На берегу этой тихой реки

О книге Сергея Лёвина «На берегу безымянной реки»

Никогда ранее в русской литературе, пожалуй, не сосуществовали столь разные (подчас полярные) взгляды на русскую деревню, как в первой половине XXI века. Деревня как проблема, как прошлое, ад, рай, мистический Авалон без интернета — и когда доведется встретить просто деревню, не идеализированную и не демонизированную, вглядываешься в нее особенно внимательно.

Сергей Лёвин, поэт и прозаик, выросший в Тамбове и переехавший в Анапу, с жизнью в регионах знаком и в своей повести «На берегу безымянной реки» для взрослых и подростков (из-во «Традиция», 2021) стремится обо всем рассказать подчеркнуто открыто и объективно.

Лёвин сознательно не называет ни город, ни станицу, ни реку; хотя и не отказывается от топонимов вообще (улица Виноградная, плато Лаго-Наки и прочие), и наверняка делает это, чтобы каждый смог ощутить сопричастность знакомого ему поселка — к описываемому. Не стоит забывать, что слово станица имеет и переносное устаревшее значение — большое скопище людей или животных, наконец, просто общество. Кроме того, название книги отсылает к одноименной песне Наутилуса Помпилиуса.

«Однажды жарким летним днём в речной глади отразился Костя Котов, и с этого момента жизнь мальчишки изменилась навсегда…». Щуплый, в ношенной одежде, выросший в неполной и даже неблагополучной семье герой Костя должен будет эволюционировать в сильного и уверенного в себе: автор закручивает сюжет по образцу американских комиксов второй половины прошлого века, и это проверенная, удерживающая внимание подростков метода; разве что сажает все на почву небольшого кубанского городишки и кубанской станицы. Другой вопрос, что есть сила, которую должен обрести герой, и где начинаются границы слабости, что предпочесть: благородный поступок или выживание? Как постоять за себя и других в современном мире? Автору не впервые удается извлекать решение из этих морально-этических уравнений, не читая читателям нравоучений и не требуя невозможного от героев.

Но столкновение с жестокостью драки — не единственный вопрос, который всколыхнет Костю Котова (отсылка к родному городу писателя — Котовску). Отец Кости — наркоман. Тема, о которой не всякий подросток решится заговорить со взрослыми, и автору пришлось приступать к этому разговору, заранее отметив для себя точки, где он мог бы свернуть в канаву «чернухи», смакования зла, и счастливо этого избежать. Будет и ложь стеклянных глаз, и ломки на марктвеновском острове, и галлюцинации — но Лёвин отвечает на вопрос об избавлении от болезни так: важна среда, люди, которые тебя окружают («станица» в переносном смысле), их опыт в подобном деле, воля и настойчивость — и тогда можно будет говорить «возможно», все еще «возможно» — а не «наверняка».

Автор обращался к достаточно суровой тематике еще на заре своего творчества, рисуя «город накрытый/ нищим теплом» в поэме «Замкнутость маленького города» (1998),частичное зеркало нарратива «На берегу…» можно обнаружить в ранней повести о 90-х «Сезон падающих ангелов» (1997–2003). И все же «На берегу…» другая: сгодился опыт в детской литературе, и конструкции юмора здесь строятся по ее законам: «К нам пришёл новый учитель, у него две головы, зелёный хвост, и он инопланетянин. — Ну, хорошо». «Светка Некрасова на перемене играла в классики, не рассчитала силы и провалилась сквозь землю. — Ну, хорошо».

В арсенале анапского автора ясно читаемая речь, стилистически вобравшая в себя одновременно советскую прозу, Кинга и литературу боевиков. Наблюдательность принесла ему коллекцию региональных перлов уличной разговорной речи: калымить, доколёбываться и т.д. Короткие фразы удается сделать философичными («инъекция миром»), а длинные он пускает на службу психологизма: ««Но слова застряли в горле, нагромоздившись одно на другое, стреножили связки, и Костя лишь кивнул»; «И тогда мальчик всё же заплакал. Не от горя, а от безразмерного, огромного, как разноцветный воздушный шар, чувства, переполнившего его и вместившего всё сразу: печаль и тёплое счастье, разочарование и надежду. И полузабытую уверенность, что ты кому-то нужен и важен». Есть и забавные образы, разве что перечисления порой тянет заменить чем-либо еще: «За стеклом плавали, как лилипуты-водолазы, в кипятке пупырчатые огурчики, аккуратные помидорки, ломтики моркови и…»

Откуда в повести взялись вставные новеллы о казаках-предках, сражавшихся в обе мировые войны? Дед Сергея Лёвина — казак, одним из первых вступил в ряды казачества при его возрождении. И все же разрыв времен между современным казачеством и казачеством XIX века получился столь глубоким, что нынешнее находится еще только в поиске своей функции и в процессе ее осознания.

Писатель предлагает держаться за связующую нить — истории былых подвигов, и образ славного боевого прошлого воплотится в дне сегодняшнем. Описанный казак почти идеализируется — печет пироги (отдельная благодарность автору за то, что показывает нестыдными «женские» занятия для мужчин), легко принимает решения в трудную минуту и печется о защите слабых, разве что в некоторых своих убеждениях несколько закостенел: ту же депрессию отказывается воспринимать болезнью. Но раз уж возникает желание говорить об убеждениях литературного героя — значит, он получился живым, реалистичным.

Занятно, что в описываемой Лёвиным части мира не хватило места женщинам: мать героя мертва, а сверстницы Кости еще не стали для него настолько интересными, или же главный герой пока не решился вывести для себя их новую значимость. Так что никакой романтики и воздыханий под розовым кустом, хотя их и так днем с огнем не сыщешь в современной реалистичной прозе; как видно, у современного героя возникла иная необходимость — для начала разобраться в себе самом; говоря «желаю», сегодняшний герой прежде жаждет осознать, откуда проистекают его бывшие бессознательными желания.

«На берегу безымянной реки» выбирает интонацию доброго родителя, готового объяснить подростку (да и взрослым, пожалуй, тоже), отчего в мире есть такой-то и такой-то тип зла и как с ним можно бы попробовать бороться. «Добрый родитель», который не боится столкновения с неудобными вопросами и не переводит внимание на облака в форме зверей. У писателя-реалиста ведь нет прав выдумывать другой мир — ему остается научить читателя любить и ценить проявления общечеловеческого мира, видимого всеми и осязаемого. Но не стоит думать, что в нем нет чудесного, главное чудо — это то, что мы способны найти в своей душе место для ближних.

Дарья Тоцкая