Вы здесь

Константин Чеботарев и Александра Платунова: омская страница в творческой судьбе художников казанского авангарда

1

Имена Константина Чеботарева (1892—1974) и Александры Платуновой (1896—1966) — лидеров казанского художественного авангарда 1910-х — 1920-х гг. — упоминались омскими искусствоведами прежде всего в связи с их педагогической деятельностью в 1-й Сибирской художественно-промышленной школе (далее — Худпром). Они преподавали в ней чуть более четырех месяцев: Чеботарев — историю искусств, Платунова — рисунок.

В Омском историческом архиве имеются документы, касающиеся этих художников. Они немногочисленны и относятся к марту 1921 г. В списке бывших белых офицеров под № 4 указано имя К. Чеботарева, прапорщика, поступившего на службу в Худпром 10 ноября 1920 г., после октябрьской амнистии [1]. Согласно Постановлению Народного Комиссариата Юстиции о порядке применения амнистии, объявленной к 3-й годовщине Октябрьской революции, ревтрибуналами в двухнедельный срок были пересмотрены дела приговоренных до конца Гражданской войны с освобождением их из заключения. Спустя несколько дней Чеботарев был зачислен в штат Худпрома лектором по истории искусств.

Один из документов за подписью директора Худпрома М. И. Стрельникова содержит сведения о бытовой неустроенности супружеской пары, которая, кстати сказать, сопровождала их не только в Омске, но и многие десятилетия в подмосковном Новогиреево. В удостоверении, поданном в Омскую чрезвычайную жилищную комиссию, Стрельников сообщает о том, что «художники Чеботарев и Платунова, преподаватели Художественно-промышленной школы, являются ответственными работниками и нуждаются в отдельной комнате, где могли бы они вести подготовительную работу к лекциям и иллюстрациям для агит<ационных> изданий. В настоящее время они, занимая угол кухни, находятся в таких жилищных условиях, которые определенно влияют на интенсивность нужной для республики работы» [2]. Имена художников встречаются и в списке ответственных работников Худпрома в один из отделов Губпродкома от 11 марта 1921 г. [3].

Последний документ — выписка из протокола заседания президиума Худпрома от 19 марта об откомандировании Чеботарева и Платуновой в Казань, в Казанские художественные мастерские [4].

По понятным причинам Чеботарев никогда не упоминал о службе в Белой армии, об омском концлагере и, похоже, все, что было связано с Омском, старался забыть. Поэтому в искусствоведческих публикациях казанских авторов (до последнего времени весьма немногочисленных) сведения об этом драматическом периоде в жизни художника крайне скупы и неопределенны. «В Сибири Чеботареву пришлось работать по искусству в Омске, Челябинске и Иркутске», — написал в 1925 г. искусствовед П. М. Дульский [5]. «По-видимому, мало кто знал о его почти двух-трехлетней службе в колчаковской армии, хотя и по принудительной мобилизации», — читаем в монографии Н. М. Валеева о творчестве Чеботарева и Платуновой [6].

Не так давно стали известны основные вехи биографии художника 1918—1920 гг., представленные А. В. Балашовым на сайте «Артеология»: призыв весной 1918 г. на службу в армию Колчака, тяжелое ранение, длительное лечение в Иркутском военном госпитале, заболевание тифом, а также тот факт, что дело К. К. Чеботарева было рассмотрено судом омского Ревтрибунала и он едва избежал расстрела благодаря явке с повинной и плохому состоянию здоровья [7]. Принципиально важным оказался документ из следственного дела Чеботарева, опубликованный омским исследователем И. Г. Девятьяровой [8].

Казалось бы, установлены все факты его биографии этого периода. Но вот что интересно: кроме Худпрома, открывшегося осенью 1920 г., ранее в Омске возник еще один центр художественной жизни, связанный с именем писателя А. С. Сорокина. В то трагическое для истории страны время в белой столице находилось много приезжих художников и литераторов. Они посещали дом Сорокина на Лермонтовской улице, за бумагу и карандаши нередко отдавали хозяину свои работы, ставшие основой его будущей коллекции графики и живописи. В рамках своего сибирского турне в марте город посетил Давид Бурлюк; здесь проходили художественные выставки, кипели споры об искусстве и литературе.

Мы не располагаем документами, подтверждающими факт общения писателя с Чеботаревым и Платуновой во время их педагогической деятельности в Худпроме. Однако графические работы казанских художников у Сорокина имелись. Подтверждение тому находим в тетради с описью его коллекции, составленной сотрудниками картинной галереи Западно-Сибирского краевого музея в 1935 г. Под № 212 значится «Сон Шуры» (Платунова), под № 225 — «Папка с 5-ю №№ рисунков Чеботарева». На принадлежность их к сорокинской коллекции указывает оттиск его печатки на лицевой стороне. Рисунок А. Платуновой «Сон Шуры» (1920) хранится в Омском областном музее изобразительных искусств (ООМИИ). Он относится к графическому циклу «Из моих снов», начатому еще в Казани. В архиве Омского государственного историко-краеведческого музея (ОГИКМ) хранится отпечатанная в синем тоне обложка к неизданному сборнику стихотворений П. Драверта «Песни самоцветных камней», приписываемая А. Сорокину. Однако это не что иное, как вариант рисунка Платуновой «Сон Шуры». Что касается пяти подписных и датированных рисунков (все — 1919 г.), некогда находившихся в папке под № 225, то в конце 1990-х — 2000-х гг. все они были приобретены коллекционерами Омска и Москвы [9].

Именно эти рисунки и вызывают вопросы: где они выполнены и как художник смог их сохранить, находясь в тяжелейших условиях плена, сначала в Новониколаевске, а затем в Омске? Для того чтобы попытаться ответить на эти вопросы, необходимо прокомментировать документ, собственноручно составленный Чеботаревым, опираясь на данные из военных архивов и исследования по истории Гражданской войны. Во избежание частого цитирования приведем его из публикации И. Г. Девятьяровой полностью:

«Весной 1918 года я уехал для занятий живописью на берег реки Вятки и жил недалеко от Уржума в селе Козмодемьянское. Вскоре после того, как Казань была взята чехами, в Уржумском уезде началось белогвардейское восстание, была объявлена мобилизация всех офицеров. Так как я не хотел служить у повстанцев, то решил удрать и уехал в село Черемисский Турек, где у меня имелись люди, которые могли меня спрятать от белогвардейской мобилизации. В Туреке уже я узнал, что повстанческий отряд разбит на берегу Вятки под Шурмой, доходили страшные рассказы о том, что все захваченные офицеры убивались на месте. Создалось безвыходное положение: с одной стороны, нежелание служить у белых, с другой — страх, что меня убьют без всяких разговоров как офицера. Решил пробраться в Казань, рассчитывая, что там легко будет спрятаться. По дороге в Казань я узнал, что она окружена советскими войсками. В татарской деревне Атня я неожиданно встретил отступающий на Казань Уржумский отряд, и мне ничего не оставалось, как встать в его ряды. В Казани 31 августа в первом же бою я был ранен. Потом санитарный поезд 2211, в котором я ехал, потерпел крушение около Уфы, и я опять был ранен и сильно измят. Пролежавши в Иркутском военном госпитале всю зиму, я весной 1919 года был уволен по чистой и уехал в Челябинск. В июле офицеров-инвалидов пригласили на переосвидетельствование и мне дали третью категорию. Как художник-специалист я получил предписание от Челябинского воинского начальника отправиться в распоряжение начальника Уфимского отделения Особого отдела. Отделение было в это время в стадии формирования, у них не было делопроизводителя, и я был назначен таковым».

Начнем с событий 1917 г. Весной Чеботарев окончил Казанскую художественную школу, затем «с октября 1917 по январь 1918 г. учился в Казанском военном училище и по его окончании был произведен в чин прапорщика, служил младшим офицером 240-го запасного полка, который квартировал в Казани» [10].

Однако в указанное время он никак не мог учиться в военном училище и получить чин прапорщика, ибо оно уже не существовало. Последний выпуск офицеров военного времени состоялся 1 октября 1917 г. [11]. 24—25 октября в Казани произошли кровавые события, в результате которых была установлена власть большевиков. Они начались раньше, чем в Петрограде и Москве, носили стихийный характер и происходили главным образом в гарнизоне. Военное училище приняло участие в боевых действиях против большевиков. Взрыв на Казанском пороховом заводе и пожары обострили обстановку в городе. В бегах находились солдаты запасных полков, расквартированных в Заречье, в том числе — свыше трехсот солдат 240-го полка. Всюду проходили митинги с требованием прекращения войны, избивались офицеры, захватывались арсеналы и цейхгаузы с оружием [12].

После захвата власти большевиками военные училища в России были ликвидированы как «очаги контрреволюции». Уже 1 ноября 1917 г. приказом народного комиссара по военным и морским делам Н. В. Крыленко отменялись все выпуски в офицеры из военно-учебных заведений и запрещалась организация набора новых юнкеров в военные училища и школы прапорщиков [13]. Согласно постановлению от 6 ноября 1917 г. Казанское военное училище было расформировано, в тот же день его начальник, генерал-майор В. И. Кедрин сдал дела [14]. С конца ноября 1917 г. в Казани стал работать Революционный трибунал. В январе 1918 г. была создана Казанская губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. Весной был расформирован 240-й пехотный запасной полк Казанского военного округа. Началось создание местных частей Красной армии [15].

Всю весну Чеботарев и Платунова активно занимались творчеством, они — лидеры союза «Подсолнечник», выставка которого успешно прошла в здании Художественной школы с 6 по 19 мая. И только в середине июня (а не весной, как пишет художник) супружеская пара отправилась на пароходе в длительную поездку на этюды, о чем гласит удостоверение Продовольственного отдела при Казанском губернском Совете рабочих, солдатских и крестьянских депутатов от 14 июня 1918 г.: «Дано сие удостоверение К. Чеботареву в том, что на вывоз из Казани (в пятидневный срок) красок 150 тюбиков, холста 30 кв. аршин, бумаги рисовальной 40 листов, карандашей разных и очищенного мела, 2 фунтов чая, 2 фунтов табаку и 5 мест домашних вещей водным путем до пристани Русский Турек Вятской губернии для собственного потребления препятствий не встречается» [16].

В селе Козмодемьянском, расположенном на крутом берегу реки Вятки в десяти километрах на восток от Уржума, они прожили более месяца. И все это время были свидетелями бесчинств советского продовольственного полка, отбиравшего хлеб у крестьян. В начале августа началось стремительное наступление на Казань отряда Народной армии в составе русских частей и двух батальонов чехов под командованием полковника В. О. Каппеля. 67 августа при сильнейшей летней грозе чехословацкие легионеры штурмом взяли Казань.

Вскоре после занятия белыми войсками Казани на юге Вятской губернии вспыхнул мятеж, названный «степановским» по фамилии бывшего штабс-капитана А. А. Степанова, возглавлявшего 1-й московский продовольственный отряд. Отказавшись выполнять директиву Москвы срочно отправиться на фронт для подавления чешского мятежа в Поволжье, отряд порвал с советской властью. В него стали стекаться бывшие офицеры, жившие в Уржумском уезде, юнкера, кадеты, эсеры, крестьяне. Спустя две недели, после серьезного сражения в селе Шурма мятеж был жестоко подавлен отрядами венгерских и латышских наемников [17].

Из показаний Чеботарева следует, что во время насильственной мобилизации, проводимой белогвардейцами, он уехал в село Черемисский Турек (однако здесь в это время располагался подрывной отряд продполка). В этом селе, позднее переименованном в Мари-Турек, жили родители Александры Платуновой. Ее отец до 1916 г. держал иконописную мастерскую, располагавшуюся в двухэтажном доме на Поповской улице. В Черемисском Туреке, пишет Чеботарев, он узнал о разбитом под Шурмой повстанческом отряде.

В 20-х числах августа остатки отряда во главе со Степановым ушли на Казань, в татарской деревне Атня к нему присоединился Чеботарев. Степановцы, по воспоминаниям очевидцев тех событий, не объявляли насильственной мобилизации, убеждали присоединиться к ним добровольно. Чеботарев уже знал, как расправлялась с белыми офицерами новая власть. Знал и о том, что белые войска в августе взяли Казань. У многих тогда появилась уверенность в том, что дни советской власти сочтены.

Получив тяжелое ранение в первом же бою, 31 августа, Чеботарев был эвакуирован тыловым военно-санитарным поездом № 2211 [18] в Иркутск, где в течение всей зимы находился на излечении в 9-м временном военном госпитале.

«…Весной 1919 года, пишет Чеботарев, был уволен по чистой и уехал в Челябинск». С какой целью он, комиссованный после тяжелого ранения, поехал на Урал, мы не знаем. Но то, что Чеботарев был в начале весны в Омске, стало известно от Н. М. Валеева. В недавно изданной монографии он сообщает о том, что близкий Чеботареву и Платуновой врач А. С. Романович, помогавший им в последние годы их нелегкой жизни, сделал попытку написать творческую биографию художника [19]. «Чеботарев завещал ему все свои и А. Г. Платуновой живописные и графические работы, огромный архив (с просьбой передать его в РГАЛИ, где он сейчас и хранится)… Регулярно общавшийся с Чеботаревым А. С. Романович пишет: “Период с августа 1918 года по май 1921 года для К. Чеботарева стал годами тяжелых испытаний. Молодой художник не стал героем гражданской войны, он стал ее жертвой. Тяжелое ранение, военный госпиталь, тюрьма, голод, тиф. На страницах биографического очерка мы пытались описать весь трагизм сложившейся ситуации. К этому следует добавить заманчивое предложение Давида Бурлюка, с которым К. Чеботарев встретился в Омске, покинуть Россию, эмигрировать в Америку, на что получил категорический отказ”» [20].

Дошедшие до нас рисунки, о которых говорилось выше, были созданы весной и летом 1919 г. Все они имеют подпись и полную дату и, что немаловажно, хорошую сохранность. Самый ранний из них помечен 29-м апреля 1919 г. Он напоминает журнальный рисунок тушью: толпа обывателей на фоне усеянного звездами ночного неба. Рисунки Чеботарева 1919 г. автобиографичны. В кубистически стилизованной композиции с лежащей обнаженной мужской фигурой (06.06.19), выполненной цветными карандашами и тушью, есть намек на врубелевского «Демона поверженного». Дважды художник написал акварелью свой автопортрет. На одном он изображен в военной форме, обращает на себя внимание неестественно вывернутая кисть правой руки. Рядом с ним самый близкий ему человек — А. Платунова (10.05.19). На другом рисунке (28.06.19) — образ могучего, сильного духом человека. На ранение указывает черная повязка на правой руке. Образы женщин, ждущих с фронта своих родных («Крестьянки», 02.07.19), продолжают тему ожидания, начатую художником в картине «Солдатки», участвовавшей за год до того на выставке союза «Подсолнечник».

Итак, с марта 1919 г. Чеботарев был в Омске, встречался с Бурлюком, и некоторые рисунки могли быть выполнены в колчаковской столице.

В июле после переосвидетельствования он с предписанием от челябинского воинского начальника направился на новое место службы — делопроизводителем в Уфимское отделение Особого отдела управления делами Верховного правителя и Совета министров. Об истории создания Особого отдела, его задачах и структуре пишет новосибирский исследователь В. И. Шишкин [21]. В частности, он сообщает, что Уфимское отделение Особого отдела сначала располагалось в Златоусте. После поражения колчаковских войск на Урале (Златоуст был взят красными 13 июля, Челябинск — 24-го) оно было переведено в Петропавловск и ликвидировано в конце октября в связи с захватом города частями Красной армии.

Петропавловск — уездный город Омской губернии в пяти часах пути от Омска. По делам службы Чеботарев мог приезжать в белую столицу, чему есть косвенное подтверждение в воспоминаниях Нины Константиновны Бруни. Вместе с Л. Н. Бруни она находилась в Омске с августа по октябрь 1919 г., здесь они общались «с Шестаковым, семьей Болдыревых, Литой Баратынской (правнучкой поэта и сестрой Дмитрия Баратынского, с которой мы подружились в Москве в 20-е годы), Валерием Язвицким, Натальей Александровной Кастальской, Всеволодом Н. Ивановым, художниками Чеботаревым и Мощевитиным, Зыковым (рыжий Зыков), Николаем Михайловичем Тарабукиным» [22]. Не исключено, что рисунки Чеботарева именно тогда могли попасть к А. Сорокину.

Возможно также, что после оставления 31 октября Петропавловска колчаковскими войсками сотрудники Западного прифронтового отделения Особого отдела (так оно стало называться после объединения Уфимского и Пермского отделений) отступили в белую столицу, где находилось Центральное отделение.

В том, что Чеботарев был секретным сотрудником (а не делопроизводителем) Особого отдела по крайней мере уже с октября, сомневаться не приходится. По словам В. И. Шишкина, «только Уфимское прифронтовое отделение имело на 1 октября 34 секретных агента, подавших заявления, принятых на службу с присвоением кличек, получивших предписания с перечнем поставленных перед ними задач и реально находившихся в советском тылу» [23]. Одну из версий появления Чеботарева с товарищами в Новониколаевске мы можем позаимствовать у того же автора: «Еще 9 ноября 1919 г. Деминов (начальник Особого отдела. — Л. Б.)… вместе с частью сотрудников Центрального и Западного отделений выехал по железной дороге из Омска в Красноярск, который был назначен новым местом расположения Особого отдела… Первого декабря эшелон, в котором находились сотрудники и архив Особого отдела, вышел из Новониколаевска в Красноярск. Но несколько сотрудников отдела… решили остаться в Новониколаевске. Еще часть сотрудников осела на станции Тайга» [24].

15 декабря, после взятия Новониколаевска 27-й стрелковой дивизией 5-й Красной армии, Чеботарев добровольно сдался начальнику гарнизона В. К. Блюхеру. Многие офицеры тогда предпочли сдаться, не видя смысла в продолжении затянувшейся, но уже проигранной войны. По оценке Р. М. Абинякина, добровольные сдачи в плен свидетельствовали не только об обреченности противников большевиков, но и о мировоззренческом переломе [25].

Согласно приказу Троцкого, взятые в плен офицеры и солдаты ударных, штурмовых и казачьих частей подлежали расстрелу на месте. Остальных загнали в концлагеря. В Новониколаевске началась эпидемия, которую очевидцы называли «мором». «В крошечном Военном городке, который за час можно было обойти по периметру, находилось около 20 тыс. больных тифом. Пленные белогвардейцы находились в невероятно жалком состоянии. Они ни разу не были в бане, голодали, замерзали в сырых, не отапливаемых, грязных сараях и конюшнях, где их размещали, поголовно болели тифом и туберкулезом и гибли массами» [26].

В 1920 г. органами ЧК были разработаны инструкции обращения с пленными офицерами. Офицеры военного времени, к которым относился Чеботарев, подвергались фильтрации, которой занимались особые отделы ЧК. Лояльных отправляли в трудовые армии, остальных в концлагеря. При фильтрации учитывался характер деятельности офицеров в период их службы у белых. Обращает на себя внимание тот факт, что в показаниях Чеботарева не упомянута ни одна фамилия. Вполне понятно, что он давал чекистам одностороннюю информацию о своих взглядах, утаивая отдельные факты, в частности факт своего присутствия в колчаковской столице.

Нет сомнений в том, что Чеботарев окончил Казанское военное училище, но не в январе 1918 г., а 1 октября 1917-го. И это вполне логично: в условиях продолжавшейся Первой мировой войны он, давно достигший призывного возраста, после завершения учебы в художественной школе должен был подвергнуться летней мобилизации. Чеботарев намеренно смещает время своего пребывания в военном училище, поскольку правда могла вскрыть факт его участия в октябрьских событиях 1917 г. Что касается насильственной мобилизации, то известно, что среди пленных белых офицеров указание на службу не добровольно, а по мобилизации было распространенным явлением. Понятно, что от написанного могла зависеть его жизнь и судьба, и художник вынужден был придумывать свою версию происходившего.

12 июля дело по обвинению бывшего белого офицера К. К. Чеботарева в контрреволюционной деятельности из губчека было передано в Омский губернский революционный трибунал. Чеботареву удалось избежать расстрела, но и, как говорили тогда в народе, «ревтрибунал — кратчайший мост от чрезвычалки на погост». 17 августа по решению суда он был определен на время Гражданской войны в Омский концентрационный лагерь принудительных работ.

Почему мера наказания в отношении белого офицера, являвшегося секретным сотрудником Особого отдела, была смягчена? Этому, на наш взгляд, есть несколько причин. Во-первых, как явствует из исследования В. И. Шишкина, «из-за недостатка квалифицированного персонала и дефицита отпущенного историей времени справиться со взятыми Деминовым обязательствами Особый отдел не смог. Ситуация усугублялась тем, что при комплектовании начальствующего и оперативного персонала были допущены серьезные ошибки. Поэтому вполне закономерно, что ни советский, ни колчаковский тыл не ощутили воздействия со стороны Особого отдела» [27].

Во-вторых, в мае 1920 г. в Омске состоялся показательный суд над бывшими министрами и товарищами министров Временного Сибирского правительства и Российского правительства А. В. Колчака. Четверо из них были приговорены к высшей мере наказания, остальные — к большим срокам лишения свободы. На этом фоне степень совершенных Чеботаревым преступлений против советской власти выглядела не столь значительной. Следует также заметить, что, наряду с делами «исторической», ревтрибуналы все чаще рассматривали дела так называемой «текущей» контрреволюции, т. е. различные проявления сопротивления советской власти в Сибири уже после установления на ее территории нового режима. Росло количество преступлений уголовного характера, ревтрибуналы также вели борьбу с дезертирством и бандитизмом.

В связи с подготовкой амнистии к годовщине Октябрьской революции в Омске 6 октября 1920 г. состоялось заседание Сиббюро ЦК РКП(б), на котором было принято решение «офицеров колчаковской армии под амнистию не подводить, но снестись с ВЧК о желательности посылки их на фронт» [28]. Однако спустя месяц ВЦИК издал декрет «Об амнистии к 3-ей годовщине Октябрьской революции», послуживший основанием для освобождения К. Чеботарева. Через четыре дня он и Александра Платунова, приехавшая в Омск летом, стали штатными преподавателями Худпрома.

Однако точку на этом ставить рано. Многие предположения в данной статье пока не имеют прямых доказательств. Поиск архивных документов, касающихся биографии К. Чеботарева периода Гражданской войны, необходимо продолжать, в чем нас убедила публикация И. Г. Девятьяровой, появившаяся в канун столетия Октябрьской революции.

Есть большая уверенность и в том, что в художественной части архива А. Сорокина, хранящейся в коллекциях ООМИИ и ОГИКМ, среди анонимных работ присутствуют произведения К. Чеботарева и А. Платуновой, созданные в Омске.

Примечания

1. Исторический архив Омской области. Ф. 300. Оп. 1. Д. 2. Л. 678.

2. Там же, л. 312.

3. Там же, л. 513.

4. Там же, л. 405.

5. Дульский П. М. Современные казанские графики // Гравюра и книга. — М., 1925. — № 1—2. — С. 38.

6. Валеев Н. Константин Чеботарев, Александра Платунова. В поисках пути в искусстве. — Казань, 2016. — С. 85.

7. URL: http://arteology.ru/artists/chebotarev/comment-page-1/#comment-37621 (дата обращения: 04.09.2017). Установить источник пока не удалось.

8. Девятьярова И. Г. Сибирские страницы в биографиях деятелей искусства Поволжья периода Гражданской войны. 1918—1921 годы // Сборник научных трудов Омского музея изобразительных искусств имени М. А. Врубеля. — Омск, 2016. — С. 14.

9. Папки с архивом А. Сорокина после обнаружения в 1970-х гг. находились в библиотеке ОГИКМ, откуда часть произведений была похищена. Впоследствии некоторые из них приобрел ООМИИ, остальные попали в руки коллекционеров.

10. Девятьярова И. Г., цит. соч., с. 14.

11. Казанское военное училище. URL: http://ria1914 (дата обращения: 02.08.2017).

12. Тагиров И. Правда об Октябре в Казани. URL: http://history-kazan.ru/kazan-vchera-segodnya-zavtra/retrospektiva/tatar... (дата обращения: 02.08.2017).

13. Волынец А. Дефицит офицеров в русской армии как залог поражений и революции. URL: http://www.rusproject.org/node/1614 (дата обращения: 02.08.2017).

14. В 1919 г. В. И. Кедрин назначен генералом для поручений при военном министре, затем — при управляющем военным министерством правительства А. В. Колчака. Попал в плен. Арестован 10 мая 1920 г. 9 августа 1920 г. Омской губчека предъявлено обвинение в службе в армии Колчака. Освобожден.

15. Тагиров И., цит. соч.

16. Валеев Н., цит. соч., с. 28.

17. Вятка: наследие. 1918 г. Степановский мятеж. URL: http://urzhum-uezd.ortox.ru/ vjatskie_khroniki._naibolee_vydajushhiesja_sobytij/view/id/1198901 (дата обращения: 02.08.2017).

18. Военно-санитарный поезд № 2211 в фондах военно-медицинских учреждений не значится. См.: Российский государственный военно-исторический архив. URL: http://guides.rusarchives.ru /browse/guidebook (дата обращения: 02.08.2017).

19. Романович А. С. Художник Чеботарев Константин Константинович. Казанский период творчества. 1914—1926. — Москва — Казань, 2007. — 60 с. (на правах рукописи).

20. Валеев Н., цит. соч., с. 256.

21. Шишкин В. И. Особый отдел управления делами Верховного правителя и Совета министров Российского правительства (май — декабрь 1919 года) / Вестник НГУ. Серия: история, филология. — 2012. — Том 11. — Вып. 8. — С. 63—81.

22. Сарабьянов А. Д. Жизнеописание художника Льва Бруни. — М., 2009. — С. 60.

23. Шишкин В. И., цит. соч., с. 76.

24. Там же, с. 78.

25. Цит. по: Ганин А. В. Генштабисты антибольшевистских армий в красном плену. 1917—1922 гг. URL: http://ebiblioteka.ru/browse/doc (дата обращения: 02.08.2017).

26. Косякова Е. И. Эпидемия тифа в Новониколаевске начала 1920-х гг. как аспект экстремальной повседневности. URL: http://sib-subethnos.narod.ru/p2005/kosykova.htm (дата обращения: 05.08.2017).

27. Шишкин В. И., цит. соч., с. 81.

28. Сибирская Вандея. 1919—1920. Документы в 2-х томах. URL: http:// sibirskaya-vandeya.blogspot.ru (дата обращения: 04.08.2017).

 

 

1 Редакция благодарит владельца «Галеев — Галереи» Ильдара Галеева за предоставленные иллюстрации.

 

100-летие «Сибирских огней»