Драма в четырех действиях, восьми картинах
Файл: Иконка пакета 08_zazubrin_p.zip (88.59 КБ)

Драма в четырех действиях, восьми картинах1

 

Действующие лица:2

Е в л а д о в Михаил Михайлович, академик, 70 лет.

Е в л а д о в а Татьяна Фоминична, его жена, 60 лет.

Д у н я, домработница Евладовых.

З а р я н с к и й Александр Константинович, профессор, 60 лет.

Р ы м а р е в Дмитрий Владимирович, профессор, 45 лет.

Р ы м а р е в Илюша, его сын, 14 лет.

А к и м о в н а, домработница Рымарева, пожилая женщина.

Ч е р н ы х Иннокентий Николаевич, директор института, 35 лет.

Г а р т ш т е й н Лев Львович, профессор, 45 лет.

В о л г у н ц е в а Валентина Алексеевна, научная сотрудница, 35 лет.

Б е л о в а Софья Семеновна, научная сотрудница, 30 лет.

П л и г и н Евтихий Аристархович, профессор, 65 лет.

Ш е л е п о в Алексей Александрович, профессор, 35 лет.

В о л к о в, научный сотрудник, 22 лет.

К р а с н о в, научный сотрудник, 35 лет.

П о д ч а с о в Матвей Иванович, служитель, 55 лет.

Ф е л ь д ш е р, 60 лет.

Ж у р н а л и с т к а, 25 лет.

Ж е н щ и н а - в р а ч из провинции, ее сестра, 30 лет.

Ж е н щ и н а, их мать, моложавая, 48 лет.

С т а р и к р а б о ч и й.

М о л о д о й р а б о ч и й.

Р а б о т н и ц а средних лет.

С о т р у д н и к и, б о л ь н ы е, г о с т и.

Действие первое

Картина первая

Лаборатория Рымарева. Стол с колбами, мензурками, пробирками. Табуретки. Кран водопровода и раковина. Лестница и кабинет, где небольшой стол с книгами и бумагами, жесткое кресло, телефон. Стены и мебель белые. Р ы м а р е в в кабинете пишет. П о д ч а с о в поднимается к нему с клеткой.

П о д ч а с о в. Дмитрий Владимирович, кролик в № 17 околел.

Р ы м а р е в (кладет перо, разглядывает кролика). Еще неудача, еще сомненье…

П о д ч а с о в. Вскрывать сами будете или профессор Шелепов?

Р ы м а р е в. Непременно сам и немедленно. Неудач у нас с тобой, Матвей Иванович, накопилось столько, что они перестают меня огорчать и даже, наоборот, начинают радовать.

П о д ч а с о в. Известно — не быть бы счастью, да помогло несчастье. Народная диаматика3.

Р ы м а р е в. А ты что же, Матвей Иванович, диаматикой этой все в кружке занимаешься?

П о д ч а с о в. И в кружке, и специально для научных разговоров хожу в пивную. Знаете, достопримечательная такая около нашего института? Другой раз взойдешь и не знаешь, куда сесть, кругом одни профессора и доценты.

Р ы м а р е в. Знаю я эту пивную.

П о д ч а с о в. Обыкновенно выберешь какого-нибудь заслуженного деятеля науки и сейчас к нему. Заслуженные, они как-то ласковее к человеку. Дозвольте, мол, присесть за ваш столик. Требуешь бутылочку, смачиваешь голос, встаешь в позицию и начинаешь. (Декламирует.) Граждане, мне ужасно нравится такая картина. Представьте себе Галилейское озеро. Иисус Христос со своими учениками ловит рыбу. Рыбы, конечно4, нет. Тогда Христос говорит ученикам — Господа…

Р ы м а р е в. Дальше?

П о д ч а с о в. Дальше оглушительный аплодисмент и каждый меня тащит к себе и на свой счет угощает пивом. Ученые, они любят про божественное. Особенно есть у меня друг профессор, № 49 по улице Максима Горького…

Р ы м а р е в (смеется). Насчет рыбы ты это умно… Рыбы, конечно5, нет… Две реки текут рядом: в одной — рыба, сетей нет, в другой — сети, рыбы нет.

П о д ч а с о в. Вы это касательно науки и жизни закидываете?

Р ы м а р е в. Именно о них речь.

П о д ч а с о в. Ученые, они все рыбу ловят в одной реке.

Р ы м а р е в. Неплохо сказано. Ты Сталина читал?

П о д ч а с о в. Больше прислушивался по радио.

Р ы м а р е в. «Теория есть опыт, взятый в его общем виде». Не все это знают, потому и думают, что мы науку высасываем из пальца… Матвей Иванович, разве мы с тобой мало работаем? Навалим до потолка собак — чего-нибудь с ноготь (показывает) узнаем, навалим ворох (показывает) кроликов, кошек и еще на волос продвинемся вперед. Животное режется на пятнадцать тысяч срезов. Моя лаборатория делает их три миллиона в год. Три миллиона срезов, ведь это метрострой6. (Горько.) А говорят, Рымарев болтун.

П о д ч а с о в. Во всяком гении на 95 % потения и на 5 % гения.

Р ы м а р е в. Уважаю тебя, Матвей Иванович. Мы тебя учили, но и сами у тебя учились. Ты не спутал ни одного животного из тысяч за столько лет. Наш успех во многом от твоих умелых рук.

П о д ч а с о в. Очень вами доволен, Дмитрий Владимирович.

Р ы м а р е в. Люблю тружеников, ненавижу магов, прорицателей с дугообразными бровями и высоким челом. Настоящий ученый — это горб грузчика, сорок потов и злоба такая, точно стая волков воет и щелкает зубами.

П о д ч а с о в. Ночь другой раз просидишь над животным и, верные ваши слова, готов самую эту неповинную тварь зубами разорвать, с опытом если неудача.

Р ы м а р е в. Не кажется ли тебе, Матвей Иванович, что нам пора от неповинных тварей перейти к повинным? Ты понимаешь, какое положение — лечить мы обязаны, отвечать должны, а спросить не имеем права. Опыт есть вопрос, обращенный к природе7. Человек — та же природа, но можем ли мы и ее обеспокоить вопросом?

П о д ч а с о в. Мое мнение — вполне даже можем. Сколько народу зазря пропадает в больницах.

Р ы м а р е в. Ну, готовь кролика.

Подчасов спускается вниз, ставит клетку на пол.

За всю историю медицины нашелся только один ученый, Аноним из Пфальца, который тайно прививал здоровым людям болезни и наблюдал их ход, как на животных. Аноним из Пфальца своими современниками был проклят, и законно, однако он оказал немалые услуги науке. (Пауза.) Но ведь мы не можем последовать его примеру.

П о д ч а с о в. Нам анонимности ни к чему. (Выходит и возвращается с небольшим столиком.) Директор идет.

Входит Ч е р н ы х.

Ч е р н ы х. Профессор Рымарев у себя?

П о д ч а с о в. Так точно, в кабинете.

Ч е р н ы х (идя навстречу спускающемуся Рымареву). Ты что это, Дмитрий, ночевать собрался в лаборатории? В институте давно ни души. (Рукопожатие.) Вчера ты своим докладом наделал шуму. Очень обижаются на твое неуважение к родителям. Некоторые готовы объявить тебя врагом науки.

Подчасов кладет инструменты и кролика на стол.

Р ы м а р е в. Старая история. Сначала кричат — нелепо, невозможно, жулик. Гальвани называли лягушачьим танцмейстером, Франклина — плутом, Эдисона — чревовещателем.8 Потом начнут воровать, подражать и, наконец, изрекут — ничего нового. Предвижу всю мышиную возню Плигиных, Зарянских, Гартштейнов вокруг моих работ и реорганизации нашего института и заранее плюю на всех.

Ч е р н ы х. Мало быть ученым, надо быть и политиком. Смотри, Дмитрий, снимут тебе голову не большой горой, а соломинкой.

Р ы м а р е в. Ты знаешь что-нибудь серьезное?

Ч е р н ы х. Старая история, как ты говоришь, и пока ничего особенного9.

Р ы м а р е в. Иннокентий, ты у нас и политик, и директор, и ученый, тебе и карты в руки. А меня уволь.

П о д ч а с о в. Дмитрий Владимирович, кролик готов.

Р ы м а р е в (подходит к столику). Ты вот говоришь, меня обвиняют в неуважении к родителям. Мы, например, долго жили по старому канону и высоко ценили блистательные традиции Эвклида — Ньютона, давшие нам возможность столетия мыслить точно. Однако теперь канон Эвклида — Ньютона уступает место новому… Иннокентий, представь себе рыбака, выходящего в море со старыми лоциями, составленными, скажем, Вирховым, Пастером10 и другими не менее славными умами. Первый удар подводной скалы в дно утлого суденышка, именуемого медициной, наводит нас на мысль о нашем неумении. Второй, третий удары и ветер совсем не с той стороны, с какой бы ему полагалось, вызывают у нас некоторое беспокойство. Неожиданный шторм и отсутствие рыбы наполняют страхом сердца даже у отважных ловцов. Дрожал и я, вслушиваясь и вглядываясь в темь стихии. Страшно было, что многое, обусловленное правилами старого канона, не выходило, получалось все не так, боком или совсем вверх дном. Наконец, превозмогая свою глухоту, я начал улавливать в каждом ударе, в каждой неудаче какую-то новую закономерность. Мы плавали по канону, а жизнь копила исключения из него, и исключений этих накопилось в конце концов столько, что они обратились в правила. Мы ныне являемся свидетелями того, как исключения из старого канона, обратившись в правила, начинают складываться в новый канон. Мне хочется дожить до того времени, когда мы сможем оглянуться назад и сказать, что старый канон был просто провинциализмом, ограниченностью. (Склоняется над кроликом.)

Занавес.

Картина вторая

Кабинет директора института Черных. Кожаная мебель, письменный стол.

На сцене никого. Входят З а р я н с к и й с Б е л о в о й.

З а р я н с к и й. Медицина, Софья Семеновна, она вроде строгой генеральши — никаких «никак нет» и «не могу знать» терпеть не может. Хоть и не сумеешь вылечить, а лечи. Хоть и не знаешь, а должен говорить «знаю». (Оглядывается.) Никого еще нет. Ну, мы не гордые, обождем.

Садятся.

До войны был у меня случай. Приходит ко мне богатый татарин и спрашивает, могу ли я определить, действительно ли его сын есть его, а не приблудный. Я натурально отвечаю — могу. (Смеется.) Предупреждаю только, что исследование будет стоить дорого. Приезжаю к нему с микроскопом, ставлю его на стол, колю мальчику в палец, беру мазок и говорю — смотри. Татарин смотрит. Запомни. Тыкаю и его в палец, смотри. Смотрит. Ну, спрашиваю, как? Он мне блаженно, с улыбкой во всю рожу: «Сапсем адинаковый кровь». Благодари Бога, твой сын. Получил должное, выхожу, а в передней стоит его супруга, бледная как смерть, и сует мне дрожащей рукой пятисотку. Я хрустнул бумажкой и погрозил татарке пальцем: «Смотри, голубушка, в другой раз. Мне в трубочку все видно». Хо-хо-хо! Medicina ars divina.11

Входит Г а р т ш т е й н.

Г а р т ш т е й н (жмет руку Зарянскому). Все газеты сегодня пишут о вас. Признаю — заслуженно. Вы сделали операцию, действительно, редкой красоты. Поздравляю от всего сердца.

З а р я н с к и й (кланяется). Тронут.

Входит П л и г и н.

П л и г и н (целует руку у Беловой). Рад приветствовать в вашем лице интереснейшую женщину и человека призванного объединить в институте все здравомыслящие элементы.

Б е л о в а. Вы очень любезны, Евтихий Аристархович.

П л и г и н (обращаясь ко всем). Вы, конечно, слышали, граждане, нелепую новость — наш институт реорганизуется в Институт здорового человека12. Каждому дается совершенно невыполнимый план работы.

Г а р т ш т е й н (иронически). Мы, по-видимому, должны будем в первую свою пятилетку ликвидировать все эпидемические болезни, во вторую — все социальные… Рымарев, говорят, уже обещал наркому в ближайший год или два уничтожить чуть ли не чуму.

Общий смех.

П л и г и н. В новом институте профессор Рымарев — первая скрипка. Невероятно, граждане. Нарком введен в заблуждение. Софья Семеновна, мы просим вас через вашего мужа…

З а р я н с к и й (громко вступает в разговор, заглушая конец фразы Плигина). Институт здорового человека. Не напоминает ли вам сие пышное название покойных институтов красоты? (Возмущенно.) Раньше такие заведения хоть помещались в простых цирульнях и всей наукой там заправлял куафер Жан…

Г а р т ш т е й н. Человек с дерзостью дикаря зачеркивает столетия кропотливого труда ученых и говорит, что лечим мы неправильно, что так лечить вообще не надо, а как надо, он и сам не знает.

З а р я н с к и й. В конце концов, институтом больше, институтом меньше. В Москве институтов теперь как церквей в старое время. Важнее, вы правильно заметили, Лев Львович, дерзость Рымарева. Нельзя озорничать в науке.13

П л и г и н. Рымарев поозорует и утихнет, а институт останется на посмешище всей Европы.

З а р я н с к и й. Если бы нам удалось склонить на нашу сторону академика Евладова...

П л и г и н. Михаил Михайлович Евладов чересчур своенравен и может высказаться самым неожиданным образом.

З а р я н с к и й. Все-таки попробовать не мешает. Софья Семеновна, а вы ничего не можете сделать?

Б е л о в а. Меня сейчас об этом просил уже Евтихий Аристархович. Неужели вы не знаете, что мой благоверный профессор Белов влюблен в Рымарева? (Передразнивает.) «Рымарев — наша надежда».

Г а р т ш т е й н. Граждане, разрешите протестовать против таких методов борьбы. Мы должны совершенно открыто, честно и научно доказать несостоятельность Рымарева.

З а р я н с к и й. Борьба есть расчет, следовательно, все средства…

Г а р т ш т е й н. Борьба должна вестись только достойными средствами и… очень осторожно. У нас относятся с недоверием к критике нового или мнимо нового. Наоборот, крикун, ругающий старое, может создать себе имя новатора, и тогда всякое разумное сопротивление ему будет принято чуть ли не за вредительство. Вам тогда, Александр Константинович, конечно, вспомнят и вашу склонность к частной практике, и…

З а р я н с к и й. Не отрекусь, ибо признаю только один раздражитель (жест пальцами обеих рук) — пети-мети, и притом в исключительно больших дозах.

Г а р т ш т е й н. Не клевещите на себя, Александр Константинович. Ваше искусство врача и совершенно самоотверженная работа у постели больного известны всем.

Зарянский кланяется.

Рымарева называют уже новатором, следовательно, его противников могут заподозрить…

П л и г и н (напыщенно). Свои основные положения он заимствовал из моих ранних работ. Я тридцать лет тому назад писал то же, что он утверждает только теперь.

Г а р т ш т е й н. Мы должны требовать обследования института комиссией советского контроля.

З а р я н с к и й. Очень верный ход.

П л и г и н. Здравомыслящие должны немедленно…

Г а р т ш т е й н. Вы думаете, мы их найдем в достаточном числе?

П л и г и н. Здравомыслящих найдется немало… Профессор Плигин (показывает пальцем себе на грудь), профессор Зарянский…

З а р я н с к и й. Мне надо держаться в стороне. (Горько.) Я грязен — бегал от большевиков. Я корыстолюбив — у меня частная практика.

П л и г и н. Пустое. Профессор Гартштейн...

З а р я н с к и й. Гартштейн, вот это боец — честен, бескорыстен, учен.

Г а р т ш т е й н. Вы преувеличиваете, Александр Константинович. Все мы люди.

З а р я н с к и й. Не скромничайте, Лев Львович.

Входит Е в л а д о в.

Е в л а д о в (быстро входя). Здравствуйте, господа.

П л и г и н. Михаил Михайлович, мы все просим вас присоединиться к нам и протестовать…

З а р я н с к и й. Михаил Михайлович, встаньте на защиту свободного человеческого духа. Товарищ Черных, наш директор, хочет навязать каждому ученому какие-то фантастические планы работы.

П л и г и н (иронически). Наука и план. Гений и поправки товарища Черных.

З а р я н с к и й. Захворала сама медицина. Болезнь модная — гигантомания. Наш институт хотят раздуть до необычайных размеров. Все это делается, конечно, только для одного Рымарева.

Е в л а д о в. Для Рымарева?.. Впрочем, Рымарев мой лучший ученик.

П л и г и н (шепотом, Зарянскому). Я говорил, говорил…

Г а р т ш т е й н. Рымарев был вашим учеником. Десять лет он работает самостоятельно, и его работы не совсем похожи на ваши.

Е в л а д о в. Учитель и ученик — история сложная.

Г а р т ш т е й н. Рымареву стали слишком много доверять. Наш долг — вовремя предупредить кого следует.

П л и г и н. Михаил Михайлович, ведь правительство с нас с вами спросит. Мы, скажут, вам построили, а вы давайте нам всякие новые методы.

Е в л а д о в. Что случилось, господа?

З а р я н с к и й. У нас начинают думать, что успехи науки прямо пропорциональны количеству предоставленной ей жилплощади, перестают видеть границу между строительством научного института и простой электростанции. Сегодня построили — и сегодня дали свет. Сегодня новое здание института — и сегодня чудеса в науке.

Е в л а д о в. Ну-с?

З а р я н с к и й. Позор неизбежного провала этой затеи падает и на нас, и на вас, если вы не вмешаетесь.

П л и г и н. Они хотят подвергнуть эксперименту че-ло-ве-ка. Михаил Михайлович…

Е в л а д о в. Я ничего не хочу знать, кроме своей лаборатории. У меня осталось слишком мало времени.

Все пожимают плечами.

Должен вас поставить в известность, господа, что моя болезнь, по-видимому, серьезнее, чем можно было предполагать. Необходима операция.

З а р я н с к и й. Вы поедете оперироваться в Берлин?

Е в л а д о в. Откуда вы взяли, что немцы режут лучше русских? (Резко.) Я буду оперироваться в вашей больнице.

Зарянский и Плигин переглядываются. Они явно недовольны.

З а р я н с к и й (тихо, Плигину). Благодарю покорно, резать семидесятилетнего, умрет на столе от старости, а потом будут болтать — Зарянский академика Евладова зарезал.

Е в л а д о в (наблюдая за лицами собеседников). Вам, конечно, трудно меня оперировать. Мы старые друзья. (Пауза.) Я решил: (резко) оперировать меня будут молодые хирурги — госпожа Волгунцева и господин Волков. Операция под местным наркозом. Операцией буду руководить я. (Круто повертывается к столу, садится. Пауза.) А Рымарев молодец.

З а р я н с к и й. Если мне не изменяет память, десять лет тому назад вы сами удалили Рымарева из своей лаборатории?

Е в л а д о в. Учителя думают, что ученики всю жизнь должны оставаться учениками. Каждому хочется, чтобы его мысли не устарели и через двести, и через триста лет. Мы все претендуем на роль пророков и благодетелей рода человеческого. Евладов открыл. Евладов установил.
Also sprach Zarathustra.14 (Горько смеется.) Рымарев удален мною за то, что осмелился мыслить самостоятельно в лаборатории академика Евладова.

Входит Ч е р н ы х.

Ч е р н ы х. Ну, прямо здорово. Александр Константинович. Поздравляю.

З а р я н с к и й. Служим народу, товарищ командир.

В дверях Р ы м а р е в и В о л г у н ц е в а.

Р ы м а р е в. Дьявольски хорошо сделали операцию. Поздравляю.

З а р я н с к и й. Спасибо.

Р ы м а р е в (идет к Евладову). Михаил Михайлович, вы знакомы с моей сотрудницей Валентиной Алексеевной Волгунцевой? (Жест.)

Е в л а д о в (кивает головой). Я слышал об успехах Валентины Алексеевны, когда она еще работала в клинике МГУ.

Черных садится рядом с Евладовым, перебирает бумаги.

З а р я н с к и й (умышленно громко). Скажите, барышня…

В о л г у н ц е в а. Я не барышня, я научный работник…

З а р я н с к и й (так же громко). …вы не родственница генерала Волгунцева, знаете, который еще в пятом году отличился на усмирении?

В о л г у н ц е в а (не менее громко). Самая близкая родственница — когда у его бабушки забор горел, мой дедушка поясницу грел.

З а р я н с к и й. Неглупа и недурна. Одобряю. (Трогает орден на груди у Волгунцевой.) А времена какие пошли, девчонкам ордена дают. (Вздыхает.) Мы за такую блямблю двадцать пять лет трубили. (Пауза.) Ваша фамилия, верно, скорее купеческая?

В о л г у н ц е в а. Вы почти угадали. Мой отец — слесарь.

З а р я н с к и й. Зубастая у вас, Дмитрий Владимирович, помощница и с хорошими папо-мамами.

Р ы м а р е в. Каков поп — таков и приход.

З а р я н с к и й. Ну вы сами-то, кажется, не из пролетариев?

Р ы м а р е в. Я сын врача. Что из этого следует?

З а р я н с к и й. Из этого следует, что вы сын врача и я сын врача. Вы врач, и я врач. (Хлопая Рымарева по плечу.) Ни вам, батенька, ни мне мира все равно не перевернуть. Все, что ты проповедуешь, было известно и раньше.

Рымарев резко отстраняется.

Что, испугался? (Смеется.) Шучу. (Пытаясь обнять Рымарева.) Один в науке не воин. А ты ведь один. Ничего из твоей затеи не выйдет, поверь старику.

Р ы м а р е в (отходит от Зарянского). Один я не сделаю всей медицины, и на том пути, которым она идет, ее не сделает никто. (Живо.) Надо проложить новые дороги, толкнуть на них других.

З а р я н с к и й. Жизнь не ждет, пока мы создадим новые теории, надо лечить.

П л и г и н (подсаживается к Евладову, вытаскивает газетную вырезку). Вырезочка у меня приготовлена интереснейшая. Не угодно ли, Михаил Михайлович? (Отдает.)

З а р я н с к и й. Дмитрий Владимирович, в своей среде мы всякое можем говорить, но непосвященные ничего знать не должны…

Е в л а д о в (комкает газету). Наука не может быть партийной! Она свободна!15

Ч е р н ы х. Простой подсчет закрытых в Европе и Америке научных институтов обнаружит полнейшую зависимость науки от политики.

Е в л а д о в. Весь мир — сумасшедший дом!

З а р я н с к и й. Обманывайте больных, и им и нам легче будет. Если же мы больному начнем говорить, что медицина — наука несовершенная, то он откажется верить врачам, а лучше ему все равно не станет. Да, по совести говоря, и несправедливо такое облыжное осуждение медицины. Неужели мы не умеем лечить? Разве Зарянский плохой врач?

Р ы м а р е в. Отличный врач.

З а р я н с к и й. Вас тоже ценят за прошлую вашу работу, когда вы были настоящим врачом.16 (Пауза.) Теория. Мир покрыт тысячелетней пылью теорий — и ему хоть бы хны.

Р ы м а р е в. Мне кажется, я кое-что сделал не только в прошлом, но и в настоящем, иначе почему бы вам всем поднимать такой шум?

З а р я н с к и й. Увлек директора института и наркома на путь опаснейшего прожектерства.17

Р ы м а р е в. Вы меня тащите от индустрии к кустарному производству.

З а р я н с к и й. Громкие слова. Скромности побольше. Vita brevis, ars longa, experimentum fallax, judicium difficile.18 Здравомыслие.

Р ы м а р е в. Ну что же, там, где здравомыслящие кончают, мечтатели начинают.

З а р я н с к и й. Ну а общество, а больные? Они ведь, натурально, ко мне пойдут, потому я лечу, а ты только обещаешь. В медицине ругать опасно, обещать еще опаснее. А ты поносишь и сулишь одновременно.

Р ы м а р е в. Вы, врачи, достигнутое ставите выше того, за что мы бьемся. Мы, натуралисты, будем мучить природу, требовать от нее ответа.

Г а р т ш т е й н. Мы должны быть лучшими друзьями человечества.

Ч е р н ы х. Есть друзья малые и друзья великие. Малый друг накладывает пластыри. Великий друг действует более решительно.

З а р я н с к и й. Одним словом, «в белом венчике из роз впереди Иисус Христос», халат белый, в руке скальпель, загримирован под Рымарева.

Га р т ш т е й н. Дмитрий Владимирович, неужели вы думаете, что мы откажемся присоединить к тому, что достигнуто в нашей науке, и то, что вам удастся выпытать у природы?

Р ы м а р е в. Вы, конечно, присоединили бы наше новое к вашему старому, как одно из очередных открытий. Дело, однако, обстоит иначе — надо сломать старое и заменить его новым. Время для революции в медицине настало.

В о л г у н ц е в а (напряженно смотря на Рымарева). Замечательно.

З а р я н с к и й. Никакая революция в науке невозможна.

Г а р т ш т е й н. В науке можно продвигаться только на миллиметр в столетие.

Ч е р н ы х (встает, звонит). Товарищи, на повестке сегодня один вопрос — реорганизация нашего института в Институт здорового человека.

Занавес.

Картина третья.

Лаборатория Рымарева. Обстановка первой картины. Ш е л е п о в рассматривает на свет содержимое пробирки.19 Входят З а р я н с к и й и Г а р т ш т е й н.

З а р я н с к и й. Привет профессору Шелепову. Директор не заходил к вам?

Ш е л е п о в (кланяясь). Нет. (Пауза.) Александр Константинович, не слышали, как дела у Евладова?

З а р я н с к и й. Дела плохие. (Повертывается к выходу.)

Г а р т ш т е й н. Вы уверены в правильности диагноза?

З а р я н с к и й. Икону не сниму. Посмотрим, как публика примет. Сегодня последний консилиум, и дня через два операция. (Около дверей говорит тихо.) Академик Евладов все-таки помог нам.

Г а р т ш т е й н (живо). Он выступил против Рымарева?

З а р я н с к и й (смеясь). Нарком — между нами, по моему совету — предложил Рымареву выступить против болезни Евладова.

Г а р т ш т е й н. Раз Рымарев не постеснялся заявить в печати, хотя бы устами своей помощницы Волгунцевой, что он может лечить чуть ли не все болезни, то он должен держать ответ делом. Ну, и что же он ответил наркому?

З а р я н с к и й (зло). Натурально отказался, так как лечить он, видите ли, пока не умеет.

Оба выходят. Входит В о л г у н ц е в а, неся на доске труп кошки.

В о л г у н ц е в а. Милый Алексей Александрович, опыт удался на все сто. (Кладет труп на стол.) Вот вам труп отныне знаменитой кошки. Мы с Волковым можем гордиться.

Ш е л е п о в. Вы с Волковым?

В о л г у н ц е в а. Ну да. (Кричит.) Волков!

В о л к о в осторожно заглядывает в кабинет.

В о л к о в. Профессор Рымарев…

В о л г у н ц е в а. Не волнуйтесь, не пришел.

Ш е л е п о в (склоняясь над трупом кошки). Товарищ Волков, насколько мне известно, вы работаете у профессора Гартштейна?

В о л к о в. У него.

В о л г у н ц е в а. Алексей Александрович, опыт сделан на основании данных, добытых коллективной… коллективным заимствованием. Мною взяты последние расчеты у Рымарева, Волковым — у Гартштейна.

Ш е л е п о в (выпрямляясь). Опыт действительно удался. Молодцы, ребята.

В о л г у н ц е в а (хлопает в ладоши, кричит). Подчасов!

Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Чего изволите?

В о л г у н ц е в а (хватает его за руку, потом Шелепова). Танец диких. Обязательно танец диких. Волков, берите за руки Шелепова и Подчасова.

Волков берет, образуется круг. Волгунцева запевает на мотив «Шли девицы в лес гулять».

Законопатили, законопатили...

Все скачут, поют.

...законопатили, законопатили, законопатили.

Общий хохот. Круг распадается. Входит Ч е р н ы х.

Ч е р н ы х. Что за шум, товарищи?

П о д ч а с о в выходит.

В о л г у н ц е в а (хватает за руки Черных). Опыт Волгунцевой — Волкова…

Ч е р н ы х. Вышло?

Волгунцева кивает головой, смеется.20 Входит Б е л о в а.

Б е л о в а (в дверях обернувшись назад, кричит). Профессор Гартштейн, профессор Зарянский, товарищ Краснов, директор здесь! (Подходит к столу.) Зарезали одну дохлую кошку — и столько беспокойства. (Все мрачнеют.) Иннокентий Николаевич, могу вас поздравить — комиссия советского контроля постановила обследовать ваш институт.

Ч е р н ы х. Знаю.

Б е л о в а. Можно сказать, достукались. А все из-за вашего рыжего Рымарева21.

В дверях З а р я н с к и й и К р а с н о в. Входят, за ними Г а р т ш т е й н.

З а р я н с к и й (тянет за руку Краснова). Нет-нет, товарищ Краснов… Вы представитель партийной общественности… Вам необходимо…

Г а р т ш т е й н (к Черных). Мы ищем вас, Иннокентий Николаевич, по всему институту. У нас к вам два дела.

Ч е р н ы х. Слушаю.

Г а р т ш т е й н. Дело первое — из ряда клиник с мест поступили тревожные сведения. Оказывается, метод лечения Рымарева в лучшем случае не дает никакого эффекта, в худшем — приводит к гибели больного.

Ч е р н ы х. Рымарев не может нести ответственности за всех вульгаризаторов его идей. Никаких методов лечения он сам пока не предлагал.

Б е л о в а. Надеюсь, что никто не сможет освободить Рымарева от ответственности за его работу в его же лаборатории. Невозможно терпеть его партизанщину.

К р а с н о в. Присоединяюсь к Софье Семеновне и со всей партийной откровенностью заявляю — Рымарев классовый враг.

Ч е р н ы х. Я никогда, товарищ Краснов, не переоценивал твоих умственных способностей.

К р а с н о в. Может быть, я не всегда все понимаю, сам знаешь, я из низов пришел к науке. Однако мое партизанское сердце работает как самый точнейший марксометр. Мне только раз взглянуть на человека — и сердце скажет, есть в нем марксистско-ленинско-сталинский дух или одна контрреволюция.

Ч е р н ы х. Марксометр твой, вижу, прибор незаменимый для определения умственных способностей его изобретателя.

К р а с н о в. С точностью до одной тысячной определил — Рымарев чужак и очковтиратель. Погляди, сколько у него в лаборатории скопилось «бывших» людей.

Ч е р н ы х. Ладно, поговорим на партсобрании.

Г а р т ш т е й н. Мы вправе требовать у Рымарева ответа.

Б е л о в а. Не одни мы. Комиссия советского контроля…

Г а р т ш т е й н. Дело второе (вытаскивает из кармана газету) — Рымарев, не получив признания в среде ученых, решил обратиться к широкой публике, занялся саморекламой. (Подает газету Черных.) Полюбуйтесь. Он все может. Лечит почти от всех болезней.

Черных развертывает газету. Волгунцева заглядывает в нее через его плечо.

В о л г у н ц е в а. Тут напечатано: «Беседа с помощником Рымарева профессором Волгунцевым».

З а р я н с к и й. Простая опечатка. Ясно, что это беседа с вами, с Волгунцевой.

В о л г у н ц е в а. Ни с кем никогда не беседовала.

З а р я н с к и й. Излишняя скромность. Ну, признавайтесь, не утерпели и по молодости лет нахвастали?

В о л г у н ц е в а. Понятия не имею.

Ч е р н ы х. Заметка, несомненно, инспирирована врагами Рымарева.

Г а р т ш т е й н. Все виноваты. Один Рымарев прав.

К р а с н о в. Не могу понять, как можно забраковать все, что люди за сотни лет надумали и написали?

Ч е р н ы х. Ты, Краснов, еще раб и на науку смотришь как на религию. Запомни, свобода — это прежде всего бесстрашие. Рымарев не боится разрушать.

Г а р т ш т е й н (резко). Да знаете ли вы, что он предлагает?

Ч е р н ы х. Знаю.

Г а р т ш т е й н. Страшусь назвать вещи их именами.

З а р я н с к и й. Рымаревщина — вредительство.

Ч е р н ы х. Вздор.

З а р я н с к и й. Иннокентий Николаевич, где ваша бдительность? Вас обманывают.

Ч е р н ы х (иронически). Возможно.22

В дверях Р ы м а р е в.

(Тихо и торопливо.) Товарищи, никто ни слова Рымареву об этой дикой газетной заметке.

З а р я н с к и й. Не признаю никакой тайной дипломатии.

Р ы м а р е в (подходит к Волкову и Волгунцевой). Вы опять здесь, гражданин Волков. Опять таинственные разговоры с Волгунцевой?

В о л к о в. У меня… товарищеские отношения с товарищем Волгунцевой.

Р ы м а р е в. Найдите для своих товарищеских отношений более удобное место.

В о л к о в быстро выходит.

В о л г у н ц е в а (волнуясь). Дмитрий Владимирович…

Р ы м а р е в (к Черных). Иннокентий, у меня в лаборатории ненормальная обстановка. Постоянно посторонние люди. Волков стал прямо завсегдатаем. Белова оспаривает мои установки, не понимая их нисколько. Отказывается выполнять мои распоряжения сама и подбивает к тому других. Моими сотрудниками делаются неизвестные мне работы. Одним словом, происходит разбазаривание наших идей. Всем своим сотрудникам заявляю — aut Caesar aut nihil23. Белову, Волгунцеву и еще Краснова прошу от моего отдела отчислить.

Ч е р н ы х. Очередная вспышка настроений эпохи позднего феодализма.

К р а с н о в (тихо). Видали, заносится — цезарем себя воображает. Мы, бывало, в тайге этим цезарям… (Стукает себя по затылку.)

Г а р т ш т е й н (гордо). Вы воображаете, что Волков для меня заимствует ваши идеи?

Ч е р н ы х. Никаких Моцартов и Сальери. Сюжетец этот в нашей стране отменен навсегда.

Г а р т ш т е й н. У меня своя голова на плечах.

Б е л о в а. Все это гениальничанье приведет Рымарева к тому, что он на брюхе приползет к Гартштейну и начнет у него учиться работать настоящими научными методами.

Волгунцева иронически насвистывает.

Вам в лаборатории, действительно, больше нечего делать, как только свистеть.

В о л г у н ц е в а (подражая голосу Беловой). Кондуктор, кондуктор, вагон для некурящих, а она поет.

Рымарев отходит в сторону. Волгунцева за ним, хватает его за руку.

Р ы м а р е в (зло). Отойдите.

В о л г у н ц е в а (с болью). Дмитрий Владимирович, вас все любят.

Р ы м а р е в (усмехаясь). Не знал, извините.

Б е л о в а. Можно ли уважать вас, когда вы мечетесь от одной темы к другой, ни одной не разрабатывая до конца? А вот некий врач, вы его знаете, подобрал у нас на свалке брошенную работу, сделал ее и получил премию.

Р ы м а р е в. Все это мелочи.

Б е л о в а. Хорошая премия не мелочь.

Р ы м а р е в. Если мне удастся схватиться за основной рычаг, то все отдельные открытия, о которых вы говорите, посыплются как бесплатные приложения…24 (Задумывается.) Мне скучно.

Р ы м а р е в выходит.

Г а р т ш т е й н. Хорошо ему мудрить над кроликами. Хотел бы я знать, что останется от его теорий при проверке на человеческом материале?

З а р я н с к и й. Вы думаете, он церемонится с людьми? Для него они просто кролики. Он орудует как Пфальцский Аноним.

Ч е р н ы х. Вы с ума сошли.

З а р я н с к и й. В руках суда скоро будут неопровержимые доказательства.

Ч е р н ы х. Александр Константинович, такими вещами не шутят.

З а р я н с к и й (ударяя себя кулаком в грудь). С полным сознанием ответственности заявляю — Рымарев не выдвинул ни одной новой идеи. Прежде чем учить Европу, надо поучиться у Европы.

Р ы м а р е в быстро возвращается.

Г а р т ш т е й н. Мы европейцы, и наш путь — путь Европы.

Р ы м а р е в (с горечью). Европа…25 Медицина Вирхова, Пастера, Эрлиха…

Г а р т ш т е й н. Прошу не издеваться над великими творцами нашей науки.

З а р я н с к и й. До Рымарева, натурально, не было настоящих ученых. Он никого не слушает.

Р ы м а р е в. Всех слушаю и никому на слово не верю. Я двигаюсь вперед недоверием, и прежде всего — недоверием к себе.

З а р я н с к и й. Насколько мне известно, вы в своей красоте очень уверены.

Р ы м а р е в. Не имею чести принадлежать к той породе ученых, которые думают, что наука у них в кармане. Сунул руку в карман, справился и пошел дальше.

З а р я н с к и й. Насчет пустоты ваших научных карманов почти ни у кого нет сомнений.

Р ы м а р е в. Собственно говоря, зачем вы все, уважаемые граждане, скопились в столь большом числе в моей лаборатории?

Г а р т ш т е й н.26 Ни один серьезный ученый не сможет теперь простить вам вашей дешевой и опасной саморекламы. Пошли, Александр Константинович, Софья Семеновна, товарищ Краснов.

Все идут к двери.

Ч е р н ы х. Краснова прошу остаться.

Р ы м а р е в. В чем дело, Иннокентий? (Пожимает плечами.)

Ч е р н ы х. Иди пока к себе наверх. Подробности письмом.

Рымарев опять пожимает плечами, поднимается в кабинет, садится, берет газету.

Ш е л е п о в. Все клянутся в любви к науке, в преданности самым высоким идеалам человеколюбия — и готовы перегрызть друг другу горло. Друг друга не читают, судят понаслышке, из третьих рук, а приговоры выносят самые беспощадные. Все держатся как владетельные князья или наместники Господа Бога на земле! Один от малого ума, другой от большого с одинаковым упорством мнят себя средоточием вселенной. Плигин, например, считает личным оскорблением, если молодой ученый в своей работе не сошлется на какой-нибудь его труд. Старик убежден, что он предвосхитил до скончания века все пути развития медицины. (Берет из подставки пробирки, рассматривает их на свет.)

Волгунцева садится за стол, пишет.

Зависть, подсиживание, склоки, ругань, как на площади. Ну, Рымареву простительно, он действительно большой человек, а другие?..

Ч е р н ы х. Человеческое, слишком человеческое, Алексей Александрович. Меня самого иногда съедает самая подлая зависть.

В о л г у н ц е в а (иронически). Все понять — все простить.

Ч е р н ы х. Никогда ни себе, ни другому не прощу собственнического свинства. Мы создаем Институт здорового человека не для того, чтобы ученые заперлись в лабораториях, как враждующие феодалы, и прятали бы друг от друга свои темы и методы. Никаких засекреченных методов и тем. Никаких тайных открытий. Все, что сделано одним, — достояние всех. Наука только выиграет, если мы сломаем последние остатки цеховщины… Товарищи, ваша победа над так называемой дохлой кошкой…

В о л г у н ц е в а. Над знаменитой кошкой.

Ч е р н ы х. …убеждает в правильности намеченного нами пути. Волгунцева у Рымарева, а Волков у Гартштейна и впредь должны брать последние данные о работе. Генералы от науки воюют. Солдаты братаются. Мы докажем, что война — бессмыслица.

Шелепов и Волгунцева аплодируют.

К р а с н о в. Вроде все правильно, а я не согласен. Рымарева надо выгнать.

Ч е р н ы х. Рымарев — настоящий ученый, и то, что вы считаете метанием и перескакиванием, на самом деле есть проявление величайшей прозорливости.

К р а с н о в. Ваша беседа с нами имеет, конечно, определенное политическое значение. В общем и целом вы говорили в духе указаний нашей партии, а в частности я считаю, что Рымарев не наш.

Ч е р н ы х. Надо понять, что враги Рымарева неправы, несмотря на всю их правоту.

К р а с н о в. Мудрено — неправы, хотя и правы.

Ч е р н ы х. Нам надо разрешить извечную тяжбу традиции и критики…

К р а с н о в. Мы разрешим ее после работы комиссии советского контроля, в комиссии партийного контроля.

Ч е р н ы х. Мелко ты плаваешь, Краснов… А жаль.

Рымарев вскакивает, садится, снова вскакивает, хватает газету и быстро спускается по лестнице.

Р ы м а р е в. Иннокентий Николаевич, ты должен немедленно убрать ее из моей лаборатории.

Ч е р н ы х. Кого?

Р ы м а р е в. Волгунцеву. Она дала интервью в «Вечерку», которое можно назвать только одним словом — провокация.

Ч е р н ы х. Интервью профессора Волгунцева, а не Волгунцевой.

Р ы м а р е в (раздраженно). Это опечатка. Это она… Мне теперь нельзя нигде показаться. Надо мной будет смеяться любой мальчишка. (Читает.) «Профессор Рымарев открыл способ лечения болезней, считавшихся неизлечимыми. Нам непонятно, почему Рымарев держит все это в тайне, почему он не лечит». (Рвет и топчет газету.) Большую подлость трудно себе представить…

В о л г у н ц е в а. Никаких интервью я никому не давала.

Р ы м а р е в (растерянно). Ничего не понимаю.

Ч е р н ы х. Дело простое — заметка инспирирована твоими врагами.

Ш е л е п о в. Успокойся, Дмитрий. Пренебреги.

Рымарев садится на табурет, роняет на стол голову.

Ч е р н ы х (гладит Рымарева по голове). Дурной, рассвирепел — своих от чужих не отличает.

Шелепов поет сначала один, потом ему подтягивают остальные, подражая слепцам, идущим на богомолье.

Ш е л е п о в.

Люди вы умные,

умные разумные,

книгами начитанные,

над нами поставленные,

вы скажите нам,

что есть три?

Р ы м а р е в (поднимает голову, улыбается). Самореклама. Волгунцева, конечно, не могла наговорить столько вздора. Простите меня, Валентина Алексеевна, что я позволил себе заподозрить вас в таком неумном деле. Алексей Александрович, позови сюда всех свободных сотрудников. Хочу поговорить со своими начистоту.

Ш е л е п о в (открывая дверь, кричит). Товарищи, все, кто может, к заведующему отделом.

В лабораторию входят несколько женщин и мужчин разного возраста.

Р ы м а р е в. Товарищи, наша лаборатория подвергается нападкам. Известно, что и в среде сотрудников института не все разделяют наши взгляды.27

Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Дмитрий Владимирович, за воротами народ. Очень шумят. Требуют пропуска в нашу лабораторию и чтобы вы их непременно лечили.

Р ы м а р е в. Скажи им, что здесь не больница.

П о д ч а с о в. Уговаривал и упрекал, твердят одно: в газете написано. (Разводит руками.)

П о д ч а с о в уходит.

Р ы м а р е в. Мне необходимо сказать вам, что всякий, кто не согласен с нами, может считать себя свободным. (Резко.) Мне нужны сотрудники, которые пойдут со мной до конца.

П о д ч а с о в (за сценой). Гражданка, тут не больница, тут собак научно изучают.

Дверь в лабораторию распахивается. В нее задом пятится П о д ч а с о в, безуспешно пытаясь задержать Ж у р н а л и с т к у.

Ж у р н а л и с т к а (в дверях). У меня пропуск. Я от газеты. (Входит.) Профессор Рымарев, мне двадцать пять лет. Я журналистка. Вы не можете отказаться лечить меня.

Р ы м а р е в. Можно вылечить водовоза и зарезать римского цезаря.

Все, кроме Черных, Волгунцевой и Шелепова, выходят.

Ж у р н а л и с т к а. Спасите меня и тех за воротами… Мы молоды. Мы построили много прекрасных городов, фабрик, заводов. Мы, точно птицы, летаем по воздуху. Уничтожьте последнюю несправедливость — обуздайте жестокость природы… Смерть в двадцать пять лет — нелепость.

Р ы м а р е в. Я не лечу28. Я ищу.

За окнами шум. Шелепов открывает форточку. Слышны отдельные выкрики: «Он вредитель! Он скрывает достижения! В газете написано! Лечите нас!»

Ж у р н а л и с т к а. Разве не вам сказано: «Экспериментируйте смелее»?

Р ы м а р е в. Смелость должна сочетаться с точным расчетом. Вы приходите к земледельцу, когда на полях его появились только первые всходы. Истина проста — хлеб не созрел.

Ж у р н а л и с т к а. Профессор Рымарев, вы трус!

За воротами крики становятся громче, враждебнее.

Занавес.

Действие второе

Картина четвертая29

Две комнаты — спальня и кабинет Евладова. Е в л а д о в в халате лежит на постели. Ф е л ь д ш е р оправляет одеяло. З а р я н с к и й и П л и г и н стоят. Дверь из спальни в кабинет открыта.

П л и г и н (горячась). Позвольте, Михаил Михайлович, давно известно, что русские — народ ленивый…

Е в л а д о в (зло). Ленивые, а одну шестую часть света захватили, и в какой срок. (Морщится.)

Ф е л ь д ш е р. Виноват, Михаил Михайлович, кажется, сделал вам больно?

Е в л а д о в. Ничего, у меня швы зажили.

З а р я н с к и й. Будем надеяться, Михаил Михайлович, что vis medicatrix naturae30 одержит верх над вашей болезнью.

Е в л а д о в. Латынь у врачей часто лишь для того, чтобы красивее солгать.

Ф е л ь д ш е р. Латынь существует для того, чтобы отличить настоящего врача от выскочки. Dixi et anum levavi.

Е в л а д о в. Не anum, а animam31.

Ф е л ь д ш е р. Слова очень похожие.

Е в л а д о в (усмехаясь). Пожалуй, вы и правы.

П л и г и н. Михаил Михайлович, не кощунствуйте. Оставьте нам имя свое неопороченным. Мы понесем его как знамя. Мы скажем всем — вот был человек, который не примирился, не признал…

Е в л а д о в. Надоели вы мне, чтец-декламатор. Замолчите. Право на эксперимент я признаю за каждым, признаю и за ними…

Входит Е в л а д о в а, садится около мужа. Он берет ее за руку и молча держит. Зарянский и Плигин выходят в кабинет.

З а р я н с к и й. Совсем старик из ума выжил. Впрочем, умрет — все в наших руках будет.

П л и г и н. Место Евладова принадлежит мне по праву, как лучшему его помощнику.

З а р я н с к и й. Не будем спорить о деталях. У нас с вами есть дела покрупнее. Не так страшен черт, как его малютка. Малютка-то, натурально, будет претендовать теперь на первое место в науке.

В кабинет входит Ж у р н а л и с т к а.

Ж у р н а л и с т к а. Мне нужно знать правду о состоянии здоровья академика Евладова. Редакцией получено от вас сообщение, что наука не складывает оружия?

З а р я н с к и й. Надо несколько… м-м-м… уточнить для печати сегодняшнее сообщение.

Журналистка подает ему корректурный оттиск.

(Читает.) …Академик Евладов… положение серьезное… наука не складывает… м-м-м… Науку вы оставьте, а дальше зачеркните… м-м-м… напишите — наука оказалась бессильной.

Ж у р н а л и с т к а (с тревогой). Скоро, значит, конец?

Зарянский кивает головой.

П л и г и н (напыщенно). In morte limine.

Ж у р н а л и с т к а. Morte?

П л и г и н. Morte — ablativus32 от mors, что значит «смерть». А вся фраза переводится: «во владениях смерти».

Ж у р н а л и с т к а (волнуется, кашляет). Ужасно. Неужели вы не можете сохранить ему жизнь?

Зарянский разводит руками.

Мне, значит, тоже надеяться нельзя? (Кашляет, задыхается.) Жить.

З а р я н с к и й (мягко). Приходите к профессору Зарянскому, он вас вылечит, и… торопитесь в редакцию.

Ж у р н а л и с т к а. Надежда, значит, еще не потеряна?

З а р я н с к и й. Вы выглядите отлично.

Ж у р н а л и с т к а подает руку Зарянскому, кланяется Плигину и торопливо уходит.

Глаза восторженные. На науку готова молиться, а жить осталось считанные денечки.

Входят Ч е р н ы х с Р ы м а р е в ы м.

Ч е р н ы х. Ну и что же?

Р ы м а р е в. Ничего, взяли мое заявление, сказали, что разберут. В газету тоже послал опровержение.

З а р я н с к и й (показывая на Евладова). Лечи. Вылечишь — уверую.

Р ы м а р е в. Умирающих лечить пока не умею.

Рымарев и Черных проходят в спальню. Зарянский и Плигин читают газеты.

Ч е р н ы х. Ну, как самочувствие, Михаил Михайлович?

Е в л а д о в. Могу только повторить слова Петра: «Через меня познайте, какое бедное животное есть человек». (Жене.) Татьяна Фоминична, скажи Дуне, чтобы подала мне таз с холодной водой.

Е в л а д о в а. Михаил Михайлович, зачем тебе вода? Простудишься.

Е в л а д о в. Смешно в моем положении говорить о простуде.

Е в л а д о в а уходит.

Ч е р н ы х (берет Рымарева под руку, отводит в сторону). Я тебе, Дмитрий, еще не рассказывал, как старик крепко держался на операции. Оперировали под местным наркозом…

Е в л а д о в а возвращается, с ней Д у н я с тазом воды.

Е в л а д о в. На стул поставь, к самой кровати.

Дуня ставит — Евладов засучивает правый рукав и начинает плескаться в тазу. Все смотрят на него с недоумением. Евладов улыбается.

Вы, господа, наверное, думаете, что старик спятил с ума.

Д у н я уходит.

Ч е р н ы х. Вскрыли ему брюшную полость, он спрашивает Волгунцеву с Волковым: «Ну, что вы видите?» Те молчат, переглядываются. Он рассердился. «Прошу без умолчаний. Опухоль есть? Есть. Куда растет? В сторону печени растет? Да. Проросла печень? Да. Хорошо, делать ничего не нужно, зашейте». Вот старик кремневый! Самообладание какое: лег на стол — пульс шестьдесят пять, сняли со стола — пульс шестьдесят пять.

Е в л а д о в. Дело простое, господа, мне нельзя скучать. Заскучать — значит умереть. Извне мне нечем пополнить свои силы, вот я и мобилизую внутренние ресурсы, вызываю радостные эмоции. С водой у меня связаны все лучшие переживания юности. Я пловец. С Татьяной Фоминичной встретился в первый раз в воде, на Волге.

Татьяна Фоминична смотрит на него и плачет. Евладов смеется, плещется. Входит Д у н я.

Д у н я. Делегация от рабочих.

П л и г и н. Никаких делегаций. Больному вредно…

Ч е р н ы х (выходя из спальни). Наоборот, такое посещение развлечет Михаила Михайловича. Просите.

Д у н я выходит. Входит р а б о ч а я д е л е г а ц и я. У р а б о т н и ц ы в руках цветы.

Е в л а д о в. Я еще не умер, а вы уже с цветами.

С т а р и к р а б о ч и й. Наведаться пришли о здоровье, Михаил Михайлович.

Е в л а д о в. Скоро мне срок.

С т а р и к р а б о ч и й. Ну, может быть, еще вывернетесь, как в прошлый раз. Совсем было тогда собрались помирать и отменили.

Е в л а д о в. На этот раз… (Вздыхает.)

С т а р и к р а б о ч и й. А жизнь поворачивает баранку в лучшую сторону.

Е в л а д о в (сердито). Ценой только какой?

С т а р и к р а б о ч и й. Цену за наши дела пока никто назначить не может. Другой раз по-стариковски и закряхтишь, а потом люди, пожалуй, скажут — такой жизни и цены нет, а что было за нее заплачено — пустяки.

П л и г и н (входя в спальню). Прошу не утомлять больного.

С т а р и к р а б о ч и й. Поняли мы вас. (Оглядывается на работницу.)

Р а б о т н и ц а. Михаил Михайлович, мне этот букет поручил преподнести вам коллектив нашего завода в ознаменование сорокалетия со дня напечатания первой вашей книги33.

Е в л а д о в. Действительно, ведь моя первая работа была напечатана сорок лет тому назад. Не понимаю, при чем только весь ваш завод?

Р а б о т н и ц а. Мы в кружке проходим ваше учение.

Е в л а д о в (удивленно). Да?

М о л о д о й р а б о ч и й (вытаскивает из кармана небольшую брошюру, подает ее Евладову). Программа занятий нашего кружка. Посмотрите — везде ваша фамилия.

Е в л а д о в (перелистывает брошюру, заметно волнуется). Ничего не понимаю.

Входит В о л г у н ц е в а.

Ч е р н ы х. Вам, Михаил Михайлович, не пришлось бы удивляться, если бы вы читали газеты.

Е в л а д о в. Позвольте, Иннокентий Николаевич, я не читал газет, но я читал вырезки, которые мне доставлял господин Плигин.

Ч е р н ы х. Вероятно, он давал вам вырезки с большим разбором. Позвольте мне показать вам другие вырезки.

Евладов кивает головой. Черных обращается к Волгунцевой.

Валентина Алексеевна, вот вам ключи, сходите в мой кабинет и принесите из стола папку газетных вырезок.

В о л г у н ц е в а берет ключи и уходит.

Р а б о т н и ц а. Разрешите, дорогой Михаил Михайлович, от имени всех наших кружковцев пожать вашу трудовую руку и передать вам, что у нас на заводе многие усвоили ваше учение, а кто если не изучил еще, то знает, что пищу он переваривает по Евладову, думает тоже по Евладову34.

Черных и Рымарев аплодируют. Евладов взволнованно жмет руки всей делегации.

Р а б о т н и ц а. Мы пришли пригласить вас после выздоровления приехать к нам на завод. Посмотрите, как мы работаем, и нам расскажете, что вы делаете.

Е в л а д о в (живо). Замечательно, черт возьми. (Привстает на постели и сейчас же, морщась, ложится.) Желания у меня, к сожалению, больше возможностей. (Опускает голову.)

Рабочие кланяются и выходят в кабинет.

Р а б о т н и ц а (у двери). Нам надо поговорить с вами, товарищи. У нас наказ от рабочих.

Ч е р н ы х. Одну минуту.

Рабочие в кабинете садятся, берут газеты. Зарянский косится на них через очки.

Е в л а д о в. Почему вы мне, Иннокентий Николаевич, никогда не рассказывали об этом, не показали газет?

Ч е р н ы х (весело). Вы нашим газетам не верили, вообще ничьим газетам не верили, даже не принимали всерьез писем, которые вам писали из всех уголков страны. (Очень весело.) Вы заперлись у себя в лаборатории, Михаил Михайлович, и не хотели ничего видеть. Не заметили даже свою славу.

В о л г у н ц е в а приносит толстую папку. Черных подает ее Евладову.

Е в л а д о в (перелистывает, читает, руки у него дрожат). …Хабаровск. Доклад профессора Петрова на собрании комсостава ОКДВА35 об учении академика Евладова… Алма-Ата. В животноводческих совхозах массовые опыты по методу академика Евладова… Днепропетровщина. Многие хаты-лаборатории в передовых колхозах… Мурманск… (Евладов опускает папку на колени и дрожащим голосом обращается к Плигину.) Евтихий Аристархович, почему вы мне этого не показывали?

П л и г и н. Полагал, что газеты врут.

Е в л а д о в (гневно). Вы, оказывается, не так глупы, как я думал.

Ч е р н ы х. Профессор Плигин, не раздражайте больного.

Входит Зарянский.

Р ы м а р е в. Мой дружеский совет вам, Евтихий Аристархович, и вам, Александр Константинович… (Показывает глазами на дверь.)

П л и г и н. Мне, преданнейшему ученику, не к лицу покидать учителя в последние его часы.

Е в л а д о в (в сторону). Хотя бы вслух не подсчитывали моих часов.

З а р я н с к и й. Мне не совсем ясно, кто хозяин в этом доме?

Е в л а д о в (слабея). Господа Зарянский и Плигин, не утомляйте меня.

П л и г и н (струсив). Слушаю-с.

З а р я н с к и й. Охотно, Михаил Михайлович.

Оба выходят в кабинет.

(Зарянский, злобно.) Они могут схоронить старика, но медицины схоронить мы им не дадим.

С т а р и к р а б о ч и й. Сурьезности какие между ученых.

З а р я н с к и й. А вы думали, в науке все друг друга любят?

С т а р и к р а б о ч и й. У нас народ в деревне и то стал жить дружно.

З а р я н с к и й. Ученые, они, знаете ли, все больше… м-м-м… Насчет колхоза у них… м-м-м...

С т а р и к р а б о ч и й. А мы-то думали…

Е в л а д о в. Таня, забыл, запиши — в моем архиве третий шкаф, девятая папка, еще одна недоконченная работа…

Евладова садится за стол и пишет. Волгунцева, Черных и Рымарев выходят в кабинет.

Р а б о т н и ц а. Товарищи профессора, нас послал весь наш заводской коллектив сказать вам, что мы очень обеспокоены здоровьем Михаила Михайловича Евладова. Мы вообще (мнется) должны говорить вам правду, хотя вы и ученые и больше нашего знаете.

Ч е р н ы х. Мы всегда должны говорить [друг] другу правду.

Р а б о т н и ц а. У нас, можно сказать, за год померли три замечательных ученых и один замечательный писатель.

С т а р и к р а б о ч и й. Никуда не годится такое дело, товарищи доктора.

Р а б о т н и ц а. Плохо вы лечите нас, товарищи ученые.

Р ы м а р е в. Нельзя, товарищи, вешать на шею врачам то, что висит на шее у медицины.

С т а р и к р а б о ч и й. А по-нашему, все равно, что врачи, что медицина.

М о л о д о й р а б о ч и й. Дело, значит, человек, значит, мы и некоторые ученые, если которые с нами.36

Ч е р н ы х. Правильно, товарищи.

Р а б о т н и ц а. Мы постановили поэтому считать ваш институт в прорыве до тех пор, пока будут у нас неизлечимые болезни.

Ч е р н ы х. Сильно перегнули, товарищи.

Р а б о т н и ц а. Рабочие поручили мне еще спросить вас, что вы сделали для того, чтобы защитить наш народ от фашистской военной химии?

С т а р и к р а б о ч и й. Отравится человек, скажем, мышьяком, ему молока дадут или рвотного. Надо бы, товарищи, и против газовой горчицы сыскать противоядие.

М о л о д о й р а б о ч и й. У нас на заводе есть рабочие, которые обыкновенно работают, и есть — которые мозгуют, как бы сделать лучше.

Ч е р н ы х (показывая на Зарянского и Рымарева). У нас все работают и мозгуют.

С т а р и к р а б о ч и й. А чего они не поделили?

Ч е р н ы х (шутливо). Дерутся — значит, еще молоды.

М о л о д о й р а б о ч и й. У вас какой план работы?

З а р я н с к и й. У врача один план — лечить.

З а р я н с к и й уходит.

С т а р ы й р а б о ч и й. Лечение лечению рознь.

П л и г и н (возмущенно). Неслыханно. Непостижимо.

П л и г и н уходит.

Р ы м а р е в. Мы будем лечить вас по-новому.

С т а р ы й р а б о ч и й. Наши старики никак дождаться не могут нового лечения. У нас, почитай, у каждого рубцы от старой жизни. Меня рабочие просили передать вам свою обиду. Самая что ни на есть лучшая жизнь настает, а нам срок выходит на свалку… Женщины тоже наказывали, чтобы вы уволили их от непрерывных мучений, потому [что] человек должен родиться в радости, а не в муках.

Входит Ж у р н а л и с т к а, садится в угол. Волгунцева идет к ней.

Р ы м а р е в. Искусство долголетия для каждого человека заключается в том, чтобы не укорачивать собственной жизни. В нашей стране для этого созданы все условия.

С т а р и к р а б о ч и й. Надо все-таки еще надбавить. Мы в газете читали, будто вы это уже можете. Верно или вры37?

Р ы м а р е в. Вранье.

Старик рабочий разочарованно машет рукой.

М о л о д о й р а б о ч и й. Мы реки заворачиваем, географию ломаем, неужели здоровье у человека переделать нельзя?

Ч е р н ы х. Наш институт должен разрешить очень большие задачи, в том числе и задачу продления человеческой жизни.

М о л о д о й р а б о ч и й. В какой срок у вас предполагается закончить вопрос о долголетии?

Р ы м а р е в. Нельзя так точно говорить о таких вещах, могут назвать хвастуном.

М о л о д о й р а б о ч и й (удивленно). По-нашему — план, по-вашему — хвастовство.

С т а р и к р а б о ч и й. Небось, про себя-то плануешь — завтра, мол, такое удумаю — мир остолбенеет?

Р ы м а р е в (обнимает старика). Не место и не время разговаривать нам с вами. Мы забыли о больном.

Ч е р н ы х. Приходите в институт.

Рукопожатия. Р а б о ч и е уходят.

Ж у р н а л и с т к а (подбегает к Рымареву). Вы будете лечить? Мне можно надеяться? Я согласна отдать себя на любой опыт.

Входят Ш е л е п о в и В о л к о в.

Р ы м а р е в (на ходу). В институт, пожалуйста.

В о л г у н ц е в а (Черных). Журналистка говорит, что интервью…

Ч е р н ы х (машет рукой). Потом.

Все идут к Евладову. Журналистка остается в кабинете, осторожно подходит к двери и заглядывает в спальню. Евладов молча кивает вошедшим, берет у жены лист бумаги, что-то зачеркивает в нем, пишет, долго читает и, наконец, отдает обратно. Черных, Шелепов, Волков, Рымарев, Волгунцева кучкой отходят в угол сцены, ближе к зрителям.

Р ы м а р е в. Никто, кроме врача, не вызывает столько надежд, радости и отчаяния. Газеты провозгласили меня чародеем, который все может. Мне теперь пишут отовсюду, требуют, чтобы я лечил все до единой болезни, от простого прыща до слабоумия. Мне не дают прохода на улице, ломятся в лабораторию, в квартиру. Люди ждут от меня великих радостей. Меня приводит в ярость сознание того, что я должен радовать и не могу. Умирает наш учитель, великий ученый, а мы смогли только придумать название его болезни, и все.

Все обертываются на покашливание Евладова и идут к нему.

Е в л а д о в. Да, господа, одной жизни человеку мало. Мне семьдесят лет, обижаться как будто нельзя, и все-таки я недоволен. Мой мозг работает неплохо, а ничтожный мешок для переваривания пищи отказался служить. Смерть отвратительна тем, что она почти всегда преждевременна.

Ф е л ь д ш е р. Смерть есть самая гнусная уравниловка, какую когда-либо видел мир.. Поражает не взирая на лица.

Е в л а д о в (показывая рукой на кабинет). Ваш разговор с рабочими. До меня долетело несколько слов. Они правы. Долголетие — вот задача нашей науки. Надо, чтобы человек был огражден от всяких случайностей. Никаких болезней. Организм должен работать бесперебойно до возможного предела и потом угаснуть легко, одновременно всеми своими частями.38

Ф е л ь д ш е р. А я так и совсем не хочу умирать. Пять сынов — все врачи. Пять снох — все врачихи. Сам — фельдшер, любого врача за пояс заткну. Старость придет, у каждого сына по одному дню жить — вот тебе и целая пятидневка. Зачем мне, спрашивается, умирать?

Р ы м а р е в. Всерьез говорить о бессмертии может только фельдшер. Врачу ясно, что бессмертие — бессмыслица. Что же, остановить весь мир, весь круговорот и движение вещества? Населить землю стариками? Отказаться от потомства?

Ф е л ь д ш е р обиженно пожимает плечами, собирает со стола пузырьки и выходит.

Е в л а д о в. Храбрейший фельдмаршал Суворов и тот признавался, что каждый живот смерти боится.

Р ы м а р е в. Хорошо умереть — не меньшее искусство, чем хорошо прожить. Человечеству еще много миллионов голов придется отдать, прежде чем оно станет действительно человечеством. А мы будем говорить о бессмертии. Смешно.

Ч е р н ы х. Людям, которым за каждый свой шаг вперед приходится платить жизнью, действительно, еще рано думать о бессмертии. Ты прав, Дмитрий. Нам сейчас нужнее всего бесстрашие.

Е в л а д о в. Природа жестока, потому что мы ее не знаем. Ее жестокость — месть за наше к ней равнодушие… Полвека я работал каждый день и вот вижу, что мир остался почти таким же, каким был в день моего рождения.

Ч е р н ы х. Мир стал умнее, Михаил Михайлович. Вы сами хорошо потрудились, и небезуспешно, чтобы сделать его лучше, чем он был.

Е в л а д о в. Мир накануне безумия новой войны может ли быть признан разумным?

Ч е р н ы х. Есть одна страна, которая отказывалась от звериного способа разрешения международных споров.

Е в л а д о в (закрывая глаза руками, точно сдерживая слезы). Я горжусь ей. Передайте им… ему… Впрочем, теперь это только слова…

В о л г у н ц е в а. Вы всю жизнь работали, учитель, и вы вправе говорить.

Е в л а д о в. Для биолога высший идеал — разрешение загадки собственного «я» и той величественной комедии, в которой мы и зрители и действующие лица… Мне хочется поговорить с вами, молодые.

Волгунцева, Волков и Шелепов подходят к постели больного. Евладов садится на кровати, Волгунцева — рядом на стул, Волков и Шелепов — на ковер.

В одном поколении овладеть наукой — это героизм. Вы должны были преодолеть большие препятствия. Хотя меня самого наличие препятствий всегда только воодушевляло на борьбу с ними.

Ч е р н ы х. Вы непрерывно копали там, где никто до вас не смел этого делать.

Е в л а д о в. Не обращайте только науку в религию. Она, как и все дела человеческие, — несовершенна. Разве не на наших глазах рушится мир Эвклида? Всегда помните, что гипотеза, полезная утром, может оказаться ненужной к вечеру. Нечего огорчаться, если вы напишете десятки томов, а от вас останется одна запятая.

Ч е р н ы х. Все открытия Ньютона можно изложить в одной трехрублевой телеграмме. Однако человечество живет ими уже три столетия.

Е в л а д о в. Не думайте, что познание наше беспредельно. Мы, старики, знаем, что всему есть предел.

Ч е р н ы х. Михаил Михайлович, неужели вы хотите сказать вслед за Сократом — «знаю, что ничего не знаю»?

Е в л а д о в (страстно). Ну нет, я свою запятую сказал и хочу, чтобы она осталась навсегда. Всю жизнь воевал за нее одну. (Устало.) Митя, ты не сердишься на меня? Не одного тебя — всех разогнал талантливых.

Р ы м а р е в. Нисколько не сержусь. Если бы вы меня не удалили — я сам бы ушел.

Е в л а д о в. Ну а когда смерть и встает вопрос о настоящем продолжателе твоего дела, то надо отдать предпочтение самому смелому. (Горько.) Не обращай мое учение в мумию. Верность и измена в науке часто понятия равнозначащие. Ученик верен именно тем, что изменил учителю.

Ч е р н ы х. Не всегда старое — ненужная скорлупа. Чаще оно — ступень вверх. Обычно отношения учителя и ученика есть отношения командира и рядового бойца.

Р ы м а р е в. Плохо, когда рядовой во время боя не выполняет приказаний своего командира.

Е в л а д о в. Учителю на самом деле нужны послушные исполнители его воли. Многие поэтому отпочковываются. Найти помощника, который шел бы с тобой нога в ногу…

Ч е р н ы х. Маркс и Энгельс.

Е в л а д о в. Да, кстати, Таня, запиши и передай в лабораторию, что если опыт номер семь не удастся, то пусть попробуют номер девять.

Евладова записывает.

Дай мне еще раз взглянуть на список недоконченных работ.

Евладова подает несколько листов бумаги.

Надо проверить, правильно ли ты все записала. (Читает. Пауза.) Хоронить меня прошу без попов. Не надо из похорон устраивать зрелища… (Не отрываясь от бумаги, тем же тоном.) Мозг мой на всякий случай посмотрите, господа… Человечество сделает в конце концов мир более гостеприимным… Со мной в гроб положи мою трость и вот этот букет. (Показывает. Отдает листы жене.) Главное, друзья, факты, только не склады фактов. Наблюдение и снова наблюдение. (Морщится.) Ну-с, давайте прощаться, молодые люди.

Волков и Шелепов берут его за руки, Волгунцева садится на кровать, кладет ему голову на плечо.

Не смею больше огорчать вас меланхолическими рассуждениями… Прогоните печаль — мать бездеятельности… Займитесь жизнью…

В о л г у н ц е в а. Отец… Отец нашей науки.

Евладов медленно гладит по головам Волкова и Шелепова. Остальные подходят ближе.

Е в л а д о в. Хорошо. (Хрипло напевает.) «Post molestam senectutem nos habebit humus…»39 Довольно. Нельзя кончать погребальными словами. Ведь молодежь-то остается, наука остается. (Снова гладит головы Волкова и Шелепова. Берет со стола букет и отдает его Волгунцевой.) Живите в цветах.

Волгунцева прижимает к себе одной рукой букет, другой обнимает Евладова и целует его в висок, потом повертывается к зрителям спиной и плачет.

Митя, поцелуй и ты меня.

Рымарев порывисто обнимает его и целует.

(Евладов обертывается к жене.) Ну, что же сказать тебе, Таня? Скажу одно — если бы мне дали возможность еще раз прожить мою жизнь, то я бы прожил ее так, как я ее прожил.

Евладова бросается к нему на грудь. Он целует ее и отстраняет.

Прощай, Таня. (Совершенно спокойным голосом.) Таня, скажи Дуне, чтобы подала шампанское.

Е в л а д о в а уходит. К Евладову подходит Черных и крепко жмет ему руки. Е в л а д о в а быстро возвращается вместе с Д у н е й. Дуня несет на подносе шампанское и бокалы.

Друзья, не будем подражать великим. Выпьем просто потому, что выпить и перед смертью приятно.

Все пьют. Евладов щупает у себя пульс.

Пульс… (Опускает голову на грудь.) Устал… (Ложится.) Оставьте меня… Картина умирания — невеселая картина. Не хочу, чтобы увидели… в маске Гиппократа40. Ну, простимся.

Все уходят. Волгунцева, сотрясаясь от плача, прячет лицо в цветах. Рымарев оглядывается, останавливается. Евладов плещется в тазу рукой. Р ы м а р е в уходит. В дверях Журналистка. На сцене один Евладов играет водой.

Занавес опускается медленно.

 

Действие третье

Картина пятая

Лаборатория Рымарева. Обстановка первой картины. За окнами изредка раздаются взрывы, видны вспышки огня, слышен шум ледохода на Москве-реке. В окна временами стучат голые ветви деревьев. На сцене никого, потом входят Р ы м а р е в и Ш е л е п о в, садятся, оба утомлены.

Ш е л е п о в. Поработали сегодня подходяще.

Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Кролик № 1 околел.

Р ы м а р е в (махнув рукой). А что кролик, человек умер… академик Евладов.

П о д ч а с о в. Всякому ученому понятно, что природа есть круговращение, как бы сказать, конвейер. Родился, в люльку положат, потом вроде на своих ногах идешь, а лента тебя тащит, глядь — и запаковали в ящик.

Ш е л е п о в. Дело говоришь, Матвей Иванович.

Р ы м а р е в. Вся природа обновляется, а человек не хочет обновляться. (Иронически.) Высшее существо. Ведь эдак недалеко и до боженьки.

Ш е л е п о в. В последние свои минуты Михаил Михайлович Евладов приказал нам вернуться к жизни, (с нарочитым пафосом) которая, как известно, есть энергия, возрождение и прогресс… Давай мыть руки.

Идут к крану. П о д ч а с о в выходит.

Р ы м а р е в (намыливая руки). Не кажется тебе иногда, Алексей, что мы шахтеры?

Ш е л е п о в. В нашей работе много самой обыкновенной грязи. У тебя в волосах запуталась (снимает) кость.41

Р ы м а р е в (вытирает об халат руки). В кабинете перед листом бумаги я астроном, в операционной, среди подопытных животных — забойщик.

Ш е л е п о в. Подкоп42, действительно, ты затеял дерзкий.

Р ы м а р е в. Пусть рухнут кое-какие словесные замки. Ведь в медицине часто выход из положения ищут только в новых определениях:

держитесь слова

Во всем покрепче, каждый раз!

Тогда дорога верная для вас

В храм несомненности готова.

(Закуривает.) Медицина — тревожная наука. Она еще не знает, а поворачиваться обязана, потому она и родная сестра искусству. Я здоров — и отлично понимаю, что врач не все может. Я захворал — и требую лечить меня немедленно. (Пауза.) Медицину, конечно, вправе торопить не только тот, кто ею занимается, но и тот, кто в ней нуждается.

Ш е л е п о в. Журналистка, между прочим, легла к нам на опыт в клинику.

Р ы м а р е в (кивает головой). Она и те, что тогда вместе с ней шумели у наших ворот, теперь не считают меня трусом?

Ш е л е п о в. Они готовы молиться на тебя. Все надеются выздороветь. Зарянский, кстати, тоже надеется, только совсем на другое. Он в клинике прямо не отходит от дверей нашей палаты.

Р ы м а р е в. Опыт наконец поставлен на человеческом материале, следовательно, мы на линии огня, остальное — мелочи.

Ш е л е п о в. Следовательно, налицо все необходимые условия для того, чтобы нам с тобой опрокинуть мензурочки две-четыре. Устал я, Дмитрий, а впереди еще целая бессонная ночь.

Р ы м а р е в. Не возражаю.

Ш е л е п о в (кричит). Подчасов! Нет ли у тебя чего-нибудь закусить?

Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Имеется жареный кролик.

Ш е л е п о в. Дохлый?

П о д ч а с о в. Померший от эксперимента.

Ш е л е п о в. Никак не отучишь себя от дохлятины.

П о д ч а с о в. При своем мясе мне на рынке покупать не резон. К тому же обработано в автоклаве.

Р ы м а р е в. Матвей Иванович, давайте спирт.

П о д ч а с о в (берет бутыль со спиртом и большую мензурку). Развод нормальный?

Шелепов отрицательно трясет головой.

Чебоксарский?

Ш е л е п о в (трясет головой). Развод по Зарянскому. Один на один.

П о д ч а с о в. На дистиллированной воде или из водопровода? По мне, из крана вкуснее.

Ш е л е п о в. Для вкуса добавь из крана.

Подчасов разводит.

(Шелепов берет у него посуду, стучит по ней стеклянной палочкой.) Реакция профессора Шелепова. Звук вначале тупой, так как выходит воздух. Постукиванием мы определяем степень его выхода. Слышите, звук становится чище. Реакция состоялась. Можно употреблять. (Наливает три небольших мензурки.)

Р ы м а р е в. Матвей Иванович, принесите мне живого кролика.

Подчасов удивлен.

Да, да.

Шелепов пробует спирт. Подчасов уходит и быстро возвращается с кроликом в клетке.

На стол.

Подчасов ставит клетку на стол. Все трое пьют.

П о д ч а с о в. Ух, задириста. (Вытирает губы полой халата.)

Рымарев вытаскивает кролика и треплет его за уши. Шелепов проделывает то же совершенно серьезно, потом наливает всем еще по мензурке. Все пьют. Рымарев и Шелепов снова треплют кролика за уши. Подчасов смотрит на них с недоумением, пожимает плечами.

Р ы м а р е в. Видал, Матвей Иванович, как ученые закусывают? Наука имеет много гитик.43 Учись.

П о д ч а с о в (все еще недоумевая). Закуска очень умственная… Пойду закусить.

Ш е л е п о в. Отнеси кролика на место. (Торопливо пьет.)

П о д ч а с о в уносит клетку.

Мне надо еще сходить на своих кобелей взглянуть.

Р ы м а р е в. Удачный у нас сегодня день, Алексей. Дай я тебя поцелую. (Целуются. Рымарев трет губы.) Усы у тебя ежовые.

Ш е л е п о в. Сейчас вам будет предоставлена более нежная поверхность. (Кричит.) Товарищ Волгунцева, к заведующему отделом!

В о л г у н ц е в а (из другой комнаты). Одну минуточку!

Ш е л е п о в. Между прочим, я или она сегодня на дежурстве в клинике?

Р ы м а р е в (вздрагивает). Алеша, ты понимаешь, она осталась у меня в отделе. Не могу, по своей мягкотелости, выгнать.

Ш е л е п о в (грозит ему пальцем). Волгунцеву гнать из-за каких-то вздорных подозрений нельзя — раз, влюблен ты в нее по уши — два.

Р ы м а р е в (смущенно). Она любит Волкова.

Ш е л е п о в. Она любит Рымарева и никого больше. Отвечай наконец, кто идет в клинику?

Р ы м а р е в. Она… остается в лаборатории.

Ш е л е п о в выходит, входит В о л г у н ц е в а.

Сегодня предстоит очень трудная ночь. (Неуверенно.) Одному из вас, то есть Шелепову или вам, надо быть в клинике, и одному — в лаборатории.

В о л г у н ц е в а. Понимаю.

Р ы м а р е в (напряженно). Вы понимаете, вы… остаетесь?

В о л г у н ц е в а (напряженно). Мне… остаться.

Р ы м а р е в (скрывая под грубостью смущение). Вы оставили ваши заговоры с Волковым?

В о л г у н ц е в а. Заговор наш с добрыми намерениями.

Р ы м а р е в (нервно смеется). Вы никого не видите, кроме Волкова?

В о л г у н ц е в а. Вижу и скажу прямо — нет, Дмитрий Владимирович. Мне надо одной…

Входит К р а с н о в. В о л г у н ц е в а поспешно выходит.

К р а с н о в. Ваши установки меня не удовлетворяют.

Р ы м а р е в (горячась). Всем, кто со мной не согласен, предлагается в двадцать четыре секунды оставить мою лабораторию.

К р а с н о в. Мне партия поручила бороться в науке…

Р ы м а р е в. Вы должны учиться, а не командовать. (Кричит.) Требую беспрекословного исполнения всех моих распоряжений!

К р а с н о в. У нас разбегаются сотрудники. Никто не хочет отвечать за ваш…

Р ы м а р е в. Молчать!

К р а с н о в уходит, входит Ш е л е п о в.

Ш е л е п о в. Не понимаю, как мог ты, врач, физиолог, так вульгарно влюбиться?

Р ы м а р е в. Она сказала — нет.

Ш е л е п о в. Разве женщина сразу скажет тебе — да? Обычная мировая канитель. Тьфу. (Пауза.) А с Красновым ты напрасно так грубо. Парень спроста все рубит.

Р ы м а р е в. Суворов тоже был груб. Не думай только, что я ему подражаю. Узнал об этом недавно.

Ш е л е п о в. Все-таки тебе, фельдмаршал Рымарев, лестно встать в позу и запеть петухом.

Р ы м а р е в. Ну, спорь со мной, скажи, в чем я не прав?

Ш е л е п о в. Не следует тебе подражать худшим сторонам характера Евладова. Печальный урок. Старик оказался совершенно одиноким.

Р ы м а р е в. Неужели я похож на него? Одиночество? Не хочу. Мне нужны думающие товарищи. Ненавижу попугаев.

Ш е л е п о в. Ну, пошел в клинику. Буду тебе, фельдмаршал, с поля сражения доносить по телефону.

Р ы м а р е в. Алексей, подожди. Тебе известно, что опыт ставится над умирающим?

Ш е л е п о в (возвращаясь). Дело ясное — больного, который может поправиться, нам не дадут.

Входит Ч е р н ы х.

Ч е р н ы х. Увидел в раздевалке твои отпадающие оболочки и решил заглянуть. Тебя, Дмитрий, можно поздравить, опыт поставлен наконец на человеческом материале.

Р ы м а р е в. Материал плохой — умирающие.

Ч е р н ы х. Где взять здоровых? Любой гражданин, очутившись на положении кролика, в восторге не будет. Значит, бери что дают.

Ш е л е п о в. Ухожу.

Ш е л е п о в уходит.

Р ы м а р е в. Почему командир Красной Армии может безнаказанно потерять в бою, скажем, десять человек, а я не могу ни одного?

Ч е р н ы х. Командир борется за признанное. Где у общества гарантия, что ты действительно… Общество вправе быть недоверчивым. Людям надо дать простое и понятное. Лазарь, встань, и чтобы Лазарь непременно встал.

Р ы м а р е в. Дайте мне Лазаря.

Ч е р н ы х. Тебе дали, и не одного… Зарянский и Гартштейн сильны именно тем, что лечат.

Р ы м а р е в. Ты, кажется, готов оправдать все их вылазки?

Ч е р н ы х. Не собираюсь. Надо только понять, что они опираются на здоровый консерватизм общества. Фельдшер, вылечивший насморк, естественно, скорее тебя получит признание.

Р ы м а р е в. Ты всегда точно в мундире и при исполнении служебных обязанностей.

Ч е р н ы х (гневно). Я заставляю тебя всегда помнить, что мой долг — исполнение человеческих обязанностей, иначе нам с тобой пришлось бы вцепиться друг другу в горло. Ведь завидую я тебе не менее, чем Гартштейн, и Волгунцеву люблю не менее, чем ты ее любишь… Дурной.

Ч е р н ы х уходит, хлопнув дверью.

Р ы м а р е в (растерянно). Кеша…

Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Дмитрий Владимирович, кошка № 45, которую особенно наказывали беречь, держит хвост трубой.

Р ы м а р е в (оправляясь от смущения). Значит?..

П о д ч а с о в. У меня хвост — первая примета. Выживет.

П о д ч а с о в выходит. Н е с к о л ь к о с о т р у д н и к о в входят.

С о т р у д н и к и (нестройным хором). Не можем больше работать… Не разделяем ваших взглядов… Не хотим нести ответственности…

Р ы м а р е в (презрительно). Вы свободны. (Наступает на сотрудников.) Дезертиры! Трусы!

С о т р у д н и к и пятятся к двери и уходят.

(Рымарев один, тяжело дышит.) Не лаборатория, а помещение для митингов. Все машут руками. (Мечется, бормочет.) Ну а если мои расчеты окажутся не точными и утопающих спасти мне будет не по силам?..

Входит В о л г у н ц е в а.

Валентина Алексеевна, а если неудача?

В о л г у н ц е в а. Мы разрушили много вражеских крепостей, Дмитрий Владимирович, нам не к лицу стоять со скрещенными на груди руками и любоваться видом дымящихся развалин. Мы должны наступать. Неудача? (Задумывается.) Ну?

Р ы м а р е в (бормочет, не слушая Волгунцеву). Иногда кажется, выбрался на дорогу — цель близка, и вдруг начинаешь понимать — проселок, бездорожье. Мечешься, бросаешь одну тропу, другую, продираешься целиной…

Волгунцева перебирает склянки на столе. Пауза. За сценой порыв ветра валит дерево. Дерево обрывает провод. Свет тухнет.

В о л г у н ц е в а. Не спилили вовремя. Оно совсем сгнило. Оборвало провод.

Р ы м а р е в (кричит). Подчасов, свечи!

За сценой слышны взрывы.

Рвут лед. Шум падающего дерева и эти взрывы на реке. Темнота. Мне вспомнилась землянка в окопах.

П о д ч а с о в приносит две свечи и уходит. Волгунцева смешивает и разливает медикаменты. Рымарев закуривает от свечи.

Образ войны не покидает меня с тех пор, как через мои руки прошли тысячи раненых на германском фронте и тысячи на гражданских. Всю жизнь передо мною корчатся больные.44

Лампочки загораются. Волгунцева тушит свечи.

Для уничтожения человека сделано очень много. Можно вымаривать целые города. А вот хотя бы на одной улице сделать людей здоровыми не умеем.

Звонок.

(Рымарев идет наверх, берет трубку.) Слушаю. Я… Так… (Кладет трубку, переносит телефон вниз.) Один больной умер. (Трет виски.) Собачка подняла ногу, оставила на стене пятно. Изучай, пока солнце его не высушило. Медицина не археология. Успевай, торопись. У нас всегда тревога. Мир или война, все равно — немедленная помощь. (Записывает.) Мир очень просто устроен для одних артиллеристов. Он для них состоит только из целей. Мы же должны атаковать врага, которого никто не знает и расположение которого никем не обнаружено… (Пауза.) Сколько чернил истрачено на изображение горестных переживаний того французского офицера-артиллериста, который хотел завоевать весь мир, но успел, бедняжка, разгромить только часть Европы, побывал, правда, и в Египте, потом потерял все и умер на острове...45 Ну а кто рассказал о нас, из века в век неустанно испытующих природу?

Волгунцева ставит на спиртовку колбу с водой.

Валентина Алексеевна, вам никогда не было страшно на войне?

В о л г у н ц е в а. Нет, нас было много.

Р ы м а р е в. В нашем институте это именно и радует. Нас много. Ну а в разведке вы бывали?

В о л г у н ц е в а. Не один раз.

Р ы м а р е в. Самое страшное, когда ты в разведке один. Враг прячется где-то рядом — и ни звука. Я зарезал 25 тысяч животных46, 25 тысяч раз спросил. Он молчит. А ответ нужен немедленно, в нем заинтересовано все человечество.

Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Коты, они к наркозу вредные, который раз вам докладываю.

Р ы м а р е в. В чем дело?

П о д ч а с о в. Станешь только ему маску накладывать, а он прихитрится и помрет.

Р ы м а р е в. Как?

П о д ч а с о в. Полную остановку сердца сделает — и конец. Кошка против кота куда живучее. Запишите, Валентина Алексеевна, кот № 16 приказал долго жить.

П о д ч а с о в уходит. Волгунцева записывает. Звонок.

Р ы м а р е в (берет трубку). Да… Да… Ага… Двое — № 3 и № 5. Журналистка? Жива? Хорошо. (Нервно посвистывает. Записывает. Декламирует.)

Интересно поглядеть,

Как в лесу живет медведь…

Валентина Алексеевна, в детстве я у сестер все кукол на кусочки резал.

В о л г у н ц е в а (снимает со спиртовки колбу). Выпьем чаю, Дмитрий Владимирович.

Р ы м а р е в. Очень хорошо. (Садится к столу.)

Волгунцева подает ему стакан.

Мне все хотелось узнать, что у них в середине. Насиженные яйца с [э]той целью вскрывал. Потом, студентом, стал резать трупы. (Отхлебывает из стакана.) Счастливое время. Никаких сомнений, раз профессорам в трубочку все видно.

В о л г у н ц е в а (смотрит на часы). Дмитрий Владимирович, извините, мне надо на минутку в крольчатник.

В о л г у н ц е в а уходит.

Р ы м а р е в (один). Род лукавый ищет чуда, а чудо не дается ему… Умирают люди… Академик Евладов умер. (Нервно зевает.)47 У нас все теперь поняли, как оскорбительно беззащитен еще человек. Рабочий, ученый, журналистка, верят они или не верят мне, врачу, — ждут…

В о л г у н ц е в а возвращается.

В о л г у н ц е в а. У кроликов хорошо.

Р ы м а р е в. Будем надеяться, что и у людей станет хорошо. (Иронически.) Ученые существуют для того, чтобы обрадовать человечество… хотя бы веселящим газом. (Смотрит на нее напряженно.)

В о л г у н ц е в а настораживается.

Вы мне сказали — нет. Валентина Алексеевна, почему нет?

В о л г у н ц е в а (волнуясь). Не могу я, Дмитрий Владимирович. Вы большой… Не хочу стоять в тени.

Рымарев пытается обнять ее. Борьба. Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Кролики № 11 и № 12… (Пятится и исчезает за дверью.)

Рымарев и Волгунцева отскакивают друг от друга.

В о л г у н ц е в а. Никогда больше… Прошу вас.

Р ы м а р е в (дрожащими руками закуривает папиросу). Мне часто мешает моя грубость. Простите меня, Валентина Алексеевна. (Пауза.) Мы не кончили с вами разговора о куклах. Мне кажется, что я продолжаю детскую игру. Мы разрезали человека на кусочки. Каждый завладел своим и знает только свой. А кукла растерзана. Мое отрицание старого — мертвая вода: куски начинают срастаться в целое. Не в больнице, в Институте здорового человека будет открыта и живая вода. (Пауза.)

Взрывы на реке. Рымарев и Волгунцева нервно позевывают. Резкий звонок.

(Рымарев хватает трубку.) Слушаю. Однако. (Кладет трубку.)

Слышно, как стучат в окна деревья, свистит ветер и воют собаки.

Мы всегда на краю мира. Дальше — неизвестность. Наука изучает неизвестное. Мой вопрос, обращенный к ее величеству природе, и на этот раз остался без ответа. Она бормочет устами умирающих, воет в клетках собачника, стучит деревянными пальцами в окно.

Ветер обрывается. За сценой тишина.

Молчание. (Пауза.) Почему Шелепов не звонит? Не все ведь умерли? (Взволнованно.) Позвонить самому?

Входит Ш е л е п о в.

Ш е л е п о в. Фельдмаршал, в своем рапорте мне остается только повторить слова одного французского короля, сказанные им после того, как он увидел полный разгром своего войска. Все погибло, кроме чести.

Р ы м а р е в. Журналистка?

Ш е л е п о в. Умерла.

Р ы м а р е в. Ну что же — атака отбита. Будем атаковать. Неудачный опыт — часто начало нового открытия.

Гул взрывов на реке. Входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Кошка № 45, которая хвост трубой, околела. Обманула, подлюга.

Шелепов наливает мензурку, пьет. Рымарев устало садится в кресло, спиной к зрителям. Волгунцева подходит к окну. П о д ч а с о в выходит. З а р я н с к и й и К р а с н о в входят. Их никто не замечает.

З а р я н с к и й. Carpe diem48, Александр грешный. Недаром мы с вами, товарищ Краснов, не спали целую ночь. (Смеется.)

Все оглядываются. Рымарев встает и застывает с презрительной усмешкой на губах.

В о л г у н ц е в а. Что вам угодно?

З а р я н с к и й (нюхает воздух, оглядывает лабораторию). Опыт протекал в обстановке вполне благоприятной. Профессор Рымарев, как римский кесарь, пил вино, обнимал женщину и смотрел на умирающих гладиаторов.

В о л г у н ц е в а (негодуя). Старый пошляк.

З а р я н с к и й. Московский аноним раскрыт.

Ш е л е п о в. Вы, дяденька, говорите, да не заговаривайтесь.

З а р я н с к и й. На этот раз скрыть вам ничего не удастся.

Ш е л е п о в. У нас расписки от родственников, которые отлично понимали, что выбирают они между смертью и опытом.

З а р я н с к и й. Может быть, родственничкам-то милым надо было освободить жилплощадь?

К р а с н о в. Вопрос ясен — кошмарное вредительство. Теперь я, Александр Константинович, окончательно согласен с вами. Наш институт — учреждение дутое. Деньги жрем большие, а достижений никаких, достижения в обратную сторону.

Р ы м а р е в выходит.

З а р я н с к и й. Факты в наших руках, товарищ Краснов. Совершено бесстыдное убийство. У общественности поколеблена вера во врача. Надо немедленно спасать честь медицины, заявить всем, что никакие злодейства не могут опорочить настоящую науку.

К р а с н о в. Комиссия советского контроля получит хороший материал для своих оргвыводов.

З а р я н с к и й. Дело это не советского контроля, а НКВД, тут каналом Москва—Волга49 пахнет. Там вас, профессор Рымарев, научат ценить человеческую жизнь.

Р ы м а р е в возвращается.

Р ы м а р е в. Я все слышал. Вы это серьезно?

З а р я н с к и й. До шуток ли теперь нам с вами? Могу ли я, врач, пощадить вас? (Передразнивает Рымарева.) «Эксперимент есть вопрос, обращенный к природе». Вот она тебе ответила — десять фиг в нос. (Складывает две фиги и пять раз поднимает их перед лицом Рымарева.) Две, четыре, восемь, десять. Он, видите ли, мечтал осчастливить мир. Иди, мечтатель римлянин, домой и по римскому обычаю лезь в ванну, найми оркестр, денег, если нет, дам, впрочем, обойдемся и радио, включи радио, вскрой себе вены и помечтай в теплой водичке. Больше тебе делать нечего. (Хохочет.)

Занавес.

Картина шестая50

Столовая Рымарева. Стол, стулья, буфет, диван. На столе самовар. Д в а с т а р и к а и д в е с т а р у х и жадно едят и пьют.Входит утомленный и охмелевший Р ы м а р е в.

Р ы м а р е в. Здравствуйте.

С т а р и к и и с т а р у х и (встают, кланяются). Доброго здоровья, Дмитрий Владимирович. (Торопливо хватают со стола последние куски, жуют и уходят с поклонами.)

Входит А к и м о в н а.

А к и м о в н а. Народу каждый божий день непротолченная труба. (Оглядывает стол.) Опять все начисто съели.

Р ы м а р е в. Не жадничай, Акимовна.

А к и м о в н а. Хозяйки в доме нет — и порядку нет. (Гремит посудой.)

И л ю ш а вбегает в пальто, фуражке, с книгами под мышкой.

И л ю ш а. Папка вернулся. (Целует отца.)

Р ы м а р е в (освобождаясь из объятий сына). Иди, Илюша, разденься.

И л ю ш а убегает.

Сон интересный я видел сегодня. (Шутливо.) Акимовна, может быть, объяснишь, к чему бы он?

А к и м о в н а. Рассказывай.

Р ы м а р е в. Плыву будто я по реке на плоту. Воды чистой почти не видать, все лед.

А к и м о в н а. Самый, значит, ледоход.

Р ы м а р е в. По всей реке барахтаются люди, лезут на мой плот51, хватают меня за ноги. Плот медленно опускается на дно. Я к берегу, цепляюсь за кусты и ползком выбираюсь на какой-то остров. Прямо перед глазами у меня вдруг громадный кукиш Зарянского, а дальше, куда только ни посмотришь, — сплошные кролики молча жрут траву.

А к и м о в н а. Шиш снится к деньгам, к большим деньгам.

Р ы м а р е в. А жить мне будто бы на том острове, пока не заговорят кролики… Ты знаешь, Акимовна, я другой раз бью животных, злюсь, когда опыт не удается.

А к и м о в н а. Животное, оно, известно, языка человечьего не понимает, а руку чувствовать может. (Берет со стола посуду.) Подчасов на кухне дожидается. Позвать?

Р ы м а р е в. Позови.

А к и м о в н а уходит, входит П о д ч а с о в.

П о д ч а с о в. Давненько, Дмитрий Владимирович, в лаборатории не были, извиняйте, пришел доложить, очень кобелек № 2 заскучал, помните, рыжий такой, злой?

Р ы м а р е в (усмехаясь). Рыжие, они злые. (Достает графин из буфета.) Тебе какого налить?

П о д ч а с о в. Ученые пьют простое. (Садится.)

Ры м а р е в (наливая). Правильно.52

П о д ч а с о в (встает, пьет). Распоряжения какия будут, Дмитрий Владимирович? Мне надо подаваться в лабораторию.

Р ы м а р е в. Сиди.

Подчасов садится.

Нас обвиняют в убийстве, кричат, будто мы людей обращаем в кроликов. (Зло.) Наши обвинители спят и видят возвращение старого, которое во всем мире сейчас действительно хочет превратить людей в кроликов.

П о д ч а с о в. Врач, если который не уморил ни одного больного, какой он врач? (Встает.) Квартирка у меня не очень замечательная, но штопорок имеется редкостный. Может быть, когда заглянете?

Возвращается И л ю ш а.

И л ю ш а. Разрешите сделать правительственное сообщение?

Р ы м а р е в. Делай, Илюша.

П о д ч а с о в уходит.

И л ю ш а. Мною изобретен и почти сконструирован шкаф для сушки белья. Не хватает только мелочей. (Улыбается.) Прошу дополнительных ассигнований.

Р ы м а р е в. Не могу, Илюшенька, разрешить. Можешь пожар сделать. (Роется в карманах.) И вообще нет денег.

И л ю ш а (кивает головой). Санкции. Санкции. (Внимательно смотрит на отца.) Папка, ты не болен?

Р ы м а р е в. Некоторое переутомление и лишний стакан водки, сынок.

И л ю ш а (обнимает отца). Надо тебе сделать массаж. Ложись на диван.

Р ы м а р е в (смеется, снимает пиджак и ложится). Доктор, я в вашем распоряжении.

Илюша забирается на диван, становится на колени и мнет отцу спину. Рымарев кряхтит от удовольствия.

Очень хор-р-рошо, доктор.

Входит Ч е р н ы х.

Ч е р н ы х. Здорово. Где ты пропадал трое суток?

Рымарев перевертывается на спину, Илюша мнет ему живот.

Р ы м а р е в. Шлялся по Москве, пил, познакомился с одним замечательным врачом из провинции. Врач — женщина, сестра журналистки, погибшей у нас в клинике.

Ч е р н ы х. Газет не читал?

Рымарев отрицательно трясет головой.

Общественность введена в заблуждение. Директор клиники, приятель Зарянского, записал в журнале, что смерть больных последовала в результате твоего эксперимента. Каждому клиницисту, конечно, интересно для уменьшения процента смертности у себя сбросить несколько случаев на чужие плечи.

Р ы м а р е в (встает, бледнеет, целует сына). Спасибо, Илюша. Иди пока к себе.

И л ю ш а уходит.

У меня есть свидетели.

Ч е р н ы х. Зарянский напечатал о тебе статью — «Ученый или преступник?». Краснов кричит о засоренности твоего отдела. Сколько раз говорил — прогони разную «бывшую» нечисть.

Р ы м а р е в. А факты?

Ч е р н ы х. Опыт ты ставил? Больные умерли? Ну, какие тебе еще факты? Обоих нас отдают под суд. С меня взяли подписку о невыезде, конечно, возьмут и с тебя.

Р ы м а р е в. Значит, расстрел?

Ч е р н ы х. Не глупи, будем защищаться.

Входит А к и м о в н а.

А к и м о в н а. Женщина пришла, вас спрашивает, дочь, говорит, у нее уморили в больнице.

Р ы м а р е в. Я ничего не…

Входит Ж е н щ и н а, она почти невменяема.

Ж е н щ и н а. Профессор, умоляю, скажите правду, она сама умерла или?..

Р ы м а р е в (внимательно вглядываясь в лицо женщины.) Вы не помните своего разговора со мной у вас на квартире… Ваша вторая дочь — врач, она вам все объяснит.

Ж е н щ и н а. В городе ходят чудовищные слухи, в газетах пишут…

Р ы м а р е в (осторожно берет женщину за плечи и повертывает к двери). У вас дочь — врач, она знает правду.

Ж е н щ и н а (покорно). Дочь знает правду, но она умерла…

А к и м о в н а берет ее под руку и уводит.

Р ы м а р е в. Мать журналистки, совсем невменяема. Хорошенькие, значит, разговоры идут в городе.

Ч е р н ы х. Самое противное во всей этой шумихе — разговоры о бесполезности института, его дороговизне. Институт, мол, не оправдывает расходов.

Р ы м а р е в. Они воображают, природа — проститутка53. А у нее честь. Ее ни за целковый, ни за миллион не купишь.

Ч е р н ы х. Зарянский старается опорочить самую идею создания института.

Р ы м а р е в (иронически). Ничего не поделаешь, Кеша, ведь он опирается на здоровый консерватизм общества. (Нервно смеется.) Фельдшер, вылечивший насморк, становится судьей ученого. (Зло.) Лечите, черт вас возьми, применяйте изученное, но не смейте командовать в науке, которая прежде всего имеет дело с непознанным.

Входит В о л г у н ц е в а. Рымарев едва кивает ей.

Ч е р н ы х. Первый опыт не удался, сделаем второй. У меня нет никаких сомнений в нашей победе.

Р ы м а р е в. Ты, Кеша, очень легко сажаешь сады науки вокруг зданий института, которые, кстати, еще не построены.

Ч е р н ы х. Трое суток тому назад человек гордо заявлял, что неудача — начало нового открытия, и он же сегодня …

Р ы м а р е в. Брошу все в болото. Уеду в деревню лечить колхозников…

Ч е р н ы х. Мне хочется предупредить тебя от необдуманного шага. (Смотрит на часы.) Иду к Белову. Он обещал помочь.

Р ы м а р е в. Иннокентий, отрекись. Ученый должен быть политиком. Встань на позицию «здорового» консерватизма. Сохранишь сим способом директорское кресло и завоюешь расположение женщины… Она меня послала ко всем чертям.

Ч е р н ы х (гневно). Прощаю тебе эту гнусность только потому, что ты пьян. Валентина Алексеевна, не советую вам тут задерживаться, надо дать ему проспаться. Он готов оклеветать весь мир.

Ч е р н ы х уходит, хлопнув дверью. В другой двери А к и м о в н а.

А к и м о в н а. Тверезый, не расшибай дверь.

Р ы м а р е в. Почва «здорового» консерватизма весьма плодородна. Сначала на ней вырастает заговор сотрудников, потом сотрудники разбегаются из лаборатории, оставшиеся поднимают бунт. Клевета в газете. Обвинение в отвратительном преступлении. А идеи раскрадывают по частям, из частей прекрасно задуманной сложной машины делают топоры и… получают признание общества. (Потрясает кулаками.) Ну где еще они найдут такую рыжую собаку, которая бы на все кидалась с такой злобой? (Оглядывается.) Акимовна, меня судят.

А к и м о в н а. Господь с тобой, Дмитрий Владимирович, какой там еще суд? Сейчас затоплю ванну, помоешься и в постель.

Р ы м а р е в (нервно смеется). В ванну, говоришь? Мне ее тоже рекомендовал один известный профессор. Очень, говорит, помогает в тяжелых условиях жизни.

А к и м о в н а. Ну вот и добро. Пойду за дровами.

А к и м о в н а уходит.

Р ы м а р е в (мечется по комнате). Люди преклоняются перед убийцами в мундирах, бессмысленно убивающими тысячами, миллионами, и они же готовы растерзать ученого за один его неудачный опыт… Врач унижен, низведен до положения лакея, щедро награждаемого зуботычинами54. Ну, что же вы молчите? Мужчина, чтобы понравиться вам, распустил весь свой огненный хвост красноречия. Из лаборатории все разбежались?

В о л г у н ц е в а. Старики.

Р ы м а р е в. Старичкам у меня, действительно, страшновато. Буду работать один. Сильный и в одиночестве силен.

В о л г у н ц е в а. Хорошо, что хоть не решились повторить шиллеровское: «Der Starke ist am mдchtigsten allein»55, а ограничились только его перефразированием… Одиночество ваше выдуманное, извлечено вами из собственного пальца.

Р ы м а р е в. Вы сами сказали, что у меня разбежались сотрудники.

В о л г у н ц е в а. Молодые, видимо, не считаются достойными сотрудниками? Вы мало знаете своих помощников, недооцениваете нас. Мы готовы в огонь и в воду. (Пауза.) Обидно за молодежь.

Р ы м а р е в. Простите меня, никак не могу обойтись без грубостей.

В о л г у н ц е в а. Вам, точно, нравится изображать из себя непонятого и непризнанного ученого.

Р ы м а р е в. Для объективности, впрочем, могу назвать одного нечаянно найденного настоящего друга. Женщина-врач из провинции, отлично осведомлена о наших работах, разделяет все наши взгляды и сама готова на все. Почему, говорит, пасть за родину в поле — великая честь, а погибнуть на койке в клинике во имя открытия целых миров — никакая не честь, не героизм?

Входит И л ю ш а.

И л ю ш а. Извиняюсь, товарищ папа, у меня к вам есть вопрос.

Р ы м а р е в. Да?

И л ю ш а. В газете сказано, ваш институт изобретает долголетие. Ты как думаешь, лет на двести изобретете?

Р ы м а р е в. Чего на двести?

И л ю ш а. Ну, чтобы жить двести лет. Вот будет интересно — тебе двести, а мне сто семьдесят, тогда мы с тобой ровесниками станем. Жалко, мама умерла.

Р ы м а р е в. Не говори пустяков. (Илюша, надув губы, идет к двери.)

В о л г у н ц е в а (обнимая мальчика). Отец (оглядывается на Рымарева), вылитый отец. (Целует Илюшу в голову.)

И л ю ш а вырывается и убегает.

Р ы м а р е в (усмехаясь). Можно подумать, что у ученых даже дети говорят только про умное. Ну а уж сами-то ученые — они, конечно, борода до пупа, лысина, очки и все про умное, только про умное. (Смеется.) Валентина Алексеевна, мне кажется, нам с вами пора поговорить и о милых глупостях. (Пытается взять Волгунцеву за руку.)

Волгунцева отстраняется.

Хорошо бы изобрести лет на двести, как говорит Илюша. Лет через сто вы скажете мне — да.

В о л г у н ц е в а. Вы думаете, я просто из кокетства говорю вам — нет? Недавно Алексей Александрович смеется — вы его любите, и он вас любит. Машинистка знает, что надо в таких случаях делать, вы врачи оба, и развели такую канитель.

Р ы м а р е в (смеется). Совершенно «научная» постановка вопроса. Узнаю стиль Алексея.

В о л г у н ц е в а. Я была замужем и ушла. Не могу. Мне кажется, в отношениях мужчины и женщины сохранилось что-то связывающее женщину, делающее ее неравноправной. Не подумайте, что я проповедую беспорядочную любовь. Несколько раз мне очень хотелось сказать вам просто — люблю, и не выходит, прямо какое-то заикание. (Пожимает плечами.) Жена. В самом этом слове… Жена профессора Рымарева, беспартийного специалиста.

Р ы м а р е в. Вы коммунистка?

В о л г у н е в а. Разве вы не знали?

Р ы м а р е в. Не интересовался.

В о л г у н ц е в а. Заведующему отделом иногда полезно знать своих сотрудников.

Р ы м а р е в. Науке, однако, известны факты, когда коммунистка выходит замуж за беспартийного и наоборот, или какая там еще может быть комбинация? (Горько.) Рымарев — беспартийный специалист. Мне казалось, Рымарев — революционер и товарищ.

В о л г у н ц е в а. Очень большой революционер. Только, если революционер и беспартийный, значит, у него в голове еще не все ясно: когда у революционера все ясно, он идет в партию.

Р ы м а р е в. Не подсказывайте, пожалуйста. Ученого учить — только портить. Сам знаю, что мне нужно делать. Не люблю коммунистов, всегда в учителя лезут.56 Сын мой пионер, и тот старается отца направить на путь истины. Сударыня, есть такая порода людей (показывает на себя), которая привыкла до всего доходить только своим умом.

В о л г у н ц е в а. Не собиралась учить вас. Мне кажется, я говорила только о себе.

Р ы м а р е в. Ну ладно, умна. Не спорю. Ручку. (Целует руку.)

В о л г у н ц е в а (смотрит на часы). Нужно в клинику. Дмитрий Владимирович, у меня к вам маленькая просьба. (Вытаскивает из сумочки револьвер.) Мне он дорог как память о юности, о фронте. (Подает револьвер Рымареву.)

Р ы м а р е в (беря револьвер). В чем дело?

В о л г у н ц е в а. Мне больше некому… У меня нет еще человека… Вообще, прошу на всякий случай сохранить револьвер… Я себе… одним словом… заразилась сыпняком.

Р ы м а р е в. Вы с ума сошли?

В о л г у н ц е в а. Могла ли я уступить кому-нибудь, даже вашему врачу из провинции, честь первой попробовать новый способ лечения сыпняка, разработанный профессором Рымаревым?

Р ы м а р е в (тревожно). У вас, кажется, неважное сердце?

В о л г у н ц е в а. Тем интереснее опыт.

Р ы м а р е в. Отлично. Мы ляжем вместе. Я докажу, что умею не только командовать…

В о л г у н ц е в а. Не выйдет, командир. Мы вам не позволим. Не имеете права без надобности рисковать своей жизнью.

Р ы м а р е в (неожиданно грубо). А как ты смела?! Мое! (Швыряет револьвер себе под ноги, топчет его.) Я Митька Рымарев. Я любому в морду дам! А вы из меня блаженного строите, угодника Божия!

В о л г у н ц е в а. Не всегда и я была Валентиной Алексеевной. (Отстраняет Рымарева.) Ну-ка, посторонитесь, товарищ. На Восточном фронте белые хорошо знали Вальку Волгунцеву. (Поднимает револьвер.) Штукой этой я научилась владеть раньше, чем ножом хирурга. (Кричит.) Акимовна!

Входит А к и м о в н а.

Уберите, пожалуйста, мой револьвер куда-нибудь подальше, чтобы Илюша не поранил себя.

Акимовна неловко берет револьвер за ствол.

Не так держите, надо брать за рукоятку.

А к и м о в н а уходит, входит И л ю ш а.

И л ю ш а. Подумаешь, невидаль, пистолет браунинг № 2. Илюша значок ворошиловского стрелка имеет, а она (передразнивает): «Илюша застрелится».

И л ю ш а уходит.

В о л г у н ц е в а (буднично). Я пошла в клинику, Дмитрий Владимирович.

В о л г у н ц е в а уходит.

Р ы м а р е в (передразнивает). «Могла ли я?..» Глупость… (Курит. Пауза.)

Входит А к и м о в н а.

А к и м о в н а. Ну, готова ванна.

Р ы м а р е в (вздрагивает, роняет папиросу). Сейчас.

Занавес.

Картина седьмая

Купе мягкого вагона. Пассажиры — Р ы м а р е в и Ж е н щ и н а - в р а ч из провинции. За окном метель. Поезд мчится.

Р ы м а р е в (смотрит в окно). Ничего не видно. Метель совершенно как зимой.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Обычный для этих мест шальной весенний снегопад. Мы ведь с вами в трех тысячах километрах на северо-восток от Москвы.

Р ы м а р е в. Провинция.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Мы проезжаем через полосу мощных совхозов и МТС. На каждой остановке слышен стук моторов. Люди готовятся к весеннему севу.

Р ы м а р е в. Ничего не слышать, не видеть, ни о чем не думать. Моторы напоминают Москву. Ваше лицо, впрочем, тоже мешает мне забыть лабораторию. Вы поразительно похожи на свою покойную сестру-журналистку.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Сестра была моложе меня.

Р ы м а р е в. Временами кажется, опыт еще идет и вы — это она и все поправимо. Она или я, кролик № 1 или кролик № 2… Не то, не то. Мне нужен человек…

Ж е н щ и н а - в р а ч. Если бы я могла…

Р ы м а р е в. Можно ли хорошо относиться к разыскиваемому и бежавшему?

Ж е н щ и н а - в р а ч. Никто вас не станет разыскивать. Черных один опровергнет все обвинения.

Р ы м а р е в. Естественная ошибка, какую может допустить любой ученый, и вот обвинение, словно обвал, грохочет вокруг моего имени. Рымарев не сделал ни одного удачного опыта, не вылечил ни одного больного. Рымарев издевался над наукой и уподобился синице, которой так и не удалось зажечь моря. Долой Рымарева. Вы понимаете, оставалось сделать всего один верный шаг, и тогда те, что считают Рымарева убийцей, назвали бы его лучшим другом… Один шаг…

Ж е н щ и н а - в р а ч. Если вы даже не сделаете этого шага, то и тогда имя ваше будет поднято молодежью как знамя, на котором она напишет: «Недоверие к прошлому». Вы широко посеяли беспокойство, заставили искать. Вы заложили основы нового канона…

Р ы м а р е в. Меня оценят в полной мере лишь в те отдаленные времена, когда каждый научится различать подлинное и плодотворное бесстрашие мысли от пустозвонства.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Может быть, времена эти уж и не так отдаленны, и давайте пока оставим науку в покое…

Р ы м а р е в. Иннокентий, пожалуй, прав: обществу не ясно, враг Рымарев или друг. Обществу надо понятное. Ну, скажем, двенадцать тысяч километров без посадки.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Вы скоро дадите свои двенадцать тысяч. Ну, например, лечение сыпняка в одну ночь… (Берет Рымарева за руки.)

Рымарев молчит, опустив голову.

Занавес.

 

Действие четвертое

Картина восьмая57

Новая квартира Рымарева. Кабинет. Вечер. Шторы опущены. Иногда с улицы доносятся слова рабочей команды и стук топоров. Р ы м а р е в полулежит в кресле. Ч е р н ы х и В о л г у н ц е в а сидят. И л ю ш а стоит.

Ч е р н ы х. Ну, рассказывай, рассказывай.

Р ы м а р е в. Мысль о самоубийстве — подчеркиваю, мысль, не покушение, — и отъезд, по-вашему бегство, в деревню — все это только страдания моего самолюбия, а не ума, не поведение, а лишь раздражение.

Ч е р н ы х. Глупость и разъясненная остается глупостью. Илюша говорил, ты перед отъездом декламировал монологи из «Гамлета»?

Р ы м а р е в. Пьян был, дружок, бормотал что-то в этом роде.

И л ю ш а. Не по-советски ты поступил, папа. Дал подписку никуда не уезжать и укатил. Нет, если я уж дам какое обещание, то извиняюсь, не выполню в срок — позор перед всеми товарищами и просто самому противно, точно Гамлет твой — все время в прорыве и только под конец выполняет, и то неудачно — сам погибает. (Декламирует иронически.)

Бледнеет в нас румянец сильной воли,

Когда начнем мы размышлять…

А по-моему, чем больше думаешь, тем сильнее делаешься. Я нарочно выучил эти позорные строки, чтобы поступать всегда наоборот. Ты воображаешь, мне непонятен Гамлет? Ничего сложного в нем нет. «Быть или не быть?» Просто какое-то психическое заикание.

Волгунцева всплескивает руками.

Ч е р н ы х (смеется). Здорово чертенок сказал.

Р ы м а р е в. Отец твой не заикался, сынок, когда надо было ставить опыт.

Ч е р н ы х. Не позволим мы вам больше глупить, дорогой товарищ. Прорабатывай его, Илюша, прорабатывай хорошенько.

Р ы м а р е в. В конце концов, ничего не случилось. Человек уехал работать в деревню.

И л ю ш а (передразнивает). В деревню, как несознательный колхозник. Его колхоз работать послал на завод, а он дыму испугался.

Р ы м а р е в (усмехаясь). Илюша, довольно, не вставляй мне в душу марксометр. Осознаю все свои ошибки и разоружаюсь, как продукт загнивающей мелкобуржуазной верхушки.

Ч е р н ы х. Нужно совершенно потерять веру в себя, во все вообще, чтобы так малодушно дезертировать.

Р ы м а р е в. Ты опять приступил к исполнению своих человеческих обязанностей?

Ч е р н ы х (сердясь). Валентина Алексеевна, Илюша, оставьте нас вдвоем на две минуты.

И л ю ш а (выходя). Тайная дипломатия.

В о л г у н ц е в а и И л ю ш а выходят.

Ч е р н ы х. Ты что меня дразнишь? По-твоему, надо было полоснуть тебя бритвой по горлу? Профессор Черных из ревности зарезал профессора Рымарева. (Иронически.) Какая сила страсти, какая глубина чувств!

Р ы м а р е в. Меня не прельщает роль героя мелодрамы.

Ч е р н ы х (насмешливо). Смотрите, как я одинок, как я переживаю, как я лезу в ванну. Что же это, по-твоему, тр-р-рагедия? Бросить дело, товарищей и бежать… от Зарянских.

Р ы м а р е в. Мне — от Зарянских? Кролик, полагаю, страшнее твоего Зарянского. Зарянские — мелочь.

Ч е р н ы х. Зарянские, к сожалению, сила. А вот твое бессилие перед лицом врага мне непонятно.

Р ы м а р е в. Ни суда, ни Зарянского не боялся, потому что верил и верю в наше время, в нашу страну.

Ч е р н ы х. Чего же ты испугался?

Р ы м а р е в. Иннокентий, можно человеку раз в жизни по-настоящему испугаться кролика, а благородства ради придраться к кукишу Зарянского, раздражиться и бежать? Накануне того несчастного опыта, когда погибла журналистка и другие, художник показал мне проект нашего института. Высокие железобетонные корпуса, словно крепостные башни, возвышались над голой равниной. У самых стен река в торосистом льду, и на берегу огромный гранитный памятник Неизвестному кролику. Несколько дней подряд потом мне снилась длинная, как вечность, река во льду, тонущие люди и каменная равнодушная морда кролика. Мои усилия добиться хоть какого-нибудь ответа у истукана показались мне ребячьей забавой… (Кашляет.) Неожиданная встреча с замечательным врачом из провинции… Силы вернулись ко мне там, в глуши. Мы работали бешено.

Ч е р н ы х. Мы знали об этом и медлили с твоим вызовом.58

Р ы м а р е в. Не знаю, Иннокентий, кем мы были в деревне, трусами или героями. Мы чувствовали себя счастливейшими людьми.

Ч е р н ы х. Мы здесь тоже не спали. Молодежь работала отлично — Волгунцева, Волков, Шелепов и даже Краснов. Гартштейн наделал шуму на всю Европу. Он самоотверженно заразился сам, перезаразил всех своих сотрудников.

Р ы м а р е в. Если бы не болезнь, то вы не увидели бы меня так скоро в Москве. Между прочим, за новую квартиру, за твои заботы об Илюше — спасибо. А из своей провинции жду скорых известий. Думаю, останетесь довольны.

Ч е р н ы х. Мы тоже кое-что преподнесем тебе.

Р ы м а р е в. Я даже женился в деревне.

Ч е р н ы х. Ты прошел мимо большой любви. Очень жаль Волгунцеву.

Р ы м а р е в. Большие люди в любви громоздки. Мне нужно было что-то очень простое, ласковое и, может быть, даже маленькое…

Ч е р ны х (кричит). Товарищи, можете вернуться.

В о л г у н ц е в а возвращается.

И л ю ш а (за сценой). А, может быть, мне не хочется.

Р ы м а р е в (встает, делает несколько шагов). Хожу свободно. Никакой слабости.

В о л г у н ц е в а (подходит к Рымареву, точно желая его поддержать, и говорит тихо). Не буду больше заикаться.

Р ы м а р е в (холодно). После опыта не осталось никаких следов?

В о л г у н ц е в а. Ничегошеньки.

Входит И л ю ш а.

И л ю ш а (обнимает отца). Папа, ты еще болен? Ты не сердишься, что я тебя так сильно проработал? Может быть, тебе сделать массаж?

Р ы м а р е в (целуя сына). Прорабатывать можно, массировать еще рано.

И л ю ш а уходит.

Иннокентий, насколько я понимаю в медицине, ты сегодня собирался отпраздновать день моего рождения?..

Ч е р н ы х (смеется). Сегодня мы тебе день выздоровления, рождения и именины — все сразу устроим.

З а р я н с к и й входит вместе с Б е л о в о й.

З а р я н с к и й. Привет, привет, привет.

Б е л о в а. Очень рада вас видеть.59

Р ы м а р е в. Чем обязан столь лестному для меня визиту?

З а р я н с к и й. Согласно требованиям международного права, вежливость обязательна даже для воюющих сторон. Честность ваша, Дмитрий Владимирович, установлена следственными органами, и я, как честный человек, пришел выразить удовлетворение…

Р ы м а р е в. У меня, к сожалению, нет сведений о вашей честности.

З а р я н с к и й. Можете не сомневаться. (Самодовольно смеется.) Разве Зарянский не лучший хирург в стране? (Пауза.) Дмитрий Владимирович, мы с вами поспорили. Может ли наука существовать, развиваться, двигаться вперед без споров ученых? Некоторое время мы, возможно, помолчим с вами, потом почему [бы] нам снова не поднять старого спора? Медицина — наука политическая…

Р ы м а р е в. Увольте, Александр Константинович.

Б е л о в а. Не буду больше спорить с вами. Надоела заоблачная высь теории. Мы теперь с Александром Константиновичем принимаем больных вдвоем. От мужа ушла. Очень хочу видеть вас у себя, Дмитрий Владимирович.

Р ы м а р е в. Приятные новости и лестные предложения.

З а р я н с к и й (Беловой). Отдохнем немного. (Садятся.) Вся моя вина перед вами, Дмитрий Владимирович, в том, что я поднял на ноги общественность после вашего неудачного опыта, ибо был бдителен, как то и подобает настоящему советскому гражданину.

Рымарев первый, потом Волгунцева и Черных зевают нарочито громко.60

Мне захотелось поздравить вас сегодня. Я не ошибся?

В о л г у н ц е в а. Нисколько. Дмитрий Владимирович сегодня выздоровел — раз, родился — два, вообще именинник — три.

Входит Г а р т ш т е й н.

Г а р т ш т е й н. Дмитрий Владимирович, прошу принять кающегося грешника. (Подает руку.) Поздравляю со днем рождения.

Рымарев кивает.

Иннокентий Николаевич (показывает на Черных) прямо заставил меня сегодня придти к вам. Приходи, говорит, пусть он тебе вложит пальцы в раны.

Все смеются.

Медицинская печать Европы и Америки признала мою работу открытием, которое…

Р ы м а р е в. Открытия мне еще в XIX веке надоели. Некуда ступить — всюду открытия. А вот когда мы хотим подвести итоги, то оказывается, что ничего не известно. Есть открытия, есть ученые — и нет науки.

Г а р т ш т е й н. Не буду спорить, Дмитрий Владимирович. Моя задача сегодня иная. Вы, и только вы дали мне возможность сделать то, что я сделал.

З а р я н с к и й. Casus rarus.61

Ч е р н ы х. Для нашего ученого честность не редкий случай, а необходимое условие работы.

Г а р т ш т е й н. Вы, Дмитрий Владимирович, помогли мне уразуметь одну простую и плодотворную истину.

Р ы м а р е в. А именно?

Г а р т ш т е й н. Если в учебнике написано что-либо прописью — подумай, может быть, надо поступить наоборот.

Ч е р н ы х. Сейчас по всей стране как раз и идет ломка прописных истин.

Г а р т ш т е й н. Желание до конца быть честным обязывает меня сказать вам… (Пауза.) Сегодня вы — все новое в нашей науке. Завтра, может быть, удастся мне…

Ч е р н ы х (смеется). Пожалуйста, в границах социалистического соревнования.

Входит П л и г и н.

П л и г и н. Поздравляю вас, Дмитрий Владимирович, со днем рождения и прошу защиты. Я двадцать пять лет работал вместе с академиком Евладовым, написал двести одиннадцать работ, и вдруг наш директор предлагает мне перейти на пенсию. Я тридцать лет тому назад уже предвидел все ваши открытия…

Р ы м а р е в. Ничем не могу помочь вашему горю.

П л и г и н. А говорят, вы в большую силу вошли.

В о л г у н ц е в а. Нашествие кающихся грешников.

Ч е р н ы х. Дмитрию Владимировичу вредно много разговаривать.

П л и г и н. Хорошо, я в другой раз. (Растерянно садится рядом с Зарянским, потом встает, кланяется и уходит.)

В о л к о в входит вместе с К р а с н о в ы м.

В о л к о в. Дмитрий Владимирович, я тот самый Волков, которого вы подозревали…

Р ы м а р е в. Не без оснований.

В о л к о в. Мы с Волгунцевой брали у вас не для Гартштейна и у Гартштейна — не для вас. Мы вас поправляли Гартштейном и Гартштейна — вами. Наша работа дала возможность помочь и тому и другому. Вы сможете двигаться теперь с удесятеренной скоростью.

Р ы м а р е в. Не надо мне ничьей помощи.

Ч е р н ы х (шутливо). Смирись, гордый человек.

Р ы м а р е в (смеется). Сегодня прощаю тебе, Иннокентий, все твое скучное резонерство и говорю спасибо за молодежь. Отличное воспитание. Правильно сделали, молодые люди. Цените Гартштейна, Рымарева, Евладова и думайте по-своему. Уважайте науку и учитесь оплакивать ее так, как оплакивал ее Сталин под Питером, когда брал «Красную Горку»62 вопреки этой самой науке. (Смеется.) Очень хорошо, товарищи.

З а р я н с к и й (зевая). «Нравоучительные сценки со счастливым концом из жизни советского ученого Рымарева, или Гений с поправками».

В о л г у н ц е в а. Поправки как раз и есть социализм. Гений без поправок — это Чингисхан, которому все позволено, это Игнатий Лойола, это Аноним из Пфальца, обращающий людей в кроликов.63

Ч е р н ы х (Зарянскому). В СССР плохие концы отменяются.64 Себе-то его ты, во всяком случае, не желаешь?

В о л г у н ц е в а. Могу вас успокоить, Александр Константинович, для врагов плохие концы сохраняются. Вы удовлетворены?

З а р я н с к и й. Не совсем.

В о л к о в. Дмитрий Владимирович, комсомольцы-врачи, сотрудники нашего института, идя в бой за здорового человека, приветствуют вас и просят немедленно принять командование в свои руки.

Р ы м а р е в. Сегодня выхожу в институт.

В о л к о в. Мы приглашаем вас в клиники.

Р ы м а р е в. Зачем?

В о л к о в. Мы решили на себе проверить ваши методы лечения.

Р ы м а р е в. Не надо только громких слов… и римского пафоса… Идущие… приветствуют… Больше всего боюсь позы и театральности.

В о л к о в. Мы не гладиаторы. Мы люди, которые знают, на что и для чего они идут.

К р а с н о в. Дмитрий Владимирович, мы люди простые, и никаких слов нам не надо. Раз в чем уверишься, тут уж идешь до конца.

Ч е р н ы х. У нашей молодежи твердая поступь и гордо поднятая голова. Для нее это не поза, а обычная походка.

Р ы м а р е в. Скромность прежде всего. Из истории науки нам известно, что случаи, когда ученые на себе…

З а р я н с к и й. Мой дружеский совет вам, Дмитрий Владимирович, не уподобляйтесь кислому огурцу, в то время когда на стол подано уже сладкое. (Идет к выходу, Белова за ним.) Если случится вам упасть откуда-нибудь с высокого места и, не дай бог, сломать себе шею — милости прошу, окажем немедленную хирургическую помощь.

З а р я н с к и й уходит, позевывая.

Ч е р н ы х (вслед Зарянскому). Сей большой врач от практики и маленький фельдшер от науки мешает нам не менее любого врага.

Р ы м а р е в. Драма наша не в том, что Зарянские преуспевают и гадят. (Пауза.) Мы не знаем того, что должны знать… Наша драма — драма невежд, осознавших свое невежество.65

Ч е р н ы х. Осознание своего невежества есть верный шаг к настоящему знанию.

Входят Ш е л е п о в, П о д ч а с о в и С т а р и к р а б о ч и й.

Ш е л е п о в. Фельдмаршал, прибыли в твое распоряжение. Идем на прорыв. Все силы бросаем в одно место.

П о д ч а с о в. Всем гамызом двинулись, чтобы, значит, сразу задавить — и конец.

С т а р и к р а б о ч и й. Испробовать надо твое изобретение. Газ удушливый и тот пробуют, лекарство как оставить без внимания? Мы, как под Питером на Юденича, решили навалиться. Заместо отпуска — в клинику. Харч-то, поди, хороший, ничего, пролежим?

Ч е р н ы х. Дмитрий, группа советского контроля, обследовавшая наш институт, целиком отдала себя в твое распоряжение. Они все уже в клинике.

Р ы м а р е в (взволнованно). Вы… они (показывает на Волкова и Краснова)... люди из советского контроля… рабочие вашего завода…

В о л к о в. Отцы наши и старшие братья дрались на баррикадах и в окопах…

Волгунцева подбегает к нему, целует, потом обнимает и целует Краснова, Подчасова, Шелепова и Старика рабочего.

Ч е р н ы х. Наука в нашей стране перестает быть делом героев-одиночек. Она — достояние всего народа.

Р ы м а р е в. Мне трудно найти нужные слова в такие минуты… Не будем замалчивать наших завоеваний, но не будем преуменьшать и препятствий, которые у нас впереди. Медицина имеет дело со стихией, поэтому всего предусмотреть пока еще не в силах. Распорядитесь на всякий случай своими делами.

К р а с н о в. Видали мы виды. В тайге, бывало…

Р ы м а р е в. Товарищи, мне хочется сказать вам прямо, что сегодняшняя наша атака, может быть, еще не даст нам ключа к позиции врага. Не на достижениях хотелось бы мне воспитывать вас. Сколько мы еще должны копать для того только, чтобы бросить начатые шахты и начать новые, пока, наконец, не будет сделан последний подкоп.

В о л г у н ц е в а. На нашем языке это называется «не успокаиваться на достигнутом».

Р ы м а р е в. Бесстрашными глазами глядеть в каменную рожу действительности и работать, работать…66

И л ю ш а входит с ящиком и полотенцем.

И л ю ш а. Демонстрируется сушильный шкаф конструкции Рымарева 2-го. На глазах у публики будет просушено совершенно мокрое полотенце.

Рымарев пытается протестовать, но Илюша быстро кладет полотенце в ящик, втыкает вилку в штепсель. Из ящика показывается дым. Илюша открывает дверку — полотенце пылает, свет тухнет.

Р ы м а р е в. Безобразие, Илья.

И л ю ш а. Граждане взрослые, прошу без паники. Имеются запасные пробки. Сейчас будет дан свет.

И л ю ш а убегает.

Р ы м а р е в (кричит). Акимовна, свечи!

Пауза. Черных поднимает шторы. В окна видно огромное здание, украшенное флагами и цветными фонариками. Рабочие убирают последние леса. На берегу реки памятник Неизвестному кролику.

Ч е р н ы х. Дмитрий, вот новое здание твоей лаборатории.

В о л г у н ц е в а. Лавочники загнали медицину за прилавок. Мы ее выводим на фабрику. От врачей-кустарей — к врачам-инженерам.

Ч е р н ы х. Не пересадка обезьяних желез одряхлевшим миллиардерам, не торговля научной благодатью, не N+1-й институт, а Институт здорового человека.

Р ы м а р е в. Настанет время — границы государств падут, имена великих завоевателей, кровавые даты битв будут забыты. Человечество сохранит от забвения лишь имена полководцев, которым суждено разбить в последней войне армии последних каннибалов. На смену кровавой хронологии предыстории возникнет новая хронология. Люди станут считать время по датам великих работ. Страна, провозгласившая человеческую жизнь самой величайшей ценностью, никогда не забудет вас, товарищи.

Ч е р н ы х. Пора.

В с е. Мы готовы.

Пауза. Рымарев медленно обходит всех, идущих на опыт, и молча жмет руку. Все, кроме Черных, Волгунцевой и Рымарева, уходят. А к и м о в н а ставит на стол зажженные свечи и тоже уходит.

В о л г у н ц е в а (восторженно). Не могу молчать. (Декламирует.)

В море бегут корабли

От земли опостылой и тесной.

Многие гибнут вдали

У порога страны неизвестной,

Но, по примеру отцов

И с отцами отвагою споря,

Дети выходят на зов

Непрестанно зовущего моря.

Вбегает Ж е н щ и н а - в р а ч.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Дмитрий, удача, счастье! (Обнимаются.)

Р ы м а р е в. Женщина-врач из провинции. Моя жена.

Приветствия. Волгунцева бледнеет.

Мне удалось, Иннокентий, немного раньше вас поставить там свой опыт.

Ж е н щ и н а - в р а ч. Мы сами легли на койки.

Р ы м а р е в. Провинция на этот раз опередила Москву. Те, что пошли сейчас в клинику, уже ничем не рискуют. Однако опыт должен быть повторен многократно, потому что в медицине верят только большим числам.

Ч е р н ы х. Опыт твой прямо чудо.

Р ы м а р е в. Чудес нам не надо. Никакой яичницы в кармане. Грядущим поколениям мы должны передать не чудеса, а возможность беспрепятственно продолжать ход научного исследования. Надо научиться так располагать факты и так в них разбираться, чтобы никаких чудес не было, а было бы все ясно до конца.

Ч е р н ы х. Во всяком случае, хороший конец.

В о л г у н ц е в а (машинально). Хороший конец.

Р ы м а р е в. Для кого конец, а для кого начало. Для Гартштейна, честно проползавшего всю жизнь у подножия памятника Пастеру и выдравшего вчера клок линялой шерсти из моего бока, сегодня, может быть, и конец и зажиточная жизнь в науке, хотя он и лепечет еще о своем завтра. Гартштейн, не спорю, герой науки, и Зарянский, не возражаю, заслуженный деятель медицины, и все же… Наши герои — те, что ушли в клинику, те, что не дрогнули ни перед кем, показали себя бесстрашными вдвойне — бесстрашными гражданами и бесстрашными мыслителями. Для них сегодня только начало. (Обертывается к Волгунцевой.) Валентина Алексеевна, все сказанное об ушедших в клинику в полной мере относится и к вам, и… простите меня. (Целует у Волгунцевой руку.)

За сценой шум и крики: «Да здравствует профессор Рымарев, лучший врач, друг трудящихся!»

(Рымарев торопливо открывает окно, смотрит вниз и говорит удивленно.) Толпа. Знамена.

Ч е р н ы х. Трудящиеся столицы приветствуют тебя. Мы должны спуститься к ним.

Р ы м а р е в. Они рукоплещут моим большим поражениям и маленьким победам. (Снова выглядывает в окно.)

Крики становятся восторженнее.

Ч е р н ы х. Они знают, что из поражений ты выковал победу. Они на руках понесут тебя в клинику. Пойдем к ним. Валентина Алексеевна, пошли.

В о л г у н ц е в а. Иду.

Р ы м а р е в (смущенно). Мне стыдно, Иннокентий, точно уличенному обманщику. Мне надо сказать им… Все сделанное мною — ничто по сравнению с тем, что я замыслил… Господи, если бы мы могли остановить человеческую мысль…

За сценой ликующие крики.

Ч е р н ы х (выглядывая в окно). Народ ликует. Товарищи, все вниз.

Черных решительно шагает к двери, за ним Женщина-врач из провинции, Рымарев сзади в глубокой задумчивости.

В о л г у н ц е в а (машинально). Иду. (Не двигается. Плачет.)

На сцене вспыхивает свет. Входит И л ю ш а.

И л ю ш а. Внимание, граждане, свет дан.

Занавес.

1935—1937

 

 

1 Подготовка текста и примечания В. Н. Яранцева. В примечания входят также элементы описания рукописи пьесы, сохранившейся в одном экземпляре в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ, ф-962, оп. 1, ед. хр. 174) и легшей в основу этой публикации. Указывается только на существенные сокращения, сделанные, судя по особенностям почерка, автором. Полное описание текста рукописи (правка отдельных слов, их порядка в предложении, особенностей пунктуации, стилистики, словоупотребления и т. д.) и полный комментарий возможны при научном издании рукописи.

Пунктуация и орфография по возможности приведены в соответствие с современными нормами. Основная пагинация — РГАЛИ, в ряде случаев делаются ссылки на пагинацию автора. Сокращения: АП — архивная пагинация; АвП — авторская пагинация; ИОП — «История одного подкопа»; ИЭМ — Институт экспериментальной медицины (до 1932 г.); ВИЭМ — Всесоюзный институт экспериментальной медицины (после 1932 г.); ЛНС — Литературное наследство Сибири. Т. 2. / Ред. Н. Н. Яновский. — Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд-во, 1972.

На л. 1 рукописи (АП) надпись чернилами: «Адрес автора — Москва, Сивцев Вражек, д. 15/25, кв. 83. Телефон Г-1-29-96. Владимир Яковлевич Зазубрин». На л. 2 (АП) название пьесы «Подкоп» написано чернилами над зачеркнутым текстом. Слово «восьми» вписано вместо зачеркнутого. Вверху листа инициал и фамилия автора: В. ЗАЗУБРИН, внизу: МОСКВА, 1937.

2 В списке действующих лиц вычеркнуты: «Пелагея Ивановна, его (Зарянского. — В. Я.) экономка, 55 лет»; «Даша, домработница Зарянского»; «Рыжая женщина».

 

3 Диаматика — диалектический материализм.

4 Слово «конечно» выделено разрядкой.

5 Слово «конечно» выделено разрядкой.

6 См. очерк В. Зазубрина «История одного подкопа» (ИОП): «Новый институт… настоящий метрополитен науки… Метрострой науки даст своим строителям точные планы, укажет направление главных штреков, поставит перед ними единственную проблему — проблему здорового человека» (ЛНС, с. 153).

 

7 Ср. в ИОП: «Эксперимент есть вопрос, обращенный к природе» и сноску В. Зазубрина: «А. Сперанский. Об эксперименте и экспериментаторе. — “Год шестнадцатый”. Альманах 1, изд. “Советская литература”, 1933» (ЛНС, с. 148).

8 Гальвани Л. (1737—1798) — итальянский врач, анатом, физиолог, физик. Франклин Б. (1706—1790) — американский политический деятель, изобретатель, писатель. Эдисон Т. (1847—1931) — американский изобретатель и предприниматель.

9 «И пока ничего особенного» вписано чернилами вместо зачеркнутых слов.

10 Вирхов Р. (1821—1902) — немецкий ученый и политический деятель, врач, патологоанатом, физиолог, гистолог. Пастер Л. (1822—1895) — французский микробиолог, химик.

 

11 «Медицина — божественное искусство» (лат.). Здесь и далее латинские выражения вписаны чернилами.

12 В постановлении Совнаркома СССР от 15.10.1932 г. о ВИЭМе говорилось, что он «создается в целях всестороннего изучения организма человека» (ЛНС, с. 93).

 

13 См. в ИОП: «В своих разговорах и публичных выступлениях Сперанский резок до озорства. <...> Сперанский, несмотря на свое озорство, очень скромен, а по отношению к себе необычайно строг. <...> …маленький, худой, большелобый, озорной и ласковый человек в толстовке» (ЛНС,
с. 149—151).

 

14 «Так говорил Заратустра» (нем.) — название известной книги Ф. Ницше.

15 Ср. с высказыванием академика И. Павлова: «А введен в устав академии параграф, что вся научная работа должна вестись на платформе учения Маркса и Энгельса — разве это не величайшее насилие над научной мыслью? Чем это отстает от средневековой инквизиции?» (Звезда, 1989, № 10, с. 113).

 

16 Очевидно, что прототипом Рымарева является А. Д. Сперанский. Сперанский Александр Дмитриевич (1888—1961) — ученый-медик, специалист в области физиологии и патологии человека, академик АН и АМН СССР. Окончил Военно-хирургическую академию, был главным врачом дивизионного перевязочного отряда во время Первой мировой войны, награжден четырьмя боевыми орденами. В Гражданскую войну мобилизован колчаковцами, после войны избран профессором Иркутского университета и заведующим хирургической клиникой, сделал блестящую карьеру хирурга, анатома и антрополога. С 1922 г. работает «приватно» в Петрограде под руководством И. Павлова в ИЭМе. В 1927 г. официально принят в штат института. Разрабатывал учение И. Сеченова и И. Павлова о нервизме. Считал, что «лечение может быть эффективным, когда активизируются естественные механизмы выздоровления» и за заболеванием должно следовать сначала выздоровление, а потом лечение (Делицына Н. С., Магаева С. В. Академик Алексей Дмитриевич Сперанский. — М.: Изд-во РУДН, 2003. С. 34-35).

17 См. в ИОП: «Скептики могут сделать поспешные выводы: — Шарлатан. Фокусник» (ЛНС, с 149).

18 «Жизнь коротка, искусство долго, опыт обманчив, суждение затруднительно» (лат.)

19 Правка чернилами: «Картина третья». Слово «третья» вписано поверх нечитаемого печатного слова. «Обстановка первой картины» вписано чернилами. До слов «Шелепов рассматривает на свет содержимое пробирки» вычеркнуто четыре строки текста.

 

20 Предложение вписано от руки. Ниже вычеркнута строка.

21 Характерная деталь, указывающая на контекст пьесы: прозвище героя рассказа В. Зазубрина «Бледная правда» (1923) Аверьянова, боровшегося с хищениями на складе и осужденного к расстрелу, — «рыжая тигра» — говорит о его рыжести. Возможная семантика фамилии «Рымарев» также указывает на это.

 

22 Далее следует значительная купюра: чернилами перечеркнуто четырнадцать строк текста — диалога Черных и Гартштейна.

23 «Или Цезарь, или ничто» (лат.).

 

24 Ср. в ИОП слова А. Сперанского: «…если я схвачу главный рычаг, то вы понимаете, дружок, что все эти отдельные достижения, разные сыпняки, сепсисы, сифилисы посыплются, как бесплатные приложения» (ЛНС, с. 150).

25 Далее вычеркнуто пять строк. Эрлих П. (1854—1915) — немецкий врач, иммунолог, бактериолог, химик.

26 Далее на л. 23 (АП) вычеркнуты три строки из реплики Гартштейна, ниже — пять строк из реплики Шелепова и восемь строк из монолога Черных.

 

27 Далее из монолога Рымарева вычеркнуто двенадцать строк.

28 Ср. в ИОП слова А. Сперанского: «Может быть, это кажется вам странным, но я не могу лечить. Все мои так называемые достижения для меня пока — только отходы производства» (ЛНС, с. 150).

 

29 Вписано чернилами «третья» поверх печатного слова.

30 «Целебная сила природы» (лат.).

31 Dixi et animam levavi. — «Я сказал и облегчил свою душу (успокоил свою совесть)» (лат.).

 

32 Падеж в латинском языке.

 

33 Один из прототипов Евладова И. Павлов напечатал свою первую работу в 1879 г., другой прототип — М. Горький — в 1892 г. (рассказ «Макар Чудра»).

 

34 И. Павлов — автор многих работ по физиологии пищеварения и высшей нервной деятельности. Известен и его цикл лекций «Об уме вообще и русском уме в частности», прочитанный в 1918 г.

35 Особая Краснознаменная Дальневосточная армия, формирование Красной армии в 1929—1938 гг.

 

36 Так в тексте.

 

37 Так в тексте.

 

38 Ср. в статье В. Зазубрина «Последние дни Алексея Максимовича Горького» (1936): «Социализм, провозгласивший человеческую жизнь величайшей ценностью, приведет человечество к долголетию. Будем бороться за то, чтобы наш организм угасал постепенно и одновременно всеми своими частями» (ЛНС, с. 240).

 

39 «После горестной старости нас возьмет земля» (лат.). Из студенческого гимна «Гаудеамус».

 

40 «Маска Гиппократа» — совокупность характерных изменений лица, признак тяжелого заболевания органов брюшной полости, а также истощения, хронической бессонницы или же предстоящей смерти.

41 Ср. в ИОП: «В ерше мягких волос (А. Сперанского. — В. Я.) запутался кусок черепной кости собаки» (ЛНС, с. 148).

42 Ср. в ИОП: «Сперанский надевает очки, халат и спускается в операционную, как в шахту. Он ведет один из величайших подкопов в мире» (ЛНС, с. 151).

 

43 «Наука имеет (правильнее: «умеет») много гитик». Крылатая фраза, поговорка, изначально предназначенная для демонстрации карточного фокуса. Смысл: науке известно очень многое. Или, иронич.: о чем-то совершенно непонятном, мудреном.

 

44 См. прим. 14.

45 Далее вычеркнуто две строки и несколько слов.

 

46 Ср. в ИОП: «За восемь лет работы он (А. Сперанский. — В. Я.) “зарезал” двадцать тысяч животных» (ЛНС, с. 148).

47 Вычеркнуто две строки, ниже зачеркнуто несколько слов.

 

48 «Лови день» (лат.). Смысл: пользуйся жизнью, пока жив.

 

49 Канал Москва—Волга им. И. В. Сталина. Строился в 1932—1937 гг. с использованием труда заключенных ГУЛАГа, в частности специально созданного Дмитлага.

50 Сквозь правку прочитывается «пятая».

 

51 Ср. с бредом Срубова из повести «Щепка» (1923), где по реке плывут плоты из трупов: «На каждом пять чекистов. С плота на плот перепрыгивает Срубов, распоряжается, командует… Твердо, с поднятой головой стоит Срубов» (Зазубрин В. Общежитие. — Новосибирск, 1990. С. 47-48). В последней главе повести бред повторяется, в нем Срубов уже не на плоту: «Он оторвался и щепкой одинокой качается на волнах». Ему навстречу плывут русалка, ведьма, леший, «из воды руки, ноги, головы почерневшие, разложившиеся, как коряги, как пни, волосы женщин переплелись, как водоросли» (с. 90). Срубов пытается уцепиться за борт одного из плотов, но срывается. В итоге он теряет разум и погибает.

52 Далее склейка: л. 50 (АвП) рукописи склеен из двух половин — лл. 53 и 53а АП.

 

53 Ср. с романом В. Зазубрина «Горы», где его герой Безуглый пишет в тезисах к докладу: «“Сволочь природа”. В двух словах он соединил гнев и восхищение» (Зазубрин В. Два мира. — Иркутск, 1981. С. 386).

54 Вписано ручкой. Л. 54 АвП склеен из двух страниц — лл. 57 и 57а в АП.

 

55 «Сильный человек является сильнейшим в одиночку» (нем.).

 

56 Неприемлемая для 1937 г. фраза, оставленная автором в тексте пьесы, видимо, имеет несколько источников: влияние антикоммунистических взглядов И. Павлова, терпимых властью, автобиографический опыт партчисток или следы знакомства В. Зазубрина с пьесами А. Афиногенова «Страх» (1931) и «Ложь» (1933). В первой из них профессора Бородина учит коммунизму старая «партийка», в другой героиня пьесы Нина стреляет в излишне принципиального коммуниста Рядового, который хочет выдать ее товарища оппозиционера Накатова.

 

57 Исправлено чернилами поверх печатного текста.

 

58 Далее склейка: л. 60 АвП склеен из двух листов — лл. 65 и 65а АП.

 

59 Вписано чернилами.

60 Вычеркнуто три строки.

61 «Редкий случай» (лат.).

 

62 Вооруженное контрреволюционное выступление гарнизонов форта «Красная горка» и др. под Петроградом в июне 1919 г., подавлением которого руководил И. Сталин.

63 Л. 3 АвП склеен из трех листов: 68, 68а и 68б АП.

64 Вычеркнута строка. В конце того же л. 69 АП вычеркнуто четыре строки.

 

65 Вычеркнуто пять строк.

66 Вычеркнуто пять строк.

 

100-летие «Сибирских огней»