Яблони облетают

* * *

Время от времени
не бойся нырять под лёд.
Чтобы до одури
захотелось дышать,
просто дышать,
гореть огнём,
вертеться веретеном,
строить дом,
выращивать виноград,
пить молодое вино…

Настолько
под крышкою льда ледяно.
До моментального сведено
время…

…от времени
не забывай летать надо льдом,
глядя как водоросли
колышутся в глубине.
И от тебя удаляется,
удлиняется дом
в гортанное до,
и ветер
лицо холодит
вдвойне.

А время от времени —
прозрачный вроде момент,
я эту хрупкую твердь,
эту корочку льда ощутить не могу —
вроде бы есть она подо мной, а вроде бы — нет…
И над бездной,
                  простому дыханию рад,
дом берегу,
                  выращиваю виноград.

* * *

Всё, чем земля нагретая красна —
соль, солнце горное,
                           сон беглый на рассвете,
миндаль горчащих губ,
                           снегов блесна,
заброшенная, где уже весна
так глубока,
         что затерялась в лете,

всё это остаётся вопреки
дороге,
         почерневшей и отпетой,
вокзалу, где
         не протянуть руки
через стекло…
         Стучитесь, мотыльки,
на сердца свет,
                  издалека приметный.

Качайся, перемётная сума.
Сходи с ума, качая головою.
Забуду ли, заплачу ли, завою…
Миндаль горчащих губ!
                           Перед тобою
прощальных слов
                  сгорают времена.



* * *

За окном вагонным светает
потихонечку, не всерьёз.
Встречный поезд… а в нём мелькает
двадцать пятый кадр берёз.

Отпечатался на сетчатке,
потускнел, как неясный сон.
Всё в порядке, мой друг, в порядке,
просто дробно дрожит вагон.

Просто клацает и грохочет
не закрытая плотно дверь.
И мерещится между прочих
двадцать пятый кадр потерь.



* * *

А казалось бы — что?
                           Шерсти глупый комок.
Кошкой брошенный
                  тихий, слепой сосунок,
на ладонь аккуратно положен.
И не ведая наших забот и тревог,
вздох ещё — и поплыл
                           червячок, дурачок,
до кошачьей матери
                           Божьей.

А своя-то вернулась.
                  И мордой седой,
острой мордой,
         пропахшей синичьей бедой,
роет, роет подстилку…
                           Глядит мне в глаза,
как животным
                  смотреть в человечьи — нельзя.
И трясётся её
         иссушенный живот.
И на белой ладони
                  котёнок плывёт.      



* * *

Семечко клёна —
крылышко? След?
Определённого
у осени нет.

Беглые пятна —
снег или дождь?
С первого взгляда
весну не поймёшь.

Кажется, только что
плакал — и вот…
белое крошево…
крылышко… взлёт.



* * *

Найди золотистый стебель,
прозрачный как мёд.
Горный мёд.
В нём вереск поёт
и пчела начинает сердитый полёт.

Найди золотистый пружинистый стебель,
в нём ветер ещё не угас, не увял
на границе равнины…
У подножья базальтовой бабы,
врастающей в землю, обратно,
к началу начал.
Туда,
где первый огонь,
                  первый бой барабанный
у подножия каменной бабы
с круглым,
         как мир,
                  животом.

Золотистый стебель срежь на закате,
обнажая охотничий нож,
         самодельный, подаренный другом
                                   (на медведя, не меньше!),
осторожно…
         так, чтоб солнце по лезвию,
так, чтобы солнце
полоснуло само…

Но ни листья,
ни корни, обвисшие в норы,
ни ягоды —
ничего не бери, ничего!
Только стебель,
несущий из тьмы дождевые потоки обратно.
Стебель,
прозрачный, как солнца слеза,
разломи на ладони.
На вкус он горчит.
И — волнующе,
смутно ещё
пахнет небом свободы…
нетронутым снегом свободы,
чёрным хлебом дороги.
И надо же, а…
Всё ещё начинается…



* * *
                           Светлой памяти Серёжи Королёва,

друга и поэта.

Нет такого места, где, как прежде,
мокрая дубрава… на одежде
лист… ещё не жёлтый… Подожди же!
В волосах ещё… нагнись поближе…

Глупости какие! Даже страшно.
Нет тебя — и это всё неважно.
Или нет — важнее не бывает!
Исчезает образ, убывает.
Образ — ускользающее чудо.
Смерть — откуда?

Что теперь — жалейки да крючочки,
памяти зацепки — фотки, строчки.
Нет тебя совсем!
                  Катись, дубрава!
Вместе с пресловутой башней справа.
Ничего исправить мы не можем —
всё, Серёжа!
Всё, что пело, грело, стыло, жгло…
Вот он гвоздь — ничем не помогло.

Я не верю в перевоплощенья,
я не знаю, что там будет после.
Быть бы возле, просто быть бы возле
в чёрный час, когда всего нужнее…
Поздно.

Как же так? Прости, не понимаю.
Будто глыбу к небу поднимаю…
А какое небо, Боже правый!
Чистое… где прервалась дубрава.

Небо — всё твоё… неосторожно…
Всё… Серёжа.



* * *

Сырую, незавершенную Землю,
мою хотя бы на миг,
Ты всё ещё лепишь, лепишь,
весной особенно, в мае.
И вся она в отпечатках светлых
                                    истаивающих Твоих…

…А говорят: яблони облетают…
                                    Яблони облетают.