Вы здесь

Дорогая, давай полетаем...

Анатолий СОКОЛОВ
Анатолий СОКОЛОВ


«ДОРОГАЯ, ДАВАЙ ПОЛЕТАЕМ…»


Однажды притащусь с душой заплесневелой
Из бездны городской в глухой осенний лес,
Скользнет над головой испанской каравеллой
Лист клена по волнам смутившихся небес.

Зажмуришься и сам представишься былинкой,
Летящей никуда в пучине неземной…
Трюм полон до краев сокровищами инков,
Индийской коноплей и аравийской хной.

Осинник вразнобой поет в дыму багряном,
На веки положив тяжелую сурьму.
Ненужный человек идет к нему с баяном
И робко норовит подыгрывать ему.

Пока он рад внимать мелодии звучащей,
Но вдруг взмахнет платком серьезная Иня…
Чем дальше вглубь себя, тем сердце бьется чаще:
Не знает даже Бог, что ждет еще меня.

Крапива, лебеда, чабрец, увядший донник…
Залезешь на бугор, где слиплись десять троп,
И весь Новосибирск как будто на ладони,
А я в бинокль кручу его калейдоскоп.

Пространству, наугад разрезанному Обью,
Навеки мне чужим остаться суждено,
Но надо мной сосна склоняется с любовью,
И воздух в октябре вкуснее, чем вино.

Сойди на нет, луна, светла и круглолица —
Я тьмы густой шербет пью как персидский шах…
Себя переменить — и в первый раз влюбиться,
Пусть жизнь сильней шумит в безумствах и слезах.

* * *

Дорогая, давай полетаем,
Навсегда улетим в никуда.
Скоро жизнь до конца пролистаем,
Взвесим прибыль ночного труда.
На прощание  с именем Божьим
Постоим у родимых могил…
Неужели увидеть не сможем
Всех, кто нас беззаветно любил?
Вопреки предсказаньям науки,
Скоро грянет назначенный час —
И  придут сюда дети и внуки
Безнадежно оплакивать нас.
Ветер мусор гоняет по пляжу
И поет, словно нищий метек.
И как раки в кастрюле, все пляшет и пляшет
Чернь из баров и дискотек.

* * *

Кажется минувшее былинкой —
Ты уже не нужен никому,
Но душе, как птице перед линькой,
Жаль терять привычную тюрьму.
Оставляя правду осязанья
В карусели сумасшедших дней,
Загрусти по яблокам Сезанна,
Потерявший Родину Эней.
Приголубить нежную Дидону
Не велит кремнистая звезда —
Неужели этому пижону
Светит участь Вечного Жида?
Пыльная шоссейная наука
Открывает нашей жизни суть:
Погулять и — в мураве без звука
До Христова праздника уснуть.
А проснувшись — поздно просыпаться:
Ты во сне еще успешней смог
С тенью сумасбродного испанца
Завязать галантный диалог,
Бьется сердце чаще и сильнее,
И сегодня всех живых живей
Дон Кихот с мечтой о Дульсинее
Носится, как с песней соловей.
И хотя проигрывал все матчи,
И любви жар-птицу упустил —
Миф о дворянине из Ламанчи
Только трезвым умникам не мил.
Что, поэт, от запаха наживы
Прячешь нос в атласное жабо?
Кто в оффшор спустил твои активы,
Понял вдруг: ему уже слабо
Царственным бомжом в чертополохе,
Глядя в лужи грязное трюмо,
Чуять, как автопортрет эпохи
Прожигает вечности клеймо.

* * *

Плачь Ярославной, дева в платье бежевом,
В сумбурной жизни вечно неполадки:
Том Мандельштама в сумке с мертвым пейджером,
И недра дискотеки кисло-сладки.
Хотя октябрь раскинул перед взорами
Пасьянс бульваров, ярких, как комета,
Между тобой и мной мосты не взорваны,
А сгнили, развалившись незаметно…
Ломоть батона мажешь маслом сливочным,
Пьешь крепкий чай с египетским лимоном,
Но вдруг воспоминанием обрывочным
Душа тебя трясет бесцеремонно,
Как в греческой трагедии без зрителей…
В окне буран кипит молочным супом,
Хруст листьев скорпионов отвратительней,
И муха в стену ввинчена шурупом.
Укором обезлюдевшей окрестности,
Заставив смолкнуть в сквере хоры дичи,
Повис свинцовый ужас неизвестности,
Как фон в портретах позднего да Винчи.
Я прогуляю тело возле тополя,
Оставшегося за ночь безволосым,
И тень моя, похожая на Гоголя,
Свой подбородок совмещает с носом.
И кажется темней шкатулки лаковой
Мой бывший дом, где враг трубит победу.
Меня другая обнимает ласково…
Я никуда отсюда не уеду!
Снег, наждака нежнее и шершавее,
Лежит на сучьях сосен темно-рыжих,
Любимая — оплот самодержавия —
Давай с тобой прокатимся на лыжах?

* * *

Методично сахарная пудра
Засыпает дом со всех сторон,
От душевной смуты лишь под утро
Связывает мысли вялый сон.
Книжки — неудачников отрада.
Господи, гори они огнем!
«Библия», «Коран» и «Илиада»,
Да еще фадеевский « Разгром».
«Русским лесом» Леонид Леонов
Грузит «чуждый чарам черный челн»,
Налетев на риф аттракционов,
Пушкин на забвенье обречен.
И пока луна копейкой медной
Исподволь воспламеняет плоть,
Скука — дочь тоски ветхозаветной
Мать свою сумела побороть,
И, легко презрев на радость змия
Подвиг власяницы и вериг,
В бездуховной мгле лежит Россия,
Кутаясь в китайский пуховик.
Прижимая глаз к оконцу ночи
На краю рассыпчатой земли,
Мысль в себе стремится, что есть мочи,
Вывихнуть традиций костыли.
Но невероятная кручина
Впитывает в бронхи высоту:
Встанешь рано — зеркало в морщинах,
Сигарета мылится во рту.
Зубы чистишь, куришь, варишь кофе,
Продолжая жадно видеть сон.
В зеркале двойник — анфас и в профиль:
«Божий дар зачем тебе, пижон?»
Вспоминаешь словно под копирку
Для провинциальных поэтесс:
Дом в деревне, деда бескозырку
И отца мучительный протез.

* * *

Поедем осенью в деревню,
Где каждый встречный нем и глух.
Хлопочет леший, словно евнух,
Вокруг растерянных старух.
Скопить бы на зиму дровишек,
Заделать щель, набрать воды!
Корова как Марина Мнишек
Воротит нос от лебеды.
Уже не чает доли праздной
Насквозь прокуренный народ —
В нем скука жизни непролазной
Зевотой раздирает рот —
С рассвета занятой обменом
Всего, что водится, на спирт.
Убитый бабой Агамемнон
Бесславно на погосте спит.
Кто судия там, неизвестно;
Как говорил Некрасов — Рок.
Бухая в дупель Клитемнестра,
Опухший с голоду сынок.
В постперестроечном пожаре
Одна поднявшая сынка
Мечтала: скоро этот парень
Страну прославит на века…
В природе, выдубленной ветром,
Ориентир — церковный крест,
Исполнит долг сестры Электра,
Зарежет мать свою Орест.
Избавившийся от Эринний,
Он станет мужем и царем…
Икру на ветках мечет иней,
Стеклом блистает водоем,
Хор мух в скворешнике уборной,
Оркестры уличных собак,
Здесь дух, прославленный соборный,
Наверное, уже иссяк.
Но хороши, как прежде, дали,
И бездны тайн скрывает мгла,
Вблизи же ни одной детали,
Чтоб сердце радовать могла.
Пейзаж с хавроньей возле джипа,
Да щит с призывом сникерснуть
Меня разят как вирус гриппа,
Так что ни охнуть, ни вздохнуть.
Когда езды неосторожной
Гроздь жертв переправляют в ад,
Лишь на ветру в пыли дорожной
Обертки чипсов зашуршат.
Жрет под абсент севрюгу с хреном
Братва в райцентровской пивной,
И подрастающая смена
Глядит и давится слюной.
Леса подвержены погрому,
Их всасывают города…
Почто ж влечение к родному
Не прекратится никогда?

* * *

В едва откупоренном сне
такие перспективы:
Мне двадцать, на носу пенсне,
и мама с папой живы.
Еще в райкомах ловят блох
грядущие банкиры,
И не мечтает каждый лох
податься в рэкетиры.
На крест правители плюют,
Довольные собою…
Мыслитель просится в приют,
Кряхтит, стучит клюкою,
Цвет жизни пробует спасти
И мнит себя Орфеем…

Любимая, меня прости
За то, что врозь стареем.
100-летие «Сибирских огней»