Вы здесь

Форма молчания

Школа

Все комнаты окутаны таким

Прозрачно-серым, бледно-пыльным светом,

Как будто бы предметы только дым

От панихиды по самим предметам.

 

На первом этаже хоронят труд,

На третьем — алгебру и рисованье,

Там отпевают музыку, а тут

Литературу и обществознанье.

 

Легко хоронят — горе не беда,

Без слез — еще бы! — мальчики не плачут,

Тем более что ведь не навсегда,

Как думалось... Но бог судил иначе.

 

Сверкание

Вот пылинки в луче (Демокрит и Левкипп знали, с чем их сравнить,

Аристотель туда же),

Вот сверкают себе, вот сияют, как всякий сакральный предмет...

Символ встречи — разлука, присутствие — символ пропажи.

 

Выступает прославленный ордена Красной Звезды

Дважды Краснознаменный ансамбль эриний,

Символ песни и пляски, эмблема народной беды...

Вот пылинки в луче, вот иголки в дожде, вот роса в паутине.

 

Разговор в бистро

Кто знает, не говорит.

Кто говорит, не знает.

Поэт — исключение.

Знает и говорит?

Не знает и не говорит.

А столбики слов?

Форма молчания.

 

Мама

Когда она вышла из школы,

уже темнело.

Кончался декабрь, и ее попросили

оформить новогоднюю стенгазету —

она хорошо чертила

и красиво писала буквы.

Дойдя до ворот, она оглянулась

и посмотрела наверх:

два окна желтели на четвертом.

Первый этаж светился.

В тот день им выдали фотокарточку:

двадцать две девочки,

а в центре их единственная

Адель Аркадьевна.

Дома перед сном

она взяла снимок

и написала на обороте:

«Счастье! Счастье! 28.XII.1948».

 

* * *

Цвет небесный, синий цвет…

Н. Бараташвили

Мой маленький креольчик…

А. Вертинский

А я бы выбрал серый и зеленый,

Такой прозрачно-серый, не ненастный,

Не пасмурный, а просто тихий, как бы

До-солнечный, стоящий и плывущий

Внутри и вдоль зеленых переходов

От темного ночного до дневного,

Как прибалтийский лес в конце июля,

Где светятся дурман и колокольчик

Сквозь полосы караковых стволов

И бабочка, как маленький креольчик,

Порхает-кружится, как песенка без слов.

100-летие «Сибирских огней»