Ураган «Лолита»

Белый камень. Предисловие

 

На летнюю практику в Академии художеств мы ехали на два месяца, в самую кондовую латвийскую глубинку. В группе было человек тридцать. В то лето я приехал позже всех, за день до праздника Лиго, аналог праздника Ивана Купалы. Все уже расположились в местной школе. Все как обычно — кровати, матрасы, но нашел-таки свободное местечко, засунул вещи и этюдник под кровать и бросил на подушку «Рассказы Ника Адамса» Хемингуэя.

В школе пусто, наших не видно, разбрелись. Первым делом надо оглядеть окрестности. За школой лес, за ним шумит море, вокруг поля, под старыми дубами виднеются хуторского типа деревянные дома, стоящие на большом отдалении друг от друга, блестит река. Наконец, я заметил наших парней и девушек с отделений графики, скульптуры и гобелена. Народ готовился к Лиго, а поскольку этот праздник отмечался следующей ночью, то я решил отоспаться. Вернулся в школу, лег и написал письмо девушке, которой обещал писать каждый день, почитал «Ника Адамса» и не заметил, как заснул. Проснулся ночью, почувствовав, что с меня стягивают одеяло. На койке сидит Ивета с четвертого курса и зовет прогуляться. Только глаза блестят в темноте. Меня разобрал смех от этой сцены — каждый тянет на себя одеяло. С соседней кровати послышался совет сокурсника Эглитиса:

— Да ты его приласкай!

— Если я его приласкаю, он сознание потеряет! — отвечает она из темноты и не отпускает одеяло.

— Слушай, иди с Эглитисом, — говорю я.

Ей это надоедает, она встает, смотрит на меня некоторое время и говорит:

— У меня есть подруга, она вела себя точно как ты, а на шестом курсе сказала мне, какая же она была дура! И ты это потом поймешь.

Утром приехал мой друг и сокурсник Эдгар. В той глубинке праздник Лиго проходит по-настоящему весело. К вечеру у реки раздвинут стол метров пятьдесят длиной. Пиво бочками, на столах сыры, соленья. Пылает огромнейший костер, в нем не поленья, а целые бревна. Белая церковь на холме озарена колеблющимся светом. Оглушительно играет оркестр, народ веселится, и так любопытно видеть с аккордеоном кассира из магазина, на скрипке играет почтальон, а на трубе — директор школы, в которой мы живем. У реки собралось человек триста — весь наш поселок. Мы пируем за столом, освещенным огнем. В двух шагах за ним полная тьма. Эдгар уходит танцевать с местной девушкой и возвращается ко мне с двумя. Они подходят, и мы отправляемся гулять, а когда проходим мимо костра, замечаю, что одна из них беременная. Им лет по восемнадцать — и они хотят показать нам самые интересные места. Еле угадывая, куда ступать, проходим мимо мельницы, плотины, озера с островками. Проходим через кладбище. У самого входа на кладбище высится большой белый камень, на нем я едва различаю снимок девочки лет пятнадцати. Похоронена она была десять лет назад. Стало больно от мысли, что в этот миг никто о ней не думает. Где же она теперь?.. Над головой сияли звезды, и я подумал, что если бы она была на одной из этих звезд, то была бы совсем рядом. Ее было бы видно. И я решил обязательно прийти сюда днем. Там было очень хорошо, тихо. Лавочка возле надгробия окружена кустами. Потом там я писал все свои письма…

В полном мраке мы подошли к морю и решили искупаться. Девушки отошли в сторону, разделись догола и зашли в воду. Было очень тепло. Накупавшись, они пригласили нас к себе домой. Жили они в маленькой комнатке в деревянном старинном доме и спали на одной кровати. В комнате темно, немного подрагивает на стенах свет от костров. Девушки совсем не говорят по-русски, в такой глубинке это встречается. Я только что прочитал готический роман и рассказываю им эту историю. Через пятнадцать минут они, съежившись в углу на кровати, просят включить свет. Потом я предложил им погадать на книге. Для этого берется тяжелая книга, раскрывается на середине, в нее вкладываются большие ножницы, они зажимаются закрытой книгой, которая перевязывается поперек черной лентой. Теперь книгу можно держать на весу, подложив пальцы под кольца ножниц. Беременная, которую зовут Инга, хочет погадать. Мы сидим с ней напротив друг друга, кольца ножниц на наших указательных пальцах. Она задает вопрос: «Книга, скажи, Янис на мне женится?» Книга начинает поворачиваться по часовой стрелке. Это означает — да.

А на следующий день начинается работа. Когда выходил из школы, столкнулся с той девушкой с четвертого курса, что не давала мне спать. Она посмотрела на меня и прошептала: «Ненавижу!»

Мы с Эдгаром отправляемся к морю рисовать крытые соломой дома и сараи. На берегу моря сушатся сети, кричат чайки, на песке блестят стеклянные шары от сетей. Пенистая поверхность моря, горячий ветер, запах тины, стрекот кузнечиков. Рисовал я так — предварительно расщеплял карандаши, вынимал графит и наламывал его кусочками сантиметра по два. Рисовать можно, держа такой кусочек в руке, а можно положить его плашмя на лист бумаги и рисовать всей плоскостью, придавив большим пальцем. Получается интересная фактура, она меняется в зависимости от нажима и поворотов руки. Так очень удобно рисовать объекты из дерева и камня. Наша задача — на практике изучать природу. Камень должен на рисунке быть камнем, дерево — деревом, вода — водой. Хорошая работа всегда заключает в себе изюминку. Глядя на такую работу, восклицаешь: «Какое закатное солнце! Как у тебя получилось!.. Какое настоящее отражение в воде!..»

Во второй половине дня делаем акварели. Акварель — самая сложная техника. Во всех других техниках ты контролируешь ситуацию, поправляешь — можно работать долго, испортить работу нельзя. В акварели все делается быстро, контролировать в ней нельзя ничего. Надо знать законы перетекания цвета, создавать ситуации, когда акварель сама по себе будет делать именно то, что тебе надо. Я слышал, что китайцы, заваривая зеленый чай, поглаживают чайник специальной кисточкой — подлизываются. Акварель не столько делаешь, сколько кистью упрашиваешь ее, доказываешь ей свою дружбу.

В конце дня сделаны два больших рисунка и две акварели. Можно искупаться, а потом просто лечь на песок. Вокруг меня лежат акварели и рисунки. Солнце спускается в море, воздух чист, на всем теплый свет, легкие тени, но нет всего этого в моих работах. Ветерок заметает на них песок. Сегодня ничего у меня не вышло. Лежа я вижу белую церковь с оранжевыми, горящими на солнце стеклами, вижу кладбище и большой белый камень у входа с овальной фотографией девушки, у которой было такое красивое имя — Sandra. Я помню о ней, и значит… она немножко живет. А дальше уходят поля, перелески и виден блеск реки…

 

 

Ночь Лолиты. Первая история о Лолите

 

Был душный июльский вечер. Мы вчетвером резались в карты на желание, и я проиграл. Маргарита задумчиво глядела на меня, обдумывая наказание.

— Вот! Придумала. Вставай, иди куда хочешь и найди мне интересный подарок. Но цветы не надо, — добавила она, заметив, что я посмотрел в окно, разделенное полем до самого горизонта.

Вот почему вечером я вышел из приятной прохлады и оказался среди духоты, стрекота кузнечиков и пронзительного писка ласточек в небе, а над всем этим застыло облако, похожее на раскинувшую крылья белую птицу.

Вдали между холмами блестела залитая золотистым светом река, а на берегу под кронами деревьев раскинулся большой хутор. Подойдя к реке и искупавшись, я сел на песчаный берег, достал из сумки пастель, блокнот и стал набрасывать хутор и реку в солнечных бликах. Вокруг тишина, тихий шелест камыша и шлепанье воды под провалившейся доской мостка, к которому была привязана лодка.

Я очень удивился, услышав за спиной детские голоса:

— Lolita, Lolita!

— Come to me, right now!

Оглянувшись, я увидел двух девочек, явно сестер. Одной было лет десять, и звала она по-английски девочку лет шести. Они расположились на траве недалеко от меня. Младшая сестра скучала, разглядывая свою коленку, а старшая, та самая Лолита, стала читать, склонив над книгой голову. Ее золотистые волосы закрывали все лицо. Передо мной была живая иллюстрация к началу «Алисы в стране чудес». Не хватало только кролика, но только я об этом подумал, как заметил, что колышется высокая трава. Из нее выскочила небольшая черная собака. Пес, оказавшись рядом со мной, гавкнул, припав на передние лапы, и опасливо понюхал коробку с пастелью на траве. Лолита уже не читала, а, обхватив колени руками, смотрела, как я рисую. Лицо ее было светлым, прохладного тона и, как это бывает у рыжеволосых, с бледной россыпью веснушек у носа. Волосы ее выбились из-под заколки в виде золотой стрекозы. Пес, понюхав пастель, чихнул, мотнув головой так, что щелкнули его длинные уши.

Со стороны хутора к нам приближался мальчик такого же возраста, что и Лолита, и очень на нее похожий. Я решил еще раз искупаться и двинулся уже к воде, как вдруг услышал за спиной вопрос: «Paradit ko interesantu?» — «Показать что-то интересное?» Я не сразу понял, что вопрос обращен ко мне, но, оглянувшись, встретился с ее глазами.

— Ja. Да.

— Ты русский? Говори по-русски, я умею.

Она, спрыгнув с песчаной кручи над берегом, побежала вдоль воды, хрустя босыми ногами по ракушкам и обломкам сухого камыша.

— Нырни здесь, — сказала она, указывая рукой, — посмотри, что под водой.

Вода была очень теплая и совершенно прозрачная. Стайка уклеек метнулась в сторону, задев мою ногу. Я чуть проплыл и нырнул. Под водой по песчаному дну скользили яркие пятна света, на уши вместе с водой давил гулкий неземной звук. Дно подо мной уходило резко вниз, проваливаясь в темный подводный обрыв. Я повис над краем этого провала. Дна не было видно, большая рыба стояла неподвижно в сумраке глубоко внизу. А надо мной, раскинув руки, лежала Лолита. Лицо ее было опущено в воду, волосы расплылись, как пятно золотой краски, темные глаза смотрели вниз, в глубину. Она улыбалась и была похожа на довольного лягушонка. По контуру ее тела вспыхивали искорки на воде, как будто надо мной мерцало созвездие Лолиты. Я вынырнул и зажмурился. У самых глаз искрилась гладь, а Лолита уже плыла к берегу и кричала мне:

— В этой реке водится рыба, которая пищит!

Вернувшись к своим вещам, я увидел, что дети, усевшись на траву, рассматривают мои рисунки в альбоме. Там был и набросок их дома. Поняв, что рисунок им нравится, я подарил его. Они обрадовались — и теперь, чувствуя себя со мной совершенно свободно, стали интересоваться, что я здесь делаю. Я рассказал, для чего мы приехали на практику, рассказал и про подарок, который меня послали искать.

— А что здесь можно найти? — удивился мальчик.

— Смотрите, что я нашла! — воскликнула подошедшая Лолита и высыпала из рук на траву пять боровиков. — Андрис, давай суп варить! — предложила она.

Брат поддержал идею и побежал с младшей сестрой на хутор. Вскоре они вернулись и занялись готовкой. Я решил, что это просто игра, но запылал костер, что-то забулькало в котле. Они сообща колдовали над ним, и вскоре вместе с дымком меня окутал соблазнительный аромат. Пока суп варился, дети купались в реке. Только иногда то Лолита, то ее сестра подбегали к котлу, чтобы попробовать суп большой деревянной ложкой.

Солнце уходило за лес. По полю низко стелился дым костра — то золотистый на солнце, то голубой, когда солнце скрывала выползающая из-за леса грозовая туча. Хлопки по мячу, детский смех, плеск воды, лай собаки. Иногда доносились далекие раскаты грома.

Наконец суп был готов, дети позвали меня к котлу и дали миску, ложку и кусок черного хлеба. Вкуснота! Пес смотрел, как мы едим, и облизывался, дожидаясь, пока остынет его порция.

Небо быстро закрыла грозовая туча, под ней сверкали молнии, и казалось, что туча движется на тонких сверкающих ножках. Поднялся ветер, и со всех сторон сразу послышался шум приближающегося дождя. Следом за детьми я залез в большой стог, который оказался вовсе и не стогом, а скорее шалашом, шатром. Сено внутри было примято, накрыто рогожей и надувными матрасами. Над головой на поперечной балке висел большой электрический фонарь. Снаружи бушевала гроза, а здесь было тепло, сухо и уютно. Когда все удобно устроились на матрасах, младшая сестренка уселась Лолите на живот. Андрис, доедая кусок хлеба, вдруг спросил:

— А почему рисуют? Ведь можно сделать и фотографию…

— А что тебе больше понравилось бы, рисунок твоего дома или фотография? — спросил я.

— Рисунок лучше.

— Почему?

— Ну… это трудно сделать. Это человек делает сам, рукой… я и не знаю, как сказать.

— А если бы тебе предложили настоящий арбуз и искусственный, который сделал человек… Совсем как настоящий. Что ты выберешь?

— Нет, лучше настоящий.

— Значит, дело не в том. Понимаешь, картина — это другой взгляд на что-то привычное.

— Как это? — спросил Андрис.

— Ну вот расскажи, как у вас тут осенью? Как вы живете?

— Осенью много работы…

— Осенью очень скучно, холодно и печально, — сказала Лолита.

— Вот смотрите, — я достал из сумки маленький томик. — Это стихи — это тоже картины, но не красками, а словами. Послушайте кусочек. Вам все это будет знакомо.

— Я закрою глаза — и буду представлять, что это картина, — сказала Лолита, спихнув с себя сестренку и сильно зажмурившись. Сестренка примостилась у нее под мышкой и тоже закрыла ладошками глаза.

— Да, так даже лучше. А стихи такие… — и я, опасаясь, что стихи окажутся сложны для них, стал медленно читать:

 

Моя печаль все шепчет мне

О днях осеннего ненастья,

Что краше не бывает дней —

Деревья голые в окне,

Луг, порыжевший в одночасье...

Все шепчет мне, что осень — рай.

Все хочет повести с собою:

Как тихо после птичьих стай!

Как славно стынет сонный край,

Одетый звонкой сединою.

Нагие сучья на ветру,

Туманы, вязкая землица —

И снова шепчет: все к добру,

И если я глаза протру,

То не смогу не согласиться…

 

— Это кто написал? — спросила удивленно Лолита. — Я не все слова поняла, но это так красиво!

— Есть такой поэт — Роберт Фрост.

— Этот Роберт Фрост как будто знает наши места! — воскликнула Лолита, вскакивая на колени. — Да, я все это видела осенью!

— Все как настоящее, — согласился Андрис.

— Нет. Немножко другое, — произнесла задумчиво Лолита. — Осенью бывает холодно и сыро. Я помню, как встречала папу и промочила ноги, а потом болела голова, меня тошнило, а в окно колотил дождь. А здесь все совсем по-другому. Так хорошо! Я хочу это стихотворение. Напиши его мне.

— Я оставлю тебе эту книжку, если тебе нравится, — и я протянул томик Лолите.

— Спасибо! — улыбнулась она и зажала книгу под мышкой.

Дождь кончился. Брат с младшей сестренкой побежали к хутору. Следом за ними с лаем понесся пес, а Лолита, придвинувшись ко мне, заговорщически прошептала:

— Пойдем, я покажу тебе такое, что ты еще не рисовал.

В темноте мы прошли вдоль реки мимо хутора и углубились в лес. Здесь пахло грибами.

— А почему ты с сестрой говорила по-английски? — спросил я Лолиту.

— Пусть учится. Я тоже учусь, и мне это нравится. Я хочу знать много языков. А как я говорю по-русски? Не смешно?

— Ты говоришь очень хорошо!

— Вот, мы пришли.

Лолита остановилась у высокой сосны. Ветви начинались очень низко, по ним легко было взбираться наверх. Она встала на нижнюю ветвь и ловко полезла на дерево.

— Давай, залезай! — послышался сверху ее голос. — Только не становись на сломанные ветки.

Я карабкался вслед за ней, мне стало интересно, что же она хочет мне показать. Лолита поднималась все выше, на голову мне сыпалась тонкая сосновая шелуха. Мы были уже высоко, здесь чувствовалось, что дерево качается. Наконец я увидел девочку. Она сидела в кресле из досок, устроенном среди ветвей. В развилке сосны было второе кресло. Я сел рядом с ней. Она вдруг засунула руку в дупло и вытащила пачку сигарет.

— Это — Андриса, — пояснила она, заметив мой удивленный взгляд, и сунула руку в дупло еще глубже. — Ты искал подарок. У меня есть то, что тебе надо. Смотри, — сказала она, что-то протягивая мне. — Это приносит счастье!

На мою ладонь легла совсем новая подкова.

— Это должно понравиться. Ты только объясни, что подкову надо прибить над дверью, — посоветовала Лолита.

— Потрясающе! Спасибо! Это будет неожиданный подарок.

— А ты будешь сегодня ночевать с нами в стогу? — спросила Лолита.

— Похоже, придется. Опять гроза идет. А вы ночуете в шалаше?

— Да, мы любим. Когда тепло. А утром я принесу еще одну подкову. Тебе.

— Здорово! Я прибью ее к этюднику.

— У тебя тогда получатся хорошие картины, — заключила она и, помолчав, добавила: — С подковой ты уже про нас не забудешь.

— Как можно забыть тех, с кем спишь в одном стогу!.. Но что же ты хотела мне показать?

Черная туча над нами растекалась по небу, словно тушь по мокрой бумаге, поднимался ветер, и дерево качалось все сильней.

— Посмотри! — протянула она руку вперед.

Далеко за деревьями тускло светился изгиб реки, а дальше тонули во мраке поля. Небо у горизонта было подсвечено таинственным светом, и там, под этим небом, лежало море огоньков.

— Там большой город, — сказала Лолита. — Как высоко надо подняться, чтобы увидеть его… Правда, похоже на горящие угли в костре или на торт со свечками, когда его вносят в темную комнату?

Мы сидели в тишине и смотрели на этот свет. Дул ветер, и мы покачивались в наших креслах. Скрипели деревья, между ветвями, трепеща крылышками, носились летучие мыши. Лолита отколупнула кусочек смолы от ствола и протянула мне.

— Нравится, как пахнет смола? — спросила она. — А еще очень вкусно пахнет березовый листок, если его размять в пальцах. Попробуй когда-нибудь и вспомни тогда, что мне это нравится.

В темноте едва виднелось лицо Лолиты, она смотрела на далекий город, и мне показалось, что она улыбается. Неужели когда-нибудь, через много лет всего этого не будет? Ни этого лета, ни нас с ней в ночи на этом дереве и этой дали с заманчивым светом огней — символа того, что вся жизнь впереди. И придет воспоминание, как свет потухшей звезды, которой давно уже нет... Но сейчас все это есть! Я глубоко вдыхаю свежий воздух, пахнущий рекой и хвоей. Все сильнее качается наше дерево, оглушительно грозно, словно ночное море, шумят черные вершины деревьев вокруг нас…

— Нам надо спускаться на землю, — громко сказал я. — Сейчас опять будет гроза.

— Хорошо! Но сначала прочитай еще какое-нибудь стихотворение Роберта Фроста! — крикнула в ответ Лолита. Ее волосы развевались на ветру, рукой она прикрывала лицо от летящих с ветром в глаза сосновой шелухи и иголок.

— Слушай… Если какие-нибудь слова не поймешь, то я объясню.

 

«Я очень далеко забрел, гуляя,

Сегодня днем,

Вокруг

Стояла тишина такая...

Я наклонился над цветком,

И вдруг

Услышал голос твой, и ты сказала —

Нет, я ослышаться не мог,

Ты говорила с этого цветка

На подоконнике, ты прошептала...

Ты помнишь ли свои слова?»

«Нет, это ты их повтори сперва».

«Найдя цветок,

Стряхнув с него жука

И осторожно взяв за стебелек,

Я уловил какой-то тихий звук,

Как будто шепот приходи —

Нет, погоди,

Не спорь, — ведь я расслышал хорошо!»

«Я так могла подумать, но не вслух».

 

— А здесь я все поняла! — засмеялась Лолита и, раскинув руки, закричала: — Ты видишь, мы летим!..

 

 

Ураган «Лолита»

 

За занавеской звякнул велосипедный звонок. Я выглянул в окно и увидел Лолиту. Она сидела на велосипеде в джинсах и черной майке, одна босая нога на педали, а другая на земле, жмурила от солнца один глаз и хрустела огурцом.

Волосы ее растрепались больше обычного. Просто кутерьма рыжих волос на голове, но в этой кутерьме я заметил одну тоненькую косичку. Лолита в минуты задумчивости любила сосредоточенно заплетать тонкую косичку. Сегодня она уже о чем-то размышляла.

— Ты слышал новость? На нас движется ураган! — возбужденно выпалила она. — Должен прийти вечером. По радио сказали. Он идет из Швеции, там он уже повалил все, что мог.

— Представляю, что останется от вашего стога.

— Ураган траве не страшен, — философски заметила Лолита.

— Неплохо сказано!

— Ты когда-нибудь рисовал ураган?

— Никогда.

— Тебе повезло. Сегодня вечером будем смотреть его из первого ряда, как в нашем кинотеатре.

— Звучит заманчиво.

— Пойдешь купаться? — спросила она. — Вода очень теплая.

— С утра хотел акварель сделать.

— Так и делай ее на море. И ты обещал научить меня рисовать, — напомнила она.

В тени лесной дороги, ведущей к морю, еще хранилась утренняя прохлада. Над головой в высокой арке липовых деревьев гудели пчелы, пахло медом и морем. Лолита рядом, побрякивая звонком, ехала по корням на велосипеде. Ветер дул с моря, до нас доносился его мерный рокот.

Я шел и думал, как с ней легко. И как здорово, что она со всеми на «ты». И даже то, что ее тончайшие, как паутинки, золотые волосы вечно растрепаны — ей очень идет. Интересно, она чего-нибудь боится?..

— Иди скорее сюда! — закричала Лолита из леса.

Она стояла между стволами деревьев в качающихся, рваных пятнах света, пробивавшегося сквозь листву.

— Смотри, бледная поганка… — прошептала она, показывая палочкой на гриб с зонтиком на ножке.

— Пошли, что в ней интересного.

— Нет, погоди.

Она присела, повалила гриб и вдруг взяла его в руку.

— Спорим, что я поганку съем — и мне ничего не будет? — сказала она.

— Выбрось эту гадость! Пошли, в море помоешь руки.

Но Лолита поднесла гриб ко рту и откусила кусок от шляпки.

— Выплюнь, ненормальная! Ты что, дурочка?!

Я схватил ее и попытался открыть рот, но она выскользнула из рук.

— Вкусно! Хочешь кусочек? — спросила она, отступая, и проглотила то, что жевала.

Меня охватил страх. Не сошла ли она с ума? Наверное, вид у меня был ужасный, так как она вдруг посерьезнела и, потянув меня за рукав, виновато произнесла:

— Не бойся, он съедобный. Это очень редкий гриб, едва отличимый от бледной поганки. Мы называем его «подсолнечник». Его даже в атласе грибов нет, чтобы никто не искал. Если честно, то я нашла его еще вчера — и решила над тобой подшутить. На, попробуй кусочек.

— Он же такой страшный!

— Поверь, я знаю все грибы в этих лесах. Видишь, он похож на бледную поганку, но есть три отличия, вот тут… Нет, я тебе не буду говорить. Ты сам и не думай его искать! Лучше попробуй.

Я поверил ей. Гриб действительно оказался со вкусом семечек подсолнуха.

— Ты сердишься? Не сердись. Я поняла — так нельзя делать. Ты так испугался.

— А что я должен был делать? Ох, Лолита!

Она засмеялась и шутливо толкнула меня головой в живот.

Разделив остатки гриба пополам, мы перебрались через песчаные дюны, заросшие ельником, и спустились к берегу моря. В небе длинными полосами летели на юг облака, а по берегу скользили полосы света и тени.

Когда мы подошли к воде, до нас дошла полоса солнечного света. Волны заискрились — и казалось, море зашумело еще громче. Здесь было много чаек; увидев нас, они с криками стали кружить над нами. Лолита делала вид, что подбрасывает им что-то, и тогда чайки устремлялись к ней.

Справа от нас виднелось широкое устье реки, высился среди дюн старый, покосившийся рыбацкий сарай, в который Лолита сразу же побежала ставить велосипед, а у берега залива, образованного устьем, качалась на воде моторная лодка. Рядом с ней на песке я заметил светловолосого мальчика лет пятнадцати. Он лежал на животе и читал книгу. Лолита подбежала и вскочила ему на спину.

— Но! Но! — закричала она, подпрыгивая на нем. — Сандис, отвезешь нас сегодня в море? Я тогда тебя поцелую!

— Нет, нет, — закричал он, но Лолита уже обхватила его сзади и прижалась губами к шее.

— Щекотно! Ты меня обслюнявила! Ты же лижешь, а не целуешь!

— Я еще не умею.

— Слезай с меня! — и Сандис сбросил ее на песок.

— Бежим купаться! — закричала Лолита, быстро скинула джинсы и, накинув свою майку на голову Сандиса, побежала к воде.

Я смотрел на Сандиса и сначала не мог понять, что он делает. Он катился, как веретено, по песку, к воде. Добравшись до воды, он заполз в нее на руках и стал двигаться дальше в воду, обдаваемый пеной волн. До меня дошло — он не может ходить!

Лолита уже плескалась среди волн, махала нам руками. Вода была теплой, брызги били в лицо, солнце слепило глаза, кричали чайки над нами, словно разделяли наш восторг, и, чувствуя соленые брызги на губах и жаркое солнце на лице, я подумал, что это, наверное, и есть счастье.

Когда мы вышли из воды, а Сандис выполз на берег, я отозвал Лолиту в сторонку.

— Он что — не может ходить? — спросил я тихо.

— Да. Он в детстве заболел, и вот такое произошло. Называется — осложнение. Отец привозит его сюда на машине. Но у Сандиса есть моторная лодка, и он может на ней плавать.

— Может, тебе не стоит так на нем прыгать?

Лолита взяла горсть песка и пустила его по ветру.

— Ты не думай, что я бесчувственная, — сказала она, посмотрев на меня серьезно. — С ним надо вести себя как со здоровым. Мне, может, иногда плакать хочется, а ведь ему — тем более. А если двоим хочется плакать, то надо смеяться!

— В следующий раз напомни, чтобы я брал с собой блокнот. За тобой надо записывать.

— Зачем?

— Я про тебя книгу напишу. Назову ее «Философ в юбке».

— Если книжка про меня, то почему не назвать ее просто — «Лолита»?

— Такая книга уже есть.

— Про что она?

— Про девочку… Она была… не очень хорошей.

Лолита задумалась, но ничего не сказала.

Мы расположились на песке, достали из этюдника два планшета, прикололи кнопками к ним бумагу, и я раскрыл акварельные краски. Я посмотрел на море, на голубое небо в перистых облаках. Ветер сдувал песок, гнал его от воды —
и казалось, что кто-то невидимый стягивает с берега песчаное покрывало.

— Повторяй то, что я буду делать. На картине у нас будет небо, море и кусочек берега на первом плане. Я прихватил простую восковую свечку. Там, где будет пена волн, давай пройдемся свечкой. Теперь смачиваешь весь лист водой… Отлично!

Лолита старательно выполняла то, что я говорил. Взгляд сосредоточенный, свою косичку она зажала в зубах.

— Теперь, пока лист влажный, подбираем цвет неба и проводим кисточкой по верху листа. Поставь планшет вертикально, пусть краска стекает. У тебя, Лолита, хорошо получается. Видишь, надо не только рисовать, но и правильно менять наклон листа. Пусть теперь наше небо подсохнет, и мы будем делать море.

А ветер тем временем действительно стал крепчать, и небо на горизонте стало хмуриться.

— Хотя, может, и будет буря, — предположил я.

— Ураган, — поправила Лолита. — Они население не хотят пугать.

— Самый большой ураган, Лолита, это ты. Сегодня вряд ли будет сильнее.

— Будет, но еще не скоро, — заметил Сандис. — К вечеру придет.

— Теперь делаем море, — продолжил я. — Бери этот цвет и поровнее проведи линию горизонта. Лолита, ты рисуешь горы.

— Я не могу ровно, проведи ты.

— Ты можешь, только не знаешь об этом.

— В следующий раз напомни, чтобы я брала с собой блокнот. За тобой тоже надо записывать.

Я взял ее за руку и провел линию горизонта.

— Не будь обезьянкой, придумывай свое. Рисуем теперь море, вот этим цветом. Видишь — там, где мы прошлись свечкой, краска не ложится… У нас получается настоящая пена.

— Неужели это я нарисовала?

— Ты. В следующий раз научу рисовать деревья.

— Рисовать вообще-то нетрудно, — задумчиво заметила Лолита.

— Небо и море — это нетрудно. Есть вещи посложнее.

— Что?

— Самое сложное — рисовать человека, его тело, лицо.

— Может, если ты покажешь, то у меня получится?

— Нет, ты мне нравишься!

— Мы в море будем выходить или нет? — поинтересовался Сандис. — Как раз успеем до бури.

Лолита взяла в руку песок и пустила его по ветру.

— А этюдник можно оставить в сарае, — предложила она мне.

Мы с Лолитой помогли Сандису залезть в лодку и устроиться у мотора. Вдвоем они стали заводить мотор. Делали они это ловко и, как видно, не в первый раз.

Вскоре лодка, подпрыгивая на волнах, шла в море. Развевающиеся волосы Лолиты быстро высохли на ветру, она жмурилась и улыбалась.

— Ты чего-нибудь боишься, Лолита? — спросил я ее.

Она посмотрела на меня, перегнулась через борт, зачерпнула ладонью воду и брызнула мне в лицо.

Мы были уже далеко в море — и взяли далеко вправо. Эти места мне были незнакомы. Неожиданно Сандис остановил лодку. Она прошла немного вперед и, остановившись, покачивалась на слепящей от солнца воде. Лолита наклонилась над водой, по ее лицу скользили солнечные блики.

— Ты слышал, что Христос ходил по воде? — спросила она.

— Конечно, слышал.

— Сейчас я пойду.

— Лолита, успокойся. Я верю, что ты можешь пойти по воде.

— Я только чуточку пройдусь, — сказала она и, прежде чем я успел ее остановить, перепрыгнула через борт. Лолита стояла рядом с лодкой по пояс в воде и смеялась. — Сандис, ты не рассчитал. Надо было левее, там мельче. Ну давайте, вылезайте! Это же так здорово — стоять среди моря!

Я вылез из лодки — и действительно, мы стояли среди моря! Белая лодка качалась рядом, барашки волн подталкивали нас, белые чайки кричали в хмурящемся небе.

— Здесь маленький остров, — объяснила Лолита, — но сейчас прилив, и остров скрыт водой. А во время отлива здесь можно причалить. Вон там самая высокая часть острова. Пойдем посмотрим.

Мы поднялись на самый гребень островка, но и здесь волны били нам в колени.

— Я люблю тут бывать, — сказала Лолита. — Ты знаешь, ночью в поле или в лесу бывает очень тихо. Но там тишина не бывает полной. Кругом кипит ночная жизнь. Но если во время отлива тихой ночью в полный штиль оказаться на этом острове, то можно узнать, что такое тишина. Она здесь полная, но в то же время — как будто звенит. Может, море отражает что-то от неба, звезд. Если будет такая ночь, мы приедем сюда.

— Смотрите! — крикнул нам Сандис и показал рукой в море. С моря двигалась темная волна мглы. Налетел сильный, холодный ветер.

— Давайте быстро к берегу, — сказал я.

— К берегу не успеем, да и нельзя, там камни! — кричал Сандис. Его голос заглушал поднявшийся ветер и шум волн.

Мы с Лолитой залезли на подскакивающую на волнах лодку.

— Надо к нашему кораблю! — крикнула Лолита и, повернувшись ко мне, добавила: — Здесь недалеко есть затонувший корабль.

Сандис развернул лодку и наперекос волнам направил ее в море. Волны били в борта, начался холодный мелкий дождь. Все затуманилось вокруг от этого дождя.

— Вон там! — крикнула Лолита, показывая в море.

— Я вижу, — спокойно ответил Сандис и, резко развернув лодку, стал править в море.

Сандис управлял лодкой уверенно, а Лолита была даже какой-то радостной, хотя и дрожала.

— Идет настоящий ураган! — с восторгом закричала она, обернувшись ко мне, но я увидел, что зубы ее стучат. — Здесь есть старый затонувший корабль, мы на нем укроемся. Он тут на мели с самой войны.

Впереди действительно виднелся выступающий из воды ржавый остов большого, севшего на мель корабля. Сандис подвел лодку со стороны берега, здесь волны были поменьше, Лолита вылезла на низкую, заливаемую водой палубу первой и накинула цепь, брошенную Сандисом, на т-образный железный выступ. Руки Сандиса оказались очень сильными, мы с Лолитой помогли ему заползти на палубу, а потом цепь отпустили, и лодка отошла метров на десять в сторону берега. Она прыгала на волнах на безопасном отдалении от корабля.

Рядом высилась покореженная рубка с верхней палубой. Мы залезли в отверстие, некогда бывшее дверью. Лолита залезла между мной и Сандисом и мелко дрожала. Шквал дождя обрушился на корабль. С оглушительным треском прогремел гром. В гулком железном кубе рубки мы чуть не оглохли.

— Мне кажется, на нас идет цунами… — прошептала Лолита, подняв на меня круглые от страха глаза.

— Не фантазируй, — сказал я, — какое тут цунами? — и мы с Сандисом засмеялись.

Свист ветра внезапно перерос в рев. Привалившись спинами к металлической стенке рубки, мы чувствовали, как она прогибается под напором ветра. Снаружи резко потемнело, словно выключили свет. Тяжело было дышать от водяной пыли, наполнившей рубку.

— Что же там с лодкой?! — крикнул я Сандису.

— Лодка не потонет. Она как поплавок, но может разбиться о корабль.

Через полчаса ветер стал стихать — и вскоре стало совсем тихо. Вдали для порядка прогремел гром — и выглянуло солнце.

Мы лежали на теплом металле палубы и грелись на солнце. Лолита лежала между мной и Сандисом. Одну ногу она положила на меня, а другую на Сандиса.

— Хотелось бы увидеть тебя через много лет, Лолита. Кем ты станешь? — спросил я.

— Когда я была совсем маленькой, мне часто снилось, что я волшебница, — ответила она.

— И что же ты делала в этом сне? — спросил я, улыбнувшись.

— Я видела себя в большом поле, — начала она. — Ко мне пришло туда много-много людей. Там были и взрослые, и дети. Очень много людей. До самого горизонта! — Лолита подумала немного и продолжила: — И все эти люди были несчастны, они плакали, им было плохо, больно. Но я, волшебница Лолита, могла им помочь. Они приходили ко мне со слезами, а уходили радостные. Вот самая лучшая профессия!

Стало очень тихо, только иногда шлепались волны о железный борт корабля.

— Закройте глаза, — сказала она вдруг, — представьте, что мы видим нас сверху. Мы мысленно поднимаемся все выше и выше. Видите, мы лежим далеко внизу? Какие смешные! И какая я маленькая рядом с вами! Сандис, ты видишь меня? Я машу тебе рукой. Вот я толкаю тебя ногой. Видишь?

— Я вижу, Лолита… — сказал тихо он.

— Сандис, а ты видишь, как ты шевелишь ногой? — спросила Лолита.

— Не знаю...

— Посмотри, далеко внизу ты встаешь. Ты видишь?

— Лолита, — прошептал рядом с нами Сандис, — смотри, я стою!

Мы открыли глаза и увидели, что он стоит на коленях, упершись руками в палубу.

— Я могу! Смотрите, я могу стоять на коленях! Я на коленях! — кричал он со слезами на глазах.

— Поднимайся, поднимайся! — сказала Лолита.

— Я не могу!

— Ты можешь! Закрой глаза. Снова посмотри на нас сверху. Мы все далеко внизу. Там внизу три человека стоят. Видишь, там есть какой-то парень… Ты его не знаешь. Если ему будет больно, то ты и не почувствуешь. Это совсем другой человек. Посмотри, мы берем его под руки и поднимаем...

Поддерживая Сандиса, даже с открытыми глазами я увидел вдруг нас далеко внизу. Увидел, как мы стоим на небольшом островке ржавого металла, а вокруг нас движутся пенные ряды волн, и чайки застыли в воздухе, наполнив ветром широко раскрытые крылья. Кажется, что они тоже с интересом смотрят вниз. Я смотрел вниз на волны — и понял, что у Лолиты глаза цвета моря, а волосы — цвета заката, и сколько бы лет ни прошло, я никогда ее не забуду.

 

 

Сердце Лолиты

 

Проваливаясь в рыхлый песок, мы с Лолитой поднялись на песчаный холм и вошли в удивительный еловый лес. Деревья росли очень близко друг к другу, мы петляли между серыми стволами с янтарными потеками смолы. Еловые ветви начинались прямо над головой, они сплетались, образуя над нами почти непроницаемый для света полог. Было темно и тихо. Лолита шла впереди меня, бесшумно ступая по мягкому мху. Пахло сосновой смолой и хвоей.

— Посмотри, сколько опят, — сказала Лолита, приседая возле пня, облепленного грибами. Грибы расходились, словно щупальца осьминога, во все стороны по выступающим из земли замшелым корням.

— Здорово! — сказал я. — Мы сейчас всю корзину наполним!

Я присел рядом с Лолитой. Ее глаза в зеленом лесном сумраке смотрели на меня очень внимательно. Они были темными, глубокими, как мрак. Мне показалось, что этому взгляду сотни лет.

— Пообещай мне... — прошептала Лолита, касаясь ладонью моей щеки.

— Что? — спросил я так же тихо.

— Пообещай мне, что ты никогда... — начала она снова, поглаживая мою щеку.

— Что, Лолита?

— Пообещай, что ты никогда не будешь... собирать эти грибы!

И она со всей силы ударила меня по щеке.

— Stulbenis! Дурак! Ты так однажды наешься этой дряни и помрешь. Это же не грибы, а мерзость!

— Но я тебе поверил!

— Если сам не знаешь, никому в таком деле не верь, — сказала она и вдруг улыбнулась. — Я тебя не слишком сильно ударила?

— Да пустяки.

— Тогда вот тебе еще, чтобы ты запомнил! — и она широко размахнулась рукой.

— Достаточно! — ответил я, поймав на лету ее руку.

Она пыхтела, пытаясь высвободить руки, которые я крепко держал, и вдруг, изловчившись, стукнула меня головой в грудь. Неожиданно для самого себя я подхватил ее на руки и поднял. Лолита замахнулась для удара, но вдруг замерла ее рука и глаза закрылись. Корзинка выпала у нее из рук.

— Как хорошо! — прошептала она, улыбнувшись. — Как будто летишь!..

— Хочешь, я тебя понесу?

— Нет, отпусти меня. Мы пришли.

Я поставил ее на ноги, Лолита подняла корзинку, взглянула на меня грустно и пошла вперед между стволами.

Вскоре деревья расступились вокруг крохотного лесного озера. Оно было таким маленьким, что было больше похоже на след от большой воронки, заполненный до краев темной неподвижной водой. Стволы высоких елей подступали к самой воде, казалось, мы на дне глубокого лесного колодца. С неба на нас лился дымчатый столб перламутрового света.

— Здесь живет существо, — сказала тихо Лолита, показывая на темную гладь озерца. — Иди сюда, — позвала она меня, присаживаясь у воды.

Я сел рядом с ней и посмотрел в непроницаемую темноту озера.

— Когда умерла моя мама... я пришла сюда, сидела, а потом опустила руку в воду, и оно меня коснулось! Я плакала, слезы капали в воду, а существо меня гладило по руке. Опусти руку в воду, и оно коснется тебя тоже. Я буду под водой держать тебя за руку, и существо увидит, что ты мой друг. Не бойся!

Мы опустили руки в воду. Лолита, вглядываясь, опускала голову все ниже и ниже, пока кончики ее рыжих волос не тронули рябь воды.

Я чувствовал руку Лолиты в своей руке, и тут нас под водой что-то коснулось. Лолита радостно взглянула на меня.

— Ты почувствовал?

— Да...

— Это оно! Но никому ничего не говори!

Мы снова вошли в лес под еловые ветви. Лолита, подняв капюшон плаща, шла впереди меня. За елями начинался березовый лес. Деревца были невысокие, метра по три в высоту, но росли они очень густо в высокой жесткой траве.

— Смотри, боровички! Так рано появились! — воскликнула она.

И действительно, почти под каждой березкой росли маленькие, размером с палец, боровики. Наполняя корзину, мы углублялись все дальше в заросли.

— Лолита, мы в болото не зайдем? — спросил я, заметив, как ходит под ногами влажная почва.

— Замри! — прошептала вдруг Лолита.

— Что такое?

— Смотри!..

Я пригляделся и увидел на кочках клубки змей.

— Это ядовитые, не шевелись! — прошептала она. — Я не шучу! Смотри под ноги — и быстро за мной! По моим следам!

Мы перепрыгивали через змей и через палки, похожие на змей, и через толстые стебли растений, похожих на змей. Казалось, что кругом только змеи. Но вот перед нами спасительный холм, поросший сосновым лесом. Мы упали на мох и привалились, тяжело дыша, спинами к стволу толстой сосны.

— Ну и пробежка! — задыхаясь, сказала Лолита. — Мы это называем — «змеиная свадьба». Не знаю почему, но другой раз вот так все они сползаются в одно место. Знаешь, куда нам теперь идти?

— Понятия не имею.

— А я знаю, — она хлопнула меня по плечу. — Мы не заблудимся, давай я тебе сегодня покажу наш лес.

— А мы что, его еще не видели? — спросил я, поглядывая в сторону змеиного болота.

— Я хочу тебе показать настоящий лес.

— Что же водится в настоящем лесу?

— Там вожусь я, — ответила Лолита, — а еще там водятся лисы, кабаны, лоси и другая живность. Но надо хорошо потрудиться, чтобы увидеть их. Сегодня ты увидишь только меня. Идем?

День постепенно угасал, нас окружала гулкая тишина, ветки под ногами ломались со звоном. Мы шли под высокими соснами, по дорожке, петлявшей в высоком папоротнике, и чем дальше мы шли, тем больше было птиц… и все громче и громче они пели. Лолита в длинном плаще с капюшоном со спины казалась мне маленьким сказочным лесным существом.

Впереди блеснула вода неширокой реки. И здесь, как и на озере, лес близко подступал к воде.

— Идем! — Лолита махнула мне рукой и пошла вдоль реки по узкой, нависающей над водой кромке земли. В тех местах, где берег был опасно подмыт водой, мы сворачивали в лес и потом снова выходили к реке.

— Плавал когда-нибудь на плоту? — спросила Лолита.

У самого берега я увидел плот. К дереву был привязан тонкий трос, он проходил через кольцо, прикрепленное к днищу плота, и уходил в воду. У противоположного берега трос показывался из воды и крепился там к дереву. Подтягивая трос, можно было переплывать на другой берег.

— Ну что, переплывем? — сказала Лолита улыбаясь. — Там начинается настоящий лес. Прыгай, но только не на край плота.

На самой середине реки мы перестали тянуть трос, и плот остановился, чуть кружась.

— Правда, красиво? — спросила Лолита. — Я называю это место — «середина счастья». До того мне здесь хорошо! Ты первый, кого я привела сюда...

Плот покачивался на воде, пространство между двумя стенами леса было наполнено вибрацией птичьего пения. Рядом с нами ударила по воде хвостом большая рыба, и стая мальков бросилась в стороны с таким звуком, словно швырнули в воду горсть гороха. И снова — гулкая лесная тишина и птичье пение.

— Тебе здесь нравится? — спросила Лолита.

— Нравится. Ты любишь приключения, Лолита?

— Я... люблю, — кивнула она и улыбнулась. — А твоя девушка пишет тебе?

— Пишет, Лолита.

— Я бы тоже хотела написать тебе письмо.

— Как то, смешное?

— Нет, — улыбнулась она, — настоящее. Можно я напишу прямо сейчас тебе письмо?

— Конечно, напиши...

— Сейчас ты его услышишь... Оно необычное. Оно... тебе в будущее. Ты запомни его.

Лолита помолчала, опустив голову так, что волосы закрыли ее лицо.

— Виталик... — начала она и запнулась. — Сейчас... сейчас... — проговорила она, касаясь рукой груди. — Мне только начать... Не смотри на меня... — И, собравшись с силами, она начала: — Виталик, это тебе пишет Лолита. Ты помнишь меня? Я — рыжая девочка с растрепанными волосами... Тебе это нравилось... Помнишь меня? У меня еще были веснушки на носу, все смеялись... а тебе это нравилось... Вспомнил меня? Неужели ты забыл мое лицо? Помнишь? Неужели ты забыл мое лицо!.. Но, может, хоть залатанные мои джинсы ты помнишь? Ну хоть кеды мои красные?.. Хоть что-то!.. Я не верю, что ты все забыл... Но главное — помнишь ли ты «середину счастья»?.. Ты всегда можешь вернуться сюда. Тебе надо только закрыть глаза и вспомнить дорогу. Помнишь? Надо подняться на песчаный холм и войти в еловый лес. Прошу тебя, наклоняйся, в низких ветвях много паутины и больших пауков... И прошу — не рви неизвестные грибы. Меня не будет с тобой, я не смогу остановить тебя... Иди этим лесом — и придешь к маленькому лесному озеру... Ты будешь там совсем один, а это так грустно — быть одному!.. Опусти руку под воду. Помнишь, ты держал меня за руку под водой?.. Может, ты хоть теперь меня вспомнил? Нет? Ничего, не грусти. Нельзя! Иди все дальше и дальше — и дойдешь до березняка... Это опасное место! Но иначе не попасть на «середину счастья». Виталик... меня и здесь не будет с тобой… и не смогу я, как когда-то, смотреть, куда ступают твои ноги... Прошу... пройди это место и уцелей... Пройди это место! Ведь чему-то ты у меня научился! И если пройдешь, дальше будет легко — через сосновый лес, по дорожке среди папоротника... и придешь к реке. Когда бы ты ни закрыл глаза, когда бы ни пришел... здесь буду я, на середине реки, и ты вспомнишь меня...

Лолита замолчала, подняла голову и быстро и пристально посмотрела на меня.

— Я зря сердилась на твою девушку, — сказала она, прикусив нижнюю губу. Глаза ее блестели. — Мое письмо к тебе получилось тоже грустным...

— Маленькая, у тебя получилось чудесное письмо! Мне никто не писал таких писем... Я не забуду его... никогда не забуду...

Мы немного помолчали, глядя в разные стороны, плот чуть кружился на воде; под нашими ногами между досками чернела вода.

— Лолита, я уезжаю в Ригу. Что тебе привезти? Что ты любишь? — спросил я ее.

— Что... я люблю?.. Я ничего не люблю, — ответила она, глядя в сторону, — плывем дальше...

Лес на другом берегу был действительно дикий. Глубокие мхи, папоротник по пояс, толстые стволы высоких елей. Все было окутано зеленым сумраком и тишиной. Лес был испещрен трещинами-канавами, наполненными водой. Перепрыгивая через одну канаву, Лолита поскользнулась и упала в грязную воду. Я вытащил ее, мокрую, всю перепачканную земляной жижей. Она шла, мокрая, грязная и понурая, я не видел ее лица, мне в какой-то миг показалось, что она плачет.

— Я никогда не была еще такой грязной, — услышал я ее приглушенный капюшоном голос.

— Лолита, — позвал я ее. — С тобой все нормально? Сейчас мы разведем костер. У меня есть спички.

Она немного прошла и, обернувшись, сказала:

 

Я родился носачом,

Мне несчастья нипочем:

Полечу с коня, спасаюсь,

Носом в землю упираюсь.

 

Уже совсем стемнело, когда мы дошли до ручья. Она разделась за моей спиной и стала мыться.

— Я не могу достать, — сказала она, — смой грязь со спины.

— Давай, я не смотрю на тебя.

— Можешь смотреть. Я такая грязная, что мне не стыдно.

Она помылась, а потом на голое тело натянула мой свитер, который ей доходил почти до колен, и мы прополоскали в ручье ее одежду.

— Нам надо возвращаться, — сказала она. — В другой раз мы пойдем дальше... а сегодня хватит... Вон там, — указала она рукой, — выход из леса. Я покажу тебе большой яблоневый сад, а за садом будет поле, — и вдруг неожиданно спросила: — Я не говорила тебе, что моя мама была русская? Она умерла прошлым летом.

Лолита замолчала, а я не знал, что ей сказать.

— Мне нравится, как ты говоришь по-русски... говоришь чисто, как она!

— Так кто ты, русская или латышка? — спросил я, стерев с ее щеки капли воды.

— Я думаю по-латышски, значит — латышка… но сейчас мне пришла в голову мысль на русском языке — тебе не надоело быть со мной?..

Выглянула луна и осветила прекрасный яблоневый сад. Мы, как зачарованные, стояли между высокими деревьями, ветви которых гнулись от тяжелых плодов.

— Знаешь, на что этот сад похож? — спросила Лолита, касаясь рукой ветвей. — Это похоже на Райский сад. Слышал эту историю? Мне мама рассказывала. Как ты думаешь, Адам и Ева сорвали запретное яблоко днем или ночью? Мне кажется, что ночью, вот такой, как эта… ведь они воровали. Да, была точно такая ночь… и посмотри, — показала Лолита рукой в небо, — были эти же самые звезды... Сейчас все… как тогда! Все только начинается, и никто не знает, что будет дальше... — И вдруг, лукаво улыбнувшись, она тихо сказала: — Давай сделаем, как в Библии написано?

Она двумя руками сорвала большое яблоко и медленно протянула мне. Я взял ее руки и прямо из них укусил плод. Лолита улыбнулась и тоже укусила в том месте, где укусил я. Мы кусали по очереди яблоко, луна золотила ее волосы, но глаза Лолиты были черны и пугающе таинственны. Она приблизила лицо свое к моему и прошептала:

— Сейчас на нас закричит... бог! Сейчас он нас прогонит! Но знаешь... давай сами убежим отсюда! Бежим!.. — закричала она громко и побежала к полю, укрытому тонкой полосой тумана. Лолита бежала, а за ней тянулась темная полоса травы.

— Лолита, за тобой след остается, — крикнул я, — ты можешь рисовать на поле в тумане!

Она остановилась и повернулась ко мне. Она казалась такой маленькой в туманном поле.

— А мы с тобой не потеряемся? — донесся ее крик. — А то потом я вырасту, ты встретишь меня — и не узнаешь... Если ты увидишь у кого-нибудь на груди родинку-сердечко, то знай — это я! Я нарисую тебе ее!

И Лолита побежала по полю полукругом, а потом еще одним полукругом… и еще… туман разлетался под ее ногами, и на поле в тумане проступали едва уловимые контуры сердец и тут же таяли. Лолита бежала все дальше, все глубже погружаясь в туман и исчезая в нем, тая в нем, пропадая...

 

 

Полоса невезения

 

— Лолита, все хочу спросить, сколько тебе лет?

— А сколько тебе нужно?

— Хм!.. Ну ты даешь!

Солнечный июльский день. Мы шли с Лолитой через поле. Высокая, теплая трава хлестала нас по ногам, в ней жужжали пчелы и порой что-то попискивало, а высоко в небе быстро летело огромное темно-синее облако с рваным, озаренным солнечным светом краем. Поправляя на плече лямку этюдника, я заметил косой взгляд Лолиты.

— Что-то давно не было у тебя хороших работ, — сказал она с досадой, покусывая травинку.

— Видать, у меня полоса такая, — вздохнул я.

— Полоса? Это что — имя той девушки, что тебе пишет?

— Не остри и не ревнуй, — сказал я, пытаясь щелкнуть ее пальцем по носу, но промазал.

— Я не ревную, а сержусь! Как ни письмо от нее, так полоса у тебя начинается. О чем хоть она пишет?

— Лолита, о таком не спрашивают.

— Разве можно такие письма писать, чтобы настроение у человека портилось? — возмутилась она. — Вот я бы тебе писала такие письма, что ты бы гением стал!

— Ну и что бы ты мне написала?

Лолита чуть подумала, закусив тонкую, сплетенную по пути косичку.

— Вот, например: «Виталька, пишет тебе Лолита! Приходи скорее ко мне, я лежу вся нетерпеливая!»

— Что-что? — опешил я. — Это ты о чем?

— Это я о том, что ты вечно опаздываешь, терпение мое кончается, с меня вчера уже кожа начала сходить от солнца, сколько же можно на песке валяться и тебя ждать!.. Ну, как тебе мое письмо? — усмехнулась она.

— Лолита, я хотел бы получать твои письма… Такого мне никто еще не писал…

— Твоя полоса что-то очень длинная, — немного подумав, заключила она. — Я поняла, в чем дело. Ты движешься не поперек полосы, а вдоль нее. Вот она и не кончается. Хочешь, расскажу анекдот?

— Давай.

— Один человек решил пойти в пивную, а чтобы найти калитку, когда назад пойдет, сосчитал, сколько досок в заборе от пивной до дома. Насчитал пятьдесят досок. Напился он, надрызгался, назюзюкался...

— Лолита, без подробностей!

— Хорошо. Идет он домой и доски считает. Сосчитал пятьдесят досок, а калитки все нет, доски продолжаются… Проходит еще пятьдесят досок, а калитки снова нет. Три часа так ходил, пока не услышал крик жены: «Эй, ты чего вокруг бочки ходишь?»

— Смешно, — сказал я мрачно. — Это, выходит, я вокруг бочки хожу?

— Вроде того. Тебе надо менять направление, вот и выйдешь из своей полосы.

— И как ты думаешь сменить мое направление?

— А вот так, — и Лолита развернула меня на сорок пять градусов. — Ты шел рисовать в лес, а теперь пойдешь рисовать на море. Вон там выход из полосы, — и она указала рукой в сторону синевшего вдали моря.

— Как все, оказывается, просто! — воскликнул я. — Гениально! Идем.

Мы расположились на песке у моря. Лолита разделась и, раскинув руки, потянулась со счастливой улыбкой.

— Посмотри, — сказала она, обводя рукой окрестности, — хочешь море — вот тебе море; хочешь поле с коровами — вон тебе поле; хочешь меня — вот тебе я! Что еще надо художнику… Что ты так смотришь?.. Знаешь, я сегодня что-то не совсем правильно говорю по-русски. Но ты по-латышски говоришь еще смешнее. Я говорю, если хочешь меня... рисовать, то рисуй на здоровье.

И, показав мне кулак, Лолита побежала к воде.

Налив в банку морской воды и достав планшет с бумагой, я занялся акварелью.

Лолита не сразу зашла в воду, она поискала на берегу янтарь, бросила в ворону куском дерева, выброшенным на берег волнами, и только тогда, забежав в море, плюхнулась в воду животом. В общем-то, купание ее в этом и заключалось, причем после каждого падения она очень долго не показывалась из воды. Это меня нервировало и не давало сосредоточиться на работе — утонуть же ребенок может!

Я, лежа животом на горячем песке, рассматривал готовую работу, как вдруг на нее упало несколько капель, и надо мной раздался голос Лолиты:

— На твоей акварели не хватает людей.

Я посмотрел на нее, всю в сверкающих каплях воды, а потом взглянул на свою работу.

— Да, Лолита, ты права. Смотри, я всего лишь пятью мазками кисточки сейчас нарисую парня и девушку.

— Похоже, — согласилась Лолита. — А давай это будем мы с тобой. Так и назови — «Мы с тобой». Давай, поучи меня рисовать.

— Хорошо. Представим, что я хочу тебя сейчас нарисовать.

— Да, представим, — согласилась она и легла на песок животом кверху.

— Ты сейчас вся мокрая, в капельках. Давай с капельки и начнем. Я рисую округлый контур капельки. Теперь карандашом делаю фон, это тон твоего тела, на котором эта капля находится. Начинаем делать каплю. В своей верхней части она сливается с телом, но постепенно светлеет к середине, потом начинает снова темнеть, а в самом низу, где она закругляется, опять светлеет. Это должно быть самое светлое место в капле, тогда она будет круглой. Внизу, под каплей, делаем тень. Светлый низ капли четко отделяется от тени. Это самое темное место в этой тени, но не черное, так как сквозь каплю проходит свет. Тень идет все ниже, светлеет, но заканчивается округлой четкой формой. Вот капля и готова.

— Как, оказывается, сложно рисовать каплю!

— Это всего лишь капля. А тебя мы рисовать еще даже и не начали.

— Не надо начинать. Ты мне дай этот рисунок, и я буду учиться рисовать каплю.

А ведь и правда, кончилась полоса! Я написал еще маслом море, небо, лес — все получилось очень красиво. Лолита потянула меня за руку купаться. На песке работу оставлять нельзя, наметет песка в краску. Я дошел до поля и положил ее на траву. Так надежнее. Посмотрел на пасущихся вдали коров, на быстро летящие облака и побежал по горячему песку к Лолите.

А потом мы плавали с ней наперегонки, ныряли, кто дальше, и падали животами в воду. Потом на нас напала злобная оса, пришлось держать оборону, пытаясь сбить ее водой...

И тут, о ужас!.. Я увидел, что в том месте, где лежит моя работа, пасутся коровы. Да они же ее потопчут! Вместе с Лолитой мы бросились к полю, с криками разогнали коров, подошли к моей картине и замерли… Так благоговейно замирают в Лувре перед шедевром. Моя картина преобразилась! Небо, море, волны, берег — все было выполнено так смело, виртуозно! Но что же произошло?..

— Я поняла, — сказала Лолита, — это корова полизала. А что! Неплохо у нее получилось!

— Да это же потрясающе!

— Ты видал! Как хорошо я тебя развернула сегодня. Выход из полосы всегда рядом.

— Лолита, ты чудо!

— Да ладно! — скромно потупилась она. — Хвалишь, как будто это я лизала. Ой! Смотри!

И тут мы увидели, что из-за леса на нас стремительно надвигается темная грозовая туча. Озаряя ее снизу, сверкала молния, гремел далекий гром, и Лолите на нос упала капля дождя.

— Вон ферма, бежим! — крикнула она.

Подхватив свои вещи, роняя их и снова подхватывая, мы понеслись через поле к ферме у леса. Только мы влетели в дверь длинного кирпичного строения, как снаружи резко потемнело, и по крыше фермы забарабанил страшный ливень. Оказалось, что забежали мы в свинарник, и не менее сотни пятачков развернулись в нашу сторону. Вонь свинарника чуть не сбила меня с ног. Первой мыслью у меня было — бежать отсюда, и как можно скорее, но с неба на землю обрушился уже целый потоп.

Подавляя тошноту, стараясь дышать, направив рот к двери, я почувствовал, что меня потянули за рукав. Рядом стояла Лолита и с блаженной улыбкой, словно младенца, нянчила на руках поросенка.

— Смотри, какая прелесть, — говорила она, разворачивая его ко мне мордочкой. — Правда, хорошенький! Смотри, какой у нас пятачок розовенький! Хочешь его поцеловать?

— Лолита, это дурдом! Сплошной Льюис Кэрролл! Убери его от меня!

— Не хотят нас целовать, — сказала со вздохом поросенку Лолита, — ну ничего, пойдем к маме.

— С ума можно сойти! — прошептал я, опускаясь у двери на шаткий стул. Но тут Лолита случайно открыла низкий загон, и целый выводок поросят с визгом пронесся по моей лежащей на земле работе. Я закрыл лицо руками.

— Взгляни, — подошла ко мне, ошеломленному, Лолита, — море стало еще лучше!

И она развернула картину передо мной. Увидев, что работа стала действительно лучше, я взялся за сердце.

— Лолита, если это безумие не прекратится, то я не знаю, что со мной будет!

— Знаешь, — сказала Лолита, прищурившись, с видом эксперта, — все очень хорошо, но вот это место в углу теперь слабовато выглядит. Давай я дам лизнуть в этом месте маме того поросеночка? Правда — станет лучше.

— Лолита, мне кажется, что я схожу с ума. Я серьезно говорю.

— Успокойся, — она присела рядом со мной и участливо погладила по волосам, — ты такой впечатлительный! У тебя ведь была полоса? Так?

— Так, — кивнул я послушно, словно пациент доктору.

— А у них, — указала она радостно рукой на свиней и поросят, — у них не бывает никаких полос. У них всегда все получается.

— Лолита, еще несколько слов, и я рехнусь. Сядь рядом со мной. Помолчи. У тебя неправильное представление об искусстве.

Лолита снова взяла поросенка на руки, села рядом со мной и, привалившись к моему локтю, посмотрела на меня снизу вверх.

— Но ведь главное — результат, — сказала она. — Рассказать тебе анекдот?

— Давай.

— Директор фабрики проходит мимо проходной и видит, что охранник обедает — подстелил газетку, на газете крошки, колбасные обрезки, накрошено яйцо. Директор раскричался — что за свинство! Завтра иностранная делегация приезжает. Позор! Если хочет есть, то пусть возьмет что-нибудь приличное… На следующий день директор ведет иностранную делегацию, и все видят — сидит в будке охранник, перед ним огромная миска с черной икрой, и он ее ест большой ложкой. Иностранцы поражаются! Вот это да!.. Уехала делегация, прибегает директор и спрашивает охранника, как это ему удалось — огромная миска черной икры? А охранник отвечает: «Ох! И не говорите! Вчера всю ночь с женой у кильки глаза выковыривали!»

— Знаешь, Лолита, — сказал я, немного помолчав, — сегодня у меня великий день. Я понял, почему мы вместе и почему нам с тобой так легко и хорошо. Просто двое ненормальных нашли друг друга.

— Нет, это я тебя нашла, — поправила меня Лолита и вдруг, опустив поросенка на землю, крикнула так, что все поросята с визгом бросились в разные стороны: — К свиньям все полосы на свете! — и, посмотрев на меня с улыбкой, тихо спросила: — Правильно я говорю?

— Да, Лолита! Как ни странно, но ты всегда права.

 

 

Колдунья

 

Шум ветра в вершинах сосен наполнял лес тревожным гулом. Солнечные лучи веером пронизывали гулкое пространство леса, пятна света метались по зарослям черники, озаряли бледное лицо Лолиты и ее светлую руку на грубой серой коре дерева.

— Рисуй быстрее! У меня муравей ползет под джинсами, — сказала Лолита.

— Так прихлопни его.

— Ну да, а потом и меня что-нибудь прихлопнет, — ответила она.

— Так интересно слышать такое от человека, у которого я вижу всю его макушку ото лба до затылка. Постой еще немного, я сейчас закончу.

Лолита отколупнула от ствола дерева кусочек смолы и поднесла его к носу.

— Расскажи мне что-нибудь. А то мне скучно тебе позировать, стоя в муравейнике.

Я смотрел на стоящую у дерева Лолиту; ветер раскачивал вокруг нее кусты черники, казалось, что по ним бегают невидимые лесные существа.

— Расскажу тебе один случай. Однажды в подземном переходе я заметил парня. Чуть впереди него шла девушка. Перед ступенями из подземного перехода на металлической решетке каблук туфельки у девушки застрял в щели между прутьями решетки, и она стала падать. Парень подхватил ее, а девушка все никак не могла вытащить каблук. Конечно, она вытащила его, они улыбнулись друг другу и, поднявшись по ступеням из подземного перехода, разошлись в разные стороны, на противоположные трамвайные остановки. Я видел, что когда глаза их встречались, они улыбались друг другу. Вскоре появился ее трамвай, и прежде чем он, проезжая, закрыл ее, девушка бросила на парня последний взгляд. Трамвай тронулся, унесся, набирая скорость, а она, оказывается, никуда не уехала, оставшись на том же месте. И тут пошел сильный дождь, парень перебежал через дорогу и спрятал девушку от дождя под своим зонтом. Дождь пробивал зонт, на лице девушки появлялись крошечные капельки-дождя… «Vai tev ir cigarete? У тебя есть сигарета?» — спросила она. — «Я не курю, — ответил он по-русски и добавил: — Man nav. У меня нет». — «Ничего», — улыбнулась она. — «Tu zini, es… Ты знаешь, я…» — начал было он, но тут подошел мой трамвай, я уехал, а они так и остались стоять под ливнем… О чем ты задумалась, Лолита?

— Я думаю, на каком языке они все же будут потом разговаривать? Думаю, как и мы с тобой — по-русски.

— Видишь, как много людей, целый город людей... целая страна... целый мир, а ты выделяешь из всех кого-то одного, любишь его! Это трудно... Все, Лолита, я закончил. Можешь выходить из своего муравейника.

— А ведь я тоже когда-нибудь встречу кого-то. Правда? — спросила она.

— Конечно. Хочешь, я расскажу тебе об этом?

— Ты не можешь ничего знать об этом.

— Есть вещи, которые я знаю совершенно точно.

— Потом расскажешь, только не забудь. Пошли, — сказала она, доставая из одежды муравья и усаживая его на ствол сосны. — Река уже совсем близко. Давай зайдем на заброшенный хутор, накопаем картошки, а у реки запечем ее в костре...

К вечеру ветер стих, над темнеющей рекой повисла полоса тумана, в котором скользили по воде два лебедя, туман скрывал их тела, и видны были только две лебединые головки на тонких шеях. Лебеди выплыли из тумана и приблизились к берегу, отражаясь в тихой воде, как в зеркале, но вот один лебедь коснулся клювом воды и разбил свое отражение.

Мы с Лолитой вытащили из камыша десятиметровый шест, составленный из связанных между собой тонких стволов молодой осины. На конце шеста была укреплена закрытая пластиковая бутылка, она служила поплавком и не давала концу шеста тонуть. Там же был вбит гвоздь с откушенной шляпкой. На этот гвоздь я надел петельку сетки-трехстенки и стал выдвигать шест в воду, перпендикулярно берегу. Лолита аккуратно подавала мне сетку. Выведя в реку все десять метров сети, я крутанул шест и освободил петельку с гвоздя, сетка пошла на дно и встала над ним, как волейбольная сеть, поддерживаемая сверху поплавками.

Вернувшись к костру, Лолита палочкой разгребла угли и выкатила из жара испеченный картофель. На ее лице играли отсветы огня и вспыхивали на кончиках волос золотые искорки. Лолита счищала запеченную корочку с картошки и бросала ее в огонь. В небе одна за другой зажигались звезды.

— Лолита… — тихо сказал я.

Она некоторое время смотрела на огонь, а потом медленно подняла на меня глаза.

— Лолита, расскажи и ты мне что-нибудь.

— Хорошо, я тоже расскажу про встречу, — произнесла она и чуть задумалась. — Это было прошлым летом… и не здесь, а там, дальше по реке. Я пришла туда однажды днем, чтобы проверить сетку, которую брат растянул. Я уже хотела уходить, как вдруг услышала шум мотора подъехавшей машины — в лесу неподалеку была дорога. Показались трое мужчин. Они сразу заметили меня, устроились на полянке среди камышей, зажгли костер...

Лолита замолчала, глядя на огонь.

— Они все время поглядывали на меня, и я почувствовала тревогу, — продолжала она, посмотрев на меня сквозь рыжие волосы. — Там был один… здоровый и лысый. Он подошел ко мне, схватил за волосы, накрутил их на руку и дернул за них так, что я упала перед ним на колени. Он крикнул дружкам… не помню уже что, и те засмеялись. Я укусила его за руку, а он прошипел мне прямо в лицо: «Сейчас я тебя убивать буду!» И тут я почувствовала, что меня вроде как толкнули в голову... а через миг я открыла глаза — и поняла, что лежу на траве; в глазах было мутно, очень болела голова… Я услышала тихий голос: «Девочка, ты в раю! Ты в раю!» И правда, я увидела такое огромное синее и бездонное небо, какого никогда в жизни не видела! И вдруг... надо мной появилось лицо лысого, он засмеялся: «Смотри, а мы и здесь есть!» А потом за волосы потащил к костру и толкнул на одеяло, которое они на траве расстелили...

Лолита замолчала, откусила кусочек печеной картошки, вяло разжевала и снова заговорила:

— Мне было очень страшно... так страшно, что кружилась голова. Но вдруг я что-то заметила позади себя и очень обрадовалась. Это был край одежды... что-то в полосочку. Я подумала, что теперь, при постороннем человеке, они мне ничего не сделают, встала, оглянулась, но за спиной никого не увидела. Я стояла совсем одна, но я была уже совсем другая! Страха больше не было. Была... злость! Боже, какая была злость! Я такой злой еще никогда не была. Я протянула к ним руку и сказала...

— Что ты сказала?

— Я сказала им, что тот, кто меня тронет, трех дней не проживет!

Лолита откинула волосы с лица, чуть задев щеку, отчего на ней осталась черная полоса от испачканных в углях пальцев. Костер ярко пылал, ослепляя нас и делая ночь вокруг нас еще чернее. У берега, в темноте, призрачно светлели два спящих лебедя.

— Я прошла мимо них и удивилась, что никто не остановил меня. Что-то было странным, я не могла понять… а потом увидела. Там, где они стояли, ни одна камышинка не шевелилась... а вокруг меня ветер кружил траву. И тут лысый крикнул мне: «Демон! У меня в ушах звенит!» Мне не было его жалко, и я сжала зубы от злости, а он схватился за голову и сел на траву. Потом я долго бежала по лесу...

— Бедная Лолита!

— Нет, ты не думай, я добрая! Ты ведь не думаешь теперь обо мне плохо? Нет, я добрая! Но темные понимают только темный язык.

— Я сейчас вспомнил, как на корабле ты говорила, что хочешь быть волшебницей.

— Да, доброй.

Мы проверили сетку, вытащили из ближайших ячеек несколько линей и пустили их в садок. Потом подкатили к костру с двух сторон два толстых обломка березового ствола, чтобы костер горел всю ночь. Было тихо, только лаяла далеко за лесом собака.

Мы сидели у костра под высокой сосной и смотрели вверх на звезды между черными ветвями.

— Ты не устала? — спросил я ее.

— Я никогда не устаю. Если я устаю, то всегда могу получить силу, — ответила Лолита.

— Как?

— У человека есть сила… и точно такая же сила есть у всего вокруг нас. У камня, цветка, дерева! Выбери себе дерево, — сказала Лолита. — Видишь, как много деревьев, целый лес, но тебе надо выбрать только одно. Это трудно...

— Вот это, — сказал я, указав на дерево, под которым мы лежали.

— Как думаешь, сколько ему лет? — спросила она.

— Лет сто.

— Впервые за сто лет его заметили. Ты понимаешь, каким одиноким было это дерево всю свою жизнь! Ты можешь полюбить его?

— Дерево?

— Если сможешь, то оно даст тебе силу.

Мы не сразу осознали, что из темноты, из самой глубины леса доносится странный мерный стук. Казалось, что кто-то бьет большой костью о кость.

— Как думаешь, что это? — спросил я Лолиту.

— Не знаю. Это не зверь...

— Кажется, приближается.

— Да... Подожди, дай послушать!

Стук приближался, был он странным, зловещим.

— Не люблю, когда меня пугают, — сказала она. — Ой, смотри, кто к нам пришел!

Я увидел, как она протянула в траву руку и коснулась иголок подобравшегося к нам ежика. Он фыркнул, свернулся в клубок, но постепенно осмелел, высунул черный носик и ткнулся им в палец Лолиты.

— Ежик, — прошептала она, — не уходи… — а потом еще раз прислушалась к стуку, провела руками над пламенем костра и, приложив ладони ко рту, закричала в темноту: — Э-эй!..

Эхо ее голоса отозвалось над рекой.

— Лолита, кажется, стихло.

— Я поздоровалась...

Я видел ее щеку, испачканную золой, мне показалось, что в глазах ее блеснули слезы.

— Я сейчас вспомнила твою историю про парня и девушку, — сказала вдруг она. — Ты хотел мне рассказать про меня, что будет когда-нибудь со мной, — сказала она.

— Да, конечно... Расскажу. Однажды ты в первый раз увидишь глаза этого человека.

— Увижу, — прошептала Лолита, глядя мне в глаза.

— В первый раз ты услышишь его голос, узнаешь, как его зовут, и будет миг, когда он впервые назовет тебя по имени...

— Да, — едва слышно выдохнула она.

— А еще… когда-нибудь в первый раз он коснется тебя рукой...

— Только не за волосы!

— Лолита… — позвал я ее.

— Что? — глухо отозвалась она.

— Улыбнись.

Она посмотрела на меня и, коснувшись кончиками пальцев уголков своих губ, растянула их в улыбку. Потрескивал костер, искры взлетали ввысь и гасли среди звезд. На середине реки, в тумане, ударила большая рыба, лебедь в темноте расправил крылья, захлопал ими и, изогнув шею, положил голову на крыло.

Мы проверили сеть, а потом легли у костра на сено, накрытое холстиной. Лолита лежала спиной ко мне, лицом к костру. Засыпая, я видел, как она опять коснулась рукой ежика, который все еще сидел возле нее.

— Ежик, — прошептала Лолита, — не уходи. Мы хотим спать, а здесь могут быть змеи... не уходи от нас, ежик!.. Посторожи нас! Я устала... Я очень-очень устала!..

 

 

Золотая рыбка

 

Почувствовав тепло на своем лице, я приоткрыл глаза, и меня ослепил луч солнца, прорвавшийся сквозь ветви сосны, под которой я лежал.

— Вставай, лежебока. Смотри, сколько я земляники собрала! — сказала Лолита и укусила красную ягодку. — Вода в реке очень теплая.

Она сидела против солнца, лицо ее было в прохладной тени, а контур сбившихся рыжих волос был очерчен золотым ореолом.

С пронзительным писком пронеслись над нами ласточки, а теплый ветер, зашелестев в камышах, донес свежий аромат реки.

Лолита, скидывая на бегу одежду, плюхнулась в воду в вихре сверкающих капель.

— Ну вот, всю рыбу распугала! — крикнул я ей. — Осторожно, не попадись на крючок!..

— Я золотая рыбка! — воскликнула она, шлепая руками по воде. — Могу исполнить три желания.

— Но у меня нет желаний! — крикнул я ей и нырнул под воду. Я увидел кружево солнечных зайчиков, скользящих по песчаному дну, и стайку серебристых уклеек, блеснувшую на солнце. Я проплыл над самым дном, рассмотрел несколько ракушек, а когда вынырнул, Лолита плеснула мне в лицо водой.

— Почему ты отказываешься от желаний? Разве ты не хочешь, чтобы я была счастливой?

— Хочу. Да... Это мое первое желание. Я хочу, чтобы ты была счастливой.

— Посмотри! — воскликнула Лолита, указывая в небо за моей спиной. — Две радуги! Это счастливый знак. Загадывай еще скорее, а то радуги исчезнут!

— Я хочу, чтобы мы жили долго-долго…

— А третье?

— Я хочу, чтобы мы друг друга не потеряли.

Мы нырнули под воду; я видел перед собой улыбающееся лицо Лолиты — и опять подумал, как в первый день нашей встречи: она — маленький довольный лягушонок. Сверкающие пузырьки воздуха соскальзывали с уголков ее губ и, переплетаясь, устремлялись вверх. Между нашими лицами проплыла стайка крохотных мальков, она протянула к ним руку, и они проплыли между ее пальцами.

Когда мы вынырнули, двойной радуги уже не было.

— Давай я тебе что-то покажу, — сказала Лолита, — для этого надо поплыть вдоль берега.

И она поплыла вдоль высоких камышей, склонявшихся над ней под порывами теплого ветра. В камышах кипела жизнь: что-то попискивало, хлюпало водой, деловито шуршало, ломая сухие стебли.

— Здесь много гнезд, — объяснила Лолита, — а еще живут выдры и бобры. Видишь протоку? — спросила она, когда мы проплывали у расступившихся камышей, в глубину которых уходила узкая водяная тропа. — Там у них плотина. Хорошо устроились, никто туда не заглядывает — топко. Бобры и выдры умные, они и в сетку не попадаются.

— А куда мы плывем?

— Сейчас. Уже скоро, — ответила она и поплыла дальше. Кончики ее рыжих волос потемнели от воды и липли к узеньким белым плечам, когда они показывались над водой. Мы проплыли мимо белых кувшинок на плоских круглых листьях; здесь плыть было тяжело — ноги путались под водой в длинных стеблях. Рядом с нами, крякая, проплыла утка с выводком утят. Один утенок подплыл очень близко и стал широким клювиком смешно хлюпать в ряске.

Несколько белых бабочек кружились над водой, одна из них упала в воду, но тут же снова взлетела… Так приятно было плыть и чувствовать себя частью этого мира. Камыши шелестели, солнце припекало голову… и чем дальше мы плыли, тем больше видели в камышах гнезд с птенцами. Они попискивали, карабкались друг на друга. Никто нас не боялся, и это было так здорово! Лолита заглядывала в гнезда, с улыбкой кивала мне на них и плыла все дальше и дальше. Тяжелый, толстый шмель с трудом прогудел над самой водой, облетел нас несколько раз, словно разглядывая, и направился к противоположному берегу реки, а мы с Лолитой переглянулись и, кажется, подумали одно и то же — неужели толстяк долетит?.. А на мелководье прошла с шипением полоса ряби от мальков, бросившихся врассыпную от окуня.

— Лолита! — позвал я ее, но она не оглянулась и поплыла дальше.

— Тихо… — прошептала она. — Здесь нельзя шуметь. Видишь, сколько зверушек! Не будем их пугать. Посмотри, вон уж плывет.

И я увидел, как, подняв над водой маленькую головку, вертко скользил по поверхности воды маленький уж.

Но вот камыши кончились, и мы оказались у покосившегося забора из жердей на самом краю берега. Дальше за забором виднелся заросший сад и развалины каменного дома. Узловатые, поросшие мхом ветви старой яблони перевешивались через почерневшие жерди забора и, касаясь воды, образовывали большую зеленую арку, в которую мы с Лолитой заплыли. Протянув руку вверх, она сорвала маленькое красное яблочко, ими было усеяно все дерево. Лолита надкусила яблоко, и я вспомнил туманную ночь в яблоневом саду.

— Попробуй, — сказала Лолита. — Это райские яблоки, они маленькие, но очень сладкие.

Я, одной рукой держась за ветвь, укусил яблоко. Никогда я не ел таких сочных крохотных яблок. В зеленой тени дерева мы срывали яблоки, кусали их и кидались огрызками, ветер шумел листвой над нашими головами, было тепло, хорошо и так сладко во рту.

Лолита подплыла ко мне и ухватилась за мои плечи. Глаза ее смеялись.

— Правда — здорово?! — спросила она.

— Невероятно! Я никогда так не ел яблок!

— Я знала, что тебе понравится.

Неожиданно поверхность реки с шипением закипела от пронизанного солнцем теплого ливня. Капли прорывались сквозь листву, стекали по лицу Лолиты, и в каждой капле светилось маленькое солнце. Она тряхнула ветку, и на нас вместе с дождем посыпались яблоки. Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался, и тут же на листе кувшинки громко квакнула лягушка, привстала на передних лапках, покачалась, словно делая гимнастику, и прыгнула в воду.

— Лезем на берег, — сказала Лолита, — здесь крутой обрыв, надо за забор хвататься. Давай ты первый.

Подтянувшись, я вылез из воды и помог подняться Лолите. Обходя кусты разросшегося крыжовника, мы, по пояс в зарослях сныти, пробрались к каменной разрушенной стене старого дома с торчащими из провала крыши полусгнившими стропилами.

— Какие большие камни, — сказала Лолита, прищурив один глаз на солнце и шлепая по стене рукой. — Смог бы поднять такие?

— Один бы не смог.

— Сколько сил когда-то потратили, чтобы построить эти стены, а теперь они разрушены… — Она чуть задумалась и вдруг посмотрела на меня. — Ты сегодня не рисуешь. Почему?

— Я запоминаю, а потом нарисую.

— Я тоже хочу запомнить сегодняшний день, — сказала она и села на траву у нагретой солнцем белой каменной стены. — Хочу запомнить двойную радугу.

Лолита коснулась рукой голубого цветка.

— Однажды мне в голову пришло стихотворение. Рассказать?

Я молча кивнул и сел рядом с ней, прислонившись спиной к стене. Нас обдувал теплый ветер, над высокой травой носились стрекозы, а мы сидели в рваной тени яблони, солнечные лучи пронизывали листву старого, узловатого дерева и слепили нам глаза.

— Только я не умею писать стихи, это детское стихотворение. Вот такое…

 

Тихо скрипнув дверью,

Появился он.

Я чуть испугалась,

Это ведь мой сон.

А во сне, известно,

Страшно иногда,

Словом, испугалась,

Глядя на слона.

Слон понял, смутился,

Сжался он, как смог,

Медленно уселся

Возле самых ног.

— Посмотри, малышка,

Разве страшный я?

Ты меня не бойся,

Милая моя.

Днем стальная клетка

Давит на меня,

Лишь во сне твоем

На свободе я.

 

Мы немного посидели молча. Лолита плела тонкую косичку и покусывала губу.

— Что же это за слон? — спросил я. — Что он значит?

— Это просто слон,— улыбнулась она. — Я покажу тебе еще много интересного, а ты запоминай... Знаешь, как надо запоминать? Для этого надо закрыть глаза. Закрой. Чувствуешь, какой теплый ветер? Он пахнет медом, камышом и рекой? А теперь открой глаза… Мне кажется, что всего, что мы видим, не может быть. Не может быть этого солнца, но оно есть... Не может быть огромного неба, но вот оно — над нами! А сколько воздуха!.. Его так много, что невозможно весь вдохнуть. И весь день еще впереди... И все лето… Мне кажется, что это и есть — счастье. Правда?..

 

 

Грехи Лолиты

 

— Лолита, ты зачем на рыбалку подушку взяла?

— Сидеть на ней буду, это очень удобно.

— Хм… ну и рыболов!

— Ты тише говори, рыба очень чуткая. Какая сегодня тишина! Смотри, все камыши замерли, а вон та высокая камышина дергается.

— Наверное, там гнездо… или выдра.

— Виталик, как ты думаешь, то, что написано в Библии — правда? Там сказано, что все люди — грешные… Я сейчас подумала об этом — и пытаюсь вспомнить свои грехи.

— У детей нет грехов.

— А я — не дети… Или… как правильно по-русски?.. Я не ребенок. Я хочу вспомнить свои грехи — и не могу. У меня даже голова разболелась… кажется, сейчас тошнить будет. Ты отодвинься на всякий случай.

— Выкинь из головы. Это у тебя от солнца голова разболелась. Прикрой голову, а то так печет…

— Знаешь, что я придумала… давай сегодня ночью пойдем красть вишни у Зенты?

— У тебя самой во дворе есть вишни.

— Мне хочется украсть, сделать грех — и успокоиться. Понимаешь? Вечно она меня ругает, говорит, что я злая и бессердечная. И тогда я смогу выкинуть все это из головы… Не хочешь? Тогда… Знаешь, мы с тобой еще никогда не ссорились. Давай-ка я тебя обижу? Ты на что лучше всего обижаешься?

— Надо подумать… Наверное, когда мне говорят какую-нибудь грубость или неправду.

— Давай попробуем. Мне иногда кажется, что ты дурак.

— Мне тоже так иногда кажется.

— Ты чего, не обиделся?

— Я же знаю, что ты не по-настоящему это говоришь.

— Тогда вот что скажу… Ты — трус!

— Когда же это я струсил?

— Не скажу. Было два раза.

— Ну и не говори.

— Мне кажется, что ты обиделся.

— Смешно, Лолита! Оттяни немного поплавок, в лилиях запутаешься.

— Ладно… А чего это вы, русские, такие тупые, никак не можете латышский язык выучить?

— …

— О! Обиделся! Слава богу, я тебя обидела. Мне сразу легче стало. Правда.

— Вовсе мы не тупые.

— Да ладно, будешь теперь весь день дуться. Я же не для того сказала. Эх, смешной!.. Вот и улыбнулся!..

— У тебя стрекоза на заколке сидит. Заколка ведь тоже как стрекоза, вот она и спутала.

— Я не буду шевелиться, пусть сидит, а ты смотри — и улыбнись еще раз. Я все соврала сегодня, все, что говорила тебе, — пусть это и будет мой грех. Ты забыл, что мама у меня была русская. Память у тебя плохая, это точно. А латышскому языку я тебя буду учить. Хочешь?.. Но скажи и ты мне какую-нибудь неправду. И тогда мы будем… как это русское слово?..

— Квиты.

— Да. Скажи…

— Ты самая злая и самая бессердечная!

— Какие хорошие слова ты мне сейчас сказал! Никто и никогда не говорил мне таких чудесных слов!.. А где твой поплавок? У тебя утянуло, подсекай!.. Ого! Какая огромная… тяни!.. А ты больше на меня не сердишься?..

 

 

На златом крыльце сидели

 

Так… акварельные краски, бумага, планшет, кисти, банка с водой... Кажется, ничего не забыл.

Утро встретило меня криками петухов, волнующим шумом высоких лип над сельской улицей и запахом моря. У забора, заляпанного брызгами солнечного света, я увидел Эдгара с этюдником на высоких ножках.

— Виталий, гляди, какие у меня кисти, — показал он с довольным видом. — Профессор подарил.

— За какие достижения? — спросил я, наполняя карман сквозь щели забора стручками гороха.

— Все просто, — ответил Эдгар. — Дело в том, что я очень хороший человек.

— Ты? — удивился я.

— Конечно! Просто очень хороший человек.

— Это, наверное, к удаче — хорошим летним утром встретить хорошего человека… Хм!.. У меня, кажется, уже хорошее настроение.

— Давай сходим сегодня к старым мельницам.

— Далеко. Не хочется переться в такую жару.

— Хочешь, я тебя понесу? — предложил Эдгар.

— Сходим… В другой раз. Сегодня у меня другие планы, — ответил я. — Прикольный у тебя тон у дерева. Сажа газовая со стронцием?

— Ага!

— Ну я пошел, хороший ты мой…

Сельская дорога была изрыта копытами коров и колесами тракторов. Из-за заборов грузно свисали ветви с сочными мазками красных яблок; идя по дороге в кружеве тени и солнечных пятен, я сорвал несколько теплых красных яблок и положил их в сумку. Навстречу мне по дороге бежала зигзагами рыжая дворняга с таким длинными ушами, что они чуть ли не тащились по пыльной земле. Обегая полукругом, она опасливо и чуть виновато глянула на меня.

А в траве у забора в тени большого куста папоротника лежал полосатый кот и следил за мной, прищурив глаза. Я остановился, кот чуть приоткрыл глаза, я шагнул к нему, кот раскрыл глаза еще больше и нервно дернул кончиком хвоста. В его взгляде я почувствовал ненависть и досаду, что я не мышь.

Я свернул на поляну, пеструю от белых, синих и желтых цветов, и пошел по тропинке, стараясь не наступать на муравьев. Ласточки с писком носились высоко в небе, шумели на ветру верхушки берез, полукольцом окружавших поляну, а впереди ослепительно, против солнца, блестела река. Повеяло сладковатым запахом камыша.

Спустившись по песчаному обрыву к реке, я заметил Ника, он сидел на бревне и курил.

— Привет! — воскликнул Ник.

— Привет! Ты, я вижу, уже накидался, — сказал я, заметив полупустую бутылку вина под его этюдником. — Работаешь?

— Это ты работаешь, а я — хреначу! Видал, какого Констебля я заделал?

На его этюднике я увидел действительно хорошую картину — старая мельница в тени корявых деревьев, блеск прозрачной воды, под которой угадывались камни и движимые течением водоросли, а на небе замерли облака со светящимися краями. Я залюбовался…

— Какие шняги! — воскликнул Ник, увидев вдали трех девушек у купальни. — Чур… мне сиськастую!

— Ладно, подонок, я пошел! Не буду мешать творческому процессу.

— Без кайфа нет лайфа, без лайфа нет фака, а без фака нет сетисфака! — Глотнув вина, он спросил: — У тебя нет какой-нибудь закуси?

— Вот, — сказал я, порывшись в сумке, — у меня есть для тебя хорошая маленькая черномазая шоколадка. Она твоя…

— То что надо! Ты мне деньжат не подкинешь?

— У самого нет. Надо в Ригу ехать, а то всем тут уже должен.

— Долги отдают только трусы, — заметил Ник.

— Ладно, я пошел, подонок!

Где-то надо остановиться, думал я, идя вдоль берега реки. До обеда сделаю акварель, а потом — набросаю парочку старых сараев. Мне очень нравится их рисовать — замшелая крыша, почерневшие от времени доски, в тени, под крышей, крытой толстым слоем камыша, жерди, весла, мотки веревки, покосившиеся трухлявые лавочки, кувшины. В темные проемы окон залетают сверкающие на солнце крыльями бабочки. Так хорошо сидеть одному в высокой теплой траве в тишине среди сараев-призраков… Так тихо становится на душе — и можно ни о чем не думать. Все замирает вокруг, напоенное солнечным теплом, и кажется, что остановилось время, кажется, что наступила вечность…

Впереди, у камышей, я увидел Тамару. Когда бы я ни увидел ее, никогда не мог не залюбоваться ее ногами. Ни у кого я не видел таких красивых ног — стройные, с развитой мускулатурой икр и бедер, но при этом оставляющие ощущение нежности, гладкости. Тамара входила в сборную Латвии по слалому, но мне никогда не приходилось видеть ее на лыжах, только в Академии художеств время от времени видел сообщения о ее победах и удивленно смотрел на нее — спокойную, стройную и такую красивую.

Тамара присела и стала что-то собирать у самой воды, чуть придерживая свисающие вниз темно-каштановые волосы.

— Виталик, если увидишь плоские, круглые, как пуговицы, камешки — собирай! Они мне очень нужны, я делаю новую куклу! — крикнула мне она.

— Что за кукла? — спросил я, подходя к ней.

— Придумала одну неведомую зверушку. Увидишь потом. А еще хочу сделать ведьму, но такую… забавную.

— Злых кукол не делаешь? — спросил я.

— Злых кукол нельзя делать… Через злых кукол в мир может проникать что-то очень плохое. Была у меня парочка таких кукол… я их сожгла — неприятности начались. Вот так! Смотри, какие красивые камни я собрала!

— Очень красивые, Лолита!

— Что!.. Ты что?! Другая бы на тебя… знаешь, как за такое обиделась!

— Извини!

— Да ладно. Кстати, у меня для нее сюрприз — я сделала куклу «Лолиту». Подарим ей сегодня?

— Тамара, она очень обрадуется!

— Вот теперь правильно меня назвал. И где ты все время летаешь?.. Но, если честно, мне трудно было сделать ее куклу. Внешнее сходство можно придать легко, но вот характер… Трудно его уловить, она бывает такой разной… Даже не буду тебе рассказывать, какой она бывает. И ты тоже... Мне кажется, что для вас обоих все люди — иностранцы. И вы оба стараетесь говорить с ними на их языке. И только между собой, наверное, говорите на своем языке — родном. Мне очень хочется ее обрадовать, она мне столько помогала.

Я расположился на траве и стал рисовать воду, отражающую белые облака. Тамара села неподалеку и разложила на своем этюднике найденные камешки. Полюбовавшись ими, она обхватила руками колени и, положив на них голову, посмотрела на меня.

— Вчера мне приснился Джон, — сказала она тихо.

Янис — все называли его Янка, Ян, Джон — был ее парнем, он погиб в Академии, съезжая по перилам лестницы: не удержал равновесие и полетел в лестничный пролет.

— Мне приснилось, — продолжила она, — что зазвонил телефон, я подняла трубку и услышала его голос. Спокойно и медленно он сказал: «Тамара, поздравляю тебя с днем рождения!» А я… я спросила его: «Как ты?» Но он мне так ничего и не ответил. А ведь мой день рождения был три месяца назад… Или там нет времени, и эти три месяца ничего не значат…

— Тамара…

— Что?

— Я… найду тебе очень красивые камни. Вот увидишь.

Закончив акварель, я лег набок и закопался лицом в траву. Вот он — таинственный и неведомый лес, который мы не замечаем под нашими ногами. Все здесь древнее — это мир, в котором нет еще человека, здесь обитают страшные чудовища, покачиваются гигантские стволы ромашек, простираются над головой, защищая от дождя, широченные навесы папоротника, а в пушистый мох можно провалиться с головой. И как много страшных существ с клешнями, выпученными глазами, усиками… Как хорошо спрятаться здесь, вдали от всех… Спрятаться и закрыть глаза…

Я не заметил, как заснул, а проснулся оттого, что меня тронул за плечо Эдгар.

— Виталий, проснись!

— Что случилось? — спросил я, приподнимаясь, почуяв в тоне Эдгара что-то тревожное.

— Там в канаве Шарик лежит.

— Какой шарик? — не понял я спросонья.

— Собака Лолиты. Забыл, что ли? Ник ее ножом пырнул, я сам видел. Он там, на поляне у леса… пьяный в дрезину.

— Пойдем, — сказал я, вставая.

— Ты только не встревай. Пускай уйдет, отоспится, — сказал Эдгар.

Ник сидел под деревом у леса и перебирал струны гитары.

— Идите слушать мой новый шедевр! — сказал он хрипло, когда мы подошли. Тамара села возле него, а Эдгар чуть поодаль. — Называется «Баллада о монгольских лошадях».

И он взял несколько аккордов.

— Ты зачем это сделал? — спросила Тамара, глядя на него в упор синими глазами.

— Ты, кукла, не нервничай!.. Зачем? Пусть не гавкает.

— Кончай тут цитировать, — сказал я тихо.

— Чего ты! Тебя тут никто не боится. Я и Лолите твоей голову отвинчу. Не хочет со мной по-русски говорить.

— Она с тобой просто не хочет говорить, — сказала Тамара.

— Все равно ей голову отвинчу, но сначала посмотрю, как она владеет своим языком.

Ник встал, сделал из горлышка бутылки глоток, бросил ее в кусты и скрылся в лесу.

Я двинулся было к лесу, но Тамара взяла меня за локоть.

— Виталик, давай как в прошлый раз… Прошу тебя! — сказала она.

Я снял майку, вывернул ее наизнанку, и Тамара замотала мне голову, оставив только щель для глаз.

В лесу было сумрачно, я пробирался все глубже, перешагивая через поваленные деревья. Впереди за ветвями светилась на солнце маленькая полянка в глубоком колодце окружающих ее елей. Ник сидел на стволе поваленного дерева, он увидел меня и вскочил. Его взгляд был оторопелым, и еще я заметил в его взгляде испуг. Самое время! Я быстро пошел на него, краем глаза заметив нож, воткнутый в ствол. Быстрый замах ногой, словно собираюсь ударить в пах, а дальше… как в замедленной съемке — вижу его инстинктивно опускающиеся руки. Его голова резко мотнулась от удара по кончику подбородка, глаза закатились — и, запрокинув голову, он упал на спину. Я наклонился над его лицом. Глаза его были закрыты, он едва заметно дышал…

Лолиту мы с Тамарой обнаружили в канаве у лесной дороги, переплетенной корнями и усыпанной сосновыми иголками. В черной жиже я не сразу увидел собаку, разглядел только худенькую, перепачканную руку на чем-то мокром, грязном, слипшемся. Лолита обернулась ко мне, все лицо ее было мокрым от слез.

— Он умирает! У него дергаются ноги!.. Помоги мне, я хочу, чтобы он на меня посмотрел.

И она заплакала.

Спустившись в канаву, я с чавкающим звуком вытащил пса из грязи и приподнял, прижимая к себе. Лолита обняла своего Шарика, накрыв его золотыми волосами.

— Cik tev slikti! — шептала она. — Skaties uz mani! Skaties!.. Как тебе плохо! Смотри на меня! Смотри!..

Я почувствовал, как пес обмяк у меня в руках и стал тяжелее.

— Как ты думаешь, он успел увидеть меня? — подняла на меня Лолита глаза, полные слез.

— Конечно, ведь он лизнул твою руку. Успокойся! Он заснул… и ему больше не больно.

— Мне больно, — ответила Лолита, касаясь груди и тяжело дыша. — Помоги мне. Ты ведь поможешь?

— Конечно. Сейчас все сделаем. Сейчас мы найдем, где…

— Я знаю — где. Он любил там спать. Пусть он там теперь спит…

 

Помывшись в реке, мы устроились на крыльце дома Лолиты. Она устало сидела между мной и Тамарой.

— Вы хотите кушать? — спросила вдруг Лолита. — Хотите черный хлеб с молоком? У нас есть вкусный черный хлеб с хрустящей корочкой.

Через несколько минут мы все трое ели хлеб и запивали его молоком из одной огромной кружки.

— Лолита, у меня есть для тебя сюрприз, — сказала Тамара, доставая из сумки куклу Лолиту.

— Ой! — выдохнула Лолита.

— Тебе нравится?

— Ой!

— Что ты ойкаешь? — улыбнулась Тамара.

— Я забыла русские слова… Какая она!.. Я что, такая же красивая? И джинсы… и даже кеды — мои! Какая ты, Тамара!.. Спасибо! А у меня тоже есть для вас сюрприз. Вам не надо ехать в Ригу за деньгами. Я договорилась с Ингой, что вы нарисуете ее дом, и она заплатит вам деньги. И старый Карл хочет картину со своим домом!.. Тут многие захотят, я поговорю, мне проще по-латышски договориться.

— Здорово! — сказал я.

— У нас будет много денег, — подскочила Лолита. — И мы устроим... устроим…

— Пир, — подсказал я.

— Да! — радостно согласилась Лолита. — А что это такое?

— Будет здорово, — пообещал я.

— Ей можно показать наше дерево? — тихо спросила Лолита, придвинувшись ко мне. — Тамара сможет на него залезть?

— Она спортсменка — взлетит как перышко.

— Как солнце светит… — прикрыла рукой глаза Тамара. — Такое оранжевое на закате!

— Все как золотое! — воскликнула Лолита. — Как в вашей считалке: «На златом крыльце сидели…» У вас такие смешные считалки! «Эники-беники ели вареники…»

— Я знаю еще, — сказал я.

— Расскажи, — толкнула меня локтем Лолита.

— Ну вот такая:

 

«На вокзале, в темном зале

Труп нашли без головы.

Пока голову искали,

Ноги встали и ушли».

 

Лолита приоткрыла оторопело рот и посмотрела на меня с удивлением.

— Еще знаешь? — спросила она.

— Я много знаю. Вот еще:

 

«На углу одной аптеки

Задавили человека.

Скорая помощь так спешила,

Что еще трех задавила».

 

Тамара прыснула, Лолита посмотрела на нее и тоже улыбнулась.

— Ты шутишь! Это не считалки! — толкнула меня она. — А почему ты без майки?

— Смотрите, как быстро солнце садится, — сказала Тамара. — А ведь мы сейчас действительно… как в считалке. На златом крыльце сидели…

— Да, — согласился я. — Кто ты будешь такой, говори поскорей, не задерживай добрых и честных людей?..

— Давайте поскорее рисовать дом Инги! — вскочила Лолита. — Давайте поскорее получим деньги! И давайте поскорее устроим… пир!.. Виталик, а что это такое?

 

 

От заката до рассвета

 

Ветер качнул мокрые ветви деревьев, осыпав землю сверкающими каплями дождя. Высоко на дереве заворковал дикий голубь, захлопал крыльями и вдруг, сорвавшись с ветки, взмыл вертикально вверх, словно целясь в розовое облако, но еловый лес, пригретый заходящим солнцем, выстрелил в голубя быстрой тенью ястреба. И разлетелись в небе, тихо кружась, серые перья. Они прилипали к влажным листьям, к грубой коре стволов, но одно перо упало в быстрый ручей, закружилось в струях и понеслось в теплом лесном сумраке, пахнущем грибами и хвоей. Очень тихо в лесу, только плещет ручей да стучит дятел вдали. Перекатив через плоский белый валун, вода, разбрызгивая шипучую пену, падает в темное лесное озеро.

В кустах у озера стоит в одних трусиках маленький светловолосый мальчик и смотрит, как из разломленного им толстого стебля, словно молоко, выступает белый сок. Он помазал соком бородавку на пальце и обернулся к озеру, услышав плеск воды, гулко отраженный высокой чашей окружающего озеро леса.

Несколько девочек, быстро скинув одежды, бросились в воду. Одна из девочек увидела мальчика.

— Лолита, — крикнул он, — я нашел лекарство от бородавок!

И помахал над головой веткой.

Разбивая ногами воду, Лолита выбежала на берег, рыжеволосая, стройная и такая светлая на фоне отраженного озером леса.

— Покажи, — сказала она.

Влага мелким бисером покрывала ее тело, капала с волос и слипшихся длинных ресниц.

— Это не лекарство, — отбросила она ветку. — Знаешь, как надо лечить бородавки? Возьми яблоко, разрежь на столько частей, сколько у тебя бородавок, каждую бородавку помажь отдельным кусочком яблока и завяжи все кусочки в мешочек.

— А потом? — продышал мальчик.

— А потом — закопай на перекрестке двух дорог. И все пройдет. У меня это было, и я себя вылечила. Только никому и никогда не говори, что ты сделал, а то бородавки появятся снова.

— А как же… ведь ты мне сказала…

— Мне можно, — улыбнулась Лолита.

Она бросилась в воду и, быстро работая руками и ногами, заскользила по тихой поверхности озера, плеснув водой в ужа, плывшего ей навстречу. Неподалеку проплыла утка с цепочкой утят. Последний утенок направился было к Лолите, но утка крякнула, и утенок, хлопая крылышками и шлепая лапками по воде, в панике бросился прочь от девочки. Лолита засмеялась и в него тоже плеснула водой. Задыхаясь, она выбралась на противоположный берег озера и присела на теплый мох возле большого белого гриба. Он рос под старой елью, и на его шляпке девочка заметила перламутровую каплю смолы. Лолита обхватила колени руками и, задумчиво глядя на купающихся подруг, прислушалась к далекой кукушке.

Парень и девушка в глубине леса, стоя по пояс в высоком папоротнике, среди смолистых еловых стволов, тоже услышали кукушку; они обнялись покрепче, и губы их слились. Парень расстегнул за спиной у девушки платье, и оно скользнуло с ее плеч, обнажив крупные, светлые груди, которые тут же схватили его нетерпеливые, прохладные от волнения руки. Он широко раскрытым ртом впился в розовый сосок ее груди, а девушка, закрывая глаза, успела заметить, как белка, испуганная их шумом, взлетела по стволу на самую верхушку ели и, уцепившись за ветку, закачалась вместе с деревом над лесом. Заходящее солнце отразилось крошечным бликом в черной бисеринке ее глаза. Отсюда, с высоты, было видно, как за далекими туманными полями солнце быстро уходило за край земли. Туман стал бледно-голубым, прохладным, смолкло птичье пение, замерли облака — и все живое почувствовало приближение ночи. Над горизонтом, в темнеющем небе зажглась первая яркая звезда, потом еще одна и еще… и вот уже все небо стало одной живой, сверкающей драгоценностью.

Туманы по холмистым полям стекают в глубокие провалы оврагов. В темноте у реки потрескивает костер, стреляет в небо искрами. Мужчина и мальчик закинули в темную воду донки, подтянули лески и подвесили к ним невесомые колокольчики.

— Видишь ковш? — показал мужчина мальчику.

— Где?

— Да вон… Смотри по направлению руки. Видишь… звезды как ручка, а правее — сам ковш?

— Папа, я не вижу ручку. Там столько звезд!

— Иди сюда, смотри прямо по моей руке… Видишь?

Мальчик стоит у присевшего рядом с ним отца, прижимается щекой к его колкой щеке и всматривается в сияющую бездну.

Далекий лай собак, звон ведра у колодца, чей-то смех в темноте за кустами, возня и снова смех…

У старого дома под корявыми ветвями яблони сидит на лавочке старик, всматривается в ночь, пытаясь понять, кто это приближается к нему из темноты.

— Деда, это я, — говорит парень, присев рядом со стариком. Старик силится что-то сказать, рот его подрагивает.

— Как ты, деда? — спрашивает парень.

— Я так от всего… так… Такое все стало… — шепчет чуть не плача старик.

— Чего ты, деда?

— Все так изменилось!.. Я даже не знаю… о чем тебя спросить...

— Дед, все нормально. Что ты? Все нормально. Ты иди уже спать.

У ночи есть миг ее полного торжества, когда все — словно в начале мира, и только сверкают звезды во тьме. Лишь иногда — робкий шелест в листве, писк агонии в высокой траве, удар щуки в камышах… Но как только мы осознаем этот миг, тут же чувствуем — что-то изменилось, что-то сдвинулось с мертвой, темной точки. И все уже стало другим. Тьма уже не такая густая, а звезды бледнеют и гаснут одна за другой. На востоке уже виден свет, он зреет, наливается теплом… и вдруг — запела первая птица, повеяло легким, пахнущим травой ветерком. Крики петухов несутся над туманной дымкой полей, а когда показывается над горизонтом ослепительный край солнца, туман становится золотистым, и сверкают радостно окна белой церкви на холме. Снова летят облака, стрекочут кузнечики и слышен в голубой вышине писк ласточек.

У моря, у самой воды стоит на песчаном берегу голый ребенок и смотрит на непонятное. Синее, огромное, оно шумит, брызгает, сверкает. А над головой движется в голубой глубине что-то огромное, белое. Ребенок смотрит на свои ноги, которые заливают волны, и начинает плакать. У бескрайнего моря он кажется таким маленьким! Он ничего еще не знает. Он даже еще не знает, о чем спросить…

 

 

Остров Карины

 

Прохладный летний ветер доносил к нам за дюны шум моря и едва заметный аромат жасмина. Наташа лежала на боку, положив голову на вытянутую на теплом песке руку.

Ветер покачивал над нами ветви молодых ив, росших на гребне дюны. Кружево тени скользило по Наташиному телу, покрытому сверкающими капельками морской воды, мокрые кончики ее светлых волос были в песке. Она улыбнулась, и я заметил, как на губах ее тоже блеснули песчинки.

— Когда, сказала Лолита, нам подойти? — спросила Наташа.

— Скоро пойдем.

— Эта девочка очень странная…

— Почему?

— Что-то от нее исходит тревожное…. Не могу объяснить. А ты не чувствуешь?

— Нет. Мне с ней очень спокойно.

— Немножко голова болит… — прошептала Наташа, закрывая глаза. — И как странно ветер пахнет жасмином… Откуда? Ведь его здесь нет.

— Это не обязательно жасмин. Я иногда замечал, что море пахнет арбузом. Я сначала прочитал об этом у Бунина, а потом и сам однажды почувствовал это у моря… Это просто летний ветер, Наташа...

Когда мы подошли к реке, то сразу же увидели на пристани Лолиту. Она стояла против солнца и, конечно же, услышала наши шаги, но не оглянулась; я только заметил, как округлилась ее щека от улыбки.

Лолита кивнула нам на лодку.

— Давайте поспешим, а то будет слишком темно, — сказала она.

— А что ты хочешь нам показать? — спросила Наташа.

— Остров. Остров Карины.

— А это далеко?

— Нет. До темноты успеем. Спускайтесь в лодку, а то солнце садится...

Я старался грести тихо, не шлепая веслами по неподвижной, темной поверхности реки. Возле самого борта сверкнули в воздухе несколько мальков, а потом еще и еще, и вскоре вся поверхность реки вокруг нас заискрилась от выпрыгивающих из воды мальков. Казалось, что вода кипит вокруг нас золотыми брызгами, окрашенными закатом.

— Это бывает нечасто, — повернулась к нам Лолита. — Нравится?..

— Очень красиво, — ответила Наташа. — Боже, как болит голова!.. Ты, Лолита, случайно не можешь меня вылечить?

— Скоро будет дождь, вот голова у тебя и разболелась.

— А кто такая Карина? Что это за остров? — спросил я.

— Карина была моей подругой. Она венчалась с Дайнисом, вышла с ним из церкви с цветами, счастливая… и тут, прямо на ступеньках, ей на голову упал с крыши кусок черепицы.

Я перестал грести, лодка покачивалась среди мерцания мальков, нас медленно несло течением к маленькому темному островку.

— Она умерла мгновенно. Она вышла из церкви такая счастливая — и навсегда осталась счастливой…

— Когда это было? — спросила Наташа, коснувшись спины сидевшей впереди нас Лолиты. Она говорила с нами, не поворачивая головы, и по хрипотце в ее голосе я понимал — почему.

— Прошлым летом. На днях я встретила в магазине Дайниса. Он задержался у кассы, что-то там сломалось, и я увидела, что он купил только одну вещь — светильник. Знаете, такой… свечку туда ставят… Вон остров! Видите, он совсем маленький. Карина с Дайнисом часто туда плавали. На середине острова растет огромный куст карины. Ели такую ягоду? Куст очень старый и такой большой, что похож на дерево. Под его ветвями Дайнис этим летом сделал лавочку… для Карины. Чтобы душа ее туда приходила.

Солнце скрылось за лесом, подувший легкий ветер пересек отражение острова в воде полосой голубой ряби.

— Бабушка Карины сделала для нее очень красивое свадебное одеяло. Этим одеялом и накрыли ее, когда хоронили.

— Здесь такая тишина, — прошептала Наташа. — Как будто вечность наступила. Но остров такой грустный и темный!

— У тебя больше не болит голова, — сказала вдруг Лолита, обернувшись с улыбкой.

— Не болит! Это ты сделала?..

— Нет, просто почувствовала, что голова у тебя больше не болит. Знаете, мне иногда кажется, что Карина где-то очень близко. И сейчас я чувствую ее. Чувствую, как она улыбается нам. Виталик, ты можешь нарисовать потом этот остров? Как будто душа ее смотрит на него. Сверху…

— Я нарисую.

— Хорошо, что мы сегодня вспомнили о ней. Посмотрите, какое облачко появилось над нами, его ведь не было! Круглое, как белый венок!

— Лолита, — сказала Наташа, взяв ее за руку, — как с тобой хорошо! Как спокойно!.. И у тебя такие красивые глаза!

 

 

Родные души

 

Мы с Лолитой шли по узкой тропе, ветер с сухим шелестом качал вокруг нас высокие травы, и нам приходилось идти, отводя их руками. Две белые бабочки подлетели к лицу Лолиты.

— Боже! — сказала она, с улыбкой протягивая к ним руку. — Какие забавные!

— А ты веришь в бога? — спросил я ее.

— Зачем мне верить в бога? — ответила она, прикрывая ладонью глаза от солнечного света. — Я знаю, что он есть.

— Кажется, еще никому не удалось доказать его существование, — сказал я.

— Я могу доказать прямо сейчас. Хочешь?

Она свернула с тропинки и стала пробираться в глубину зарослей. Я пошел за ней. Здесь пахло теплым медом и еще чем-то свежим, от чего кружилась голова.

Лолита шла вперед, время от времени оглядываясь на меня.

— Ты мне хотела… — начал было я.

— Да-да, сейчас... Не спеши…

Наконец она остановилась и удовлетворенно хмыкнула, словно нашла нужное место.

— Встань на колени, — сказала она.

— Я понял. Мы будем молиться, — сказал я с улыбкой.

— Нет, не будем.

С хрустом подминая высокую траву, я опустился на колени, и Лолита тоже встала на колени напротив меня.

— Виталик, ты сейчас стоишь на коленях. Ты ничего особенного не замечаешь? — спросила она.

— Вроде нет.

— Когда ты был маленький, вот как сейчас, когда стоишь на коленях, ты видел все вокруг себя именно таким. Посмотри, как близко стала земля! А трава теперь такая высокая, что за ней ничего не видать.

— Да, Лолита, очень похоже. Я действительно чувствую себя сейчас маленьким, словно я заблудился в высокой траве.

— Скажи, если тебя кто-нибудь будет любить, как ты сможешь узнать об этом? — спросила Лолита

— Я это почувствую.

— Тогда почувствуй, как вкусно пахнет полынь.

И она поднесла к моему лицу свою ладошку с размятыми цветками полыни. Я закрыл глаза, и душистый аромат полыни унес меня куда-то в глубину самого себя. Я был словно в полусне, прохладный ветер обдувал грудь — и пах он свежей травой. Слышалось гудение пчел и дыхание Лолиты.

— Я вижу вокруг себя синие цветы, — сказала Лолита. — Потрогай их лепестки, они такие нежные! На них желтые полоски и капельки влаги в глубине чашечек. Я слышу, как шелестит трава, как пищат ласточки в небе, вижу облако, солнечные лучи — и чувствую… что меня любят. Да-да, прямо сейчас! Кто же это меня может любить, как ты думаешь? Неужели… ты не чувствуешь это?

— Я… чувствую, Лолита! Мне сейчас очень хорошо! Я даже не могу понять — почему. Я вдруг почувствовал такую радость! Без всякой причины!

— Как же, без причины… Вот она — вокруг тебя. Бога можно почувствовать. Понимаешь?

— Я на миг почувствовал. Но, Лолита, ведь ты живешь здесь и знаешь, что бывает и грязная, тоскливая осень, когда все вянет, когда темно, холодно и льют дожди… Разве тогда можно почувствовать… радость?

— Да, это так. Я живу здесь. И здесь у меня прошлым летом умерла мама. Я часто прихожу на ее могилу, была там и осенью и видела на нашем кладбище много могил. Это старое кладбище, там много могил — и детей, и молодых людей… Я однажды подумала — а если бы случилось чудо… и кто-то оживил бы всех этих людей, что лежат под землей… Что они бы почувствовали? Им бы сказали: «Вы хотите жить? Это можно устроить, но, знаете, здесь сейчас осень, очень холодно и дует ветер, часто идет дождь, можно ноги промочить и чихать после этого… Вы все еще хотите жить?» Я уверена, что люди эти были бы счастливы только оттого, что снова могут дышать, чувствовать холод и дождь. Только бы дышать и жить…

Я улыбнулся Лолите и опустил голову, почувствовав себя дураком.

— Хочешь, я покажу тебе место, которое очень люблю? — спросила она. — Пойдем? Это недалеко. Посидим там ночью у костра?

— А дома у тебя не будут волноваться?

— Отец уехал, а больше волноваться некому. Только мы ничего не взяли с собой поесть. У тебя есть что-нибудь в сумке?

— Только шоколадка. И еще есть черный хлеб.

— А это что? — полезла Лолита рукой в мою сумку.

— А… эта банка?.. Подсолнечное масло.

— Зачем оно тебе? — удивилась Лолита.

— Я добавляю в акварель. Получается очень красиво… И еще есть соль, она тоже красиво разъедает акварельную краску…

— Виталик, ты что — нашим ужином собрался рисовать? А ну, давай это все сюда! Пошли. И посмотри в сумке, может, еще что-нибудь найдешь.

Нас накрыло темное облако, и били из-под него веером солнечные лучи. Ласточки носились над головой. Лолита шла рядом со мной и время от времени наклонялась, чтобы сорвать какие-то травы.

— Ты когда-нибудь пил чай из трав, которые здесь растут? — спросила она. — Я сделаю нам сегодня такой чай.

Пробираясь сквозь заросли, мы вышли к глубокому оврагу. Дно его заросло старыми ивами, и блестел на солнце вьющийся среди деревьев по дну оврага ручей. Лолита побежала вниз по травянистому откосу и на бегу потеряла босоножку, но не остановилась. Спускаясь, я поднял босоножку, и сердце мое сжалось: до того она была потерта, а каблучок сбит.

— Неси ее сюда! — крикнула Лолита и махнула мне рукой. Она переходила ручей, переступая с камня на камень, солнечные лучи пробивали серебристые кроны ив, вода искрилась на солнце, а по ногам Лолиты скользили солнечные зайчики. Мелкая мошкара вспыхивала, попадая в свет солнечных лучей, и тут же исчезала в густой тени деревьев.

Лолита села на траву у ручья и стала надевать босоножку.

— Посмотри! — сказала она. — Видишь в земле крохотную норку? Знаешь, что это? Это домик шмеля. Я только что видела, как он туда залетел. Какой смешной у него домик! Но он этого не знает... Ты никогда не думал — а может, и наши домики очень смешные, только мы тоже этого не знаем? И машины в городах — эти коробочки на колесиках, тоже смешные! И провода, поезда, огоньки, которыми освещаются дороги, и большие дома, похожие на соты, в которых живут люди через стенку. Ведь все это немножечко смешное.

— Но ведь людям нужно же где-то жить? Ты что, против… архитектуры?

— Виталик, мы не знаем, какой бы она была — архитектура рая. Я уверена, что она была бы совсем другой.

— Лолита, а что же не смешное?

— Все, что не сделано человеком. Огонь костра, море, лес, облака, земля, вот этот ручей… Все это — несмешное. И сами люди несмешные. Разве я — смешная?

— Да. Иногда ты смешная, — улыбнулся я.

— Вот! Видел?! — и она показала пальцем на вылетевшего из норы шмеля. — Знаем мы, толстяк, где ты живешь. Не бойся, не засыплем твой домик… Пошли? Нам надо дойти до леса. Это и будет то место, которое я хочу тебе показать.

Еловый лес стоял перед нами высокой стеной; мы вошли в зеленый сумрак с густым настоем аромата хвои и смолы и пошли среди еловых стволов с белесыми потеками смолы, пригибаясь под низкими, тяжелыми ветвями. Постепенно я почувствовал, что почва, усыпанная иголками, начинает идти на подъем.

— Сейчас будет все круче и круче, — сказала Лолита. — Мы поднимемся на холм.

Цепляясь за стволы елей и корни, словно змеи, извивающиеся по земле, мы поднимались все выше на лесной холм и на самой вершине вышли на маленькую поляну, окруженную плотной стеной высоких елей. Солнце уже садилось, и свет едва проникал сюда. В зеленом сумраке чувствовался запах грибов.

— Я называю это место — лесной колодец, — сказала Лолита, — Правда, похоже? Мы… как на дне колодца. Здесь пахнет грибами, давай поищем их в траве.

Густая трава доходила нам до колен, мы начали на ощупь искать в ней грибы, и не прошло и минуты, как Лолита быстро поднялась, держа в руках боровик с янтарной улиткой на шляпке.

— Они есть! Осторожно! Пробуй траву руками, и ты их почувствуешь. Ступай осторожно, не раздави их!

— Я тоже нашел! — обрадовался я.

— Сегодня мы их сварим. Ищи еще, ведь впереди такая долгая ночь, а у нас мало еды!

Шесть боровиков мы уложили в мою сумку и стали спускаться с холма.

— Давай правее, а то здесь не спустимся — очень круто, — советовала Лолита.

Скользя на гладких корнях и цепляясь за них руками, мы спустились в сумрак лесного оврага. Вода в речке, на дне оврага, была темно-зеленой и неподвижной. У самой воды под лапками ели стояла покосившаяся времянка, крытая черным толем. Далеко над водой выступал из земли белый плоский камень, мы сели на него с Лолитой.

— Вот это место, — сказала Лолита почему-то шепотом и потрогала рукой теплый камень.

Над нами по обоим берегам узкой реки замерли ели, было очень тихо, только затихающее к вечеру птичье пение доносилось с противоположного берега.

— Виталик, хочу тебе что-то рассказать. Я тогда еще была совсем маленькая… и однажды пришла домой очень поздно. Мне тогда еще не разрешали так долго гулять. Я пришла домой — и родители стали меня ругать. Они кричали, а у меня почему-то сильно стало стучать сердце. Я легла на кровать, а родители продолжали ругать. Мне стало так плохо! А они… они продолжали ругать. Я смотрела на них… и тогда я вдруг поняла — они не слышат меня, не чувствуют, как мне плохо! А значит… я совсем одна! Понимаешь? И так будет всегда. Никто меня никогда не поймет, никто никогда не будет знать, что мне нужно. Только во мне что-то знает это.

— По-русски это называется — душа.

— По-латышски это называется — dvesele.

— Какая разница, пусть будет dvesele.

— Какая разница, пусть будет — душа, — сказала Лолита.

— Лолита, но ведь бывает, что встречаешь родную душу.

— Разве обязательно ее встретишь?

— Нет. Можно и не встретить. Но у всех людей есть шанс. Понимаешь?

— Здесь, в этом месте, я всегда чувствовала себя… как в другом мире, — сказала она, чуть помолчав. — Мне казалось, что до моего дома миллионы километров. Здесь я почувствовала самое большое одиночество.

— Зачем же ты приходила сюда? Зачем тебе одиночество?

— Когда я пришла сюда в первый раз, мне показалось, что я осталась одна на свете. Мне становилось все хуже и хуже — и когда я готова была закричать, когда терпеть уже не было сил, я вдруг почувствовала теплоту, вот здесь, — и Лолита коснулась рукой своей груди, — и тогда я почувствовала такую радость! Я поняла, что я не одна. Что есть вокруг меня что-то невидимое и таинственное, оно знает мою душу, любит ее. Поэтому я привела тебя сюда… Давай натащим хвороста, пока еще совсем не стемнело, и я сделаю нам ужин. Во времянке у нас есть котел и кружки для чая. Там все есть, это наше с Андрисом место.

— А что за ужин ты собираешься делать?

— Очень простой, ведь у нас почти ничего нет, но здесь все будет вкусно, — ответила она.

Нам не пришлось идти в лес за хворостом, его было очень много на берегу реки.

Вскоре запылал наш костер, Лолита принесла из времянки котел, треногу для него, а меня попросила принести два матраса и одеяло. Она уложила матрасы рядом, между костром и рекой, и занялась ужином. Глядя на то, как ловко она управляется, я понял, что они с Андрисом часто здесь бывают. Я решил пройтись вдоль реки — и когда был метрах в двадцати от Лолиты, она крикнула мне:

— Виталик, нарисуй мне речку! Можешь? Маленькую картинку.

Я сел на корягу. Пастель открыта, планшет с бумагой лежит передо мной, рука тянется к мелкам пастели и останавливается на полпути. Передо мной белый лист бумаги, белое ничто, наколотое на планшет. И я вдруг подумал — а здорово было бы перенестись во времени на час вперед и увидеть, что же у меня получится… Ведь то, что я сейчас нарисую, уже существует в будущем. Какая она будет — моя работа?

Вокруг высокие ели, на песчаном берегу реки пятна почерневших водорослей, обломки деревьев, ветви которых, словно окоченевшие скрюченные лапы, тянутся к небу.

И тут мне показалось, что я вовсе не рисовальщик, а сам часть картины. Я увидел себя со стороны. Вот я сижу на коряге. Я — это всего несколько мазков масляной пастелью.

Небо нарисовал быстро, нанеся на бумагу все цвета, какие только там заметил, и потом растер их рукой. По краям облаков прошелся золотистым мелком, нарисовал ели, песчаный берег реки и себя, сидящего на коряге. Так вот я какой? Такой маленький! Я смотрел на себя на картине и понимал, что именно таким меня видят другие люди.

А если я сотру себя и оставлю только песок на этом месте?.. Я взял мелок охры и приблизил кончик мела к себе, сидящему на песке. Делать это или нет? Картина вроде получается, а вдруг станет хуже без фигуры на первом плане? Быть ей или не быть?.. Я почувствовал, что у меня две возможности — нарисовать и уничтожить. Хотя… нет, конечно, есть и третье, есть что-то еще. Хотя бы вот это… Я взял темный мелок и нарисовал человека, идущего вдоль берега реки, взял светлый мелок — и появилась у реки девушка в белом платье, у воды стали играть дети. Я брал мелки — и все больше детей оказывалось у воды. И берег на моей картине ожил.

И тут я снова увидел себя на картине на первом плане. Нет, теперь я не нужен. И вместо себя я нарисовал песок. Прошел ровно час после того, как я начал рисовать. Я оказался в том самом будущем, в котором хотел оказаться. Сбылось мое желание. Вот она передо мной — картина, о которой я всего час назад еще понятия не имел.

Так вот она какая!

— Мне она нравится! Нравится! — смеялась Лолита. — Как ты угадал, что мне такое понравится? Эта картина — моя? Она такая необычная! Ведь здесь никогда не будет столько людей…

— Твоя, Лолита. Давай я положу ее в планшет. Завтра у наших девчонок возьму лак для волос и закреплю ее. И тогда пастель никогда не сотрется.

— Садись и посмотри, что я нам приготовила, — сказала Лолита и протянула мне ложку.

— Очень вкусно… что это? — спросил я, попробовав.

— Только не смейся. Ведь у нас ничего нет, а ужинать надо. Я нарезала мелко черный хлеб и лук, я нашла его во времянке, полила подсолнечным маслом, посолила и чуть добавила воды из котла, чтобы хлеб впитал. Ну и травку кое-какую добавила. Можно есть?

— Вкусно, Лолита! С тобой я не пропаду. Мне нравится и река, и наступающая ночь, черные ели и твой черный хлеб с луком.

— Мама мне рассказывала, что она так иногда делала во время войны, когда нечего было есть. Я сейчас сделала — и мне понравилось.

— Вкусно!

— Я сварила грибы, вот они, и еще у нас будет чай с шоколадкой. У меня есть две травы — одна для сна, а другая такая, что не заснешь, — засмеялась она. — Какую заварим?

— Мы же пришли сюда не спать.

— Я тоже так подумала.

Вокруг было тихо-тихо, только потрескивал костер и падали иногда со старых елей сухие ветки. В небе над нами зажигались звезды и отражались на гладкой, темной поверхности реки. Отсветы пламени скользили по берегу, и тут я услышал, как ударила хвостом по воде рыба.

— Лолита, хорошо, что ты привела меня сюда. Как можно спать в постели, когда есть такая красота?!

— Нарисуй это! А то ты рисуешь какие-то трактора…

— Нам сказали изучать сельскую жизнь.

— Виталик, трактор — это не жизнь, а железяка. Вот, — развела Лолита руки в стороны, — вот настоящая сельская жизнь! И звезды — тоже сельская жизнь. Даже вон та маленькая звездочка.

— Которая?

— Вон та, красненькая, что летит.

— Лолита, да это же спутник…

— Виталик, расскажи мне что-нибудь. Когда ты рассказываешь, я закрываю глаза и вижу все, как в кино. Как ты это делаешь?

— Я не знаю. Что тебе рассказать?

— Помнишь, вчера ты начал рассказывать историю про человека, который сел ночью в поезд, зашел в свое купе и заснул в ожидании проводника. А что было дальше?

— Хорошо. А почему ты за голову держишься?

— Почему-то заболела сейчас. Закололо в висок.

— Тогда лучше приляг.

— Нет, ничего. Ты рассказывай, я отвлекусь, и у меня все пройдет.

— Ну слушай… Ночью человек проснулся. Видит, что поезд стоит. В коридоре никого нет, вылез он из вагона, кругом ночь…

— Виталик, ты сегодня плохо рассказываешь. Я не вижу никакого кино. Ты… халтуришь. Так вы, русские, говорите?

— Гм! Ладно, тогда так. Ночью он проснулся и почувствовал, что поезд стоит. Вокруг тишина и полная темнота, только сквозь окно льется лунный свет и искрится искорками стакан на столике купе. Мужчина посмотрел в окно, но ничего не увидел… кроме капель дождя на стекле. Он вышел в тускло освещенный коридор и пошел по нему, дергая серебристые ручки купе, но все они были заперты. Дверь вагона была распахнута, человек спрыгнул с высокой подножки на насыпь и чуть не упал, заскользив по мокрой траве вниз, так как уклон насыпи начинался прямо у вагона. Он огляделся и теперь только увидел, что поезд стоит между двумя стенами темного леса. С трудом он зашагал по насыпи вдоль вагона, но, дойдя до его конца, увидел, что за вагоном больше ничего нет, а рельсы в темноте, заворачиваясь, уходят в землю. Поскальзываясь на мокром после дождя откосе, он побежал в другой конец вагона, но и там ничего, только рельсы, уходящие в траву...

Лолита придвинулась ко мне поближе.

— Ты боишься? — спросил я, улыбнувшись.

— Я не боюсь. Мне нравится, что с одной стороны у меня огонь, а с другой — ты. Вы оба меня охраняете, — но тут она, весело сверкнув глазами, добавила: — Но и ты можешь спокойно себя со мной чувствовать. Ничто к нам не может приблизиться из леса так, чтобы я не почувствовала… Но что же было дальше? Мне интересно! Рассказывай дальше!

Я рассказывал свою историю и видел отсветы пламени на волосах Лолиты. Несколько ее золотых волосков чуть дрожали от близкого жара костра. Из темноты слышалось громкое кваканье лягушек…

Но вот закончена история. Лолита чуть помолчала, быстро поднялась и вышла из круга света, отбрасываемого костром.

— Вода теплая! Давай купаться? — послышался ее голос. — Может, у меня пройдет тогда голова… Давай! Только держи меня за руку.

Мы быстро разделись и в полном мраке зашли в теплую воду. Я крепко держал Лолиту за руку и совсем не видел ее в темноте.

— Виталик, посмотри, сколько звезд в небе! Вокруг нас на воде тоже звезды! Мы с тобой как будто летим в черном небе. Ты можешь представить, что прошло сто лет с тех пор, как мы сидели ночью у костра. Нас давно больше нет. И нет тех, кто мог бы нас помнить. Нас как будто и не было вовсе. Видишь, все так же: звезды, лес, только другие люди живут. Чего тебе жаль больше всего? Что ты вспоминаешь сейчас… как самое дорогое?

— Я вспоминаю… я вспоминаю… как сидели мы с тобой у костра.

— Так вот он, костер, — засмеялась Лолита. — И он сейчас погаснет, бежим скорее его раздувать!

Мокрые, мы подбежали к костру и стали раздувать огонь, пока не закружились головы. Положив на огонь несколько толстых сухих коряг, найденных у воды, мы быстро высохли у жаркого пламени.

Мы сидели, глядя на огонь, я слышал дыхание Лолиты и тихий шелест еловых ветвей, которые чуть качнул ночной ветер. Костер запылал от ветра еще жарче — и искры, кружась, устремились к небу.

— Лолита, — тронул я ее за плечо, и она чуть повернула ко мне голову. — Я вспомнил сейчас твою историю. Ну… про то, как тебя ругали родители. Ты сказала, что почувствовала непонимание и одиночество, но ведь и ты… не поняла тогда свою маму. Она ведь тоже была одинокая в этот момент. Ведь она тревожилась, боялась, что потеряла тебя. Понимаешь? Ты ведь тоже не думала о ней.

Лолита опустила вниз голову.

— Я ни разу в жизни не сказала маме, что люблю ее, — произнесла она тихо. — Как так получилось? А теперь уже поздно… Я никогда уже не смогу ей этого сказать. Я не знаю, где теперь моя мама.

— Скажи ей это сейчас.

Лолита посмотрела на меня, в ее влажных глазах отражался трепещущий свет огня. Она привстала на коленки и посмотрела в небо.

— Мама, — прошептала она. — Мама… я хочу тебе сказать, что… у меня болит голова! Мама, потрогай мою голову!.. Она очень сильно болит!

Лолита закрыла лицо и заплакала.

— Мама, — шептала она сквозь ладони, — погладь мои волосы! Помнишь, как ты гладила мои волосы? Я так любила!..

Лолита упала на землю и заплакала навзрыд. Я обнял ее и стал гладить ее волосы.

— Пусти, — проговорила она сквозь слезы, пытаясь подняться, — я же забыла сказать маме, что люблю ее.

— Ты только что сказала ей это.

— Разве?

— Не плачь! Ты тысячи раз говорила маме, что любишь ее. Это можно сказать по-разному.

— И ты думаешь, она меня услышала?

Налетел порыв ночного ветра, и зашумели деревья вокруг нас. Огонь костра прибивался ветром к земле, постреливал искрами, освещая лицо Лолиты тревожными всполохами.

— Ты думаешь, она услышала? — повторила еще громче Лолита.

Я накрыл ее одеялом и крепко обнял.

— Виталик, сейчас наши с тобой души близко-близко! Правда?

— Очень близко. Спи, Лолита! Теперь тебе надо поспать.

— Виталик, я люблю тебя!

— И я люблю тебя, Лолита!

Она резко повернулась ко мне.

— Здорово, что мы успели это сказать друг другу, — прошептала она. — Мы успели! Я первая успела!

Лолита лежала спиной ко мне, костер озарял ее золотые волосы… и искоркой горела на ее щеке маленькая слезинка.

И тогда я погладил засыпающую Лолиту по голове, погладил ее волосы так, как она когда-то любила.

 

 

Летний треугольник

 

Когда все наши сокурсники разъехались с практики в город, мы с Санчо, оставшись одни, решили устроить себе праздник. Догорала узкая полоса заката, в жаре углей шипело мясо на шампурах, блестели капли воды на красных помидорах, зеленом луке, огурцах и вкусно пах свежий ржаной хлеб из сельского магазина.

Санчо вышел из школы, довольно улыбаясь сквозь бороду, поставил на наш самодельный столик несколько бутылок пива, бутылку лимонада «Буратино» для Лолиты и поправил шампуры с мясом.

— Ты правильно делаешь, — заметила Лолита, — поджариваешь сначала одну сторону, а потом только переворачиваешь на другую. А то многие крутят, крутят без конца…

— Лолита, ты — молоток! Но все же тебе не стоит забывать, что ты не имеешь ни малейшего права игнорировать тенденции парадоксальных иллюзий, — заметил Санчо.

— Почему? — спросила Лолита, кусая помидор.

— Потому что каждый частный индивидуум является частицей метафизической абстракции. Поняла?

— Нет, но мне понравилось. Когда я так говорю, мой брат говорит, что я — трепло безмозглое.

— Так, друзья, латышское национальное блюдо, шашлык, готово, — воскликнул Санчо. — Лолита, освободи место в центре. Каждому по два шампура! Сегодня налопаемся! У всех бутылки налиты?.. Ну!.. Кстати, «Ну!..» — это самый короткий русский тост… Ну!.. Давайте, за нас троих!..

Наступил тот вечерний час, когда вдруг резко смолкает птичье пенье, не шевелится ни один листок, а верхушки деревьев и края розовых облаков ловят последние оранжевые отсветы заходящего солнца. Мы расположились на траве перед дверьми сельской школы, откуда сразу же начиналось огромное поле с узкой полоской леса на горизонте.

— Мягкое мясо? — спросил Санчо у Лолиты.

— Мягкое, но иногда в зубах застревает.

— Зубки у тебя редкие, вот и застревает, — произнес Санчо, доставая сигару из стеклянной пробирки, которую добыл в кабинете химии в художественной школе, где мы проходили педагогическую практику. — Ребята, осознайте этот миг, прочувствуйте его — это и есть счастье! Пройдут годы, и вы вспомните мои слова.

— Зачем ждать годы! — воскликнула Лолита с полным ртом. — Мы можем вспомнить твои слова прямо сейчас. Да!.. Это такое счастье — смотреть на закат, есть шашлык и пить лимонад!.. Вот только опять в зубах застряло.

— Лолита, — вздохнул Санчо, — как ты умеешь сбить пафос! И что ты все время смотришь на мою бороду?

— Знаешь, — замялась Лолита, подбирая слова, — я подумала, что лучше бы ты сбрил бороду… да и усы заодно. Тебе и есть неудобно, да и как ты будешь целоваться, ведь у тебя губ не видно?

— Вот какие у тебя мысли!..

— А если ребенок у тебя когда-нибудь будет, как ты будешь его держать? Ты же его бородой защекочешь!

— Лолита, я его буду в бороду заворачивать, чтобы ему теплее было… Что это мы сидим без музыки?

Санчо включил транзистор и, продираясь сквозь шипение коротких волн, набрел наконец на песню Rolling Stones. Стало совсем темно. Он убрал кирпичи, на которых мы устанавливали шампуры, и, бросив несколько поломанных досок на угли, снова разжег костер.

— Ты права, Лолита. Мне это говорили не раз, но я не брал в голову. А ты сказала… Ты ведь мало говоришь, но если говоришь, то по делу. Ты — молоток!

Началась песня «Lucy in the Sky with Diamonds» группы «Битлз». Звуки песни вились вокруг нас, подхватывали, кружили голову и возносились прямо к звездам.

— Сейчас, ночью, особенно чувствуется, какая это все-таки психоделическая вещь! — заметил Санчо. — Мы сейчас правильно ее слушаем — ночью, под звездами и с пивом.

— А что такое — психо… Как ты там сказал? — спросила Лолита.

— Как бы тебе объяснить… Психоделическое — это что-то такое с сумасшедшинкой, нереальное… как сон. Я, конечно, неправильно объяснил, но близко к тому.

— Хотите пойти на психоделическую рыбалку? — спросила Лолита. — Но только надо идти ночью.

— Этой ночью и пойдем, — предложил Санчо. — Как, Виталий? У тебя же пара удочек есть?

— Давайте! — оживилась Лолита. — Но только на каждой удочке должно быть по три поводка. А червей найдем по дороге, я знаю место, где они всегда есть.

— Лолита, ты отличный парень! — одобрительно кивнул Санчо. — Но для пущей психоделики нам надо допить пиво.

— И доесть шашлык. Я уже не вижу своего рта, — засмеялась Лолита. — Так темно! Сейчас попала шашлыком себе в нос.

— Ты там в темноте чего пьешь? Смотри у меня! В нос она попала!..

Я зашел в школу и, привязав к лескам на удочках по три поводка, снова вышел наружу. После яркого света в комнате я почти ничего не мог рассмотреть в темноте.

— Но у нас нет фонаря, — сказал я. — Как мы будем ловить в такой темени!

— Фонарь совсем не нужен, — отозвалась Лолита. — Возьмите спички. Это же не обычная рыбалка, а психо… ну, в общем, та самая. Забыла уже слово!

Мы шли по полю в полной темноте, чуть поднимаясь на покатый склон холма. Лолита шла впереди нас, голова моя чуть кружилась от пива, ночи и роскошного звездного неба над всем спящим миром.

— Девчонка сумасшедшая, — сказал мне Санчо одобрительно. — Иногда хочется сойти с ума и пойти на рыбалку с маленькой сумасшедшей девчонкой и коробком спичек. Не будем противиться — чем безумнее, тем лучше!.. Лолита, где мы будем копать червей?

— Мы их не будем копать. Они нас давно ждут.

— Ты слышал? Черви нас давно ждут! У Лолиты каждое слово полно глубокой мудрости. Где ты нашел эту Лолиту?

— Это я его нашла, — отозвалась она из темноты.

— Хорошо… где ты его нашла, Лолита?

— У реки.

— Вы встретились у реки… Звучит красиво! Прям начало истории. Когда-нибудь напиши об этом, Виталий. И про нашу психоделическую рыбалку тоже… Лолита, а где мы будем ловить рыбу? Мы, наверное, выйдем в море на лодке с пробоиной… чур, я буду вычерпывать воду. Мне так хочется спасти тебя этой ночью!.. Или нет, мы пойдем на речку, где произошла ваша романтическая встреча…

— Нет, ни на море, ни на речку мы не пойдем, — послышался из темноты голос Лолиты. — Я же обещала вам сумасшедшую рыбалку. Вы садок взяли?

— Это вопрос настоящего рыболова-оптимиста. Где твоя рука? Я хочу пожать ее.

— Вот.

— Не могу найти. Где ты вообще вся сама? Ладно, иди дальше, потом пожму. Ни черта не видать. Лолита, если где-то есть ямы, то ты предупреждай…

Поднявшись на гребень холма, мы едва различили спящий во тьме поселок с редкими огоньками светящихся окон. Добравшись до какого-то подобия улицы, мы остановились в полнейшем мраке. Рядом угадывалась черная громада дома хуторского типа, лаяла в каком-то дворе собака и гремел вдали бесконечный поезд.

— Вот здесь, сбоку от дороги, — прошептала Лолита. — Спускайтесь осторожно, здесь спуск. И не шумите, рядом во дворе большая собака и такая же большая щель в заборе.

— Ни фига себе! — прошептал Санчо.

Мы сползли по скату какой-то канавы и зажгли спичку. Так и есть!..

— Лолита, ты хочешь, чтобы мы ловили в этой канаве? — спросил я у нее.

— Это не канава, а протока.

— Да ее же перепрыгнуть можно! Два метра шириной.

— Виталик, — вмешался Санчо и тут же, оглянувшись в сторону дома, понизил голос. — В этом что-то есть. Я никогда еще не ловил рыбу в придорожной канаве. Лолита, где черви?

— Зажгите спичку, вот доска у воды, под ней всегда полно червей.

Так и оказалось. Зажигая спичку за спичкой, мы нацепили червей на все наши поводки и, установив минимальную глубину, закинули поплавки в темноту. Когда мы зажигали спички, видели за узкой протокой ветви кустов и наши неподвижные поплавки на черной воде.

Мы сидели на травяном скате, чувствуя друг друга локтями, и смотрели во мрак. Я закрыл глаза, снова открыл — и не почувствовал разницы.

— Когда подсекать? — спросил Санчо у Лолиты.

— Еще немного подождем… Чуточку еще… Подсекай!

— Ё-моё! Что-то есть! — воскликнул Санчо так громко, что залаяла за нашими спинами в темноте собака.

— Вот же собака! — прошипел Санчо. — Как тихо подошла!

— Harolds, ej mājās! Гарольд, иди домой! — крикнула собаке Лолита. — Ej mājās!

Услышав голос Лолиты, собака чуть порычала и затихла.

— Зажгите спички, я что-то поймал.

Я тоже подсек — и почувствовал, как тяжело идет леска. Мы зажгли спички и увидели, что Санчо поймал на три поводка сразу трех карасей, размером с ладонь. Мне попались два карася.

— Обалдеть! — радовался Санчо. — Самая суперская рыбалка в моей жизни! Расскажу — не поверят! В канаве, на краю улицы, у домов!.. И сразу по три карася!..

— Завтра уху сварим, — пообещала Лолита.

Мы дергали из тьмы карасей и хохотали, откинувшись на траву. Снова прибежал Гарольд, но уже не лаял. Лолита позвала пса, он спустился по травяному откосу и стал пить, шлепая языком по воде.

— Видите, он хороший, — теребила его за холку Лолита. — Но он хороший здесь, а в своем дворе — покусает! Это правильный пес!

А потом мы откинулись на траву, лежали голова к голове и смотрели на небо.

— Лолита, я эту рыбалку запомню, — пообещал Санчо. — И тебя запомню! И даже Гарольда, хотя я его не видел.

— Почему тебя все зовут Санчо? — спросила Лолита. — Ты же Александр.

— Я Санчо, а ты у Виталика — Дульсинея! Вот мы, наконец, и встретились у этой канавы. Хотя ты, наверное, ни фига не поняла…

— Не поняла, но потом пойму.

— Как тихо вокруг!

— Совсем не тихо, — ответила Лолита. — Слышите, далеко-далеко гремит поезд за лесом, слышно, как дергается на воде поплавок, журчит протока… и еще слышен сверчок.

— Я еще слышу, как Гарольд дышит у меня под боком, — пробурчал Санчо.

— Посмотрите, — показала рукой в небо Лолита. — Видите, прямо над нами вон те три яркие звезды образуют треугольник. Он острым концом направлен на юг. Сколько бы лет ни прошло и где бы мы ни были, он всегда будет ночью на этом же самом месте. Мы сможем увидеть его — и вспомнить нашу рыбалку. Видите его? Эти три звезды самые яркие. Нас сейчас тоже трое. Давайте… это будет наш летний треугольник. Только наш! Наш — на все времена… Давайте?!

 

 

Свет над тьмой

 

Летняя ночь. Пылает наш костер, пахнет дымком и потрескивают в огне сухие поленья. Лолита, Андрис и я сидим на высоком берегу реки.

— Можно очень долго так сидеть и смотреть на огонь, — задумчиво произнес Андрис. — Никогда не надоедает.

— Костер — это телевизор первобытных людей, — сказала Лолита. — Они тоже сидели, как мы, и смотрели на огонь... Что это вообще такое — огонь? Я этого не понимаю…

Она чуть помолчала.

— Может, он живой?.. Куда я ни повернусь, он все время хочет дымить мне в лицо... Однажды в церкви я зажгла свечу, а рядом с ней догорал крошечный огарок. Его почти уже и не было видно, только капелька воска с фитилем и пламя. Огонек все уменьшался, пока не превратился в искорку; она долго боролась за жизнь, а когда погасла, от нее отделился дымок и растаял, как будто душа отлетела…

И, отстраняясь от дыма, она крикнула в темноту, в сторону хутора:

— Инга-а-а!

Послышалось хлопанье крыльев, и что-то темное, закрывая звезды, сделало над нами круг.

Лолита попробовала из котла уху большой деревянной ложкой. На ее локте подрагивал свет огня, а под ложкой сверкала капля.

— Что-о-о?.. — донесся до нас из темноты далекий голосок Инги.

— Хлеб возьми-и-и! — крикнула ей Лолита. Вскоре послышался шелест травы, и свет костра выхватил из темноты влажные от росы ноги маленькой Инги; она положила на траву перед нами завернутые в полотенце ломти черного хлеба, соль и деревянные ложки.

Есть мы стали прямо из котла, снятого с огня.

— Правда, что из окуней самая вкусная уха получается? — сказала Лолита, подув на ложку и придерживая под ней кусок хлеба.

Инга, запрокинув голову, смотрела в небо, свет костра освещал ее тонкую шею и рыжеватые, как у Лолиты, волосы; они чуть колыхались от жаркого пламени.

— Сколько звезд! И небо кружится… — прошептала она и потерлась щекой о плечо Лолиты.

— Такую ночь нарисовать, наверное, очень трудно. Одна темнота, — повернулась ко мне Лолита.

— Почему же? Чтобы нарисовать ночь, нужно только чуточку света. Костер, светящееся окно в доме, звезда… — вот тебе и ночь.

— Я рисую ночь, — сказала Лолита, приподняв руку над головой, словно пыталась коснуться кончиками пальцев звезд. — Рисую звезды… Рисую искры на воде и огонек на том берегу…

За лесом послышался нарастающий шум поезда. Мы сидели молча и прислушивались к стуку колес.

— Как хорошо было бы уехать всем нам куда-нибудь далеко-далеко! — нарушила молчание Лолита. — И не в электричке, как мы в Ригу ездим, а на настоящем поезде, в купе. Я никогда так не ездила.

— Я бы залезла на верхнюю полку! — посмотрела на нее снизу вверх Инга. — Давайте играть в поезд?.. Ой, огонь погас!..

— Пускай, — отозвался из темноты Андрис, — сейчас картошку запеку. — Инга, что ты все оглядываешься?

— Мне кажется, что за спиной у меня кто-то ходит. Ты огонь загасил — и теперь я совсем ничего не вижу. Давайте уже пойдем в наш шалаш...

— Идите. Только фонарь не зажигайте, там батарейки сели, — предупредил Андрис.

В шалаше, шурша сеном, мы на ощупь устроились на надувных матрасах.

— Я ничего не вижу, — прошептала Инга. — Лолита, это ты?

— Кто же еще?

— Давай играть в поезд... Я уже лежу на верхней полке и смотрю в окно.

— И что ты видишь? — спросила Лолита.

— Я ничего не вижу, там ночь… Давай ты тоже будешь ехать на верхней полке?

— Хорошо. Только в нашем купе слишком темно. У меня в глазах от темноты какие-то серые узоры.

— Эй вы, там, внизу! — прозвучал голос Инги. — Вам не скучно?

— Нет, не скучно, мы шоколадку сейчас будем кушать, — отозвался Андрис и зашелестел фольгой, разворачивая шоколадку. — Инга, бери кусочек.

— Я не вижу твою руку.

— Лолита, дай ей.

— Мы все уедем сейчас далеко-далеко… и будем там жить, — сказала Инга.

— Жить? — удивилась Лолита.

— Да… и там у нас все будет совсем другое!..

— Что же там будет совсем другое?

— Лола, там будут совсем другие деревья!.. Тебе нравится так ехать на поезде?

— Нравится. Жаль только, что за окном ничего не видно.

— Виталик, а давай играть в такую игру, как будто мы едем в поезде, и ты рассказываешь нам историю? — сказала Инга.

— Какую ты хочешь историю? — спросил я.

— Страшную, — ответила Инга.

— И про любовь, — добавила Лолита.

— Эй, там, наверху! — послышался голос Андриса. — В вагоне-ресторане есть печеная картошка. Кто хочет? Я сейчас принесу…

— Давай, приноси! — засмеялась Лолита. — Виталик, я вспомнила, как ты рассказывал, что у вас один парень закрасил черной краской лист бумаги, и когда у него спрашивали, что там нарисовано, он говорил, что это негры ночью уголь грузят. Так и мы сейчас будем в полной темноте лопать печеную картошку. Это я тоже могу нарисовать.

— Ну ладно, ребята, следующая остановка у нас будет утром, так что времени у нас много, — сказал я. — Вот вам страшная история про любовь. Слушайте… Жила-была одна девушка. Днем она училась, а вечером работала в цветочном магазине…

— А где она жила? — спросила Инга.

— Это было в Англии. И вот однажды она получила письмо, в котором было написано, что умер ее очень богатый дядя, которого она не видела семь лет, и теперь ей надо будет приехать в его поместье, где ей как главной наследнице, а так же и другим наследникам будет зачитано завещание дяди.

— Чего-чего? — переспросила Инга.

— Богатый дядя оставил ей деньги, — объяснила ей Лолита.

— Да, — продолжил я. — Поезд приехал в тот маленький городок ночью, шел дождь, ветер раскачивал фонари над маленькой привокзальной площадью, отчего свет фонарей метался по площади во все стороны… Никого вокруг. И тут она увидела в темноте под деревом такси. Таксист, когда узнал, куда надо ехать, сказал, что пусть уж она его простит, но он высадит ее у садовой ограды, ей останется пройти по аллее до дома. Девушка не стала спорить, но удивилась, почувствовав, что он чего-то боится…

— Лолита, это твоя рука? — прошептала Инга.

— Моя. Не перебивай…

— К нам тоже гроза идет, — сказала Инга. — Слышите… как гремит?

— Мы же белье не сняли! — встрепенулась Лолита.

— Я сняла… Виталик, рассказывай дальше…

— Машина остановилась у садовой ограды, — продолжил я, — девушка вышла, перекинула сумку через плечо и побежала по аллее, под шумящими на ветру деревьями, к едва заметному в темноте огромному дому. Она бежала — и скорее угадывала, чем видела боковые дорожки, ведущие в глубину леса, небольшое озеро с островком посередине и широкие ступени, ведущие к дверям большого четырехэтажного дома, похожего на замок. Мокрая и продрогшая, она долго жала на кнопку звонка. Женщина, открывшая ей дверь, ее поразила. Это была старая, седоволосая дама. На носу с горбинкой, словно клюв, сидели круглые очки, они увеличивали ее глаза и придавали ей забавное сходство с совой. Но девушку поразило то…

— А как звали эту девушку? — перебила меня Инга.

— Разве я не сказал? Ее звали Саманта.

— У нас в классе учится Саманта, она такая вредина!.. Назови по-другому… — попросила Инга.

— Хорошо, ее звали Маргарет. Такой девочки нет у вас в классе?.. Так вот, Маргарет поразило то, что на шее и груди этой пожилой женщины сверкало роскошное бриллиантовое колье!.. Лолита, объясни ей… Женщина, представившаяся как миссис Томпсон, рассказала Маргарет, что она давняя подруга ее дяди, а остальные его друзья и дальние родственники ужинают в холле. Слушая все это, Маргарет поднималась вслед за пожилой дамой по мраморным ступеням лестницы на второй этаж дома, и даже в полумраке на драгоценных камнях пробегали завораживающие холодные огоньки. «Как тебе твоя комната?» — спросила миссис Томпсон, когда они вошли в спальню Маргарет. Комната была очень уютной: здесь было тепло, так как горели поленья в большом камине, сделанном в виде раскрытой пасти льва. Девушка подошла к окну, коснулась пальцами холодного стекла, но ничего не смогла разглядеть в темноте за окном. «Скажите, — повернулась она к миссис Томпсон, — вот это колье… Так удивительно, что вы…» Миссис Томпсон улыбнулась: «Нет-нет. Это принадлежало покойной жене твоего дяди. Ты была совсем маленькой, когда она умерла. Он подарил это ей, но у них был тяжелый период в жизни, камни пришлось продать. Только так он смог поправить свои дела. А колье все эти годы лежало разоренное. Я приехала сюда три года назад и нашла его. Однажды он увидел его в моих руках и отдал ювелиру, чтобы тот сделал точную копию того давнего украшения, но уже с искусственными камнями. Да, они искусственные. Красиво?» — «Очень!» — «А видела бы ты то, прежнее! Оно зачаровывало!.. Дядя твой был с причудами — и просил меня надевать его. Ему это нравилось. Напоминало… Ношу это колье и сейчас в память о нем. Может, он видит… Кто знает…» Переодевшись, Маргарет спустилась в холл, где за большим столом сидело человек десять гостей. Она не очень уютно чувствовала себя среди этих незнакомцев, но, переводя взгляд с одного лица на другое, вдруг увидела молодого человека... Да это же Том! Сын погибшего друга ее дяди. С Томом она была неразлучна в детстве. Он улыбнулся ей через стол и помахал рукой. До чего же хорошо стало у нее на душе! Прошла усталость от поездки, и все гости показались ей милыми и добрыми людьми… Как только представилась возможность, они с Томом уединились в соседней комнате и заговорили так легко и свободно, как могут говорить только давние друзья после долгой разлуки. Какой же он стал высокий, красивый, думала Маргарет… А Том все говорил и говорил, не сводя с нее улыбающихся глаз. Маргарет не видела его с тех пор, как они расстались, но слышала, что дядя после ее отъезда усыновил Тома, своих детей у него не было. И тут она вспомнила, что за год до ее отъезда дядя им подарил щенка, которого они назвали Сандей. Она очень его любила, песик бегал за ней и спал у нее под кроватью. «А где Сандей? — спросила Маргарет. — Он меня так любил! Мне говорили, что он жив». — «Да, когда ты уехала, он даже есть перестал и скулил все время; потом успокоился, но по-прежнему спал под твоей кроватью. Он вырос, теперь это огромный пес, но когда твой дядя умер, Сандей пропал куда-то, убежал…» — «Послушай, Том, но что же случилось с дядей? Я ведь ничего толком не знаю». — «Сердечный приступ. Это произошло ночью, когда он спускался по лестнице… Он упал и ударился затылком об угол мраморной ступеньки… Это и было причиной смерти. Но это ведь так странно!..» — «Что — странно?» — «А то, что это произошло на совершенно темной лестнице. Ты же помнишь, как он боялся темноты, даже ночью в его спальне всегда горел ночник. А тут он вышел на лестницу в полной темноте!..» — «Что же его заставило?..» — «Мы уже не узнаем». — «Том, скажи, а почему таксист боялся довезти меня до самого дома? Я чувствовала, что он боится». — «В окрестных лесах в последнее время стали погибать люди. У всех жертв разодрано горло. Чертовщина какая-то!.. В последний раз — совсем недалеко от дома. Вот местные и боятся. Хотя после этой смерти что-то изменилось в доме, мне самому здесь не по себе. Скорее бы все закончилось — и уехать бы отсюда». — «Боже, сколько всего я узнала!.. Теперь не засну», — вздохнула Маргарет. — «Ни о чем не беспокойся, — успокоил ее Том. — Моя комната рядом...» Ночью, засыпая, она видела, как перебегают красные огни на углях в камине, слышала, как ветви деревьев бьются о мокрое стекло и потрескивает в тишине старая мебель. Засыпая, она увидела в черном окне большую яркую звезду…

Больше меня никто не перебивал, я рассказывал и рассказывал свою историю, добравшись уже до самого конца.

— …Маргарет слышала шелест листвы на поднявшемся ветру, слышала рычание и хрипы… Она дышит… Она живая… И хрипы эти — они не ее. Щеку ее лизнул шершавый язык. Сандей сидел рядом с ней и смотрел ей в глаза. «Ты нашел меня, — прошептала Маргарет. — Я звала тебя, мой Сандей!»

История моя была закончена. В глубине ночного мрака снова нарастал шум далекого поезда.

— А Инга заснула, — тихо сказала Лолита. — Мне понравилась твоя история. Да, собаки умеют любить…

— Лолита, — послышался сонный голос Инги, — почему он не рассказывает?

— Он уже закончил. А ты все проспала. Завтра я тебе расскажу. Ты лучше скажи, что видишь в окне. Ведь мы же в поезде едем.

— Я вижу за окном утро, очень красивые облака и солнце. Вижу высокие деревья и горы, а еще вижу море, которое днем как серебро, а ночью — черное. И еще я вижу город у моря, с белыми домами.

— Да, там мы будем счастливы, — сказала Лолита. — Но что-то грустное есть в этом чужом городе. Мы здесь никого не знаем. Так грустно — мы приезжаем, а нас никто не встречает. Мы здесь чужие… А ведь так долго ехали!..

— Лола, я сейчас выгляну в окно и посмотрю, кто нас встречает на станции. Я уже вижу станцию. На ней огромные белые буквы — «Счастье». Это так она называется. И еще я вижу, что нас встречают!..

— Кто? — спросили одновременно Лолита и Андрис.

— Это так странно, — прошептала Инга. — Вы не поверите мне! Но… я вижу на перроне… себя! И еще я вижу тебя, Лолита, и Андриса, и Виталика!. Мы сами себя встречаем!

— Да, — улыбнулась в темноте Лолита. — А ведь действительно — как это здорово, когда ты сам себя встречаешь!.. Вот теперь я люблю этот город! Это и вправду счастье!

 

 

Невидимка

 

Был душный вечер. Мы с Лолитой сидели на большом, согретом солнцем камне на берегу журчащей у наших ног лесной протоки. В голубой воде плыли розовые на закатном солнце облака, между высокими елями, подступавшими к берегам, гулко разносилось птичье пение, пахло душистой еловой смолой и грибами.

К концам гибких ивовых прутьев мы прицепили кусочки мяса и опустили их в темную воду, к самому дну. Мой прутик иногда подрагивал в руке, но я знал, что это бьются об него уклейки.

Качнув отражение облака в воде, Лолита выдернула свой прутик из воды, сняла с него рака, уцепившегося клешей за мясо, и уложила его в корзинку на смоченные водой стебли крапивы.

— Знаешь, Лолита, — сказал я, тоже доставая из воды рака, — я рисовал ваши места и вдруг подумал — а почему бы не написать о них рассказ?

— И про меня тоже?

— Это самое главное — про тебя. Это — в первую очередь. Ты мне поможешь?

— Конечно, помогу. Я думаю, что у тебя получится. Только… я видела у тебя на кровати американскую книжку. Ты ее еще сразу спрятал… Ты только такой рассказ не пиши… Ладно?

— Нет, конечно! Это я так… Язык учу. Что ты! Я вырос, Лолита, на классической русской литературе.

— А как я могу тебе помочь?

— Понимаешь, я ведь совсем ничего не знаю о вашей жизни. Ты умеешь доить корову, кормишь трех козочек, поросят, индюка с индюшками, работаешь в поле, но я ведь ничего об этом не знаю. Если начну описывать хоть один твой день, то могу написать какую-нибудь глупость, а кто-нибудь знающий прочитает — и посмеется.

— Ты вырос на классической литературе, а я выросла на прополке… Так что не волнуйся. Я тебе все покажу и расскажу. Кстати, завтра можем вместе клубнику рассаживать. Я покажу, какие усы надо сажать, чтобы ягоды были. И еще покажу тебе… как косу отбивают. Вдруг тебе для рассказа пригодится. А то напишешь, как ты косу точил — и все смеяться будут.

Лолита помолчала, накручивая на палец тонкую рыжую косичку, заплетенную на виске, и посмотрела на меня.

— Странно, что ты мне сейчас сказал это, я ведь тоже давно начала рассказ писать… Брат мой смеялся надо мной, говорил — зачем? Все равно его никто не увидит... Ну и пусть! Мне хочется, чтобы он был — всего один мой маленький рассказ. Вот как этот цветок с синими и желтыми лепестками. Он есть — и совсем не грустит оттого, что его никто не видит.

— Я тебя понимаю. Мой рассказ тоже никто не увидит.

— Даже хорошо, что никто не увидит наши рассказы. Правда?

— Да. Это будет только наше.

— Они будут невидимками. Никто не будет о них знать... Только мы с тобой. Ой!.. Смотри, кто к нам пришел! — прошептала Лолита, показывая глазами на маленького полевого мышонка, зашуршавшего в траве. — Подожди! Сейчас мы тебя угостим. Куда же ты!.. Ну вот, убежал…

За лесом послышались далекие раскаты грома. Мы быстро собрались, накрыв в корзинке пойманных раков влажной крапивой, и вошли в лес. Лолита шла чуть впереди, петляя в сумрачном лабиринте среди поваленных замшелых деревьев. Некоторые стволы были совсем прогнившими. Перебираясь через поваленную березу, я наступил на нее и провалился в ствол ногой по колено. Я вытащил ногу и стал стряхивать со штанов красных муравьев.

— Не наступай, лучше перешагивай, — посоветовала Лолита. — Они старые, трухлявые, там и змеи могут быть.

— Без тебя я бы сто раз здесь заблудился.

— Смотри!.. Сейчас тебе что-то покажу. Потом можешь в рассказе написать. Видишь — растут мухоморы? Приглядись. Вот здесь растут, потом кончились, а дальше за березами — продолжаются. Заметил, они растут не по прямой линии. Если бы мы могли посмотреть сверху… и деревья нам не мешали бы, то ты бы увидел, что мухоморы образуют большой круг. Это называется — «ведьмино кольцо». В середине этих колец всегда есть хорошие грибы. И здесь они тоже есть. Вон там, — сказала Лолита, показав рукой в глубину крутого лесного оврага. — Здесь много таких колец… и все они пересекаются. Если бы мы начали сейчас собирать грибы в центрах «ведьминых колец», то обязательно заблудились бы, как бы мы ни пытались запомнить дорогу назад. Потому они и «ведьмины». Пойдем. Как потемнело! И так тихо… Ни одного звука. Даже раки затихли. Это перед грозой так. Идем скорее…

Когда мы подошли к дому Лолиты, поднялся ветер. Над хуторским домом зашумел могучий дуб, с него, как осенью, полетели листья, на бельевой веревке с треском колыхались на ветру освещенные узкой полосой заката простыни. Мы с Лолитой побежали снимать их — и едва успели спрятаться под камышовой крышей сарая, как на землю обрушился яростный ливень.

Мы сидели под далеко выступающей крышей у стены дома на старой рассохшейся лавке. Перед нами был двор, залитый лужами с лопающимися пузырями, за ним поле в туманной дымке, а еще дальше за плотной пеленой дождя чуть угадывался призрачный лес. Капли блестели на лице Лолиты и на ее руках.

— Я однажды рано утром вышла собрать в курятнике яйца, и тоже пошел дождь. Я села на эту лавку и смотрела, как идет дождь. И вдруг мне стало так хорошо!.. Это было похоже на то, как будто я вспомнила о чем-то радостном. Или узнала о чем-то очень хорошем, что будет впереди!.. О таком хорошем, что оно было важнее всего в мире! Меня счастье укололо прямо сюда, — и Лолита коснулась рукой груди. — Но тут же все прошло, кончилось. Мне хотелось это почувствовать снова, но я не могла вспомнить, что же это меня так обрадовало. Ты не знаешь, что это было? Ты такое чувствовал?

— Да, Лолита. И у меня тоже это было… и быстро проходило.

— Если бы мы могли вспомнить, то всегда были бы счастливыми… — она чуть помолчала, задумавшись о чем-то, и вдруг произнесла: — Завтра утром папа с Андрисом вернутся из Риги, а дома кушать нечего. Мне надо щи сварить. Поможешь? Это быстро. Только уголь наберем в сарае. Возьми вон то ведро.

Мы вошли в темноту пристроенного к дому сарая, и Лолита, откинув маленькую дверцу в полу, по лесенке спустилась в подпол.

— Давай я, Лолита!

— Здесь узко, мне удобнее. Ты мне помоги потом ведро поднять.

Нагрузив целое ведро угля, она приподняла его, чтобы я мог ухватиться за ручку и поднять наверх. На кухне она быстро растопила печь, поставила на огонь котел и положила в воду кусок свиной грудинки, который мы прихватили из погреба.

— Посмотри мои сокровища, — сказала Лолита, вынося из своей комнаты старинной работы шкатулку, покрытую темным лаком.

— Вот это — мамины бусы, — стала показывать она, открыв крышку, — только не помню, чтобы она их надевала. Но я всегда любила с ними играть. А вот на это посмотри!..

— Что это за винт?

— Это не винт. Видишь, к нему две пружинки приделаны? Это ножки. Когда была маленькая, сделала его и любила с ним играть. Жалко выбрасывать. Столько с ним играла. У него даже имя есть… Пусть лежит.

— А что это за письма? — спросил я, увидев старые пожелтевшие письма, до того истертые на сгибах, что они едва не распадались на части.

— Это бабушкины и мамины письма. Видишь, они по-русски написаны, но очень трудно разобрать. Мне вот это нравится, бабушка написала. Здесь молитва. Она написана очень понятно. Послушай! «Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет наступающий день. Дай мне всецело предаться воле Твоей святой. Во всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня. Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душою и твердым убеждением, что на все Твоя воля. Во всех словах и делах моих — руководи моими мыслями и чувствами. Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобою. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая.

Господи, дай мне силу перенести утомление наступающего дня и всех событий его. Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать и любить».

Лолита посмотрела на меня и улыбнулась.

— Это самая лучшая молитва, — сказала она, складывая листок.

— А это что? — спросил я, указывая на маленький блокнот, украшенный узором из золотых сказочных птиц.

— Здесь мой рассказ. Только он еще не закончен… О! Закипело!..

Лолита сняла пенку с бульона и бросила в кипящую воду две жмени геркулеса.

Плотный ветер давил на оконное стекло, раскаты грома слышались теперь далеко за лесом, но дождь, не переставая, шумел по крыше.

— Вот, учись делать латышские щи, — сказала Лолита, зачерпнула в котле ложкой, подула на нее и осторожно попробовала на вкус. — Сейчас геркулес разварится — и положим кислую капусту и лавровый лист. А пока поджарим лук. Видишь, я режу его только на две половинки, а ты потри морковку на терке. Давай-давай, старайся, сам просил, чтобы я тебе все показывала. Потом в рассказе напишешь, как ты щи варил. Я тебя еще научу хлебный суп делать.

— Не мужское это занятие — готовкой заниматься, — заметил я.

— Глупости! — возразила Лолита. — Все настоящие рыболовы и охотники умеют готовить. А художник — он тоже охотник: ходишь по лесу, ищешь свою добычу, потом нашел красивое место и рисуешь его. Получилась картина — твоя добыча, не получилась — ушла она от тебя, и вернулся ты ни с чем. Похоже?

— Логика стальная! Ты права. А зачем ты сахаришь суп?

— Надо сахар положить и посолить. Ну-ка, попробуй, — сказала Лолита, подув на ложку и поднося ее к моим губам. — Как?

— Вкуснятина!

— Пусть еще покипит. Завтра он вкуснее будет. Настоится за ночь.

За столом, у окна, заливаемого дождем, мы ели с Лолитой приготовленные нами щи. Лолита налила их в две большие тарелки, положила в них сметану, отрезала по куску белого хлеба и тминного сыра.

— Как вкусно! — сказал я. — Сделаю их, когда в Ригу вернусь.

— Можешь и без мяса делать. Тоже вкусно. Соли и сахару достаточно положила?

— Все хорошо.

— А вы два месяца здесь еще будете рисовать?

— Да, Лолита, целых шестьдесят дней.

— И шестьдесят ночей! Это уже… сто двадцать!

— О!.. Можно еще вечера и утра посчитать. Тогда получится — двести сорок!

— Как здорово! — обрадовалась Лолита. — Представляешь, сколько картин можно нарисовать, если одну утром, одну днем… и вечером… Налить еще?

— Спасибо! Налопался.

— Завтра дождя не будет, начну тебе показывать то, что ты просил. С чего начнем, знаешь?

— С чего?

— День начинается с курятника, когда выходишь утром собрать яйца. Покажу тебе жердочки, на которых куры спят… Им, между прочим, всегда свет нужен, даже ночью у нас в курятнике горит маленькая лампочка. Если будет полная темнота, то скорлупа будет совсем тонкой. Покажу… как золой перья им чищу от насекомых.

— А зимой им не холодно? — спросил я.

— Смешной! Это же птицы. Жару они хуже переносят, чем холод. Завтра увидишь. Ты хотел наш сенной сарай посмотреть. Ты иди, а я приберу здесь… Я быстро.

Прячась от дождя под крышей дома, я добрался до сенного сарая, вошел в него и, поднявшись по лесенке на второй ярус, устроился на сене у маленького окошка. В него задувал ветер и залетали капли дождя. Наступал поздний вечер, стало еще темнее. Я лежал на сене и слушал, как шумит по крыше дождь.

Лолита поднялась ко мне — мокрая, улыбающаяся — и плюхнулась на сено возле меня. С собой она прихватила свою шкатулку.

— Забыли за домом белье снять. Но оно уже мокрое, пусть висит. Пока дождь идет, можем начать писать рассказ… Если хочешь, можно свет включить. Зимой здесь отец часто ремонтом занимается, вот и провел свет. Тепло здесь, правда?

— Да, и сено так приятно пахнет, аж в сон клонит.

— Я тебе тетрадку принесла, чтобы ты в нее свой рассказ писал. А про что ты хочешь писать? — спросила Лолита.

— Давай напишем, как ловили сегодня раков. Можем даже написать, как мы стали собирать грибы в ведьминых кольцах — и заблудились.

— Будем врать? — спросила она.

— Почему — врать? Это же рассказ. Мы будем сочинять.

— Надо будет нам разок с тобой заблудиться, — заметила Лолита.

— Зачем?

— А как ты можешь писать про это, если ни разу не заблудился? Думаешь, это так просто?! Нет. Когда ты заблудился в большом лесу, кажется, что земля под ногами закружилась — и от этого кружится голова. Все вокруг как будто кружится. Это надо один раз почувствовать — и узнать этот страх.

— Ты права. Я об этом не буду писать.

— И… знаешь, про то, как я счастье почувствовала… Не пиши об этом. А то вдруг кто-нибудь это прочитает — и смеяться надо мной будет…

— Почему же — смеяться? Это не смешно.

— А как ты начнешь рассказ?

— Это, Лолита, самое трудное.

— Знаешь, я однажды пришла в нашу церковь и увидела солнечный луч. Он шел из окна, пересекал всю церковь, и в нем летали пылинки. Если бы не луч, я бы и не знала, что там есть пылинки. И тогда я подумала — вот сейчас войду в луч и почувствую счастье… как тогда, когда сидела одна под дождем. Я вошла в свет луча, остановилась в нем — и ничего не почувствовала!.. Почему я это почувствовала возле курятника и не почувствовала там, в церкви?

— Это какой-то знак. Может, это означает, что бог есть везде. Даже в курятнике. Даже в глубокой яме, вроде той, из которой ты уголь доставала. И не надо его искать ни в каком особом луче...

Глаза ее были прикрыты, она тихо в полутьме дышала.

— Только про церковь тоже не надо писать, — прошептала она.

— Хорошо, — ответил я, накрывая ее. — Про что же мне тогда писать?.. Лолита!.. Ты что, спишь?..

— Немножко заснула.

— Поспи, если хочешь.

— Нет-нет, это от дождя. Скажи, а правду говорят, что человек несколько раз живет на земле? — спросила Лолита.

— Этого никто не знает. Так говорят...

— И каждый раз забывает, что было перед этим?.. Как это… грустно… Послушай, если я жила раньше, то где-то должна быть моя могила... А может, есть люди, которые меня еще помнят. Представляешь?! А может, я кого-нибудь любила?.. И теперь не помню... Мне однажды приснился очень похожий на это сон.

— Похожий на что?

— На такие рождения. Мне снилось, что мы с сестрой пошли в лес. Даже не знаю — зачем… может, за грибами… но не важно… Мы шли, шли, и вдруг я оглянулась и увидела, что сестры нет рядом. Она любит прятаться, и во сне я тоже так подумала. Я стала ее искать — и увидела в толстом дереве большую расщелину. Вот она где, подумала я, подошла к расщелине и заглянула в нее. Там было темно. Я просунула руку и достала… золотое кольцо. Как я обрадовалась! Я шла по лесу такая счастливая — я нашла кольцо! Всю дорогу я играла с ним, подошла к лесному оврагу, махнула рукой — и кольцо слетело с пальца. Оно покатилось в овраг. Я стала спускаться вниз, всюду искала его, засунула в какой-то куст руку и достала из куста… целую корзину земляники! Боже!.. Что за радость была у меня!.. Я просто прыгала от радости. И тут я проснулась и подумала — а где же моя сестричка?..

— Да, похоже… Но не стоит думать об этом.

— Я не буду. Может, я и жила раньше, но это была не я. Это был другой человек.

— Конечно, человек это то, что он помнит?

— Да.

— Давай я накрою тебя вот этим холстом.

— Как наше дерево шумит на ветру. Мне нравится этот шум. Он такой!.. Не знаю, как сказать.

— Спи.

— Да… Я капельку посплю… А завтра покажу тебе все…

Лолита тихо дышала в темноте и вдруг едва слышно что-то произнесла.

— Что? — спросил я, пригнувшись к ней.

— Был душный вечер… — прошептала она.

— Да.

— Так можно начать рассказ…

Лолита заснула; я коснулся ее откинутой руки и почувствовал, как пульсирует жилка на ее тонком запястье.

Между нами лежала ее шкатулка. Я открыл в темноте крышку — и пальцы мои коснулись старых бус, маленькой игрушки из винта с пружинками, ветхих писем и маленького блокнотика с неоконченным рассказом Лолиты.

Засыпая, я слышал, как ливень с новой силой заколотил по камышовой крыше, и, приоткрыв с усилием глаза, увидел маленькое, плачущее большими каплями дождя окошко над нашими головами. Капли стекали по нему, обгоняя друг друга. Каждая капелька, как жизнь человеческая, появлялась и быстро-быстро катилась вниз. Вон две капельки — мы с Лолитой, мы на самом верху… Вон мы только-только показались — и заскользили вниз... Я закрыл глаза, чтобы не видеть, что будет дальше.

 

 

Эпилог

 

Через двадцать лет, поздней осенью я проезжал неподалеку от этих мест, и мне захотелось посмотреть, узнаю ли я там что-нибудь. Я словно вернулся в прошлое… Сохранилось все. Подошел к школе, где мы жили, но заходить в нее не стал, а поскорее перешел дорогу и зашагал по стылой земле в сторону хутора, к реке. Было пасмурно, с моря дул холодный ветер и доносился монотонно ровный рокот волн. Да, действительно, было «холодно и печально», как говорила Лолита. Неужели я сейчас ее увижу?..

Подойдя к реке, я зашел на хутор, но там жили уже другие люди, соседи прежних хозяев. Они сообщили, что очень давно, после шестого класса, Лолита переехала к родственнице в Ригу, там окончила школу и поступила в медицинский институт. После этого, десять лет назад, ее отец продал хутор, и вся семья переехала в Ригу. Больше новые хозяева ничего о них не знали.

Я решил поискать дерево Лолиты, но не нашел его. Не удалось найти и то место, где я нырял в реку, — берег зарос камышом, стал топким, и к воде нельзя было подойти. Все было и знакомо, и чуждо одновременно. Стал моросить мелкий дождь, и я решил вернуться к машине. Трава вокруг меня бессильно поникла, прибитая дождями, я присел на корточки и заметил крохотный поздний цветок с белыми лепестками. Безымянный и жалкий, он незаметно продолжал жить, и вспомнились мне давние строки:

 

И осторожно взяв за стебелек,

Я уловил какой-то тихий звук,

Как будто шепот — приходи.