Вы здесь

Два революционных романа


Владимир ШАПОШНИКОВ

ДВА РЕВОЛЮЦИОННЫХ РОМАНА

Роман является, пожалуй, самым популярным жанром в мировой литературе,
и романов написано столь великое множество, что литературоведы по праву разделяют их на несколько родов и видов. Есть романы исторические, социальные, семейно-бытовые, автобиографические любовные, приключенческие, детективные, фантастические. Но в этой общепринятой «табели о рангах» недостает, на мой взгляд, одного важного звена, а именно революционного романа. Впрочем, на то есть свои причины. Дело в том, что революционных романов (если их не относить к категории романов исторических) во всей мировой литературе насчитывается крайне мало. «Что делать?» Н. Чернышевского, «Андрей Кожухов» С. Степняка-Кравчинского, «Овод» Э.Л. Войнич, «Мать» М. Горького, «Железная пята» Д. Лондона, «Как закалялась сталь» Н. Островского вот, пожалуй, и весь список.
Несоответствие поразительное, поскольку самих революций, в том числе и таких, которые потрясли весь мир, в истории человечества
свершилось, по меньшей мере, полтора десятка. Возьмем, к примеру, Великую французскую революцию. Событие, что и говорить, мирового масштаба и общечеловеческой значимости, однако художественно она отображена лишь в историческом романе Виктора Гюго «Девяносто третий год», в небольшой повести Феликса Гра «Марсельцы» да в трагедии Ромена Ролана «Робеспьер» (разумеется, я называю только те произведения, которые выдержали испытание временем). Если мы обратимся к Нидерландской революции, то здесь, кроме знаменитой «Легенды о Тиле Уленшпигеле» Шарля де Костера.трудно еще что-либо припомнить. А об английской буржуазной революции вообще помолчим, ибо литература по сути обошла ее молчанием.
Что же
касается Великой Октябрьской революции в России, то здесь необходимо сделать существенную оговорку. Во-первых, еще раз подчеркну: к жанру революционного романа следует относить лишь те произведения, где действуют одни только вымышленные персонажи, потому ни «Тихий Дон» М.Шолохова, ни «Хождение по мукам» А. Толстого, ни другие революционно-исторические эпопеи сюда не вписываются. А во-вторых, русская и советская литература всегда отличалась от европейской своей самобытностью, которая нередко проявлялась уже в самом выборе тем и героев. Иначе говоря, то, чем западные писатели пренебрегали, находило достойное отображение в произведениях русских писателей. Не случайно в приведенном выше списке революционных романов авторами большинства их являются русские писатели. Да и вообще можно с полным на то основанием утверждать, что революционный роман зародился именно в России. В настоящей статье речь пойдет о двух революционных романах «Андрее Кожухове» и «Оводе» по той простой причине, что романы эти очень многое роднит и сближает. Притом сама история создания этих произведений, как и их литературные судьбы, необычайно интересны и увлекательны. Но обо всем по порядку.
4 августа 1878 года народоволец Сергей
Кравчинский ударом кинжала сразил наповал петербургского шефа жандармов Мезенцева, заочно приговоренного революционерами к смертной казни. Эта неслыханная по своей дерзости террористическая акция настолько ошеломила всех при ней присутствовавших, что Кравчинский сумел благополучно скрыться, а вскоре был тайно препровожден за границу в Англию. Там он тоже активно проявил себя на революционно» поприще: создает «Общество друзей русское свободы», редактирует журнал «Свободная Россия», помогает материально революционерам-эмигрантам. Там же в 1889 году он написал роман «Андрей Кожухов», который сразу же был переведен почти на все европейские языки и принес автору мировую славу.
К сожалению, роман этот, впервые изданный на русском языке в 1905 году, так до сих пор и
остается мало известным русскому читателю, поэтому есть смысл поговорить о нем обстоятельно.
Как известно жертвами революционного террора, вершившегося
в России на протяжении более чем полвека стали Александр II и целый ряд высокопоставленных сановников, как то: петербургский градоначальник Трепов, тяжело раненный Верой Засулич (кстати, одна из героинь «Андрея Кожухова» носит поразительно сходную фамилию — Вулич), шеф одесских жандармов барон Гейкинг, киевский прокурор Котляревский, харьковский губернатор князь Кропоткин...
Какими же мотивами руководствовались народовольцы,
вставшие на путь террора. Для большей убедительности я «предоставлю слово» известной революционерке Вере Фигнер, автору мемуарной книги «Запечатленный труд».
«...Освободив в 1861 году крестьян от личного рабства, та же государственная власть взяла на себя роль главнейшего эксплуататора свободного народного труда: она наделила крестьянство земельным наделом, стоящим далеко ниже крестьянской рабочей силы, обременила этот недостаточными надел такими несоразмерными платежами и налогам, что они поглощали весь валовый доход крестьянства...
Такое
положение вещей соответствовало принципу, что народ существует для государства, а не государство для народа. Рядом с подобной эксплуатацией народа государством бледнеет всякая частная эксплуатация. Но, не довольствуясь этим, правительство употребляло все усилия для поддержания и частной эксплуатации: как прежде оно создало дворянское землевладение, так теперь оно стремилось к созданию буржуазии. Вместо того чтобы взять сторону народного хозяйства, оно поддерживало частных предпринимателей, крупных промышленников и железнодорожников. По свидетельству всех экономистов, за целое двадцатилетие со времени освобождения крестьян не было предпринято ни одной меря к улучшению экономического быта народа; напротив, вся финансовая политика правительства была направлена на создание и поддержку частного капитала: субсидии, гарантии и тарифы все экономические мероприятия за этот период были обращены в эту сторону, и в то время как на Западе правительство служит орудием и выразителем воли имущественных классов, уже достигнувших господства, у нас оно являлось самостоятельной силой, до известной степени источником, творцом этих классов...
Этому-то владыке русской жизни — государственной власти, опирающейся на несметное войско и всевластную администрацию, объявила войну революционная фракция «Народной воли», назвав правительство в его современной организации, главнейшим врагом народа во всех сферах жизни».
Читаешь и не
можешь отделаться от мысли, будто все это написано в наши дни. Однако ни одна нынешняя «демократическая» газета, ни один канал ТВ в своих «исторических» программах ни кусочка не озвучили из вышеупомянутой книги, даже в те времена, когда разгорелась шумиха вокруг памятных событий «черного вторника». Да оно и не удивительно ведь Вера Фигнер прямо указывает на самые главные причины терроризма: бедственное положение трудящихся народных масс и вопиющая социальная несправедливость. Кстати, наиболее здравомыслящие современные политологи в этом вопросе полностью солидаризуются с В. Фигнер, утверждая, что с терроризмом можно покончить только одним путем устранить колоссальный разрыв по уровню жизни между пресловутым «золотым миллиардом» и всем остальным человечеством.
А теперь обратимся
непосредственно к роману «Андрей Кожухов», который является единственным, пожалуй, произведением в русской литературе, где движение народников показано изнутри, глазами одного из активнейших участников этого движения. Сюжет романа пересказывать нет смысла, поскольку он до предела насыщен разнообразными событиями и держит читателя в напряжении от первой и до последней страницы.
Здесь и контрабандная переправка за границу и из-за границы русских революционеров, и организация побега из тюрьмы политзаключенных, и попытка их освобождения путем вооруженного нападения, и жуткая сцена публичной смертной казни через повешение, и наконец подробное описание неудавшегося покушения на царя.
Привлекают внимание и герои романа, в большинстве своем профессиональные революционеры, для которых главное в жизни — борьба за освобождение народа от царского деспотизма и от произвола местных властей и чиновников. Это Андрей Кожухов, Борис и Зинаида Маевские, Анна Вулич, Таня Репина, Лена, Жорж, Давид, Ватажко, Бочаров. Люди они, безусловно, разные, каждый со своими привычками, пристрастиями, убеждениями, в том числе и политическими.
Последнее обстоятельство очень существенное, Степняк-Кравчинский сразу дает читателю понять, что само народническое движение явление сложное, неоднородное, что в нем наличествуют два основных направления. Сторонники первого «чистые народники», ставящие во главу угла просветительско-пропагандистскую деятельность среди рабочих и крестьян; другие убежденные террористы, готовые в любую минуту пожертвовать собой ради «дела». Именно на этой почве разгорается нешуточный спор между Андреем и Леной, когда подпольщики начинают готовить вооруженную акцию с целью освобождения Бориса Раевского и его друзей. Лена считает социалистическую пропаганду среди народа единственно разумной и плодотворной формой революционной работы и упрекает Андрея в том, что он, опытный пропагандист, оставил это поприще навсегда и перешел в стан террориста.
«Андрей добродушно протестовал.
Я бы охотно продолжал свою работу здесь, говорил он, но с нашей стороны было бы постыдно не попытаться освободить товарищей.
Нет ничего постыдного для партии, если она применяет свои силы наиболее производительно для дела, возразила Лена.
Так, по-вашему, Борис и его товарищи настолько бесполезны для дела, что их и не стоит освобождать? резко спросил Андрей.
Они не хуже лучшего из членов нашей партии, возразила Лена, но нам все время придется слоняться среди тюрем, если мы вздумаем освобождать всех, кто этого заслуживает.
Самое лучшее, значит, оста вить их гнить в тюрьме, не правда ли? иронически заметил Андрей.
Остающиеся в живых не имеют права рисковать собою, чтобы откапывать мертвецов. У них более важное дело на руках, ответила Лена, нисколько не смутившись».
Вообще
вопрос о путях и методах революционной борьбы едва ли не самый главный в романе, и в этом отношении несомненный интерес представляет еще один спор между адвокатом Репиным, Таниным отцом, и Андреем. Григорий Александрович Репин, либерал старой закваски, утверждает, что русская интеллигенция еще слишком далека от народа, а сам народ еще не созрел, чтобы свой гнев и свою ненависть к угнетателям обратить во всеобщее восстание. И потому, заявляет Репин, бросание бомб и террор не более чем самоистребление и бессмысленная, напрасная жертва. В ответ на это Андрей резонно возражает, что «образованная, либеральная Россия очень заботится о своем праве на существование, а также и о своем комфорте. Было бы гораздо лучше для страны, если бы она поменьше об этом заботилась.
Так вы бы хотели, чтобы мы все вышли на улицу и начали бросать бомбы во всех проходящих полицейских? спросил иронически Репин.
Что за бессмыслица! — горячился Андрей. — Вам нет надобности бросать бомбы; боритесь своим собственным оружием. Но боритесь же, если вы люди! Будем бороться сообща. Тогда мы будем достаточно сильны, чтобы дать конечную битву самодержавию и низвергнуть его».
Думается, правота Андрея Кожухова в этом споре очевидна, и нельзя не стать на сторону главного героя, когда он заявляет: «От копеечной свечи Москва сгорела, а мы бросили в сердце матушки России целую головню».
Кстати, сам террор у русских народовольцев носил отнюдь не бессмысленно-жестокий
характер (не в пример нынешним чеченским боевикам и авторам «черного вторника»). Свои террористические акции они готовили и проводили таким образом: сначала заочно приговаривали к смерти высокопоставленного сановника в случае, если он допустил жестокость по отношению к политзаключенным, а затем кто-нибудь из революционеров приводил приговор в исполнение. Но когда намеченная жертва, почувствовав занесенный над нею меч возмездия, оставляла свой высокий пост, ее миловали. «У террористов, пишет Степняк, было нерушимым правилом, что с той минуты, как официальное лицо добровольно сходит со сцены и перестает быть вредным, его ни в коем случае нельзя убивать из одной мести. Нескольким трусам удалось таким образом избежать назначенной им кары».
Революционеры-народовольцы вообще были
высоконравственными, порядочными людьми и таковыми вошли и будут пребывать в истории нашего Отечества.
Эти люди еще очень молоды, и между ними нередко возникают симпатии, переходящие в более глубокое, серьезное чувство. В романе, что весьма любопытно, есть два любовных треугольника. Андрей Кожухов с первой же встречи влюбился в Таню Репину, не подозревая даже, что и она с первого взгляда полюбила его. Любит Таню и Жорж, а Анна Вулич безнадежно любит Андрея. Узел, как видите, достаточно тугой, и в «дворянском» романе он наверняка бы распутывался либо через мелодраматические сцены ревности, либо еще более радикально через дуэль. В революционном же романе Степняка-Кравчинского нет ни того, ни другого. Тугой любовный узел распутывается сам собою благодаря исключительной порядочности, смиренному мужеству и благородству всех в нем задействованных персонажей; а страницы любви написаны с поистине тургеневским мастерством и с глубоким проникновением в души героев.
Очень
интересны в романе и страницы, где описаны «повседневные» взаимоотношения между революционерами и полицейскими ищейками. Ведь, как известно, в России с давних времен существовала система слежки, доносительства, жестокого дознания и сыска.
Но вся нелепость состояла в том, что из-за недостатка «кадров» стукачей и сексотов использовались люди недалекие и глупые, попросту говоря, вахлаки, а среди революционеров таковых практически не было. Напротив, революционеры отличались отменной смекалкой и умением обвести вокруг пальца любого филёра.
Наконец приходит долгожданное шифрованное письмо из Петербурга, которое и обрадовало Андрея, и порядком огорчило. Близкий друг Андрея Жорж сообщал, что полиция арестовала Бориса Маевского и еще нескольких революционеров, и теперь они находятся в тюрьме, в городе Дубравнике (очевидно, имеется в виду Харьков или Екатеринослав). Андрей сразу понял, что петербургские подпольщики замышляют устроить побег, вызволить товарищей из дубравникской тюрьмы, и ему, опытному конспиратору следует принять самое активное участие в этой операции. Кожухов немедленно выезжает в Петербург, а спустя некоторое время оказывается в Дубравнике, где берет на себя все руководство по организации побега.
Однако
осуществить этот план удалось только наполовину.
Хотя двое заключенных были освобождены, но сам Борис остался в руках полиции.
Полным провалом заканчивается и вторая попытка освободить Бориса, а ещё и Зинаиду, и Василия, и Бочарова, схваченных накануне полицией. В этой новой дерзкой акции фортуна опять отвернулась от революционеров: кто-то из подпольщиков оказался предателем, выдал полиции адрес конспиративной квартиры, где изготавливались динамитные бомбы, и Андрею ничего не остается, как трубить отбой, отменить эту казалось бы, безупречно подготовленную операцию.
Далее Кожухов присутствует на публичной казни, собственными глазами видит, как на эшафот, без тени боязни и страха, всходят Борис, Зинаида, Василий, Б Бочаров... Смотреть на саму казнь Андрей уже не в силах, он поспешно покидает площадь, и, как пишет автор: «Великая и страшная мысль зародилась в эту минуту в его душе...» Какая польза в этих ничтожных нападениях на ничтожных людишек, которые все, от мала до велика, не больше как пешки, без собственной воли и власти? Сколько бы их ни перебили, гнусное здание деспотизма от этого не пошатнется. На каждый удар правительство всегда может ответить десятью. Если уж бить, так надо целить выше, в того, кто является краеугольным камнем, главою всей системы».
Андрей решает убить царя и,
вернувшись в Петербург, излагает свой план покушения на Александра II членам исполнительного комитета, которые после недолгих колебаний план этот одобряют. Таким образом, Кожухов приговаривает самого себя к высшей мере, поскольку в любом случае, не зависимо от того, закончится ли покушение успешно или пуля минует жертву, его ждет виселица.
Итак, перед нами потенциальный убийца, законченный тип террориста, по законам Российской империи сурового осуждения и высшей кары. Но Кравчинский писал свой роман преимущественно на современного ему европейского читателя. Европа же в те времена люто ненавидела русское самодержавие, преуспевшее в подавлении всех существующих на старом континенте революционных и национально-освободительных движений. Достаточно вспомнить жестокую расправу, учиненную царизмом в 1848-1849 годах над венгерскими и польскими повстанцами, выступившими против тирании.
Как свидетельствует А.И. Герцен в
«Былом и думах», когда Европа узнала о кончине Николая! то повсюду лилось рекой шампанское. Вполне резонно предположить, что европейская демократическая общественность не питала добрых чувств и к восприемнику Николая Палкина — императору Алексадру П. Так что после выстрела Каракозова, прогремевшего на весь мир, симпатии европейцев были всецело на стороне неудачливого цареубийцы. А когда в России шел громкий процесс по делу 198 народовольцев, люди в Европе жадно, с замиранием сердца следили за этим судилищем, открыто и горячо сочувствуя обвиняемым.
Степняк-Кравчинский, избрав главным героем своего романа цареубийцу-террориста, знал, что и европейский читатель и русская революционная молодежь будут сострадать его Андрею Кожухову.
«Он погиб. Но дело, за которое он умер, не погибло. Оно идет вперед от поражения к поражению и дойдет до конечной победы, которая в этом печальном мире может быть достигнута только страданиями и самопожертвованием немногих избранных».
Как видим, писатель правдиво воссоздал важную страницу русского революционно-освободительного движения. Роман
«Андрей Кожухов» лишний раз убеждает нас в ошибочности и исторической обреченности всех и всяческих форм терроризма в борьбе за справедливое переустройство народной жизни. Недаром, учтя тяжкий опыт народовольцев, Ленин и его соратники пошли другим путем, сделав главную ставку не на «немногих избранных», а на широкие народные массы, что и привело их к великой победе в октябре 1917-го.
Другой революционный роман — «Овод» принадлежит перу английской писательницы Этель Лилиан Войнич. Поскольку роман этот давно уже, несмотря на расцвет пресловутой «свободы слова», не переиздавался и как бы ненароком предан забвению, позволю себе напомнить некоторые факты из биографии Войнич и историю создания ее бессмертного произведения.
Этель Лилиан родилась в 1864 году в семье известного ученого-математика Джорджа Буля. Любопытно отметить, что ее двоюродный дедушка по материнской линии Джордж Эверест, — тот самый, в честь которого названа высочайшая горная вершина.
С детских лет Лили Буль много читала, ее любимыми писателями были Шекспир, Шелли, Байрон, Диккенс. Потом она увлеклась русской литературой, которая в 80-90 годах прошлого века была в большой моде у европейцев. Это увлечение было настолько серьезным, что Лили решила выучить русский язык и побывать в России. А исполнить это намерение ей помог счастливый случай. В 1886 году она познакомилась со Степняком-Кравчиноким и рассказала ему о своей заветной мечте; тот горячо поддержал молодую англичанку и стал давать ей уроки русского языка.
В 1887 году
Лили Буль уехала в Россию и провела там два года, активно участвуя в революционном народническом движении. Русские впечатления впоследствии легли в основу ее автобиографического романа «Оливия Лэтам», где с большой симпатией, изображены русские подвижники-народовольцы.
В 1889 году Лили Буль вернулась в Англию и сразу же вступила в «Общество друзей русской свободы», созданного, как уже было сказано, по инициативе Степняка-Кравчинского. Здесь она познакомилась с польским революционером-эмигрантом Михаилом Войничем и в 1892 году вышла за него замуж.
В эти же годы Этель Лилиан начинает работать
над романом «Овод», посвященном борьбе итальянского народа за объединение страны и за освобождение ее от иноземного, австрийского владычества. Однако непосредственным толчком к написанию «Овода», по словам самой Войнич, стало знакомство с романом «Андрей Кожухов», и вообще она всегда называла Степняка-Кравчинского своим учителем и опекуном.
Роман «Овод» увидел свет в 1897 году, однако пуританская Англия отнеслась к этой замечательной книге более чем прохладно, а в «деловой» Америке «Овод» вызвал бурю возмущения из-за его антицерковной направленности. Зато в России «Овод» был встречен восторженно. Вообще можно смело сказать, что Россия «усыновила» этот роман.
Однако ничего этого Войнич
не знала. В 1920 роду она уехала в США, поселилась в скромной нью-йоркской квартире на 17 этаже по 24-стрит и здесь, всеми забытая, в одиночестве коротала свой долгий век. Но вот однажды, осенью 1955 года ей случайно попался номер журнала «Огонек» с обширной статьей «Роман «Овод» и его автор». С изумлением старая 90-летняя писательница узнала, что за годы советской власти ее «Овод» был издан в СССР 145 раз на 24 языках, а общий его тираж превысил 6 миллионов экземпляров.
Вскоре Этель Лилиан Войнич навестила группа советских журналистов и писателей во главе с Борисом Полевым, и спустя некоторое время в самых массовых советских периодических изданиях, в том же «Огоньке», появились пространные статьи и очерки, где подробно рассказывалось об этой в полном смысле слова исторической встрече легендарного автора «Овода» с посланцами Страны Советов. В СССР эти публикации тоже были восприняты с немалым изумлением. Ведь большинство советских людей, с упоением читавших и перечитывавших «Овода», была в полной уверенности, что Этель Лилиан Войнич давно нет в живых. А она, оказывается, жива-здорова и шлет своим многочисленным поклонникам и почитателям самые добрые пожелания.
С тех пор всё
переменилось в жизни Войнич. На 24-стрит стали приходить сотни писем из СССР. У нее побывало множество посетителей: советские диплома ты, писатели, художники, артисты. Ей дома доказали советский фильм «Овод», ей присылали издания ее книг, театральные афиши спектаклей «Овод»... И этот своеобразный марафон повестей длился вплоть до кончины Э.Л. Войнич 27 июля 1960 года.
Так что можно с полным на то
основанием сказать, что последние пять лет оказались самыми счастливыми в длинной, трудной, сложной жизни замечательной английской писательницы, отринутой своей родиной, но ставшей одним из самых популярных авторов в вашей стране.
Советские исследователи отдавали должное автору «Овода» прежде всего за то, что она создала прекрасный образ революционера, в котором мужество, бесстрашие, готовность пожертвовать собой ради великой цели сочетаются с любовью к жизни, оптимизмом, нежным, чутким сердцем и т. д. и т.п. Все это, безусловно, верно и не подлежит никакому сомнению. Но ведь этими же качествами обладал и русский Овод Андрей Кожухов. И тем не менее кумиром русской революционной молодежи, а затем советских юношей и девушек стал герой Войнич, а не герой Степняка-Кравчинского. Почему?
Этот вопрос
советское литературоведение деликатно обходило стороной, хотя все авторы многочисленных предисловий и послесловий к роману Войнич непременно отмечали, что «Овод» написан под мощным влиянием «Андрея Кожухова» и находили целый ряд сюжетных точек соприкосновения в обоих романах. А между тем вопрос, почему «Овод» затмил «Андрея Кожухова» отнюдь не праздный, в нем ключ к разгадке тайны магического воздействия романа Войнич на умы и сердца миллионов читателей, прежде всего молодежи.
В самом деле в художественном отношении
«Андрей Кожухов» не только не уступает «Оводу», но кое в чем превосходит его. У Степняка-Кравчинского более богатая писательская палитра; он превосходно описывает и природу, и обстановку, в которой происходит действие, и наружный облик героев, и их душевные переживания. Войнич в этих «пунктах» явно уступает своему учителю и опекуну. Описания природы у нее лишены ярких красок (а ведь описывает она самые «лакомые» кусочки Европы Италию и Швейцарию), обстановка вообще лишена каких-либо особых примет (просто указывается: это гостиная, это церковь, это трактир и т.д.), внешность героев «умещается в короткие фразы» («Всем своим обликом он напоминал черного ягуара. Лоб и левая щека у него были обезображены длинным кривым шрамом по-видимому, от удара саблей»), душевные переживания персонажей, за исключением отдельных кульминационных моментов (о них речь впереди), также переданы общими скупыми фразами.
Но у Войнич есть свои козыри, благодаря которым ее роман и читается с большим интересом, и, в конечном итоге, производит более сильное впечатление на читателя.
Во-первых, в
отличие от «Андрея Кожуховч», где сюжет развивается по нескольким направлениям, в основе «Овода» одна сюжетная линия, связанная с личностью и судьбой главного героя. Причем держится эта линия на загадке, которая мучит почти на протяжении всего романа двух других его основных героев Джемму и Монтанелли. Джемме все время кажется, что Овод-Риварес тот самый невинный, впечатлительный мальчик, кому она тринадцать лет назад нанесла незаслуженную пощечину. Монтанелли же постоянно ловит себя на мысли, что его злейший враг Риварес не кто иной, как единственный его сын. И хотя мы, читатели, знаем тайну Овода, ореол таинственности, окутывающий его фигуру, не исчезает; мы с еще большим нетерпением ждем, когда и каким образом тайна эта откроется Джемме и Монтанелли.
Войнич
мастерски, по законам драматургии строит главную интригу романа. Ведь ее «Овод» это по сути многоактная трагедия, где почти каждая глава представляет собой законченную драматическую сцену. Это и глава, где из-за чистого недоразумения Джемма наносит пощечину Артуру, и главе, где Артур отрекается от религии и пишет прощальную записку Монтанелли; а затем, тринадцать лет спустя появление Овода-Артура в салоне либерала Грассини и его новая встреча с Джеммой; потом долгая мучительная болезнь Овода, во время которой Джемма, будучи сиделкой у постели больного, слушает его рассказ о мытарствах и невзгодах, испытанных им в странах Южной Америки. Впрочем, нет смысла перечислять все великолепно написанные главы-сцены, ибо это равносильно пересказу всего романа. Отметим только, что одна из последних глав свидание Монтанелли с Оводом в тюрьме написана с поистине шекспировским размахом, а глава, где Монтанелли отрекается от религии во время праздника тела Господня, напоминает лучшие страницы психологической прозы Достоевского.
Все произведение, как можно заметить, носит откровенно антирелигиозный характер, и это устраивало некоторых советских литературоведов. Вот, например, что писал в своем предисловии к собранию сочинений Войнич известный специалист по зарубежной литературе Евгения Таратута:
«С большим мастерством Э.Л. Войнич создает величественный образ героя-революционера и противопоставляет его образу Христа, которого в течение почти двух тысячелетий церковники провозглашали наивысшим символом кротости и покорности, спасителем человечества.
Писательница утверждает, что революционер выше, могущественнее Христа. Не смирением и покорностью обретет человечество свободу и счастье, а завоюет их в борьбе.
Э.Л. Войнич бросает вызов учению церковников о бессмертии Христа и воспевает бессмертие революционера, борца за свободу, который живет в делах своих преемников, в своем великом подвиге».
Право стоило бы автору спокойно перечитать все антирелигиозные
места романа , прокомментировать их без излишнего здесь пафоса, почему Артур и Монтанелли отрекаются ох веры.
В первой части романа Артур
предстаёт перед нами хрупким, благочестивым восемнадцатилетним юношей. Он изучает философию в университете, где считается одним из самых способных и прилежных учеников. Но больше всего он любит заниматься в библиотеке духовной семинарии, ректором которой является его духовный наставник Монтанелли. Именно падре Монтанелли Артур поверяет свои самые сокровенные мысли, именно с ним обсуждает он каждый свой поступок, каждый свой шаг. И вот однажды Артур признается падре, что с недавних пор он сдружился с революционно настроенными студентами и готов «отдать жизнь за Италию, освободить ее от рабства и нищеты, изгнать австрийцев и создать свободную республику, не знающую иного властелина, кроме Христа». Монтанелли, выслушав эту исповедь своего воспитанника, говорит: «Я готов умереть, лишь бы удержать тебя от ложного шага, который может погубить твою жизнь! Но я бессилен. Я не требую от тебя обещаний. Прошу только: помни, что я сказал, и будь осторожен. Подумай хорошенько, прежде чем решаться на что-нибудь».
Впрочем, оба даже в такую минуту откровения кое-что не
договаривают. А это «кое-что» между тем очень существенное. Артур скрывает от падре, что он вступил в тайную организацию «Молодая Италия», а Монтанелли все никак не может признатьоя, что Артур его сын. Вскоре, однако же, сама жизнь ставит все точки над «i». Монтанелли назначают епископом в одну из отдаленных папских областей, и он перед отъездом просит Артура во всем слушаться и все доверять новому ректору Карди. И Артур на первой же исповеди признается своему новому духовному наставнику в том, что он испытывает неприязнь к одному из членов «Молодой Италии» и что поводом для этого «нехристианского» чувства послужила ревность. Благочестивый с виду падре Карди, оказавшийся тайным агентом полиции, без труда, под видом отпущения грехов, выуживает у кающегося Артура целый рад важных сведений, связанных о подпольной деятельностью «Молодой Италии».
Вслед за этим, само собой, следует арест, и хотя на допросах Артур ведет себя достойно, но по освобождении из тюрьмы происходит нелепый, сумбурный разговор с Джеммой, результатом которого и стала та самая роковая пощечина. Увы, это оказалось не единственным ударом, обрушившимся на голову бедного юноши. Сводный брат Артура Джеймс и его жена Джулии, в доме которых он проживал, указывают ему на порог, а за одним раскрывают ему страшную семейную тайну. Артур с изумлением узнает, что он появился на свет от греховной связи его покойной матери Глэдис о падре Монтанелли.
Все эти
беды переполняют чашу терпения Артура. Он молотком разбивает распятие, затем берет листок бумаги и пишет записку, обращаясь к Монтанелли:
«Я верил в вас, как в бога. Но бог это глиняный идол, которого можно разбить молотком, а вы лгали мне всю жизнь».
Так в
одночасье Артур из богобоязненного юноши превращается в ярого атеиста, и в этом новом качестве 13 лет спустя предстает в салоне Грассини.
Какой же будет наш комментарий ко
всем этим событиям? Во-первых, сам путь, проделанный Артуром от Бога к безбожию, не нов и не оригинален, как не оригинальны и мотивы его стремительной атеизации. Артур свою личную неприязнь к служителям церкви переносит на Иисуса Христа. Но это еще не все. Хлебнув немало лиха во время своих скитаний по странам Южной Америки, став калекой. Артур-Овод еще более утверждается в своих атеистических воззрениях. Подобно тысячам других атеистов, он приходит к неопровержимому, как ему кажется, выводу: нет на свете другого ада, кроме того, что существуем на земле, где царят социальная несправедливость, произвол, деспотизм и т.д. И по-человечески можно понять Овода, прошедшего все девять кругов этого земного ада, можно посочувствовать ему, когда во время последнего свидания с Монтанелли он говорит:
«...Неужели вы думаете, что можете загладить все и, обласкав, превратить меня в прежнего Артура? Меня, который мыл посуду в грязных притонах и чистил конюшни у креольских фермеров у тех, кто сами были ничуть не лучше скотины? Меня, который был клоуном в бродячем цирке, слугой матадоров? Меня, который угождал каждому негодяю, не ленившемуся распоряжаться мной, как ему вздумается? Меня, которого морили голодом, топтали ногами, оплевывали? Меня, который протягивал руку прося дать ему покрытые плесенью объедки, и получал отказ, потому что они шли в первую очередь собакам? Зачем я говорю вам обо всем этом? Разве расскажешь о тех бедах, которые вы навлекли на меня! А теперь вы твердите о своей любви! Велика ли она, эта любовь? Откажетесь ли вы ради нее от своего бога? Что сделал для вас Иисус? Что он выстрадал ради вас? За что вы любите его больше меня? За пробитые гвоздями руки? Так посмотрите же на мои! И на это поглядите, и на это, и на это...»
Герой Войнич приводит по сути те же аргументы что и Иван Карамазов в знаменитом споре с братом Алешей.
Теперь о
«прозрении» Моятанелли. Как уже было сказано, сцена публичного отречения кардинала от веры написана на высоком художественном уровне. Войнич действительно удалось превосходно передать тяжелое душевное состояние Монтанелли, которому судьба уготовила еще одно мучительное испытание: отслужить праздничную мессу на следующий же день после казни Артура. Но ведь эту казнь он сам санкционировал, дав согласие на то, чтобы Овода судили военным судом. И Монтанелли пошел на этот жестокий, вынужденный компромисс, чтобы избежать напрасного кровопролития и невинных жертв. Дело в том, что военные власти были накануне предупреждены о готовящейся террористической акции с целью освобождения Овода и о том, что горские повстанцы намерены провести эту акцию во время праздничной мессы по случаю дня «тела Господня».
И вот кардинал
Монтанелли, облаченный в шитую золотом белую мантию, стоит на крыльце собора и смотрит на проходящую мимо толпу прихожан. А толпа идет по красному ковру, разостланному прямо на улице, многие прихожане несут в руках: красные розы, и этот красный цвет невольно вызывает у Монтанелли мучительные ассоциации. Он видит обильно политую кровью траву на крепостном дворе, хлещущий кровавый поток из раны на боку поверженного Артура, омоченную кровь прядь волос на его лбу... Ведь Монтанелли застал своего сына еще живым, когда ворвался в крепость, где расстреливали Овода. И поняв, что выбор его был неправильным и неоправданно жестоким, он не выдерживает и в порыве отчаяния обрушивает на головы прихожан страшные проклятия:
« Вы убили, убили его! И я допустил это, потому что не хотел вашей смерти. А теперь, когда вы приходите ко мне с лживыми славословиями и нечестивыми молитвами, я раскаиваюсь в своем безумстве! Лучше бы вы погрязли в пороках и заслужили вечное проклятие, а он остался бы жить. Стоят ли ваши зачумленные души, чтобы за опасение их было заплачено такой ценой?.. Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают кость своре рычащих собак!»
И далее
следует авторская ремарка:
«Он схватил ковчег со святыми дарами, поднял его высоко над головой и с размаху бросил на пол. Металл зазвенел о каменные плиты. Духовенство толпой ринулось вперед, и сразу двадцать рук охватили безумца».
Думается, вывод из этих авторских слов совершенно очевидный: Монтанелли просто-напросто сошел с ума, и вряд ли сумасшествие следует квалифицировать как осознанное вероотступничество. Тем более что с Монтанелли тут же случился сердечный приступ, от которого он скоропостижно скончался. Посему сказанные выше слова о публичном отречении кардинала Монтанелли от религии берем назад.
Итак, мы рассмотрели два некогда знаменитых
революционных романа, и тут неизбежно возникает вопрос, а стоило ли вообще обращаться к этим произведениям, которые известны только старшему поколению и вряд ли в ближайшее время будут переизданы? И потом ради чего их «воскрешать? Ради того, чтобы пробудить к ним интерес у нынешней молодежи? Но ведь это не более чем литературоведческая авантюра. Не секрет, что современная молодежь, оболваненная коммерческим ТВ, почти ничего не читает, а уж до каких-то там революционных романов ей вообще нет дела. Так-то оно так. Но...
Но вот
совсем недавно мне попалась напечатанная в «Советской Россия» статья, где рассказывалось, как студентка педагогического университета пришла в одну из московских школ и провела урок, целиком посвященный Николаю Островскому и его роману «Как закалялась сталь». И урок этот стал для ребят-восьмиклассников настоящим откровением. Затаив дыхание, слушали они рассказ незнакомой студентки о совершенно неведомом им писателе и о его романе. А спустя некоторое время, прочитав «Как закалялась сталь», написали об этой книге искренние, теплые, взволнованные отзывы.
Факт, на мой взгляд, прямо-таки
сенсационный, дающий повод для серьезных размышлений. Уж если «Как закалялась сталь» этот, честно говоря, далеко не лучший революционный роман произвёл на ребят столь сильное впечатление, то вполне можно предположить, что еще более глубокий след в их душах оставил бы легендарный «Овод» (роман «Андрей Кожухов» я покуда вывожу «из игры», потому что книга эта все-таки для взрослых). Ан, нет, «Овода» в широкие массы нынешние демократы, не «пущают». Равно как недоступным для широкой публики, в том числе и для молодежи, остается великолепный фильм, снятый по роману Войнич.
А это уж
вообще ни в какие ворота. По всем каналам ТВ крутят старые советские ленты, изрядная часть которых уже утратили свою злободневность, и свою эстетическую значимость, а один из шедевров отечественного кинематографа с Олегом Стриженовым в роли Овода, Николаем Симоновым в роли Монтанелли да еще украшенный классической музыкой Дмитрия Шостаковича пылится на полках. Почему? Да, видимо, потому, что продажные телебоссы и издатели боятся «воскрешать» героев-революционеров, настоящих борцов за свободу, счастье и справедливость. Ну что ж, на то они и революционеры, чтобы их боялись богатство и власть имущие.
100-летие «Сибирских огней»