Вы здесь

Между строчек не читать

Главы из романа
Файл: Иконка пакета 05_stahneva_msnch.zip (25.04 КБ)

Когда делаешь первый укус, за ним первый глоток — абсолютно ничего не понимаешь, предвкушение удовольствия перекрывает другие ощущения. Второй, третий, другие укусы приносят блаженное расслабление и удовлетворение, получаешь то, чего так жадно ждал, отчего текли слюни — вкус, цвет, форма, начинка, все как полагается. Когда делаешь последний глоток — ненавидишь это блюдо. Чем больше ешь, тем безвкуснее еда… Мне никогда не понять длительных стабильных и уравновешенных отношений. Я не хочу через пару лет прекрасного лучезарного брака ходить по утрам в туалет, прикрывая потребностью чистить зубы примитивное желанием отрыгнуть переизбыток сладкого. Планка не то чтобы высока — планки нет; я не то чтобы не могу найти тебе замены — я не могу найти замены себе…

Поедешь со мной?

Куда?

Куда скажу, туда и поедешь.

Тогда — да.

Снег, снег, бесконечный и белый, солнце, солнце, тусклое, жадное, привередливое солнце, чему тут радоваться… Идолопоклоннику моря и горячего песка противопоказаны снежные процедуры, а мы уже три часа куда-то едем, и отец, как оказалось, тринадцатилетней дочери улыбается мне невозможно пафосно и загадочно. Мне так тепло в его машине, мне так нравится, что тепло, а на улице минус двадцать, что я на миг, на два, на три забываю о своей сущности. Как бы хотелось никуда не приехать и ниоткуда потом не вернуться. Не хочется даже что-то говорить и что-то делать…

Дача зимой — это как-то убого. Все мертвое вокруг… и тихо. Тихо допиваем бутылку, тихо зажигаем звезды, чтобы видеть друг друга, тихо и небрежно ты садишься ближе, еще ближе.

Мне показалось, или ты не хочешь сегодня возвращаться?

Догадливый, продолжи: «Не бойся, я тебя, конечно, не трону, я не в том возрасте и не в том статусе, чтобы кидаться на молодых симпатичных девочек при первой возможности… Просто хочу, чтобы тебе было немного веселее, чем обычно». И действительно — мне нравится все, за чем нельзя рассмотреть истины. Ври мне, ври, что ты альтруистически настроен и что снимаешь с меня одежду только для того, чтобы она не мешала мне отдаляться от природы. Мне нравятся руки и настойчивые резкие движения, но я не готова изменить тому, кому уже изменяю, не изменяя в итоге никому. Секс с ним не будет изменой тебе, потому что я для тебя потерянный рай, забытый остров и просто надоевшая привычка; не будет изменой моему бойфренду, потому что он для меня просто времязаполнитель, ничего более; не будет изменой себе, потому что, по сути, я та же похотливая эгоистка. Мало вина… Моя вина?.. Нет, я говорю, мало вина. Есть еще, налей еще, еще, хватит, за тебя, ты красивый, ты красивее меня… Моя вина… Мало вина?.. Да нет, я говорю, моя вина. Во всем, что происходит, моя вина. Я слишком сильно люблю две вещи — очаровываться и разочаровываться. Первое ты уже сделал, приступай ко второму.

Можешь на меня положиться, разочаровывать — мое любимое занятие. Иди сюда. Не сиди там, иди, я сказал, иди сюда. Не смотри так невинно, я не шучу, — это крик, — иди сюда!

Все же я знаю, для чего я так тебя хочу увидеть. Чтобы когда ты уйдешь, снова начать тебя ждать. Ждать тебя куда интереснее, чем быть с тобой. Все же я в постоянном ожидании Годо. Блуждаю в поисках твоих глаз по миру, ни разу ни сдвинувшись с места. И ты мне нужен не больше, не меньше, а сильнее всего на свете. Или не ты. Или твой образ в моей голове, твои глаза во сне. Знаешь, я ведь люблю не тебя, я люблю любовь к тебе, и в клинику для душевнобольных меня загонишь не ты, нет, ты тут совсем ни при чем, ты можешь уверенно курить в стороне; загонит моя богатая до безобразия фантазия. Богатая фантазия — не дорога в режиссеры или писатели-фантасты, это верный предвестник плохой жизни, которая никогда не закончится. Пока фантазия в очередной раз рождает мысли, негативные, позитивные, нереальные, сюрреалистичные, порой извращенные, люди свое место на шахматной доске моей жизни не займут. Я призываю фантазию замолчать, я умоляю память атрофироваться, я заклинаю себя не думать о тебе каждую секунду, но это не в моей власти. Боже мой, да я всего лишь марионетка в руках кукловода, я не в силах противиться судьбе, я плыву против стихии и стреляю в свою сущность с двенадцати шагов без секунданта — но все без толку… Но твое присутствие куда реальнее в моих мыслях, нежели в моей квартире; твои глаза куда ярче горят в моих сказках, чем в отражении моих; твои руки куда волшебнее в третьей фазе моего сна, чем на седьмом позвонке спины… Скажешь, брежу, скажешь, под чем-то (будешь прав — под снегом, под пледом, под небом, на балконе, застывая и оттаивая), скажешь, смешно, сама придумала тебя таким идеальным… Отвечу, что прав, что всегда прав, только этим и живу. И не хочу тебя всего и навсегда, а хочу тебя частями и мгновениями. Тихими, дрожащими от удовольствия мгновениями. Мне нужно только забить глаза досками, чтобы не видеть правды, в которой тебя не существует, как нет на самом деле Деда Мороза и Снегурочки. Забить и не видеть, но пятилетним ребенком верить, что ты вернешься.

 

* * *

Непрерывным потоком ко мне приходят гости. Скоро буду брать по три сотни за вход и проверять сумки на наличие наркотиков, оружия и валюты. Тот факт, что я живу одна, не говорит о том, что можно нагло заваливать ко мне. Мое одиночество против. Но сегодня я говорю вэлкам своей подруге и ее парню. Мне не то чтобы эта компания не нравится… они веселые, пьют виски, а я кофе, с ними не скучно, и порой я смеюсь искренне громко. Но все же из всех находящихся здесь я люблю только кофе.

Когда гости уходят (и я в глубине души этому рада), квартира стихает, снег все падает и падает на голову моего дома, может, где-то и ты под этим снегом, может, и не один. Остается он, который моет посуду и приносит мне какао в постель, целует и потеплей накрывает одеялом, ложится рядом и говорит что-нибудь приятное. Я засыпаю спустя пару часов кругосветного путешествия по кровати, не вижу во сне ничего необычного, и с утра мне прямо в глаза светит солнце. Больше мне ничего не светит. Он отвозит меня слушать лекторов, но я их не слышу, машинально записывая что-то в тетради, я улыбаюсь — и все так рады моей улыбке. Вечером я еду домой, в магазин за едой, гуляю с подругой, глотаю мороз — мерзнет глотка, глобальное похолодание, февраль, но скоро весна, растает только снег, не растает твоя ко мне ненависть, потекут ручьи; все идет по кругу, бесконечная ходьба на месте. Почему мы живем в одном городе и не видим друг друга?..

Я целеустремленная. Я целеустремленная и умная. Я целеустремленная, умная и воспитанная. Я целеустремленная, умная, воспитанная и талантливая. Я целеустремленная, умная, воспитанная, талантливая и добрая. Я целеустремленная, умная, воспитанная, талантливая, добрая и самодостаточная. Но прилагательные не живут без существительных. Поэтому я целеустремленная, умная, воспитанная, талантливая, добрая, самодостаточная шалава. Пусть будет так. Пусть части речи не врут. Пусть будут вместе.

 

* * *

Стандартное утро, утренние стандарты: допить оставшийся виски, теплый, липкий виски, не закусывая, пройтись по квартире, пару раз споткнувшись на гладком, как только что залитый каток, ламинате, тоскливо упасть в еще теплую постель и снова не уснуть. Ну и что, что хроническая бессонница, зато я успеваю сделать много дел. Раньше я делала их днем, теперь делаю и ночью. Итак, двойная порция тоски, грусти, глажу свое одиночество, выращиваю шизофрению, говорю по телефону, через секунду забывая, с кем говорила, строю планы и представляю. Я бы хотела проснуться в это снегом засыпанное воскресное утро не одна, не здесь, не так; хотела бы с тобой, хотела бы у тебя, хотела бы открыть глаза и увидеть твое влюбленное, пусть не в меня, лицо, поцеловать твое плечо, которое всю ночь обнимала, и прочувствовать твое присутствие… Снова не то. Снова не ты.

Всю ночь танцевала под фиолетовыми огоньками, хотела целоваться с тобой под этими огоньками, но целовалась с другим — и, кажется, не с одним; после выпитого, обнаружив, что это не ты, завыла и уехала домой. Я знаю всех и все знают меня, но все такие чужие, что лучше бы не знать никого. Я не хочу ничего и никого, я отрицаю существование других, я умру одна в этой четырехугольной квартире, она меня убивает, но я не променяю твои ямочки на щеках ни на какие рассказы, романы и эпопеи. Ни на поэзию, ни на прозу.

Тогда, на даче с моим престарелым другом, ничего не случилось, не получилось, потому что он не смог. А я разрешила бы привязать; привязанность к тебе сама по себе ничего не значит, пока я не сравниваю тебя с другими и не понимаю в очередной раз, что ты не лучше, ты не хуже. Ты такой, каких больше нет. А больше и не надо. Лучше одна. У тебя и во время нашего бракованного брака было много других. И сейчас, я думаю, не меньше.

Глаза сужаются от бесконечной мелкой соли, которая уже и не слезы, а просто соль, скапливающаяся в глазах; быть может, я ослепну. А может быть, усну…

Выдохни! Малыш, выдохни, тебе плохо, тебе хорошо?

Да уйди ты от меня! Уйди!

Открой рот! — он вливает в меня литр без газа, моргает, как испуганная птица.

«Убери ее от меня! Убери от меня ее!» — хотела бы я орать, но молчу и ничего не могу произнести, язык онемел.

Накрыло теплым одеялом, кажется, с красными маками. И дверь открыта, и я не решаюсь посмотреть, кто за ней стоит.

Я думала, что утро и снег, что я скольжу по ламинату в своей квартире, а оказалось, что ночь и ветер, и я скольжу по танцполу «лучшего клуба в мире» (иллюзия сродни тому, что Турция — лучший курорт), и мне так хорошо, что зеленые бутылки с зеленым алкоголем никогда мне не заменят твои зеленые глаза. Зеленые елки. Елочные игрушки. Игрушечные отношения. Относительная стабильность. Стабильная пьянка. Я пьяна. Как в небе луна. Одна. Твое имя. Я называю твое имя. Вы его не видели?.. А вы?.. Да ладно, неужели позавчера?.. И как он?.. Такой же красивый?.. Не такой красивый, как я?.. А сегодня вообще… воскресенье?

Привет, красотка! Когда же ты успела?

Привет, привет… новые очки? Шикарные? А не отвезти ли тебе меня домой?

Без проблем, собирайся, поедем, — а теперь мне кажется, что ему сорок.

Натягиваю на ходу шубу, запинаюсь в собственных сапогах. Падаю на заднее сиденье и делаю вид, что не вижу, как твоя машина проезжает мимо нас. Сердце многозначно — прыг-скок, укатилось под сиденье.

Я высохла полностью, не будет больше попыток тебя забыть, застрелить память, привязать веревками руки, не могу я больше притворяться. Я не выстою. Я прикована к инвалидному креслу прошлого. И не прошу у тебя прощения, и не пытаюсь тебя вернуть, и никогда тебе не расскажу об этом. Я уже не верю ни в чудо, ни в судьбу, ни в любовь. Закутавшись в заботливое одеяло, стабильно горячо ненавижу себя. Мы действительно друг друга разочаровали, предали, исказили до неузнаваемости, но ты на всю жизнь приковал меня к себе моим же воображением. Даже если ты больше никогда не появишься в моей одноразовой резиновой скучной жизни, я буду представлять себе, что, окажись ты рядом со мной, ты делал бы меня счастливее, даже делая несчастной.

 

* * *

Понедельник. Вторник. Среда. Четверг. День рождения подруги. Суббота. Воскресенье… Итак, день рождения подруги. Языком наивных малолеток — лучшей подруги. Шикарный бассейн, горячий воздух, холодный алкоголь, теплый дым и скромная симпатичная компания, в которой всегда найдется маленькая тварь, которая испортит тебе настроение. У меня больше нет парня, и я несказанно этому рада, потому что если уж не ты, то никто, потому что как бы ты ни был похож на остальных, остальные на тебя абсолютно не похожи.

Мне пришлось прийти красивой. Я ищу жертву. Когда в тебе «Джек Дэниэлс», сложно отказать. Пусть сегодня будет он… Бассейн, душ, спальня — и он ни разу не дотронулся до моей красоты.

Ты меня бесишь, — ухожу, проклиная его девятнадцать лет.

Подожди, куда ты?.. — он называет меня по имени.

Боже мой, не надо меня называть по имени. Только не по имени.

Подруга виснет сразу на двух двухметровых мужиках, четыре метра роста и двести килограммов веса. Повезет ей сегодня — завтра, задыхаясь гиперболами, расскажет мне, у кого какой и кто куда. Ловлю себя на мысли, что становлюсь пафосной дрянью. Все мне кажется смешным, будто я не такая, как эти ребята. Не включить ли мне вот этот трэк? Подвисаю на диване; sms от женатого и бородатого: «Хочу». Отвечаю адресом. Пишет, что приедет и будет меня целовать. Нет уж… Только не целовать. Я готова на все во всех немыслимых позах, но только не целовать его. Мои губы дали обет верности.

Пытаюсь вспомнить, как четыре года назад ты нещадно обгрызал мне их, однажды даже прокусил до крови, слизывая до утра, и я стонала от странного удовольствия. Но я не могу вспомнить, как ты меня целовал, я вижу картину со стороны, я помню твои губы, но снова ощутить их вкус не могу. Почему это больше невозможно?..

Подруга ложится ко мне на колени и, запинаясь, рассказывает, как ей нравятся эти два борца. Я рада ее словесному бреду, она абсолютно здоровая и адекватная девочка, и я завидую ей всеми завистями на свете, что она не создала себе кумира, что даже в свой день рождения не зациклилась на прическе и макияже; я же, как ненормальная, бегаю со своей красотой (быть может, потому что больше нечему радоваться, кроме как отражению в зеркале).

Звонит ее домашний телефон — наверно, сорок седьмая бабушка желает поздравить любимую хорошую девочку, которая сейчас лежит на мне и рассуждает, кто из этих двоих будет с ней и как.

Алло… Алло… Привет, спасибо, да, здесь, у нее давно другой номер… одна, вот она… не надо? — я слушаю ответы, подставляя перед ними вопросы, но логической цепочки не выстраивается.

Она смотрит на меня глазами испуганного котенка, не моргая.

Кто тебе звонил?

Может, не будешь звать сюда своего мужика? А то потом слухи пойдут…

Да кто тебе звонил? — трясу ее за плечи.

Ну хотя бы пусть приедет позже, и ты с ним уедешь…

Ее уводит один из двух, она не скажет, кто ей звонил, но она разбудила мою фантазию. А может, это ты? Шестой месяц не можешь мне дозвониться, поздравил ее с днем рождения и спросил, здесь ли я — знал, что здесь. Хочешь меня увидеть и приедешь? Может быть… И мне страшно. Вдруг это правда. Но что я тебе скажу, что ты мне скажешь? Лучше не надо. Ведь ничего не будет. Ведь ничего и не было.

Выпиваю два стакана залпом, трезвею на глазах. В тумане кальянного дыма ищу подругу — может, они еще не начали, может, она все-таки угомонит мою издевательски активную фантазию. Вижу прекрасное зрелище, не описать словами; извини, что отвлекаю, я не смотрю, скажи только, кто тебе звонил… Она говорит, что звонил мой бывший (о нет, он вечный!), называет твое имя, — хотел узнать, здесь я или нет, хотел приехать, зачем — не сказал, что за тупой вопрос, неужели непонятно, что за тобой. Ее красавцы смотрят на меня похотливыми глазами, я не понимаю намеков, я пытаюсь вспомнить, как я раньше дышала.

А если это шутка?.. Такая вот невероятно остроумная шутка — звонила все-таки бабушка (дедушка, тетя, дядя, племянник, соседская собака, служба доставки пиццы), и я сейчас зря закрылась в ванной и пятым слоем закрашиваю свою нервозность вишневой помадой. Выбивая дверь, заваливает знакомая или незнакомая девочка, ей плохо, говорит мне: ой, а это тебя… этот, который сейчас… Она пищит мне вслед, что он и правда красивый, твой бывший, и его новая девушка тоже красивая, — но я не слышу, когда мне надо, я просто делаю людей беззвучными. Лучше бы это было враньем — я так люблю качественное вранье. Я привыкла к твоему отсутствию, я боюсь, судорожно боюсь, что не хватит смелости осознать, что ты не только в моем воображении, ты здесь, тебя можно потрогать, тебя можно поцеловать, дайте кто-нибудь сигарет, нет, ничего не произошло, ну и что, что я не курю, дайте мне сигарет…

Проходит час. Проходит еще час.

Ничего не будет.

 

100-летие «Сибирских огней»