Вы здесь
«Полынью терпкою и солью...»
* * *
Это лето с рассыпными и короткими дождями,
Что утрами бьют по стеклам, будят древнюю тревогу,
И воды холодной горечь пью я жадными горстями,
Ухожу за край поселка на раскисшую дорогу.
В кисее дождя июльской разглядеть пытаюсь садик,
Где печально доцветают мамой брошенные мальвы.
Каждый год цветут, кивая, хотя их никто не садит —
По другим садам гуляет много лет уж моя мама…
Доберусь до дальней гривы, где у озера стояла
Батей сложенная крепко одинокая скирда.
Здесь мы с ним косили сено и рыбачили, бывало,
И охотники съезжались на ночной костер сюда.
Дождь закончится, над яром разливают перламутры
Сотни тысяч разных радуг, отраженные в воде,
Над травой туман белесый, словно кто-то дунул пудрой,
И она как пыль над стадом в старой русской слободе.
Я дождусь, когда стемнеет и зажжет огни поселок,
И на шум его невнятный буду медленно идти,
То услышу лай собаки, то отдельный крик веселый,
И покажется, что вечность к дому я уже в пути.
Мне навстречу попадутся овцы, кони и коровы.
Как они живут ночами на родной степной траве?
Пастухи, наверно, знают — они тоже древней крови,
Зыбко дремлют на телеге, сны читая в голове.
И тревожно и отрадно в мировом кочевье вечном
Видеть горсть огней призывных, их родительский привет,
Как они для нас желанны в наших гнездах человечьих,
Как живителен для сердца всепрощающий их свет…
* * *
Не грусти — это просто предзимье,
Есть в России такая пора,
По оврагам, логам и низинам
Волглый ветер кочует с утра.
Лес осыпался, берег стал ниже,
И печалью подернут пейзаж,
Даже пес приблудившийся рыжий
Растерял свой веселый кураж:
Все скулит, и не ест, и вздыхает,
Вопрошающе-грустно глядит.
Неужели и он понимает,
Как душа перед снегом болит?
Как томится и немочи множит
И, пытаясь сбежать от обид,
Еще больше запутаться может
Среди русских осенних ракит.
А под вечер… О, как осторожен…
Опускается сверху снежок,
Укрывая предзимье острожное
И спасая от долгих тревог.
И я рад, что другую работу
Для души приготовил мне снег,
А мой пес, убежав за ворота,
И ликует, и лает на всех…
В жару
Здесь пшеничный покой за домами
Крепко пахнет травою сухой
И степной настоявшийся зной
На село наплывает волнами.
Он качает горячую синь
И знакомый с рожденья мираж,
То озер добавляет в пейзаж,
То лесов из берез и осин.
Выгорает июльский зенит,
Завтра бросится осень в погоню,
А пока в раскаленном пригоне
Тонкой мушкою лето звенит…
Ходишь-бродишь и спать не уснешь,
Сердце плавится в знойной усладе,
И под ночь, с маетою не сладив,
За пригорок на речку уйдешь…
Будешь долго сидеть у плотины,
Наблюдая, как с темного дна
Добывает прохладу луна,
Поднимая себя над равниной.
Там костер разведя меж полян,
Стерегут ее желтую убыль
Молодой и застенчивый Врубель
И косматый стареющий Пан.
* * *
Озолоти меня, сентябрь,
Накрой летучею листвою,
Расправь оранжевые стяги
Над листопадною страною!
Тут каждый шорох, каждый шаг
Теперь так звучен и понятен,
И, зажимая грусть в кулак,
Ты бродишь среди рыжих пятен.
Рассыпь червонцы простакам
Под ноги прямо — не жалей!
Поэтам в радостный стакан
Дождей задумчивых налей —
Хмельных и отдающих прелью,
Где в каждой капле по державе,
И есть дежурный по апрелю,
И хвалит Пушкина Державин.
Ветрами желтыми спаси,
С кочующей в полях листвою
В родные степи унеси
Меня с печальной головою!
Там в сердце выстрелит простор
Полынью терпкою и солью,
Там травы живы до сих пор
И скачет перекати-поле…
В детстве
Июльский ветер отдувает штору,
Цветет шиповник нежно и свежо,
Илья-пророк катает бочки в гору,
Отец под яром завершил стожок.
А гром гремит то далеко, то близко,
Макушка лета — сенокосный рай,
Мы землянике кланяемся низко
И жжем костер у леса до утра.
И с легким дымом отлетает детство,
А нас несет восторженной волной,
О господи, как бьется мое сердце
И как не хочется домой…
И разговоры, споры, ликованье,
Как будем жить в волшебных городах,
Подумаешь, с деревней расставанье,
Где ползимы в сарае да в пимах!
Нам тех чудес потом по горло хватит…
Но так хотелось город победить,
Не сдав слова, оброненные батей:
«Ты только нас, сынок, не подведи…»
У сердца непреложные законы:
Я тоже бегал ночью на вокзал
И, земляков завидев у вагонов,
Был счастлив, словно дома побывал…
Но всё потом, теперь — зарницы, звезды,
Цикады воздух звоном шевелят,
И перепелки сетуют, что поздно,
Что спать пора, нам хором говорят.
Рассвет пробьет березовые листья,
И мы на солнце новое бежим,
Спешим… И не остановиться…
Куда же вынесет нас жизнь?
* * *
Всё метели да ветры в лицо,
Повторяю заснеженный путь,
А назад не могу повернуть —
Держит сердце родное крыльцо.
Память колет сильнее, чем снег,
Возвращая к забытым лесам,
Через душу мою к небесам
Белоствольный дрейфует ковчег.
Он уносит с собой, чтоб сберечь,
И прощение в птичьих очах,
И дорогу в бордовых лучах,
И берез торопливую речь
На осеннем прощальном ветру,
И тот горький пастушеский дым,
Что кружил над оврагом степным
И до них долетал поутру...
Не попросишь аванс у судьбы,
Истлевают стволы без следа,
А ведь мама ходила сюда
И по ягоды, и по грибы.
Угасает последний привет,
И в сомненьях подводишь черту:
Разве можно любить пустоту,
Отраженный березовый свет?
Так зачем в бесконечный буран,
Не мигая, сквозь слезы идешь,
Среди прошлых загубленных рощ
И пургой растревоженных ран?
* * *
Я бестолковую жизнь,
как мулла свой коран, замусолил…
О. Мандельштам
Как марты эти гибельны и сини,
Листаю годы, а везде одно:
Исход зимы, истаявшие силы
Да стук звезды в закрытое окно...
Куда же делся этот звонкий, гулкий
Хруст-звень-ледок по мартовским ночам,
Звучащий в каждом нашем переулке,
Где было столько призрачных начал?
Я пропадаю, к рамам припадая,
И жизнь свою не ставлю ни во что,
Мне снова снится мама молодая
И мой отец в заношенном пальто.
Я жизнь свою, как малую пылинку,
Затер в руках — не стало ничего,
Я растворюсь в коричневом суглинке,
Никто не вспомнит взгляда моего.
Я так смотрел…