Время Николая Самохина

В этом году Николаю Самохину исполнилось бы семьдесят. С того момента, как он ушел из жизни, прошло более пятнадцати лет.
А если представить себе, что того трагического января не было, и он дожил бы до наших дней? Но как я не стараюсь, не могу представить его после девяносто первого года.
Восемьдесят восьмой. Эйфория перестройки. До осознания того, что социализм с человеческим лицом — это ширма, при помощи которой новая элита, жаждущая смены власти и собственности, вводила в заблуждение общество, ожидающее «нового пути в светлое будущее из страшного коммунистического прошлого», еще далеко.
Сегодня уже трудно вспомнить детали бесед и разговоров о будущем России, которые велись между писателями в то время. Но общая направленность помнится хорошо. Говорили о том, что вот-вот наконец-то свершится то, о чем думали, мечтали и к чему подталкивали, в том числе и своими произведениями российские писатели. И в особенности сатирики, бичевавшие пороки социализма и мечтавшие увидеть его с человеческим лицом, напрочь забывая при этом диалектический принцип — достоинства социализма есть продолжение его недостатков.
Писатели сознательно или неосознанно делятся на две группы. Представители первой считают литературу врачом, вторые — учителем. Самохин-сатирик, безусловно, принадлежал к первым. Однако к концу восьмидесятых он все больше склонялся к тому, что литература — это боль, поскольку не сознательное лечение или учение компенсирует крайности и перекосы человеческого существования, а именно боль, которая при определенных обстоятельствах может быть и учителем и врачом.
Впрочем, может быть, а может и не быть. Поскольку время народа, частью которого и был тот или иной писатель, пришло: он выполнил свою миссию на земле и должен исчезнуть.
Самохин много писал, много печатался, и о нем много писали и в том числе после его смерти. Лет десять тому назад были опубликованы несколько последних произведений Николая Самохина и, в частности, маленький рассказ «Как взглянуть...».
Сюжет его прост. Зашел человек в магазин позвонить по телефону-автомату, а к нему подошел другой и стал клянчить, но не двушку, чтобы использовать в автомате, а целый рубль. Причем клянчил он со знанием дела, с использованием психологических приемов, а главное, призывая к совести того, кого по сути дела пытался обобрать.
Герой еле отделался от прилипчивого вымогателя, и стал в типичной для Самохина манере рассуждать о том, что «если взглянуть на этот случай с другой стороны, то он свидетельствует об интересных и глубоких изменениях в нашей действительности. Что ни говори, а жить мы за последнее время стали значительно богаче. Ну разве можно себе представить, чтобы подобные типы раньше, скажем, несколько лет назад, замахивались на рубль. Да ничего подобного! Раньше они клянчили гривенник».
Но, разумеется, не о гривенниках и рублях идет здесь речь. Речь идет о размерах хамства, которое выросло за последние годы в пропорции от гривенника к рублю. А еще о том, что писателю непонятно, почему это произошло.
Из тех, кто жил во второй половине двадцатого века, в такую ситуацию, наверное, каждый попадал не одиножды. Но увидеть в ней такой вывод смог только Самохин. И в этом удивительная особенность Самохина-писателя — использование реальной ситуации в качестве основания сюжетной пирамиды и неожиданная авторская концовка-заключение, как ее вершина.
Причем и первое, и второе основаны на ориентирах социальной справедливости, точнее ощущения несправедливости.
Как весьма удачно отметил С. Банин в статье о Н. Самохине, «…точно знали бывшие деревенские и городские российские пацаны, тяжело и непросто выросшие после войны, что есть несправедливость. Они знали железно: бессовестные не должны быть «главными», не должны править. А если это есть, значит, что-то не то творится в государстве, стране».
Самохин принадлежал к своему поколению. И несправедливость определял безошибочно. Вглядываясь в лица сограждан, он, благодаря природному дару, очень рано заметил человеческие пороки.
И смеялся поначалу над ними легко, безоблачно, с возрастом — тяжелее, и то был грустный, исчезающий смех. «Неискоренимы пороки и чего-то не хватает на нашей земле для стояния, множится зло на ней и не за что держаться».
Самохин не был писателем во втором поколении, и он знал, что такое несправедливость, исходя из представлений о ней народа, потому что сам был частицей народа, о котором очень точно и образно сказал в стихотворении «Дети Арбата» (за отсутствием возможности воспроизвести все стихотворение, публикуются только фрагменты):