Проигравший

Во времена столь почитаемого Александром Прохановым Иосифа Виссарионовича Сталина литературные произведения, вызывающие у читателя хотя бы лёгкие идеологические сомнения, неизбежно навлекали на себя вопрос: кому это выгодно? На чью, так сказать, мельницу льёт воду автор, создавая портреты персонажей, искажающие образы борцов за счастье трудового народа? И в этих вопросах, как мне думается, был свой несомненный революционный резон, потому что даже реальная историческая правда может работать как во благо высокой идеи, так и — против неё, не говоря уже о чисто художественном авторском вымысле или фантазии. Поведанная, к примеру, Николаем Островским правда о трудностях строительства Боярской узкоколейки укрепила дух многих и многих тысяч молодых строителей советского государства, дав им силы для новых трудовых и боевых подвигов, а вытащенная Солженицыным из тайников XX века правда о существовании ГУЛАГа разрушила веру миллионов людей в свою Родину и выбранный ею исторический путь, и, в конце концов, эту Родину погубила.
Вот и после прочтения журнального варианта нового романа Александра Проханова с хлёстким, точно серия сухих выстрелов, названием «Экстремист» (в полном виде он называется «Имперская кристаллография») я никак не могу отделаться от грызущего меня ощущения того, что написан он не столько по велению души автора, сколько по заказу некой мировой «закулисы», день и ночь думающей о том, как бы ей нейтрализовать и обезвредить проявление русского организованного патриотизма. Зная Александра Андреевича как одного из ярчайших и последовательных лидеров современной оппозиции, я всячески гоню от себя эту пугающую меня мысль, но при этом никак не могу найти ответа на вопрос, зачем же ему было писать роман, откровенно опускающий образ современного русского патриота? А главный герой романа Проханова, шестидесятилетний глава корпорации «Инновации — XXI век» Алексей Сарафанов (фамилия-то какая, чуть ли не Матрёшкин, — ну явно на потребу западному заказчику!), завоевав на протяжении первой половины романа доверие и симпатии читателей своим критическим отношением к сегодняшней российской действительности, раскрывает себя к концу произведения как абсолютный политический и психологический слепец и неудачник, не умеющий не только правильно оценить эффективность методов задуманной им борьбы, но и просто разобраться в окружающих его людях. Когда в конце романа становится очевидно, что, несмотря на всю напускную многоопытность и конспиративность Сарафанова, практически все его мысли и планы оказываются до мельчайших подробностей известны врагам, то с неизбежностью понимаешь, что всё буйство художественных средств, столь щедро использованное автором на живописание лика своего героя, было не более как привычным для него механическим приёмом, не имеющим ничего общего с реальным портретом персонажа. Вот как описывает его автор в первом же абзаце своего романа: «Алексей Сергеевич Сарафанов носил своё лицо шестидесятилетнего человека, сухое, в резких морщинах, с карими, настороженными глазами, как маску, под которой таилось другое лицо — молодое, страстное, с восторженными очами, с мягкой улыбкой насмешливых сочных губ. Это второе лицо, словно свежая, многоцветная фреска, силилось проступить сквозь позднюю роспись, тусклую, серо-стальную, с процарапанными линиями бровей, подбородка, скул. Маска была непроницаемой. Лишь в узких металлически-блестящих зрачках внезапно вспыхивала таинственная голубизна, как луч лазури, пробившийся сквозь осенние лучи».
Какие уж там таинственность и непроницаемость, когда, дочитывая роман до последней страницы, отчётливо видишь, что его обвели, в конце концов, как несмышлёного мальчишку!..

Проханов — в литературе не новичок, он хорошо знает, что для того, чтобы читатель безоговорочно поверил писателю, роман должен быть наполнен правдивой и на каждом шагу подтверждаемой самой жизнью фактурой. Поэтому наиболее выигрышные страницы его прозы — это публицистические описания того, что происходит с сегодняшней Россией, и предельно образные аналитические размышления над тем, кто в этом виноват. По ходу развития сюжета он создаёт блестящие портретные галереи, составленные из представителей различных слоёв российской политической элиты, включая патриотическую оппозицию. Раскладывает по полочкам технологии борьбы сил мирового зла против России. И делает много чего другого, наполняющего роман будничной узнаваемостью и повышающего читательское доверие к сказанному. Очень многие портреты его героев напоминают собой реальных деятелей сегодняшней России — скажем, генерала Рохлина и его жену Тамару, лидера КПРФ Зюганова, ведущего телевизионной программы «Зеркало» Сванидзе и ряд других личностей. А многие сюжетные эпизоды напрямую перекликаются со сводками телевизионных и газетных новостей последних лет, вроде нашумевшего не так давно покушения на главу РАО «ЕЭС» Анатолия Чубайса, убийства того же Рохлина или неудавшегося выстрела из гранатомёта по американскому посольству. Благодаря этому приёму, этой предельно правдоподобной узнаваемости лиц и событий, «проглатывается» как живая реальность и многое из того, что представляет собой исключительно плод размышлений самого Александра Проханова — его собственные выводы и домыслы, а также слова и мысли, вкладываемые в уста и головы его персонажей…
Блестяще описаны им технологии уничтожения и закабаления могучих процветающих стран, поражающие точней и смертельней, чем удары воздушных армий или высадка военных десантов. Хотя, на первый взгляд, всё представляется не более как взаимовыгодное культурное сотрудничество. На самом же деле во всём обнаруживается скрытый и имеющий конкретную направленность смысл. «Противнику ненавязчиво и настойчиво предлагались образцы чужой враждебной культуры. Слой за слоем внедрялись «агенты влияния», занимавшие господство в идеологии и культуре страны. Искажались идеи и смыслы, которые поддерживали устойчивость общества — заменялись фальшивыми смыслами и ложными целями развития. В структуры экономики и управления вкрапливались организации, созданные в другой цивилизации, действующие, как внесённые раковые клетки. Обрабатывались послойно все эшелоны общества от элиты до широких масс, воздействуя на подсознание, апеллируя к архетипам народа. Шельмовались духовные авторитеты страны, уменьшалось их влияние в обществе. Ещё недавно прочное общество лишалось каркаса, теряло духовных вождей, наводнялось ложными смыслами. И тогда на него, ставшее неустойчивым и зыбким, насылались «цветочные революции». В одночасье, под звуки рок-музыки, сметались режимы. В хаосе буйных торжеств, в вакханалии быстротечной победы устанавливался угодный каббалистам режим, обрекавший народы на рабство…»
Метафорически ярко нарисована картина взимания денежной дани со всех торгово-развлекательных структур столицы, подпитывающая собой высшую московскую власть вплоть до самого верха. «Вкрадчивые молодые люди с неброской чиновничьей внешностью неторопливо обходят ряды. Торговцы безропотно, почти охотно, передают им деньги. Похоже, налоговая инспекция и санэпидемнадзор посетили свою вотчину и собирают оброк. К вечеру, когда закрытый рынок остывает, как сковорода, под которой погасили огонь, из дирекции выносят аккуратный кейс и везут куда-то, то ли в управу, то ли в префектуру или мэрию. От подножья к вершине, с рынков, магазинов, автомобильных стоянок, рекламных щитов, бензоколонок, винных и табачных фабрик, от сутенёров и миловидных, заражённых СПИДом проституток из ночных клубов и казино — отовсюду бегут неистощимые золотые ручьи, вверх, к небу, к ослепительной вершине, где, иногда укутываясь в тучи, иногда ослепительно сияя, стоит Золотой Телец. Верховное божество великолепного буржуазного мира, перед которым склоняют головы политики и генералы, священники и поэты, мыслители и журналисты. Золотой вавилонский бык, победивший «красного тореадора», поднял рога выше золотого Храма Христа Спасителя, главенствует над Москвой. И кажется, достигнута, наконец, высшая гармония, вселенский порядок, осмысленная иерархия ценностей, охраняемая ракетами, спецслужбами, тюрьмами, телеканалами…»
Видя всё это (а, занимаясь процеживанием информации, он просто не может этого не видеть), герой романа Проханова Алексей Сарафанов, используя силы своей инновационной корпорации и заработанные в ней миллионные средства, собирает по всей России уникальные проекты и изобретения, спасает от уничтожения и вывоза за границу секретные разработки, идеи и программы, способные принести славу России и привести её к расцвету Русского Золотого Века. Он живёт, храня свой сейф, как староверы хранят священные списки с символом «истинной веры», твёрдо веруя, что однажды всё-таки «наступит день, когда из тайного хранилища вновь излетят на свет духи жизни. Осуществятся великие идеи и фантастические проекты. Воскрешённая Родина расцветёт прекрасными городами. Во всей красоте и величии обнаружит себя «русская цивилизация».
Не в силах дождаться, когда этот желанный час наступит сам по себе (да и наступит ли?), Сарафанов решает действовать по собственному плану. Глядя из окна высотной гостиницы на лежащую внизу Москву, ему вдруг представилось, что к ней присосались щупальца гигантского вампирического спрута, сосущего энергию русской столицы и питающего ею тайный заговор против России, и для того, чтобы от него освободиться, нужно устроить некую встряску. «Его невозможно пронзить копьём, сжечь огнемётом, засыпать химикатами. Нужен атомный минизаряд в земную кору, чтобы тектонический удар прокатился по поверхности города, сместил слои, оторвал присоски вампира, сдвинул оптические линии зеркал, нарушил фокусировку световой машины. Дестабилизация освободит город от плена, лишит мозг питания, и он зачахнет. А вместе с ним зачахнет чудовищный заговор, бесчеловечный план, и Россия спасётся. А он, Сарафанов, будет отомщён… «Дестабилизация», — повторял Сарафанов с восторгом. Спускался в скоростном лифте. Как заклинание повторял одно слово: «Дестабилизация…»

Зациклившись на этой идее, Сарафанов отодвигает в сторону дела своей корпорации и приступает к реализации овладевшего им замысла. Для этого ему необходимы соратники, и он решает посвятить в тайные планы своего личного секретаря и помощника Михаила Ильича Агаева (почему не первого встречного с улицы?), которому он и излагает во всей полноте пришедшую ему идею. «Мы связаны с Западом через финансовые потоки, которыми они владеют, — объясняет он помощнику суть открывшейся ему правды. — Принимаем медикаменты, которые они нам продают. Слушаем музыку, которую они исполняют. Питаемся информацией, которую они поставляют через газеты и телепрограммы. Запад управляет сообществом «избранных», координирует их действия, сочетает индивидуальные усилия в сгусток могущественных, всеведущих и вездесущих энергий. А что если колыхнуть эту медузу? Отломить ножку гриба? Экранировать сверхразум от его носителей? Что если дестабилизировать эту роковую для нас реальность, в которой русские безропотно служат кормовой базой для ненасытных и яростных поглотителей?
— Как же это сделать? — поинтересовался Агаев.
— Мы должны отобрать у захватчиков нашу энергию. Вырвать из своих вен сосущие иглы. Отлепить отвратительные присоски моллюсков. Мы должны раскачать ситуацию. Дестабилизировать её, что приведёт к смещению параллелограмма сил, разрушит адскую машину поглощения, освободит гигантский ресурс энергии. А затем мы направим эту энергию на активацию сонного народа, на оживление мертвенных душ. Во времена гнусной горбачёвской перестройки был вброшен лозунг: «Демократизация — гласность», стоивший нам государства. Теперь мы вбрасываем лозунг: «Дестабилизация — активация», благодаря которому возродим государство».
На практике задуманная Сарафановым операция начинается с мелких хулиганских погромов, устроенных сначала в казино, потом в дискотеке, в ночном клубе и на рынке: «Из туманного потревоженного пространства, как сверхплотный сжатый вихрь, стиснутая в напряжении спираль, выносилась неистовая материя. Раскручивалась, приближалась, наполняя рынок блеском, хрустом, разящей страстью. Обретала вид несущихся вдоль рядов подростков. Кожаные куртки, бритые головы, яркие злые глаза, визжащие рты, бьющие кулаки. Одинаковые, неистовые, как популяция свирепых зверьков. Мчались, сметая с прилавков арбузы и дыни, опрокидывая пирамиды яблок и груш, ударяя кулаками и палками в смуглые лица торговцев. Пробежали и канули, растворились в толпе, в заснеженных московских дворах и улицах. Как наваждение. Как жестокий знак. Как надпись на стене во время Валтасарова пира. Как посланцы неведомого жестокого мира, который из туманного будущего насылает возмездие.
Сарафанов, поражённый, смотрел. Расколотый, с красной требухой арбуз. Плачущий, собирающий раздавленные груши, торговец. Пьяный бомж, волосатый, как спаниель, смеётся маленькими, глядящими из шёрстки глазками…»
Несмотря на внешнее сходство описываемых Прохановым событий с реально имевшими место в Москве погромами рынков и другими, случавшимися в последние годы аналогичными выходками, я, читая эти места романа, обратил внимание на три совершенно другие, но весьма немаловажные детали, которые почему-то никак не затронули самого автора. Первая из них заключается в том, что, являя собой, так сказать, идейный и организационный центр гигантской, предельно опасной и невероятно значимой для всего его плана операции, Сарафанов, точно слабоумный идиот, ходит по всем тем местам, где им намечены погромные акции, чтобы лично наблюдать за тем, как они осуществляются и получать от этого удовольствие! Будучи довольно известной (а, значит, и легко узнаваемой) фигурой в московском бизнесе, он словно бы не в состоянии постигнуть своим аналитическим умом ту мысль, что достаточно кому-нибудь запомнить его в двух из тех мест, где проводились операции по дестабилизации, чтобы даже рядовой следователишка мог потом без всякого труда сопоставить эти его визиты в непосещаемые им ранее заведения с произошедшими в них погромами, и легко вычислить, кто за всем этим стоит. Вторая деталь имеет нравственный характер. За все учиняемые в городе безобразия (а позже — и убийства) Сарафанов платит их исполнителям определённые суммы в долларах. Идейная сторона как бы тоже присутствует в этих делах, так как сначала он всё же ведёт с руководителями будущих налётчиков разговоры о путях спасения России, и, тем не менее, на идею он надеется всё-таки очень и очень мало, и потому передаёт везде ещё и кейсы с долларовыми пачками. И это не может не отбрасывать тень безнравственности на высокую, по авторскому замыслу, цель сарафановского бунта, так как «плачущий, собирающий раздавленные груши, торговец» вызывает у меня не меньшее сострадание, чем униженный русский народ, и я пониманию, что «ударяющие кулаками и палками в смуглые лица» молодчики завтра могут с таким же диким азартом и весельем ударять ими в светлые лица славян, если кто-то принесёт им кейс с долларовыми пачками с другой стороны. Ну, а третья деталь — это сам результат проводимых Сарафановым акций по дестабилизации, который, как мне кажется, способен сегодня предугадать даже рядовой московский старшеклассник. Ни к чему другому, кроме принятия властями Закона об усилении борьбы с экстремизмом, бьющего, в первую очередь, именно по русскому патриотизму, подобные действия привести не могут даже в принципе, и об этом-то как раз и мечтают многие и многие из тех, против которых пытается бороться своей дестабилизацией Сарафанов — и удивительно, как этого не понимают ни он сам, ни откровенно симпатизирующий ему и его методам Александр Проханов!..

К сожалению, одними лишь отмеченными выше идейно-тактическими ошибками роман Александра Проханова не исчерпывается. Стремясь к максимальной художественной яркости (а точнее сказать — к поверхностной броскости) своего письма, писатель нередко кидает читателю внешне очень красочные, но при этом довольно зыбкие и путанные по своей внутренней логике программы, которые в случае их реализации заведомо не могут обернуться ничем иным, кроме пустого пшика, а то и катастрофического проигрыша. Так, например, предлагая в разговоре с Агаевым вместо лозунга: «Демократизация — гласность», максимально способствовавшего в своё время победе горбачёвской перестройки, вбросить лозунг: «Дестабилизация — активация», Сарафанов, похоже, не видит того крайне важного в принципиальном отношении отличия, что первый из них действительно был вброшен идеологами перестройки в широкие массы, заполнил собою все будни и праздники девяностых годов (вспомним первомайские или октябрьские транспаранты тех лет!), соблазнил людей надеждой на возвращение правды и сопутствующее этому счастливое раскрепощение жизни, и только именно поэтому-то и овладел сознанием столь огромного количества народа, тогда как лозунг, предложенный самим Сарафановым, вбрасывать-то, по сути, некуда, ибо он представляет собой тайную, почти каббалистическую формулу разрушения существующего миропорядка (и тут даже неважно, хорошего или плохого), понятную только самим участникам заговора, а потому не столько окрыляющую других людей светлой надеждой, сколько пугающую и настораживающую их своей непонятностью и возможной угрозой. Лозунги нужны для того, чтобы рождать в людях порыв, объединяющий их в одну неразрывную массу, а лозунг Сарафанова — это, скорее, директива для внутреннего пользования, которую не только нельзя вбрасывать в народ, но ещё и бдительно следить за тем, чтобы она как-нибудь сама туда не выскользнула. Ну можно ли придумать что-нибудь менее привлекательное, чем призыв к дестабилизации, когда, устав от бесконечных дефолтов, терактов и выборов, основная масса народа только и мечтают о наступлении стабильности? Ладно бы ещё, это было почему-то неясно одному только живущему в нарисованном для него писательским воображением виртуально-романном мире Сарафанову, — но самому-то Александру Андреевичу, пребывающему все последние годы на переднем крае реальных идейно-политических сражений и являющемуся плотью от плоти живого русского народа, это-то ведь должно быть понятно?..
Однако чем дальше читаешь роман о Сарафанове, тем яснее с каждой страницей понимаешь его основной и невосполнимый никакими метафорическими эскападами недостаток. Дело в том, что ни у одного из положительных персонажей «Экстремиста», включая главного героя и даже виднеющегося за его спиной автора, нет никакой ясной, отчётливо формулируемой политической идеи, базирующейся не просто на категорическом неприятии существующего в стране режима, но на видении реальных путей того, что можно сделать для изменения сегодняшней российской реальности в сторону улучшения жизни её народа. Это, как мне думается, является следствием того, что такой идеи сегодня нет также ни у кого из лидеров существующих в нынешней России политических сил, партий и движений — ни у поддерживаемой самим президентом «Единой России», ни у внешне боевой и скандальной ЛДПР, ни у показавшейся поначалу действенной и перспективной «Справедливой России», ни у вечно оппозиционной к демократической власти КПРФ. Патриотическая идея в России находится сегодня на полном нуле, и ни Проханову, ни его друзьям оппозиционерам абсолютно нечего предложить ныне народу в качестве реально выполнимой программы возрождения Отечества. Стенания о том, что надо, мол, восстановить в стране социализм и вернуть руководящую роль Компартии, откровенно глупы и несерьёзны, потому что жить на сто двадцать рублей в месяц в системе тотального дефицита товаров и тридцатилетних стояний в очередях на получение квартиры не захотят сегодня даже те, кто продолжает ходить под красными флагами на митинги Геннадия Зюганова. Да и была уже однажды в нашей истории памятная попытка сделать народ богатым и счастливым за счёт изъятия земли и богатства у помещиков и буржуев с последующей передачей их в собственность простому народу — вспомним-ка октябрь 1917 года! Однако до народа отнятые земля и богатства почему-то так и не дошли, зато крови в стране было пролито несметное количество. Так что сегодня надо искать какой-то другой путь, который был бы способен вписаться в нашу реальность без массовых расстрелов и конфискаций. Для этого, как мне кажется, нужно просто, используя законодательные возможности и Российскую Конституцию, поставить капитализм в такие условия, чтобы, давая возможность появления в стране класса богатых и счастливых граждан, он исключал возможность появления в ней людей бедных и несчастных. К примеру, ввести обязательные для олигархов отчисления (скажем, до 40, а то и до 50 процентов от их прибылей), которые должны поступать в созданный из самых авторитетных граждан Российской Федерации (писателей, артистов, врачей и т.п.) Национальный комитет социальной справедливости, чтобы за счёт этих денег поддерживать в стране бесплатное образование, медицинское обслуживание, осуществлять доплаты к пенсиям, оплачивать покупку квартир для нуждающихся, помогать отечественной науке и культуре, а также решать другие проблемные вопросы, направленные на повышение жизненного уровня народа и укрепление престижа державы. Ну какая мне, скажите, разница, из каких источников поступают в казну средства, если они будут работать на реальное улучшение моей жизни? Как раньше деньги от работы заводов, фабрик и колхозов поступали сначала в соответствующие министерства, а уже оттуда, в соответствии с реальными нуждами народа, распределялись по предприятиям, учреждениям, хозяйствам и непосредственно гражданам страны, точно так же пускай продолжается и сегодня — с той только разницей, что эти деньги будут сниматься со счетов наших нефтяных и газовых королей и магнатов, поступать в Национальный комитет социальной справедливости, а оттуда направляться на развитие социальных программ, улучшающих жизнь мне и моим детям.
Вот чего должна добиваться возглавляемая Зюгановым КПРФ в наше время! Это и будет конкретным (и безреволюционным) изменением существующего политического курса, когда даже навязанный нам с Запада капитализм может стать если уж и не справедливым, то, по крайней мере, более-менее приемлемым для всего народа строем.
Не менее эффективные шаги можно предложить и в отношении использования хранящегося в заграничных банках (и, стало быть, работающего на западный капитал) Стабилизационного фонда РФ, за счёт которого можно было бы в одночасье решить все (!) существующие в стране жилищные проблемы, лет на двадцать, а то и больше, освободив людей от необходимости копить деньги на покупку квартир, и тем самым дав им гигантскую возможность пустить имеющиеся у них личные средства на развитие малого и среднего бизнеса, чего сегодня просто катастрофически так не хватает экономике преображаемой России.
Но ни одна из подобных идей не находит себе места в романе, и он тонет в неясных и вычурных метафорах, растворяя в их расплывчатой вязкости контуры так и не оформившейся авторской мысли…

Судя по всему, центральной метафорой романа должен был стать некий искусственный кристалл (не случайно полный вариант романа называется «Имперская кристаллография»), выращиваемый Алексеем Сарафановым в одной из потайных комнат-лабораторий его офиса. Этот, хранящийся под хрустальным колпаком, лучистый бриллиант, напоминающий «взрастающий цветок», который «наращивает свои грани, увеличивая поле света», представлял собой разновидность некоего искусственного алмаза, который, благодаря уникальным технологиям своего создания, обладал волшебными, поистине чудодейственными свойствами. «Если его положить в саркофаг, где лежит мумия, — говорит Сарафанов своему другу, деревенскому писателю Заборщикову, — то воскреснет Нефертити. Если поднести к засохшему дереву, на мёртвом стволе зазеленеют побеги. Силы распада и тления преображаются силами творчества. Этот камень, как поцелуй, которым Господь оживляет погибшие миры, остывшие участки Мироздания, «чёрные дыры» Вселенной. Это и есть чудо воскрешения».
Каким образом Сарафанов собирался использовать свой кристалл в деле спасения России, из романа не ясно, но он настолько опьянён им, что молится ему, как некоему божеству, подпитывая этим свой дух и силы. Молясь, «он чувствовал, что сердце его превращается в лучистый бриллиант. Две звезды, два волшебных кристалла переливались один в другой. Обменивались энергиями света. Сближались, как сближаются два светила, отыскивая друг друга в бескрайнем Космосе».
В этом, напитывающем его дух и тело, молении Сарафанов снова (как и в случае с долларовой оплатой услуг наёмных «скинхедов») становится похожим на тех, кого он неистово презирает и с кем пытается бороться — то есть на дряхлеющих миллиардеров-инородцев, которые погубили СССР, а теперь подпитывают свою стремительно дряхлеющую плоть живительной вакциной, изготавливаемой для них из извлечённых из утроб беременных русских женщин эмбрионов. Разница только в том, что враги Сарафанова вливают в себя энергию рождающихся младенцев, а он — энергию рождающегося кристалла. Источники, конечно, разнятся между собой, но так ли это отличает самого Сарафанова от его антиподов? Он ведь тоже ведёт себя в этих молениях перед камнем и получаемой от него энергетической «вакцине» как шаман-язычник…
Думая над тем, почему мне, несмотря на, казалось бы, огромную массу весьма правдоподобных, на первый взгляд, романных деталей (вроде уже упоминавшихся выше узнаваемых сцен или лиц сегодняшней российской жизни), так трудно верится в правдивость разворачиваемой передо мной Александром Прохановым истории, я невольно возвращаюсь к одному из описанных им в начале своего повествования эпизодов, в котором глава корпорации «Инновации — XXI век» Алексей Сарафанов дарит своему знакомому писателю-деревенщику Николаю Заборщикову двадцать тысяч долларов на покупку нового автомобиля-внедорожника. Я понимаю, что где-то на бескрайних просторах России, возможно, и отыщется человек, способный продемонстрировать однажды подвиг щедрости, аналогичный описанному, но мой личный полувековой жизненный опыт таких людей не знает, более того — я почти каждый день с прискорбием убеждаюсь, что выпросить хотя бы копейку на издательские или просветительские проекты даже у близких по взглядам людей из среды бизнесменов-предпринимателей ничуть не легче, чем просить эти средства у своих же идейных противников. Деньги — категория мистическая, они «сносят крышу» всякому, кто к ним прикасается, даже если этот «кто-то» каждый день произносит с каких-либо высоких трибун речи о необходимости жертвенного подвиге во имя спасения России. И, видя эту, в общем-то, малюсенькую, скрытую под видом художественного допущения поведенческую фальшивинку, непроизвольно начинаешь внимательнее присматриваться ко всему облику главного героя, подозревая, что не всё с ним так хорошо и гладко, как того хочется автору. И так оно, в конце концов, и выходит. Затеянная им операция по дестабилизации общественной жизни Москвы оказывается по своей глубинной сути не только порочной, но и заведомо провальной. Посвящённый им в тайну начатой операции секретарь-помощник Агаев оказывается его злейшим врагом, уже давно ведущим на него смертельную охоту, и он тут же передаёт выведанную от Сарафанова информацию своим единомышленникам, обезвреживая тем самым любую из составляющих план дестабилизации операций. Вдобавок ко всему, шестидесятилетний боец-патриот практически без малейших нравственных колебаний, даже не вспомнив о своей любимой Маше (беременной от него и готовящейся родить ему долгожданного наследника) даёт соблазнить себя еврейской журналистке Дине Франк, которая предлагала в своих статьях ввести в российских школах курс «холокоста», чтобы приобретённое русскими школьниками с самого детства знание о трагедии еврейского народа и вине всех остальных народов в этом преступлении заблокировало у них железы, которые вырабатывают антисемитизм, и парализовало те участки мозга, в которых зарождаются представления о «русском фашизме».
Задумывая грандиозный план заговора по отбиранию власти в России у иноверцев и олигархов и передаче её русским патриотам, Сарафанов даже не выяснил, кто его окружает в его повседневной работе, иначе бы он знал, что Дина Франк является женой того самого его помощника Агаева, тоже скрытого еврея, устроившего в своё время покушение на жену Сарафанова, а теперь выкравшего его кристалл и выдавшего своим друзьям-сионистам все его тайны. Собственно, соблазнение Сарафанова Диной Франк тоже было не случайным, а организованным тем же Агаевым с целью считывания информации с его мозга, ибо, как признался ему позднее секретарь, «спальня, в которой вы оказались, — моя спальня. В ней были установлены системы, считывающие мысли в момент, когда разум избавляется от защитных, блокирующих оболочек. Как мякоть кокосового ореха от костяной кожуры. Таким моментом является оргазм. Когда вы мучали и истязали мою жену, когда ваш обезумевший разум озарился ослепительной вспышкой, тогда приборы и дешифраторы сняли все показания. О времени и месте покушения на Ефимчика. О задуманном обстреле американского посольства. О военных приготовлениях генерала Буталина. О народных выступлениях коммуниста Кулымова. Их выдали вы. Вы были тем предателем, кто в беспамятстве назвал адреса и явки, имена и пароли… Посмотрите, чего вы добились? Одни ваши соратники мертвы, другие вам изменили, третьи в тюрьме дают показания. Вы спровоцировали их выступление, выявили силы русских патриотов и позволили их уничтожить. Все ваши технологии, весь ваш «магический архив» у нас в руках…»
К последним страницам романа Сарафанов теряет практически всё, что имел в этой жизни, вплоть до своей матери и любимой женщины, которая принимает его за безумца и выгоняет прочь. По правде говоря, лучше всего роману подошло бы название «Разгром», если бы оно уже не было однажды использовано Александром Фадеевым. При этом у отряда Левинсона даже больше жизненных перспектив, чем у Сарафанова — он, хотя и с огромными потерями, но всё-таки прорвался сквозь гибельное кольцо белогвардейского окружения и уходил с пера Фадеева не в гибельную тьму, а прямиком в грядущее. Сарафанову же уходить некуда. Выжившие потомки Левинсона разгромили его по полной, так что ему остаётся только одна дорога — на небеса, куда и отправляет его Александр Проханов, предварительно выкупав в русской деревенской бане. Но это не помогает отмыть его образ от заблуждений. Потому что Сарафанов всё равно покидает этот мир разгромленным и проигравшим. Да и как он мог оказаться в победителях, не имея за душой чёткой и ясной идеи преображения жизни? Одними только деньгами это отсутствие заменить невозможно…