Вы здесь

«В мире никто над поэтом не волен...»

Евгений КУРДАКОВ
Евгений КУРДАКОВ




«В МИРЕ НИКТО
НАД ПОЭТОМ НЕ ВОЛЕН…»




Переделкинский миф, отражающий целый пласт русской литературы, привлекает уже не один десяток лет многих литераторов.
Не избежал переделкинского притяжения и Евгений Курдаков.
Предлагаемый читателям незаконченный «Переделкинский
цикл» Е.В. Курдакова можно назвать попыткой демифологизации Переделкина как культурологического объекта. Так, «Музей поэта» — «это неторопливая баллада — итог почти двухлетних размышлений, которые, в общем-то, кружились не вокруг личности Пастернака, с кем связано это стихотворение, — но с общим состоянием современной русской поэзии…» (из письма Е. Курдакова, 1992 год).
Юлия Курдакова,
Усть-Каменогорск




СЕТУНЬ
Там, над вершинами ракит,
Где зимний день нечеток,
В морозном воздухе летит
Струясь, волна чечеток.

Чет-нечет, длится и течет
В декабрьском мирозданье
Глухого времени отсчет,
И дней — и лет — преданье.

…Прощай, высокий край ракит,
Река и дом поэта,
Где все летит — не улетит
Сквозная стая эта.

Прощай, любви печальный счет
И жизни чет-и-нечет,
Где сны и дни наперечет,
И отдышаться нечем.
                           20 декабря 1991 г.


МУЗЕЙ ПОЭТА
                           Я весь мир заставил плакать
                           Над красой земли моей…
                                             Б. Пастернак

Казенная дача в казенном поселке
С музейной табличкой… Лет тридцать назад
Здесь жил знаменитый поэт. И проселки
Его не забыли, — и речка, и сад.

Его не забыли плакучие ивы
Над тихой водой, и церквушка вдали,
У сельского кладбища, где терпеливо
Он ныне лежит под покровом земли.

Его еще помнят старухи в деревне,
Тогда молодые, — и дом на бугре,
Куда заходил он, — и эти деревья
У маленькой станции на пустыре.

И этот запущенный парк не ошибся б,
Его силуэт распознав под дождем,
Где те же вороны бы граем осипшим
Вот так и встречали б его за прудом…

Здесь в медленном русском укладе и быте,
Без внешних событий, в трудах и тиши
Свершалось его стержневое событье —
Пересотворенье стиха и души.

Он делался русским, и в русском начале
Всему вопреки находил для себя
Все то, что ему до сих пор не давали
Сословье и школа, друзья и семья.

Как после тяжелой нелепой болезни
Он здесь отходил, обращаясь душой
К рождественским звездам, к нечаянной песне,
Расслышанной там, вдалеке, за рекой.

И всё его помнит, он словно развеян
Вокруг, сохранив с этим миром родство…
И только казенная дача с музеем
Такого сейчас — не желают его.

Так что ж там, под этим музеем казенным,
Под жалкой экскурсией вдоль стеллажей
С нерусскими книгами, с мифом заемным
О гордом поэте средь недолюдей?

Ах, Боже, все то же, привычно и вечно.
И этот музей, сотворенный как знак
Присутствия здесь не поэта, конечно,
А только того, что и ясно и так, —

Опять оскопляет его, половиня
Иной, племенною цензурой губя
Двуцельный порыв, драгоценное имя,
Пересотворившее напрочь себя…

Толпятся у входа тойоты, фиаты,
Звучит иностранная речь… А вдали
Таинственным золотом Спаса объяты
Леса этой тихой, просторной земли, —

Где медленный звон церковушки над полем
Опять повествует светло и легко,
Что в мире никто над поэтом не волен.
Тем более в смертном прозреньи его.
                                    август-сентябрь 1992 г.


* * *
Сетунь, заросли, овраг,
Голых ив прутняк и стланик,
И «трепещущий ольшаник» —
Скуп и наг, скуп и наг.

Пастернак, Пастернак,
Осень, Сетунь, паутина,
Золотая середина,
Недоделок полузнак…

Может быть, и надо так,
Тихо, весело, безлично, —
Если жизнь категорична:
Свет и мрак, свет и мрак…

Пастернак, Пастернак,
Недосказанное слово,
От Живаго — до живого —
Только шаг, только шаг…
                           сентябрь 1992 г.


* * *
                  Урожай рябины к голодной зиме…
                                             (поверье)

Рябиновый август в лесах догорает,
В тревоге зеленое алым дробя, —
Как будто бы что-то предчувствует, знает, —
Рябиновый август, не надо б тебя.

Не надо бы этих предчувствий, предвестий
Лесам опаленным и скопищу крыш,
Распятых под августом порознь и вместе, —
Рябина, рябина, зачем ты горишь?

…Все суше, все жарче пылает, сгорая,
Своей обреченной тоски не тая.
Скупая страда предосеннего края, —
Предвестье, Россия, рябина моя…
                           август-сентябрь 1992 г.


ПЕРЕДЕЛКИНО
Спят писательские дачи
Под созвездьями небес,
Поезда и лай собачий
Оглашают хвойный лес.

В этой даче застрелился
Жизнерадостный жилец,
В этой даче насмерть спился
Наших праздников певец.

А под этой страшной крышей,
Натянувшей провода,
Кто-то пишет, пишет, пишет,
Не сопьется никогда.

Лает сумрак, ночь искрится,
Мчится поезд напроход,
Недалекая столица
Озаряет небосвод.

Озаряет лес собачий,
Где витает вой ли, стон, —
Над смердящей ночью дачной,
Под российский темный сон.

100-летие «Сибирских огней»