Рассказ
Файл: Иконка пакета 03_naumenko_kolyadki.zip (33.35 КБ)
Виталий НАУМЕНКО




КОЛЯДКИ
Рассказ




Даша и Рита вообще ни о чем таком не думали. Тем более — Вася Кузопетрин. Он был младше всех на три года, и у него собирались, как на штаб-квартире, потому что родители на новогодние каникулы уехали в отпуск. Он вообще иногда не понимал, о чем речь между девчонками. Все придумала двоюродная сестра Настя…

* * *
Пацаны давно пронюхали, что малолетки-старшеклассницы поселились у Кузопетрина, и все время звонили им в дверь.
— Марго! Шутки закончились! Я человек без чувства юмора!
— Чем он там пыхтит? Весь подъезд задымил уже. Труба выхлопная. Я пошла на балкон, — сказала Даша.
— Дефиле? И что ты им покажешь? Синего человека? А лечить тебя от ангины кто будет — птица счастья завтрашнего дня? — спросила Настя.
Даша согласилась:
— Я — объект воображения. Ну, как будто меня нет. Только представить можно. Еще не хватало: чтобы пялились. Да меня эта дылда и так всю продымила насквозь.
Действительно, но весь дым от сигарет, которые Рита отбирала на переменах у младшеклассников, доставался почему-то исключительно Даше.
— У меня глаза стали большие и красные, — жаловалась она.
Васю в целях безопасности — подросток все-таки — возраст взрывоопасный — отодвинули на матрасе ближе к балкону. Остальные спали как попало. Настя и Даша валетом на диване, пихаясь и толкаясь, делили территорию. А поскольку они были совершенно одинаковые по объему (одинаковой комплекции), это было непросто.
Рита — девушка самая эффектная, высокая и невозмутимая — раздвинула кресло, у которого не было верхней части. Туда подложили доску, но доска не подходила по размеру и все время проваливалась. Вместе с подушкой и головой Риты. Возможно, самой изящной в мире по форме головой. Комнату то и дело среди ночи оглашали Ритины нецензурные высказывания, сопровождаемые грохотом. Грохот напоминал по звуку падение со строительных лесов мешка с цементом.
Стоило ему прозвучать, сейчас же на диване просыпались Даша с Настей, снова начинали вертеться, щипаться и обзываться.
Дверной звонок не смолкал всю ночь.
— Танцы в метро, странные танцы… Марго, я могу и головой дверь выбить. И рукой... — пацан в подъезде надолго задумался. — И ногой. Система кун-фу.
Настя стала суматошно бегать по комнате.
— В три часа ночи! Они что там совсем обдолбались?! Если бы я не была женщиной, я бы ему показала.
— А ты и так не женщина. Так что спи и не брыкайся всё время, — сказала Даша.
— Я-то, может, и не женщина, а ты — профура. На таких только в деревне Мамырь ведутся. Нашла чем гордиться. Вот я всё тете Любе расскажу.
— Танцы в метро, — настойчивый друг не унимался и продолжал с каким-то звериным удовольствием давить в звонок, — Марго! Синюшкина! Я знаю, ты где. Я сейчас дверь сломаю приемом, за свой счет будешь ремонтировать, отвечаю!
Маргарита спокойно спала, пока ее голова опять не провалилась следом за доской.
— Девчонки, кто там все время орет? — сонно спросила она, даже как будто сделала им одолжение.
Вот тут-то весь накопленный друг на друга за ночь гнев Даши и Насти нашел выход.
— Дебил твой! Придурок. А у него и по лицу видно, что придурок.
— Может, это другой? — усомнилась Даша.
— А может, это ты другая? Да ты из-за сантиметра дивана меня задушишь, — Настя пришла в ярость. — А он сюда к экзаменам пришел готовиться, да? Другой из кого? Вспоминаю: идешь — вроде парень как парень, а приглядишься: ну полный придурок. Говорю, я этого даже от остальных придурков отличаю.
Звонок все-таки, медленно затухая, скончался.
— Ка-те-го-ри-аль-но! — сказала Даша и отвернулась к стенке. — Вы тут, по-моему, все родственники, а я спать хочу.
Важно объяснить, кто такая была Даша. Даша была невысокой девочкой с короткой стрижкой, не менявшейся с первого класса, и странным, чуть надломленным тембром голоса. Кроме этого, ее отличала всего одна и очень странная черта: за ней всегда стояла армия молчаливых поклонников. Все знали о существовании этой армии, хотя армия ничем себя не выдавала. Каждый мечтал прикоснуться к Дашиной руке, каждый мечтал сделать за нее все-превсе домашние задания, спасти ее в случае опасности, но Даше хватало просто факта наличия этой стены молчаливого обожания.
А прочнее стены не могло быть: у Даши был парень, гораздо старше ее (он катал ее на мотороллере, они почему-то все время падали с него, поэтому она постоянно ходила в бинтах, зеленке или пластырях), она спала с этим парнем, но это ничего не меняло в сплоченных рядах за спиной: ни намека, ни записки — тишина, и только завороженный шепот, опущенные глаза, корявые подростковые фразы, в которых все равно ничего не поймешь.
Это вам не правдолюбка и пацанка Настя, не Маргарита, оставлявшая везде и всюду ощущение своей крайней развязности и доступности (совершенно обманчивое) — тут совсем другое. Разбей аквариум — вся вода вытечет: такой была Даша, с ее ранним вступлением во взрослую жизнь, вечными порезами, миловидностью, которую она и не берегла, считая, что никуда она не денется, как и армия воздыхателей.
Настя металась по квартире, как фурия. Хотя никто не видел, как мечутся фурии. А вообразить, как мечется Настя, наверное, возможно. Как любая девушка с характером, которой не дают поспать.
— Кто там? Пятьсот грамм, — прислонила она ухо к двери.
— Марго! Это юмор такой? А что у тебя с голосом?
— Курим много, сигареты стреляем. А это кто там из-под земли сейчас спросил? Ты уже достал всех башкой об дверь биться! Мужиков что ли нет в подъезде — тебя выгнать? Или их в природе нет? Один остался. Который долбится, как дятел. Не терпится, что ли?
— Я с буровой.
После буровой стало совсем скучно, звонок давно сломался, Даша уснула. Одна Настя, у которой волосы стояли дыбом из-за какого-то химического средства, из принципа объясняла пацану за дверью, что она думает обо всех его буровых. Тот сперва что-то бубнил, но потом сдулся. Мгновенно наступили такие тишина и покой, что ни шороха, ни звука, даже занавеска ласково прилегла на подоконник.
Настя вдоволь напиналась с Дашей. Теперь они спали как два измученных ангела. Их локоны спутались, а пальцы сплелись. Невинность — как многие представляют ее себе.
Даже Вася Кузопетрин задремал. Никто не предполагал, что произойдет дальше. Голова Риты с обычным треском-грохотом провалилась, одновременно ничуть не сломленный духом бурильщик включил в подъезде мощный радиоприемник — песню «Музыка нас связала». Перепуганная Даша так пнула Настю перебинтованной ногой, что та упала с дивана на копчик. Обе завопили. Вася ударился головой о батарею. И всё это в одну долю секунды.
— Та, которая была, ушла-шала-ла-лу-ла. Которая пряталась от меня. Шизофреническая. Я ей сказал, что бурить — это не призвание, а работа. Она говорит: призвание. А я то же говорю: призвание. Какая же это работа! Думать надо. А она спряталась и не открывает. Марго! Пью с тобой за буровую. Где нас таращит. Да я пенсионер, считай, уже по возрасту, скоро пенсию буду получать. Музыка нас повязала!
— Нет, он что вообще не отключается? — Даша вертелась в простынях, отвоеванных у Насти.
— А вот я с кем-то сейчас местами возьму и поменяюсь, — не выдержала Рита.
На этот раз разрушения кресла были фатальными. Оно захлопнулось, сплющив Риту.
— Это что за поза для сна? — возмущалась Рита. — Я что, должна вверх ногами спать?.. Вася, ты сходи, поговори с ним, а то он правда дверь сломает. А мы одеты по-пляжному.
Вася послушно перешагнул через Риту и ее кресло и подошел к двери.
— Что вам нужно? — спросил он.
— Дверь открывай, я к Синюшкиной. Я пенсионером скоро буду.
— Поздравляю. Синюшкиной здесь нет.
— Нет? А я тебя на улице поймаю.
— Здесь нет Синюшкиной, а ловить меня на улице не надо.
Поняв, что диалог зашел в тупик, все в комнате, в том числе Вася Кузопетрин, вернувшийся на свой матрас, дружно посмеялись.
— Васенька, спасибо тебе, — сказала Рита.
— Тебе там, наверное, неудобно у батареи спать? — спросила Настя. — И из форточки дует. Вася, иди к нам. У нас тут тепло.
— Эй! — прикрикнула Рита. — Лучше ко мне. Ты знаешь, что бывает от связи двоюродных родственников? А я — безопасный вариант.
— Ты — безопасный?
Вася от ужаса уткнулся лицом в батарею. Он был давно влюблен в Риту и точно знал, что она будет его женой. Правда, ждать нужно долго — лет пять. Но это неизбежно, это судьба — они будут вместе. Пока свои планы он скрывал.
Даша смеялась дольше всех, а потом заплакала.
— Ты чего? — утешала ее Настя. — Сама сказала: как пнула тебя — даже нога прошла.
— Чего-чего… Мне мужик один сказал, что я никогда замуж не выйду. Факир.
— А где сказал?
— В Доме культуры. В фойе. Еще сказал, что от лампочки умеет прикуривать. И в Ленинграде был — два дня!
— Врет, — закурила Рита. Ноги ее действительно торчали теперь над ее головой, а голову вообще не было видно. Только дым сигареты выдавал тот факт, что она существует.
— Ну и не ходи туда. Зачем ты туда ходишь?
— Да, Настенька? — в Даше произошел внутренний переворот. — А потому что я не хочу быть проституткой при красивой подруге. Типа тебя.
— Зато ты уже… Саша Барабаш. Будто никто не знает, как ты с ним...
— А что — Саша Барабаш? Губошлеп. У него даже часы всё время неправильное время показывают. Ты бы его пальцем поманила — и всё. Еще лежит тут, выпендривается. «Как бы мне девственность потерять…» Тоже мне проблема! Вот отбиться от них — проблема! Им бы хоть с кем. А я — неповторимая. На меня в мире никто не похож даже внешне, не считая, какая я внутри.
— Ты, неповторимая, ребенка мне не травмируй… Он и так странно как-то к батарее прилип. Я уже из-за тебя вся в синяках. Ты меня запинала! Я как в таком виде мужчине могу показаться?
Рита явила свою скульптурно вылепленную голову, хотела что-то сказать, но, взмахнув длинными волосами и вытянув вперед руки, окончательно провалилась в остатки еще недавно пригодной для наслаждения мебели.

* * *
Утром заспанный Вася Кузопетрин пошел умываться. На кухне сидели Даша и какой-то парень. Между ними на столе стоял деревянный ящик с бутылками пива.
На обратном пути парень Васю перехватил.
— Ты Кузопетрин? Ну, я сдаюсь. Ты такого быка ночью завалил. Но я тебе и не завидую. Ты только не расстраивайся, но тебя на днях убьют. Они же с заточками все; Даша говорит, чуть дверь не выломали. Смотри, ящик пива, да? «Жигулевское». Вот тебе бутылка, сам ее открою. Из уважения к тебе. Сходи, погуляй, а? А мы тут с Дашей… понимаешь, контрольные по литературе, ну, икс плюс игрек, просек? У нас почерк похож, вот я ей и помогаю.
Даша кивнула: мол, можно доверять.
Вася вышел во двор. Вылил пиво. Посидел на скамейке, перелез через ограду на стадион: жалко мяча нет, посмотрел, как убирает снег дворник, сходил на железную дорогу. Залез в недостроенное здание, но его оттуда прогнали строители. Посидел на скамейке. Замерз.
Вернулся. Дома не было ни Даши, ни ящика с пивом, ни парня. Только сестра Настя и Маргарита. Они сидели и курили на кухне. Дым столбом.
— Вася, а ты где был? Час тебя ждем. Я за тобой присматриваю, между прочим, — сказала Настя, — это поручение родителей. У нас сегодня будет вечеринка «диско», а мы слабые девушки, мы всё из магазина не донесем, ты нам поможешь?
— Конечно, поможет. Васенька, иди ко мне, — Рита легонько прижала к себе Васю, и он подумал, что когда она возьмет его фамилию, они вдвоем будут всё это вспоминать. И много других случаев. У них будет машина и двухкомнатная квартира.
— Какой-то он неразговорчивый, — пожаловалась Рита.
Настя меланхолично курила:
— Железки варит. Я не знаю. Что-то там конструирует в гараже. В футбол играет, в шашки. Составил график развития своей личности. Кстати, интересное увлечение: выписывает афоризмы. На гитаре хочет научиться.
Настя была брюнеткой. Все ее идеи были вздорными, но заразительные тем духом юности, который их и порождал. Она была ребенком рядом с Ритой — воплощением цветущей женственности.
В их компании всё позволялось и прощалось только Даше.
Рита, например, страшно мечтала выйти замуж и всё для этого делала — нарочно распускала волосы (избранным их можно было понюхать), ходила в школе в обуви на каблуках, а не в кроссовках, выражалась, носила короткие платья, душилась до обморока сознания, регулярно провоцировала вызовы на ковер к директору школы, который любил играть на баяне, и вместо того чтобы бороться с антиобщественным поведением своих старшеклассниц — таких, как Рита, — с упоением пел и плясал перед ними.
Итак, втроем — Рита, Настя и Вася — отправились в 21-й магазин. Всё погрузили на Кузопетрина. Это были авоськи с красным вином в литровых банках, консервы, колбасный сыр… Девушкам на вечеринке Вася не нужен был совсем, но и девать его было некуда.
— Хорошо, что Дашки с нами нет, — сказала Настя, — ненавижу ее безответственность — она меня «головкой от сифона» назвала. Обмотается своими бинтами... Даже шлем показывала: ровно напополам расколотый — удивительно. Кстати, Вася, а ты не знаешь, где она?
— Не знаю. Может, в кино пошла. Хотя их туда с ящиком пива не пустят.
— Ага, в кино, на «Эммануэль-2», — сказала Рита, — куда она еще может пойти с ящиком пива.
— Что-то знакомое. «Эммануэль». Про собаку, да? А хороший фильм? — спросила Настя.
— Да ну. Про любовь, где голые. Порнография. Я такие фильмы много раз видела. В видеосалоне в «Детском мире». Это такие фильмы — всегда одно и то же. То ли дело «Рожденные революцией». Мне больше нравится. Интрига, и на мужчин приятно посмотреть.
— А что такое порнография? — заинтересовался Кузопетрин.
Настя дала ему подзатыльник.

* * *
— Смотри, вот это баррэ.
Блондин с гитарой то и дело отвлекался от обучения Васи и смотрел на Настю. И чем больше он смотрел на нее, тем меньше она обращала на него внимание. Вася Кузопетрин, уткнувшись в гриф гитары, ничего не замечал.
— Ты не волнуйся, ни у кого сразу не получается, — подбадривал его блондин.
Даша лежала на коленях своего приятеля, замеченного утром с ящиком пива, и пыталась, раскручивая бесконечный бинт на лодыжке, прибинтовать к своей ноге его голову.
Рита пряталась за Васей от неразговорчивого крановщика Виктора. Тот мрачно вскрывал консервным ножом банки с вином.
— А помните, — Насте, как всегда, стало смешно, — мы Людке объясняли, как шампанское надо открывать? Сказали ей: зубами. Она — ка-ак потянет…
— А дальше что было?
— А помните, — отмахнулась Настя, — как Погодаев склад ограбил? Свалил все конфеты в одеяло, ходил по школе и всех угощал? Романтик.
— Его отчислили еще.
— Да. А потом за убийство посадили, — Настя загрустила. — Жалко. А я считаю, он за кого-то мстил. Точно! Парень обидел девушку, а Погодаев на суде не сознался, за какую, чтобы ее имя не выдавать. По-моему, очень романтичный поступок.
При упоминании романтики блондин с гитарой вдруг заголосил, глядя на Настю:
— Милая Алёнушка, где ты, где? Может, на планете — на Земле? Может, просто в сказке ты живешь? Может, на одной из дальних звезд?
— Вообще-то меня Настей зовут, — обиделась Настя.
— А я — Жека.
— Из какого жэка?
— Из нашего. А из какого?
— А кто тебя привел: эта или та? — подозрительно спросила Рита.
Даша и ее обмотанный бинтами спутник сползли куда-то под стол. Настя сделала вид, что она вообще здесь случайно и никого не знает.
Виктор мрачно прохаживался и осматривал книжные полки. Его заинтересовал театральный бинокль.
— А чё он маленький такой?
— Для театра. Или с балкона на соседний дом смотреть, — сказал Вася.
— Мысль. Себе возьму.
Жека продолжал надрываться:
— Живет в белорусском Полесье ровесница леса Олеся. Считает года по кукушке, встречает меня на опушке!
— Тоже романтично, — прокомментировала Настя.
— Чего романтичного-то? — Рита была непреклонна. — Сейчас всё выясним. Мальчики и девочки, кто из нас кого привел? Или это вас всех одна… В общем, начинающий организатор половой жизни привела?
— Ты про меня, что ли? — удивилась Настя.
— Ну уж ты-то чего? За братом присматривай, сопли ему вытирай. Это Дашка. Ее нет — верный признак.
Перед девушками стояли вперемешку литровые банки с вином и банки с домашними салатами. Подруги смотрели друг на друга так, будто их осенило. Вася Кузопетрин смотрел на Жеку.
— А Цоя можешь? — спросил он его.
— Ясно — могу. Цой жив! Целый год голый лед…
— Да подожди ты со своим льдом, — не на шутку завелась Рита, — а где же это Дашуля-то наша законспирированная? И кто там под столом возится? Мы кошку завели?
Из-под стола вылезла растрепанная Даша.
— А я никуда и не уходила. Мне у Цоя другая нравится: «На вечеринку один, пока моя девушка больна».
— Нормально? Она больна, а он — на вечеринку, — из-под стола вылез не менее растрепанный парень Даши — Саша Барабаш. (Да-да, таинственным незнакомцем был именно он.) Саша вытянулся, застегивал ремень, и, стараясь держаться молодцом, стал оглядываться по сторонам.
— Все в сборе, — заключила Рита. — А где Виктор?
Виктора нигде не было. Все стали его искать.
— Поздравляю вас. Виктор вашу квартиру обчистил, — подытожил Саша, иронически наблюдавший за поисками. — Наркотики ему нужны? Нужны. Клей в пакете нюхать. Чтобы вштырило. А на что их брать? Его из ПТУ отчислили. По карманам в гардеробе искал себе уют. Собрали педсовет. Он разбежался в туалете — бац об стену головой. Сотрясение мозга. И главное: нам говорит: я сейчас об стену головой… А мы чинарики смолим. А он: а я сейчас об стену головой. А мы чинарики уже побросали. Он разбежался и действительно — бац. Ну его в больницу, типа, психоз. А он тут мужика одного чуть люком кана… канали… кана...
— Канализационным? Заело, да? — Даша набросилась на Барабаша и стала возюкать его по ковру. Разбила ему нос. — Ты зачем его привел? Этого Виктора! У тебя друзей других нет? Это тебя надо люком кана-канали…
— Сашка и меня привел, — сказал блондин Жека, ползавший по полу в поисках гитары, — но я никого не обчистил. Честно. Людям доверять надо.
Рита смотрела на всю эту возню и смеялась про себя. Настя подбежала к Кузопетрину и обняла его:
— Вася, что пропало? Я отвечаю за тебя. Что пропало?
— Бинокль.
Даша устала лупить Барабаша, она достала платок и принялась вытирать с его лица кровь. Настя хлебала вино прямо из банки. Жеку затошнило, и он убежал. Рита продолжала смеяться — уже в полный голос.
Вася Кузопетрин присел к батарее, смотрел на Риту, на ее локон, чуть прикрывавший ухо, локон, который она поправляла, когда задумывалась, и никогда не был так счастлив. «Почему я? — думал он. — Почему она выберет именно меня? Конечно, хорошо быть ее мужем, но вдруг у нее окажется ужасный характер, и мы начнем ссориться? Нет, она добрая. Главное: я ее всегда перевоспитаю, если мне что-то не понравится в ней».
— Ты на кого смотришь? — строго спросила Рита.
— Ни на кого, — испугался Вася.
— Поставь что-нибудь. «Для вас, женщины» есть? Нет, лучше медляк. Смотри, сколько у тебя пластинок. Я хочу с тобой потанцевать. Ты же не будешь меня тискать? А то тискают постоянно, я уже вся в гармошку. Вася, а ты умеешь вести партнершу? В мир грез.
Вася бросился на диван и зарылся под одеяло, не замечая, что в это время здесь же, на его диване, Даша и Саша Барабаш производили определенные телодвижения. Рита легла прямо на ковер, забрызганный кровью, стала лепить шарики из хлеба и бросать их в люстру. Жека уснул на унитазе. Одна Настя с отрешенным видом сидела за столом, лицом к окну, и машинально ела колбасный сыр, запивая его шампанским.

* * *
Девушки все еще бодрствовали. Юноши спали.
— Ты все-таки испортила мне ребенка! Могли бы и на кухне своей похабелью заниматься!
— А пусть учится, — ответила Даша, — да и вообще он ничего не видел. Он под одеялом трясся.
— Это она испортила тебе ребенка? — удивилась Рита — Да это я его тебе испортила. Такой сладкий вкусный мальчик.
— Да? А я сейчас с тебя клипсу сорву и в окно выкину!
— Да шутка это. Не буду я его трогать. Первый поцелуй, первая гроза, первое хочу, первое нельзя…
— А мне так нравится Сашке волосы ерошить! — Даша разливала вино из последней банки.
За окном светлело.
— Кто о чем! — воскликнула Настя.
— А что? Завидуешь? Да и вообще я тебе не верю, что ты одна из нас ни с кем не спала. А помнишь, тебя изнасиловать пытались на Горбаках? Зачем ты туда в такую рань поперлась?
— Как зачем? За машиной. Я ездить учусь.
Однажды Настя утром пошла в гараж на Горбаки, и на нее напал маньяк. Начал срывать с нее одежду, а как дошло до дела, у него не вышло. Бывает. Настя сразу подобрала осколок стекла и стала резать им маньяка. И нашли его по приметам, по шрамам. И у Насти на ладони тоже шрам остался.
— Нет, что ни говори, а ты мужественная, — сказала Рита. — А вот меня бы никто никогда изнасиловать бы не смог.
— Это почему?
— Надо над мужиком посмеяться — и все. Оскорбить его, унизить. А если совсем тупой — резко поговорить. А безнадежный вариант — приласкать.
Именно в этот момент Настя придумала то, с чего и начинался рассказ. То, что не пришло бы в голову ни Рите, ни Даше, ни тем более Васе Кузопетрину…
— Девчонки, а пойдемте сегодня ночью колядовать! Ночь на Рождество. Подарки домой принесем.
— И венерические болезни, — добавила Даша, — на нее же маньяки бросаются, и она же хочет по ночам гулять!
— А мы Васю с собой возьмем. Нас и так трое. Потом, я мешок на себе не собираюсь тащить. Пусть привыкает.
Даша постучала по опущенной голове Кузопетрина.
— Он что у тебя — дружинник? Может, самбист? Лучше бы бурильщика оставили, он кун-фу знает. Хотя — что это такое? Может, это «добрый вечер» означает по-китайски?
Даша втиснулась на диван между спящими головами, ушастой — Васи и перемотанной бинтами — Саши, уложила себе на грудь, обняла их.
— Ну-ну, дерзайте! Колядуйте! А я в городской больничке подежурю. Все равно мне туда Барабаша сдавать. Я ему, кажется, нос сломала, а зачем он мне с кривым носом? Вот пусть там свои портянки и мотает, мотогонщик.
Таким образом Даша взбесила Риту.
— Трусиха ты, Дашуля! Это тебе не безжизненное тело мутузить.
— А твой бурильщик!.. Его не музыка, а белая горячка повязала.
— А дверной звонок кто будет чинить? — подхватила тут и Настя. — Первое хочу, первое нельзя? И ты, Ритулечка, — красавица просто. Снегурочка. Все отморозки к тебе лепятся. Мы на диване пихаемся, а она в своем кресле захлопнулась и лежит там, как на курорте.
Рита подошла к окну и стала беспорядочно нюхать цветы в горшках.
— А я и сама хочу поменяться. Барабаш починил, пусть Дашка там и спит. Я, между прочим, с бурильщиком и словом не обмолвилась. Это ты с ним, Настенька, час обсуждала всю буровую систему Советского Союза. И не только буровую. Телом своим меня прикрыла. Проявила комсомольскую инициативу. Так что пойду я с тобой, Настя, потому что ты не размазня на сковородке, как некоторые. Я буду петь. Я в хоре пела, ясно? Вторая слева во втором ряду. «Дважды два четыре — это знают в целом мире». Ладно, я в туалет пошла.
Даша грустно гладила безжизненные головы.
— Дашка, да что ты, — продолжала гнуть свое Настя, — возьмем мешок, костюмы себе придумаем, маски карнавальные.
— В этом мешке тебя и похоронят. А с Риткой я спать не буду. У нее одна мечта: чтобы все ее волосами дышали. Разбросает их по подушке. А что кресло? Барабаш прибил к креслу какой-то гвоздь. И ничего не изменилось, только гвоздь торчит.
Появилась Рита, тащившая под руку Жеку.
— Это чей? Весь туалет заблевал.

* * *
Настя стала подпрыгивать. Жека не растерялся, поймал Настину ногу и уже не отпускал.
— Еще один! — сказала Даша, отвернувшись. — Попрыгунья ты наша.
Настя продолжала скакать на одной ноге, поскольку вторую беспрерывно и смачно целовал Жека.
— Да? А ты вообще между двумя мужиками лежишь и, между прочим, с моим братом! Скажи спасибо, что я прыгаю, а то бы зарядила с размаху бутылкой — и весь интерьер в крови, видала шрам на руке? — вскипятилась Настя. — Миг забвения — и ты в одной палате со своим мотогонщиком. «Даша, я ползу к тебе». «И я, но у меня голова плохо держится». «А у меня нога отвалилась, катни мне свою голову, буду с ней жить».
— Ну и что? Может, мне приятнее лежать с мужиками, чем с тобой. Ты-то не знаешь, что это такое, ты их режешь стеклом, кусаешь!
Рита начала отдирать Жеку от ноги Насти:
— Нашли о чем говорить. Тут и так все в крови. Только патологоанатома не хватает. Хорошо, что этот Виктор ушел. А то бы всех нас перерезал. Ладно, вы дуры, а я при чем? Я что, рыба разделочная?
Все замолчали.
Тут заголосил Жека, обращаясь к Насте:
Оттого что есть ты на планете,
Будет мир немножечко светлей,
Радоваться жизни будут дети
И ромашки посреди полей.
— Ну да, — продолжала Рита, — и куда нам их теперь девать? Дашуль, не нравится тебе колядовать — не ходи, только Сашку убери, задвинь куда-нибудь. Я при нем не разденусь никогда, а спать хочется. И ты тоже, как ответственная за разврат, со своей ромашкой разберись, — повернулась она к Насте.
— Он от ноги не отцепляется! Да я его во второй раз в жизни вижу, он такой же мой, как и твой, — рассердилась Настя. — Кстати, где его гитара?
— Как это где? — удивилась Рита. — Виктор спер. А давай, раз дело приобретает серьезный характер, убьем Барабаша — это же он его привел. Смерть во сне — самая безболезненная.
— Бери пепельницу.
Даша не на шутку испугалась и стала Барабаша толкать.
— Сашка, они пьяные. А пьяные, знаешь, какие сильные? И дуры обе. Ты чего — совсем отрубился?
— Заходим, — командовала Настя, волоча за собой Жеку, который от поцелуев перешел к какому-то ласковому и трепетному разглядыванию ноги, словно боялся потревожить ее совершенство, но хватку не ослабил. — Я бросаюсь на него. А ты — пепельницей со всей дури. Им тут можно, значит, акробатические этюды… При ребенке. А я на секунду отвлеклась — смотрела на звезды.
— И Дашку придется убить.
— Да. А что делать? Она — свидетель. И пинается еще.
Даша спрыгнула с дивана. Вид ее был страшен, глаза не моргали, руки дрожали, на ногах висели грязные бинты.
— Я щас вас сама всех поубиваю! В мешок засуну, утоплю и скажу: наколядовала.
Завязалась женская драка, стол свернули, посыпались банки и тарелки. Рита сидела на полу вся в шпротах, Настя в консервированных помидорах, а Даша лежала среди осколков как мертвая.
— Правда убили что ли? Это же шутка была.
— Надо скорую вызывать!
Барабаш проснулся:
— Вы что тут творите? Я спать хочу.
— Ты спать хочешь, а мы Дашку убили, — заистерила Настя.
— Да ну вас, — Барабаш повернулся к стенке и снова уснул.

* * *
Девушки кроили и примеряли костюмы, обматывались фольгой и серпантином.
— Я буду снежинкой, — сказала Даша.
— Снежинок с такими формами тела не бывает.
— Рита, скажи ей! А то я тут опять всё переверну.
— Типичная снежинка, — подтвердила Рита, — Настя, а ты кто?
— Индианка.
— Очень логично, — не удержалась Даша, — индианка колядовать не может.
— Почему это? У всех женщин равные права.
Рита вертелась перед зеркалом:
— А я — принцесса цирка, — похвасталась она. — Я из пушки в небо уйду. Ду-ду-ду-ду. Хау ду ю ду. В небо уйду.
И тут все трое повернулись к Васе…
— А чего тут думать? Уши ему пришьем. Будет зайчиком, — сказала Даша.
— Отстань от него, — возмутилась Настя, — ты снежинка, а они не разговаривают. У него и так уши — дай бог.
— Кстати, зайчик — это очень сексуально, — заметила Рита.
В дверь застучали, поскольку звонок был сломан.
— Опять! Вася, узнай.
— Кто это? — спросил Вася, подойдя к двери.
— Это Жека! «Изгиб гитары желтой» еще с тобой обнимали. Нежно.
Настя села на диван:
— Блин, и что делать? Проспался. Зачем нам этот Жека? Он все мероприятие сорвет. Опять к ноге приклеится или еще к чему-нибудь.
— Братан, открой, — с бардовской теплотой в голосе умолял Жека. — Я за гитарой.
— А ее Виктор украл, — ответил Вася.
— Я с Жекой поговорю, — вдруг решилась Рита.
Открыла дверь и вышла в коридор.
— Значит, Жека. Понравилось? Что ты сюда ходишь каждый день?
— За гитарой пришел.
— Сначала за гитарой, потом телевизор посмотреть, а потом за женским телом?
Жека испугался.
— За каким телом? Труп на меня хочешь повесить?
— Какой труп?
— Даши. Вы же ее убили. Весь ковер был в крови. И я весь в крови домой вернулся. Кто мной по ковру елозил? Я всё знаю. И еще Настя кричала: всё, убили мы ее, я слышал.
— Так. Ты, Жека, — Рита нервничала, — за гитарой иди к Виктору, пускай он тебе ее на голову оденет. А Дашку мы не убивали. Наоборот. Она теперь снежинка.
— Ясно, секта. Я же знаю: после смерти человек может стать чем угодно. Главное: сохранить сущность. Гитару вынеси. Ну или Настю позови. Вот у нее — сущность! Запах жасмина.
— Не могу я ее вынести. Ты, главное, никому не говори ни о чем. А то я и Настю убью. Надоела она мне. И подозревает что-то.
— Учти, — Жека стал очень серьезным, — ты у меня на крючке. У меня сестра в милиции работает. Могу подписать все показания. Только ради Насти буду молчать. Но если что-то с ней случится, ты запоешь другие песни.
— Эти песни нам пели в «Артеке». И про жасмин тоже. Всё, давай, — Рита запихнула Жеку в лифт и нажала на кнопку.
Когда она вернулась в квартиру, Даша и Настя крутились перед Васей:
— Ну, как тебе?
— Что?
— Что «что»? Костюмы.
— А я думал, в смысле вы — как женщины. Не знаю. А вы что, переоделись?
— Бесполезно, — Настя села на стул. — Рита, ну как?
— Отшила. Дашка, тебя убили, оказывается… Мне вот что интересно — где этот бойфренд твой недоделанный — Барабаш? Что-то его не видно нигде. Тоже в сущность превратился?
— Откуда я знаю? Я только два часа назад очнулась.
— Вы все уснули, а мы утром с ним опохмеляться пошли, — сказал Вася Кузопетрин.
— А тебе-то зачем?
— Не знаю. Он сказал, что нам опохмелиться надо.
— Слушай, Настя, — Даша вышла из образа снежинки, — твой брат вообще нормальный человек? Он если начинает говорить, то мне сразу плохо. Или я ему говорю: у женщины должны быть длинные волосы. Он: почему? Естественный ответ: чтобы в них можно было утонуть. А он молчит.
— Да ладно, — возразила Рита, — вот у тебя короткие. Может, он в тебя влюбился? Да, Вася?
— Отстаньте от него. С вами три минуты побудешь — точно идиотом станешь. Костюмы готовы — ну и вперед, — сказала Настя.
— А Вася? Берем его?
— Возьмите меня. Я маску нашел, — обрадовался Кузопетрин, — монгола.
Он надел на себя довольно устрашающую маску.
— Ну, я бы не сказала, что лицо очень изменилось, — начала Даша, и Настя тут же снова вспомнила, что в детстве представляла себе снежинки несколько иначе.
Девушки немного потолкались, Рита их разняла, и все дружно, вооружившись пустым мешком, пошли колядовать.

* * *
— Какая я свеженькая, — сказала Настя, когда они вышли, — и шапочка мне идет. А погода какая!
Действительно — шел снег, переливавшийся в свете фонарей, и сказочная церемония на его фоне не выглядела настолько уж нелепой.
— Это я снежинка, — рассердилась Даша. — А ты индианка. Тебе такая погода вообще нравиться не должна.
— А меня в детстве выкрал местный раджа. И вообще за моим ребенком лучше присматривай. А я в раю как будто. Я танцевать хочу.
— Настя, не волнуйся. Ребенок за моей талией присматривает, — Рита как принцесса цирка была одета очень легко. — К кому первому пойдем?
Пока шло обсуждение, Вася Кузопетрин, зараженный всеобщим воодушевлением, нашел где-то выброшенную новогоднюю елку и поволок ее за собой.
— А к Барабашу, — съязвила Настя, — к почетному секс-символу мотоциклетного движения. Он уже, наверное, пять раз опохмелился. Тут дома через два. Вася, выбрось эту гадость!
Девушки весело скатились с горы, началась игра в снежки, и почему-то все снежки попадали в Кузопетрина. Он завалился вместе с мешком.
— С пустым мешком завалился! Что дальше-то будет?

* * *
Барабаш с уже настолько обвязанной-перевязанной головой, что его было невозможно узнать, открыл дверь и заорал. Небольшого роста ушастый Вася в маске монгола с гостеприимно открытым мешком представлял собой зрелище, требующее железных нервов. К тому же за его спиной стояла Даша, чье недавнее рукоприкладство произвело на Сашу тяжелое и памятное впечатление.
— У меня мальчишки нет, у тебя девчонки нет, — запела Рита в костюме принцессы цирка.
— Принял уже? — поинтересовалась Даша. — Сейчас выясним.
Делегация невозмутимо прошла мимо Барабаша на кухню, только Настя шепнула Рите: «Это что за репертуар, мы же колядуем».
— Так я и знала, — Даша горестно села за стол, рядом с бутылкой водки и одинокой рюмкой.
— Ты что, — нашлась Настя, — это же он по тебе тоскует. Места себе не может найти. Вот и пьет что попало.
— Мальчик мой, мой малыш, в этот час ты не спишь, знаю я, что с тобой, — подключилась Рита.
— Да перестань уже, — махнула рукой Настя. — А знаешь, Барабаш, как Дашка тебя любит? Лично твою кровь с ковра оттирала и плакала. И всю квартиру убрала. Обещала расходы за посуду возместить. А сама всё: «Где Саша? Где этот рыцарь? Может, обидела я его чем?» Да, била тебя. Потому что понравиться хотела. Защищала от Виктора. Своим нежным девичьим телом. Мы, женщины, знаешь, какие? Мы же очень сложные. У нас в голове все переплетается, и бьешь, потому что любишь, и защищаешь, потому что любишь. Попробуй — совмести у себя в голове! Вот видишь? А у нас так.
Барабаш достал рюмки.
— Так выходит, она за меня заступилась? — он чуть не заплакал. — А я проснулся, смотрю, ты, Настюха, отъехала. Сидишь разговариваешь с кем-то. Синюшкина Дашку прикрыла, а сверху обе — все в осколках, в салате. Я же на Жеку подумал. А он за стол перевернутый держится. Думаю, проспится — убью. Малого разбудил, пошли с ним, посидели за жизнь. А сейчас одиночество навалилось на плечи. Только вы чего так ради меня разоделись? Да не надо, вы и так… Имею в виду, не каждому такая красавица достанется. А жизнь короткая. Мне один рокер сказал: где ждет тебя следующий поворот, никогда не знаешь. Ну, в общем, это тост был.
Все, кроме Васи, выпили.
— На дальней станции трава, трава по пояс, как хорошо с травой наедине, — продолжала гнуть свое Рита.
— А разоделись… Для тебя, конечно, — сказала Даша.
— Мы колядуем, — вставил Вася Кузопетрин, — вон какой мешок.
Когда они вышли от Барабаша, Даша стала с этим мешком гоняться за Васей. «Меня отмазали, а ты: “Колядуем”. Сашка думал, я для него снежинкой разоделась! Я сама так стала думать. Била его вчера как хотела. А теперь… Нет, я поняла…. Ты гном — ты гном страшный! Мешком прихлопну тебя! Я тебя боюсь!»
В это время Настя была увлечена разговором с Маргаритой.
— А мне Жека нравится, — сказала она.
— Который на унитазе спал?
— А что такого? Вот вы мне: ты все девственницей прикидываешься. А может, я не прикидываюсь. Еще я буду разбираться, кто на ком спал… Я, и сама знаешь, много где спала, и по ручонкам по их поганым лупила. А блевандос, вообще, — хороший показатель.
— Это еще почему?
— Дура ты! Это значит, что непьющий. Что ты всё из себя строишь, — продолжала Настя, — ты для них игрушка, а я — земная женщина. Тоже мне нашлась многоопытная. Скучные вы обе. Ну, вот Дашка выйдет за Барабаша, будут ходить в обмотках, ты — за кого-нибудь, кто тебя отсюда увезет в большой мир — на станцию Анзеби. Очень увлекательно.
— А ты за кого?
— Не знаю. Зато я тебе обещаю, что вы на свадьбе рыдать будете от зависти.
Они углубились в тот район, где фонари почти не горели и дома были деревянными двухэтажками. Заходили к родственникам и друзьям. Мешок постепенно наполнялся, и отстающий от делегации Вася Кузопетрин уже очень хотел вернуться домой. Девушки в процессе затянувшегося похода тут и там выпивали, а он — нет, и разница в восприятии реальности между ними стремительно разрасталась.
Некоторые хозяева похвалили костюмы. Особенно костюм индианки, потому что каждый видел в нем что-то свое. Все что угодно, кроме индианки.

* * *
— Что-то я еду куда-то, — сказала Настя, остановившись под редким в этих местах работающим фонарем.
Все уже слабо представляли, где они находятся.
— А мне что-то надо куда-то выйти, — сказала Даша и полезла по сугробам в сторону жидкой рощицы.
— Васенька, тебе не тяжело? — спросила Настя и тоже куда-то поплелась.
— А где камень лежит, ведьма-речка бежит, — никак не могла угомониться Рита.
Навстречу ей по еле освещенной улице двигалась мужская фигура. На человеке все болталось: и куртка, и шарф, и шапка. Он подошел к Рите и стал упорно ее рассматривать.
— Там где речка бежит, этот камень лежит, — мужественно продолжала Рита.
— Я уже понял. Где Настя? Я, представь, весь день хожу по городу, я же оплакиваю ее. Она же воздушное создание. Она дитя природы:
Звонко журчащих ручьев,
Птиц, за границу спешащих,
В мае цветущих садов,
Теплых дождей моросящих... —
и она же убийца, — горестно продолжал Жека (это был он). — Я всё возьму на себя. Но вот одно не дает покоя — Дашу жалко. А Барабаш знает? Ничего он не знает. Он под поезд не ляжет, как я ради Насти.
Жека лег на дорогу и притворился мертвым. Из-за дерева показалась Даша со словами:
— А там не так уж и холодно.
Жека вскочил и стремительно умчался назад по улице. Кроме Риты, никто ничего не понял.
— А нам пора домой, — сказала Рита, — вон как Васю заносит.
Именно в этот момент Васю Кузопетрина и занесло. Мешок, набитый конфетами и пирожками, потянул его за собой, Вася скатился с горы и впридачу потерял маску монгола. Она так и осталась лежать где-то в сугробе, засыпаемая снегом.

* * *
— Девушка, а ведь вы наверняка курящая?
— А вы наверняка с девушками знакомиться не умеете, — ответила Рита.
— Есть закон такой: больше трех не собираться, — подтвердила Настя.
— Я не читал. Читать-то я не умею. Ухо вместе с сережкой оторвать могу.
— А это не моя сережка.
— А ухо чье?
— Мы не одни, — вступилась Даша, — мы с мужиками.
— А! Это вы для них разоделись. Я подумал, для нас. Стасик, Валера, берите вот эту, тебе — красивая, а моя — в чулках.
Вася Кузопетрин, не оставляя мешок, как партизан, стиснув зубы, полз наверх. Картина, представшая его глазам, была ужасна: Настю повалили прямо на дороге, Риту утащили в тот самый жидкий лесок, а Даша из последних сил в одиночку продолжала сражаться с двумя переростками, уже оборвавшими с нее все опознавательные признаки снежинки.
— А-а-а-на тебе со всей силы по башке! — Вася разбежался и незатейливо ударил мешком по шапке одного из налетчиков. На Васю тут же навалился второй. Он тяжело дышал, и Вася даже как-то не ощущал его ударов. Нужно было помочь Насте. «Вот вечно с ней так», — подумал он и ненадолго потерял сознание.
Почти тут же очнувшись, он увидел рядом мешок и Жеку с Дашей, которые оттащили от Насти ее налетчика и скатывали его сейчас с горы — туда, где снег меланхолично засыпал ненайденную маску монгола. Дашины переростки разбежались.
Настя кинулась к Васе:
— Он тебя бил? Сломал что-нибудь? Где болит?
Вася Кузопетрин заревел.
Из-за деревьев вышла Рита. Со всеми, нисколько не пострадавшими, атрибутами принцессы цирка.
— Я же говорила: вот в чем ваша проблема: вы не умеете разговаривать. Пара слов — и всё. Эти гопники — ручные котята. Тем более Виктора я уже вчера раскусила. Теперь даже гитару обещал вернуть. Сам говорит: до кучи ее взял.
— То есть он так тебя и не коснулся? — спросила Даша.
— Нет, конечно коснулся. Это же невозможно контролировать! Просто договорились, где встречаемся, обменялись телефонами.
— А у нас Вася — герой. Мешком — по башке. Меня спас. А я за Жекой побежала, догнала, — хвасталась Даша.
Настя и Жека сидели на дороге, обнявшись.
Маргарита погрузила на Васю мешок:
— Наконец-то и сестру твою пристроили. А то она выпендривается всё: на свадьбе обзавидуемся… Еще неизвестно — кто кому.

100-летие «Сибирских огней»