Вы здесь

Переписка Н.Н. Яновского и В.П. Астафьева. 1965–1979

Продолжение
Файл: Иконка пакета 07_perepiska.zip (62.84 КБ)

26.VIII.1975.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я помню, как совсем недавно Мария Семёновна прислала нам книгу стихов Н. Рубцова. Для нас это был ценнейший подарок, и мы с удовольствием видели, как загорались глаза наших друзей при одном виде этого томика. Мы, разумеется, давали ее почитать и делали это тоже с удовольствием, так что Марии Семёновне «перепало» немало искренней благодарности за это ее душевное движение — послать нам хорошую дорогую для нее и для нас книгу.

У меня «речь» пойдет о другой книге. Просто эта книга и поэтична по содержанию и хорошо, редко для нас (печатали не в Новосибирске, а в Калинине!) изданная, а главное — <c> отличными рисунками С. Калачева. Вы — крестьянский сын, потому поймете мой восторг от лошадей, которые даны в разных ракурсах и — с характерами! Посмотрите.

Вы, вероятно, уже уехали на Байкал. Посылаю на всякий случай сейчас, чтоб потом не пожалеть, т. к. книга быстро расходится.

Василий Коньяков [1], кстати, очень хороший человек и честный писатель. Мне он нравится, больше — я его люблю.

Неплохо издана «Сов. Россией» Ваша повесть «Перевал» (я ее только что купил), но художник все-таки далеко не всюду озабочен характером действующих лиц, хотя «фигуры» и полны динамики. Однако и такую книгу приятно подержать в руках.

Я только что сел за стол — увы, более месяца болел. Потому и не отвечал.

Марии Семёновне и Вам от нас с Ф. В. сердечный привет.

Ваш Н. Яновский

 

1. Коньяков В. М. (1927—1998) — прозаик.

* * *

(V.1976.)

 

Дорогие Фаина Васильевна!

Николай Николаевич!

Шлю Вам низкий поклон и наши лучшие пожелания к празднику весны и Победы!

Здоровы будьте!

Мы живем помаленьку, днями стали тоже дедом и бабкой — дочь подарила внука. Я нахожусь в больнице — очередное обострение пневмонии, но это уже почти привычное дело.

В это же время, не позже и не раньше, цензура взялась резать «Царь-рыбу» — идет со скрипом и большими утратами. Вот и пиши о современности! А я ведь на нее и зашел-то не с самого главного места, вроде бы. Не знаю, как пройдет третий кусок, второй просто измордован и вообще не пустили б, если б не помогли сверху. Не скоро теперь я примусь за эту самую современность — про БАМ-то я писать не буду, а все остальное не ходово. Да хрен с ними — все равно собираюсь целиком засесть за войну, предварительно закончив «Поклон».

Обнимаю — Виктор Петрович.

* * *

Дорогой Виктор Петрович!

Меня очень обрадовало Ваше послание ко дню Победы. Мы с Ф. В. шлем Вам вместе с Марией Семёновной наши искренние пожелания здоровья и обыкновенного житейского благополучия. А главное — поздравляем Вас с внуком! По опыту знаю, какое это необыкновенное чувство, как вдруг по-особому воспринимается весь мир через глаза этого еще не знаемого и кровно близкого существа. Любопытно, что оно (существо) становится как бы ближе и дороже собственных детей. Странно, но факт. Видимо, потому, что наши дети уже отпочковались, от нас независимы, а эти еще беспомощные и дальше в неизвестное продолжают наше «земное» существование. Словом, внук — это отлично, и я поздравляю Вашу дочь.

Вашу «Царь-рыбу» я еще не видел, так как в этом году нам, писателям, отказали в подписке на «Наш современник», заявив: «Писатели должны писать, читать им совсем необязательно». Это подлинные слова одного «культурного» деятеля в Новосибирске. Но Вы, конечно, понимаете, что прочту я Ваш роман непременно. О начале в № 4 [1] я уже слышал хорошие отзывы. Что же касается «непроходимости» некоторых современных тем и проблем, то это наша общая беда, из-за которой не следует оставлять современную тему, хотя сам я весь в истории — в недавней (Вяч. Шишков) и в давней (Н. М. Ядринцев). Тем не менее я такой совет, как говорится, даю, ибо история отнюдь не поле для умиротворенных и примирительных разговоров. Увы, многие факты истории сегодня стараются «забыть», точнее, не дают им ходу на предмет подлинно научного осмысления. История наша столь же жгуче современна, все дело в том, как на нее поглядеть. Вот ведь Ю. Трифонов [2] коснулся истории в последней своей повести в «Дружбе народов», но как актуально она у него прозвучала. Более едко-критического отношения к нашей действительности я пока не знаю; ее сила в объективно художественном анализе; и горечь и радость ощущаешь, читая эту повесть. Не случайно о Трифонове Михалков [3] не заикнулся в своем докладе на съезде, и не случайно подонок Чалмаев обрушился на него в журнале «Москва», противопоставив его Шукшину, которого при жизни он тоже поносил…

Живу я в работе да в болезнях, которые посещают меня все чаще и чаще. Жаль, что эти дни надолго — на неделю и месяц выбивают из рабочей колеи. Раз уж пошла речь о болезнях, то следует Вам сообщить, что Сапожников серьезно заболел — лежит в больнице в предынфарктном состоянии. Уехал на охоту да там и свалился, попал в больницу, Наташа привезла его в тяжелом состоянии. Печальное известие наводит на грустные размышления, хотя, конечно же, до поры до времени мы хозяева своего здоровья. Вот только беречь мы его не умеем.

Два Виктора — Лихоносов и Потанин — не забывают меня, пишут, и мне это приятно; потому что намного они моложе меня, и в моем одиночестве их голоса как поддержка, о чем бы они ни писали. На седьмом десятке начинаешь понимать значение обыкновенного человеческого участия острее, чем раньше, в дни юношеской беспечности.

С 8 апреля я тоже слег и очухался только к 9 мая. Мечтаю, быть может, в мае удастся поработать.

Будьте здоровы.

Обнимаю

Ваш Н. Яновский.

 

1. «Царь-рыба» печаталась в «Нашем современнике» в 1976 г.

2. Трифонов Ю. В. (1925—1981) — прозаик. Повесть «Другая жизнь».

3. Михалков С. В. (1913—2009) — поэт, прозаик, драматург.

* * *

7 июля 1976 г.

 

Дорогой Николай Николаевич!

Вот уж скоро месяц, как я в деревне — прихожу в себя после больницы и от всех этих изнурительных трудов по «редактуре» «Царь-рыбы», которую точнее надо было бы назвать истязанием человека, изгальством над душою и мыслью художника.

Верю, что если люди окончательно не сойдут с ума и не доведут друг друга до последнего скотства и самоистребления, правнуки наши будут удивляться — как это мы еще умудрялись чего-то рисовать, писать, показывать и даже иногда высказывать какие-то мыслишки в тех нравственных оковах, в наморднике таком хитросплетенном из проволоки сладких тянучек, бурьяне таком и чертополохе еще умудрялись находить иной раз не только цветочек, но и ягодку или пополезней злак какой.

Ужасно! Состояние такое, будто в ступе душу толкли, и тут погода нынче совсем нас замучила: почти не переставая идут дожди, холодно, все отсырело, грязь даже в огороде, трава радуется и прет вверх, но трава эта «пустая», сказали мне пастухи, с нее скотина только дрищет и болеет, ибо не получает она нужного тепла, и чем-то эта густая, зеленая и бесполезная трава напоминает нашу всеместную, беспардонную демагогию и ложь, которая так уж нас опутала, что мы ее замечать порой не можем, да иначе бы и жить невозможно было. Вот долдонит радио в невинной детской передаче: «Сегодня начало лета. Птички вывели птенцов. Сегодня выпустили колхозных телят на новую траву и они, задрав хвосты, начали бегать и резвиться…»

Вот ее бы, м…у эту с радио, которая сочинила такую «ударную передачу про колхоз», подержать зиму в колхозных холодных <нрзб> на 500 граммах кормов, при пьяницах мужиках, которые сутками как загуляют, не только есть, но и пить скотине не дают, вот бы и бегала она, «задрав хвост»…

И ложь-то маленькая, ничтожная, но если все вместе сложить. Или еще вот идет передача с ярославского завода, называется (дефект рукописи. — В. Я.) «В рабочий полдень» (я вынужден слушать, ибо в больнице нарушили мне голову лекарствами и задурела моя контузия — не могу ни писать, ни читать), так вот в передаче этой прославляются муж и жена за то, что работают на одном заводе, на одном цикле (достижение! Не воруют, а работают — редкость-то какая, все кругом воруют, а они вкалывают). Так вот простодушная жена говорит про мужа: «Он меня заразил…» Слава богу, заразил только «примером своим трудовым»…

И ведь вся эта словесная зараза спокойно существует при том <нрзб> надзоре за словом, которое у нас развели. Чем хуже, тем лучше. Читаю сейчас двухтомник Кости Воробьёва [1] (заказали мне о нем статью в «Новый мир»), читаю медленно, спокойно. Какого писателя «не заметили», и в это время витийствовало и развелось сколько пустобрехов. А ведь печатай Костю Воробьёва, невозможно было бы печатать, стыдно читать такие бестселлеры, как «А зори здесь тихие» (дефект рукописи. — В. Я.), бредни Грибачёва, Горбачёва, Попова, Первенцева с Бабаевским и Сартакова [2] с его вышестоящим гражданским начальником, человеком столь же серым, самораздутым, сколь и бездарным. Вот потому и не пустили Костю «в люди», а Твардовский, который его любил и печатал, помер рано. Даже писатели спрашивают: «Это который Воробьёв — “Минута молчания” или “Капля крови” который написал? Мура!» Правильно. Мура, но напечатанная миниатюрными тиражами и всем известная.

А, да черт с ней, с литературой этой! Как Вы здоровы? Не поедете ли на съезд? Я поеду — охота с ребятами повидаться. А то так и не хватит времени с друзьями посидеть. Внук наш, тоже Витька, растет хорошо, бабка мечется между двумя Витьками — старым и малым.

А у меня, несмотря на ипохондрию, в голове четыре последних главы «Поклона», одна уж на бумаге есть, и я в сентябре съезжу в Сибирь да и сяду приканчивать «Поклон», допишу новые главы, «подтяну» к ним старые и целиком переключусь на войну, надо мне написать «мою войну», а то больно много врут о ней. Ну, вот и все.

Поклон Фаине Васильевне. Целую Вас и обнимаю.

 

1. Воробьёв К. Д. (1919—1975) — прозаик.

2. Грибачёв Н. М. (1910—1992) — прозаик, общественный деятель. Горбачёв Н. А. (р. 1923) — прозаик. Очевидно, Попов В. Ф. (1907—2001) — прозаик. Первенцев А. А. (1905—1981) — прозаик. Бабаевский С. П. (1909—2000) — прозаик. Сартаков С. В. (1908—2005) — прозаик.

* * *

11 августа 1976.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я долго не отвечал на Ваше последнее для меня интереснейшее письмо, потому что с головой ушел в книгу, которую надо было сдать к 1 августа, иначе она не попадала в план 1978 года. Это — «Литературное наследство Сибири», том 4. В нем оказалось более тысячи страниц, и Вы понимаете, какая это «махина», как трудно складывать такую книгу, к тому же связанную с событиями столетней давности. Писал предисловие к этому тому — «Проза Н. М. Ядринцева», и целиком обитал в литературе XIX века. Читать эту литературу творчески совсем не одно и то же, чем читать ее, перечитывать «просто так». Впрочем, перечитывать ее не творчески в нашем возрасте, вероятно, невозможно. На каждом шагу непременно открываешь для себя новое — кого бы ни взял, будь то Мачтет или Г. Успенский, Омулевский или Гаршин, о Достоевском и Салтыкове-Щедрине уж и не говорю. Они неисчерпаемы. О Ядринцеве, о котором как о писателе знают мало, а точнее — ничего не знают, писал с удовольствием. Понимаю, что, как и в случае с Зазубриным, на меня могут обрушиться разного рода обвинения. Но завершить эту работу мечтаю своим необходимым долгом патриота-сибиряка, ибо столь неистового, пламенного патриота Сибири, как Ядринцев, наша история не знает. Работы над томом предстоит еще много, но главное сделано: заложена основа тома — собраны его лучшие произведения в стихах и прозе, даются его публицистика, выступления в области критики и литературоведения, письма, воспоминания…

Только после того, как я свалил эту гору с плеч, я мог заняться чтением текущих из месяца в месяц журналов. Прочитал (в первую очередь) и Вашу книгу-повествование «Царь-рыба», памятуя о тех истязаниях души художника, о которых Вы мне писали. Увы, я слышу эти, мягко говоря, «жалобы» от многих — от В. Распутина и В. Канторовича (очеркист и критик), от Н. Самохина и А. Горелова (литературовед), от Леонида Иванова и И. Золотусского [1]. Свирепость «истязателей» доходит до немыслимых пределов. Буквально то, что вчера опубликовано было в журналах и книгах, сегодня выбрасывается без объяснений. На самостоятельную мысль идет наступление широким фронтом. Снова всюду цитируется один авторитет и все, что сверх того — от лукавого. Исторические уроки не идут впрок, их мгновенно забывают, а напомнить сознательно не дают.

Так вот прочитал я Ваше истерзанное повествование с превеликой радостью. Написано оно красочно, лирично, публицистично. Вы с Вашим характером, насколько он мне открылся, видны мне в каждой фразе, в каждом слове. Это книга о Вашей любви и о Вашем гневе. Пафос ее я целиком разделяю и рад, что именно Вы написали такую жгущую сердце книгу. Она о хозяйственном и хозяйском отношении человека к земле, к ее дарам. Она о красоте природы и варварском истреблении ее. «Царь-рыба» написана с великолепным знанием этой природы и с резкой силой обличительного гнева против тех, кто ее не любит и хищно, безумно или злостно уничтожает. Читал я Вашу книгу и невольно подумал, что хотя человек и чудо природы, но он отнюдь не венец ее творения, как мы частенько об этом говорим с заметным чувством самодовольства, и не мудрец, равноправно творящий «вторую природу», которая чуть ли не совершенней природы первозданной. О любви к природе писали немало, о потребительском отношении к ней тоже. Но вот философию самовозвеличивания, социальные корни которой нам еще неизвестны в достаточной мере, обличаете Вы в числе немногих. Вы напоминаете людям, что, хотя «они» и творят «вторую природу», обольщаться относительно безграничности своих возможностей не следует, памятуя, что мы все-таки «дети природы», а не ее господа. Вы нанесли чувствительный удар по философии самовозвеличивания, весьма симптоматичной в век НТР.

Я читал рецензию в «Л<итературной> Г<азете>». Она по сути двойственна. В ней есть намеки на какие-то разногласия с Вами рецензента. Но они почему-то зашифрованы, не объяснены, настолько, что уже начинаешь не верить в искренность его похвал. Пиши, что чувствуешь, что и как понимаешь, но не держи камень за пазухой.

Я получил из СП РСФСР приглашение на вологодское совещание «в конце сентября». Когда оно будет точно, не знаю. В конце сентября я буду в Москве, независимо ни от чего, но, естественно, мне очень хотелось бы побывать в Вологде вновь и повидаться с Вами. 25 августа я лечу в Коктебель и 20 сентября буду в Москве. Состоится ли это совещание и не отсеят ли меня вновь, как это уже не раз случалось? Разъезжает обычно весьма постоянный состав СП.

ФВ и я шлем Марии Семёновне и Вам добрые пожелания здоровья и благополучия.

Обнимаю

Ваш Н. Яновский

1. Канторович В. Я. (1901—1977) — критик. Самохин Н. Я. (1934—1989) — прозаик, журналист. Иванов Л. И. (1914—1989) — прозаик, очеркист, публицист.

* * *

5 сентября 1976. (отв. 15/X.76.)

 

Дорогой Николай Николаевич!

Я долго был в Москве, готовил «Царь-рыбу» для «Роман-газеты» (если она пройдет все препоны, возникающие на ее пути, то в сокращенном виде появится в № 2 за нынешний год). Устал я от этой «Рыбы» смертельно, забрался наконец-то передохнуть дней десять в деревню (впереди редактура книги в издательстве), но и в деревне меня отыскали люди, киношники, хотят ставить «Перевал» на «Мосфильме»! Вот и надо было снова работать, помогать. Лишь сегодня они уехали. Утешает лишь одно, что, если дойдет до съемок, снимать будем скорей всего на Горном Алтае, чем в Саянах, и, следовательно, получится возможность пожить лето, отдохнуть в Сибири, а то я уже третий год, как не могу туда попасть — все недосуг.

Домашние мои пока, слава богу, в порядке, внучку исполнилось уже четыре месяца, вот только сын уезжает от нас в Чердынь работать в музее и писать научную работу. Там архивная и музейная целина, а главное — не приживается он в Вологде, прирос к родному Уралу душой, туда его и тянет, как меня в Сибирь. Я все больше подхожу к мысли поставить дом в родном селе — Овсянке. Чего я тоже болтаюсь тут, среди злых неумытых вологодских аборигенов?

Кстати, о совещании в Вологде толком никто ничего не знает. Был зимой Дементьев [1], брякнул что-то, ему ответили: «Пожалуйста, но предупредите месяца за два», я разговаривал с завом агитации обкома в конце августа, и он сообщил, что ниоткуда — ни звуку, ни хрюку. Если что будет — я сообщу. Вызов можем оформить и здесь. Мне очень хочется потолковать с вами, и накопилось, о чем потолковать.

Несмотря на усталость и тяжелую голову, много во мне замыслов и главный из них — завершить «Поклон» — еще четыре главы, и всё. Одна почти готова, вторая вчерне написанная, две писать надо и тогда «Поклон» будет состоять из двух книг — про детство и про юность фэзэо<ш>ную вплоть до ухода на фронт и одна глава — возвращение с фронта — вместе с «Одой огороду» и «Царь-рыбой», «Поклон», ставши в середину, сделает что-то (дефект рукописи. — В. Я.). Поклон Фаине Васильевне. Вас обнимаю — Вик. Петр.

P. S. А у нас так лета и не было. Замело! Все замело! Вот постояло пять дней без дождя, не успели и порадоваться — сегодня снова дождь. Урожая нет. Одни грибы, и те с червями…

 

1. Дементьев В. В. (р. 1950) — критик.

 

 

* * *

15.X.1976.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Только что вернулся из длинной поездки — Коктебель, где отдыхал, Москва, где работал в библиотеке. Дома нашел Ваше письмо. Рад был его получить. Весточки такого рода просто необходимы в наш суровый век (господи, какой век нашей истории не был суровым?!). Точнее: на склоне лет есть потребность в душевном общении, иначе загнешься ранее времени…

Совещание в Вологде не состоялось. Мне сказали, что «отложили до зимы». Видимо, все это от нерасторопности все того же В. Дементьева. После того, как он стал председателем Комиссии по критике, она по существу прекратила свою деятельность. Но если вологодское совещание когда-либо осуществится, то мне хотелось бы на него попасть. Хочется еще раз побывать в городе, повидаться, поговорить.

Мне И. Л. Гринберг рассказывал, как Вы выступали в Молдавии, куда съехалось более сотни писателей. Кажется, и он не очень одобрял пафос Вашего выступления, но мне кажется, что энергия и денежки (колоссальные) летят в трубу и отнюдь не способствуют развитию литературы. О помпезности этих мероприятий не говорю.

В Москве мы с Ф. В., конечно, побывали на «Черемухе» в Ермоловском театре. Они пьесу поставили старательно и смотрится она с интересом, чувствуются астафьевские характеры и астафьевский текст (от автора). Но благостность финала они подчеркнули с особенной силой, а суть-то не в нем, а в преодолении самого себя. В процессе преодоления. Играть этот процесс трудно, потому упор на внешнее его проявление — на конфликт — «уголовником», на прозрение этого уголовника. Затянута сцена отправки героя после того, как его искалечило. На театре получилось много шума и суеты, а ее смысл как-то потерялся. Но в пьесе есть то, что играть, есть яркие характеры: главного героя, его невесты-жены, калека-пьяница, и спектакль публика принимала хорошо (зал полный), а нам все было интересно и важно, потому «придирчиво» к нему, спектаклю, относились и радовались его успеху, переживали все за автора-друга.

С кем бы мы ни говорили, о романе «Царь-рыба» отзывались всегда хорошо, чаще восторженно, как о крупном явлении современной литературы. Рецензии (в «ЛГ» и в «Лит. Рос.») появились пока маловразумительные, состоящие из общих слов. С Ф. Кузнецовым [1] виделся в Коктебеле, но о рецензии его не говорил сознательно (а он и не спрашивал), т. к. ничего хорошего о ней сказать не мог (устраивает, конечно, общее одобрение).

Итак, Вы завершаете «Поклон». Отлично. Жажду все это читать, т. к. (к тому же) не оставил мысли написать монографию (красноярцы хотели включить в план, да что-то замолкли). Напишу о Шишкове — буду думать вплотную. Ваша активность и работоспособность восхищают. Так и надо жить. Только вот надо бы соразмерять наши силы и не работать на износ. Научиться отдыхать, оказывается, так же важно, как и научиться работать.

Поедете в Сибирь — не проезжайте мимо Новосибирска, мы тут всегда будем Вам рады.

А у нас только что — дней пять назад — родился еще один внук… Идет времечко, безостановочно!

ФВ и я шлем Марии Семёновне и всему семейству Вашему сердечный привет.

Обнимаю.

Ваш Н. Яновский

 

1. Кузнецов Ф. Ф. (р. 1931) — критик, литературовед.

* * *

3.III.1977.

 

Дорогой Виктор Петрович!

С удовольствием посылаю Вам свою книжицу [1]. Она небольшая, но для меня дорогая, ибо о хорошем человеке, с которым дружески связан вот уже лет 20-ть. Конечно, не все удалось, но что же делать, если бог так ко мне немилостив.

Скоро, как говорят, в Барнауле выйдет книжица пообъемней, и в ней треть будет занята статьей о Г. Д. Гребенщикове, старом сибирском писателе десятых годов, друге Вяч. Шишкова, о котором сейчас пишу книгу листов на 15. Для многих Гребенщиков — пустой звук, ибо с 1920 г. он в эмиграции, поэтому статья моя — своего рода «открытие» забытого писателя.

Вот этому я рад.

Кстати, о забытых.

На днях узнал, что в Вологде живет Виктор Азраилович Гроссман, который когда-то печатался и даже переводился, дважды сидел и т. п. Зная Бунина по Одессе, дружил с К. Чуковским, помнит многое-многое, а вот в этом году в сентябре ему исполнится 90 лет. Может, стоит писательской организации Вологды заинтересоваться им, узнать, нет ли у него каких воспоминаний (в 50-х годах он печатался в «Юности»), произведений, да и поздравить человека такого возраста не грех. Его вологодский телефон 2-24-16.

Мне сообщили, что он не развалина, а бодрый старик, интересный собеседник. В этом случае инициатива писателей была бы уместной, вероятно. Подумайте. Я слышал, что Б. Полевой [2] намерен как-то отозваться на этот юбилей.

Сам я очень занят В. Шишковым. Под завязку, написал стр. 350, вероятно, для окончания еще стр. сто надо. Устал, но не разогнусь, пока не кончу.

А тут еще затеял для «Сов. писателя» книгу «Вяч. Шишков в воспоминаниях современников», собрал более сорока авторов, живых и ушедших, перечитываю, разыскиваю, сверяю, комментирую.

На очереди том «Лит. наследства Сибири», посвященный Н. М. Ядринцеву. Он собран (более 1000 страниц), потребует еще большой работы. Однако она увлекательна, потому что впервые во весь рост встанет перед читателем не только ученый, а прежде всего писатель Ядринцев, поэт и критик, прозаик и литературовед. Вот мои затеи на ближайшее время.

Давненько не получал от Вас известий. Хочу верить, что Вы здоровы и работаете.

Ф. В. и я шлем Марии Семёновне и Вам большой привет и наши дружеские пожелания здоровья и благополучия. Обнимаю Ваш Н. Яновский.

 

1. Яновский Н. Леонид Иванов. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1977.

2. Полевой Б. Н. (1908—1981) — прозаик, главный редактор журнала «Юность» (1962—1981).

* * *

(отв. 24/VI.77)

 

Дорогой Николай Николаевич!

Ну, вот и весна пришла, у нас тоже была суровая, но сухая зима, и оттого я не слег в больницу, а работал много, трудно и начерно закончил «Последний поклон» — четыре главы заключительные, около десяти листов, очень были сложны по задумке и еще потребуют немалой работы, но уже легче — 20 лет я доставлял себе удовольствие этой книгой, но и она стала уже надоедать — надо было заканчивать. Вместе с «Царь-рыбой» — «Поклон» будет около шестидесяти листов, и эта «Моя Сибирь» полностью себя исчерпала, буду переходить на «Мою войну», даст бог сил и дней, чего-нибудь и напишу еще.

Сейчас я собираюсь вместе с М. С. в Ялту, бегу от сырости, надеюсь отдохнуть, а в июне поеду на Родину, там начинаются съемки фильма по «Перевалу», съемочная группа выбрала местом съемок все-таки реку Ману. Я буду помогать им и помаленьку, не торопясь, перетяпывать весь «Поклон», делить его на две части и новые главы доводить «до ума», все равно в нынешнем году, по причине праздника, они напечатаны не могут быть, ибо совсем не праздничны.

Получил Ваше письмо и книжку о Леониде Иванове — спасибо. Шлю Вам свою «лауреатскую», просто для коллекции, там все Вам знакомо. Читал на днях какую-то чахлую, дежурную статью о сибирской критике, где поминают и Вас — хорошо, что поминают, да больно уж много стало писаться статей «по случаю» и «поводу», газеты совсем превратились в благовестные листки, особенно наши, литературные.

Дома у меня пока все слава Богу, внучек выправился, растет, пухленький, вчера у него был юбилей — брякнуло человеку 11 месяцев!

Ну, вот, коротенько и все.

Кланяюсь Фаине Васильевне.

Марья Семёновна шлет Вам и ей приветы и наилучшие пожелания.

Я обнимаю Вас дружески

Виктор

28 марта 1977 г.

* * *

24.VI.1977.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я не отвечал так долго на письмо, потому что надеялся, что вот-вот придет соглашение (так в тексте. — В. Я.) из «Сов. писателя» на монографию «Виктор Астафьев». В январе 1977 г. редакция изд-ва сама предложила эту тему мне, но до сих пор ее не утвердила. 15/VI я был в Москве, заходил, там проволочку объяснили то болезнью зав. отделом, то болезнью главного. Но обещали скоро решить этот вопрос. Однако независимо ни от какого бы то решения, я эту тему не оставлю и, как только высвобожусь, за нее непременно возьмусь. Хотя, конечно, с соглашением в руках планировать работу легче.

В Москву в изд-во «Худ. лит-ра» отвез своего «Шишкова», которого закончил наконец. Получилась большая для меня книга в 17 п. л. Прочитал В. Шишкова заново и по-новому. Что теперь скажут рецензенты, редакция, — бог весть. Сейчас боятся любого нового слова.

Устал я с книгой, но решил форсировать со статьей для Новосиб<ирского> издательства, т. к. надежд на Москву больших не питаю. В Барнауле должна выйти моя книга листов на 10, но ее Комитет взял под контроль и вот — задержка. Черт поймет этот всезнающий комитет. Ужасающая централизация. На местах, оказывается, не знают, что творят.

Побывал в Москве, повидал внучку и главное — внука, которому 8 месяцев. Идет время — растут внуки, а мы стареем, дряхлеем, болеем! Грустно как-то стало жить. Неоткуда радости ждать, хотя бы мгновенной, редкой. Вот только внук растет хороший — одна радость.

Недавно прочел в одной информации, составленной (так в тексте. — В. Я.) в «Сиб. огнях». По ней выходит, что впервые напечатался В. Астафьев в «Сиб. огнях». Врут беззастенчиво, прохиндеи, забыл, видно, Никульков, как яростно выступал он против повести «Пастух и пастушка». В редакции идут постоянные замены. Недавно заменена почти вся редакция. Никульков оказался волевым командиром.

Более пяти лет я не хожу в писательскую организацию. Даже на перевыборы не появляюсь. Работаю и печатаюсь не меньше, чем раньше. Это главное для писателя. Ко мне приходят многие, и это значит, что кому-то я нужен. На старости лет ощущение такое необходимо.

За книгу — спасибо. Буду работать, все окажется нужным. Ваших книг у меня целая полка, и я радуюсь. Конечно, нет первых изданий, но Ермаков мне обещал их, когда начну работать.

Осенью поеду в Иркутск. Там буду добирать материалы для «Лит. наследства» т. 4, посвященного Н. М. Ядринцеву. Все, кто читал этот том, одобрительно отзываются о Ядринцеве — писателе и человеке. В томе будут десятка полтора воспоминаний о нем, впервые собранные, а некоторые впервые публикуемые. Издание этого тома буду рассматривать как крупнейшее свое достижение.

Мы с ФВ шлем Марии Семёновне и Вам большой привет и желаем здоровья.

Обнимаю.

Ваш Н. Яновский.

* * *

4 июля 1977 г.

 

Дорогой Николай Николаевич!

Получил Ваше письмо в больнице, угодил с сердечным приступом. Должен был лететь в Красноярск, там на реке Мане снимался фильм по «Перевалу», и быть мне было там необходимо с киношниками, да и на родине не бывал уже 3 года, а у нас тут шли дожди, потом жарко и жарко сделалось — дышать нечем. Я побежал за билетом, за тем-сем, и накануне вылета на пленум, в Москву, меня и взяло. Особенного ничего нет, возраст сказывается и наша «легкая» сидячая работа, а полежать дней 20—30 придется и в Сибирь раньше августа уже не попасть. А стосковался шибко. И надо бы там, на месте решать вопрос с переездом. Тяжело и думать об этом самом переезде, каково-то будет переезжать? Но ничего не сделаешь — необходимо. Здешний болотный климат совсем меня доконал.

Дела мои идут потихоньку. Скоро должна выйти в «Молодой гв<ардии>» новая книга. Вся новая! Я ее Вам пришлю сразу же. В 79 году изд-во «Худ. литература» собиралось сделать двухтомник, я говорил, чтоб за предисловием обратились к Вам. Не возражаете? Вам его будет написать нетрудно, поскольку есть у Вас статья обо мне. Так я решил про себя. Если это мешает Вашим планам, тогда дело другое. Но до 79-го, в 78-м должен выйти «Последний поклон», сдана в «Современник» <в> августе, подступил уже июль, а у меня еще не у шубы рукав, еще и новые главы не готовы и старые, и просмотренные дай бог сдать в сентябре.

Получился «Поклон» из двух частей листов на 30—32. Кончаю я его, «Поклон», уже с натугой, поднадоел. Тянет писать о войне, дозрел, видно. После поездки в Потьму, в леса и посещения мест боев желание это удвоилось, но я наметил себе года два передохнуть и заняться здоровьем, также после лечения поездию по стране и по свету белу. Хочу у друзей-фронтовиков дома побывать, исподволь готовиться к «своей войне». Многое уже придумал и передумал. Тянет написать еще одну пьесу, набрасываю «Затеси» на ходу. Без дел не бываю. Без дел не бываю, да суеты много, она мешает делу.

Поклон Фаине Васильевне. Обнимаю Вас —

Ваш Виктор Петрович.

* * *

10(11?).VII.1977 г.

 

Дорогой Виктор Петрович!

В нашем Союзе мне сообщили, что 18.VII Вы будете в Новосибирске на «неделе», но вот я получил Ваше письмо от 4.VII и в нем нет упоминания, что Вы скоро приедете, чему я был бы очень и очень рад. Что случилось? Вы раздумали или вообще не собирались? Ах, как нужны время от времени такие встречи! Жизнь, как известно, коротка, а близость с душевно родственными людьми еще более быстротечна. Одних теряешь неизвестно почему, других, потому что наступил их предел. Вот совсем недавно, 27 июня, умер Владимир Яковлевич Канторович, которого я любил и ценил последние 15—18 лет. Писать об этом в прошедшем времени дико и нелепо. Однако ничего не поделаешь: такова наша жизнь.

15—21 июня я был в Москве. Отвез своего «Шишкова» в изд-во «Художест. литература» и уже получил известие, что они собираются книгу включить в ближайший план, видимо, в план 1979 или 1980 года. Мне теперь все равно, ибо главное сделано: книгу, о которой мечтал, написал. Заново и полемически прочитан весь Шишков. Я рад, что это выпало на мою долю.

Что касается предисловия к Вашему двухтомнику, то тут я охотно соглашаюсь — пусть только определят объем предисловия и дадут мне состав двухтомника. Беда только в том, что в Москве частенько приглашают «своих», и непременно именитых…

У меня большая радость. IV том «Лит. наследства Сибири» Комитет разрешил издавать в двух книгах по 25 печ. листов каждая. Это значит, что произведения Н. М. Ядринцева-писателя впервые за последние сто без малого лет будут изданы в таком 50-листном объеме. Собрать все это и убедить людей, что мы имеем дело с подлинными духовными ценностями, и стоило немалых трудов. Если эти книги наконец выйдут (в 1979—1980 гг.), я буду по-настоящему счастлив.

Да-с, в Москве у меня растет внук, хороший восьмимесячный парень. И тоже радуюсь. В старости есть свои счастливые мгновения, их тоже не следует сбрасывать с нашего счета.

Ф. В. и я шлем Марии Семёновне, Вам и всем домашним Вашим дружеский привет.

Обнимаю.

Ваш Н. Яновский.

* * *

25.IX.1977.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Большое спасибо за книгу. Я ее получил вовремя, так как сел за монографический очерк под названием «Виктор Астафьев». «Советский писатель» заключил со мной договор на книгу объемом в 12 печ. листов. У меня теперь есть место, чтоб «разгуляться» и написать обо всем подробно и обстоятельно.

Разумеется, у меня будут вопросы и просьбы. Но я их сейчас излагать не буду. Сначала освоюсь в том материале, который известен и доступен.

Я рад, что именно мне после А. Н. Макарова выпала эта почетная роль монографиста. Вы помните, что я давно мечтал об этом. Монография о В. Астафьеве будет 34-ая монография о писателях-сибиряках (о других я, можно сказать, не писал). В этом году я закончил монографию о Вяч. Шишкове (18 п. л.). Неожиданно она оказалась полемической от начала до конца. По существу, это новое прочтение широко известного Шишкова. В изд-ве «Художественная лит-ра» к ней хорошо отнеслись (я работал по договору с ними) и обещают ее напечатать в 1980 году.

Но сейчас я буду сосредоточен только на Вас, и это меня чрезвычайно радует. Одно дело читать — другое вчитываться. В этих случаях обнаруживаешь такое количество неизведанных радостей и открытий, какие и не снились мне как читателю.

Марии Семёновне мой глубокий поклон, а Вас я обнимаю. Ваш Н. Яновский.

* * *

12.XII.1977 г.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Прежде всего поздравляю Вас и Марию Семёновну с наступающим Новым годом. Бог мой, еще один год канул в вечность! И в голову лезут разные банальности: не остановить бег времени, еще одним годом ближе к смерти и т. п. А ведь главное — как прожит этот год и что он с собою принес. Итоги и смысл должны терзать наши души…

Когда я пишу монографию о писателе (а я их написал более тридцати), невольно задаешься этими вопросами и для человека, о котором думаешь, и для себя. Это неизбежно, иначе ничего не получится: убедился на своем опыте.

В этом году я завершил монографию о Вяч. Шишкове (ее уже с 1979 года, как предполагали, перенесли на 1980) и, честное слово, исстрадался, увидев, убедившись, как, несмотря на его большой талант, все-таки не понимали современники и буквально каждое его новое произведение в печати встречалось в штыки. Некоторые его произведения до сих пор не включаются в соб. соч. как идейно несостоятельные, хотя ныне легко можно доказать, что он заглядывал дальше своих современников. Доказать легко, а пробить в печать эти произведения стоит немалых трудов. Сломать инерцию мышления не просто. А главное — все боятся: как бы чего не вышло! «Ватага» 50 лет не переиздавалась, «Дикольче» названо кулацким произведением, а «Шутейные рассказы» — пустые и устаревшие… Вот этим, переизданием забытых замечательных произведений Вяч. Шишкова я и занимаюсь в последнее время. Но в современных планах, увы, им места пока что не остается.

Вот уже несколько месяцев как я занят «Творчеством В. П. Астафьева» по договору с изд-вом «Сов. писатель» (оно отпустило мне 12 печ. листов). Так теперь наступило время, чтобы потерзать Вас вопросами.

Первый из них — биографический. Я, думается мне, должен знать больше того, что Вы написали в автобиографиях, мне доступных. Причем знать точно. Я составил «реестр» по годам (по Вашим источникам), и сразу возникли вопросы: отчество Вашего отца, годы его жизни, крестьянин ли он в момент, когда Вы родились? Год рождения Лидии Ильиничны (кстати, точно ли утонула весной 1932, т. к. по-другому Вашему источнику в 1931 г.?) и ее девическая фамилия. Неясно, когда и где Вы учились в начальной школе (пошел в первый класс). Примерно хотя бы месяцы беспризорничества, дата (в смысле месяц и год) поступления в детдом. Начал учиться в 4 или сразу в 5 классе? В 1940 г. оставил детдом? В 1940 поступил в ФЗО или в 1941? Из Игарки, где работал, поехали (трудно, голодно) в Красноярск? — Я не понял по Вашему рассказу об этом времени. Нельзя ли поподробней о пребывании на фронте? Лаконично: служба в звании, передвижения (на каких фронтах), ранения, обучался ли в 1942, где находился с 1945 (?) по день мобилизации в октябре 1945 г. 1946—1950 — здесь мне тоже недостает подробностей — и работа, и семейные события. Вы в «Чусов<ском> раб<очем>» уже с 1951 года стали внештатным корреспондентом, точно ли до 1955 года Вы работали в этой газете литсотрудником? Словом, мне необходимы более или менее (а лучше абсолютно) точные сведения о важных фактах Вашей биографии.

Но сразу хочу оговориться: если Вам это делать почему-либо неприятно и хлопотно, то все: у меня вопросов нет и, естественно, нет каких-либо личных недоумений. Я это пойму правильно, потому что Ваша биография в какой-то мере в Ваших книгах и в уже опубликованных автобиографиях.

Второй круг вопросов — творческих.

Корреспонденции и очерки в «Чусовском рабочем», в газетах «Молодая гвардия» и «Звезда» я прочитал почти все (за редким исключением), выделил в приложенном списке рассказы и чем-либо значительные очерки. Но я бы хотел знать реальную дату (в пределах года) их написания. Допустим, рассказы «Земляника», «Дерево без корней», «Тимкоуль» могли быть написаны в 1952 — ведь у меня всюду дата (год) публикации. Второй сборник «Огоньки» подписан в печать в январе 1955, следовательно, все рассказы в нем написаны не позднее 1953 и 1954 годов (ах, если <бы> здесь мне известна была последовательность, хотя я понимаю, что могло писаться и дописываться в разное время!). Вероятно, роман Вы начали писать в 1955, потому что тут сравнительно мало публикаций, как и во все последующие годы, до выхода романа в свет.

С 1951 по 1958 г. Вы как писатель находились, так сказать, в эмбриональном состоянии, и мне хочется проследить динамику роста именно в этот период. Не обижайтесь на это слово, поскольку оно для меня рабочее и обозначает начальный период Вашей работы. Для того чтобы что-то понять, надо его для начала расчленить, «разъять», как выражался Пушкин. С 1959 года, по-моему, начинается новый этап в Вашей творческой биографии. А как ее членить дальше и надо ли это делать, я еще не знаю. Напишу эту ответственную главу, тогда попробую решить и эту задачу.

Естественно, что и эта дата условна. Это для читателя, для общества Вы как писатель проявились в новом качестве именно в 1959 году. Для себя, внутренне, Вы созрели раньше — на опыте романа, на обдумывании «Перевала», «Стародуба». Это я буду тоже учитывать.

Итак, на первый раз (пугайтесь!) вопросов более чем достаточно.

Я не читал рассказов «Суд» и «Серёга». Нет ли случайно их вырезок?

Я прочитал «Беседы о жизни» («Молодая гв<ардия>», Пермь), 1965, 4/IV, № 42, «Читатели возражают писателю» (там же, 1965, 11/IV № 45), статью «Солдату все еще снится» в газ. «Звезда», 1965, 7 V № 106 и считаю это все чрезвычайно интересным и мне для работы нужным. Нет ли у Вас вырезок из этих газет?

И в том и в другом случае я не задержу их и быстро верну.

Честно говоря, мне хочется Вас повидать. И давно.

Но как это осуществить — не знаю. Зима, и в это время письменный стол с особенной настойчивостью требует к себе внимания и заботы… В конце концов, этим мы живем.

Ф. В. поздравляет Марию Семёновну и Вас с наступающим Новым годом и шлет самые добрые пожелания.

Будьте здоровы.

Обнимаю.

Ваш Н. Яновский

* * *

г. Новосибирск 24 декабря 1977 г.

 

Дорогие Фаина Васильевна!

Николай Николаевич!

Из пустынного северного уголка России, из сирой и убогой деревушки — Сиблы поклон Вам и новогодние поздравления! Здоровы будьте! И как прежде жизнедеятельны! Радости Вам в детях и внуках!

Я здесь отсиживаюсь после Москвы, в самые-то хляби, когда Ник. Ник-ч был в Малеевке и развивал критику, я сидел в Переделкино и сдавал «Последний поклон», да возился с кинокартиной по «Перевалу». Сдали то и другое, но так много отдал сил и нервов, что до се прийти в себя не могу. Объявил «перекур» года на два, но в городе нет покоя, вот и удрал сюда и здесь умудрился простыть — ломает всего, ну, авось, налажусь. Не впервой. Хочется во время «перекура» построиться в родном селе и переехать. Не знаю, как получится, надо ведь, кроме всего прочего, ломать и молчаливое сопротивление семьи, жены в особенности, ведь переезд нынче равен десяти пожарам, ее тоже понять можно. А что у Вас новенького?

Кланяюсь и обнимаю Вас — Ваш Виктор Петрович.

* * *

8.I.1978.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Я получил Ваше новогоднее послание. Спасибо! Так где же Вы? Я так и не понял, но все равно радуюсь, что Вы «оклемались» и собираетесь сделать длительный «перекур». В писательский «перекур» я, правда, не верю — в этом смысле он хуже каторжника со сроком, но желание превосходное да еще в родных местах! А зачем вам переезжать со всем имуществом? Заберите Марию Семёновну и живите в Сибири как в «загранкомандировке» и год, и два, и три, пока не призовет Вас «к священной жертве Аполлон». А Вы знаете, что наши желания совпали, и я мечтаю освободить себя на годик от обязательных программ, поездить по стране, с людьми хорошими поговорить, на солнышко посмотреть без дум о завтрашнем куске и подумать о чем-нибудь дорогом и заветном, не на бегу, не от случая к случаю, а так, чтоб душе и людям радость была. Задыхаюсь от недостатка обычных «радостей»…

Написал статью о «Матёре» В. Распутина. Но где ее печатать, не знаю. С «Сиб. огнями» у меня ладу до сих пор нет. С «Нашим современником» после истории со статьей о В. Шишкове тоже ничего не получается. Налегаю теперь на книги — в Барнауле «На переломе» (1978), в Новосибирске «Поиск» (1979), в Москве «Вяч. Шишков» (1980) [1]. Это более 40 п. л. Уже написано, сдано и на первом этапе одобрено. Что дальше будет, не знаю, но сделал я работу честно.

Сейчас вот — об этом я Вам уже «докладывал» — мечты о книге под названием «Виктор Астафьев». Что из этого получится — бог весть, но стараюсь. Посылал я Вам книжку, какие-то вопросы задавал, о чем-то просил — не знаю, получили ли, но, ей-богу, все это не носит характер обязательный. Начитался я всего «вокруг да около» — так что голова кругом идет, и не знаю, с чего и как начинать. Монографистов у Вас, оказывается, было много, и быть оригинальным мудрено.

Перечитываю Ваши письма ко мне и вижу: это уже наша история, и она не менее сложна и таинственна, чем, допустим, история жизни Ядринцева, которую я изучаю много лет. А как эту и ту историю передать максимально правдиво, ближе к правде — задача не из легких да по существу невыполнимая. О Ядринцеве мы попросту многого не знаем, о нас самих — разве возможна сегодня правда?! Вот А. Макаров в «закрытой» рецензии на «Кражу» пишет, что «автор как бы пересматривает вопрос о коллективизации». Почему «как бы», когда я, например, так и думал: пересматривает и хорошо делает! Помните, как Рясенцев [2] редактировал с целью вытравить это «как бы». Вот и напиши сейчас об этом — скажут: не пройдет, как мне уже сказали в Иркутске о статье, посвященной «Матёре» (я писал ее по заказу «Сибири»). И даже те, кто, читая с сочувствием, сказали: отлично, но непроходимо. Самое убийственное в этом: действует самоконтроль, самоцензура, отвратительное явление нашего времени. Оказывается, всем известно, о чем можно и о чем нельзя говорить и писать. Ну, я понимаю, есть какие-то табу в области политики, ну а в хозяйстве, в экономике, в философии, в социологии, в искусстве и литературе, в истории и проч. невозможны никакие табу, иначе не избежать застоя общественной мысли. Было время — мы такой застой пережили — неужели нашему поколению выпала доля пережить его дважды?

Новые главы из «Последнего поклона» в «Нашем современнике» еще не читал, но в газетах два (?) прочитал. Интересно, «для себя» Вы завершаете этот цикл или это завершение относительное, как и в 1968 году? Вы уже подготовили отдельное издание в новом варианте? По-моему, это надо сделать, придав повести о детстве и юности максимальную степень законченности. Мне кажется, что и из цикла «Затеси» пора уже сделать более или менее канонический текст, разделив их, если последует продолжение, на книги — часть первая, вторая и т. д., принцип формирования здесь может быть двоякий: социально-психологический, философский (группировать по глубинному сходству содержания), и хронологический — по датам написания. Лично я за хронологический, так как он будет характеризовать движение авторской мысли. Да и Вам будет логичней их формировать так, ибо «сходство» по содержанию вещь относительная, особенно в таких, казалось бы, «мелких» сиюминутных мгновениях жизни, запечатленных в «Затесях». Кроме того, они неравноценны по смыслу и равноправны в характеристике личности художника. По-моему, ранний «охотничий» цикл свободно входит в, так сказать, первую книгу «Затесей». Кстати, не пугайтесь академичности и ставьте дату даже под «мелким» (по объему) рассказом, это Вам же со временем сослужит хорошую службу (не придумал другого слова), а об исследователях не говорю — для них это первостатейная помощь.

Кстати, подумайте о книге с примерным названием «О литературе и о себе». Такую серию издает «Советская Россия». Судя по моей библиографии, у Вас много выступлений, рецензий и «разговоров» о себе, о литературе. Такие книги издал Ю. Бондарев, Ю. Нагибин [3], о Сергее Залыгине не говорю, ибо в этом жанре он работает систематически, а не от случая к случаю. Поверьте, что издание такой книги назрело, учитывая Ваш сегодняшний и, я надеюсь, непроходящий авторитет в литературе. К тому же такая книга поможет свести воедино Ваш взгляд и на жизнь, и на литературу непосредственно, так сказать, открытым текстом, не через образ.

Но довольно, я уже влез в недозволенную область непосредственных советов и рекомендаций. Потому останавливаюсь и желаю Вам осуществления задуманного «перекура», т. к. не сомневаюсь, он даст ощутимые плоды.

Марии Семёновне, Вашим детям и внукам наш общий поклон и добрые пожелания, а Вас я обнимаю и остаюсь

Ваш Н. Яновский

P. S. На Новый год приезжала дочь с сыном, пошедшим в первый класс, а в Москве растет внук, которому уже «перевалило» за один год. Идет времечко и машет нам рукой: адью, дескать, немного вам осталось!.. И болезни одолевают — вот грех-то! И никуда от этого не денешься.

Будьте здоровы!

Н. Я.

 

1. На переломе. Из литературного прошлого Барнаула. Статьи. — Барнаул: Алтайское книжное издательство, 1978. Поиск. Литературно-критические статьи. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1979. Вячеслав Шишков. Очерк творчества. — М.: Художественная литература, 1984.

2. Рясенцев Б. К. (1909—1999) — критик, театровед.

3. Нагибин Ю. М. (1920—1994) — прозаик, журналист, сценарист.

* * *

(отв. 18/I.78.)

 

Голубчик, Николай Николаевич!

Получил я и книжку и письмо Ваше с вопросами. Я тут все дела закончил, «Поклон» одолел и заболел. Опять простудился. Пробовал лечиться русской печью в деревне, еще хуже раскис на ней. Вернулся домой, подлечился и вот пишу Вам. Сознаюсь, мне сейчас неохота не только писать чего-либо, но даже от чернил, от запаха их и вида тошно — так я устал.

Поэтому бегло отвечаю Вам, совершенно сознавая <нрзб>, что Вам не обойтись, чтоб не побывать у меня.

Все вырезки есть. Книги тоже. Марья Семёновна изладила картотеку, и работа Ваша значительно облегчится и упростится, что ли, с помощью ее.

Кроме того, и это самое нужное — у меня целые папки, толстые папки писем, по «Поклону» и «Царь-рыбе», и такие есть размышления, рассказы, мудрствования, до которых и нам-то не додуматься.

Все это богатство пылится без уважения и толку, а Вам ведь 12 листов! (подумать страшно) надо чем-то заполнять. Кроме того, раз у меня время свободное, и я могу быть в Вашем распоряжении. Время это, что убьете на поездку, оправдано будет в работе, Вы ее скорее сделаете.

Теперь о сроках. Надо Вам ехать или числа с 20-го января (я с 15-го буду в Киеве на «круглом столе»), либо в начале февраля (в середине, если буду здоров, поеду в Караганду к братьям-фронтовикам), почти до конца марта собираюсь быть дома.

Еще Вы забываете такой струмент, как телефон. Женя Городецкий звонил мне. Слышно Новосибирск хорошо. Ну, а если уж Вы не сможете приехать, тогда, конечно, пошлю я Вам и книжки нужные, и вырезки. Только не пишите Вы о «Снегах» [1]. Говенная книга, самонадеянный мальчишка решил написать роман и накатал! Вопросов, которые бы меня ставили в «неловкое положение», нету, да и откуда им быть? На удивление даже самому себе, я прожил жизнь хоть и пеструю, но совершенно не запутанную. Тут все зависит от Бога, но ведь и в тюрягу попасть, и возле штрафной роты хаживать близко, и изувером мог быть в драках и за воровство, но сошло как-то. Только Богу это известно. Я вон смотрю, как иные люди умеют запутывать свою жизненку, аж выхода нет обратно, только петля — один выход. Меня, верно, спасли книги от пьянства и карт, а они-то больше всего и запутывают нашего брата <нрзб>. Хороший, кстати, «стимул» для молодого писателя! Сейчас вот сделалось много благополучных писателей и сразу осерилась литературщина совсем, а и была-то серой, а тут еще и завшивела — за весь прошлый год достойно Великой русской литературы одно лишь произведение — «Усвятские шлемоносцы» [2], если учесть, что членов, только членов союза уже свыше 10 тысяч!, то сердце замирает, ужас волосы шевелит — какое тут духовное обнищание! И кабы только духовное…

Вот видите, как нам необходимо поговорить! Если полетите на самолете — берите сквозной билет — утром вылетите из Новосибирска и в 5 вечера будете уже у нас чай пить. В Москве лишь переедете из Домодедово в Быково. К нам ходит три рейса, Яки-40, из Москвы до нас один час лету.

Зима у нас ныне стоит суровая, морозы грянули, и весь грипп сразу опятился в Аравию, Израиль и Англию. Мы их, сук, не хлебом, дак грибом!..

Забирайте с собой и Фаину Васильевну. Вот они с нашей наговорятся! А пока я Вас обнимаю и кланяюсь Ф. Вас-не.

Ваш — Виктор Петрович.

 

1. «Тают снега» (1958) — первый роман В. Астафьева.

2. «Усвятские шлемоносцы» (1977) — роман Е. Носова.

* * *

10.I.1978.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Только что отправил Вам письмо и тут же получил Ваше — с ответами на вопросы и с приглашением приехать. Что и говорить, я снялся бы сразу и завтра был бы у вас, но беда в том, что заболел чуть ли не с 30/XII и до сих пор не могу прийти в себя, хотя и крепился и перемогал. Думаю, что продлится это не более недельки, я окрепну и буду планировать поездку на первые числа февраля, а если удастся, то чуть-чуть ранее (тут я учитываю Ваше январь-февральское расписание). Полагаю, что недельку я у Вас побуду (Фаина Вас. охотно присоединяется — оставаться дома ей одной, разумеется, не хочется, да и мне будет покойней).

Конечно, это лучший для меня вариант, да и просто мне очень хочется Вас повидать, поговорить независимо от «монографических» задач, стоящих передо мной. На такого рода встречи я никогда не жалел времени. Дружеские чувства — это божий дар, а в моем возрасте это дар вдвойне, и когда я их в себе и на себе ощущаю — я счастлив. С этим я к вам и еду.

По телефону позвонить я Вам не смог сейчас же, т. к. пока не знаю Вашего телефона, но думаю, что это легко установить. Сейчас в этом нет острой необходимости, но перед тем, как поехать, я позвоню или сообщу телеграммой.

Болезнь немного выбила меня из рабочей колеи, но настроение у меня «боевое», потихоньку вооружаюсь теоретически, изучаю все вокруг да около. После монографии о Вяч. Шишкове делать это мне чрезвычайно интересно и радостно.

Для новосибирского изд-ва составил сборник статей на 18 печ. л. Туда включил и статью «Деятельное добро» [1] наряду со статьями «В. Шукшин и его роман “Любавины”», «Заботы и тревоги В. Распутина», «Заметки о повестях В. Тендрякова», «Роман Вяч. Шишкова “Ватага” и его критики» и некоторые другие — большинство статей новых. А вот статью «Георгий Гребенщиков в Сибири» забодали с порогу, ибо этот талантливый писатель-сибиряк эмигрировал в Америку еще в 1920 году. И забодали его сначала в «Сиб. огнях» — Коптелов и Никульков, и ходу ей в Новосибирске нет. Статью «Деятельное добро» я включаю, т. к. в ней отражена моя позиция по ряду теоретических вопросов, а монография, если бог даст мне ее написать, появится на свет не ранее 1981—1982 года (пролежит в издательстве не менее двух-трех лет).

Итак, до встречи. Я еще за январь черкну, если у меня что-то случится.

Ф. В. и я шлем Вам с Марией Семёновной сердечные дружеские приветы.

Обнимаю

Ваш Н. Яновский

 

1. Речь идет о книге Н. Яновского «Поиск». Статья «Деятельное добро» в книгу не вошла. См. также письмо Н. Яновского от 8.12.1978 г. в данной подборке. Статья о Вяч. Шишкове получила название «Гражданская война в изображении Вяч. Шишкова».

* * *

19.II.1978.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Четыре дня как мы дома. В Москве пробыли неделю и не знали отдыха: занимался день в библиотеке, потом бежал к внучатам, к этим хорошим, неутомимым малявкам. Как воюет Витя-малый? В сборе ли вся Ваша семья? Всем наш привет и поклон.

Посылаю только три книжки В. Курбатова [1]. Бегал в магазин — у нас уже нет в продаже, разошлась книга. Написал в Омск, может быть, у них еще есть. Помню, я покупал 10 экз., и не заметил, как они у меня разошлись.

Валентин Яковлевич пусть на меня не сердится. Книга после доработки все-таки стала лучше. А бесспорный талант его я отметил с первых же слов своей рецензии. Просто мы люди разных поколений и пишем по-разному. И хорошо, что по-разному. Мне ведь теперь не достичь такой легкости и красоты стиля, как у него и у некоторых других молодых критиков — в разных мы университетах учились.

В Москве меня ждали новости и приятные. Оказывается, книга «Воспоминаний о Вяч. Шишкове» включена в план 1979 года и ее будут сдавать в набор в июле-августе. Мы с Клавдией Михайловной отобрали около 50 фотографий, и Н. Х. Еселев, тоже исследователь творчества Вяч. Шишкова, взялся отнести их в издательство и поговорить с художником. Его воспоминания тоже включены в эту книгу.

Клавдии Михайловне я передал твой привет и рассказал о твоем отношении к Вяч. Шишкову. Будешь в Москве — заходи к ней, человек она добрый и приветливый, свято чтит память Вячеслава Яковлевича. Перед такими людьми я преклоняюсь.

И еще одна новость. В «Советской России» книжку Вяч. Шишкова «О литературе и о себе» [2] только по моей заявке, сделанной в декабре 1977 г., включили в план 1979 г., и я, приехав домой, не разгибаясь, готовил ее все эти четыре дня, вчера сдал на машинку (почти 7 печ. листов) и сегодня примусь за предисловие к ней под названием «Уроки Вяч. Шишкова».

Закончив работу с этой книгой, начну писать примечания к «Воспоминаниям» и до «Астафьева» доберусь не ранее, как в марте.

Для первой главы у меня теперь все есть, душа моя покойна и счастлива, «зарядку» я у тебя получил отличную. Эта встреча была ну просто необходима и для души и для дела, которое не выполнишь хорошо без любви.

Марии Семёновне и тебе Ф. В. шлет привет, да она, видимо, и сама будет писать.

Обнимаю

Твой Н. Яновский

 

1. Очевидно, книга В. Курбатова «Виктор Астафьев» (Новосибирск, Западно-Сибирское книжное изд-во, 1977, серия «Литературный портрет»).

2. Шишков В. Мой творческий опыт. — М.: Советская Россия, 1979.

* * *

9.III.1978.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Только что получил из Омска 10 экз. книги В. Курбатова и — посылаю. Я потихоньку влезаю в первую главу будущей книги, но именно потихоньку, потому что болел, составлял книгу Вяч. Шишкова, писал к ней предисловие.

До «Ватаги» еще не добрался, а «Любавины» не вышли. Как все это у меня появится, непременно пришлю.

Проболел почти две недели и все подзапустил. Вы не собирались еще в Барнаул? Поедешь, не проезжай мимо. Буду рад видеть тебя у нас.

Марии Семёновне, всему Вашему семейству от нас с Ф. В. большой привет.

Обнимаю

Твой Н. Яновский

* * *

13.III.1978.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Только что получил книгу «Любавины». Буду рад, если предисловие Вам понравится. Предлагал я его двум журналам — увы, не взяли. Видимо, не дорос до журнального уровня. Но ничего — это тоже 100 тыс.

Итак, покончив с «шишковскими» делами, засел за первую главу — кажется, что-то получается, хотя «мучила» она меня долго и я написал с десяток «зачинов». Теперь зачин есть и остальное будет складываться легче.

Вот не взял я у тебя «Последний осколок» [1] и жалею — по выпискам, которые сделал, приводить текст боюсь…

Как самочувствие, как Витя-маленький? Получил ли мои посылки? ЛНС, т. 3 ищу, как обещал, найду — непременно пришлю.

Марии Семёновне привет и поклон.

Обнимаю.

Твой Н. Яновский

 

1. Астафьев В. Последний осколок. Слово о боевом друге // Литературная газета. — 1974. — 8 мая. О фронтовом друге В. Астафьева В. Шадринове.

* * *

16.IV.1978.

Дорогой Виктор Петрович!

Не знаю, имеешь ли ты эту книгу истого сибиряка, погибшего в 1937 году. На всякий случай посылаю. Если будет время, прочти. Здесь впервые печатаются части, как они именовались у автора. Когда я забрал рукопись у жены М. Ошарова (1956) [1], — она теперь умерла, — повесть так и называлась «Звено могил». В 1964 г. Рясенцев окрестил ее «Бегут воды Комчу(? — В. Я.)», могилы, дескать. Очень мрачно, не под стать нашему оптимистическому времени. А третья часть «Сауд» погибла в следственных органах. Ходил я туда, просил, но они только руками развели: не ищите, все равно сожгли! Отдельным изданием «Звено могил» вышло под названием «Трудное счастье» — подлинное название отклонили все по тем же мотивам. Обрабатывали ее (в ней много было этнографизма) мы с Е. Ф. Ивановым [2] (он умер), здесь я оставил его одного, т. к. жена, бедствующая на маленькой пенсии — ей около 80-ти, — совсем получила бы гроши. Ох, как обирают наследников писателя на «законном основании» — уму непостижимо! Когда речь идет о соб<раниях> соч<инений> «классиков» наших — куда ни шло, что-то родственникам остается, а в массе наследники «неклассиков», жены, часто не имеющие профессии, держатся буквально на голодном пайке.

А пишу еще вот по какому поводу: мне нужен полный состав «Последнего поклона». Часть первую я знаю (со включением «Мальчика в белой рубахе»), и в каком порядке и как складывается часть вторая? Это я не записал в свое время и теперь гадаю. Написал книгу наполовину,
т. е. 140 стр. Что-то будет дальше! Марии Семёновне и всему семейству поклон от Ф. В. и меня.

Обнимаю. Твой Н. Яновский

1. Ошаров М. И. (1894—1937) — прозаик.

2. Иванов Е. Ф. (Филиппыч) (1895—1973) — прозаик, журналист.

* * *

20 июня 1978 г.

(отв. 13/X.78.)

 

Дорогой Николай Николаевич!

Я был в Крыму, намерзся там, намок и, не подлечившись, вернулся домой, а здесь льет — свету белого не видать и холодина тоже. Но собираемся в деревню на все лето, там хоть печка есть, дровами можно себя подсушить, да и малого погреть. Растет быстро, болтает все уже, дерется с бабой и дедом и тут же «любит» их, крепко обнимая.

Ошаров у меня есть, но Вам за книгу спасибо, у меня ведь сын и дочь собирают свои библиотеки. «Последний поклон» выйти должен в августе, была уже сверка. Как выйдет — немедленно пришлю.

В Крыму, под дождь и слякоть обдумывал я будущую книгу о войне. Получается трилогия — Первая часть — запасной полк: — «Чертова яма», вторая — фронт, плацдарм: — «Бездна», третья — доблестная, послевоенная жизнь: «Веселый солдат» — весь роман остается с прежним названием: — «Прокляты и убиты» [1].

Работа огромная, всю я ее уже вижу насквозь, остается лишь набраться сил, покончить с текучкой и мелочами, да и садиться, благословясь, за работу. Боюсь я этой работы, но уж никуда мне от нее не деваться. 1-й том собрания сочинений сдают в производство, но что-то Валя Курбатов прислал отчаянное письмо с воплем: «Предисловие не получилось!» У него это бывает, часто посещает его распространенное у русаков состояние, название которому — самоуничижение.

Дома пока все слава богу.

Я скребу «Затеси» и готовлюсь писать в деревне об А. Н. Макарове. Уже пора да, может, пьесу закончу до зимы, но больше буду думать и думать о будущем романе.

В сентябре поеду в родное село покупать избу, без нее мне в этой сырости романа не одолеть. Хоть на что, но надо ездить в Сибирь.

Поклон Фаине Васильевне.

Обнимаю —

Твой Виктор Петрович.

 

1. Роман «Прокляты и убиты» (1994), повесть «Веселый солдат» (1998).

* * *

14.X(?).1978.

 

Дорогой Виктор Петрович!

Получил я от тебя письмо давно, а ответить до сих пор не собрался. И не то что не собрался, а вопросы у меня накопились и хотел я их на тебя «вывалить», а потом — хорошо, что сразу не написал — одумался: и так много времени у тебя отобрал, да что это я к тебе с вопросами — надо исследованием заниматься. Вот и читал я твое письмо раза четыре — почитаю, почитаю и снова отложу: вопросы обуревали.

Так вот дошел я до последней главы, а потом прочитал все и решил: надо переписывать, тем более что «Сов. писатель» разрешил мне не торопиться. Сижу снова над первой главой, дописываю и переписываю. Конечно, дело теперь пойдет быстрее. Но все равно к последней главе ключа еще не подобрал.

Жажду получить «Последний поклон» в последней редакции — ведь я видел правленый текст и теперь ощущаю потребность в него заглянуть. Это уж от исследовательской страсти — знать все, если сие возможно.

Кроме всего прочего, в это лето у меня был аврал — готовил свою книгу объемом в 18 п. л. (на 1979 год) и очередной том «Лит. насл. Сибири» (Ядринцев). Это том в 50 п. л., и ты понимаешь, что значит такая рукопись. В этом же году подготовил рукопись «Воспоминаний о Вяч. Шишкове» (Сов. пис., 1979) и Вяч. Шишков о литературе и о себе (Сов. Россия, 1979). А это тоже около 25 п. л. А тут еще успел дважды поболеть…

А как я рад, что ты романом занят — это же отлично! А о Макарове непременно напишите. После его писем я иначе взглянул на него, на его работу и человеческие качества. Для меня он был талантливый критик несколько официозного направления (он умел смягчать грубую силу направления), теперь же он для меня фигура в нашей литературе трагическая… Словом, тема эта обширная и тут есть над чем подумать.

За Витю-малого рад — раз он хорошо растет и спуску дедушке и бабушке не дает. У меня внуку 11/Х исполнилось 2 года, но жаль, я его давно уже не видел.

Всему твоему семейству, а особенно Марии Семёновне наш с Ф. В. поклон и привет. Горячо желаем всем здоровья и бодрости духа.

Посылаю тебе книгу М. Азадовского [1], тоже вышла по моей инициативе. Книга, по-моему, хорошая. Сейчас читаю корректуру своей книги «На переломе» — о писателях Барнаула, а главное — о забытом Гребенщикове. В 1979 г. выйдет, бог даст.

По газетам знаю, где бывал ты, а как самочувствие — хорошо бы узнать. Не устал, работается ли? И прежде всего — как со здоровьем?

Обнимаю.

Твой Н. Яновский

1. Азадовский М. К. Статьи и письма. Неизданное и забытое. — Новосибирск: Западно-Сибирское книжное издательство, 1978. Книга вышла с предисловием Н. Яновского.

* * *

31 октября.

 

Дорогой Николай Николаевич! Сперва с праздником осени тебя и Фаину Васильевну! Он, этот праздник, единственно тем хорош, что хоть на время остановил эти разверзшиеся над нами хляби. Лихо, с мая! С мая почти без перерыва. Это ж надо довести до такого гнева всевышнего, он поливает, поливает, да градом, да бурей-ураганом, у меня до се в кабинете стекло выхлестнуто, а лесу повалило, а крышу посрывало!..

Сейчас подморозило и даже не верится, что, может быть, под ногами сухо, а над головой небо видно.

Я дважды был в Сибири. В Улан-Удэ, на секретариате и в <нрзб>, в сентябре в Овсянке 12 дней. Купил я себе домик в Овсянке, в родном переулке, против бабушкиного дома, чуть наискосок, рядом с домом брата дедушки, дяди Александра, жену которого и дом которого изобразил в «Поклоне» под видом несчастной Авдотьи. Дома у нас стоят бешено дорого, да что делать-то, чтобы роман написать, надо уединяться, прятаться, здесь уже работать невозможно, в городе, под окнами улица грохочет, в деревню стало невозможно попасть, дороги на Вологодчине рухнули, все размыто в грязь, реки уходят в зиму вышедшими из берегов. Сейчас Алёша, мой двоюродный братка, принимается делать маленький марафетный ремонт в избушке — (две комнаты, кухня, верандочка, двор) дом поставлен в 1965 году, ладен и крепок, мне на мой век хватит. Буду на лето уезжать, от телефонов и многолюдствия. Близость Москвы и Ленинграда, с одной стороны, благо, с другой…

Осенью мне удалось поработать. Дождь загнал в избу, в деревенскую. И хотя не было электричества (уронили столбы пьяным трактором), я писал много и как-то даже лихорадочно и сделал книгу об Александре Николаевиче [1] на 10 листов (половина листажа — его письма), но думаю, что и письма, и мои прибавления к ним убудут листов до пяти, уж больно все «не в кон», тому, что ждут от меня о покойнике и от него о самих себе и нашем дражайшем времени. А до этого написал пьесу и, кажется, на этот раз — путную. А «Черемуху», переработанную много, напечатали в 8-м номере журнала «Театр» и еще четыре новых коротких рассказа напечатал «Новый мир» в № 10 [2].

Есть уже верстка первого тома собрания сочинений. Вчера я состряпал второй и сегодня отослал в издательство. Завтра уберусь в деревню, добивать воспоминания об А. Н., которые встанут главным куском в книгу публицистики, и всю эту самую публицистику пересмотрю, разобью на части. Много чего накопилось. Жизнь-то идет, там квакнешь, там лепетнешь чего-то, о ком-то или о чем-то черкаешь, а в кучу собралось — гляди-ко времяотражение своеобразное, часто нечаянное. Опасен все же наш брат-писака, хочет не хочет, а если думает и работает, выдает «с головой» и себя, и свою действительность, о которой можно сказать фразой героя моей новой пьесы: «Она (действительность) его за муки полюбила, а он ее за жопу укусил»…

Берут пьесу-то в Москве, Ленинграде, у нас. Такое барахло кажется по подмосткам, что и я сделался «рыбой». Но более нет у меня никаких «отвлекающих» замыслов, все вытесняет роман. Лишь «Затеси» искрят в башке. И вот, когда я расчишу все это впереду, что и засяду плотно за роман. Я уже его «вижу» почти наскрозь, т. е. основную магистраль вижу, а по обочинам еще будто местами и впереди не все видно, но это дело времени и работы.

Да! Уже твердо знаю, что дали за «Рыбу» Гос. премию. Все радуются вокруг, а я в каком-то смущении внутреннем. Во-первых, все же, как ни крути, это покупка, во-вторых, перенесли Женю Носова на год, а он болен да, повращавшись среди секретарей, людей в большинстве своем самовлюбленных, проговоривших себя вещать в качестве лит. вождей «вечные» истины и жрать дармовую водку на разного рода «мероприятиях», боюсь, болезненно воспримет свое «ущимление», а мне не привыкать, я бы плюнул и растер. Кабы этот пустяк не испортил наших добрых, дружеских отношений.

Беда! Беда! И не знаешь, откуда и придет. Ну, что делать. Если нарушит это наши отношения, значит, они непрочные были…

За книгу Азадовского спасибо. И не забудьте потом вкупе с какой-либо другой прислать мне «Тают снега» — это единственный у меня экземпляр, ладно?

Домашние мои все Вам кланяются. Маленькому Витьку позавчера исполнилось 2,5 года, он уже говорит: «Я с дедой полечу в Сибиль на самолетике». Хороший, быстро развивающийся малышок, но временами бывает истеричен, видимо, сказываются ведра лекарств, влитые в него в раннем детстве.

Ну, обнимаю, целую Вас.

Ваш Виктор П.

 

1. «Зрячий посох» (опубликовано в 1988 г.).

2. «Черемуха». Драма в 2-х актах // Театр. — 1978. — № 8. Четыре коротких рассказа (Падение листа. Жизнь Трезора. Гемофилия. Древнее, вечное) // Новый мир. — 1978. — № 10.

* * *

8.XII.1978.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Не ответил тебе сразу на интереснейшее письмо и пожалел, потому что после ноября заболел и тут же «грянули» запущенные дела. Главное из них — сдача в набор IV тома «Лит. наследства Сибири». И по объему это много, и комментарий убийственный, т. к. речь идет о столетней давности. Нужны и знания и интуиция. У меня вспухла и дрожит голова. И закончил я эту работу лишь вчера, предстоит одна-две встречи с редактором, и том пойдет в набор. Конечно, не избежать разговора с гл. редактором (а он у нас бдит), но это будет касаться только одного вопроса — областничества и с чем его сегодня едят. В этом вопросе определенной договоренности у историков нет, потому мне легче говорить то, что хочу.

Меня очень обрадовало, что ты закончил воспоминания о А. Н. Макарове — с нетерпением буду ждать публикации, равно и того объединения статей, рецензий и интервью по литературе и искусству. По письмам А. Н. к тебе я убедился, что возникшая дружба его существенно поколебала, точнее, заставила подумать о многом том, о чем раньше он был уверен неколебимо. Это касалось по преимуществу общественных проблем и вопросов. А его тонкое эстетическое чутье, его знания литературы сразу заставят подумать о системе взглядов, «выстроенных» во времени, к тому же оно (объединение) имеет свойство самообогащаться. Статья, заметка порознь не то, что вместе, они дополняют друг друга. Потому я очень хочу видеть и читать эту твою книгу.

А где «Последний поклон» весь вместе? Книга разве не в этом году выходит?

Будучи нынче в Пицунде, я закончил «разговор» о «Царь-рыбе», но завершить работу так и не сумел — все лежит в самом первозданном виде. Зато завершил первые четыре главы, а самая первая — «Начало» принята «Сиб. огнями» и сдана в набор для № 3 за 1979 год. Они ждут от меня и главу о «Царь-рыбе». Черт с ними! Дам, в конце концов, в «Сиб. огни» — это не вотчина Никульковых.

А моя статья о «Прощании с Матёрой», побывав в четырех органах печати, обрела наконец сторонников в журнале «Север» — в № 2 за 1979 г. В ее общественной части они опасаются цензуры, но хорошо то, что в корректуре все «огнеопасное» сохранили. (Да и ничего крамольного в статье нет — я пользовался сведениями из печати, только эмоционально их окрасил.) В Иркутске (товарищи из альманаха «Сибирь» — по их заданию я писал статью) сразу побежали со статьей в Обком, и он им «порекомендовал» не печатать, а гл. редактор альманаха не постеснялся мне об этом сообщить. В «Севере» поступили правильно: сами не стали выступать в роли цензоров и за помощью ни к кому не побежали.

В Евг. Носова я верю. Не будет же он поступать как В. Сапожников. А если будет, то знать об этом непереносимо больно.

А награде Вашей я рад — ты ее заслужил, а раз осознаешь — все-таки это покупка — то, значит, все нормально: как и прежде, «служить» будешь народу, людям честным и честно.

В свою книгу (на 1979 г.) я включил статью «Деятельное добро» в старой редакции. Теперь в ней много нового, и я ее исключил. И по договору не положено новое, в монографию предназначенное, печатать, потому заменил другими статьями.

Твои книги, которые я брал на время, освободились, но я как-то не рискую посылать их почтой. Но ты должен быть уверен, что я все, в том числе первые публикации, рецензии, непременно верну. Может, с оказией, может, на денек-два из Москвы заверну…

Марии Семёновне, всему семейству твоему поклон и привет.

Обнимаю.

Твой Н. Яновский

 

* * *

28.XII.1978.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Посылаю тебе небольшую книжицу, вышедшую в Барнауле и о барнаульских писателях [1]. Четыре года пролежала-провалялась она в издательствах, планировалась на 1977, 1978, 1979 годы поочередно, и вдруг выскочила в 1978 году. Чудеса да и только!

Переплет, конечно, никуда, а бумага хорошая. Очевидно, потому, что книга издана к 250-летию Барнаула. Для тебя в ней есть знакомые лица. Но некоторых я «восстановил» буквально по рукописям (предварительно их опубликовав). А о Г. Д. Гребенщикове впервые у нас с такой подробностью. 12 лет я собирал материалы (затеял для этой цели переписку с людьми из Франции, так и с людьми из США, в том числе и с самим Г. Д. и его женой, пока они были живы), 4 года очерк никто не печатал, хотя я его не раз предлагал сибирским органам печати, его год «изучали» в Комитете по делам печати. Считали, что я напрасно трудился, и вот — очерк увидел свет, и ты представляешь мою радость.

Конечно, Гребенщиков — не Бунин, не классик! Но все равно это наша культура, русская от основания, и от нее мы отказываться не будем.

Я ограничился только Сибирью, потому что, несмотря на усилия, не мог исчерпывающе собрать произведения Гребенщикова зарубежного периода, хотя они в шестидесятых годах дважды их высылали — и ничего не дошло… А в наших библиотеках всего, конечно, нет — никто не собирал специально всю эмигрантскую литературу.

Словом, с удовольствием посылаю тебе эту книгу.

Обнимаю

Твой Н. Яновский

1. «На переломе».

* * *

(На открытке, без даты.)

 

Дорогие Фаина Васильевна!

Николай Николаевич!

С Новым годом! Здоровья! Покоя! Работы по сердцу!

«Поклон» вышел в «Современнике», но я его еще не видел. Весь пойдет в бибколлектор. Я постараюсь достать и прислать. Женя Носов написал мне письмо, успокоил. Все в порядке. Премию ему дадут в будущем году, об этом мне написали аж из Америки! А о Макарове надо Вам почитать в рукописи. Боюсь, что вещь эта не пройдет, а пройдет, так вся ощипанная.

Заезжайте! Зиму, кроме второй половины января и начала февраля (буду в Переделкино), я собираюсь сидеть дома, заработать право ехать на все лето в Сибирь отдыхать. Дома все живы-здоровы. Кроме деда — Петра Павловича.

Все Вам кланяются, а я обнимаю и целую.

Ваш — Виктор Петрович.

 

* * *

16.I.1979.

Новосибирск

 

Дорогой Виктор Петрович!

Открытку получил — спасибо за добрые пожелания. И успокоили вы меня, сообщив о хорошем письме Евг. Носова. А то, что его произведения отметят премией, и я нисколько не сомневался.

Теперь два слова о делах, для меня неотложных.

«Советский писатель» я попросил изменить срок представления рукописи до 1/IV.79 г. Эту зиму я часто болел и был занят сдачей очередного тома «Лит. наследства», работы весьма трудоемкой.

Главу о «Последнем поклоне» я отложил, т. к. почувствовал, мне ее, повесть, надо видеть всю целиком и в окончательном на сегодня варианте (я же хорошо помню твои дополнения и изменения в рукописи).

Читая письма А. Н. Макарова, я немало выписал. Но ведь это одна сторона дела, другая ты сам в твоих отношениях с А. Н., поэтому, если есть пока лишний экз. рукописи, пришли, пожалуйста, и — всю, не только то, что связано с А. Н. Макаровым. Даже твой отбор выступлений по литературе чрезвычайно важен для монографиста. Выбраться к тебе был бы необыкновенно рад, но книгу-то дописать за эти два с половиной месяца надо обязательно. Написана она по существу вся, опоры ее выработаны, но надо еще раз пройтись по всему тексту и немало дополнить, как мне теперь, после перерыва, представляется.

Я слышал, что ты недавно интересно выступал на радио. Я об этом не знал, иначе непременно послушал бы. У тебя нет записи этого выступления?

Вот сколько у меня просьб и дополнительной мороки. Не связывайтесь с монографистами — надоедливый народ.

Рукопись книги я верну незамедлительно, когда прочту — ну максимум недельки на две. Но если не получится, ничего не поделаешь, тогда сообщи ее содержание (по названиям — ведь многие, если не все, твои выступления по литературе у меня есть).

Ну вот, кажется, и все.

Первая глава монографии «Начало» уже набрана в «Сиб. огнях», вчера я подписал корректуру. Набрана для № 3 [1], но вряд ли в третий номер попадет, как мне уже сообщили. Могу прислать рукопись и раньше. Но я хотел послать сразу всю книгу, как только ее закончу (теперь только в апреле).

А летом по дороге в свои края, может, к нам с Марией Семёновной заглянете? Летом, кстати, я никуда ныне не собираюсь. И такая встреча для нас была бы очень и очень желанной!

Марии Семёновне и всему твоему семейству от нас с Ф. В. пожелания здоровья и большой привет.

Как здоровье Петра Павловича?

Обнимаю

Твой Н. Яновский

 

1. Яновский Н. Начало. О раннем периоде жизни и творчества В. Астафьева // Сибирские огни. — 1979. — № 3.

 

100-летие «Сибирских огней»