрожжами Творенья
И с фарфором не ждёт примиренья,
Слиток огненный просит: «Ударь!»

Холст молчит... тишиной запорошен...
Холст, как белое поле, заброшен.
Полети, коли так, полетай!
Не один этим снегом умылся.
Не один заплутался, разбился,
Но ты шепчешь опять: «Волю дай...»

Дай мне волю, туга материала!
Я в глубокой теснине Дарьяла,
Тесен мир, если нечем дышать.
Слово за слово — ты в лабиринте:
Лишь движенье у моря берите,
Лишь во хлеве и должно рожать.

Тишина, тишины, тишиною...
То, что было во мне, не со мною,
Пусть проступит во властной руке.
Покорись, и тебе покорится...
Лики, образы, милые лица
Во вселенском молчат верстаке.

И когда осязанье и запах
Подкрадутся на согнутых лапах,
Тихо палец к губам приложи.
Пусть возникнет из глуби бездонной —
Кто там? что там? — из незамутнённой,
Не тобой сотворённой души.

100-летие «Сибирских огней»