Заповедник туманов

* * *

Ни сада, ни крыш, ни скворечников, ни жердей…

Какие-то призраки бродят в молочном свете,

Как будто в тумане — дыхание всех людей,

Живущих и живших когда-нибудь на планете.

Лениво бранятся проснувшиеся скворцы.

Короткого дня уже не хватает лету,

Но где-то на грядке шершавые огурцы

Шуршат и бока подставляют скупому свету.

И скоро родня соберет рюкзаки в сенях…

Но как нестерпимы душе суета и сборы!

Великий исход совершится уже на днях:

Потоки машин потекут из деревни в город.

И птиц эмиграция — фоном унылых картин.

А звездною ночью и свет, и тоска не внове.

Закрыли бы все дороги на карантин!

На долгую осень. Не в Болдине, так в Бернове.

* * *

По канавам лежит

все, что бросила жизнь, —

хлам столетий.

Здесь визгливы стрижи.

Вздохи зреющей ржи

помнит ветер.

Ветру в поле гулять,

лебеду шевеля.

Дверь заплачет.

В мертвых знойных полях

почему-то петля

замаячит.

На причал! На вокзал!

Чтобы путь указал

месяц белый.

После страха глаза,

после зноя гроза —

мрак и стрелы.

Ночью издалека

наплывает тоска

поздним летом.

И быстры облака,

и крылата ольха

пред рассветом.

От тоски до строки —

лишь движенье руки —

слева вправо.

Ловят осень в силки

на заре пауки

в ломких травах.

Красная книга

В Красную книгу памяти занесены

Сено в лугах скирдующие пацаны.

И архаичная тающая страна

В Красную книгу памяти занесена,

Птицы, глядящие с неба в глаза весны,

Лица, что старой песней освещены…

Там — заповедник туманов, заказник рос,

Там — к горизонту тучей придавлен воз.

Снам и покою, праздникам и мечтам,

Кажется, тоже место найдется там.

С лунной проталинкой в зимнем ночном окне

Красная книга эта открыта мне.

И не мигает елочная звезда,

В Книге страницу украсившая навсегда.

Память кристаллизована в волшебство.

Время парализовано…

Для кого?

* * *

Не стар. И пока еще вроде не

Беспомощен, не искалечен.

Пусть не на что жить на родине,

Без родины — нечем.

Пусть в тучах ныряет по небу

Кулик — патриот болота.

На родине ты хоть кто-нибудь…

Без родины — кто ты?

* * *

До Гладкого лога

давно заросла дорога.

Точнее, там нету давно никаких дорог.

Там трупы осин,

чертовщина, трясина, берлога.

Там отблеск заката в пруду и багров, и широк.

Кто с чертом поладит,

пробьется к Веселой Глади;

чтоб выйти оттуда, у лешего помощь проси.

Там желтые грузди

застыли как на параде,

там бродят еще туманы былой Руси.

От Круглой Моложи

сквозь таволгу путь проложим.

Березам Моложи, конечно, уже за сто.

На сказку похоже…

Ни тропок кругом, ни стежек.

А ветер пропитан тайной, такой густой…

Реальное тонко,

как розовый срез опенка,

как летняя ранняя утренняя пора.

Тот лог — отпечаток

в счастливой душе ребенка,

где солнце, и ветер, и теплых теней игра.

* * *

Годы абсурда!

Ведь это, братцы,

Хуже гораздо, чем «вечный бой».

Хватаюсь за книгу.

Боюсь остаться

Наедине с собой.

Ползет грузовик в колеях на пузе,

Пытаясь нащупать дороги след…

А Слово погасло,

И нет иллюзий,

И света, и смысла нет.

День обесцвечен и обесточен.

К небу дождем березняк пришит.

Ежик ли? кошка? — тепла комочек

Бросовым сеном шуршит.

Дней пустоцвет.

Городская пена.

Трассы в холодных и злых огнях.

Сено?.. Кому теперь нужно сено

В тающих деревнях?!

Там, где печные дымы не остыли,

Синью осенней полны глаза.

В небе катает бочки пустые

Заспанная гроза.

* * *

Под солнечным ветром цветущая слива

Взлетает и реет.

Весна безрассудна и тороплива —

Она не стареет.

Когда медуница цветет на откосе

У белого сада,

Не верится в смерть и не верится в осень,

Которые рядом.

С кукушкой, как в детстве, считаю года я.

Здесь циники — жалки.

Россия весенняя, молодая,

С глазами русалки,

Смеется и смотрит пронзительно, странно,

Зовет и тревожит.

Как призрачны трели, цветы и туманы.

И все же… и все же…

* * *

На главный вопрос — бесконечно простой ответ

На этой земле, беспомощной, всепрощающей —

В весенних осинах, пьющих небесный свет,

В осенней березе, солнышко излучающей.

Когда проезжаешь брошенное село,

А в небе светло и трава набирает силу,

Становится ясно, что прошлое не ушло —

В другую ячейку времени переместилось.

И есть там такая профессия — агроном,

Заря за окном и дорог полевых развилки.

Весна пахнет дымом, а осень — сушеным зерном,

И так усыпляюще ночью поют сушилки.

Мне кажется, самый счастливый финал судьбы —

Довериться лесу, заслушаться, заглядеться…

Тебя позовут и закружат в лесу грибы,

Все дальше и дальше, все ближе и ближе к детству.