Земля за Ононом

1991 год. Когда престарелые и уставшие пастыри лагерей социализма прекратили выдачу пайков и бросили свои стада на произвол дикого рынка, я вспомнил о призвании всех забайкальцев — животноводстве, которое всегда было основой благополучия моей Родины, земли за Ононом и степи.
Моральное и материальное благополучие человека всегда зависело от неба и земли, места его обитания. Всякая (а политическая особенно) эксплуатация чувств народа только подрывает благополучие общества, ибо, обогащая эксплуататоров, убивает в эксплуатируемых их призвание, которое и должно кормить всякого человека. Тот, кто помнит о своем призвании, никогда не ищет работу. Работа все время ищет его...
Весной и осенью нашу степь осушают знойные гобийские ветры. Мы чувствуем горячее и сухое дыхание пустынь, угрожающее бескормицей и нищетой. Потому всегда живем в ожидании влажных океанских муссонов, обещающих обильный травостой. Это ожидание в крови каждого забайкальца. Ведь в первую очередь мы — животноводы, и только потом — земледельцы, рудознатцы, начальники, подчиненные и прочее, прочее, прочее... Разве вы не радуетесь обилию трав на лугах, розовому полыханию багула на склонах сопок, лиловому золочению ургуя в степи?
Пищу, кров и одежду русским землепроходцам и переселенцам дали природа Забайкалья, табуны, стада и отары местных племен. «Хлеб в Нерчинске и на Иргени не родится», — жаловался в ХVII веке приказчик Толбузин енисейскому воеводе, который высылал «хлебное жалованье» натурой русским казакам и первым переселенцам. Поневоле они становились животноводами: в основном ели мясо, молочные продукты, выделывали шкуры животных и шили одежду, обувь, пряли шерсть. Приспосабливаясь к новым условиям, они перенимали обычаи местных племен и смешивались с ними... Беседуешь порой с русоволосым, веснушчатым русским приятелем, но вот мимолетный поворот головы — и выступят на миг крутые скулы далекого бурята или хамнигана!
Пытливый молдаванин Николай Спафарий, посланный русским царем в 1675 году в Китай, неторопливо записывал на привале: «...юрты у братов войлочные, а платья носят по-калмыцки, и скота всякого — коней, коров и овец — много». А через восемнадцать лет после него другой путешественник, голландец Эверт Избрант Идес, тоже русский подданный, добавил: «Буряты очень богаты скотом — в особенности быками и коровами, у которых очень длинная шерсть и совсем нет рогов...» После Идеса по Ара-Халхе проехал швед Ланге, посланный Петром I с полномочиями политического агента. Швед тоже был поражен обилием скота у местных жителей. «Они очень богаты лошадьми и скотом всякого рода, — писал посланник российского императора. — Если кто-нибудь из них имеет 500 лошадей и соответствующее количество другого скота, то это не считается особенно значительным». Немец Иоганн Георг Гмелин состоял на службе в Российской Академии Наук. Впрочем, тогда почти вся Академия и состояла из немцев. Путешествуя по Ара-Халхе в 1735 году, Гмелин отмечал: «...они живут исключительно скотоводством. В особенности славятся бурятские быки; я видел несколько таких волов, которые ничуть не уступают черкасским. <…> …главнейшее богатство бурят заключается в скоте — лошадях, быках, овцах и козах».
Главнейшее богатство!
Но самое важное то, что все поголовье животных принадлежало исключительно тем, кто за ними ухаживал. Чем владели забайкальцы в советское время, и чем они живут сейчас? На протяжении почти целого столетия они ничем не владели, а потому не занимались по-настоящему своим прямым делом — животноводством. А если бы владели и занимались?
Многие наши деревни и поселки сегодня безжизненны не потому, что мало стало лошадей и коров, овец и коз, а верблюдов удалось сохранить только в двух хозяйствах Ононского района, но исключительно по причине утраты природного призвания из-за политических катаклизмов, которые потрясают российское общество на протяжении столетия.
Наши предки жили благополучно только потому, что они занимались прямым своим делом изо дня в день, из года в год. И дело это принадлежало им. Животноводство было единственным призванием жителей великой степи. Испокон веков здесь паслись тучные табуны, стада и отары. Это определение выведено не мной, не учеными-атеистами, а Творцом, раз и навсегда определившим экологическую и экономическую нишу для народов и племен, их характер, судьбу и жизненное призвание. Рыночные условия, сегодняшняя нищета жителей земли за Ононом напоминают о том, что народ, как и каждый человек, забывший о своем призвании, никогда не будет счастлив, — он обречен на вымирание, прозябание и зависимость, ибо рано или поздно становится рабом и иждивенцем не только собственной страны, но и мировой системы.
Любые финансовые пирамиды, оголтелая реклама, социально-политические программы эксплуатации человеческих чувств бессильны перед человеком, который знает о своем призвании и занимается только своим делом. Ибо в этом случае он становится внутренне независимым и абсолютно незаменимым. Мы были и обязаны быть такими животноводами.
«...На прекрасных степях Даурии между реками Онон и Аргунь, где много солончаков, а снега выпадает так мало, что пастбища остаются открытыми в течение всей зимы, разводятся такие овцы, которые превосходят самых больших киргизских овец и могут считаться крупнейшей породой овец», — писал путешествовавший в 1772 году по Забайкалью Паллас Петр Симон, приглашенный Российской Академией Наук из Берлина. Все в нашем крае исторически благоприятствует животноводству и благополучию людей: территория, рельеф местности, водные ресурсы и климатические условия. Восточное Забайкалье полностью находится в зоне влияния восточно-азиатского муссона. С ранней осени до начала весны в Забайкалье устанавливается устойчивый антициклон, погода сухая, ясная, бесснежная. «Скотоводство у бурят-монголов все еще является самым значительным и наиболее обычным видом хозяйства, — писал Паллас. — Так как в Бурят-Монголии бывает продолжительная и суровая зима, то стада зимой кое-как перебиваются. Несмотря на это, бурят-монголы оставляют стада на произвол природы и не беспокоятся о том, чтобы заготовить запас сена для зимы. Только для ягнят сберегается незначительное количество корма».
В экспедиции академика Палласа участвовал ботаник и этнограф Иоганн Готлиб Георги. Пораженный обилием скота, он отмечал: «Они умеют так использовать скот, что семья, имеющая 20 голов всякого скота, может иметь пропитание, а имеющая 50 голов — жить довольно зажиточно». «Мой хозяин был капиталистом. Его табуны состояли из 500 лошадей, такого же количества овец, 300 голов рогатого скота. Кроме того, у него было некоторое количество верблюдов и коз...» Отсюда видно, что знакомый Георги имел пять видов скота, которые и должен был иметь каждый бурят. Какие виды скота содержат сегодняшние забайкальцы? Способны ли они использовать скот так же умело, как их предки?
Скот пяти видов выручал забайкальцев даже в годы великих потрясений и испытаний. В летописи хоринских бурят Тугулдура Тобоева можно найти и такое признание: «Еще около 1790 года произошел голод, и скот хоринских бурят вышел в расход. Они обнищали, и некоторые своим оставшимся в живых скотинам делали кровопускание и питались кровью...» В середине XIX века в Забайкалье побывал знаменитый лингвист и ученый Кастрен, который оставил для нас бесценные свидетельства. Он отмечал: «...в редких случаях бурят бывает настолько беден, что не имеет нескольких коров и овец, ибо при неимении их ему нечего было бы есть, не во что одеться...» Следующее его замечание может привести в уныние многих сегодняшних забайкальцев: «...чашка кирпичного чая, сваренного с молоком, стегно жареного барана, сыр и молоко готовы для всякого в каждой юрте». Но, не впадая в грусть и тоску от сегодняшней, кстати, свободной, жизни, вспомним: каждая ли семья могла потчевать «всякого» жареным стегном барана, сыром и молоком в советские времена, когда на просторах советского, колхозно-совхозного, Забайкалья паслись миллионы овец и сотни тысяч коров? После ответа на этот вопрос трудно будет развеять уныние.
Жаль, что не Достоевский или кто-нибудь другой, а именно Чернышевский «перепахал» всего Ленина, ибо масштабные политические эксперименты и эксплуатация чувств народа, нарушив естественное развитие края, вытравили из сознания людей их основное призвание и тем самым подорвали основу их благополучия. Если бы вожди мирового коммунизма или сегодняшние руководители России думали о благе людей, они бы свои эксперименты проводили на себе или на собаках, как и делают настоящие гуманисты-ученые. Кровосмесительному европейскому двору хватало заурядных дворцовых переворотов, а народ продолжал жить своей жизнью. Но нашим «революционерам» обязательно надо было еще и осчастливить народ.
Результаты «экспериментов» показывают, что народ утрачивает историческую память, призвание и, как следствие этого, территория проживания народа не развивается. Вынужденный труд не имеет перспективы.
Социалистическое освоение земли за Ононом обернулось сегодняшней катастрофой. Партийно-советская система с ее колхозами и совхозами, мощной разрушительной техникой стала страшнее гобийских ветров. Забайкалье медленно превращалось в пустыню. В семидесятых и восьмидесятых годах двадцатого столетия плодородную почву нашей родины разрушали сотни тракторов, а степные пастбища вытаптывали более трехсот тысяч овец, тысячи и тысячи голов крупного рогатого скота. (Колхоз «Гигант» — до 100 тысяч голов овец!) Наш район прочно занимал первое место в Забайкалье по поголовью овец и одно из последних по урожаям зерновых (в процентном соотношении). Но при социализме мы никогда не были хозяевами техники, табунов, гуртов и отар, за которыми мы же и ухаживали днями и ночами, в зной и стужу. Это была нереальная реальность: человек делал все, видел все, но не имел ничего. Сотни тружеников земли за Ононом, наши дедушки и бабушки, отцы и матери, самоотверженно и добровольно, с любовью и заботой, до соленого пота и кровавых мозолей работали от зари до зари на этой социалистической барщине, не зная подлинных результатов своего труда, совершенно не пользуясь ими. Эта барщина безжалостно поглотила их здоровье и годы. Они жили для того, чтобы работать, хотя должны были работать для того, чтобы достойно жить...
Здоровые животные — здоровые люди и крепкое потомство. Так полагали наши предки. Все их календари были составлены в строгом соответствии с сезонными циклами профилактики и лечения животных. Кстати, такие календари и сейчас можно увидеть в Монголии. Заботу о здоровье животных наши предки закрепляли даже на законодательном уровне. На это указывают многие пункты «Положения 1808 года по устройству управления и суда хоринских 11 родов». Пункт 17 этого «Положения» гласит: «О причинении увечья или смерти человеком скоту или домашним животным», пункт 18: «О приставшем скоте, о пользовании рабочим скотом и об отдаче скота на выкорм», пункт 24: «О пользовании на совесть трудом, рабочим скотом и дойными коровами», пункт 34: «О скоте, собаках и людях, больных заразными болезнями», пункт 35: «О сенокосных угодьях, пашнях, городьбе поскотин, усадьбах», пункт 37: «О взаимном одалживании сена копнами и санями».
По данным подворной переписи агинских бурят 1908 года, на одно хозяйство бурят приходилось почти 110 голов разного скота, а на одного человека — 22 головы... Кочевые племена и смешавшиеся с ними переселенцы, которые не могли не стать животноводами, за столетия выработали уникальные народные методы селекции, бонитировки, профилактики болезней скота.
Кроме всего прочего, каждое животное огромного поголовья социалистического Приононья нуждалось в зоотехническом и ветеринарном обслуживании. В стране работали гигантские научно-исследовательские и прочие институты и академии. Но, не осуждая никого, все же оговоримся, что историческая практика свидетельствует: чем больше человек пытается проникнуть в тайны живых организмов, тем больше он осложняет собственное существование. Простейший пример: эра антибиотиков не привела к победе ни над одним инфекционным заболеванием. Напротив, способствовала тому, что микробы обрели новые качества и свойства, стали более устойчивыми... Армии квалифицированных специалистов за годы советской власти прочно «посадили на иглу» миллионы овец и коров. К началу распада империи почти все животные были уже неизлечимыми «наркоманами».
В наш район шли вагоны с креолином и дустом, гексахлораном и другими ядовитыми «достижениями» советской науки. В Читинскую область поступала одна десятая часть всех дезинфицирующих средств, используемых в животноводстве России! Это был поистине героический труд зоотехников и ветеринаров, всех животноводов — от руководителей до чабанов, по сути — наемных рабочих государства, добровольно выполняющих трудовую повинность. Они спасали Забайкалье и Россию от заразных болезней и делали все что могли для развития животноводства.
Сегодняшним забайкальцам досталось тяжелое экологическое и экономическое наследство. Но эта беда была бы вполне поправимой, если бы они не утратили своего призвания. Природа успешно залечивает нанесенные ей раны, а человек выпал из пространства и времени и тридцать лет пребывает в растерянности. Экономическая немощь страны всегда связана с духовной немощью ее граждан...
В молодости я стриг овец в колхозах и совхозах Забайкалья. Стригалей в бригаду набирал, в основном, из родного Ононского района. Именно дети наших животноводов становились профессиональными стригалями, занимали призовые места на самых престижных соревнованиях области и страны. Вместе с нами работали жизнерадостные смуглые парни — карачаевцы и чеченцы. Испокон веков эти народы пасли овец в тесных горах. Однажды один из моих знакомых, чеченец, восхищенно смотревший в даль степных просторов, повернулся ко мне и выдохнул: «Здесь только ленивый дурак может быть бедным! Мы за каждый клочок земли воюем, а у вас такие степи, такие степи...» От восхищения и изумления он не мог подобрать нужные слова и только широко разводил руками. Мы были бедными, и я промолчал...
2011 год. Цивилизованная экономика — это постоянная практика мысли свободного и творческого человека, то есть имеющего высокую культуру и веру, человека, не потерявшего историческую память и свое призвание. Где таких лидеров найти? Их не было в советский период, за исключением народных героев, которые работали на благо Родины при любом политическом режиме, редкость они и сейчас.
Повернув голову вспять, невозможно идти вперед. Мы вглядываемся в наши истоки не потому, что они кажутся нам чище, лучше и правильнее сегодняшних течений, а для того, чтобы обрести уверенность, пробудить память, а значит и свое призвание.
Тридцать с лишним лет я анализирую историю развития района. Все предположения начинают сбываться. В России по-прежнему тревожно и опасно, но из всех территорий, где исторически занимаются животноводством, прекрасные степи Даурии, между реками Онон и Аргунь, оказались самыми стабильными, а население самым законопослушным и надежным. Эти степные просторы занимают площадь размером почти в 50 тысяч кв. км. (Площадь Голландии — 41, 5 тысяч кв. км., но на ее долю приходится 1/5 мирового экспорта сельскохозяйственного производства. Пастбищ мало, климат морской.)
Итак, первое аргументированное обоснование для развития животноводства: экскурс в прошлое края, где авторитетные члены Российской Академии Наук XVII—XIX веков свидетельствуют о замечательных достижениях наших предков в животноводстве. Академик Г.О. Ковалевский, наблюдавший в конце 30-х годов XIX века на Ононе за большим молебном местных жителей, замечает: «Долины, окружающие священный холм, были покрыты стадами овец, рогатым скотом и табунами лошадей». Надо полагать, что и через сто лет после путешествия Палласа животноводство на земле за Ононом развивалось мощно и неудержимо, пока это благотворное и естественное движение не было остановлено. Ибо в то самое время, когда Паллас радовался обилию скота в Даурии, во Франции расширялись метастазы революции, уже достигшие окраин Европы. А во времена путешествия академика Г.О. Ковалевского на Рейне уже создавалось учение, которое и принесло беду в Россию и к нам, на берега Онона и в степь. Но первыми, кто понял, что идеология, пришедшая с Запада, целенаправленно убивает призвание человека и губительна для благополучия Родины, были наши люди — атаманы богатейших станиц, охранявших рубежи российского государства.
Отсюда следует и второе обоснование...