Все пути заканчивались морем

Для чего здесь была дорога
От реки до скалистых гряд?
Нынче — в ветках трещит сорока,
Рядом — рысьи глаза горят.

Где дожди размывали в глине
Отпечатки людских шагов —
Серебристая лень полыни,
Облепиховый свет жарков.

Жили дружно, хоть небогато —
На дороге один стою.
Так глуха тишины громада,
Что я слышу лишь кровь свою.

* * *

Как молния разведена пила:
Меж зубьями — тончайшие полозья…
Грохочет сердце, собирая в гроздья
Свои полузабытые дела.

* * *

Бунта от палубы ждали напрасно:
Кто-то в молчанку залез,
Кто, притворяясь то белым, то красным,
Выстроил мачтовый лес…
Слева направо мечется сходня,
Рыщет слепое пятно,
В зыби анклава — то подворотня,
То корабельное дно.

* * *

За крыльцом темнота и сырость,
Пять ступенек — и на земле,
На пороге вселенной вырос
Огонёк, что дремал в золе.

Нитку дыма в иголку вдену,
Колокольчика тихий «донн»
Убирает глухую стену —
Сквозняки обживают дом.

Злому духу — созвездий рампа,
На запястье стальной браслет,
На полу лиственничном лампа,
Словно гостья из лат и лет.

* * *

лед как бритва тонкий
держит без труда,
крутится в котомке
зимняя вода.

сам себе не нужен,
осенью в лесу
по замерзшим лужам
для костра несу

обруч от кадушки,
берег без песка
и, взамен подушки,
серебро виска.

* * *

На барабанах искрит
Предвосхищение грома.
Память о жизни сгорит,
Словно солома.

Люди идут и идут,
Будто ослепли.
Собственный пепел крадут
В солнечном пекле.

* * *

Ветер толкает дверь,
Гонит пустой пакет,
Смотрит в окно как зверь,
Кашляет, словно дед.

В пуле немного грамм,
Участь ее проста —
За перевалом — храм
С куполом без креста.

Завтра придет рассвет,
Зубы оскалит вор:
Был человек и — нет.
Вот и весь разговор.

* * *

Тоскливей зимних большаков
Бетон ступенек.
У мужиков нет вожаков,
Войны и денег.

Во всём — великом и простом
Есть капля яда,
Есть тигр, играющий хвостом
В огне парада.

Пока шинельное сукно
Не стало пылью,
Вспомянем Нестора Махно,
И Панчо Вилья.

* * *

У ночного костра среди леса
Меж лопаток заныла спина —
Освещенных деревьев стена,
Вдруг лишилась привычного веса.

Ни еды, ни питья — только воздух
И возможность дышать и глядеть.
Слишком рано, чтоб птицей лететь,
Чтобы зверем ползти — слишком поздно.

* * *

Я был на этом поле — бог,
И уронил цветок,
И потому увидеть смог
Обычный лепесток.
И север мне поутру пел
О холоде воды,
И юг о золоте хрипел,
Но даром шли труды
Людей, которые легли
На землю, чтобы жить.
И реки подо льдом текли,
Не обрывалась нить
Всего, что копится во тьме,
Чему доверья нет.
И в каждом выбитом окне
Зияла пропасть лет.
Вот так я думал о былом,
Ходил, переступал,
Как будто где-то за углом
Я богом был и спал.
И у меня не будет дней
В миру, что так широк...
Судьба и все, кто близок к ней
Перебирают срок…
Но всё же двадцать восемь лет
Упали на уста
Не зря — и те, кого уж нет,
Бессмертны для листа.

* * *

Мне из света уходить не хочется.
Перед снегом замерли леса.
Сколько тишины и одиночества
Испытал я, глядя в небеса.

* * *

Отечество, куда года уходят,
Когда гудят слепые провода?
И, вопреки погоде-непогоде,
Мне тесен мир, привычны холода.

Барон Онона — император Унгерн…
И нечем жить перед безмолвьем льда.
И мать твоя не знает — как ты умер,
Надеюсь, не узнает никогда.

* * *

Мы появляемся молча,
Душу с душой сшибаем,
Чтобы уйти по-волчьи,
Коготь в когте сжимаем.

Это — для рукавицы.
Это — для ноговицы.
Только глаза убийцы
Вечных полны амбиций…

Всё, чему нет ответов,
Останется с нами рядом.
Небо — долина поэтов —
Его не окинуть взглядом.

Пусть пребывают втуне
Горы, реки, пустыни.
Мысли мои, хвастуньи,
Были всегда простыми.

* * *

Чукотка, Колыма
И Нижняя Тунгуска
Свели меня с ума
Своим прищуром узким.

Мне некуда пойти
И поделиться горем,
Ведь все мои пути
Заканчивались морем.