Вы здесь

Гибельное золото Джунгарского ханства

(Александр Родионов. Азъ грешный. Исторический роман в 3-х частях. Барнаул, АО «Полиграфист», 1999)
Файл: Иконка пакета 11_gorshenin_gzds.zip (15.54 КБ)
ГИБЕЛЬНОЕ ЗОЛОТО ДЖУНГАРСКОГО ХАНСТВА.

(Александр Родионов. Азъ грешный. Исторический роман в 3-х частях. Барнаул, АО «Полиграфист», 1999).

Удивительно, но для современного читателя Сибирь времен Петра I
страна неведомая, литературой художественной почти не освоенная, хотя документальных свидетельств и фактов о ней накоплено предостаточно. Стремясь как-то восполнить этот пробел, барнаульский писатель Александр Родионов создает масштабное полотно, в котором отразились трагические события начала ХVIII века, связанные с авантюристическим желанием Петра I любой ценой добыть золото в землях Джунгарского ханства.
Действие объемистого многопланового романа «Азъ грешный» развивается на обширном пространстве от Пекина до Парижа, от Петербурга до Каспия, от Тобольска до верховьев Иртыша. Произведение густо населено персонажами самых, различных социальных слоев, начиная от государя и его придворных, губернаторов и чиновников всех мастей, и кончая казаками, церковнослужителями, мастеровым людом и местными аборигенами. В центре же повествования — Сибирь и ее первый губернатор князь Матвей Петрович Гагарин, который, собственно, и становится первопричиной и инициатором главных событий романа.
Все, в общем-то, и начинается-закручивается после того, как Гагарин, пытаясь отвести государево око от некоторых неблаговидных делишек, творящихся в его вотчине, преподносит Петру в качестве презента «песошное» золото, привезенное якобы из земель Джунгарского ханства. Расчет князя оказался верным: царь загорелся идеей завладеть золотоносными землями и поручает сибирскому губернатору снарядить в верховья Иртыша военную экспедицию под командованием подполковника Преображенского полка Бухольца. Вторая подобная экспедиция должна была двинуться из Астрахани к Аму-Дарье. Ее возглавлял кабардинский князь капитан Бекович. И вот «две клешни, выпущенные из Тобольска и Астрахани, врастая панцирями огневого огня в азиатское пространство, уже вцепились: одна — в прибрежный каспийский песок, другая — в иртышский берег».
Оба похода, забегая вперед, скажу, окончились одинаково плачевно. Отряд Бухольца, окруженный со всех сторон степняками, выкосила странная болезнь, и подполковник, спасая себя и остатки своих людей, был вынужден выполнить требование кочевников — срыть валы недавно отстроенной крепости и уйти с Ямыш-озера («ямышевскую выморочную гибель» автор романа называет «самым угрюмым и позорным событием за всю русскую сибирскую историю»).
Ну а разномастное войско Бековича было обманным путем расчленено на части и разбито, а его командир схвачен хивинским ханом Ширгази и обезглавлен.
Изображение обоих «золотых» походов отличается в романе, с одной стороны, напряженным динамизмом, сделавшим бы честь любому супербоевику, а с другой — оригинальной, метафорически углубленной образностью. Вот как, например, пропуская происходящее в степи через зоркий взор парящих в небе хищных птиц, живописует А. Родионов бой отряда Бековича с хивинцами:
«Коршунье в небе видело, как к небольшому островку, вспыхивающему огнем по кромке, набитому до неимоверной тесноты людьми, верблюдами и лошадьми, приближается шевелящийся войлок конницы, и, не ударившись даже о каемку огненных вспышек, он круто стал откатываться в стороны, разрываясь в клочья и закипая воронками, отползая на расстояние, недосягаемое до той силы, что берегла островок. Он раз за разом вспыхивал огненной каймой, и чем чаще были вспышки, тем круче и резче начинала отплескиваться от невидимой преграды конница».
Перипетии военных походов Бухольца и Бековича являются своего рода сюжетообразующим стержнем, но ими одними содержание романа не исчерпывается. Автор рисует широкую панораму российской действительности, но делает это, пытаясь прежде всего, осмыслить истоки и причины трагических неудач экспедиций за «песошным» золотом. Через ответы на вопросы, почему провалились так долго готовившееся предприятия автор, собственно, и дает читателям представление о том, как и чем жило в петровскую эпоху гигантское многослойное, многоязыкое, многоукладное пространство, именуемое Россией, какими военными, политическими, дипломатическими, торговали и прочими усилиями, какими, часто бессмысленными, жертвами ширилось и прибавлялось оно.
Итак, в чем же видит автор романа «Азъ грешный» главные причины неудач «золотых» походов Бухольца и Бековича?
Перво-наперво — в колониально-завоевательской психологии властьимущих (в особенности столичной знати), в их «захребетном» отношении к Сибири и другим российским окраинам. (Колониальный этот подход, следует заметить, не выветрился и по сей день и стал первопричиной многих нынешних национальных бед и проблем). Естественно, что с таких позиций «главной доблестью для них (петровских губернаторов и чиновников — А.Г.) было прибавление землицы к державе. Какой народ на той землице, вольно ли он идет под крыло белого царя или покорно приведен, то маловажно. Умножение государева интереса любой ценой — вот главный руководитель действия российских губернаторов. Угодно царю — сделаем!..»
Предлагая царю снарядить экспедицию за джунгарским золотом,
князь Гагарин следовал той же самой логике.
Колониальные амбиции и верноподданнический авантюризм петровских наместников и вельмож был вовсе не беспочвенен. Мощную опору находил он в лице самого Петра.
В самом деле, чем еще, как не авантюризмом можно объяснить тот факт, что, не имея точных или вообще никаких карт («среднеазиатская земля лежала белым пятном на всевозможных картографических изображениях»), нимало не задумываясь о том, а ждут ли его людей в чужой земле, царь решительно посылает в края неизведанные свои полки.
«Великий авантюризмом, Петр надеялся склонить под свою руку ханов бухарского и хивинского, уговорить принять российское подданство всех джунгар, кочующих от Ферганы до Халхи. Да и не предвиделось, что не впустит азиатская земля в свои пределы чужеродное тело. Не предвиделось, но подавалось так: не завоевывать придут русские те народы, а всего-навсего рудными приисками заниматься... — пишет в романе А. Родионов и продолжает: — Петр был бессилен в осмыслении природного тела державы. Монаршья воля, воплощенная в казачьих отрядах, скользила и перекатывалась по поверхности Сибири, не способная заглянуть вглубь обретенных земель. Отчаявшись найти вожделенные металлы в недрах земли, Петр раз за разом, действуя бичом реформ, принимался жестоко действовать в недрах мужицкого хозяйства, извлекая и выколачивая из него тщедушные копейки, из которых складывалась государственная казна... Россия не воевала, а провоевывалась, и на царя накатывали, волна за волной, приступы серебряного и золотого голода».
Согласимся, весьма нелестная и непривычная для нас характеристика человека, традиционно представляемого во всех учебниках истории в качестве эталона государственного деятеля. А вот А. Родионов весьма последовательно развенчивает миф о великом реформаторе, державнике и полководце, усилиями которого Россия стала великой страной. Автор романа показывает нам другого Петра: недалекого и недальновидного политика-самодура, предпочитающего в отношениях с соседями силу, и в то же время трусоватого военачальника, который, потерпев поражение, готов за свое спасение отдать любую цену. Что примером печально известного Прутского похода А. Родионов читателям красноречиво и подтверждает.
«Защитники Азова и Таганьего Рога, гарнизоны, казачья и калмыцкая конница, не уступили туркам. Но за четыре дня войны в степи, именуемой потом в истории Прутским походом, царь потерял все, что завоевывалось десятилетие, и был готов потерять еще больше, наказывая Шафирову (своему канцлеру — А.Г.), коли попросят турки для короля Карла долю победы, то и всю Прибалтику отдай...» При этом о солдатах своих, оказавшихся из-за него в турецком капкане, Петр думал меньше всего, и «люди гибли среди степного безводья от жажды и голода, от болезней. Двадцать семь тысяч русских солдат не возвратились из Прутского похода».
В изображении А. Родионова малоприятна личность Петра и в плане человеческом. Сообщает автор романа такую, например, говорящую за себя подробность из жизни царя. Молодой Петр вел себя за границей, куда он любил частенько наезжать, как распоясавшиеся хулиган и дебошир. Хозяева богатых европейских домов заранее трепетали, узнавая об очередном визите русского монарха, и молили Бога, чтобы опасный гость не «положил глаз» на их жилище. Но если, хоть и с «затаенной неохотой», его все-таки «пускали на постой в облюбованные им дома», то «впускать русского царя равноправно под свою крышу, в свои европейские стены, в свои моря» никто в Старом Свете не хотел. «Победителю Карла места на европейской скамейке не оставили».
Вполне вероятно, что Петра I А. Родионов показал без достаточной объективности. Он к этому и не стремился (при всей исторической величине этой фигуры, персонаж она в романе второстепенный). Но угол зрения, под которым увидел царя писатель, позволяет и читателям на многое, в том числе и на историю Сибири, писавшуюся порохом, саблей и кровью, взглянуть по-иному.
Князь Гагарин, видно, неплохо знал характер и нрав Петра, коли рискнул заинтересовать государя призрачным джунгарским золотом. И, надо думать, он, как и самодержец, вполне искренне считал, что задуманная акция будет осуществлена без всяких проблем, стоит лишь получить высшее соизволение и деньжонок на сборы. В противном случае отнесся бы он к подготовке экспедиции Бухольца, длившейся почти два года, да так и оставшейся без многого необходимого, по-другому.
Что делать — наместник Сибири был яблоком, недалеко упавшим от породившей его петровской яблони: те же колониальные замашки и уверенность, что по собственному хотению он может брать «под свою руку» приглянувшиеся племена и народы, нисколько не сообразуясь с их желаниями и интересами.
Безмерно разраставшемуся властолюбию Гагарина способствовало и то обстоятельство, что Сибирь все больше превращалась в интернациональный котел, в котором вместе с аборигенами и русскими первопроходцами и переселенцами сосуществовали и представители совершенно далеких от здешних краев народов. В одном из донесений царю Гагарин пишет: «И у меня в Сибирском царстве теперь из всех земель народ в службе состоит: и шведы, и немцы, и калмыки, и поляки...» Как видим, уже в петровские времена Сибирь становится краем «кандальным», местом ссылки сначала военнопленных, а потом и «разных прочих».
Губернатор всея Сибири был почти полновластным хозяином в своих владениях. Почти. Не хватало малости — возможности полностью и бесконтрольно распоряжаться сибирскими богатствами.
«...Неплохо бы ни одного купца, идущего с востока, не пропускать с товарами далее Тобольска, — тайно мечтает Гагарин. — ...Сделать так, чтоб только в Тобольском городе китайскими товарами торговать. Чтоб к Москве этому товару ходу не было — так бы учинить... Осподи! Это отсекновение от государевой казны тысяч ста по два, по три... И ведь сбыточно такое, сбыточно! Достанет токмо одной меры, чтоб ни единая соболья связка в сорок сороков за просто так не уходила за Камень — за Урал».
Сепаратизм этих настроений очевиден. Но, с другой стороны, и понятен. Гагарину жалко бесследно исчезающих в ненасытном чреве метрополии сибирских богатств. Он хочет, чтобы они возвращались в Сибирь «деньгой или товаром». И для губернатора, чью вотчину Центр беззастенчиво оббирает, мало что давая взамен, желание вполне естественное. Беда только в том, что у Гагарина оно далеко небескорыстно; и не о губернии своей он прежде всего пекся, а о собственном кармане и выгоде. (Чем для самого князя это кончится, ныне хорошо известно — по повелению Петра зарвавшегося сибирского губернатора вздернут на виселице).
Как ни соблазнительно при таком исходе жизненного пути Гагарина, автор не пытается представить его читателям этаким плакатным лихоимцем с одной корыстолюбивой извилиной в мозгу, тем паче окарикатурить. Матвей Петрович Гагарин в изображении А. Родионова — живой человек со своими слабостями, пороками, но и достоинствами.
Во всяком случае, это, несомненно, человек державно и масштабно мыслящий, «государственный муж, глазу и воле которого подвластна огромность степи от Волги до Китая». «Огромность» с «прозрачными», нередко чисто символическими границами, которые волнуют Гагарина ничуть не меньше «мягкой рухляди», китайских товаров и золота.
«Не поставил никто столбиков сторожевых считай от Томи-реки до самого Иртыша. Вот в эту никем и ничем не прикрытую прорву и вытекают неподвластные русскому редкозубью всадники контайши, считая, что в своих землях хозяйничают... Так и будут шастать воры, пока эта великая прореха от Томи до Иртыша не будет зашита суровой ниткой», — размышляет Гагарин о состоянии российских границ, живо напоминающих сегодняшние, «обновленные» после распада СССР границы, через которые хлынули бурным потоком, правда, не степняки-кочевники, а интернациональное жулье и ворье, контрабандисты, террористы, наркокурьеры...
Неоднозначность личности Гагарина ярко высветилась в одном из эпизодов романа, где губернатор присутствует на панихиде по погибшим в экспедиции Бухольца. воинам. Он видит и слышит убивающихся в горе женщин-родственниц тех, кто не вернулся из похода и «впервые попытался оглянуться на своих близких, переживающих его смерть... даже мать свою рыдающую представил». Но тут же, следом, жесткое и непреклонное, отметающее все остальное, душевное и человеческое, — «дело мое царское». «И качнулся свод каменный над ним, качнулся пол кедровый — качнулась душа его маятником: от стены уныния — к стене гордыни».
Но не каждому из героев романа удается одним волевым усилием преодолеть в себе внутренний разлад. Душевно надорван, опустошен и смят после похода Бухольц. Гордую душу Бековича терзают перед казнью ядовитые пауки тщеславия...
Накануне похода Бухольца перед тяжким выбором встает и сибирский митрополит Иоанн: «И на поход оный — на убиение! — всех должен благословить он... Где разум? И есть ли на сие неразумие воля Божья? ...И нельзя будет не благословить, ибо на поход есть государево повеленье. Не может быть и речи о преслушании. Поступить по сердцу — значит быть противу, не точию воле царской, но и воле Божьей. Царь есть продолжение Божьей воли на земле... Неужели любовь моя к ближнему возвысилась до того, что я благославляю их на смерть? — мучается Иоанн и ужасается: — Ведь не землю отчую пойдут они оборонять, но попирать чужую... Две незримых стены — воля Божья и воля человеческая — сжимали Иоанна».
И раздавили его. Сердце митрополита, не выдержало душевной муки, и он умер прямо на молитве, стоя на коленях. Но, может быть, смерть эта и была единственным выходом из патовой ситуации.
Впрочем, для определенной прослойки российского общества категории морального и нравственного долга похоже никогда не существовало. К этому выводу приходишь, обнаруживая в романе Азъ грешный» такой вот, весьма оригинальный и очень точно выражающий суть распространенного явления, образ чиновничьего лихоимства:
«Россия хоть и получила отличное от прежнего государственное устройство, но оно, как и встарь, до самой верхушечной почки усыпано личинками лихоимства. Сии твари, порожденные человеческой слабостью, обращались в лохматых и прожорливых гусениц, которым ради сохранения себя приходилось покрываться коконом деловитости, неподкупности и верноподданичества государю-надеже... И едва наступала некоторая ростепель в знобящем до костей холоде петровского взгляда, как из кокона на просторы российского грабежа и саможорства выползали разодетые в серебрящийся мех черви и устремлялись по ветвям государственного дерева к завязи молодых плодов, чтобы погрызши мякоть, добраться в самое средоточие дела и погубить его зарождающееся семя».
Как, в частности, это и случилось с экспедицией Бухольца, погубленной не без энергичных усилий разнокалиберного чиновничества.
С тех пор минуло почти три столетия, а ведь мало что изменилось. Разве что мундиры у лихоимцев стали другие.
Но вернемся к вопросу о том, «кого винить в смертях и потерях», которые понесли отряды Бековича и Бухольца. Указывая на ряд серьезных причин (о некоторых выше уже говорилось), А. Родионов не спешит с категоричнми выводами. Показывая, как начиналась и развивалась трагедия, автор предлагает читателям самим подумать над ответом. И вдумчивый читатель, глубже вникнув в контекст истории, очень скоро поймет, что все гораздо сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Да, можно и нужно обвинять царя, губернаторов, чиновников и т.д., но ведь и конкретные исполнители их воли (как тоже недвусмысленно явствует из романа) были не лишены собственного, двигавшего ими не в последнюю очередь, честолюбия. Нельзя сбрасывать со счетов и мощной первопроходческой энергии, захватившей многие тысячи россиян разных сословий — казаков, мастерового и торгового люда, обывателей. Для них не столько возможность обогатиться была важна, сколько сам процесс движения «встречь солнцу» и поиска и освоения «новых землиц». И вслед за одним из персонажей романа они могли бы повторить: «Золотко мое — дорога!...».
Несмотря на то, что экспедиции за «песошным» золотом провалились, они не прошли для освоения Сибири бесследно. Как показало уже ближайшее будущее, — «из крепостей на Каспии и Иртыше, из первого состава клешней вырастет второй...».
Да и не могло быть по-другому, если на исторической сцене все увереннее заявлял о себе народ Сибири и тот особенный человеческий тип, порожденный экстремальными природными, климатическими, социальными, бытовыми условиями, который получит название «сибиряк».
«У нас в Сибирском царстве свой ангел сберегает. Хранит нас булатный лук — сибирский нрав! Без упования на него и Тобольскому граду не стоять бы», — говорит современник Петра, известный сибирский писатель, историк, картограф, этнограф и один из персонажей романа «Азъ грешный» Семен Ремезов, подчеркивая особенность сибиряка, а заодно и как бы задавая общий оптимистический настрой произведению: всем бедам назло сибирский характер поможет выстоять.
А. Родионов воспроизводит далекие по времени события. Тем не менее ему удается быть в романе и исторически достоверном, и художественно убедительным. Автор прекрасно владеет материалом, отлично знает то, о чем пишет, но он и умеет это подать, преподнести читателям.
Достигается это разными способами и средствами: портретными и психологическими характеристиками персонажей, включением в прозаическую плоть романа документальных текстов, описанием профессиональных занятий, быта, нравов представителей различных слоев населения петровской эпохи, изображением картин природы и т.д.
Большое значение при этом придается автором детали. Их, точных, выпуклых, выразительных и запоминающихся деталей рассыпано по страницам романа множество. И нередко за незначительной, казалось бы, бытовой подробностью обнаруживается целое социально-психологическое явление. Вот, например, описывается возвращение князя Гагарина из столицы в Тобольск по заснеженным морозным сибирским просторам.
«На всем пути... камни грели загодя на каждом ямском станке, выхватывали горяченькими из печи и укладывали на дно кареты —
у князя мерзли ноги». И далее: «Он не сомневался, что тепло это припасено для него заранее, так же, как и слава его губернаторская — она тоже с обеспеченным запасом летела впереди его обоза и ожидала терпеливо по всем сибирским городам, взрываясь в жерлах пушек и заливая уши сибиряков тяжкомедным звоном колоколов.
Князь изредка только подхлестывал губернаторской плеткой эту как призную музыкантшу с громкозвучной трубой — слал убедительные письма в каждый город, указывая, сколько пороха спалить на его встречу. Тюмень обошлась двадцатью пудами, а в Тобольск поскакал гонец с приказом — заряжайте все тридцать. Сам едет!»
И невольно снова напрашивается параллель с современными вельможами. Времена меняются, а непомерные тщеславие, спесь и чванство остаются. Правда, кареты с горячими камнями для обогревания сменили комфортабельные, со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами, авиалайнеры, яхты, бронированные автомобили и т.п.
А. Родионов умеет не только выбрать те или иные необходимые детали и подробности, но и нарисовать с их помощью живописные
картины, дающие почти осязаемое ощущение далекой эпохи и доставляющие истинно эстетическое наслаждение. Вот, например, описание церковного шествия в Тобольске:
«Позлащенная глава крестного хода показалась из-под арки шведской палаты и, поблескивая парчой облачения священников и золотом икон, повлекла за собой вниз по Прямому взвозу черное тело, заскользившее мимо храма Михаила Архангела, мимо торговых рядов. И оно все текло из-под стены Тобольского кремля, и, казалось, конца ему не будет. Обрастая людьми из посадских церквей, крстный ход уже не змеевидно, а словно волна величаво покатился на стылую и насквозь продуваемую гладь иртышского льда.
Два шестикрылых херувима в звездных обрамлениях парили над простоволосой головой архирея, знаменуя ангельские охранительные силы, ниспосланные небом...
Богат, насыщен, разнообразен язык романа. Автору удалось верно почувствовать интонацию речи старинной эпохи, передать ее особый аромат и колорит, не прибегая при этом к откровенной стилизации. Вполне соответствуют духу времени и тому, о чем в каждом конкретном случае, эпизоде говорится, лексика и фразеология: морская, военная, специальная лексика (например, терминология профессиональных оценщиков пушнины) соседствует с церковной, бытовой, диалектной, просторечной лексикой. Встречаются, особенно
в речи чиновников, старокнижные обороты. Использует автор слова из языков сибирских аборигенов, тюркские выражения, употребленные, впрочем, в самую меру. Ну а все это вместе, свидетельствуя о достаточно высоком художественном и языковом мастерстве А. Родионова, позволяет ему приблизить и дать лучше понять и почувствовать читателям Сибирь трехвековой давности, Не стану утверждать, что все в романе «Азъ грешный» так уж безупречно. Есть в нем затянутости, недостаточно прописанные сцены и характеры (художественно незавершенными показались мне образы тех же Гагарина и Бухольца; мне даже показалось, что автор в перспективе собрался снова вернуться к ним, чтобы проследить их дальнейшую судьбу), есть и некоторые другие изъяны. Но как бы там ни было, несмотря ни на что, роман А. Родионова «Азъ грешный» состоялся, и будет, я думаю, заметным явлением в современной» российской исторической прозе.

Алексей ГОРШЕНИН
100-летие «Сибирских огней»