«В нашем марте вооруженном»

Дмитрий Трибушный

Трибушный Дмитрий родился в 1975 году в Донецке. Окончил филологический факультет Донецкого национального университета и Одесскую духовную семинарию. Священник. Публиковался в журналах «Крещатик», «Дружба народов». Автор нескольких книг стихотворений.

* * *

Нет откровений — есть слова.

А нам всего-то и осталось:

Небес печальных синева

И беспробудная усталость.

Поэт найдет — пророк пропьет.

Wake up и ты еще увидишь,

Как опускается под лед

Индустриальный центр Китеж.

Товарищ, верь — у дна нет дна,

И предпоследние герои

Напишут наши имена

На бледных стенах новостроек.

* * *

Зима ушла куда не знаю

Куда не знаю и зачем

А мы так долго умираем

Как будто в смерть свою играем

И остаемся насовсем

Ты только свет Ты больше света

Да будет свет сказал Господь

И ты росла Ему ответом

И кровь пресуществлялась светом

И светом становилась плоть

И нужно быть простым и смелым

Когда остался только час

И белый день и розы в белом

И двое снова станут целым

И жизнь продолжится без нас

* * *

Возвращаясь навзрыд,

Возвращаясь дотла

В этот город худой,

Витаминами бедный,

Понимаешь, что жизнь

Безвозвратно ушла.

Слово за слово, жизнь

Отошла незаметно.

По растрепанным улицам

Век пробежал,

Никого не забыл,

Ничего не пригладил.

И пора признаваться —

Былого не жаль.

И другого былого,

Признаться, не надо.

Сергей Шаталов

Шаталов Сергей родился в 1958 году в Донецке. Редактор литературно-художественного альманаха, режиссер. Публиковался в журналах и альманахах Украины, ближнего и дальнего зарубежья. Автор трех поэтических сборников, трех книг прозы.

Из цикла «Акрополь незримый»

* * *

когда небо проступает

в твоих глазах

идет дождь

когда утренние облака

выходят из берегов

твоих зрачков

минуя заросли света

солнечный зайчик

зеркального шмеля

высвечивает твою ресницу

на моей ладони

* * *

он зачерпывает воду

для умывания

из двух рек

одна из них

соразмерна взгляду

прощальному

* * *

вместо предела

густота крыш

солнце обозначилось

твоим дыханием

и рука задержалась

на стене

дольше обычного

значит тебе некуда идти

значит стена

принимает тебя

как некое говорение

с собой наедине

а ты слушаешь

и наконец ничего

не понимаешь…

не хочется

Иван Волосюк

Волосюк Иван родился в 1983 году в г. Дзержинске Донецкой области. Окончил филологический факультет Донецкого национального университета. Работает журналистом. Публиковался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Волга», «Новая Юность» и др.

* * *

Андрею Фамицкому

Это сон, глубокий мирный сон,

укачало в поезде — бывает,

не было пространства — был вагон.

Я внутри, меня слегка качает.

Носят чай, но подстаканник пуст,

вечность знает жажду, но другую,

и белья почти неслышный хруст

заглушает музыку любую.

Вещь такую пишешь пять минут,

а потом три дня ее вмещаешь.

Мы уходим к свету, там нас ждут,

но кормить в пути не обещают.

Анна Ревякина

Ревякина Анна родилась в 1983 году в Донецке. Кандидат экономических наук, доцент кафедры Донецкого национального университета. Публиковалась в журналах «Наш современник», «Нижний Новгород», «Родная Кубань». Автор нескольких поэтических сборников. Член Союза писателей России и Союза писателей ДНР.

* * *

Наши степи гуманитарные,

наши улицы вне закона.

Выходи, поиграем в Нарнию,

выходи, поиграем в зону.

Потанцуем, пройдемся под руку,

сумасшедшие — божевильные.

Нам и врозь не бывает холодно,

в рукавах у нас связь мобильная.

Март — разлапистый, разухабистый,

раздраженный и разрежённый.

Мне с тобой бы бродить до старости

в нашем марте вооруженном.

Мне с тобою играть бы в крестики,

нет, не в крестики, лучше — в нолики.

Мне бы малость твоей чудесности,

мне бы крайность твоей риторики.

Наши степи никем не признаны,

наши улицы артобстреляны.

Нас дурачат из телевизора,

то мы разные, то мы целые,

то мы черные, то мы белые…

* * *

Человек — это хрупкая глина,

особенно

если этого человека зовут Полина

Григорьевна.

Моя домработница

вспоминает, как раньше

ее, красивую и волоокую,

мать возила по санаториям,

по различным водам,

а теперь она, одинокая,

моет чашечку, содой

чистит ложечку мельхиоровую.

И некому позвонить в скорую.

Сын ее Юра женился рано,

жена его, дура,

работает в бухгалтерии ресторана.

Внуки моей Полины — студент и школьница.

И никто о моей Полине не беспокоится.

Полина ко мне приходит по понедельникам и четвергам,

я иногда пишу о ней в Instagram,

иногда добавляю сверху сотенку-две,

уходя в союз, кладу их на обеденный стол.

Полина вздыхает, крестится: «Будет на корвалол».

У Полины больное сердце и еще много чего болит.

Она как никто жарит картошку с луком, печет бисквит.

Полина почти не женщина и тем более не старуха,

в ней есть что-то такое особое:

не то сила воли, не то жажда жизни, не то закаленность духа.

Полина — ребенок войны, робот один-девять-три-семь,

состоит из натруженных рук и блок-схем,

из любви к ближним и их посуде из чешского магазина.

Она ее моет руками голыми, пренебрегая резиной.

Моет, как мыли мама и бабушка, по старинке, до скрипа.

Иногда какое-нибудь особенно чистое блюдце начинает звучать,

как скрипка,

в ее прекрасных, разбухших от мыльной воды ладошках.

И некому, всегда некому позвонить в неотложку.

И моя Полина, зная про это страшное «некому»,

носит слезы под сиреневатыми веками.

И слезы эти катятся по щекам и падают в результате

на тарелки, и еда в них становится солоноватей.

Я ем из этих тарелок, вымытых моей Полиной,

и думаю только про то, что и тарелки глина,

и мы тоже глина,

хрупкая божья глина.