Воспоминания о брате

Мои первые воспоминания о брате связаны с рассказами мамы.
Строили отец с мамой свой дом в селе Шемонаиха, когда Анатолию было года три-четыре. Детских садиков не было, и он тоже «строил» вместе с родителями. Влезал в каждую щель, осматривал, стучал молотком, ощупывал, оценивал каждое бревно, определял, какое тоньше, какое толще. Ходил по стройке этакий вездесущий «мужичок», все видящий, все знающий, воображая, что делает мужскую работу, строит дом вместе с родителями.
Шла продразверстка. Помните, была такая кампания. Забирали, не спрашивая, все, что можно было есть, дочиста. Люди особенно переживали за семенное зерно: его отсутствие означало голод и на следующий год. И чтобы сохранить пшеницу на семена, родители тайком от всех рассыпали зерно на чердаке, засыпав его землей сверху, хорошо утрамбовывали. Однажды ночью, когда уже все спали (тогда Анатолию было, наверное, лет пять), он вдруг громко, далеко не сонным голосом, говорит: «А вот если землю на подзыбице (т.е. на чердаке) разгрести, там будет пшеница!».
«Как, когда он увидел нашу захоронку, ума не приложу, — удивлялась мама. — Несколько раз приходили, все обыскали, но не нашли. Все немного успокоились. И вот на тебе! Ведь ребенок может рассказать об этом кому-нибудь. Узнает кто — тюрьма». Не рассказал.
Мама вспоминала, а я представляла своего брата наблюдательным, любознательным, умненьким ребенком, желающим помочь взрослым. Было ли это уже тогда наблюдательностью, какой-то недетской серьезностью, пониманием окружающего?
Рано ушел из жизни отец, оставив троих детей: старшему было восемь, и потому с восьми лет детство у него стало взрослым.
Жилось нам трудно, очень трудно. Мама работала день и ночь, в прямом смысле. Представьте себе в наше время женщину-вдову с тремя детьми (восемь лет, четыре года, один месяц). Каково ей? А если еще и неграмотную, а если еще и в трудные предвоенные и военные годы, когда ничего не купить, и потому что в магазинах ничего не было, и потому что не на что. А если это — деревня, где и работать негде, а работать все равно где-то надо, потому как хлеб продавали только по карточкам, а карточки — только работающим. А без хлеба — голод, смерть.
Работала мама техничкой в клубе (тогда понятия не было у нас о кинотеатрах, домах культуры). Клуб — это все. Работала ночью (начальство сжалилось и разрешило делать уборку ночью), после показа вечерних фильмов и обязательных танцев после последнего фильма. Днем должна была приходить на работу уже только часа на четыре-пять. И время оставалось, чтобы что-то вырастить на огороде, накосить сена, навозить дров (это было большой проблемой; топить чем-то надо, и возила мама кустарник, росший в пяти-семи километрах от деревни, на ручной тележке, а его еще и рубить надо было) да за детьми присмотреть — покормить. Постирать. А помощник — старший сын.
Оклад был у мамы триста рублей, триста двадцать на рынке стоила одна булка хлеба. И выходило, что работала она только из-за карточек на хлеб. И Анатолию приходилось делать все: копать землю, садить, полоть, косить, жать, ремонтировать забор и крышу, стирать, варить и даже делать стаканы.
Удивляло меня, когда вдруг на столе появлялись «новые стаканы». Не было в те годы в продаже посуды как таковой. Обычные граненые стаканы были большой ценностью и то не у всех. У нас не было, только одна (!) железная кружка на всех — почти богатство. А пить ведь из чего-то надо. И вот сказочным образом появлялись стаканы, разбивались и появлялись снова. Их придумал Анатолий с младшим братом. Находили обычные стеклянные бутылки (их тоже надо было поискать хорошо, если везло — находили), обвивали смоченной в керосине бечевкой, поджигали ее и через несколько секунд, когда вся бечевка вспыхнет, бросали бутылку в холодную воду. Хруп — и получались две вещи: горлышко от бутылки, которое можно было использовать вместо лейки, и стакан. Такой стакан был дороже граненого. Так маленькие хитрости помогали жить.
Окончив седьмой класс, Анатолий устроился на работу, как тогда говорили, «подмастерьем», у сапожника. Проработал лето. В сентябре приехал к нам мамин брат (возвратился инвалидом с Ленинградского фронта по ранению). Пошел к сапожнику посмотреть, как работает его племянник. Возвратились домой поздно. О чем говорили, Анатолий никогда не рассказывал. А маме брат ее сказал: «Толя у тебя смышленый, захочет учиться, пусть учится, выучишь как-нибудь. Толковый мужик будет».
Прошел сентябрь. «Иду с работы почти утром, — вспоминает мама. — Толя встречает меня и говорит: — Мама, может, я в школу пойду? Как-нибудь проживем. Ты как? — Как? Как-нибудь будем жить. Учиться надо, сынок. Только ведь месяц учебы уже прошел. — Да это ерунда, догоню. Дурак я, что ли?».
Мучительно было ему принять решение учиться. С одной стороны, надо помогать матери, да и заманчиво стать скорее взрослым, с другой — желание учиться. Понимал и то, что решать должен сам. Было это его решение, как оказалось, судьбоносным. Взрослое детство продолжалось.
Учеба в школе шла без особых всплесков. Обычный средний ученик. Времени всегда не хватало. Приходилось все самому делать — и по дому, и помогать маме на работе. Важно не расстраивать маму. Жизнь, наверное, не бывает без этого.
Заканчивал Анатолий десятый класс, выпускной. В 1945 году издан был министерством новый указ: выпускники сдают экзамены по всей программе средней школы. Учителя приняли этот приказ «на ура» и предъявляли, очевидно, очень высокие требования. И, как говорили тогда, «посыпались ученики». В итоге добрая половина учеников экзамены не сдала и аттестат зрелости не получила. Гудела вся деревня. В народе только и говорили об этих «ужасах».
Однажды утром приходит одна из учительниц. Видимо, знала, что Анатолия нет дома, и ласково так говорит: «Вы знаете, Иванова, ваш сын может и не сдать экзамены, если вы не дадите хотя бы ведро картошки».
«Хотя бы ведро картошки»! И это тогда, в годы настоящего голода! Весна, картофель оставлен только на посадку да поштучно пересчитана каждая картофелина, по четыре штуки на день (каждому по одной). До новой, когда можно будет подкапывать молодую, пусть еще и не выросшую.
Что делать? Отдать — оставить детей голодными. Не отдавать — тоже нельзя, может ведь и «завалить» на экзаменах. Как поступить матери, неграмотной женщине, для которой учеба детей всю жизнь была святым делом, целью ее жизни? Пришлось отдать. Со слезами на глазах. Долго переживал Анатолий этот шантаж, подлость человеческую. Может, где-то и оправдывая этого «учителя», ведь и ей нужно было есть.
Конечно, этот случай не имеет непосредственного отношения к учебе в школе. Просто это — картинка жизни, тех условий, в каких жила семья, когда дети были постоянно голодными, условий, в которых формировались черты характера, жизненные принципы брата. Случилось так, что спустя много лет в одной из поездок по стране он встретил эту учительницу и подарил ей свою книгу. Не вспомнив о том случае. Наверное, потому, что сам стал «учителем».
Прошли школьные годы, окончена средняя школа. И решил Анатолий поступать в Казахстанский государственный университет в Алма-Ате на факультет журналистики. Сразу же встал вопрос: на что ехать, где взять деньги. Написал он письмо маминой сестре (жила она в Омске), просил помочь. Выслала она ему немного, на билет туда и обратно. Это был 1945 год. Много поступало демобилизованных фронтовиков, их принимали вне конкурса. И, как всегда бывает, не хватило одного балла.
Можно представить себе, с каким чувством возвращался он домой. Если сумел выехать из дома на выпрошенные деньги, возвращался один (друг, с которым он поехал, поступил). Но была в душе решимость: я все равно поступлю, все равно стану журналистом, только сейчас поработаю, помогу маме, накоплю денег. И сразу поступил на работу: сопровождал грузовые поезда. В конце каждого поезда был вагон с открытым тамбуром и переходом на другую сторону железнодорожного пути. Было жутко, страшно, холодно и голодно. Проездил так до следующих приемных экзаменов.
И опять большой конкурс, и опять не хватило одного балла. Что творилось в его душе, знает только один Анатолий. Вот как он потом рассказывал о том, что случилось далее. Когда забрал документы в приемной комиссии, от расстройства и голода закружилась голова, присел в уголочке. Вдруг к нему подходит декан факультета и говорит: «Запомнил я тебя по прошлому году. Видно, сильно учиться хочешь, раз второй раз приехал. Дам я тебе еще один шанс. Сделай вот что: поступи в какой-нибудь институт, где недобор. Будешь учиться, дадут стипендию, общежитие. Будешь ходить на занятия и одновременно готовиться к экзаменам. В зимнюю сессию сдашь все экзамены у нас за первый курс экстерном. Сдашь — зачислим на второй курс. А в весеннюю сессию сдашь экзамены за второй курс. Думаю, осилишь!».

Подал документы Анатолий в институт физической культуры. Выполнил все нормативы. Стал студентом и, действительно, получил общежитие и стипендию. Но спокойной жизни не было: поставленная цель заставляла действовать по намеченному плану. Поэтому на занятия ходил все реже, и после неоднократных предупреждений из института физкультуры его отчислили за пропуски и академическую неуспеваемость. Хоть и ожидаемым был удар, но слишком уж сильным оказался: до сессии два месяца, а ни стипендии, ни жилья.
Выручил друг-земляк, студент второго курса. Он уговорил своих товарищей по комнате, чтобы они согласились поселить Анатолия в своей комнате. Они согласились, хотя понимали, что рискуют все вместе: ребята могли лишиться общежития за нарушение режима, а Анатолий рисковал быть не допущенным к экзаменам. Но пронесло. И вот в зимнюю сессию, после напряженной работы, он успешно сдал все экзамены. И стал Анатолий студентом второго курса факультета журналистики КазГУ. Со стипендией, общежитием, «легальной» жизнью.
Учеба началась с зимних каникул. Домой ехать не на что, да и заниматься надо. С началом семестра стало еще труднее: теперь уже нельзя было пропускать занятия, как в физкультурном институте. Нужно было учиться как все и одновременно готовиться к экзаменам за третий семестр, а за четвертый — вместе со всеми. И можно себе представить, как же был он счастлив, когда на летние каникулы ехал домой, в родную Шемонаиху. Уже не просто студентом, а студентом третьего курса! Только не знал он тогда, что ждут его и Светлиха, и Громотуха, и Марьин утес будущих романов…
И того, что в день восьмидесятилетия недалеко от его родного дома земляки откроют ему памятник.




ИВАНОВ АНАТОЛИЙ СТЕПАНОВИЧ (1928-1999) — писатель, прозаик.

Родился 5 мая в с. Шемонаиха Восточно-Казахстанской области в семье крестьян. Окончив среднюю школу, учился в Казахстанском госуниверситете (Алма-Ата) на факультете журналистики с 1946 по 1950 гг. По окончании работал в газетах сначала г. Семипалатинска, затем г. Новосибирска, куда вскоре переехал. Первый рассказ опубликовал в журнале «Крестьянка» в 1954 г., а рассказ «Алкины песни», пьеса по которому шла в новосибирском ТЮЗе, и принесший автору известность, опубликован в «Сибирских огнях» (далее — СО) в 1956 г. Под тем же названием и в том же году вышел первый сборник рассказов писателя. В 1958 г. в СО публикуется роман «Повитель», четырежды отвергнутый до этого редакцией. Вызвавший общероссийский резонанс, этот роман обсуждался в 1959 г. в Союзе писателей РСФСР с участием Д. Нагишкина, С. Сартакова, Л. Соболева, С. Залыгина, С. Баруздина. А. Иванов переходит на работу в СО, становится заместителем главного редактора. До отъезда в Москву в середине 60-х писатель успевает опубликовать в журнале роман «Тени исчезают в полдень» (1963). В 1970 г. в журнале «Москва» публикуется роман «Вечный зов». По двум последним романам А. Иванова сняты многосерийные телефильмы. В последние годы писатель работал главным редактором журнала «Молодая гвардия».
А. Иванов — писатель-реалист с ярко выраженным романным мышлением. Верный одной теме (жизнь глухого сибирского села, трех поколений его жителей), писатель в то же время каждым своим романом не исчерпывает всего многообразия характеров сельских жителей, чьи судьбы отражают перипетии развития советского общества за полстолетия — от революции до 60-х гг. В «Повителе» А. Иванов, по собственному признанию, исследует «частнособственническое начало», разрушающее не только колхозное строительство в селе Локти, но и личность воплощающего это начало Григория Бородина. В многочисленных отзывах критики, включая столичную, преобладали положительные оценки романа, но указывалось и на «жестокость реализма» (натурализм) при «способности отыскивать в жизни характеры интересные, цельные» (А. Овчаренко).
Мысль о том, что «главный учитель» А. Иванова — М. Шолохов, подтверждается двумя другими романами писателя, в отличие от «моноромана» (Очерки русской литературы Сибири. Новосибирск, 1982) «Повитель», значительно более населенные и многоплановые. В романе «Тени исчезают в полдень» А. Иванов проявил себя мастером композиционно сложного и в то же время остросюжетного, на грани детектива, повествования, изобилующего ретроспекциями. По единодушному мнению критики, писателю больше удались отрицательные персонажи, особенно Пистимея Морозова. «Начало добра» персонифицируется в спорном образе Захара Большакова, вопреки соцреалистическим канонам «коллективистской морали». Совершенствуется и мастерство писателя в изображении внутреннего мира человека, сибирской природы.
Роман «Вечный зов» кристаллизует эпическую манеру повествования А. Иванова и содержательно, и концептуально. Многоплановость и многохарактерность, как никогда масштабные в этом романе (поколения Савельевых, Кружилиных, Инютиных, сложные коллизии между Полиповым и Олейниковым, Федором Савельевым и Анфисой Кафтановой и т.д.), служат главной цели — показу жизни как динамичной целостности, имеющей всевозможные измерения, от исторического до общечеловеческого. Это позволило критике говорить о «концепции зова жизни» (Б. Леонов) в творчестве А. Иванова, где каждый человек становится личностью только как член социума, коллектива, крестьянского «мира». Такой подход, генетически близкий «витальным» теориям «потока жизни и сознания», исключает верность А. Иванова, примыкающего к писателям-«деревенщикам», соцреализму, догматически ставящего идею выше человека.
А. Иванов также автор известных повестей «Жизнь на грешной земле» (1970) и «Вражда» (1979), рассказов «Дождь», «Гость».

Сочинения: Собрание сочинений в 5 томах (М., 1979-1981).
Литература: Обсуждение романа «Повитель» // Сибирские огни, 1959, № 5; В. Трушкин. При полуденном свете // Звезда, 1964, № 5; Леонов Б.А. Зов жизни. Очерк творчества А. Иванова. — М., 1979; Еселев Н.Х. Рассказы о характерах (по романам А. Иванова). — М., 1980; Очерки русской литературы Сибири. Т. 2. — Н., 1982.

Владимир Яранцев