Тихая-тихая музыка в мире

                           В день Ангела моей матушки
                           Ксении Ермолаевны

Чей это голос почудился мне,
Кто это машет рукой,
Там, под окном… Или это во сне?
Кто ты, откликнись, постой!
Снежная шаль… Даже глаз не видать.
Нет, это все неспроста.
Сумка холщовая… Надо подать
Страждущей ради Христа.
Голос сквозь вьюгу расслышать хочу.
Жест разгадаю немой.
Утром я Ксенье поставлю свечу
В память и за упокой.
Буду я с женщиной той говорить
И, заглушая метель,
Слышу она мне: «Добро сотвори,
Скоро — пасхальный апрель.
В деньгах нет славы,
А в славе — любви,
Дружбой ты только богат,
Не позволяй себя лестью обвить,
Кисел её виноград.
Не возгордись на высоком посту,
Помни — откуда ты есть,
Сирых укрой. Приглашая к костру,
Дай им испить и поесть».
Силилась что-то еще досказать.
Ветром сорвало платок…
Я наливаю в пунцовый стакан
И отпиваю глоток.
Все ж до конца мне опять не понять —
В лампе прибавлю огня:
Кто это был — может, Родина-мать,
Может быть, мама моя.

Лед на стекле я ладонью сотру —
В ветках рябиновых лик…
Кто это снова пришел по утру,
Кто там к окошку приник?

По-над храмом, над теремом
Над простором весны.
Мужички поматериваясь,
Водружают кресты.

Мы всем миром построили
Этот дом для молитв,
Деревянный, просторный он,
Словно мёдом облит.

Вот Марфута Осинкина,
Что живёт вдалеке,
Держит лепту посильную
В запотевшей руке.

И кудрявое облако,
Аки ангельский перст.
Проплывавшее около,
Зацепилось за крест.

Печи истоплены, холодно в мире,
Старый хозяин давно уж в могиле.
Думал — забытый совсем.
Яблоню он посадил на Урале,
Вновь урожай небывалый собрали…
Горькое яблоко ем.

Грустные мысли наводит погода,
Трезвого мало в деревне народа,
Выпить бы… Только вот с кем?
Каждый дурак на халяву — кутила!
Нехотя жизнь под уклон покатила,
Кислое яблоко ем.

Будем ли живы мы хлебом и квасом,
Духом любови и Яблочным Спасом?
Вёдер полнёхоньких — семь!
Яблоня щедрая чем виновата?
Эй, налетай, угощайся, ребята:
Сладкие яблоки — всем.