Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
О Фонде Джона Темплтона в России
Файл: 
11_titov_ofdtvr.zip (8.58 КБ)
11_titov_ofdtvr.zip (8.58 КБ)
Владимир ТИТОВ
О ФОНДЕ ДЖОНА ТЕМПЛТОНА В РОССИИ
В сознании и сердце верующего разговоры о науки и религии, если ему вдруг случается в них участвовать, вносят смятение. Вызывает недоумение вообще необходимость постановки подобного рода проблем, по видимости не трогающих ни верующее сознание, ни ограниченные рамками методологий ученые умы. Верующему не нужна наука, как бы кто не утверждал обратное. Когда человек верит в Бога, то Бог для него всегда уже присутствует, присутствует до всякого «Бог есть» или «Бога нет», до всякого доказательства и отрицания, присутствует в вести, в литургии, и главное — в самой этой безумной, по ап. Павлу, вере, «рыцарем» каковой, как говорил один вполне ученый датчанин, верующий и является. Однако, задумавшись, начинаешь понимать, что и в самом этом акте веры уже есть знание, неясное и необычное, но знание. Не только знание Бога, знание-в-вере, которое всегда бежит и всегда недостижимая цель, но и — непонятным образом — знание о Боге. Знание Божественного. И в самом этом знании веры, которая есть и сомнение и уверенность, вдруг открывается, как ярмарка, целый бесконечный мир, уже пренебрегший своей оставленностью — потому, что причастен вере.
Бывает и иначе, что «невидимое Бога» вдруг все чище и яснее становится видимо в «рассматривании творений», и даже не из самого творения, а из той области, где творение само из себя выходит, само себя превышает, в области законов и порядка Вселенной, т.е. в области Логоса. Многие выдающиеся представители академической науки именно таким, «космологическим», путем приходят к вере. К вере в Творца, в осмысленность и ненапрасность всякого существования. К эллинской вере. Здесь наука и соприкасается с верой, наука, которая давно научилась верить в «невидимое». Но только здесь, потому что дальше путь расходится, и пойдет ли, как сказал бы Платонов, «ученый человек» по легкому и ни к чему не обязывающему пути «высшей силы» или по пути Евангелия — дело сердца и благодати.
Уважаемый академик Гинзбург, нобелевский лауреат и атеист, где-то утверждал, что значительное число современных потребителей «народного опиума» верят в Бога только потому, что совершенно не знакомы с достижениями нынешней фундаментальной науки. С ним, кажется, стоит согласится в одном: действительно, не знакомы. Потому что если бы это знакомство состоялось, то, надо полагать, по крайней мере, в Господа — Вседержителя и Творца поверило бы гораздо больше современных мужчин и женщин. Значительное количество «обще-образованных» считают, будто наука доказала, что Бога нет, забывая при этом, что невозможно доказать несуществование чего-либо, а также тот факт, что Бог может быть как-то познан только в событии веры, но вовсе не принадлежит к классу a priori, равно как и a posteriori познаваемых сущностей. Чаще же можно услышать, что Богу в современной научной картине мира не осталось места. Эта точка зрения, безусловно, права, учитывая, что Бог всегда «не то, что в мире», Бог всегда в человеческом сердце. Впрочем, возвращаясь к закону, к логосу, этот подход, разумеется, и не верен совершенно, поскольку любая система отдает дань вне нее находящемуся и постороннему ей закону. Похоже, именно с космологических позиций, с позиции закона, симметрии и ритма к признанию Причины Откровения подошел кембриджский профессор математики Джон Бэрроу. Это примета времени, но выходит так, что современный человек легче верит богословствующему профессору, чем пророкам или евангелистам. А то и вообще не верит ничему и никому. И если дело обстоит таким образом, то, очевидно, что современному человеку следует прислушаться к тем голосам, что говорят о Боге, пусть шепотом и в терминах астрофизики и квантовой теории, чем остаться в совершенном одиночестве и без надежды. Бэрроу и подобные ему ученые говорят нам, что Бог возможен, и надо думать, что для многих это может стать первой ступенью лестницы Иакова, первой ступенью к евангельской вере.
В мае сего года вышеупомянутому ученому математику Бэрроу была присуждена премия Фонда Джона Темплтона за исследования в области сближения позиций науки и религии. Единственная премия, превосходящая в денежном эквиваленте самую знаменитую премию мира — Нобелевскую. Кембриджский профессор получил почти полтора миллиона долларов. Премия была учреждена крупным финансистом и филантропом сэром Джоном Темплтоном в 1972 году, и с тех пор присуждается за успехи в исследовании так называемых spiritual realities, что можно перевести столь же многозначным русским словом «духовность». Она является самой престижной и крупной премией в области религии. Многие из лауреатов премии фонда Темплтона являются и лауреатами Нобелевской премии, что, безусловно, есть некоторый показатель как серьезности достижений номинантов, так и их научной честности. В 2005 году Темплтоновскую премию получил знаменитый американский физик Чарльз Таунс, который в 1964 году стал обладателем Нобелевской премии вместе с советскими академиками Николаем Басовым и Александром Прохоровым за фундаментальные открытия, приведшие к изобретению лазера.
Заслугой Бэрроу, которую следует особенно подчеркнуть, является популяризация научных знаний, которые, вопреки академику Гинзбургу, формируют в непричастных науке умах как раз позицию возможности веры и необходимости Творца. «Я, — говорит Бэрроу в интервью с известным исследователем Ислама Равилем Бухараевым, — очень активно занимаюсь популяризацией научных знаний, да и вообще, в Великобритании ученые и математики делают очень многое, чтобы объяснить достижения науки простым людям и молодежи и вести диалог о неожиданных или спорных проблемах науки. Диалог между наукой и религией должен развиваться в тех же рамках. Люди науки и религии должны прикладывать усилия, чтобы привлекать простых людей к этим дискуссиям. Но проблемы здесь действительно существуют. Одна из проблем в том, что религиозные люди и священники не имеют научного образования и плохо представляют себе современную науку, тогда как многие ученые, со своей стороны, не задумываются над философскими и этическими проблемами в своих областях знаний, о возможном диалоге науки и религии. Мне кажется, следует вовлекать в этот диалог все больше людей».
Как видим, Барроу поднимает здесь и животрепещущий вопрос этики научного исследования, вопрос экологии человеческого общества как части тварного мира. Необходимость религиозного, богословского осмысления сохранения и оберегания данного нам Господом «общего дома» признается сейчас не только в западных теологиях, скажем, в экотеологии или феминистской теологии, но и в богословии всегда больше ориентированной на внутреннее человека Русской Православной Церкви. Игумен Иоанн (Экономцев), председатель Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата пишет: «Идеалы общества потребления, человеческий эгоцентризм, стремление к комфорту и наслаждениям, безудержная погоня за прибылью и вещами завели человечество в тупик. И вряд ли без смены ориентиров в духовной области произойдет решение экологических проблем. Мы убеждены, что ключ к разрешению экологической проблемы — это христианский образ жизни. Церковная традиция воспитывает в людях ответственность не только за ближних, но и за природу. Человек, согласно Священному Писанию, призван возделывать и хранить мироздание (Быт. 2:15). В христианском отношении к природе нет места ни эгоизму, ни потребительству, напротив, человек — служитель Божий и призван, по слову преподобного Максима Исповедника, привести ко Творцу весь сотворенный Им космос». Ответственность и смирение — сейчас наиболее необходимые современному ученому, равно как и любому представителю человеческого общества, качества. Именно призыв к взаимной смиренности и является основой, на которой развивается сотрудничество научного и религиозного мировоззрений. Лауреат премии Фонда Темплтона 2005 года, физик Чарльз Таунс писал: «Думая о противоречиях в религии, люди редко задумываются над тем, что и в самой науке много противоречий. Мы должны честно признаться, что мы просто многого не понимаем. И в религии, и в науке масса загадок и шарад. Я верю, что все глубже постигая глубины науки и религии, мы на многое найдем ответы, и практическим результатом этого станет прогресс человека и, быть может, сама человеческая жизнь станет намного счастливее. Мы действительно все больше осознаем ограниченность наших знаний и в науке, и в религии. В последнее время, например, ученые осознали, что мы просто не знаем, что такое материя, понимая эту проблему, быть может, на пять процентов. Наука и религии и в самом деле ставятся более смиренными, что дает нам возможность более непредвзято подходить к проблемам устройства мира и Вселенной». Релятивизм, пронизывающий сейчас не только основоположения научного мировоззрения, но и социальную, и культурную жизнь в целом позволяет многим современным богословам говорить о возвращении эпохи веры. И, надо полагать, фигура ученого-богослова вскорости станет столь же обычной в академической среде, сколь обычен сейчас ученый-теоретик.
Святитель Феофан Затворник писал: «А что такое наука? Нет ни одной науки, сколько-нибудь сформировавшейся. Всякая наука еще саму себя ищет; факты, относящиеся к кругу каждой из них, не собраны и не разобраны как следует, а об открытии причинных отношений и, тем более, об определении начал каждой науки еще нет и помину. Ни одна наука самой себе еще не госпожа — как же ей повелевать другим? Есть книги, в которых научники излагают свои воззрения на науку, но это далеко не то, что сама наука. Воззрения научников — их собственное дело; потому-то и неуместна фраза: «наука требует», а вернее: «тот и тот так на это смотрят». Если бы науки действительно взошли до своих начал, то приговор их был бы ценен; тогда это было бы то же, что голос Божий, ибо так как всякая наука обнимает какую-либо часть сущего, а часть сущего есть творение Божие и в законах своих являет определение воли Божией, то наука, взошедши до своих начал и до определения законов, действующих в известном круге бытия, указывала бы нам точные определения воли Божией, повиноваться которым есть неотложный закон для всякой разумной твари. Тогда каждая наука была бы как бы одною из книг Священного Писания, содержащею Божественное Откровение, а все науки в своей совокупности — Библией, Откровением Божиим в естестве вещей; тогда было бы у нас две Библии, одна писанная, а другая неписанная, но содержащаяся в бытии вещей. По идее-то оно действительно так, что наука могла бы требовать послушания и покорности, но на деле, как оно есть теперь, она того не стоит. Будет ли когда-нибудь стоить — неизвестно, но теперь ссылаться на нее — дело неправое». Похоже, времена медленно, но верно меняются, и на помощь человеческому уму приходит наука, согласная с верой, как на помощь человеческому сердцу уже две тысячи лет приходит Евангелие. Будем надеяться, что в ближайшем будущем лауреатами Фонда Джона Темплтона станут и русские ученые.
