Вы здесь

Колечко

По мере остывания нагретое июльским солнцем небо все больше бледнело. Сейчас оно уже не содержало ни намека на полуденную, глубокую и сочную синеву, так поразившую Ирину. Проведя большую часть года в городе, она успела порядком забыть его цвет. В городе вообще быстро забываешь про небо: бетонные многоэтажки кромсают его бездонную чашу на узкие полосы, лоскуты, по которым взгляд шлепает, будто по лужам на асфальте. А здесь он, взгляд, проваливался в бесконечно далекий омут и уже не мог выплыть самостоятельно, и Диме приходилось окликать ее, чтобы вернуть на землю. Или Антошке. Или Илье Аркадьевичу. Или Артемиде Львовне.

Венера зажглась, — заметил Илья Аркадьевич и рукой указал куда-то за спину Ирине.

Она развернулась и над самыми зубцами елей, темневших за забором, увидела, что ярко-желтая точка проколола небо, будто золотая булавка — вечернее платье.

Первая звезда, — сказала Ирина.

Это не звезда, — благодушно поправил сноху Илья Аркадьевич, — это планета.

Точно, — смутилась Ирина.

Планеты — от греческого «странники», они гуляют по небу. Сейчас это не очень заметно, надо подождать часок — посмотреть на нее, подождать еще часок — и еще посмотреть.

Илья Аркадьевич говорил как человек давно и с удовольствием наблюдавший за звездами. Он радовался возможности поделиться с кем-то своими наблюдениями. Ирине передавался его задор.

И что же я увижу?

Э-э, нет! Должна быть интрига, тогда будет толк. Давай с тобой посмотрим через часок на небо, и ты все увидишь.

Давайте посмотрим через часок, — засмеялась Ирина и посмотрела снизу вверх на свекра.

Он был значительно старше ее, с годами сохранил рост и стать и мог бы играть аристократов в кино. Они оба были высокими, Илья Аркадьевич и Артемида Львовна, и то ли с самого начала похожи, то ли сделались такими после долгих лет совместной жизни. В результате Ирина не могла точно сказать, в кого из супругов-родителей пошел ее Димка и в кого — его младший брат Арсений.

Ирочка, я начну убирать со стола? — напомнила о себе свекровь.

Давайте я помогу, Артемида Львовна, — автоматически откликнулась Ирина.

Нет-нет, посидите лучше здесь все вместе. Вы с Димочкой очень давно у нас не были на даче. А ведь ехать совсем недалеко. Правда ведь, Димочка?

Да, мам, — буркнул в ответ муж Ирины.

Были-то в прошлый раз, когда ни бани, ни беседки еще не было. Правда ведь, Димочка?

Да, — снова буркнул Дмитрий.

А теперь и баня, и беседка. И бассейн еще вот отец сделал.

Да я здесь в прошлый раз только пни видел, которые потом выкорчевывал. Больше как-то не приходилось бывать, — снова вылетело с той стороны стола, где сидел Дмитрий.

Опускавшиеся июльские сумерки уже скрыли лицо мужа, но Ирине необязательно было видеть его, чтобы знать выражение. Ворчливость Димки с самого начала поездки портила ей настроение, а теперь, в завершение столь хорошо сложившегося дня, попросту стала ее пугать.

А я хотел бы предложить тост, — снизил градус напряженности Илья Аркадьевич. — Давайте выпьем за вас! За тебя и Ирину. Вы невероятно много пережили и вынесли уже. И слава богу, что вы нашли друг друга.

Да-да, — подхватила свекровь, — за вас, родные мои. За тебя, Ирочка! За тебя, Димочка!

После тоста Дмитрий с Ильей Аркадьевичем вышли из беседки выкурить по сигарете.

Артемида Львовна принялась аккуратно собирать посуду в невысокие стопки и по одной относить в большой каменный дом, стоявший в двух шагах от беседки в окружении высоких кустов с золотыми шарами цветов на верхушках. Все так их и называли: «золотые шары».

Ирина заметила, что сын трет маленькими кулачками глаза, и спросила:

Устал, Антон?

Ей нравилось называть его по имени, как будто сын был уже взрослым, серьезным мужчиной, — наверное, потому, что даже сейчас, шести лет от роду, он казался ей невероятно похожим на своего отца, ее мужа: так же, по ее мнению, смеялся, так же хмурил лоб, когда задумывался о чем-то, и так же плохо засыпал при включенном, пусть и самом слабом свете.

Нет, мама, — ответил ее ребенок и продолжил тереть глаза.

Устали, товарищ капитан, — констатировал факт вернувшийся за стол свекор.

Почетное звание внук получил сегодня днем. Справа от беседки стоял круглый бассейн, его голубой надувной борт едва доставал взрослому человеку до пояса. Для шестилетнего мальчугана размеры бассейна оказались достаточными, чтобы отправиться в кругосветное путешествие на надувном матрасе. В морском походе Антон провел добрую половину дня, а когда вновь сошел на берег, дед наградил его внеочередным званием.

Нет, не устал, — мотнул головой Антон и зевнул.

В шесть лет человек еще не умеет толком слушать свой организм, не слышал голоса уставшего тела и Антон.

Пойдем спать. Я тебе почитаю, — предложил присоединившийся к семье Дмитрий.

Антон кивнул. Он мог спорить с кем угодно, кроме отца. Пока кроме отца.

Ирина смотрела, как ее муж поднялся из-за стола, словно вырос вдвое, подошел к ребенку. Огромный человек, в сумерках казавшийся высоким, как ели за забором, взял на руки человека очень маленького и бережно понес в дом. Ей никогда не надоедало смотреть, как ее муж заботится о сыне, в эти минуты тихий огонек счастья в ее душе давал особенно много тепла. Также она надеялась, что дурное настроение мужа хоть на толику выветрится за время, что ему предстояло провести наедине с сыном.

Э-эх, вы такие молодцы! — вздохнул Илья Аркадьевич.

Почему? — спросила Ирина.

Потому что родили такого замечательного парня. Потому что не разошлись, когда он заболел, и вместе прошли через все.

Было трудно.

Зря свекор заговорил об этом. Застарелая обида, одна из многих, заворочалась глубоко в душе Ирины, в самом ее подвале, вход в который придавливали приятные впечатления прошедшего вечера.

Да, — кивнул свекор, — но вы не дрогнули, прошли через все вместе, поддерживая друг друга.

«Вместе и без вас!» — захотелось добавить Ирине, но она промолчала. Слишком шумно Антон веселился в бассейне сегодня, слишком ярко светилось счастье в его глазах, чтобы выпускать свару из подвала души.

А вот Сеник нас не радует, — продолжал говорить свекор, вероятно, уже скорее для себя, чем для собеседницы. — С семьей не живет, мы с матерью из последних сил удерживаем их от развода. И вроде все у людей есть: здоровые дети, хорошая работа, а вот маются дурью...

Наконец он спохватился, исправился:

Ладно, это все мои стариковские глупости, тебе совсем неинтересные. Ваш Антошка с таким удовольствием сегодня в бассейне корабельным гудком гудел. Он морем не увлекается?

Нет как будто. Такого мы за ним не замечали.

Сводите его на ледокол «Красин». Может, понравится. Я тоже, как только из отпуска выйду, кое с кем поговорить могу, чтобы его к нам пустили. Погуляем с ним по верфи.

А это не опасно?

Нет, что ты. Туда, где опасно, мы не пойдем. Ему и издали посмотреть хватит для начала.

Ой, было бы здорово!

Да. Только позвони мне, напомни. Я из отпуска... дай-ка подумать... в августе выхожу. Вот в десятых числах и позвони.

Спасибо большое. Да, я позвоню.

Да пока не за что, — усмехнулся свекор. — Я же ничего не сделал.

Из темноты опустившейся летней ночи материализовалась Артемида Львовна. Она уже успела отнести всю посуду в дом и возвращалась в беседку с легким пледом и небольшой деревянной шкатулкой в руках. Шкатулка как будто была не новой и, скорее всего, как и ее хозяйка, провела в двадцатом веке три четверти своей судьбы.

Ирочка, это тебе. Уже становится прохладно, — сказала свекровь, протягивая Ирине плед.

Спасибо, Артемида Львовна, я не мерзну.

Возьми-возьми, — подхватил Илья Аркадьевич. — Днем очень тепло, но к ночи начинает немного холодать. Такое уже стало лето.

Спасибо! — ответила Ирина, укутываясь в плед.

Артемида Львовна села рядом с Ириной, поставила шкатулку на стол перед собой. Дерево стукнуло о дерево, звук вышел глухим: вероятно, шкатулка была чем-то заполнена.

Вот и хорошо, — подытожил Илья Аркадьевич. — Пойду посмотрю на Антона еще разок, пока он не уснул. Вроде целый день вместе, а как мало на самом деле. Долго не засиживайтесь. Темочка, следи за временем, пожалуйста! Ирина, а с тобой мы потом посмотрим, куда же дошла странница Венера.

Сказав это, он покинул беседку и пошел к большому дому, где ранее скрылись муж и сын Ирины. Дойдя до крыльца, Илья Аркадьевич остановился, чтобы включить уличный фонарь. Сразу после щелчка выключателя холодный электрический свет неуловимо быстрым для глаза движением устремился от фонаря на садовый участок и все, что на нем находилось: стройные карликовые яблони, облитые летней зеленью газон и цветочные кустарники, серую плитку дорожки и покрытые поликарбонатом теплицы. Свет упал и на автомобиль Ильи Аркадьевича, припаркованный слева от дома.

Все это время Ирина смотрела свекру вслед и думала: хорошо бы встречать старость так же уверенно, как это делал он — без мешков под глазами, без избытка седины на висках, без деформированной неправильным питанием фигуры. Даже походка свекра была тверда, как будто это не он вырастил двух уже сорокалетних сыновей.

Обида опять заскребла когтями в душе Ирины. Не двух — одного. Только одному из сыновей Илья Аркадьевич и Артемида Львовна дали путевку в жизнь, и это был не ее муж. Не ее муж учился в математической спецшколе, занимался с репетиторами для поступления в один из лучших технических вузов страны. Не ее мужу купили машину, квартиру, давали деньги на туристические путевки, помогли устроиться на хорошую работу.

Они вдвоем, Ирина и Дмитрий, до сих пор не выплатили кредит за свою малолитражку. Когда в прошлом году Антон заболел, пришлось давать врачам деньги, потому что бесплатного лечения сын мог и не дождаться; и она, Ирина, до сих пор отлично помнила то чувство, когда заплатила банку и врачам — и выбирала, кому покупать еду в первую очередь: мужу, ребенку или себе. И страх, конечно, — всегда был страх, что в следующем месяце денег на лечение или кредит не хватит.

Нужда разъела ее душу кислотным дождем и оставила шрамы, которые пока не зажили. Родители Ирины помогали чем могли и не требовали взамен расписок, но они и сами были отнюдь не богаты. У Ильи Аркадьевича и Артемиды Львовны Дмитрий тоже просил денег — причем взаймы: не как сын, которого они растили и должны были любить, а как давний сосед, которому они могли доверять, — но получил отказ. Потом Ирина и Дмитрий узнали о новой машине Сеника, о том, что помощь мамы и папы позволила тому избежать зависимости от банка...

Знаешь, что у меня здесь? — спросила Ирину свекровь.

Нет, — ответила Ирина, и сорокино любопытство затрещало в ее душе, заглушив скрежет обиды. — Золото партии?

О, намного лучше, что ты! Намного лучше. У вас, молодых, есть ваши телефоны, и вы сохраняете себя в их памяти. В наши времена такого не было, и мы сохраняли вещи. Разные безделушки, достаточно мелкие, чтобы их было удобно хранить.

Несмотря на клубившуюся между ними темноту, свекровь, как ей показалось, разглядела в глазах невестки страх и поспешила успокоить ее:

Не пугайся, я не буду мучить тебя своей жизнью. Она вышла довольно обычной и ни для кого, кроме меня, интереса не представляет...

Почему? — улыбнулась Ирина. — Для Ильи Аркадьевича, я уверена, представляет.

Ну и для Илюши, да, — кивнула Артемида Львовна. — А я просто хотела показать тебе одну вещь, колечко. Оно хорошее, и мы с Илюшей очень любим вспоминать его историю. Включи, пожалуйста, свет. А то он умный такой — ушел, везде свет зажег, а про нас забыл.

Ирина встала, дошла до выключателя на столбе рядом со входом в беседку, щелкнула пластмассовой клавишей и вернулась на место. Едва невесомая ткань теплого желтоватого света упала на стол, свекровь открыла шкатулку.

По самую крышку та оказалась заполнена разными мелочами, хорошо перемешанными и давным-давно слежавшимися до почти полного превращения в однородную, одноцветную массу. Артемида Львовна запустила в нее свои тонкие, не по годам гибкие, свободные от артритов и артрозов пальцы и зашуршала, скорее на ощупь, чем на глаз, отыскивая нужное. Достав из шкатулки колечко, Артемида Львовна протянула его собеседнице, чтобы та могла лучше рассмотреть находку.

На ладони старой женщины лежало совсем тоненькое золотое колечко примерно шестнадцатого размера. Оно было без вставки, зато на ее месте мастер поместил узор из двух переплетенных веточек.

Мы очень любим с Илюшей вспоминать его историю, — повторила Артемида Львовна. — Илюша только-только устроился работать на кафедру... названия точно не вспомню... в общем, технологии судостроения. Там был такой важный и серьезный заведующий — Борис Михайлович Поздняковский. Он и кафедрой заведовал, и проректором потом стал. Илюша знал его давно, и Сенечка потом у него защищался. И, наверное, через месяц после Илюшиного устройства Борис Михайлович нас позвал на день рождения своей супруги — Катерины Матвеевны. Мы, конечно, пошли. Помню, я в парикмахерскую бегала еще накануне. И потом на дне рождения за столом сидели и даже танцевали под проигрыватель. А Борис Михайлович пел прекрасно. Очень красивый голос у него был! И вот там-то я и увидела это колечко у Катерины Матвеевны. Сильно мне оно запало в душу, как тогда говорили. Пришли мы с Илюшей домой, и я ему: «Илюша, закрываю глаза и вижу это колечко». А он сидел и слушал меня...

В то время, наверное, тяжело было что-то достать.

Конечно. Трудно было. А у меня каждый день, как закрою глаза, это колечко перед ними стоит. И вот прошло, наверное, полгода, а может, чуть меньше, и была наша годовщина. И мы, конечно, пошли с Илюшей в ресторан. И уже в самом конце ужина он достает из пиджака конвертик, а там как раз это колечко! Да, как раз оно. А как он его делал, это ведь целая история...

И как же?

Ну, с Борисом Михайловичем Илюша, можно сказать, дружил. И вот пошел он к Борису Михайловичу и говорит: так, мол, и так, скоро годовщина у нас с Темочкой, уж очень хочется что-то особенное ей достать. А Борис Михайлович и спрашивает: «Чего же достать-то?» Ну мой Илюша уже все продумал и объясняет: «Хочу ей колечко, как у Катерины Матвеевны. И мастера уже нашел, и материал есть — браслет от часов, но образец нужен». Ну и договорились они. Борис Михайлович привозил утром кольцо в институт, а мой Илюша в свободное время, между парами, бежал на кафедру и делал дизайн-проект, как сейчас говорят. А после работы отдавал кольцо Борису Михайловичу. И так каждый день, пока в точности не скопировал. Ну а потом уже мастер все сделал. Вот мы смотрим на это колечко и вспоминаем историю эту... Ее вспомним — и вас с Димочкой вспомним.

Нас?

Да, вас с Димочкой. Помню, как вы с Димочкой только познакомились и он за тобой ухаживал и долго копил тоже на колечко тебе. И размер ведь как раз по этому кольцу подбирал.

Да, я это тоже помню.

Ну вот, и мы помним с Илюшей. Как же много времени прошло! И много чего мы сделали и не сделали. И не всегда правы были с вами...

Артемида Львовна, не стоит, наверное... — попробовала остановить свекровь Ирина.

Нет-нет. Я сейчас это хорошо понимаю. Не всегда правы мы были, не всегда помогали, когда нужно было.

Ну правда же, не надо про это, — снова попыталась уйти от этой темы невестка.

Нет-нет! Так и есть, как я говорю. Виноваты мы с Илюшей перед вами. Виноваты.

Что было, то прошло. А вот сегодня был просто замечательный день! И Антону нашему очень понравилось.

Сегодня, действительно, замечательный день. И Антоша такой довольный был, и вы с Димочкой отдохнули... Ирочка, я хочу, чтобы ты его взяла себе.

Что?

Мое колечко себе взяла.

* * *

Дмитрий повернулся на бок и открыл глаза. Зрение уже привыкло к темноте и вместо черной пустоты рисовало перед ним комнату различными оттенками серого, точно художники-графики. Далеким маяком на противоположной стене горела подсветка выключателя. Спиной Дмитрий чувствовал тепло прижавшейся к нему жены, через правое плечо до него долетал ее сонный шепот, разорванный на короткие фразы:

Нет, серьезно! Я думала, Антону станет плохо. Он так смеялся, когда плавал... А вылез ну просто весь синий... Зубы стучали, но светился от счастья. А потом эти кораблики на пульте управления с дедом... Не оторвать было... Хотя бы за это твоим родителям спасибо!.. Завтра во сколько поедем?

Сразу, как Антон проснется и поест. Надо как можно раньше уехать, чтобы без пробок добраться.

Хорошо, значит, я в районе семи встаю. Твоя мама тоже обещала в это время встать. Знаешь, я все никак не могу понять... Твои родители... Ну просто как подменили их. Мы никогда так с ними не общались... За все двенадцать лет — никогда! А на этих выходных все совсем по-другому... Знаешь, я, конечно, много всякого про них говорила, но сегодня я их просто не узнавала. Как ты думаешь, что случилось? Почему все так поменялось? Как все-таки иногда приятно быть неправой!..

Давай спать.

Давай...

Дмитрий прикрыл глаза — и против воли вернулся в недавний разговор с отцом.

 

Дима, ты же всегда поступал правильно, — убеждал его Илья Аркадьевич.

Дмитрий отошел от стола к окну и увидел двух женщин в беседке. Одна из них что-то рассказывала другой. Он вернулся к столу.

Вот и сейчас я прошу тебя поступить правильно. Мы с мамой тебя просим.

Отец, вы серьезно? — Дмитрий говорил тихо и размеренно, словно не стремился донести свои эмоции до собеседника, а спокойными движениями втыкал в него, как в распятую для препарирования лягушку, иголки и смотрел за реакцией.

Дима...

То есть — вполне серьезно.

Он уже давно все понял и про своего отца, и про мать, которая, очевидно, не просто так сидела с Ириной в беседке, а связывала его супругу каким-нибудь пустым разговором.

Дим, ну Сенька ведь твой брат. И наш сын.

А я чей сын?

Ты тоже наш сын. И мы тебя любим. Тоже. Но ты ведь знаешь, что Сеньке надо помогать.

А мне — не надо?

Дима...

Я все понимаю, отец.

Ему было интересно следить за отцовской реакцией: как будто амеба уворачивается от поднесенной соли, меняет форму, выпускает и убирает ложноножки.

Дима...

Серьезно. Я уже давно все понимаю.

Дим, ну послушай, пожалуйста! Ведь у вас с Ирой уже есть дача. Зачем вам эта? Эту мы хотели бы подарить Сеньке. Ты всегда все делал правильно...

Отец, в этом ты прав. Я всегда поступаю правильно.

Дмитрий еще раз посмотрел на лежавший перед ним документ — добровольный отказ от претензий на дачу, выдохнул и подписал быстро, резко, будто отрубил что-то.

Подавитесь! Ире скажете — пеняйте на себя.

Он давно отучился ждать от родителей хоть каких-то проявлений любви и заботы. Ему пришлось сотворить такое с собой, чтобы двигаться вперед, добиваться своих целей. Но на дне души еще оставалось что-то — возможно, след привязанности или ожидание маленького мальчика, что к нему придет настоящая мама.

Оно и вышло наружу вместе с выдыхаемым воздухом.

100-летие «Сибирских огней»