Вы здесь

Одиночество диктатора в тюремном фургоне «додж»

«Большая чи(с)тка» – разговор о современной русской литературе с Михаилом Хлебниковым. Неоднозначная «Жизнь А.Г.» Вячеслава Ставецкого.

Продолжаем наш марафон по пересеченной местности «Большой книги», отмеченной многочисленными спусками и редкими возвышенностями. На очереди самый молодой из претендентов — Вячеслав Ставецкий с романом милосердного объема «Жизнь А.Г.». В отличие от других участников забега книга молодого ростовского прозаика не так раскручена и не пользуется у публики успехом, сопоставимым с популярностью романов Яхиной или Служителя. В послужном списке Ставецкого финал «Дебюта» в 2016 г. Публикуется автор в журнале «Знамя», в котором и напечатан номинируемый роман.

Интересно, что «Жизнь А.Г.» входит в состав большого цикла — «Необъявленные хроники Запада». Задуманный и пока еще полностью не воплощенный цикл относится к такому редкому в серьезной прозе жанру, как альтернативная история. Как правило, в рамках обозначенного жанра работают или коммерческие авторы, или творцы с достаточно скромными литературными способностями, для которых деформация прошлого — единственный способ избежать неприятного настоящего. Посмотрим, что вырастил автор на этом специфическом литературном поле.

«Жизнь А.Г.» рассказывает о жизни и смерти Аугусто Гофредо Авельянеды де ла Гардо — тирана, мечтателя, мученика власти. Герой родился в Испании в конце позапрошлого века, когда могучая когда-то империя теряла последние заморские территории, будущее и уважение к самой себе. Ощущение заката хотя и травмировало детство Аугусто, но одновременно породило жажду реванша: «Он, сидя на коленях отца, мелкого банковского служащего в захолустной Мелилье, прочитал в газете о поражении отечества в Испано-американской войне. Маленький Аугусто тогда всю ночь прорыдал в подушку, а наутро, когда росинки слез на ресницах мальчика еще не обсохли, родители, желая утешить впечатлительного сына, подарили ему роскошную книгу в бархатной обложке, историю похождений Кортеса и Писарро».

Детские мечты и фантазии иногда сбываются. Как правило, к несчастью для окружающих. Иногда, если сильно не повезет, окружающими становится целая страна. Это произошло и с Испанией. Выросший, внешне заматеревший, избравший славную для каждого кастильца военную стезю, Аугусто Авельянеда участвует в очередном военном путче. Мятеж заканчивается казнью президента Второй испанской республики Аркадио Хименеса. К власти приходит бывший командующий Первой марокканской дивизией — наш А.Г. Цель его простая, ясная, благая для каждого настоящего испанца — возрождение империи. Презрев унылую стабильность, А.Г. пришпоривает коня истории: «О, это была славная эпоха, время веселого донкихотства и тысячи свершений, когда страна, загнанная в болото чередой бездарных правителей, устремилась ввысь. Музыке, о которой он мечтал, грядущей музыке пушек и пулеметов, предшествовала другая, но не менее прекрасная — музыка кирок, пил и отбойных молотков, грандиозная симфония созидания». А вот тут читателя ждет сюрприз.

До этого момента повествование, несмотря на всю бойкость и явную альтернативность, достаточно аккуратно следовало логике истории нашего мира, в которой все это было: закат Испанской империи, ожидание чуда возрождения, череда удачных и не очень военных мятежей. Сюда же вписывается и стратегия «великого рывка» А.Г. Но вот здесь проза заканчивается и начинается... Осознавая значимость собственной персоны, А.Г. отдает приказ о строительстве «Палафокса» — гигантского дирижабля, раскрашенного в цвета национального флага. Воздушное судно оснащено типографией, радиостанцией, системой громкоговорителей. Последнее необходимо для непосредственного обращения А.Г. к испанскому народу, дабы подвигнуть того на подвиги во имя страны.

Многое о природе текста Ставецкого определяется после следующего эпизода с участием того же «Палафокса»: «...из бомболюка летели подарки — целые дожди из леденцов, бюстгальтеров и четвертинок недорогого андалузского табаку — свидетельства того, что любовь взаимна, а щедрость Добрейшего из людей не знает границ». Что же перед нами? Диктатор, осыпающий дешевыми яркими подарками свой народ. Еще одна подсказка — строящийся супертанк «Левиафан»: «Это было устрашающего вида чудовище в пятьсот тонн весом, закованное в прочнейшую полуметровую броню, неуязвимую ни для одного орудия в мире, настоящий бронтозавр среди танков, непобедимый сухопутный Левиафан. Он был настолько велик, что башню его собирали в одном цеху, корпус в другом, а гусеницы в третьем, и еще один цех понадобился, чтобы собрать его монструозный двигатель. На танк планировалось установить дюжину спаренных пулеметов особой конструкции и колоссальную двадцатиметровую пушку “Изабель”, отливаемую по спецзаказу в Кантабрии. Управлять крепостью предстояло экипажу из двадцати пяти человек...» Увидев этот плод грозного испанского ума, А.Г. пускается в пляс. Правильно. Перед нами мультфильм.

Я бы сравнил роман Ставецкого с продукцией компании «Pixar»: яркие цвета, диковинные технические аппараты, гипертрофированные типажи. Умеют американские аниматоры нажать и на кнопку под названием «неоднозначность», создавая иллюзию объема характеров персонажей, чем привлекают к своим творениям дополнительную взрослую аудиторию. Ворчливый, на грани мизантропии, старик внезапно превращается в воздушного романтика, вспоминаем всем известный мультфильм «Вверх». Создатель «А.Г.» учел и этот момент. Откровенно карикатурный пляшущий диктатор — привет Чарли Чаплину! — очеловечивается своей необычной страстью: он влюбляется в космос. После просмотра фантастического фильма о полете на Луну А.Г. проглатывает романы Верна и Уэллса, обзаводится телескопом, а потом и строит роскошную обсерваторию. Венец космических мечтаний — бутафорский космодром с деревянной ракетой. Символ более чем ясный — добром А.Г. не закончит. Настоящий диктатор обязан сохранять трезвость ума.

Подножку космическому мечтателю ставит история. Уверовав в собственный гений и мощь воскресшей империи, Авельянеда решает присоединиться к проекту перекройки политической карты мира, который ему предлагают два других enfant terrible Европы: правители Германии и Италии. Следует судьбоносная встреча в Вене. В наличии игрушечный детализированный макет будущих сражений, очаровавший А.Г. «По бескрайней зеленой равнине, отороченной с севера чахоточным перелеском, ползли на запад сотни миниатюрных танков, с намалеванными на башенках немецкими и итальянскими флажками — неумолимый железный оползень, уверенно подминающий под себя кукольное пространство. Минуя неглубокие рвы и затянутые ряской болотца, они штурмовали вражеские позиции, где танки под английскими и французскими флажками уже вовсю полыхали картонным огнем, а горстка союзнических солдат в панике металась у чахлых пушечек, бессильных остановить итало-германский натиск». Выбор сделан, макет более чем убедителен, испанец присоединяется к германо-итальянскому союзу. Следует сцена торжественного награждения А.Г. союзническими высшими наградами, которые, так же как и макет, фальшивы: золотая свастика на поверку оказывается латунной, а римская как бы платиновая фасция — медной.

Испания вступает в войну и катастрофически ее проигрывает. «Левиафан», оправдывая свое название, вязнет в болоте, самые боеспособные и верные А.Г. части гибнут на фронте. Недовольство неблагодарного народа очень быстро переходит в восстание — диктатура повержена, пытавшийся покончить с собой А.Г. схвачен. Бывшего «отца возрожденной нации» приговаривают к необычному наказанию: «...в назидание потомкам приговаривается к пожизненному “публичному заключению”, поочередно — в течение трех дней — на главной площади каждого из городов Республики, где эти преступления (следовал подробнейший список) были совершены». Тюремный «додж» с А.Г. отправляется в путь.

В следующей части романа автор решает, что он все-таки не мультипликационный сценарист, а писатель, и предлагает читателю непростые моральные дилеммы. Может ли кровавый диктатор избыть свое наказание, пусть и в парадоксальной форме, или нравственное перерождение невозможно? Наказание А.Г. — освобождает испанцев от ответственности, дает им индульгенцию за их общее прошлое? Кто приходит, чтобы плюнуть в поверженного тирана: те, кто с ним боролся, или те, кто сражался за падающие с неба «дожди из леденцов, бюстгальтеров и четвертинок недорогого андалузского табаку»? Непростые, неприятные для сознания «выбравших демократию» испанцев. И не только испанцев. Постепенно время стирает память о прошлом. А.Г. незаметно превращается из всеми ненавидимого военного преступника в полумифическую фигуру, в тени от которой он может ускользнуть. У бывшего диктатора появляется реальный шанс в тишине и относительном покое закончить свои дни.

Как уже ясно, «Жизнь А.Г.» сделана по уму, и это ее главная проблема. Она хорошо, интересно придумана и намного хуже воплощена. Это одна из главных проблем как искусства вообще, так и писательства в частности — несовпадение замысла и его воплощения. Темы «диктатор и власть», «тиран и народ» благодатны, хотя и опасны сваливанием в штампы, которые породили большие авторы, за что их можно искренне не любить. Естественно, что условно-игрушечная Испания Ставецкого пересекается, рифмуется с мирами и героями, созданными великой латиноамериканской литературой середины прошлого века. В сознании всплывают имена Маркеса, Карпентьера, Льосы, Астуриаса. Рядом с ними, конечно, вечный странник Грэм Грин. Примечательно, что они не просто придумывали своих «Сеньоров Президентов», «Верховных», а знали их в жизни. Против кого-то они воевали, а с кем-то даже дружили, потому что есть еще одна всем известная вечная тема в искусстве: «художник и власть». Практическое знание темы позволяло им уйти от голого схематизма, написать настоящие, с кровью и плотью, романы, а не «исследования на тему», замаскированные под художественную прозу. Увы, роман нашего автора оставляет ощущение, что сначала был написан план романа. К каждому его пункту прилагается солидный список использованной литературы. Затем каждый пункт находит свое развернутое воплощение в тексте. Поэтому в «Жизни А.Г.» отсутствует благодатный для большой литературы внутренний хаос. Все правильно, культурно и немного неживое. Отрубленная голова Аугусто Гофредо Авельянеды де ла Гардо особо не пугает, так как автор изначально договорился с читателем о том, что в книге вместо крови «стекает клюквенный сок». Получается не страшно, а забавно и с неглупой моралью.

Но. Высказанные претензии не отменяют того, что книга обладает важным и редким качеством: она читается без внутреннего отторжения. Пусть конспективно и не без оглядки на титанов, Ставецкий попытался на внятном языке проговорить читателю действительно важные вещи. Да, диалога не получилось, причем в прямом и переносном смысле. Кстати, последний момент свойственен многим современным авторам. Дело в том, что прямая речь героев — тест на писательство, наглядно показывающий реальный уровень таланта и мастерства. В речи героев автор в известной степени самоустраняется, давая возможность персонажам из набора букв превратиться в живого человека. В диалоге писатель отпускает героя, и тот, сделав несколько шагов, очень часто падает. Отсюда следует известный страх или неуверенность писателя, желание диктаторски управлять вниманием читателя. Жаль, что молодые авторы боятся раскрыться, «пропустить удар» — а это необходимое условие писательского роста.

Не скрою, мне нравится, что книги Ставецкого, как и Евгении Некрасовой, про которую мы недавно говорили, обладают очевидными, но собственными достоинствами и недостатками. Жанровую разнородность «Жизни А.Г.» не удалось преодолеть, слить части в сложном гармоническом единстве. Однако то, что, бросая нам вызов, не получается сегодня, превращается в завтрашнюю цель. Мне кажется, что проблема многих номинантов «Большой книги» в ощущении удовлетворения от собственного творчества, гибельного для настоящего писателя. Не знаю, какими критериями будет оперировать жюри премии, но мне кажется, что одним из них выступает писательский потенциал, которым, безусловно, обладает автор «Жизни А.Г.».

100-летие «Сибирских огней»