Вы здесь

Труд, деньги и власть в трагедии «Борис Годунов» Александра Пушкина и в комедии «Венецианский купец» Уильяма Шекспира

Действие «Бориса Годунова» начинает развертываться в 1598 г., пьеса Шекспира написана предположительно в 1594 г., а первая ее постановка состоялась около 1598 г., причем события фабулы относятся к современному Шекспиру состоянию венецианского общества. Таким образом, герои обоих произведений оказываются современниками. Однако не только хронологическая близость событий заставляет сравнивать героев этих пьес, но и общий культурный контекст, который задает напряженное соотношение труда, власти и денег в политической и социально-экономической ситуации конца XVI в. Важно и еще одно обстоятельство: образы Бориса Годунова и Шейлока представляют несомненный интерес для русского театра начала XXI в. Годунов и Шейлок нередко появляются на сцене и на экране и привлекают внимание критики. Режиссерский интерес поддерживает историческая неоднозначность фигуры Годунова и драматизм судьбы «частного человека» Шейлока. Объединяет обоих героев тема не просто одинокой личности, но изгоя, оказавшегося в центре драматической коллизии.

Венеция конца XVI в. была аристократической республикой, где Большой совет, состоявший в основном из патрициев, выбирал дожа. Власть дожа была пожизненной, но ограниченной. В пьесе дож является служебной фигурой, центральная коллизия затрагивает Шейлока, полностью уничтоженного умелым применением венецианского права в интересах аристократии, имевшей всю полноту власти. Всеобщая неприязнь к еврею Шейлоку обусловлена происхождением его богатства. Ростовщичество долгое время считалось в христианской системе ценностей греховным делом, поэтому ростовщиками становились евреи, на которых не распространялись этические нормы христианства. Дискуссии вокруг ростовщичества продолжались до тех пор, пока осуждение выдачи денег под проценты не вошло в противоречие с хозяйственной деятельностью общества. Запрет на ростовщичество ограничивал доступ к оборотным средствам, что тормозило развитие торговли, кроме того, выдавливание ростовщичества в сферу черного рынка значительно повышало ссудный процент. Мы видим, что презираемый всеми и гонимый еврей Шейлок тем не менее остро необходим представителям аристократии для поддержания своего образа жизни. Беспечный Бессанио просит у Шейлока 3000 дукатов под поручительство Антонио, у которого тоже нет денег. Шейлок соглашается ссудить нужную сумму без процентов, записав в качестве условия договора согласие Антонио на то, что у него вырежут «фунт мяса» в случае неуплаты. Сама по себе замена денег на живую плоть, то есть готовность расплатиться жизнью за каприз, характеризует Антонио и Бессанио как авантюристов, а Шейлок с самого начала обнаруживает свое желание отомстить не только лично Антонио, но и всей венецианской аристократии за презрение к евреям вообще и к нему персонально.

Требование расплатиться за заемные деньги своей плотью и кровью — это трагикомический ответ Шейлока на распространенное сравнение ростовщика с кровопийцей. Шейлок в договоре с Лоренцо как бы заранее утверждает свою «программу» пролития христианской крови в качестве расплаты за деньги, ставя жизнь благородных господ в зависимость от воли презираемого еврея. По обыденным представлениям той эпохи ростовщик, ссужая деньги, «не делал ничего» и, следовательно, не имел права на получение дохода. Однако Шейлок был необходимым участником современного ему экономического процесса. Поскольку главным источником процветания Венеции была торговля, то потребность в оборотных средствах была постоянной. Перевозка морским транспортом товаров предполагала высокую степень риска (кораблекрушения, пираты, эпидемии), поэтому кредитование подобного рода предприятий предусматривало высокие проценты; говоря современным языком, спрос на оборотные средства был неэластичным. Хитрость, при помощи которой Порция на суде заставляет Шейлока отказаться от требований к Антонио, с одной стороны, вызывает восхищение, ум и красноречие девушки бесспорны. Однако справедливость такого суда легко оспорить: Шейлок выступает в одиночку против всей Венецианской республики. Ему не назначен адвокат, он не готов к процессу, и его проигрыш ведет не просто к потере денег, но и к публичному унижению. Шейлока лишают всего состояния и заставляют принять христианство под страхом смерти. Учитывая, что к этому моменту Шейлок уже потерял дочь, сбежавшую с его имуществом, чтобы вступить в брак с христианином, наказание Шейлока в финале пьесы приходится признать чрезмерным. Обвинения евреев в безжалостности к должникам на фоне коллективной жестокой расправы с Шейлоком выглядят мрачным абсурдом.

Шейлок — маргинальная фигура в венецианском обществе, несмотря на то что его услуги по кредитованию торговли обеспечивают рост экономики республики. Судебный процесс над Шейлоком является расправой над человеком, лишенным гражданских прав и судебной защиты. Единственный адвокат Шейлока на этом процессе — автор пьесы, который не присоединяется к большинству, поскольку им руководит честность художника.

Интересно, что на уровне фабулы Шейлок терпит полное поражение, однако современный читатель и театральный зритель не могут присоединиться к коллективному торжеству в финале. Победа наделенного властью и богатством большинства над гонимым евреем-одиночкой оставляет у зрителя чувство большой несправедливости, так что жанр комедии разрушается. В современных режиссерских интерпретациях «Венецианский купец» трактуется не как комедия, но как драма, а фигура Шейлока приобретает трагический масштаб. Гордый и честный человек, верный своему народу, оказывается раздавлен судьбой, предан дочерью, лишен нажитого трудом и сохраненного скромным образом жизни богатства и унижен. Автор пьесы, история и современный зритель оказываются на стороне Шейлока. В данном случае в триаде «труд, деньги, власть» победу одерживает власть, поскольку именно наделенная властью аристократия позволяет отнять деньги у человека, живущего своим трудом, но беззащитного перед судебным произволом, обслуживающим представления о справедливости, выгодные исключительно элите.

Ситуация трагедии «Борис Годунов» разворачивается в совершенно другом обществе, в государстве, экономика которого строится на принципах феодального хозяйства, а политическая система основана на безграничной власти тирана-царя. Годунов взял на себя управление страной после смерти Ивана Грозного в условиях династического кризиса. Грозный ставил своей целью борьбу с московской родовой знатью. Все зверства Ивана IV были не просто проявлениями тиранства — Грозный хотел уничтожить влияние удельных князей. Войны и опричнина поставили государство в тяжелое положение. В последние годы царствования Ивана Грозного Россия теряла западные территории, народ обнищал от податей, население было разорено доступностью казенных кабаков. Грозный дал торговые привилегии английским купцам в ущерб российским, кроме того, торговая конкуренция самого правительства подрывала частную торговлю, духовенство было лишено права наследовать населенные земли. Все сословия чувствовали себя притесненными, роптали и жаловались, и сразу после смерти царя родовитая знать в Москве подняла голову, чтобы оттеснить от дел «худородных» любимцев Ивана IV.

Именно к таким худородным «выдвиженцам» и принадлежал Борис Годунов, что вызывало неприкрытое презрение со стороны потомков удельных князей. Столкновение Годунова с боярами было неизбежным — он как представитель не родовой, но служилой знати был гибким политиком и умелым управленцем, но был чужд укоренившимся местническим взглядам, не имел связей в боярской среде и не разделял ее мировоззрения. Возвышение Бориса было знаком близкой смены элит, для бояр Годунов был столь же опасным соперником в борьбе за власть, как и Басмановы, Малюта Скуратов, Грязной, возвышенные Грозным. Годунов предпринял определенные шаги для прекращения смуты — создал при царе правительственный совет, куда вошли он сам и Никита Романович Романов в качестве ближайших родственников царя Фёдора, а князья Пётр Шуйский и Иван Мстиславский — как представители именитого боярства. На этом борьба Годунова с боярской смутой не закончилась, но он применял в этой борьбе исключительно бескровные методы — ссылку, постриг в монахи, тогда как против него неоднократно составлялись заговоры с целью убийства.

Годунов преуспел в сохранении мира с соседями, проявив недюжинный талант дипломата, он создавал систему безопасности государства, призывая добровольцев для охраны границ на юге и на востоке. Годунов закрыл казенные кабаки, стал строить города и городские укрепления, нанимая людей и практически не используя в строительстве подневольный труд в виде отработки повинности, как это было прежде. Сама идея предоставления возможности бедным людям заработать на общественных работах принадлежит Годунову: «Разумная и попечительная деятельность Бориса скоро отозвалась на общем положении государства. По отзыву современника голландца, далеко не панегириста Годунова, “состояние Московии за это время значительно улучшилось, и она начала богатеть, благодаря необыкновенным способностям правителя”»1. Даже решение об отмене Юрьева дня было принято в интересах государства. Переход крестьян к богатым землевладельцам, а также бегство в открытую недавно Сибирь подрывало положение мелкопоместного служилого дворянства. Землевладельцы, получившие поместья за военную службу, обеднев, не могли дальше служить государству. До решения Годунова об отмене Юрьева дня бывали годы, когда осенний переход крестьян был «заказан» сроком на один год, а затем правило Юрьева дня возобновлялось. Однако такие меры мало помогали улучшению положения служилых людей. В то время на территории России происходила безостановочная массовая миграция населения, что подрывало хозяйственный уклад. Окончательное прикрепление крестьян к земле имело целью наладить нормальный годовой цикл производства сельхозпродукции, то есть было продиктовано исключительно экономическими соображениями. Годунов уравнял в правах духовенство и служилое сословие, прекратив переход крестьян в тарханные (монастырские) вотчины. Однако для символической компенсации этого ущерба духовенство получило особый статус после учреждения патриархии. Русская церковь уже давно была автокефальною, но управлялась митрополитом. Это как бы умаляло значение московской церкви. Воспользовавшись приездом в Москву патриарха константинопольского Иеремии для сбора милостыни, Борис предложил ему возвести в сан патриарха митрополита Иова, посвящение которого состоялось в 1589 г.

Однако все эти заслуги перед страной не были оценены боярами. Даже раздача хлеба голодным и помощь погорельцам ставились ему в вину — как средство приобрести расположение народа. Все вышесказанное о Борисе обнаруживает в нем опытного, дальновидного политика, талантливого управленца. В нынешних понятиях Бориса можно было бы назвать кризисным управляющим. Недюжинный ум Годунова, его гибкость в решении внешнеполитических вопросов и умение предугадывать намерения врагов ставят под сомнение причастность Бориса к гибели царевича Димитрия.

В сложившемся положении, когда авторитет Бориса был достаточно велик, смерть царевича Димитрия была ему совершенно не выгодна. Более вероятной представляется либо официальная версия следствия (Димитрий сам упал на нож в припадке падучей), либо убийство царевича боярами с целью спровоцировать гнев народа и отстранить Годунова от власти. Ясно, что необходимое для выстраивания драматургической интриги обострение позволяет автору пренебречь этими сведениями и пожертвовать исторически объективным взглядом на личность Бориса Годунова. Так же как убийство Моцарта, приписываемое Сальери, убийство ребенка Годуновым маловероятно, но этот сюжетный ход оправдан замыслом трагедии. Пушкин убежден, что власть неизбежно толкает властителя на преступление, поскольку обладание властью предполагает непрерывную борьбу за власть, особенно для узурпатора, каковым, несомненно, был Годунов. Даже если он не убивал Димитрия, то нельзя отрицать тот факт, что готовность убивать является необходимым условием удержания власти в любую историческую эпоху. Мы можем видеть, что «позитивная программа» царствования Годунова оказывается совершенно бессмысленной в свете одного только подозрения, что Годунов детоубийца. По логике провиденциального автора «Бориса Годунова», никакие заслуги перед государством не оправдывают преступлений высшей власти.

Если для Шейлока деньги являются входным билетом в высшее общество Венецианской республики, то для Годунова право участвовать в жизни государства на высшем уровне возникает благодаря его способностям правителя и трудолюбию. Однако низкое происхождение Годунова остается неисправимым дефектом в глазах современников. Его дети лишаются какой-либо защиты сразу после смерти их отца. Сила группировки, наделенной потомственным правом на власть, и в этом случае оказывается гораздо существеннее, чем трудовой вклад и личные заслуги узурпатора: «Еще угличские следователи не успели вернуться в Москву, как здесь вспыхнул пожар, истребивший значительную часть Белого города. Годунов, по обычаю своему, стал милосердовать о погорельцах: раздавал пособия и на свой счет выстраивал целые улицы. И вдруг пошел слух, что пожар произведен по его приказанию… Спустя два месяца, когда крымский хан неожиданно бросился на Русь и быстро дошел до Москвы, но был отражен Мстиславским и Годуновым, снова пошел слух, что Борис нарочно призвал хана, чтобы отвлечь народ от толков о смерти Димитрия. Эти нелепые, невозможные слухи, распускавшиеся недоброжелателями Годунова, невольно наводят на мысль, что точно так же возник и разошелся по Руси слух об убийстве Димитрия по приказанию Бориса; затем был занесен в летописи и сказания и преобразился в исторический факт без всякого реального основания»2.

Рассмотрение фигур Шейлока и Годунова в контексте власти как бытийного феномена, на наш взгляд, объясняет возросший интерес современного театра к этим персонажам и даже смену оптики, приведшую к перекодировке на жанровом уровне (в случае с Шейлоком — из комедии в драму). Само переименование на сцене «Венецианского купца» в «Шейлока» симптоматично: конечно, главный герой Шейлок, а не Антонио. Фигура самого Антонио весьма неопределенна, даже достигнутое им богатство не является результатом его личных усилий, а связано исключительно с везением, поэтому Шейлок и не считает его надежным, платежеспособным заемщиком. Что касается Годунова, то он отдает себе отчет о своих благодеяниях по отношению к народу и считает свои решения правильными, несмотря на ропот неблагодарной черни. Неблагодарность народа трагически омрачает жизнь Годунова, равно как неблагодарность и коварство дочери Шейлока уничтожают его морально.

На принципиальное различие между трудом и властью в бытийно-аналитической оптике указал О. Финк3 в книге «Основные феномены человеческого бытия». Для нас важно следующее его утверждение: «Может быть, именно в бытийном феномене власти труднее всего достичь оптики “по ту сторону добра и зла” и удержаться в ней до конца; ибо где бы ни возникало господство, где бы ни учреждалась власть, там имеет место страдание, боль, неумолимость, подавление — имеет место вертикаль власти и, говоря словами Заратустры, “противоречие ступеней и восходящих по ним”. <...> Но человек ни в один доисторический период не живет “свободно от власти”, как и “свободно от труда”»4.

Используя аналогию из физики, можно сказать, что власть представляет собой своеобразное поле, пронизывающее все общество. Как невозможно оказаться за пределами гравитационного поля, так нельзя быть свободным от иерархического распределения в обществе, где власть как невидимая, но вездесущая сила ставит каждого на свое место.

Как мы пытались показать, и Годунов и Шейлок связывают свою идентичность прежде всего с результатами своего труда, труда ростовщика и труда управленца. Никто из них не наделен властью по праву рождения, власть Шейлока дают ему его деньги, нажитые трудом, власть Годунова возникла из многолетней службы. Все их попытки преодолеть собственную маргинальность оказываются тщетными. Способность общества оценить личные заслуги человека становится возможной до известной степени только в Новое время.

Шейлок не может не знать, что его шансы на справедливое правосудие ничтожны, Годунов не может не понимать, что его дети не могут оставаться на троне. Однако они оба ведут себя так, как будто будущее не предопределено. Можно утверждать, что личности обоих героев, их степень ответственности за собственную судьбу и деятельное участие в социальной и политической жизни делают их близкими современному читателю и зрителю и позволяют художникам XXI в. относиться к ним как к современникам.

 

 

1Мерцалов А. Е. Борис Годунов. 1584 — 1605. (Опыт характеристики) // Исторический вестник. — 1893. — Т. LIV. — № 11. — С. 466—467.

 

2Там же. — С. 474—475.

 

3Финк Ойген (1905—1975) — немецкий философ. Изучал экономику, историю, философию в Мюнстере, Берлине и Фрайбурге, где учился у Гуссерля и Хайдеггера.

 

4Финк Е. Основные феномены человеческого бытия. Труд и власть // Феномен труда в художественном истолковании: сб. ст. / под ред. Л. Ю. Фуксона. — Кемерово, 2013. — С. 123.

 

100-летие «Сибирских огней»