Вы здесь

Станция Ближний Свет

* * *

На белом полотне земного плана

Все та же жизни мышья беготня,

То — крохи даждь нам днесь, день ото дня,

То — снега-забытья небесна манна.

Из норки выглянешь — и нет тебя как нет,

Исхитит душу зоркая неясыть,

И прошлое уж нечем опоясать —

Лишь слепок, отпечаток, следа след.

 

Акварель на Троицу

Серебряное марево реки

И берега Оби дождливый абрис,

И мокнет акварель с названьем «Абра»,

А далее — размыто… Вопреки

Всему

Проистекает все, что должно:

Собака дремлет,

Девочка растет,

Пронизывает сосны коростель,

И по-ребячьи слеп счастливый дождик.

А время убыстряется в груди,

Подобное сорвавшейся пружине.

Еще мы это лето не прожили,

А далее — размыто…

Погоди,

Пусть псу погоня снится,

Пусть сиренью

Запахнет под напев дождливых нот,

Пусть юная художница замрет,

Пусть радуга по щучьему веленью,

От берега до берега восстав,

Над бором загорится во спасенье!..

Сегодня дождь, а завтра воскресенье,

Пой, радуйся, былое пролистав.

Абрашино, лето 2019

 

* * *

Облетают клена вертолетики

В мартовскую грязь.

Помяну ушедшее в синодике,

Богу помолясь.

 

За зимой, за гранью ледовитою —

Золото и медь.

Мне ль имать судьбины карту битую?

Страха не иметь...

 

Слышу, слышу влагоговорение,

Живый кровоток!

Средоточье бунта и смирения —

Выспренный росток…

 

Станция Ближний Свет

Волчья сыть да солёна падь...

Ближний свет — киселя хлебать

До почтовой оказии.

Плачь, Савельич! Трещи, тулуп!

Песня, лейся с буранных губ

Меж Европы ли, Азии.

 

Степь да степь, ковыли-полынь,

Душу целу на волю вынь,

Длись же, доля проезжая.

Версты, версты за край земли,

Ветра вера в снегах, пыли —

С жаль-надеждою: «Где же я?!»

 

Ночное

Метель на балконе свивает гнездо

Свирельного мрака,

Чтоб снова ночами я помнил про то,

Что надо, однако,

Под эту мелодию мне сочинить

Печальную пьесу,

Где тянет февраль свою снежную нить

По льдистому срезу,

Где женщина в кресле, в пуховой шали,

За спицею спица,

Где то, что мы прежде сберечь не смогли,

Все теплится-длится.

И в свисте пронзительном, вневременном —

Прощальная нота!

О белом, о дальнем, да-да, об одном —

Сиянье полета…

 

Звень воскресная

Звон раскрывшегося лотоса

Золотого,

Явью явленного логоса

Молодого,

Исходящего свечением

Сквозь печали,

Сквозь страданья, сквозь мучения,

Льна в начале,

Опадающего пе-ле-ной

Плащаницы —

Искрой во море нацеленной

Звень-синицы!

Ибо кончилось рыдание

Тлена-страсти

И назначено свидание

Во причастье…

 

* * *

Лишь ветер в ветвях января не забыл амфибрахий,

Когда среди плеса Катуни гусыня кричит.

Когда на Крещенье, в купели, во духе, во прахе —

В ледовом окружье горит победительный щит.

И кто мне сулит во злобе немоту и сиротство?!

Не перстью, не костью, но словом останусь вовек.

А что до кровей и заведомых тайн первородства…

Спросите об этом алтайский сиятельный снег!

 

* * *

Не много раз себе принадлежав,

Вне суеты, пороков и нажив,

Ты на руинах рухнувших держав —

Любви и веры — жив, покуда жив.

 

Из Толмачево лайнеры плывут

Туда, где неба злато-серебро…

Кому-то труд, кому-то Голливуд,

Кому-то подаянье у метро.

 

А мне, на стыд и боль, уж коли трезв,

Лишь повторять: «Помилуй и прости!»

Отказываюсь напрочь, наотрез

Синицы пух удерживать в горсти.

 

Играй, оркестр! Рыдай, гармонь, рыдай!

Прощай, славянка, кончены слова…

Лети, синица, — прямо… прямо в рай,

Где мама… и любимая жива.

 

Пусть нищий в переходе все поет

И снова улыбается душа —

То ль горнему сиянию высот,

То ль перезвону медного гроша…

 

* * *

Средь белизны морозной стыни —

Глас вопиющего в пустыни

И света снежная свеча.

 

Прямит стези за край небесный,

В мир златотканно-бестелесный,

Лыжня — протяжнее луча.

 

Чабрец, арчин, и мед Алтая,

И облепиха золотая —

Дары волхвующей зимы.

 

До Рождества, до вод Крещенья,

За-ради веры и прощенья

Еще, еще — домолим мы…

100-летие «Сибирских огней»