Железный повод

Глава 1

Спустившись с третьего этажа, Иван привычным взглядом осмотрел свою машину, ютившуюся в палисаднике. На улице стабильные февральские десять градусов, и можно парковаться, где расчистишь, не боясь возмущенных окриков соседских стариков. Иван уже направился к остановке, когда поворотники моргнули, мягко щелкнули замки, из открытой двери подъезда вышла жена в короткой, но пышной шубе — и села в их «шевроле-круз».

Не было ничего необычного в том, что на машине ездила жена. В конце концов, именно она стала инициатором этой обременительной покупки — Ивану вполне хватало автобуса. Что поделать, ради поддержания имиджа в глазах коллектива сотруднице страховой компании можно и поговеть каких-то пять лет. Тем более что экватор пройден и осталось два года.

Существует представление, что фасовщица с мясокомбината не притронется к колбасе, повар из забегаловки быстрого питания предпочтет сварить пельмени, банковский работник стороной обойдет ипотеку. Иван когда-то много рассуждал об этом. Работая в автосалоне менеджером по продажам, он никогда не находил во вращении баранки особого шарма.

Подходя к крыльцу дилерского центра, Иван по привычке поднял глаза на огромную синюю вывеску «Карград», словно за четыре года не насмотрелся. Сегодняшний день не предвещал никаких эксцессов, однако, как известно, мы ничего не можем знать наверняка. Было еще рано, павильон простаивал без посетителей, поэтому директору ничего не мешало начать орать, только завидев Ивана.

— Бучков! Ты какого хрена творишь?!

— Вхожу...

— Ты вчера автовоз принимал?

— Ну, я. Кто еще...

— В акте приемки у тебя написано, что машины в порядке. В каком, на хер, порядке?

— Так. Что случилось?

— Смотреть надо было, вот что. Пошли.

Иван с директором вышли на задний двор. Скромная прямоугольная стоянка, с двух сторон зажатая дорогой, была присыпана снежной панировкой. Вокруг крутились сторож, еще один менеджер и старший механик кузовного цеха (так гордо именовали маленький ремонтный бокс на три машины и четыре сотрудника; младших механиков среди них не было).

— Вот, полюбуйся!

Директор ткнул в заднее левое крыло серебристой «гранты», на котором отчетливо виднелась неглубокая, но обширная вмятина.

— Не было этого, я же смотрел.

— Уж не знаю, куда ты смотрел. Ладно там сколы на краске или трещины на бамперах, но такое-то ты как мог проглядеть? Ты что, вчера родился?

— Отвечаю — не было.

— Да он, может, в темноте чего не разглядел. Вчера в шесть часов только привезли. С фонарем разве увидишь, — вступился за Ивана сторож. Еще одному менеджеру это явно не понравилось.

— Ага, так можно и машину целиком проглядеть!

— Чего скажешь, Серега? Дорого обойдется? — обратился директор к старшему механику.

— Местами до грунта слезло. Вытянуть-то легко, но элемент красить...

— На самарской трассе, говорят, одни ремонты: все перекопали. Могло и прилететь, — продолжил сторож.

— Явно видно, что это ударили. Никакой булыжник так не прилетит, тем более сбоку, — заметил Иван.

— Да какая уже разница. Дело сделано, — ехидно добавил менеджер.

— Ты подписал машину — ты и в ответе, сам знаешь. Поэтому решайте как хотите, но вмятины чтоб не было.

— Сделаю я все, чего на парня наехали, — сообщил механик Серега. — Все равно бокс простаивает.

— Ничего, недолго это продлится! В общем, Бучков, в твоих интересах, чтобы машину сделали демократично. Проставишься товарищу, раз такое дело, — заключил директор.

Иван поблагодарил механика, и все стали возвращаться к своим постам. Его не покидало ощущение несправедливости ситуации, но особых сил спорить не наскреблось. Директор был человеком себе на уме, считавшим, что только он знает, как надо правильно работать, в каком направлении двигаться. И не так важно, что практически все решения, которые он искренне считал своими, были ненароком предложены кем-то из сотрудников или где-то подсмотрены.

Несколько лет назад, когда Иван еще знать не знал о существовании этого заведения и даже не получил водительского удостоверения, зародилась идея переформатировать автосалон под реализацию автомобилей из Китая. Серьезные компании браться за такое не решались, а скромным конторам типа «Карграда» это могло помочь выжить в условиях жесткой конкуренции. Расчет оказался верным: во времена упитанного рубля продажа дешевых, сомнительных по надежности, но щедро нафаршированных всевозможными кондиционерами, электропакетами, литыми дисками и прочей «цыганщиной» машин позволяла не только оставаться на плаву, но и неплохо зарабатывать.

После же очередной подлой подножки экономике от кого-то там (Иван не помнил, от кого, но об этом постоянно твердил телевизор) желающих приобрести дары коммунистического Востока на свои кровно заработанные и обесцененные как-то поубавилось. В связи с этим автосалон несколько месяцев лишь реализовывал остатки машин и был на грани закрытия, так до конца стоянку и не расчистив. Поэтому получение лицензии на торговлю автомобилями народного бренда «Лада» трактовалось директором как историческое событие, его персональная победа в противостоянии с кошельками сограждан.

Но с ажиотажем как-то не заладилось. Еще бы, купить сегодня «Ладу» не составляет ни малейшего труда. Иной раз кажется, что сама «Лада» хочет тебя купить, ведя круглосуточную слежку с рекламных билбордов, моргая раскосыми фарами с телеэкранов и занимая холлы торговых центров. Неудивительно, что появление в ассортименте «Карграда» данной продукции никого, кроме директора, не взбудоражило.

Иван бесцельно крутился в павильоне, двигаясь от одного окна к другому, лавируя среди немногочисленных выставочных машин. Редкие посетители предпочитали хлопать дверьми, щупать обивку сидений и стучать по пластику салона, разнося уличную грязь и мокрый снег, а на стандартный вопрос о помощи обычно тушевались и вскоре исчезали. Но, если кто-то отвечал утвердительно и начинал проявлять интерес, этого человека тут же перехватывал второй менеджер и обрабатывал единолично.

— Сань, вообще, это был мой клиент, — возмущался Иван.

— Я же не виноват, что они обратились ко мне.

— Ну да, только ты меня перебивал.

— Ой, ладно. Я же не продал ничего, — ухмылялся Саня, второй менеджер.

Ивану была знакома эта ухмылка. Те полтора года, что Саня работал в автосалоне, их взаимоотношения находились, как натянутая струна, в постоянном напряжении. От любого дуновения, коих при подобной работе бывает немало, струна резонировала гулом по помещению, на радость окружающим. С особым интересом следили за этим сотрудницы кредитного отдела, которые большую часть времени страдали от безделья, предпочитая разводить сплетни и без причины хохотать. Саня был немногим младше Ивана, и его манера заискивать перед начальством вкупе с желанием выставить себя в лучшем свете за счет слабых не могла не бесить. Да, Иван уже давно признал себя слабым, подкаблучником, не умеющим и не желающим давать отпор и что-то решать. Вот только в случае с клиентами, которых видишь первый и последний раз, можно всегда вести себя иначе, по настроению. Прикидываться не тем, кем являешься на самом деле. Но куда труднее это делать под постоянным наблюдением.

Иван давно заметил, что Саня его подсиживает. Преследовал он корыстные цели или это был лишь способ заглушить собственные комплексы — сложно сказать. Долгое время это ограничивалось перехватом клиентов, но на почве безнаказанности и вседозволенности рано или поздно должны были взрасти новые плоды. Иван догадывался, что произошедшее сегодня напрямую связано с этим, вот только грамотно взвесить аргументы и найти доказательства не хватало энергии. Полусонный организм, как допотопный компьютер, уходил в глубокую задумчивость, стоило его загрузить чем-то нестандартным.

После обеда Иван все же нашел в себе силы уточнить у сисадмина Коли:

— У нас же есть во дворе камера?

— Ну?

— Можно посмотреть съемку за ночь?

— Эмм... сейчас. Погоди, — неохотно отозвался Коля, сворачивая гору вкладок в браузере и закрывая какую-то игру. За спиной нарисовался Саня.

— Интересная у тебя работа, Николай.

— Не жалуюсь, — ответил тот без видимой охоты.

Спустя некоторое время видеофайл предстал на экране компьютера едва различимым изображением, засвеченным от дорожного фонаря. На нем с трудом можно было опознать машину.

— Промотай помедленнее, — попросил Иван.

— Камера простенькая, снимает с задержкой. Не знаю, что ты хочешь тут увидеть.

Иван внимательно смотрел в монитор. Где-то позади чувствовался пристальный взгляд Сани. Сложно было сфокусироваться, но ничего необычного на записи не происходило. Предположение провалилось.

— Ты думал — кто на стоянке ее тюкнул? — поинтересовался Саня. — Да разве с нашим сторожем такое провернешь. Его будка прямо напротив, муха не пролетит.

— Я просто проверил, — отмахнулся Иван.

— Ой, ладно, не расстраивайся. Никто с тебя не будет взыскивать, мы эти машины недели за три максимум втюхаем. Еще и премию выбьем.

— Ага, было бы неплохо...

Лишняя копейка Ивану оказалась бы кстати. Подходил платеж по кредиту, почти совпадающий с днем рождения жены. Раньше, в первые годы знакомства и совместного проживания, приходилось тратиться на всевозможные цацки: ожерелья, серьги, кольца. Чем дольше они были знакомы, тем дешевле и символичнее становилась покупка. К счастью, перечень конечностей, куда можно нацепить очередную безделушку, закончился и появился шанс обойтись просто духами. Эх, нет занятия скучнее, чем искать жене подарок: мало того, что это крайне изнурительно, так еще деньги отдавать!

Остаток рабочего дня ничем не запомнился.

Глава 2

Снегопад опасен для города. Еще опаснее он для города российского. По совершенно необъяснимой причине именно у нас в стране, знакомой со снегом издревле, стихия каждый сезон вызывает истинное недоумение и чуть ли не панику на всех уровнях городского управления, от губернаторов и мэров до работников ЖКХ и дорожников. Эмпирическим путем выясняется, что улицы сами себя не чистят, тротуары не сбрасывают наледь, как ящерицы, а крыши не предназначены для хранения снега и он с них иногда десантируется на чьи-то головы. Пожилые водопроводные трубы не выдерживают и норовят оросить проезжую часть кипятком, чтобы хоть немного помочь растопить бело-желтые сугробы.

Для автолюбителей снегопад становится большой бедой, для пешеходов привычное передвижение по улицам превращается в экстремальное приключение, и только Иван по-детски радовался разбушевавшейся метели. Автобусы начинали ходить медленнее, и это отличная причина вернуться домой позднее. Дождавшись нужного маршрута, он пробился до любимого места у окна, прямо за центральной площадкой, и, довольный, снял шапку. У этого места есть одно очень важное преимущество: сюда крайне сложно забраться старухам, а значит, уступать им не придется.

Уже давно стемнело. Медленно проплывали ряды пробок, моргали спецсигналами коммунальные машины, фонарные столбы прятались за испускаемым ими светом. Народу набивалось все больше, и приходилось протирать рукой стекло, чтобы продолжать держать связь с внешним миром и не остаться наедине с душным, переполненным суетливыми пассажирами салоном. В такие моменты Ивану хотелось думать о чем-то важном, интересном, что никогда не приходит на ум дома или на работе. Это была некая буферная зона, тропинка между сугробами однообразия и скуки. Казалось, инцидент с вмятиной на машине случился очень давно, настолько, что сложно даже воспроизвести его детали. Впрочем, это и было давно. Единственный маячок, по которому можно было ориентироваться во времени, — день рождения жены — неумолимо приближался и тянул за собой платеж по кредиту. Вот бы автобус ехал всегда...

Дома жена смотрела телевизор. С животным гоготом она потешалась над юмористической передачей. Был в этом смехе какой-то неестественный автоматизм, словно ей щекотали пятки. Еще будучи в коридоре, Иван услышал в этой передаче знакомые фразы — ее повторяли раз в пятый. На этот раз он поздоровался.

— Привет. Что по еде?

— Пельмени. Наверное, уже остыли, ты сегодня задержался.

— Пробки.

— А я до них успела. Посиди со мной, — произнесла жена мягким голосом.

Иван вошел на кухню. На вымытом столе была тарелка с пельменями, стакан чая, небольшая ваза с конфетами и салфетница. Все аккуратно расставлено, как в столовой. Иван сунул чай вместе с тарелкой в микроволновку. Потом притащил все это на табуретке в зал и сел рядом с женой.

Телевизор показывал уже другую передачу. Она тоже считалась юмористической, однако эту Иван уже не помнил. Разыгрываемые там ситуации казались ему глупыми и пошлыми, и это было не смешно. Только вот сложно сдерживать смех, когда кто-то рядом тебя провоцирует. Иван заметил, что тоже начинает хохотать. Поначалу его это смущало, но потом пельмени и горячий чай подействовали на организм умиротворяюще, и он расслабился.

Уже пошли новости. Так и просидел бы Иван на диване с женой, если бы не зазвонил телефон. Взяв аппарат с тумбочки, он пошел на кухню, захватив с собой тарелку. На экране было написано «Стас».

— Здорово, братан! Как дела? — послышалось из динамика.

— Да обычно, по-тихому.

— Ты дома уже?

— Ну да.

— Я сам только прикатил. Погода дала оторваться, конечно. Автобусы-то ходили?

— Ходили, чего им будет.

— Слушай, это... может, по пиву? В честь выходных.

Иван покосился на календарь на стене. Пятница.

— Там же метет, да и замотался я за день. Давай завтра?

— Ну как всегда, больно ты там устал. Уж пройдешь квартал, не унесет ветром.

— Нет, давай все-таки завтра, — стоял на своем Иван.

— Ладно, только не вечером, окей? А то моя запряжет по магазинам ездить, день в трубу. Так хоть свалить успею.

— Я не против. Созвонимся.

— Отлично. Бай.

Иван разложил диван, застелил и лег. Голова, будто налитая свинцом и едва державшаяся на шее, продавила подушку и больше не поднималась. Жена еще некоторое время смотрела телевизор.

Глава 3

Субботнее утро на то и субботнее, чтобы наступать к полудню. Лишенное цели, в остальном оно мало чем отличается от обычного, буднего. Разве что завтрак не стоит готовым на столе — биологические часы жены довольно сильно рассинхронизированы с часами Ивана, и только работе удается их кое-как соотнести. Созвонившись со Стасом, он договорился встретиться в кафе через пару кварталов. Градусник на заиндевевшем окне показывал минус пятнадцать — надо одеться теплее.

Улица предстала перед Иваном во всей своей зимней очаровательности. После сильного снегопада небо очистилось и ударил мороз. Шаги хрустели, от яркого вертикального солнца щипало глаза, нос почти сразу покраснел и начал барахлить. Окрестности были погружены в легкую задумчивость, отовсюду веяло ленью: автомобили, закиданные снегом, отдыхали от тяжелой трудовой недели, редкие люди неторопливо плелись, боясь поскользнуться, кошки, разморенные теплом, спали у теплотрассы, оставив без внимания шныряющих по тротуарам голубей, где-то вдалеке тарахтел трактор, вычищая остаток двора. Центральная улица микрорайона была обильно посыпана реагентами, отчего тротуар покрылся грязно-коричневым месивом, прилипающим к подошвам.

Внутри кафе оказалось малолюдно. Пахло мытыми полами и свежесваренным кофе. Иван занял столик глубоко внутри зала, ничего не заказывая. Прошло двадцать минут, Стас на горизонте не появлялся, а телефонные гудки, не находя адресата, улетали в пустоту. Можно было смело прийти позднее и ничего не потерять, но Иван решил, что коротать время здесь всяко лучше, чем дома. Чтобы не огорчать девушку-кассира, он заказал капучино с ореховым сиропом. Отпив треть стакана и протерев салфеткой рот, Иван увидел на входе знакомый силуэт.

Стас был одноклассником Ивана и по совместительству единственным человеком, с которым он продолжал поддерживать по-настоящему товарищеские отношения. В школе они понимали друг друга с полуслова, да и сейчас от этой сердечности кое-что осталось. Стаса вряд ли можно было назвать активистом или большим хулиганом, поэтому флегматичное начало Ивана легко находило с ним общую тональность.

— Погоди, возьму чего-нибудь.

Стас доковылял, прихрамывая, до столика, поставил стакан пива и снял куртку, повесив ее на пустой стул.

— Ты чего хромаешь? — полюбопытствовал Иван.

— Да упал вчера и ногу подвернул, пока до машины шел. Болит — жуть, но хоть не сломал. Чего толку — песочницу по улицам разводят, только грязь одна.

— Хреново. Как же ты сюда-то дошел?

— На такси, как еще.

Иван почему-то живо представил себе падение своего друга, и это его немного позабавило. Стас был среднего роста, однако изрядно раздобревший, с начинающим закругляться брюхом и широким лицом, где нашлось место как паре подбородков, так и легкой россыпи подростковых прыщей. Полные люди обычно кажутся старше, чем есть, вот и Стас со своими мешками под глазами, первым признаком хронической усталости, походил на сорокалетнего, хотя было им с Иваном меньше тридцати. Трудился он в известной сотовой компании, дослужился до старшего сотрудника и зарабатывал по местным меркам очень неплохо.

— Как работа? Еще не закрылись? — спросил Стас.

— Да ничего, директор говорит, выкарабкаемся. Стали вот «Ладами» торговать...

— Кому они нужны, кто на них ездит вообще?

— Полно кто. На улице по сторонам посмотри, — заметил Иван.

— На гнилье старинном тоже ездят, показатель разве?

Хлебнув пены из бокала, Стас непроизвольно зажмурился от удовольствия. Белая окантовка обрисовала его рыхлый, широкий рот.

— Новая машина уж получше старой будет. И такие в кредит берут.

— Да уж раз так — взяли бы что-нибудь нормальное, — настаивал на своем Стас.

Повисла небольшая пауза. В кафе зашла молодая пара и села у окна. Через стойку кассы были видны только обернутые шарфами головы. Парень с девушкой о чем-то весело болтали, отголоски их разговора немного разбавили музыкальный шум, в котором угадывались звуки популярных песен.

— А у тебя что на работе? — из вежливости спросил Иван. На самом деле ему не было до этого никакого дела.

— Все хорошо. Сегодня «собеседовал» нового сотрудника.

— Подошел?

— Да нет, дурак дураком. Учился у нас в универе на заочке.

— На менеджменте?

— Вроде на туризме или на чем-то таком. Какая разница. Чему сейчас там научат...

— Можно подумать, нас научили, — заметил Иван. Стас это воспринял не столь однозначно.

— Как бы то ни было, все же нормально устроились. А то бы вагоны разгружали...

Ивану этот аргумент показался глупым, но оспаривать его не хотелось.

— Кстати, самое главное, что хотел сказать. Ты знаешь, что в следующую субботу будет? — спросил Стас.

— Нет. Что?

— Встреча выпускников. Мне Марина писала недавно, сказала сообщить всем, кого увижу.

— Так она же в начале февраля обычно.

— Это персональная, для нашего класса. Вроде как подготовка основательная, соберутся чуть ли не все: Свидлов, Леха Порывалов, Лось даже обещался, Диман Елисеев, Танька Семенова...

— Она ж Ежова теперь, — поправил друга Иван.

— Уж развелась давно. В общем, все, кто ни разу не появлялся. Даже Олеська со своим этим приедет, ну, ты понял.

— Из Америки?

— Да. Только не знаю, или он ее одну не пускает, или она сама его как экспонат хочет приволочь, — предположил Стас.

— Так чего Марина мне не написала, если даже в Штаты умудрилась достучаться?

— У тебя профиль ведь сменился? Не нашла, наверное.

— Ничего у меня не менялось...

Стас уже добил остатки пива и бесцельно крутил бокал толстыми пальцами. Иван же умел растягивать кофе надолго.

— Давай не пойдем, нечего там делать, — предложил Иван.

— Дата круглая, десять лет как-никак. Неудобно будет не прийти. Да и посмотрим, кто кем стал. Интересно же.

— Не очень. Всех, кого хотел бы, я и так могу увидеть. Начнется это хвастовство, сколько у кого квартир, машин, детей...

— Подумаешь. Все же не чужие люди, учились вместе одиннадцать лет.

— Ты сам-то чего рвешься? Пузом своим потрясти и процентом по ипотеке?

— Ну почему, фотки сына покажу. Пусть мини-Стаса заценят.

Ивана раздражали даже мысли о встрече с одноклассниками. Но фраза про мини-Стаса смогла разжечь его еще сильнее, хотя он и старался быть спокойным.

— Это все чушь. Вспомни, как на второй годовщине было: кучка балаболов обсуждала на весь класс, как они оценки исправляли и курить бегали, а остальные сидели тухлые и затирали часы. Никому дела нет. А это два года всего!

— Ты слишком негативно настроен. Все равно я тебя уговорю, а нет — так в машину затолкаю и привезу. И хрен ты от меня оторвешься. Я Марине обещал.

— Сдалась тебе эта Марина. Что, забыл уже, как она тебе в рожу плюнула?

— Не было такого, — утвердительно заявил Стас и покраснел. Неясно только, это пиво разогнало кровь или Иван знал, за какие ниточки дергать.

— Ну, я образно. Отшила тебя перед всеми, а ты даже не понял.

— Она о другом говорила...

— Да все потом обсуждали. Я, конечно, понимаю, что плохое свойственно забывать, все дела, но и нечего ей потакать. Подумаешь, Марина сказала.

Иван почувствовал, что его начало заносить, и решил сбавить обороты.

— Но ведь написала... — зачем-то сказал Стас.

— Короче, мне эта затея не нравится, вот. Делай что хочешь, — отрезал Иван.

— Хочу еще пива. Чего ты свое кофе сосешь, как хипстер. Пошли по бокальчику зацепим.

— Еще чего.

— Ты просто нормального пива не пил. Сейчас все будет.

Стас зачем-то взял свой бокал и пошел к кассе. Довольный, он вернулся с пополнением и поставил на стол две тары с пенным напитком. В одном бокале было какое-то темное, плотное пиво, а Ивану предназначалось светлое, но выглядело оно жидким и почти бесцветным. Попробовав пару глотков и решив, что не все так плохо, Иван откинулся на спинку кресла и расслабился. Они еще долго о чем-то говорили.

Глава 4

Воскресенье в семье Ивана было особым днем. Нет, конечно, любой выходной всегда ожидаем и радостен. Вот только не все его проводят, как Иван. Если поставить его перед выбором: выйти на полную смену работать или провести полдня так, как сложилось у них в семье, то он поразмышляет совсем недолго, а затем выберет совсем не то, о чем можно подумать.

Каждое воскресенье Иван вынужден видеться со своей тещей и целой свитой родственников жены, что само по себе напрягает, дабы отстоять воскресную службу, что напрягает еще сильнее. Местом действия для этого обряда служит недавно отреставрированный храм. Вокруг него запрещено было строить высотные здания, поэтому этот массивный памятник русского классицизма восседал в центре города, занимая вместе с парковой зоной пространство небольшого стадиона. Для тещи хождение по святым местам было возведено в ранг навязчивой идеи. Каждый год она путешествовала по стране и обивала челом пороги самых разных церквей и соборов, как свежепостроенных, так и полуразваленных, хотя была женщиной, в общем-то, не старой.

Во время первого знакомства с семьей невесты Иван не заподозрил ничего странного. Подумаешь, иконы в комнатах висели — у кого их нет? Ну что с того, что подшивки «Благовеста» лежали стопкой на самом видном месте? Никаких неудобных вопросов ему не задавали, и ладно. Тем более жена не выглядела человеком воцерковленным и всячески подтверждала это своими деяниями, что Ивана очень даже устраивало. Но стоило появиться печати в паспорте, как в контрольный список внесли новое имя. Конечно, от зятя с дочерью не требовалось полного послушания, но четыре раза в месяц являться на службу быстро превратилось в обязанность, не требующую уточнений. Что происходило бы в случае неявки, Иван не знал, но догадывался: теща была не сказать чтобы крикливой, но очень уж словоохотливой, постоянно причитающей без повода.

Обычно в храмах службы совершаются до четырех раз в день — для максимально широкого охвата аудитории. Какой же тогда был смысл обязательно приезжать к утренней, начинающейся в семь? Вставать с первыми петухами, в состоянии аффекта от недосыпа ехать по мрачным зимним улицам, едва отличая светофоры от вывесок магазинов, и затем стоять в переполненном зале, вдыхая пары парафина с ладаном?

Можно предположить, что священники действенные молитвы и проповеди читают только в первый раз, пока они еще в настроении, а к концу дня устают и их слова уже не способны транслировать все те благие пожелания, которые господь направляет своим почитателям. В таком случае, думал Иван, надо приходить хотя бы ко второй службе, потому что в существование людей, способных столь рано быть бодрыми и читать на протяжении полутора часов церковнославянский манускрипт, он не верил. Однако же такие люди всегда находились, что вызывало у Ивана неподдельное удивление.

Подъехав к шлагбауму парковки при храме и взяв из аппарата чек, Иван нашел ближайшее ко входу место и остановился. Площадка была практически пустой, и Иван всегда радовался за тех, кто в законный выходной мог распоряжаться своим временем. К слову, временем могла распоряжаться и его жена, предпочитавшая дремать в пути, пока рулем орудует редко допускаемый к нему муж. Постепенно светало. У большой деревянной двери, отделанной витиеватыми резными узорами, уже столпились как незнакомые, так и вполне свои.

— Привет, мам, баб, теть Валь, Клавдия Семеновна, — произнесла жена без особого энтузиазма. На службу всегда являлась ведомая тещей целая делегация пожилых родственников. Иван называл их так для простоты. Последние две вроде бы были соседками и никакого отношения к семье не имели, однако он так и не решался узнать это наверняка, чтобы никого не смутить или, не дай боже, обидеть.

— Здравствуй, доченька, — ответили чуть ли не хором все перечисленные.

— С добрым утром, Иван, — сказала высокая женщина в дымчатом пальто до колен, высоких сапогах и красном шарфе.

— Здравствуйте, Светлана Евгеньевна, — произнес Иван.

Светлана Евгеньевна и была его тещей.

— Скоро там? Холодно стоять, — поинтересовалась жена.

— Скоро, скоро, доченька, — ответил кто-то из толпы.

Дело в том, что до начала службы в храм почему-то никого не пускали, и прихожане вынуждены были даже зимой торчать у двери, ожидая приглашения. Снег уже давно не шел, дворник вяло, без охоты шаркал лопатой по мощеному тротуару. Пара цыганят в распахнутых куртейках и водолазках навыпуск крутились возле него.

— Как у вас дела? Как работа? — поинтересовалась Светлана Евгеньевна у супругов, смотря, однако, на Ивана. С дочерью она и так периодически созванивалась.

— Нормально.

— Закрываться не будете?

— Нет, все идет в гору.

— Это прекрасно, — произнесла она, не спуская глаз с зятя.

В пятнадцать минут восьмого дверь отворилась, и порог храма переступили немногочисленные подмерзшие прихожане. Началась служба. Священник в нарядном золотистом облачении, над черной бородой которого под определенным углом и при должном внимании можно было разглядеть сравнительно молодое лицо, стал перед алтарем и начал свою работу. Иван мало что понимал из речей этого человека — не столько потому, что был сонный, сколько из-за общей труднодоступности языка. Тот странный случай, когда слова по отдельности вроде бы ясны, но вместе никак не стыкуются, оставаясь тарабарщиной.

Попав сюда впервые и увидев эти сосредоточенные и внимающие каждому звуку лица, Иван чувствовал себя идиотом и неучем, так как думал, что он один ничего не понимает. Однако постепенно к нему стали снисходить тайны сего действа. Выяснилось, что понимать ничего не нужно, дело совсем в другом — нужно верить. Верить и креститься каждый раз, как все это делают, то есть стабильно после фразы «Господи, помилуй!» и далее по обстоятельствам. Дело это оказалось нехитрым, и Иван быстро освоился, производя благое впечатление на приставучих старух, которые раньше постоянно его поправляли.

— Сынок, неправильно крестишься. Надо справа налево, а ты что? Неужель тебя мать с отцом не научили?

— Научили, позабыл, — отмахивался Иван, стараясь не быть грубым.

— Э-эх, что за молодежь, — досадовала старуха. — Ну-ка, посмотри на меня... Не те глаза, веры в них нет... ты крещеный хоть?

— Крещеный. Как же нет, может, плохо видно? — находил силы ехидничать Иван.

— Мне все видно, сынок. Я сюда ходила знашь скока, во время войны даже ходила. Когда тут склад был продуктовый. Стояла у дверей и молилась. Опыта у меня, у-у, много, — старуха как-то странно посмотрела на Ивана, — взгляд у тебя печальный, тяжелый, — и мелкой поступью продвинулась вглубь зала.

Иван встречал ее на протяжении целого года, а потом она куда-то пропала. Но на ее месте мог быть кто угодно: готовых давать дельные советы и оценивать степень верования беглым взглядом в храмах всегда достаточно, словно это и не храм вовсе, а почтамт или троллейбус.

Стоя на протяжении часа-двух на месте и слушая возвышенные речи, Иван иногда размышлял о вере. Вот он окружен верующими людьми, они приходят сюда целенаправленно для получения благословения, для отпущения грехов, заказывают молитвы за здравие и упокой — делают это осознанно. Существуют люди неверующие, атеисты, которые принципиально считают все тут происходящее нелепым цирком и не хотят даже слышать о нем, не то что участвовать. Но есть третий тип людей, которые вроде бы выстаивают на месте в свой положенный выходной день два часа, покладисто крестятся, демонстрируют сосредоточенные гримасы, но при этом не могут до конца определиться, верят они или нет. Что если ему, Ивану, не хочется отвечать на этот сложный, фундаментальный вопрос? Считается ли тогда грехом его нахождение среди верующих?

Иван никогда не видел, чтобы какие-нибудь старухи подходили к Светлане Евгеньевне и смотрели ей в глаза. Он связывал это с тем, что к ней уж точно относились как к своей, раз она так часто здесь бывала. Однако Иван пробовал краем глаза посмотреть на тещино лицо и понять, по каким же критериям может быть считана эта вера. Ничего особенного, усталое вытянутое лицо, довольно худое, со впалыми щеками и острыми гранями носа, что делало ее некрасивее, но моложе. Сложно было судить, верит она или нет, но, если бы не верила, тогда зачем тратить столько времени на все эти поездки, на постоянные походы по храмам и молитвы? Только если ее зацепила эта культура с эстетической стороны или же дома с мужем было элементарно скучно.

Это место, действительно, имело свой шарм. Отделка золотом, расписные потолки, образа в резных рамах, лампады, свечи, попы в рясах, пение хора — здесь было что полюбить и чем любоваться. Конечно, если не видишь это в сотый раз...

Служба закончилась, и народ постепенно потянулся к выходу. У дверей, как обычно, дежурила группа попрошаек. Они стояли вдоль стены, укутанные во что попало, в ногах у кого-то лежала мятая коробка от бигмака для сбора мелочи. И лишь двое цыганят ходили промеж людей с протянутыми руками, клянчили деньги.

— Иван, — теща взяла его за рукав, — давай пройдемся? Вот тут, по парку.

— Холодно ведь, — вполне справедливо заметил Иван.

— Ничего, не заболеем.

Теща взяла зятя за руку и отвела в сторону. Жена печально посмотрела на них, попрощалась со сворой родственников и пошла греться в машину. Иван знал, о чем будет разговор. «Я, конечно, понимаю, что это, может быть, не мое дело, но всё же...» — примерно так начинался каждый разговор-совет, разговор-напутствие. Долгий разговор.

— Я, конечно, понимаю, что, может быть, это и не мое дело, но позволь поинтересоваться. Как у вас с моей дочерью дела на... этом фронте?

— Ну... в смысле, нормально, — стушевался Иван. Этот вопрос постоянно фигурировал в ее дискурсе, но он все равно не мог не вздрогнуть. Зимой это сошло за естественную реакцию организма, хотя, в сущности, было в этом дергании что-то невротическое.

— Нормально — это как? Вы взрослые люди, пять лет живете вместе, а детей не родили?

— Разве стоит это снова обсуждать?

— Ты знаешь, дорогой мой, мне кажется, стоит... Ты любишь мою дочь? — начала Светлана Евгеньевна, как всегда, в лоб.

— Раз женился, значит, люблю.

— Ребенок — это ведь не что иное, как плод любви. Он создает семью. Нет ребенка, нет и семьи.

— Много семей живет прекрасно и без детей. Я не вижу смысла торопить события.

— Ты просто не знаешь, какое это счастье, ты не познал радости отцовства. А годы бегут, оглянуться не успеешь... Девушкам сложнее эти дела даются с возрастом...

— Наверное, вам это лучше обсудить с дочерью, — посоветовал Иван.

— Твоя главная жизненная функция — продолжение рода. На то ты и мужчина. Иначе и быть не может, — Светлана Евгеньевна начала повышать голос.

— Знаете, я думаю, мы все-таки сами в состоянии решить такие вопросы.

— Поэтому я и провожу эту разъяснительную беседу, пытаюсь донести до тебя какие-то прописные истины, которые твоими родителями, может, были упущены.

— Я не вижу здесь прописных истин. Всему свое время.

— Если женщина живет с мужчиной столько лет и не имеет детей, то это вызывает подозрение. Ты хочешь идти против природы, а так делать нельзя. Вы же ходите в церковь. Люди смотрят. Неужели не стыдно?

— Мы сюда ходим, потому что вы так хотите. На лбу у нас не написано.

— Моя дочь православная девушка, ты тоже крест носишь. Вам надо молиться Господу, чтобы ребенка послал. Я давала ей молитвенник, вы читаете его на ночь?

— Да, — соврал Иван. Прозвучало неубедительно.

— Врешь ведь, ничего вы не читаете. Я за вас каждый вечер это делаю, но результатов нет. Так дело не пойдет, Ванечка, надо что-то решать.

— Я уже сказал все, что думаю.

— Пойми меня, я женщина и хочу при жизни увидеть, как растут мои внуки. Ты не только себя лишаешь счастья, ты нас с Павлом Максимовичем внуками обделяешь и своих родителей тоже.

— Мои родители терпеливые, — огрызнулся Иван.

— Еще бы, я не сомневалась... Ты в больнице когда последний раз проверялся? Может, у тебя есть какие-то проблемы и ты их скрываешь? А, Вань? Сказал бы сразу, мы люди понимающие. Знаю одного игумена, который...

— Все у меня в порядке. Извините, Светлана Евгеньевна, давайте этот разговор прекратим.

— Прекратим мы его только в одном случае. А так — только отложим. Хорошо, не буду тебя задерживать, у нас скоро автобус придет.

— До свидания, — отрезал Иван и быстро пошел на парковку.

— Господь с тобою, Ванечка, — теща перекрестила спину уходящего зятя, вернулась к старухам, и они ушли вглубь парка, к остановке.

Жена сидела за рулем. Иван завалился на пассажирское кресло, пристегнулся и стал отогревать руки.

— Быстро ты отделался, — заметила жена.

— Ну да, старался...

На обратном пути они почти не говорили. Жена никогда не показывала своего отношения к вопросу деторождения и занимала позицию нейтрального согласия: если что, я не против, но если нет, то и ладно. Однако Иван понимал, что продолжаться вечно это не может и что чаша весов должна куда-нибудь склониться, ведь явно разговоры об этом велись на оба фронта и часто. Все равно, будь что будет.

Глава 5

Жизнь шла своим чередом. Зима давала слабину, но в схватке с теплой погодой еще находила силы сопротивляться. Несколько раз табло за окном показывало счет их противостояния равным нулю, отчего по улицам вмиг начинали течь мутные реки снежной грязи, с крыш и козырьков раздражающе капало, обманутые птицы заводили преждевременные песнопения, а выйти в магазин, не испачкав штаны и не промочив ноги, считалось редкой удачей.

Незаметно подошел момент платежа по кредиту. Деньги были заранее отложены, дабы не сеять соблазн их растратить. Ивану лишь требовалось пойти в банк и отдать, оторвать от сердца кровно заработанные купюры. Иван утешал себя тем, что есть люди, которые вынуждены отдавать куда больше и дольше, — на фоне ипотечной кабалы Стаса покупка иномарки тянула на легкомысленную шалость.

Да, хоть в чем-то Ивану повезло — квартира, в которой они живут, всецело принадлежала им и была подарком на свадьбу. Своеобразным... Это была квартира бабки жены по отцу, которая как-то очень вовремя померла прямо перед свадьбой, и, решив разбавить грусть, родители невесты торжественно передали ее молодоженам. Правильно люди говорят: нет худа без добра. Вот только за все эти годы до нормального ремонта дело так и не дошло, отчего однокомнатная хрущевка продолжала хранить в себе ароматы и предметы далекого прошлого.

Проблема, впрочем, была не в платеже, а в дате, что следовала сразу за ним. День рождения жены был совсем близко, и что-то Ивану подсказывало, что затея с духами, на которую он так надеялся, не сработает.

Иван легко понимал намеки. Как-то вечером, крутясь по комнате, жена ковырялась в телефоне.

— Хватит! Сколько можно, — сказала она и швырнула его на диван.

— Чего это ты? — удивился Иван.

— Да надоел глюками своими. Старый хлам.

Телефон, действительно, был не самый навороченный, но доселе жена не была замечена в пренебрежительном отношении к предметам обихода. Более того, свои немногочисленные функции он выполнял и поэтому особого гнева никогда не вызывал.

— Разобьешь еще, нечего швырять.

— Да и пусть. Не жалко, — заявила жена, добавив: — И вообще Android говно.

Иван все понял. Не ясна была лишь степень тяжести грядущей проблемы. До определенной поры.

— Знаешь, Вань, Настя с айфоном теперь ходит, — сообщила как-то жена, сидя на кухне.

— С каким? — спросил Иван. Кто такая Настя, он тоже понятия не имел, но об этом решил не спрашивать.

— С новым. Ну, где экран один только, кнопок совсем нет. А разблокировать его можно лицом. Такие деньги за телефон отдать... И на столе ведь не оставишь. Ну не дура?

— Дура, — согласился Иван.

— Вот и девчонки говорят, что дура. Могла бы не выпендриваться и восьмой купить. Хотя чего ей, она, что ли, купила...

— Это с работы? — все же поинтересовался для отчетности Иван, видя, что разговор надо как-то развивать.

— Кто? А, ну да, я же рассказывала. Настя, которую взяли недавно. Хотя как недавно, уж с полгода. Мы еще удивлялись, чего ей при таком мужике упакованном здесь работать. Пристроили хоть куда, наверное...

Опасаясь услышать что-то запредельное, Иван все-таки решился узнать:

— Дорого — это сколько?

— Сто тысяч, — жена увидела, как искривилось лицо Ивана, и поспешила добавить: — Но это бред. Только тупые мажорки их берут. А вот «восьмерку» можно купить за шестьдесят. Да, там будет памяти меньше, но кто увидит...

За эту сумму можно было купить не только «восьмерку», но «девятку», «десятку» или старенькую иномарку. Иван догадывался, что овес нынче дорог, но чтобы так... Неужели люди столько зарабатывают? Жена определенно намекала ему на айфон, вот только потянуть он такой подарок не мог никак. В иной ситуации Иван пропустил бы это мимо ушей и купил духи за три тысячи, но, учитывая повышенное внимание тещи к их отношениям, надо было всеми силами продолжать подпитывать нейтралитет жены. И это был весомый аргумент.

Где взять такую сумму? Свободных денег наскребалось едва ли тысяч пятнадцать, а телефон нужен позарез. Проконсультировавшись с интернетом, Иван нашел прайс-лист, в котором были и куда более привлекательные суммы. Например, точно так же выглядящий айфон семь оценили в сорок тысяч. В чем разница? Надо узнать мнение экспертов.

В обеденный перерыв в автосалоне Иван подошел к столам кредитного отдела и заговорил с девушкой, лучше всех ему знакомой.

— Слушай, Кать, какой у тебя телефон? — поинтересовался он.

— Хм, айфон, а что? — подозрительным взглядом посмотрела Катя.

— Модель?

— Пять эс...

— Вот представим, что ты очень хочешь восьмой. А тебе вместо этого дарят седьмой. Какова твоя реакция?

— Вань, ты дурак, что ли? Ты мне собрался айфон дарить? — недоуменно спросила Катя.

— Да ты при чем? Ответь на вопрос.

— Ну, радость, вау-вау. Какая еще может быть реакция?

— Но ведь седьмой — не восьмой...

— И? Главное, не шестой... Так ты что, жене подарить хочешь?

— Вроде того.

— Ого как. Это твоя инициатива или тонкий намек?

Иван несколько призадумался.

— Моя. Хочется приятное сделать.

— Молодец. Правильно научился чувствовать женскую натуру.

Иван собрался уже было дальше идти ничего не делать, но все-таки уточнил:

— А почему не шестой?

— Да будет глючить. Старый хлам.

Жаль. Шестой был вариантом куда более реальным. После работы решил набрать Стаса, чтобы поинтересоваться о вероятности получения займа.

— Не, братан, столько нет. У меня бабло вмиг разлетается: то комбинезончик купить, то игрушки, памперсы видел бы сколько стоят... Плюс ипотека, сам знаешь. Баба моя еще какую-то кроватку модную присмотрела, хрен отвяжется теперь. А тебе куда? Жене снова побрякушки выбираешь?

— Да вот рассматриваю варианты...

— Подешевле не нашел ничего?

— Надо, чтобы понравилось. В этот раз особенно.

— Ну ты какого-то совсем из себя муженька строишь... Могу тысяч десять дать, устроит?

Еще бы. Однако это была не вся сумма, и надо где-то раздобыть оставшуюся. Обидно порой, что время так несговорчиво и его не подкупить. Пришлось пойти на крайние меры.

Иван редко что-то просил у родителей, потому что взять с них особо нечего. Если бы они, скажем, были бизнесмены или депутаты какие, то сам бог велел, но что-то не срослось. Жили на отшибе в двухэтажном доме барачного типа, куда ехать приходилось до конечной и еще пешком минут двадцать. Дом, конечно, старый, но в сравнении с другими ухоженный. Сносить его тут никто не собирался, поэтому выкручивались как могли. Раньше клозет был общим — на улице, а баня — через квартал, у бумажного комбината, но в период сытой стабильности кое-что удалось благоустроить, и теперь удобства переместились внутрь.

Мать Ивана работала в школе учителем математики, гордилась своей профессией и на жизнь особо не жаловалась. Отец же прямым текстом называл себя человеком потерянным, жертвой эпохи обмана и свержения идеалов. В общем, отгораживал себя от упреков и порицаний, чтобы спокойно пить и всегда находить этому оправдание. Пил он всегда, сколько Иван себя помнил, и пока это не вредило работе, сходило с рук. Тем более трудиться в ЖЭКе трезвым тяжко — опрокинуть стопку для нормальных отношений с сотоварищами было обязательным условием.

Добравшись до родного дома и зажав три знакомые кнопки на кодовом замке, Иван вошел в подъезд и оказался у нужной квартиры. Темнело.

— А, привет, Ваня. Почему не позвонил? Я бы приготовила чего, — устало сказала мать.

— Да ладно, я ненадолго.

Иван зашел в зал. Квартира была небольшой, с двумя комнатами. От одной из них откусили половину в пользу кухни, у другой забаррикадировали угол для уборной. Каждый свободный метр пространства был заставлен какими-то тумбочками, швейной машинкой, никогда не работавшим торшером без лампочки — в общем, всем тем, что давно пора выбросить, но жалко. Старый лакированный стол у окна освещался маленькой настольной лампой и был завален учебниками, тетрадями и всякой канцтоварщиной.

— Домашку проверяешь?

— Как всегда. И контрольные. Садись, чего встал.

Иван сел на диван.

— Чай будешь?

— Да нет, не хочу. Жарко что-то...

— Ну смотри, — сказала мать и вернулась к проверке тетрадей. — Как дела?

— Нормально. А вы как?

— Живем вроде... На работе наладилось?

— Более-менее.

Наступила пора молчания. Настенные часы «Янтарь» нудно щелкали над головой. Иван водил глазами по корешкам книг, которыми была заставлена вся стенка. Никто к ним давно не прикасался.

— На службы ходите? — поинтересовалась мать.

— Куда деваться, ходим.

— Ну, может, оно и к лучшему. Я сама бы с радостью для разнообразия, да ездить больно далеко. А Светлане этой позвонишь — она говорит: мы сами на автобусе, куда деваться. Что, правда так? Муж не возит их?

— Он на рыбалке, наверное, или где-то еще. Я давно его не видел... А наш отец где?

— Отец-то? Да шут его знает, — мать отодвинула штору, поправила очки и посмотрела в окно, — в гараже с мужиками вон, раз свет горит. Там у Палыча юбилей, это теперь долгая песня.

— У моей тоже послезавтра. — Иван обрадовался такому простому способу перевести разговор к делу.

— Хмм. Эти дома собирать будут? — поинтересовалась мать.

— Вроде. Вас не звали?

— Нет, и ладно. Мне надеть нечего... Дарить что решил?

— Да как всегда. Браслет один присмотрел...

— Снова за пятнадцать тысяч?

— Ну как сказать. Побольше...

Мать оторвала взгляд от тетрадей, опустила очки и как-то злобно посмотрела.

— Так ты для этого сюда пришел?

— Нет, нет...

— Ну ты и нахал, Ваня, — резко заговорила мать. — У тебя зарплата какая? Не стыдно?

— Только кредит заплатил... — попытался дать заднюю Иван.

— Зачем было тогда брать эту машину, чтобы зубы на полку?

— Чего ты начала. Я не прошу ничего.

— Да знаю я тебя. Можно подумать, ты часто навещаешь нас просто так.

— Не хочешь — не давай, — огрызнулся Иван.

— Куда я денусь-то. Ты тоже меня знаешь, иначе бы не пришел, — мать вдруг заговорила обычным тоном, даже в чем-то снисходительным. — Сколько?

— Сколько не жалко...

— Это не ответ, — мать подошла к серванту. За стеклянной дверцей стояла резная шкатулка с узорчатой крышкой. Она поставила ее на стол, открыла и стала считать.

— Четыре, шесть, восемь... Хватит?

— Ну-у...

— Точно нахал, — ухмыльнулась мать, но уже не злобно, — двенадцать, четырнадцать... Больше не дам — это последняя заначка, за дополнительные уроки. Сейчас с этим туго — в школе нельзя заниматься, а через сайты эти ваши я не умею.

В коридоре послышался шум. Дверь открылась, и кто-то, не разуваясь, протопал на кухню, открыл буфет...

— Эй, мать! Ты куда бокалы с ножкой дела? — послышался голос отца.

Мать спрятала купюры под тетрадки, а шкатулку поставила за шторы на подоконник.

— Какие бокалы? — недоуменно спросила она.

— Которые нам на свадьбу дарили, — пробубнил отец и объявился в дверном проеме. — О, какие люди. Иван, подь сюды.

— С какой стати им на кухне быть?

Иван нехотя встал и вошел на кухню. Отец обхватил его рукой за плечи. От него несло водкой.

— Сын, найди мне один бокал. Срочное поручение.

— Зачем он тебе? — сердито спросила мать.

— Палыч будет из него за здравие пить, в честь своего... так сказать... юбилея.

— Это хрусталь, дубина. Вы же разобьете.

— Ты че, хорошему человеку стекляшку зажлобила? — отец посмотрел сквозь Ивана на стену. — Значит, за тебя не будут пить.

— Да ладно, бать, реально ведь разобьете, — сказал Иван.

— Ну и ты туда же. Вырастил на свою голову. Ничего не будет вашему стакану. Ма-ать!

Мать в это время уже вытащила из серванта один бокал.

— Вот только попробуй разбить!

— Верну целым и невр-дим-м. Вань, пойдем, за дядь Палыча тоже выпьешь. Одевайся, — шатаясь, предложил отец и пнул стоящие в проходе ботинки Ивана.

— Нет уж, сами пейте.

— Еще ребенка надоумь с вами, алкашами, тусоваться, — выпалила мать.

— Ла-адно. Не буду, — отец выбрался в коридор. Затем приоткрыл дверь и засунул в проем почти вишневое лицо. — А за тебя вот все равно выпью, Вань!

Иван с матерью вернулись в комнату.

— Держи. Повезло тебе, что он такой сегодня, — узнает, визжать будет поросенком.

— Спасибо.

— Давай, купи что-нибудь действительно хорошее, — сказала напутственные слова мать, улыбнулась и аккуратно прикрыла входную дверь.

Иван вышел из подъезда и пошел в сторону остановки. Из гаражных рядов доносились громкие речи, играло радио «Дорожное» и цокала посуда. Уже стемнело.

Глава 6

«Шевроле-круз» бодро летел по проспекту. Назойливое солнце приходилось гасить козырьками, хотя сегодня был редкий день, когда эта яркая, игривая погода, напоминающая о скорой весне, могла найти отклик в окоченевшем от месяцев мороза нутре. Машина нырнула в правый ряд для маневра, в лобовом стекле нарисовалась филейная часть грузовой «газели», разгружаемой каким-то мужиком в синей спецовке. Жена мягко осадила машину, щелкнула рычажком поворотника и стала внимательно вглядываться в зеркало. Серебристая «семерка» остановилась и моргнула фарами — «круз» аккуратно вырулил на вторую полосу и продолжил движение. Иван протянул руку к кнопке аварийки и ткнул, подержав пару секунд. Из подстаканника заиграла мелодия. Жена на ощупь, довольно неуклюже схватила телефон и поднесла его к уху. На обратной стороне корпуса красовалось надкусанное яблоко.

— Да, мам, мы почти на месте.

Машина свернула в переулок, прошелестела в арку и оказалась во дворе многоэтажки брежневского времени...

За накрытым столом в центре комнаты сидело много человек. Были это как родственники жены, так и все те же соседки: тетя Валя и Клавдия Семеновна. Они рассказывали какие-то неуместные истории из детства именинницы, хихикали, перебивали друг друга, не забывая обновлять тарелки салатами. Удивительно быстро действовала на них настойка. Бабка помнила куда меньше историй и не решалась с ними соревноваться, а просто ела, пила и иногда отстаивала честь внучки.

— Не было такого!

— Ну ты скажешь, весь двор видел, как они с Витькой в кусты бегали, — торжественно заявила тетя Валя. Ее широкое лицо искривилось в улыбке.

— Мы в прятки играли, и не с Витькой, а со всеми. В школу даже не ходили еще, какие кусты, теть Валь, — решила оправдаться жена.

— Правильно, дочка. Перед мужем неудобно, — усмехнулась Клавдия Семеновна, медлительно вытирая рот рукой и причмокивая. Все щелкнули взглядом по Ивану.

Но Ивана эти рассказы не задевали. Не имея желания больше смотреть на эти рожи, он нашел удобную точку на стене — гвоздик от когда-то висевшей там картины — и отстраненно разглядывал его, изредка отпивая из стакана апельсиновый сок. Вошла теща и внесла целую кастрюлю мятой картошки с котлетами по-киевски. На время говорливые соседки оказались заняты, так что стол притих, оголяя приглушенный шум телевизора. Долго это продолжаться не могло.

— Тост!

Тонкий мужчина с седыми усами аккуратно приподнялся, отодвинув стул и зацепив скатерть. Женщина, с которой он пришел и сидел рядом, машинально поправила скатерть и отодвинула тарелку подальше от края.

— Дорогая моя! В этот прекрасный день я хочу поздравить тебя... с твоим днем. Ты еще такая молодая, но уже не такая, как была пару лет назад...

— Ну-у, загнул!

— Скажешь тоже!

— Самый лучший возраст, — послышались наперебой голоса и смешки.

— Не перебивайте! Мы все не молодеем, чего тут такого? Так вот. Раз у вас все есть, желаю обзавестись... самым главным. Не тратьте время зря!

— Ура!

— Хорошо сказал!

— Выпьем! — рюмки и бокалы взмыли вверх. Иван допил сок и больше не наливал.

— Отец чего молчит? Давай, папашка, не отсиживайся, — подала голос из-за края стола неприметная сухая старуха, вызывающе накрашенная, с красными губами и фиолетовыми волосами. Она не выпускала бокал из рук. Видимо, это была родственница тестя, потому что Иван никак не мог ее узнать за тонной грима.

Тесть встал и какое-то время просто стоял, конструируя речь.

— Доченька! Хотелось бы присоединиться к поздравлениям твоего дяди... моего брата... мы старались тебя обеспечить и образованием, и работой, и воспитать как следует. Все у вас с Иваном есть... так пора подарить и нам, старикам, маленькую радость...

— Внуков давайте! — крикнула тетя Валя. Стол мгновенно отреагировал.

— Правильно!

— Выпьем!

— А у них что, детей нет? — послышался недоуменный вопрос откуда-то.

Тесть немного потерялся, не ожидая, что его оборвут на самом важном.

Все дружно выпили. Начали задавать неудобные вопросы. Иван отговаривался какими-то глупыми фразами. Жена по большей части невинно улыбалась и молчала. Иван тыкал вилкой в одноразовую салфетку, желая разрубить ее пополам. Не получалось.

Наконец кто-то нащупал новую тему для разговора, и о внуках забыли. Постепенно начались хмельные споры о прошлом, о работе, о стране. Динамика дискуссии то снижалась до бубнежа, то резко взрывалась чьим-то воплем.

— Да что ты врешь! Я и в Чехословакию ездила по путевке, и в Таллин, и в ГДР... Как откуда? С завода выдавали, — оживилась родственница с фиолетовыми волосами.

— И кем вы там работали? Уж не гайки явно крутили, — парировала Клавдия Семеновна.

— Было время, и гайки крутила, и ящики таскала.

— Я на комбинате фасовщицей отработала тридцать лет и что-то никуда не ездила, — впряглась в разговор бабка.

— Плохо фасовала, значит. Кто хотел — те ездили. Нечего говорить, что нельзя было, — не унималась родственница.

Тетя Валя на удивление не вступала в полемику и как-то потерянно соскабливала с тарелки остатки еды, попивая из бокала шампанское. В этих разговорах ей не было места, поэтому она решила сменить повестку другим способом и распустила душу:

— Огней так мно-ого зо-олоты-ых...

— На улица-ах Сара-атова, — подхватила Клавдия Семеновна.

— Парней так много холосты-ых....

Стол, как это обычно бывает после тостов и болтовни за жизнь, запел. Жена, давно сидевшая в айфоне, раздраженно оглядела родственников и ушла на кухню. Тесть сидел грустный, жевал пирог. Затем он перевел взгляд на Ивана и стал показывать ему на дверь в другую комнату.

— Вань, давай с тобой... серьезно поговорим, — начал тесть, закрыв дверь, — как мужик с мужиком.

В комнате было темно, и только где-то за окном торчал фонарь.

— О чем?

— О том! А то не знаешь. Почему у вас нет детей?

— Да сколько можно, Павел Максимович! Нет — и нет, — отрезал Иван и нажал на выключатель. Комнату озарил яркий свет.

— Ты что, импотент?

— Это уже оскорбление!

— Я не знаю, как еще это объяснить. Мы дочь родили сразу после свадьбы, а вы пять лет живете вхолостую.

— Что, ребенок — это какой-то показатель?

— Да. Да! Вы нормальные люди, живете в нормальном обществе. Тут так принято. Мужчина — отец, женщина — мать. Это закон природы.

— Доисторический закон. Мы в двадцать первом веке, и тут каждый сам решает, что он хочет и когда.

Тесть тяжело дышал, его глаза не могли сфокусироваться и беспорядочно метались по комнате. Он был на голову ниже Ивана.

— В нашей семье у всех были дети! Поэтому с тех пор, как ты часть семьи, на тебе ответственность... за продолжение рода.

— Почему вы всегда лезете не в свое дело?

— Это наше дело! Мы родители и хотим, чтобы наша дочь была счастлива, чтобы люди на нее не смотрели искоса, — тесть завелся и говорил отрывисто, точно задыхаясь.

— Кто на нее смотрит искоса? Вы о чем вообще?

— Светлана говорит, что весь приход церковный бубнит: нет детей, как же так, не по-христиански. Побойся бога, Ваня!

— Болтать не нужно, вот и все. Да и что-то я давненько вас в воскресенье не видел.

— Потому что я занят.

— Рыбалкой? Не боитесь бога?

— Я свою главную функцию выполнил. А ты против природы прешь...

Иван вышел из комнаты и снова сел за стол. Тесть пошел курить на лестничную площадку. Гости продолжали горланить песни — в меру своих вокальных способностей. Теща принесла десерт — яблочный пирог собственного изготовления. По его аккуратно закругленным краям и равномерно пропеченной корочке видно было, что сделан он с душой. Но никто особого энтузиазма не проявил — предыдущих блюд было с лихвой. Однако для порядка целостность пирога все же нарушили и у каждого на отдельной тарелке лежало по куску.

Музыкальная пауза сошла на нет — все наконец устали, но расходиться не торопились. Родственница тестя с фиолетовыми волосами переместилась на диван и задремала. По телевизору начинался очередной выпуск новостей, дядька стал искать пульт, чтобы прибавить громкость. Гости уставились в экран.

Пора идти. Попрощавшись со всеми и извинившись, что дольше оставаться никак не могут, супруги покинули квартиру. Тесть где-то бродил и только поднимался по лестнице. Он холодно пожал зятю руку. Вести машину предстояло Ивану, так как жена за свое здоровье пару бокалов все-таки осушила. Немного, но достаточно, чтобы глаза захмелели, а движения стали смазанными.

— Мне кажется, ты слишком груб с моими родителями, — заявила жена.

— Они лезут не в свое дело.

— В какой-то степени они правы, их можно понять...

— Мы все уже решили с тобой давно. Ребенка нам сейчас еще не хватало.

Жена отвлеклась на чтение какого-то сообщения в ленте соцсети, а затем возразила:

— Люди и с меньшим достатком рожают. Ничего, живут.

— Конечно, прекрасная жизнь! Без фитнеса с девчонками, без машины, без ненужных шмоток, — Иван покосился на жену, — без айфона.

— Ой, ну все, — сказала она и спрятала телефон в карман пальто.

— Ну а что, скажи: я не прав? Посмотри, как Стас живет: пеленочки, носочки, кроватки, крики по ночам. Скоро начнутся ясельки, потом школа, учебники, двойки...

— Рано или поздно ведь придется...

— Вот я для нашего общего блага и пытаюсь отсрочить этот момент.

Остаток дороги супруги провели в тишине.

Глава 7

Местоположение школы было довольно странным. С одной стороны, условный центр города — то есть главная площадь с пешеходной улицей, опоясанная бутиками разной степени нарядности, торговыми центрами, точками стихийного и франшизного общепита, — был от нее в десяти минутах езды или сорока минутах прогулочного шага. С другой — находилась она в районе глухом, чуть ли не вплотную примыкала к промзоне, фасадом выходила на корпус бывшего машиностроительного завода, где уже давно квартировала мебельная фабрика и с десяток фирм поменьше. От жилых домов школа отделялась железной дорогой, по которой продолжали периодически что-нибудь неспешно таскать потрепанные маневровые тепловозы.

Иван со Стасом пришли немного раньше срока и стояли у входа, ожидая встречи со знакомыми физиономиями. Охранник наотрез отказался пускать их внутрь. Парковка у школьного забора пустовала, начав заполняться машинами лишь спустя сорок минут. За это время Иван уже успел подмерзнуть, поэтому, когда вопрос допуска в здание был улажен и люди потянулись по родным коридорам, он даже немного обрадовался, правда, исключительно теплу. Толпа проследовала до кабинета английского, и все стали рассаживаться по памяти на свои места. Это было глупостью, учитывая, что в старших классах сидели как хотели, а более раннюю раскладку уже не вспомнить. Иван со Стасом проследовали на камчатку, чтобы не мозолить никому глаза.

Кабинет не претерпел никаких качественных преобразований: все было ровно так, как запомнилось со школы. Даже классная руководительница, Елена Сергеевна, хоть слегка прибавила в морщинах, не сильно изменилась — словно и не было этих десяти лет.

Встреча проходила согласно ожиданиям Ивана. Кучка самых болтливых оккупировала первые парты и слушала рассказ Олеси о доме в США, наперебой комментируя каждую ее фразу, пытаясь таким образом то ли понравиться, то ли внести в повествование свой вклад.

Олеся не могла ответить всем сразу (и вряд ли хотела), поэтому вела беседу по собственному руслу:

— Нет, не работаю. Я «хаусвайф», занимаюсь собой, — сообщила она.

— Эх, круто не работать!

— Неужели не скучно?

— Я, как второго родила, тоже «хаусвайф».

— Муж не ревнует?

С мужем в это время пытался наладить межкультурные связи Леха Порывалов. Одиннадцатый класс он умудрился закончить с пятеркой по английскому и с того момента, видимо, считал, что язык перед ним капитулировал.

— Эй, Майкл, хау абаут маней? Ну, ёр ворк хау мач пей?^*

— Oh, pretty decent, pretty decent. Quite enough^**, — отвечал Майкл из вежливости, слабо понимая, чего от него хотят. Остальные боялись что-либо спрашивать и лишь периодически оглядывались на заморского гостя, как на музейный экспонат.

Постепенно в вопросах, которые задавали Олесе, нащупали новую тему, активно включилась и Елена Сергеевна, желая выплеснуть свой богатый опыт хоть куда-нибудь.

— Второго всегда легче воспитать. Ты уже знаешь, к чему готовиться, — поделилась классная руководительница.

— Ой, тут с первым мороки сколько. Еще одного я бы точно не пережила...

— Не то слово. Особенно когда школа начинается. Только и знай, что деньги отстегивать...— говорила маленькая худая девушка с большим носом и длинными козьими волосами — прямыми, светлыми от природы, лоснящимися, как шерсть. Звали ее Алена, и Иван отчетливо помнил, что за одиннадцать лет ни единого раза с ней не разговаривал. Быть может, перекинулся парой фраз, и то случайно.

— А ты почему своего к нам не отдала?

— Возить далеко, Елена Сергеевна. И так с утра на ногах, еще сюда таскаться.

— Да ладно, у меня вон вторая через год в школу пойдет — и ничего. В одиночку ращу, — похвасталась Танька Семенова-Ежова и обняла за плечи маленькую щупленькую девочку, смотрящую в пол.

Ивана удивила степень безрассудства: взять и притащить ребенка на такое мероприятие. Но очень скоро он понял, что удивляться было рано.

— Так зачем рожать столько, если не остается времени на себя? — невзначай поинтересовалась Олеся.

— Мы же не выбираем себе судьбу. Это сверху нам по разнарядке, так сказать, выделяют. Кому сколько отведено, — ответила Танька Семенова-Ежова и болезненно хихикнула, — хотя откуда тебе знать.

— Да я так, мне просто интересно. Ведь это силы отнимает, деньги. Не проще ли было повременить? — продолжила Олеся. Зря.

— Дети — это радость!

— Пока мамой не станешь, не поймешь.

— Пфф... кто бы говорил.

Елена Сергеевна вставила свои пять копеек:

— Ну что вы накинулись. Она права: рождение ребенка — это ответственный шаг, и каждый к нему должен подходить осознанно.

Взгляды самых активных участниц дискуссии быстро переключились на Елену Сергеевну. В их глазах читались злоба и боль, ведь в свое время никто из них никакого осознанного подхода не проявил.

Парты сдвинули в один длинный ряд, горячительные напитки с закуской заняли свое место — ностальгическая болтовня постепенно вошла в новую стадию. Свидлов только и ждал, когда можно будет накидаться, и, опрокинув залпом бокал шампанского, включился в разговор. Со времен школы он мало изменился: остался таким же высоким и худым. Вот только расползшаяся не по годам лысина делала его похожим на какого-то зашоренного университетского профессора, коим он, конечно, являться не мог.

— Вот видите, как бывает. Вроде еще вчера зубрили уроки, отвечали их тут у доски, а теперь... пьем вместе с учителем!

— Так уж недавно.

— Да ты как будто учил. Нашелся ученик тоже!

— А то нет, — с обидой заявил Свидлов, — без троек окончил ведь.

Марина, организатор встречи, тоже решила не отставать и позволила Лехе Порывалову, уставшему налаживать контакт с западным миром, наполнить ее бокал в третий раз. Леха был одет с иголочки: щегольской синий пиджак, рваные зауженные джинсы, гладко выбритые виски — и явно преследовал свои корыстные цели. Он вел себя очень надменно, ни на шаг не отходил от Марины и позволял той кокетничать, обслуживая мелкие ее прихоти.

Бутылки постепенно пустели и отправлялись на подоконник. Шампанское уступило место ликеру, затем какой-то серой настойке. Стас уже давно вошел во вкус и перепробовал весь представленный ассортимент. Ивану надоело просто так сидеть, и он тоже решил сдаться под напором шумной толпы одноклассников, начав сразу с самого крепкого. Мужская компания не вызывала в нем особого интереса, недаром ни с кем из них за одиннадцать долгих лет он не нашел общего языка. Это были самовлюбленные, наглые и порой просто глупые люди, которые ради достижения нужного результата поступятся любыми принципами.

— Что, вы скучали по школе? — разрядил обстановку Леха Порывалов.

— Еще бы. Спал и видел.

— Ну, если честно, то было немного, — откровенно заявил Стас.

— Ой, Стасик скучал, так мило. Я тебя даже недавно вспоминал, — сообщил Свидлов.

— По какому это поводу?

— Твой ответ по химии, классе в девятом. Вопрос был: назовите пример металла. Помнишь?

Стас, естественно, помнил, но всем видом давал понять обратное.

— Стоишь такой умный, голову чешешь. Тебе что-то подсказывают с первых парт...

— Ой, я вспомнила! — залилась смехом Олеся. Она сидела рядом с мужем и бросилась на ухо переводить ему то, что через секунду скажет Свидлов.

— И ты такой: гвоздь!

Класс взорвался смехом. Слушали разговор не все, но как же за компанию не посмеяться.

— Не было такого, — заявил Стас неубедительно.

— Да как же, если я помню, — повторила свои показания Олеся.

— Мне кажется, и я тоже. Во всяком случае, смешная шутка, — сказала Марина.

— Я еще помню, как ты Маринке в любви признавался, — добавил в копилку воспоминаний Диман Елисеев.

— Ну-у, когда это было. Нашли чего вспомнить. Он меня на вальс звал, — пыталась съехать с темы Марина. Ее немного развезло, и она прислонилась к плечу Лехи Порывалова.

— Ага. Марина, не изволишь ли стать моей партнершей? По вальсу для начала, но, если наша дружба получит продолжение, я буду не против, — вольно воспроизвел фразу Диман Елисеев.

— Не так я говорил, — обиженно заметил Стас, поняв, что доказать обратное не выйдет.

— Это ему Ольга Николаевна писала, учительница по литературе. Помните? — пролила свет на событие Елена Сергеевна. — Она уж на пенсии давно.

— Ну, я попросил ее, чтобы красиво звучало. А потом разволновался, какую-то ерунду наплел, — оправдался Стас.

— Не обижайся, Стасик. Я не хотела тебе зла. Мне тогда неудобно было, — извиняясь, сказала Марина.

Встреча близилась к завершению: когда на подоконнике трофеями разлеглись все имеющиеся бутылки, а пакеты доверху заполнились грязной одноразовой посудой, болтовня сбавила градус и сместилась в область какой-то обывательской философии. Майкл вконец перестал понимать происходящее и все-таки уговорил Олесю уйти, так что они сделали это первыми. Конструкция начала распадаться. Следом пропала Танька с дочкой. Марина, как организатор, терпела до последнего, хотя Леха Порывалов давно окучивал ее на тему ухода. Пришлось скидываться на еду и выпивку, так что денег у Стаса с Иваном не осталось совсем. Иван позвонил жене, попросил их забрать — на удивление он услышал вялое, недовольное, но согласие.

— Могли бы и такси вызвать, — заявила она, когда друзья неуклюже завалились в машину.

— Да мы... скинулись за стол. Не рассчитали, — пояснил Стас.

— Ты машину тут оставишь? — поинтересовался Иван.

— Завтра заберу... чего ей будет.

Постепенно все одноклассники, эти не имеющие ничего общего люди, согнанные в одно помещение ради сомнительного повода, покинули некогда родное учебное заведение, чтобы слиться с ночным мраком города в надежде никогда больше не видеться.

Глава 8

Наступила полноценная весна. Город на пару недель превратился в маленькую Венецию. Похудевшие снежные холмы оголили прошлогодние мусорные реликвии, грунт с газонов сполз на тротуары и обочины, потоки воды унесли куски асфальта в неизвестном направлении, оставив полуметровые кратеры и расщелины. Птицы невпопад насмехались над людьми, ведя наблюдение с синего неба без единого облака.

Дела на работе продвигались неважно. Хоть машины и продавались, а зарплата выплачивалась, Иван чувствовал, как из-под него постепенно вынимают стул, на котором он все эти годы стабильно сидел. Саня, менеджер, серьезно метил на повышение. И пускай не было для него никакой должности, он готовился ее придумать, о чем упорно нашептывал директору. Тот же, слепо и безапелляционно веря в укрепление позиций компании на рынке, мечтал о расширении и любил, когда кто-то с ним соглашался. На этом и сыграл Саня, приведя на должность третьего по счету менеджера свою подружку. Трем бездельникам было тесно в рамках скромного шоурума автосалона «Карград», поэтому недовольство произрастало на пустом месте.

— Иван, что-то ты совсем слабо этот месяц отработал. Одна машина, — сообщил директор на собрании. Подобные собрания стали проводиться в конце календарного месяца, в пятницу, сразу после закрытия.

— Зато с сигнализацией, ковриками и маслом на следующее техобслуживание, — заметил Иван.

— Ирина вон три умудрилась продать, в первый же месяц. Разве не молодец?

Все посмотрели на Ирину. Она лишь глупо улыбнулась, не зная, как реагировать на похвалу. Была она худенькая, невысокого роста, с короткими черными волосами, лет двадцати от роду. Почти каждый вечер после работы она спешила в университет.

— Можно я пойду? А то не успею, — спросила Ирина.

— Я тебя докину, — радостно шепнул ей Саня.

Директор продолжил:

— Александр в этот раз самый производительный: шесть машин. Фактически ему говорите спасибо за свою зарплату.

Раздались вялые аплодисменты. В павильоне собрали всех работников автосалона, даже старших механиков. Девушки из кредитного отдела устало смотрели на директора, облокотившись на столы. Кто-то даже опустил на стол голову.

— Всего два кредита, однако же. Вроде бы плохо, но вроде и не нам, да? — засмеялся директор. Девушки представляли интересы банков, поэтому основную зарплату получали там. Особого смысла сидеть на собрании им не было, но почему-то они не уходили.

— Ремонтники тоже хороши. Моя идея работать с внешними заказами себя оправдала — ни дня подъемник не простаивает. Продуктивно. Рад за вас.

Старшие механики не изменились в лице и продолжали сидеть, источая безразличие.

— Традиционный вопрос: когда почините «гранту»? — поинтересовался директор. Иван вздрогнул.

— Мы же говорили. Ждем, когда привезут краску с завода, у нас такой нет, подобрать ничего не смогли. Крыло загрунтовано давно, — ответил один из старших механиков.

— Вот видишь, Ирина, как халатность одного менеджера становится головной болью для всех остальных.

Директор не называл имен — все и так знали, о ком речь. В трех соснах не заблудишься. Ивана эта ситуация бесконечно раздражала. Он готов был сам поехать за этой краской хоть в Тольятти, хоть на Таити, если бы ему дали отгул, чтобы не выслушивать больше нелепые подколы и претензии. Саня оживился, хотя был уже одет и готовился уйти.

— Разрешите рассказать о готовящемся нововведении по этой теме?

— А, да. Давай.

Директор кивнул, и Саня вышел к нему.

— Со следующего месяца мною было предложено изменить механизм приемки новых машин. Руководством эта инициатива была встречена, так сказать, положительно.

Ирина поглядывала на часы и ерзала по стулу.

— Отныне весь процесс будет записываться на видео, с подробным осмотром всех элементов кузова. Каждый видеофайл будет содержать осмотр одной машины и именоваться соответственно ее индексу. Ответственным за формирование папок и общую техническую организацию будет наш системный администратор Николай. Спасибо.

— Собрание окончено. Хороших выходных, — заявил наконец директор.

Иван добрался до дома. Жена крутилась около большого зеркала, на диване были беспорядочно раскиданы разнообразные наряды. Он скользнул прямиком на кухню и сел ужинать. От тарелки шел едва различимый пар, бесформенные ошметки теста плавали в бульоне, налитом всклень, мясное нутро комками прибилось к краям. Завершив процедуру приема пищи, Иван помыл посуду и допил чай, который предусмотрительно остужался на подоконнике. Он забыл вынуть оттуда пакетик, отчего вода помутнела сильнее обычного и покрылась пленкой. На крепости, впрочем, это отразилось незначительно. Зайдя в комнату, Иван застал жену за тем же занятием.

— Вань, мне нечего надеть!

— А это что? — развел руками Иван.

— Оно не подходит ничего. Вот смотри, — жена покрутилась на месте, — осенью покупала, уже не сидит.

— Да ты загоняешься, нормальное платье.

— Это сарафан, — поправила жена.

— Какая разница. Все равно нормально.

— Как ты можешь судить о вещи, если даже не знаешь, как она называется?

Иван задумался.

— Выглядеть-то она по-другому не станет.

— Этому всему на помойке место... Поехали завтра, подберем чего? — сменила интонацию жена и заискивающе посмотрела на Ивана.

— Ага, оно все денег стоило, и не маленьких. В приют вон отвези.

— Чтобы какие-нибудь бомжихи потом по улице в моей бренде ходили? В инстаграме у меня все эти наряды засвечены.

— И? Что мешает этим, как ты их называешь, бомжихам достать твои платья из помойки? — ответил Иван, безуспешно стараясь скрыть возмущение.

— Бучков, ты что, ку-ку? Я же не брошусь все это выбрасывать прямо сейчас...

— Но ты только что сказала.

— Это фраза такая. Так что, поедем?

Иван схватился от усталости за голову и закрыл глаза.

— На какие шиши?

— Ну, у меня есть купоны скидочные плюс со дня рождения еще кое-что осталось. Мне же мать дарила.

— Да ты косметики в первую неделю накупила, что там остаться могло?

Жена подошла к Ивану и взяла за руки.

— Ну, Вань, хотя бы просто посмотрим. Тем более у тебя зарплата скоро, а на кредит мы отложили уже.

— Знаю я твое «посмотрим». Все деньги туда ухнем. На рынке купи.

— Ты что, хочешь, чтобы твоя жена в чем попало ходила? — злобно огрызнулась жена.

— Люди ходят и не жалуются. Выглядит так же.

— В Африке мочу пьют и СПИДом болеют... Ну, Вань, может, и не выберем ничего. Просто посмотрим.

— Я-то тебе зачем, раз ничего не понимаю? Съезди сама, выбери что хочешь.

Жена чмокнула Ивана в губы.

— Выберу самое красивое!

Супруги сидели на диване перед телевизором. Иван ни о чем не думал и просто наблюдал за сменяющимися на экране картинками. Жена не выпускала из рук айфон и что-то бесконечно писала, листала, иногда посмеиваясь. Перед тем как лечь спать, в свете тусклой настенной лампы она вновь остановилась возле зеркала.

— Смотри, Вань. Мне кажется, у меня живот растет.

Уже почти заснувший Иван, не открывая глаза, пробубнил:

— Это пельмени с картошкой.

— Че?

— Ничего, — отмахнулся Иван.

— Может, тест сделать?

— На ночь йогурты и кефирчики пьют, а не картошку жрут.

— Она же не жареная, а пюре, — разозлилась жена и кинула в Ивана халатом. — Скажи еще: я жирная. Давай, скажи!

Иван нехотя сел на край разложенного дивана. В полумраке тени играли на контурах тела жены, и с определенного ракурса она казалась вполне ничего. Но Иван знал, что это лишь оптическая иллюзия, которую днем, к сожалению, никак не воспроизвести. В принципе, еще в невестах ее нельзя было назвать худенькой, за прошедшие же годы она неплохо округлилась.

— Ну уж не стройняшка, чего скрывать. Все в пределах нормы.

Жена тяжело, полной грудью, вздохнула.

— Чё-о? Вот, значит, как, да? Значит, я корова теперь? Ну ты сволочь!

— Я как будто что-то оскорбительное сказал, — Иван подошел к жене и ущипнул ее за бок, оттянув жировую складку, — это вот как называется?

Раздался увесистый шлепок. Иван схватился за щеку.

— Ай, сука, когтями!

— Да тебя вспороть не жалко, даун!

— Ну а что ты, худая, что ли? Если обидно звучит, лучше бы жрать перестала по вечерам. Ударами массу не сбросишь!

Жена накинулась на Ивана с кулаками, тот стал пятиться из комнаты, закрывая лицо руками.

— Чтобы я хоть раз! Еще! С тобой! Спала! Сукин сын!

— Ты чего, дура, совсем крыша поехала? Полные люди — это теперь оскорбление? Разве я когда-то говорил, что это плохо? — невпопад оправдывался Иван, опешив от такого напора.

— Да у тебя интонация какая! Я два года на фитнес хожу, может, у меня физиологическая предрасположенность, а ты мне в лицо этим тычешь и ржешь!

— Где я ржал-то? Ты чего выдумываешь?

Иван уже был в коридоре, поэтому жена просто закрыла дверь и изолировала его.

— На кухне живи!

Иван попробовал силой открыть дверь, но быстро понял, что преимущество не на его стороне. Он замолк и сел в прихожей. В комнате слышались шаги и тяжелое дыхание. Иван тоже напрягся. На белой майке проступил пот, постукивал пульс. Поведение жены было вопиющим. Однако Иван не был этому удивлен: нутром он чуял, что подобная сцена обязательно должна случиться, и вопрос был лишь в том, когда и при каком формальном поводе. Их молчаливо-безразличное сосуществование могло длиться долго, но усилиями тещи фундамент изрядно размыло.

Дверь приоткрылась, в коридор вылетели подушка и тонкое покрывало, вроде того, каким накрывают мебель, когда красят стены. Иван мог спокойно зайти в комнату, но, желая поберечь оставшиеся крохи самолюбия, принял вызов и разместился на полу кухни, ногами к окну. Пускай и была весна, но по ночам от подоконника тянуло прохладой. Не хватало еще заболеть из-за такой глупости.

Иван лежал на ковре, накрытый покрывалом. Было неудобно и жестко, лопатки зудели. Он лежал на спине, не закрывая глаз, и смотрел в потолок. Проезжающие под окнами машины оставляли на нем световые полосы, медленно двигающиеся вместе с тенью люстры из одной части кухни в другую. От грузовиков, рычащих басом, вибрировали стекла и посуда. Холодильник неожиданно включился и стал монотонно жужжать — из комнаты он казался тише. Кто-то в подъезде хлопнул дверью и громко зашагал по бетонным ступенькам.

Реакция жены не давала Ивану покоя, и дело было отнюдь не в ругательствах и рукоприкладстве. Ее внезапная озабоченность размером собственного живота, к которому раньше она не испытывала подобного внимания, настораживала. Даже гипотетическая вероятность подобного развития событий пугала Ивана, в голове крутились глупые мысли и, как назло, красочные, очень реалистичные картинки, отчего он юлой вился по полу, пытаясь принять удобную позицию. Сон еще долго не мог его настигнуть.

Глава 9

— Здравствуйте, вам помочь?

— Да нет, я просто смотрю.

Женщина средних лет без какого-либо интереса разглядывала экспозицию автосалона «Карград», медленно вышагивая по шоуруму, будто это был по меньшей мере региональный музей, а не скромный зал с тремя затасканными автомобилями.

— Какую бы машину вы хотели?

— В смысле? — непонимающе переспросила женщина, выкатив большие глаза.

— Тип кузова, цвет, комплектация. Что вам в машине важно?

— Да у вас, по-моему, одинаковое тут все...

Иван замялся.

— Как же. Разное...

— Что-то большой шибко ценник. Вы торгуетесь?

— Этот автомобиль в максимальной комплектации с дополнительным пакетом опций «Зимний старт», — сообщил он.

— Ага, понятно.

Иван ходил за женщиной кругами на расстоянии метра в два, стараясь одновременно не показаться назойливым и не дать ее увести. Санек сидел у стола кредитных менеджеров и снисходительно наблюдал, как кот. Ирина куда-то снова отлучилась.

— Для чего вы планируете использовать машину?

Женщина остановилась и посмотрела на Ивана.

— А для чего люди их используют?

— Для самых разных целей: детей в школу возить, на работу ездить, на дачу, картошку... Путешествовать.

— Я похожа на дачницу?

Иван оглядел женщину. Была она среднего роста, в бордовой легкой куртке и юбке поверх черных колготок. Немного приплюснутое худощавое лицо со следами возраста, светлые волосы с темными корнями, видимо, давно крашенные.

— Честно говоря, нет.

— Ну спасибо, хоть так.

Женщина открыла дверь и медленно села в автомобиль, нелепо обхватив руками руль, будто впервые в жизни его видела. Санек постепенно, тихо переступая лапами, приближался сзади. Иван предпринял еще одну попытку обратить на себя внимание.

— А цвет какой вам бы хотелось?

— Хм. А какие есть? — рассеянно спросила женщина, делая вид, что ее отвлекли от важных размышлений.

— Самые разные. Синий, красный, черный, серый, голубой...

— А женские цвета у вас имеются?

— Смею предположить, что голубой и красный могут сойти за женские.

— Не знаете вы толка в женских цветах...

Ирина вошла в помещение, спустившись из директорской, со второго этажа. Санек воспользовался моментом и вынырнул прямо перед Иваном.

— Знаете, думаю, у нас есть тот, кто хорошо в подобных тонкостях разбирается.

Женщину передали в ведение Ирины, и они сели листать каталоги комплектаций и фотоальбом с различными цветовыми решениями. Иван снова остался не у дел.

Странное дело, думал он, Санек стал вести себя как главный менеджер, человек, которому нужно не продажами заниматься, а контролировать и наставлять своих подчиненных. Фактически все показатели, что делала его протеже Ирина, были обеспечены именно им, сама она никакой инициативы не проявляла и лишь ходила да глядела в окна, как дикая лисица. Ивану надоело постоянно гоняться за клиентами, и он просто просиживал отведенные часы, не встречая особого недовольства со стороны руководства. Директор в последнее время редко объявлялся и порой передавал информацию через Санька, сделав его своим неофициальным рупором.

Однажды рабочий день завершился раньше положенного, и все радостно покинули автосалон. Системный администратор Коля, который не имел фиксированного графика и приходил, когда ему вздумается или когда что-то сломается, сегодня уходил вместе со всеми. Он тоже пользовался услугами общественного транспорта, и так вышло, что ему с Иваном оказалось по пути. Такое случалось довольно редко. Еще реже они о чем-то говорили. Но в этот раз Коля сам проявил инициативу.

— Неважно у тебя дела идут.

— Да уж. Что поделать, — хмуро подтвердил Иван.

— Знаешь, это не дело, конечно.

— Что?

— Ну, как Саня себя ведет. С какой стати он придумал эти видеоотчеты, даже меня не спросил, что я думаю, и теперь мне приходится брать на себя лишнюю волокиту.

— Я ему хороший повод, видимо, дал...

Коля демонстративно откашлялся и как-то нехотя заявил:

— Мне тут файлы закупок как-то попались. Я обычно их не трогаю, только рассылаю, но тут случайно открыл.

— И?

— Там была таблица лакокрасочных материалов. Эту краску, которую столько везли, чтобы твою... ну, эту битую машину сделать, помнишь?

— Так.

— В общем, она там числится с зимы. На складе нет, а в листках есть. Мы ее закупали...

Иван остановился.

— То есть как это?

— Ну вот так. Мне кажется, ее Саня на сторону продавал.

— Продавал бы всю тогда, а не только эту, — логично решил Иван.

— Да может, он потихоньку все тырил. Кто ж знает. Это бухгалтер должен проверять.

— Какой бухгалтер! Она раз в месяц приходит налоги посчитать... Вот урод!

— Совсем как-то не по-пацански. Вы с ним вроде давно контачите... — сказал в Коле школьник, что прячется в каждом из нас, иногда повякивая какими-то смешными выражениями. Коля действительно выглядел как школьник. Было ему года двадцать два, но одевался он в таком стиле, будто сейчас из рюкзака достанет баллон с краской и побежит рисовать на стенах нецензурщину.

Они сидели на остановке и с трудом видели номера прибывающих автобусов — антивандальное стекло было наглухо залеплено объявлениями в несколько культурных слоев. Вполне вероятно, Коля уже пропустил свой, но ему было важно сказать еще кое-что.

— Слушай, Вань. Мне показалось, что на тебя и директор как-то косо смотрит...

— Ну, это не новость. Он чудной человек, постоянно какие-то тупые идеи в голову приходят, и ими нужно восхищаться. А я не хвалю и не ругаю, потому что мне реально по хер.

— Тебя уволить хотят.

Иван отвернулся к задней стенке остановки и зачем-то провел рукой по остаткам большой цирковой афиши.

— С чего ты решил?

— Я слышал, как Саня с ним по телефону говорил. Ну я, конечно, может, чего не понял и преувеличиваю, но речь шла о переизбытке кадров. Мол, менеджеров много и надо оптимизировать работу. Снова советы дает, короче.

— Так мы только что эту Ирину взяли. На кой черт она нужна тогда?

— Ее-то они вряд ли уволят, сам понимаешь...

Некоторое время они ничего не говорили. Коле было неловко от сказанного, хотя и интересно посмотреть за реакцией. Но никакой реакции не было. Иван молча сидел и смотрел через дорогу, сквозь бурный поток транспорта.

— У тебя ведь есть этот файл с краской? Можешь скинуть?

— Ну, я их удаляю, чтобы место не занимали. И его, наверное, тоже...

— В исходящих сообщениях директору могло сохраниться. Ты же отправляешь их.

— Не знаю... письма я тоже удаляю.

Иван недоверчиво посмотрел на Колю. Тот продолжил:

— Слушай, ты же сам понимаешь, мне проблемы не нужны. А это, считай, все, Саня сразу для меня врагом станет...

— Ты его боишься? — прямо спросил Иван.

— Нет, с чего бы. Просто так уволят только тебя, а так еще и меня вдобавок. Мне в целом тут нравится...

— Все с тобой ясно.

К остановке подъехал накрененный на один бок автобус. Он громко фыркал, стравливая избыток воздуха из пневмосистемы.

— О, это мой. Тебе не его?

Иван промолчал.

— Ладно, может, все это неправда. Но я посчитал нужным тебе сообщить. Давай, пока.

Автобус медленно отъехал, шаркая брызговиками по асфальту. Ивану вообще не было смысла тут сидеть. С тех пор как он поругался с женой и стал ютиться на кухне, всякое желание приходить домой пораньше у него отпало. Поэтому он добирался с работы пешком. Пара лишних часов на свежем воздухе.

Погода хмурилась. Мутные кофейные тучи накрыли город и почти не шевелились, грозя дождем. Иван неспешно шел по постоянно меняющему свою форму тротуару: то широкому, выложенному сколотой плиткой, отгороженному от проезжей части железным забором по пояс, то узкому, с волнообразным рельефом, заплатками из гравия и обглоданным бордюром. Иногда тротуар совсем пропадал и приходилось идти по обочине, перешагивая через грязевое месиво и мусор и пытаясь не попасть под колеса несущегося за лишней копейкой грузовика. Густо натыканные дорожные знаки порой топорщились на уровне головы, что в случае невнимательности грозило увечьем.

Начало накрапывать. Идти оставалось недолго, но Иван решил максимально растянуть текущий вечер и завернул в знакомое кафе, что в паре кварталов от дома. В зале было на удивление шумно, музыка звучала громче обычного, но все равно не могла заглушить разрозненные голоса посетителей и лишь смешивала их в нечто неразборчивое. Иван занял единственный свободный столик у входа. Девушка-кассир привычно скользнула взглядом по Ивану. Тот кивнул ей, жидко улыбаясь, — она знала, что он не будет ничего заказывать, и вернулась к обслуживанию накопившейся очереди. По-хорошему, надо было заставить клиента что-то взять, так как без дела занимать место в столь хлебный час — это сущее расточительство, но девушка не донимала Ивана, словно его вид содержал какое-то исчерпывающее послание.

Мысли путались, думать ни о чем не хотелось. Ноги от долгого пешего променада налились тяжестью, и было приятно просто вытянуть их под столом. Иван нехотя проворачивал в голове варианты решения нахлынувших неурядиц, но, откуда ни глянь, они казались пустяковыми. Примирение с женой — это вопрос времени, тут сомнений не было, разве что по поводу работы возникали неувязки. Но если поразмыслить логически: кто додумается увольнять сотрудника, который столько лет был частью коллектива, пережил сложные для компании времена и почти не давал поводов для сомнения? Еще бы с Саньком разобраться, ткнуть носом в его же пакости, доказать директору свою правоту и наконец закрыть этот неудобный вопрос навсегда. Эх, Коля, зачем ты удалил файл...

Размышлять оказалось удивительно легко, особенно на расстоянии. Любая проблема, какой бы сложной она ни казалась, решалась за мгновение, стоило только правильно направить потоки мыслительной активности. Находясь в окружении кучи незнакомых людей, отгороженный от внешнего мира стенами и окнами кафе, Иван не сомневался, что его дела решатся благополучно. Иногда излишней активностью можно даже навредить, поэтому тактическое бездействие было лучшим способом вернуть жизнь в прежнее русло. Около входной двери, откуда с каждым открыванием просачивалось немного улицы, Иван мог судить о состоянии погоды. Через затемненное стекло все выглядело вполне приемлемо, вот только с заходивших гостей текли ручьи. Сидеть больше не хотелось, и Иван, наплевав на дождь, отправился домой.

Довольно скоро показался знакомый двор. Тротуары и дороги залило водой так, что сложно было сохранить ноги сухими. Иван вбежал в подъезд и немного отдышался. С промокшей куртки за шиворот натекло, и капли щекотно ползли по спине. Нащупав в полутьме отверстие замка, Иван запустил туда ключ и привычным движением повернул. Дверь не открылась. Тогда он повернул ключ в другую сторону — то же самое. Хм, зачем жена закрылась на защелку, если сама сказала, что «не будет мне прислугой»? Ладно, позвоним. Еще раз. Настойчивее. Никто не открывал. Иван удивился, потому что в это время она никуда не ходит, да и машина вроде бы стояла на месте. Хотя насчет машины он не был уверен. Повесив куртку на руку, Иван достал из кармана джинсов телефон и ткнул нужный контакт. Пошли гудки. Ту-у. Ту-у. Ту-у. Тишина. Набрал еще раз. Ту-у. Ту-у. Ту-ту-ту — сброс. Хм. Третья попытка обрубилась короткими гудками, едва начавшись. Очень странно. Иван решил спуститься вниз и проверить наличие машины. Вышел он торопливо, не надевая куртки. Привычное место оказалось занято каким-то чужим автомобилем. Бегло оглядев парковку и не обнаружив машины, Иван вернулся в подъезд и позвонил теще. Симптомы повторились — трубку никто не брал. Может, со связью что? Надо позвонить Стасу.

— Але?

— Здорово. Меня хорошо слышно?

В динамике заорал ребенок.

— Чё?

— Говорю, слышно меня нормально? — повторил Иван и отодвинул телефон от уха.

— Да, чего хотел?

— Не могу до жены дозвониться. И теща тоже не берет.

— Оан едмоа?

— Чё?

— Она не дома, что ли? — громко спросил Стас. — Да заткни его наконец!

Послышалась приглушенная ругань и шорох телефона в руках. Хлопнула дверь, все немного стихло.

— Нет, я в квартиру не могу зайти.

— Да ладно, ну ты даешь, — отозвался Стас эхом. Судя по всему, он закрылся в туалете.

— Не знаю, чего делать...

— Позвони им на домашний.

— Как будто я его знаю...

Стас на секунду притих, чем-то шаркая.

— Ну тогда съезди туда.

— Вот еще, на другой конец города.

— Подружке позвони.

— Какой?

Стас хрипло вздохнул в трубку.

— Ты что, не знаешь ее подружек?

— Они не мои же подружки, откуда я могу их знать? Да и есть ли они? — задумался Иван.

— Ну тогда не знаю...

— Слушай, а у тебя ночь никак не переждать?

Послышалось бурление воды.

— Ладно, давай, удачи...

— Ты слышал мой вопрос?

— А?

Иван повторил:

— Говорю, у тебя никак на ночь не перекантоваться?

— Шутишь, что ли, и так знаешь, что на головах сидим. Куда я тебя дену?

— На кухню. Мне не привыкать.

— Нет, братан. Сорян.

Снова послышался крик и какое-то нервозное неразборчивое бормотание. Связь прервалась.

Иван сидел на подоконнике с курткой в руках. Он и представить не мог, что окажется в подобной ситуации, поэтому не знал, что нужно предпринять, как действовать. Его родители точно не были в курсе, а ехать на другой конец города к тестю и теще совсем не хотелось. Единственным его желанием было лечь на пол кухни и заснуть, ни о чем не думая. Иван снова набрал номер жены и номер тещи. Ничего не изменилось. Допустим, она загуляла и потеряла телефон. Представим, что у тещи какие-то неполадки со связью, человек она темный, к высоким технологиям не расположенный и легко могла нажать не ту кнопку. Но что с ключом, почему он не подходит?

Спрыгнув с подоконника, Иван пошел к двери. Светя экраном телефона, он разглядывал замочные скважины. Было их две: одна в ручке, другая сверху отдельная. Первой никогда не пользовались, но ключ от нее был в связке — Иван нашел его и проверил совместимость. Подошел. Откуда-то сбоку послышался легкий скрип, приоткрылась дверь, и на лестничную площадку выползла старая седая бабка в халате.

— Ты чего это тут делашь?

— Да ничего, баб Надь, не могу дверь открыть.

— Ключей, что ль, нету?

— Есть, но не открывается.

— Новые-та?

Иван распрямился и отошел от двери.

— Какие?

— Как эт какие, от замка-та нового?

— Какого нового? — переспросил Иван.

— Вы же сегодня замок поменяли, аль забыл? — настаивала на своем баба Надя.

— Я с работы только пришел...

— Мастер сегодня тута был, дверь сверлил. Я вышла, говорю: чего шумишь, а он: чё надо, то и шумлю, не лезь, бабка. Грубьян чертов.

Иван на некоторое время завис, прогоняя полученную информацию через уставший мозг.

— Чё смотришь-та? Ищи ключ, аль жена не дала?

Он ничего не ответил и молча спустился к подоконнику, где лежала куртка. Было довольно зябко, и он надел ее, чтобы не тратить впустую остатки тепла.

— Вродь молодые, а не помните ничего, — заявила баба Надя и захлопнула дверь.

Поменять замок. Зачем? Как такое вообще возможно? Иван забрался с ногами на подоконник и уперся подошвами в стену. Неужели это какой-то новый акт противостояния, которое зародилось из ничего и по всем законам жанра должно ничем завершиться? Подобное уже тянуло на какую-то серьезную подставу, с которой непонятно было, что делать. Во всяком случае, выбор оставался небольшой. Иван решил дождаться жены — в надежде получить хоть какой-то ответ. Быть может, она загуляла и скоро вернется. Чем дольше сидел на подоконнике, тем сильнее накипали раздражение и злоба. Оставить мужа на улице, как собаку, — это за гранью любой обиды и не помещалось в привычные представления о семейных проблемах.

По лестнице поднимались соседи и оценивающе глядели на Ивана. Никого из них за прожитые тут годы он толком не узнал, поэтому вопросов ему не задавали, отнесясь к увиденному как к чему-то хоть и странному, но не сильно, что дальше упоминания за ужином не пойдет. Иван с трудом просидел на подоконнике два часа и очень расстроился, что за окном не утро. От тонкого стекла веяло прохладой, попытки уснуть превращались в болезненную дремоту, конечности затекали. Куртка пропахла сигаретным дымом и сыростью, хотелось выпить чаю. Желая согреться, Иван слез с подоконника и ходил по пролету взад-вперед, размахивая руками и подпрыгивая. Казалось, бетонная плита хрущевки прогибается под каждым шагом, что, конечно, вряд ли, но Иван все же сбавил обороты и исключил из разминки последний пункт. Кое-как прошел еще час, телефоны молчали, и злоба уже не была каким-то неожиданным состоянием души, а вполне обыденным, привычным. Снова послышался скрип двери, и на лестничной клетке появилась знакомая фигура бабки.

— Где жена-та твоя?

— Не знаю...

— Ты так тута и сидишь?

— Сижу. Cтою, — сказал Иван и демонстративно спрыгнул с подоконника.

— Плохи дела... — сочувственно отозвалась баба Надя.

Иван пялился в окно. За распускавшимися деревьями не было видно ничего, кроме куска темного неба и отблесков фонаря. Смоченная дождем земля бликовала в его свете и казалась свинцовой. Капли на стекле уже не плыли вниз, а замерли, уснули, как жуки. Уснул и город, избавившийся от пешеходов, и только машина с желтым знаком такси на крыше медленно катилась мимо.

— Пойдем-ка ко мне, милок. Нечего тута сидеть, задубеешь.

Возражать было глупо, и Иван прошел в квартиру бабки. Внутри все оказалось обставлено по последнему писку моды семидесятых. Огромный лакированный комод в прихожей сторожил вход и занимал почти все свободное пространство, отчего даже разуться, ничего не задев, было проблематично. В приоткрытой двери единственной комнаты горел свет и хорошо были различимы приметы времени: бледные обои в цветочек, куча каких-то полок, до отказа забитых барахлом, огромный шифоньер с напоказ выставленным хрустальным набором, пружинная кровать, принявшая за долгие годы форму хозяйки, деревянные кресла с зеленой клетчатой обивкой, настенные часы с римским циферблатом... Иван сдернул обувь и проследовал на кухню, зацепив курткой трубку стационарного телефонного аппарата, но вовремя спохватился и не дал ей упасть. Баба Надя заварила чай и продолжала расспрашивать Ивана обо всем, что могла вспомнить.

— Так вы вроде дружно живете с женой-та. Чего не поделили?

— Не знаю.

— Здоровались всегда, не шумели... Мож, позвонишь?

— Да не берет...

— А ты с домашнего.

— Зачем? — не понимая сути, спросил Иван.

— Сотовые-та ваши мало ль чего, а по привычному надежней.

Иван решил, что на такое ему нечего ответить.

— Любят все чего-то придумывать. Жили как-то мы без этих ваших штук, и ничего.

Иван попробовал предложенный чай, заваренный одним пакетиком раз в третий, и решил, что лучше просто греть о стакан руки. Хозяйка же не упускала возможности выдать всю доступную ей информацию так удачно подвернувшемуся соседу.

— Вся она в бабку, жена твоя. Та тоже Валерку своего утюжила без повода, говорю ей: ты чего к мужику пристаешь, шагу не даешь ступить...

— Да у нас все хорошо.

— ...И орала, и орала, искала, до чего докопаться...

— Мы спокойно живем.

— ...Один раз, думаю, нада участкового вызывать, дело к драке идет.

— Толком не ругались.

— ...Так в могилу и скопытила мужика. Хороший был мужик, Валерка-та, работяшый.

— Не думаю, что в этом дело.

— ...Не пил даж. Только в домино вон у подъезда играл, да разве такого сыскать еще-та?

Все же решившись выпить ради приличия бледный чайный раствор, Иван собрался уйти.

— Я пойду...

— Куда ты пойдешь-та, оставайся. Я тебе в комнате постелю.

Краем глаза видевший эту комнату Иван не очень хотел там оставаться.

— Да я на кухне, если можно.

— Кто же тута спит?

— Мне нормально, я привык.

— Ну, хочешь на кухне, так чего ж...

Баба Надя принесла какое-то старое пуховое одеяло, пыльную подушку, постелив их на грязном кухонном полу, усеянном крошками. Под столом стояли банки с закрутками, от которых пахло плесенью, растянуться телу было негде. Но Ивана устраивало и это; во всяком случае, на подоконнике в подъезде было чуть менее удобно. Едва коснувшись подушки, он провалился в тяжелый, глубокий сон...

Глава 10

Утро наступило внезапно. Иван оторвал голову от подушки и с туповатым удивлением вертел ей, пытаясь разглядеть обстановку вокруг и восстановить в памяти причину текущего местоположения. Так часто бывает, когда человек оказывается бесцеремонно выброшен из сна в реальность, минуя все промежуточные стадии. Иван не смог зафиксировать содержание своего сна, бесследно соскочившего куда-то в бессознательное, зато события вчерашнего вечера вернулись почти мгновенно во всей полноте, и это нисколько не радовало. Судя по глухой болтовне диктора, сочившейся через прикрытую дверь, баба Надя давно бодрствовала и была занята получением утренней порции новостей. Это было хорошим поводом уйти без завтрака, так как Иван не мог больше злоупотреблять гостеприимством, а хозяйке пусть и хотелось гостя накормить, как любой бабке, но смотреть телевизор хотелось сильнее, и они расстались полюбовно, ограничившись дежурными благодарностями.

На телефоне было девять часов утра и десять процентов зарядки. Иван решил набрать знакомые номера еще раз, но оба, в точности как вчера, играли в гудки. Придется ехать к родителям жены и добиваться персональной аудиенции, раз иных способов не найти. Вот только для начала надо предупредить на работе, чтобы ждали позже. Хотя кому там особо было дело?.. Иван листал список контактов и не мог решить, кому позвонить. Ладно, сразу директору. Или лучше СМС, чтобы не тратить зарядку? Иван пытался найти любые оправдания, лишь бы не слышать его голос. Да и телефон все же мог еще понадобиться.

По пути к остановке Иван зацепил горячий и сочный чебурек в первом попавшемся ларьке. Он давно не притрагивался к уличному фастфуду, так как питался дома, но в сложившейся ситуации не нашел ничего лучшего и был крайне рад существованию таких заведений. Можно бы было потянуть и шаурму в лаваше, но разницу в стоимости лучше оставить на проезд — карточкой не примут. Неизвестно еще, сколько и куда ему придется мотаться. Забравшись в троллейбус, Иван прошел в самый конец салона и плюхнулся на одинокое сидение. Ему не хотелось находиться с кем-то рядом, так как он чувствовал себя неуютно. Не умывшись и не сменив одежду, он был неприятен сам себе: запах изо рта, заспанные глаза, мятая куртка. В таком виде на бал не заявишься, а вот к родителям жены в самый раз — пусть посмотрят, что терпит зять, пока их доченька выкидывает фортеля.

Так как номера квартиры Иван не знал, пришлось караулить на лавке, пока кто-нибудь не выйдет. Несмотря на будний день, люди обильно мотались туда-сюда, но Иван стеснялся подбегать к двери домофона, думая, что на него косо посмотрят. Было это лишь странным предубеждением, так как ничем от обычного человека он не отличался и был одет вполне нормально. В итоге ждать надоело, и он набрал на домофоне случайную цифру, не попав в нужный диапазон. Табличка с нумерацией квартир была ржавой и нечитаемой, так что приходилось просто перебирать разные варианты. Довольно скоро удалось угадать, послышалась трель, и из динамика раздался грубый тяжелый бас:

— Але!

В этот момент дверь изнутри открылась, и прямо на Ивана вышла высокая молодая девушка с крохотной сумкой из серого кожзама, откуда торчала какая-то потрепанная книжная обложка. От неожиданности Иван дернулся в сторону, пропуская ее, на что та не обратила никакого внимания и бодро зашагала прочь.

— Але, кто?!

Иван хорошо помнил расположение квартиры и без труда отыскал нужную дверь, на которой висела цифра «восемьдесят шесть». Он позвонил. Показалось, что внутри кто-то зашагал, но открывать не торопился. Позвонил еще раз. Затем еще, зажав кнопку дольше. Все стихло. Иван стал всматриваться в глазок, надеясь увидеть хоть что-то, и, похоже, не зря — за дверью явно занимались тем же самым и в конце концов сделали шаг назад, остерегаясь такой почти неприличной близости.

— Светлана Евгеньевна, открывайте.

Загудел и начал медленно карабкаться по шахте вызванный выше лифт.

— Светлана Евгеньевна, я знаю, что вы тут, открывайте.

Двери лифта гулко распахнулись, кто-то забрался внутрь и поехал вниз, мешая Ивану слушать. Понимая, что выглядит глупо, он немного отошел, пытаясь вспомнить, на какую сторону выходят в квартире окна. Выходили они на обе стороны, но кухня смотрела во двор. Иван пешком спустился по лестнице, громко топая, и очень скоро стоял у подъезда, тыкая пальцем в этажи. Три. Четыре. Пять. Шесть. Так, вот и кухня. Где теще еще быть? На первый взгляд, никаких следов движения там не подмечалось, да и как с такого расстояния сказать наверняка... Нет, ничего. Иван снова сел на лавочку в томительном ожидании. Не прошло и минуты — в брюках завибрировало. Почти разряженный телефон автоматически убавил яркость, отчего бликующий на солнце экран казался зеркальным. Иван по памяти провел большим пальцем по нижней его части, и в динамике раздался тихий, но легко узнаваемый голос:

— Ваня, ты еще не понял?

— Здравствуйте, Светлана Евгеньевна.

— Так себя взрослые люди не ведут.

Иван поднял голову по направлению к окну.

— О чем вообще речь?..

— Ты обидел мою дочь. Это неприемлемо.

— Никого я не обижал, что за бред!

— Она не хочет с тобой разговаривать!

Глубоко вдохнув, Иван попытался подготовить себя к отстаиванию своей точки зрения.

— Я... она думает, что я назвал ее как-то, хотя это не так. Я не то имел в виду... Да и было это неделю назад!

— Неважно, когда это было. Есть факт — она не хочет тебя видеть.

— Почему вы мне дверь не открыли?

— Мне соседка позвонила, я не дома.

Иван терял самообладание.

— Что вы врете-то?! За дурака не держите!

Он пристально смотрел в окно кухни, тяжело дыша. Ему казалось, что теща стоит за занавеской и тоже его разглядывает.

— Зачем мне тебе врать?

— Я тоже не пойму, зачем вы врете и зачем дочь свою против меня настраиваете.

— Побойся бога, Иван. Что ты такое говоришь?

— Скажите еще, что это не так. Ребенка им подавай, внука. Возьмите с Павлом Максимовичем из детдома и нянчитесь на здоровье.

— Ты что, пьян?

— Почему я разговариваю об этом с вами, а не с женой?

— Она не хочет...

— Пусть сама об этом скажет!

На несколько секунд образовалась пауза, которая показалась Ивану бесконечностью.

— Нечего сказать, да?

— Думаю, вам лучше некоторое время пожить отдельно. Остудить, так сказать, пыл и разобраться с проблемами...

— Что-о? Какими проблемами? Вы там совсем оборзели?

— Следи за языком, не с матерью своей разговариваешь.

Иван рассвирепел.

— А мать мою не трогайте! Она в наши личные дела не лезет, а вот вы...

— Так и поживи с ней! Остынешь, работу найдешь.

— Что значит — работу найдешь? А кто за машину, по-вашему, платит, кто подарки дорогие дарит?

— Не придуривайся. Она сказала уже...

— О чем сказала?

— ...Благослови тебя Бог.

Теща положила трубку. Иван завелся на несколько полных оборотов и быстро ходил около подъезда, пытаясь дать энергии выплеснуться. Какое-то темное, отвратительное чувство обуяло его, залило гудроном душу, погрузило ноги в липкую грязь, отчего каждый шаг казался не своим, ватным. Можно было представить себе любой вариант развития событий: измену, развод, несчастный случай, смерть, даже беременность — во всяком случае, первое можно стерпеть, второе не подписывать, третье излечить, четвертое пережить... Но что причина окажется такой глупой, вымученной, смешной, не стоящей и доли секунды внимания нормального человека — нет, такого представить было нельзя. Обидеться на сказанное неделю назад? Жена на поверку оказалась еще глупее...

Иван готов был орать матом, кидаться вещами, истерично закидывать голову кверху, как делают это заигравшиеся актеришки в помойных ситкомах, даже кусаться от чувства глубочайшей обиды выброшенного на улицу наскучившего пса, переставшего быть щенком, но в итоге не нашел ничего более умного, чем показать средний палец кухонному окну и демонстративно резко пропасть со двора.

Необходимо было выяснить причину упоминания тещей работы, а для этого придется позвонить — эсэмэсками тут не отделаешься. Иван припал на корточки и свернулся колесом, как будто ему резко стало плохо и прострелило живот, — своим телом он хотел создать тень, чтобы увидеть на экране пиктограмму с нужным контактом, спрятав его от солнечного любопытства. Немногочисленные прохожие спокойно отреагировали на такой изворот, но Ивана в любом случае их мнение уже не волновало. Звонок пошел.

— Алло, — раздался низкий вибрирующий голос директора.

— Здравствуйте. Я писал в СМС, что опоздаю, но уже почти приехал.

— А, Иван. Можешь...

Телефон ушел в беспробудность, истратив последние проценты заряда. Не зная, что имел в виду директор, Иван решил все-таки почтить своим присутствием работу в этот прекрасный будний весенний день. Смирившись со своим неопрятным видом, он на редкость быстро подловил нужный автобус и уже скоро оказался на месте.

— Всем привет, я немного задержался... — сказал Иван максимально обыденно, скрывая волнение.

— Здорово, Ваня. Хорошо, что ты пришел, — встретил его Саня с привычной ухмылкой, — зайди к шефу.

Ирина стояла возле окна и даже не взглянула на Ивана. Работницы кредитного отдела уткнулись в мониторы, сделав вид, что очень заняты, а сисадмин Коля встал со стула, молча протянул руку. Иван зашел к директору.

— Звали? У меня телефон разрядился...

— Да, садись.

Директор был человеком невысоким, но равномерно во всех направлениях широким, плотным, обтянутым белой рубашкой и в отутюженных брюках. Голова с залысинами, лицо аккуратно выбрито. Выглядел он странно, неестественно, как если б хозяина палатки из девяностых заставили играть депутата в местном драмтеатре.

— Что у тебя случилось?

— Небольшая бытовая сложность. Ничего особенного...

— Бывает. Вот документы, распишись, — сказал директор, подсовывая Ивану несколько листков, — все уже заверено в бухгалтерии, чтобы не ждать.

— Что это?

— Как что? Александр же тебе звонил, — утвердительно произнес директор.

— Эмм... нет.

— Странно. Он сказал, что мобильный ты не брал и он сообщил тебе по домашнему...

— Не было такого, — сказал Иван.

— Ох, ладно... Видишь ли, за последние несколько месяцев твои показатели сильно упали. Машин продаешь меньше, с дополнительными услугами тоже не все хорошо...

— Покупателей мало, — заметил Иван.

— Вот не надо тут. С покупателями полный порядок, другие же справляются.

— Раз на раз не приходится.

— Еще этот инцидент с мятой машиной, которая два месяца в некондиции висела, пока краску везли...

Иван промолчал.

— В общем, мы обсудили и решили, что, пожалуй, тебе больше не стоит здесь работать. Сегодня же можешь забрать все документы, чтобы по сто раз не ходить.

— Обсудили с кем... с Сашей? — выдавил из себя Иван.

— Со всеми, — торжественно заявил директор, подняв голос на тон выше.

— Я пришел сюда раньше него и работал еще тогда, когда одними ковриками и сигнализацией торговали... И вы даже не сделали мне предупреждение? Даже не позвонили лично? — сокрушался Иван, хотя говорил негромко, в рамках приличия.

— Уже какое собрание я озвучивал показатели. Вполне наглядно, по-моему. Выводов ты не сделал.

— Это все равно не повод для увольнения. Зарплату срезать — еще ладно...

— Наши нужды вполне покрывают два менеджера. Третий, как говорится... — директор не закончил.

— Да она только появилась! Стажерка! Неужели не видно, что ее Саша тянет? — самообладание Ивана постепенно испарялось.

— Меня волнует результат в конце месяца. Кто его сделал — вопрос десятый.

— И вообще, это он и ударил машину, и краска из-за него не приходила, потому что он ее налево скидывает.

Директор раздраженно фыркнул.

— Что за чушь? Делать ему нечего!

— Мне назло! Как клиентов уводить, как и дуру эту привести! — объяснял Иван, начиная жестикулировать. Это был плохой знак.

— Давай-ка возмущаться тут заканчивай. Нечего придумывать. А клиентов у нормального менеджера не уведут, это же не козы тебе на поляне.

— Козы и есть, хуже еще! А то вы не знаете, как это делается, — уже громко говорил Иван. Такого он себе раньше не позволял.

— Я знаю, что ты не справляешься со своими обязанностями, и мне нет смысла тратить деньги, когда можно не тратить.

— У сисадмина все договоры закупок были, там показано, как ваш Саша любимый вас обворовывает. И меня заодно подставляет!

— Где же эти договоры? Пошли посмотрим! — поднял голос на два тона выше директор. Он встал из-за стола и направился к двери.

— Они... удалены, — отрывисто произнес Иван.

— А чего ты мне тогда голову морочишь? Кто тебе это сказал?

— Коля...

— Ну, с Колей мы отдельно разберемся. А с тобой все — бери документы, и с песней.

— Я ведь могу и в суд пойти. Сможете там предметно объяснить причину? — говорил Иван просто для важности. Он понимал, что ему уже не спастись, и просто напоследок швырялся фразами.

— Зачем же, ты по собственному. Здесь все заполнено, нужно только подпись и дату, — сообщил директор и ткнул пальцем в листок.

— Еще чего, — Иван смял листок и швырнул его на пол, — не дождетесь!

— Так, ты, кажется, попутал. Здесь тебе не муниципальная шарага, а частная фирма. Хочу — увольняю. Хочу — нанимаю. Не надо тут цирк передо мной разыгрывать.

— Выплачивайте тогда зарплату увольнительную...

— Ваня, я бы рад, но у нас и так экономика впритык, — с явной издевкой произнес директор.

— Да пошли вы! — крикнул Иван, и на втором слоге его голос дал осечку, прозвучав по-детски.

Иван встал и вышел из кабинета. Коля снова вскочил со стула и попытался сказать что-то ободряющее, но быстро осекся: по внешнему виду Ивана все и так было понятно. Саня стоял возле машины с каким-то дедом и живо ему что-то рассказывал. Увидев приближающегося коллегу, теперь уже бывшего, он вел его взглядом, продолжая выдавать деду заученные фразы из рекламного буклета. Иван это почувствовал и не смог уйти просто так: он остановился посреди шоурума и яростно, неистово, непохоже на себя крикнул Сане:

— Чтоб ты сдох, мразь!

На фразу отреагировали все, кто в тот момент находился в павильоне. От спокойного, довольно скрытного и всегда одинакового Ивана никто не ожидал такого эмоционального выплеска. Могло показаться даже, что это какое-то другое существо с резким и звонким голосом завладело его речевым аппаратом для передачи своего послания. Дед вздрогнул от неожиданности, с лица Сани пропала ухмылка — за все время их неприязнь еще ни разу не переходила в открытую фазу, и он не знал, как реагировать. Девушки из кредитного отдела ахнули и развели руками. Ирина брезгливо отвернулась. Иван с размаху хлопнул дверью, словно желая вбить ее намертво в проем, замуровав всех находящихся внутри.

Для него так и было: символический жест, прощальный салют этому убогому, ненавистному месту. Сейчас его начнут обсуждать, осуждать и, возможно, продолжат это делать еще некоторое время, при случае приводя в пример. Как хорошо, что он этого не услышит. Иван отдавал себе отчет, что это его последнее посещение автосалона «Карград», и нисколько не сожалел. Был он подхвачен какой-то волной, свирепой стихией неведомого чувства, что то ли тащила его на гребне к скалистому берегу, то ли засасывала глубже в свои недра, в свое ничто.

Иван тяжело соображал, но те мысли, что умудрялись просочиться через вязкий, густой барьер, были все как на подбор здравыми, если не сказать гениальными. Боясь представить себе подобное развитие событий даже пару недель назад, он был убежден теперь, что это не случайность, а закономерный итог какого-то большого дела, подготовленного и реализованного самой природой. Что судьба дала ему шанс переиграть свою жизнь заново, исключив раздражающие моменты и исправив все недочеты. Шанс, выпадающий немногим и только единожды...

Иван шел по городу в автономном режиме, не имея возможности приказать ногам действовать в его интересах. Поначалу это был знакомый уже маршрут до дома, но затем он отклонился и пошел куда-то на задворки, на периферию, по едва знакомым узеньким дворам. Довольно скоро жилой сектор остался позади, и Иван зашагал вдоль облезшего бетонного забора, тянувшегося за горизонт. Вокруг не было ни души, и только близость дороги позволяла не заплутать. Тропа резко ушла от забора и повела перпендикулярно, через скопление бесчисленных краснокаменных цехов, из которых зубочистками торчали маленькие коптящие трубы.

Чем дольше Иван шел, тем безрадостнее становились размышления, будто он выронил из кармана кошелек и каждый шаг отдалял его от возможности вернуться и застать тот нетронутым. Он почувствовал растерянность, не понимая до конца последствий увольнения. В квартире остались вещи, но Иван уже не хотел, не мог туда вернуться, даже если к нему снизойдут до передачи ключа от нового замка. Это было бы проявлением не просто слабости (Иван и не считал себя сильным), а податливости. Что если теща таким образом проверяет его на прочность, на принципиальность и, убедившись в бесхребетности, доведет до полного исступления? Так и ребенку родиться недолго...

Куда деваться, ехать к родителям? Искать новую работу? Извиниться перед женой за то, что ничего ей не делал? Нет, об этом не могло быть и речи. Нечто, действительно, засело у Ивана в душе, и оно не только говорило его устами, но и тянуло за ниточки совести, склеивало из разбросанных осколков едва живое самолюбие и заставляло думать о случившемся как о пощечине всей его сущности, всему тому, чем он жил последние годы и, казалось, так сильно дорожил. Или нет? Сейчас гораздо выгоднее было поверить, что Иван никогда не любил ничего, что его окружало, и подсознательно желал взять кувалду и расколоть эти нелепые ширмы, которыми обставил он свое бытие в момент женитьбы. Так было менее обидно, и даже вырисовывался некий посыл. Но реальность за пределами размышлений Ивана была куда прозаичнее: его выгнали из дома, пнули с работы и он мотался по каким-то захолустьям, не зная, куда себя пристроить.

В таком состоянии можно было хоть весь город поперек перепахать, но ни к чему это не приведет. Иван чувствовал, как путаются его мысли, в этот момент ему как никогда прежде захотелось с кем-то поговорить, высказать накипевшее, поделиться тяжестью. Стремясь утолить свою социальную потребность, Иван направился к единственному человеку, на которого мог положиться.

Офис сотовой компании, где работал Стас, располагался на другом конце города, куда Иван умудрился добраться пешком, практически не почувствовав этого. Он не знал точной должности Стаса и даже отдела, поэтому долго добивался у девушки на ресепшене, чтобы она его позвала.

— Как, говорите, фамилия?

— Да я три раза уже повторил.

— Алло, да, Полищук, есть такой? Пусть спустится ко входу. Не знаю, друг какой-то ждет.

— Иван меня зовут, — добавил Иван, продолжая глубоко дышать с дороги.

— Десять минут, — сообщила девушка.

Стас не спустился ни через десять минут, ни через пятнадцать. До конца рабочего дня был целый час, выдержать который представлялось целым испытанием. Поначалу Иван продолжал по инерции ходить от стойки информации до диванчика, но постепенно завод израсходовался, пружина ослабла, он сел. Здесь было шумнее, чем в кафе: повсеместное бубнение и щелканье клавиатуры, которые могло перебить разве что верещание принтера, причем клиенты всё продолжали заходить, вытесняя собой воздух. Иван давно вспотел, но его это не занимало, он даже не удосужился расстегнуть куртку. Странное дело: столько вокруг людей, а никому нет ни малейшего дела до него, до волновавших его вопросов. Если кому-то просто взять и высказать все накипевшее, тот вряд ли обрадуется: не потому даже, что случайный неудачник решил без спроса перед ним исповедаться, а потому, что практически у любого в этом здании наверняка в загашниках пылились истории куда трагичнее и серьезнее, чем новый замок на входной двери и увольнение. Стас спустился по лестнице лишь немногим раньше закрытия, словно сделал одолжение, и друзья вышли на парковку, к машине.

— У нас на этой неделе полный завал, а ты трезвонишь. На мобильник не судьба?

— Разрядился.

Мутно-серый от весенних брызг «киа-рио» поставлен был как-то размашисто, скрадывая два свободных места и затрудняя сквозной проезд. Иван нащупал удобное положение сиденья и принялся пересказывать произошедшие с ним казусы, добавляя к уже известным Стасу случившиеся за день. Несмотря на явное утомление, Иван очень красочно и злобно выражал свое негодование, активно жестикулировал, будто разыгрывая увиденные сцены, и периодически смотрел другу в глаза, сверяя реакцию. Большую часть времени тот следил за дорогой, лишь изредка переводя взгляд на оратора, если тот слишком близко взмахивал конечностью.

— Да чушь какая-то. Как такое бывает? — резюмировал услышанное Стас.

— Вот так. Уволокла дочь на свою сторону.

— Ты серьезно думаешь, в этом дело?

— А в чем? Мне давно мозги промывали. Сначала ненавязчиво, потом церковью этой, теперь вот перешли к прямому воздействию. Говорю же, тесть меня в комнату завел и давай лепетать. Он всегда отмалчивался, а тут...

— М-да-а... Вещи же там? Или забрал? — спросил Стас.

— Ты слушаешь вообще, что я говорю? Ничего я не забирал и не буду. Пусть подавятся. Трусы с носками, что ли, жалко?

— А с тачкой что? — вспомнил Стас.

— Ничего. Все равно на ней не ездил, считай...

— Кредит на тебя ведь оформлен.

Иван призадумался.

— Отбирать-то приставы приедут по месту прописки.

— Ты там разве? — удивленно спросил Стас, хотя он знал, где Иван прописан. Просто такая информация имеет свойство быстро забываться.

— Там.

— Можно тогда через суд дверь взломать, — дал совет друг.

— Больно надо. Пусть сама разгребает.

Стас катил по привычному маршруту и, лишь почти приехав, опомнился:

— Так тебя к родителям везти?

— Получается. Куда еще.

Машина развернулась на кольце и устремилась в противоположном направлении, к выезду из города, где в такое время обычно набирается неплохая толкучка. Трафик начал уплотняться, скорость снижалась, колбаса из желающих попасть домой заполнила улицу и замерла перед светофором, не способным справиться с такими объемами. Стас вздохнул. Было ясно, что он готовился провести вечер не так.

— Теперь мои ждать устанут.

— Подумаешь, отдохнут.

— Чего это им отдыхать? — удивленно спросил Стас.

Иван почесал нос кулаком.

— Значит, ты отдохнешь.

— Чего это мне отдыхать? — снова спросил Стас.

— А то не устал?

— Устал. Вот дома ноги и вытяну, на кровати.

— Так тебе и дали, — ухмыльнулся Иван. Стас как-то неодобрительно задергал головой.

— Меня пока никто не выселяет.

— С орущим всю ночь сыном сам съедешь, — сказал Иван.

— Больно ты знаешь.

— Не знаю...

— Вот и хрен.

— ...Но догадываюсь.

— Нашелся догадыватель. И до чего эти догадки тебя довели?

— До чего?

— Обрюхатил бы давно жену, сидел сейчас дома, а не тут. И никаких проблем...

Гневно посмотрев на Стаса, Иван начал непроизвольно жестикулировать, словно этими хаотичными взмахами объяснял свою позицию.

— Ты-то не начинай. Мне, наверное, виднее, что бы я сделал, а что нет...

— Еще бы. Люди все нормальные детьми обзаводятся, а тебе не хо-очется, не нра-авится.

— Ага, дальше? — подначивал друга Иван.

— С работы швырнули, квартиру заперли, теща даже дверь не открывает. Тридцать лет скоро, а все как школьник размышляешь!

— Значит, вот как, да? То есть я и выбирать за себя уже не могу?

— Выбирать надо в свою пользу, а не в ущерб всему. Что толку от твоей принципиальности?

Стас был явно не в духе. Обычно они не обсуждали этой темы, но даже если и касались вскользь, то реакция была спокойной и сдержанной. Сейчас же его понесло.

— Я все понял. Спасибо, что выслушал, подбодрил. Дружище, — выдавил из себя Иван и отстегнул ремень.

— Ты куда собрался?

— Быстрее пешком дойду!

— Я на хрена сюда ехал тогда? В обе стороны пробка к дыре твоей, куда я теперь? Сиди уж.

— Это вряд ли.

Иван хлопнул дверью и двинулся по тротуару. Стас несколько раз посигналил, чем разозлил впередистоящую «газель», из которой показался мясистый палец.

Что же такое происходит? Почему все, с кем Иван так или иначе был связан, ополчились против него? Какую оплошность или провинность он допустил, что судьба так напористо хлестала его по щекам? Только успокоившись и немного собравшись с духом, Иван снова почувствовал волну, но был он уже не на гребне, а барахтался кверху ногами возле берега, захлебываясь соленой водой и собирая затылком острые камни.

Улицы погрузились во мрак, и, пока фонари нехотя разгорались, лишь автомобильные фары обдавали окрестность слепящим светом, вынуждая кусты и урны отбрасывать длинные тени. Иван шел по разделяющей район лесополосе, когда-то ухоженной, а теперь дикой и неуютной. Того и гляди утоптанная грунтовка оголит куски старого асфальта, о которые можно легко споткнуться, низко висящие ветки прилетят по лбу своими набухшими почками, а навстречу попадется подозрительный субъект в старом пальто и с опущенной головой, готовый в любой момент воткнуть заточку тебе в бок. Ивану казалось, что даже сам город, до того не вмешивавшийся, очень хотел ему навредить, всячески демонстрируя свое недовольство: трансформаторная подстанция осуждающе гудела, взбесившиеся вороны галдели без умолку, даже появившиеся из ниоткуда четырехэтажные сталинские дома грозно нависали над ним, оправдывая название. Наконец стало можно кое-что разобрать, вдалеке обрисовались контуры остановки, исписанной матюками и затертыми номерами телефонов, довольно старой — таких в центре не встретить.

Автобус плелся неторопливо, по-черепашьи, растягивая время, чтобы собрать больше пассажиров, и Иван был рад, что попался ему на пути. Он решил не испытывать больше свои ноги на прочность и воспользоваться услугами любимого транспорта, который всегда оказывался рядом в нужный момент...

Глава 11

Было что-то неправильное в том, что Иван вновь оказался в родительском доме. Ни о какой ностальгии речи не шло: чувство это характерно для мест, с которыми связаны какие-то счастливые и радостные моменты, но ничего такого он припомнить не мог. Эта удручающе привычная обстановка в комнате, где Иван прожил значительную часть своей жизни, вид из окна на нисколько не изменившийся двор с деревянными сараями и гаражами, пятно плесени на потолке, росшее вместе с ним и выработавшее иммунитет ко всем существующим чистящим средствам, даже окрестная территория, изученная вплоть до каждого столба, каждого камня, до гниющего за полем кузова «запорожца» в болоте, — все это свидетельствовало о значительном жизненном откате, как если б ты взял с полки альбом старых фотографий и, засмотревшись, случайно провалился в одну из них. Добравшись до дома, Иван не стал ничего объяснять родителям, отложив беседу на утро. Не придумав, однако, за ночь интересных интерпретаций, он прямо и довольно неуклюже рассказал о ситуации с увольнением и о странном поведении жены с тещей, неосознанно выставив себя совсем какой-то тряпкой и безвольным овощем.

— Ну ты и дурак, Ванька, — заключил отец, зажигая третью сигарету возле приоткрытой форточки на кухне, на что должен был получить немедленный возмущенный комментарий от матери, но ей оказалось не до того.

— Вот так Светлана... — только и сказала она.

Не то чтобы родители как-то конкретно отреагировали на случившееся — скорее, загрузились в молчаливой попытке осмыслить произошедшее. Ситуация отдавала какой-то глупостью, которую можно списать на типичную для молодых ссору, что закончится сама собой, но поведение сватьи в эту схему не вписывалось и требовало отдельного уточнения. Потеря же сыном работы воспринималась как куда более серьезный удар. Сойдясь на том, что мать лично позвонит Светлане и потребует объяснений, они отчалили на работу, оставив Ивана наедине с собственными мыслями. Он чувствовал себя никчемно, как если бы пять предыдущих лет жизни ему приснились и надо было заново куда-то деваться. Зарядив телефон с помощью отцовской зарядки, Иван нехотя оделся и вышел во двор. После вчерашнего далеко бродить не хотелось.

Едва отойдя от дома, Иван уже шел по какой-то буквально деревне, где во дворах бегали куры, за заборами торчали кабины тракторов, то и дело слышались удары молотка и шуршание пилы, пахло кострами, а чтобы не уйти по колено в грязь, приходилось ступать по травяным островкам, как назло, скользким. Из общей картины выбивались лишь монструозные коттеджи, облицованные красным или белым декоративным кирпичом, с камерами по периметру. Возле них на асфальтированных пятачках были припаркованы машины стоимостью в пол-улицы окрестных халуп.

Он чувствовал себя элементом нерешаемой задачи, уравнения со всеми неизвестными, потому что в упор не видел никакой личной перспективы. Именно из-за недостатка амбиций и интереса к саморазвитию Иван терпел столько лет работу в автосалоне, когда любой нормальный человек свинтил бы оттуда через месяц. Ему не хотелось даже думать о поиске нового места. Все эти годы он как будто закрывал глаза на свою бесполезность, принимая навязанные обществом условия игры, в которой каждый вынужден занимать отведенную роль, невзирая на персональные способности или их полное отсутствие. А ведь Иван был дипломированным специалистом, правда, за прошедшие годы красиво оформленные гербовые листки в твердой синей обложке радовали разве что мать, у которой где-то и валялись. Целеустремленные и деловитые находили себя и безо всяких бумажек, пробираясь через тернии напористо и последовательно, а остальным было сложно самоидентифицироваться даже с внешней помощью, если только их не тыкали носом и силой куда-то не сажали.

Частный сектор был разрезан двухполосной асфальтированной дорогой, ведущей на мост и уходящей дальше, в цивилизацию. Оказавшись на мосту, Иван решил притормозить и полюбоваться окрестным пейзажем. Вчерашнее как-то резко накатило усталостью: ноги норовили сложиться пополам, руки распустились почти до коленей... Иван облокотился о перила, слишком сильно подав корпус вперед, отчего чуть не навернулся вниз. Под мостом проходило множество железнодорожных путей, переплетенных друг с другом и ведущих к сортировочной станции, наверное, крупнейшей в городе, — вид этот по-своему завораживал. Как говаривал его покойный дед по матери, железная дорога — это целый мир, о котором знает каждый, но не каждый познает.

Дед был повернутым на этой теме, читал бесконечное множество технической литературы, однако работал не машинистом и даже не помощником, а каким-то путейцем, местного сорта чернорабочим. Иван не так хорошо его помнил, все сохранившиеся в памяти моменты так или иначе связывались с «железкой», куда они ходили гулять. Наверняка он много всего рассказывал, только оседали в сознании маленького мальчика не факты, но впечатления: хождения по рельсам, стук колесных пар, свист тифона, запах нагретых солнцем шпал. Однажды Ивана даже запустили в настоящую кабину локомотива, стоявшего в депо, где у деда были товарищи, и вся эта россыпь циферблатов, кнопок, рубильников казалась тогда, да и сейчас бы показалась, чем-то неведомым, неземным, будто это не многотонная стальная коробка для перевозки угля и отдыхающих в Анапу, а космический челнок, готовый в любой момент сорваться и устремиться бороздить просторы далеких галактик. Но Иван не умел всерьез и подолгу, как некоторые, размышлять вселенскими категориями.

Иван решил сесть на бордюр. Сливные решетки были предусмотрительно сданы в чермет, и через солидного размера дыры виднелась земля. Зачем-то он залез туда подошвой, как бы проверяя, сможет ли в дыру протиснуться нога среднестатистического человека — да, с запасом. Машины по мосту ездили достаточно редко, и можно было услышать, как под ним жужжали изоляторы контактной сети.

Железная дорога виделась Ивану вещью действительно внушительной: ладно скроенный, сложный механизм, не знавший отдыха; здесь все предугадано, просчитано и подчиняется своей внутренней логике. Днем и ночью там сновали электрички; пассажирские составы, встав на стоянку, выпускали на перрон размяться и прикупить пирожков засахарившихся за долгую дорогу пассажиров; грузовые вагоны бесконечной вереницей тянулись со всех краев страны, забитые углем, древесиной, зерном и еще черт знает чем. Или даже кем. Ивану вспомнилось, как однажды по телевизору показали сюжет про школьников, которые катались на крышах вагонов, делая это, конечно, не из-за невозможности заплатить за проезд, а из чисто ребяческих побуждений, в поисках впечатлений. Все-таки наша страна не Индия и не Африка, найти способ ехать в салоне может даже самый распоследний маргинал, с чем согласится любой, кто хоть раз переступал порог вагона пригородной электрички. Было в этих поездках на крышах что-то не столько экстремальное и противоестественное, сколько романтическое, душевное. Особенно если говорить не об электричках, на которых все равно далеко не уедешь, а о грузовых, товарных составах, пути которых, в сущности, неисповедимы. Ведь были же наверняка люди, которые целенаправленно подобным образом передвигались по стране. Не могло не быть.

Холод бетона, не успевшего еще нагреться, уже передавался Ивану. На улице был далеко не июль и довольно прохладно. Спустившись с моста, Иван решил прогуляться вдоль путей. С земли вид не столь впечатлял, зато можно было разглядеть вагоны во всех подробностях. В большинстве своем оказывались они совсем уж грязными, черными от мазута и пыли, с ржавыми бортами; в редком случае — наоборот, слишком стерильными, выбивающимися из рядов своей нетипичной новизной, — на таких, как правило, был нанесен логотип одной крупной транспортной компании, что многое объясняло. Прямоугольные вагоны без крыши наверняка составляли основу всех перевозок: некоторые составы формировались только из них, и такая одинаковость выглядела забавно. Иногда попадались высокие вагоны с крышей, почти подпирающей контактную сеть, — вряд ли кто-то смог бы тут с комфортом разместиться, зная, что на расстоянии вытянутой руки висит провод в несколько тысяч вольт. Были еще экземпляры со скошенными краями, походившие на мусорные контейнеры, — в них, видимо, сгружали что-то сыпучее, потому что под брюхом располагались люки, как у танка. Цистерн тоже хватало, но Ивану они как-то не приглянулись, так как от обычных автомобильных бензовозов не отличались — разве что в пробках не стояли.

Ивана чем-то привлекала идея путешествия на грузовых поездах, он и разглядывал вагоны уже с какой-то прагматической позиции. У каждого были маленькие лесенки, вроде подножек, и большие, с тыльной стороны, ведущие наверх. Не совсем понятно их первоначальное назначение, но выглядели они настолько доступно и удобно, что у Ивана не возникло и тени сомнения в возможности их использования. Да и для того, чтобы залезть на крышу, не требовалось никаких навыков или спортивной подготовки — достаточно уметь ходить и сжимать кисти рук. По крайней мере, со стороны казалось именно так.

Желудку же казалось, что пора чем-то перекусить. Так как налички у Ивана почти не осталось, а о существовании кредитных карт местные магазины узнают лет через десять, решено было проинспектировать родительский холодильник, где не могло чего-нибудь не быть.

Для разнообразия Иван решил вернуться другим путем. Особых различий это не принесло, вокруг торчали те же деревянные хаты и извивалась грязная грунтовка. Все казалось таким одинаковым, что только подготовленный человек, знавший эти места наизусть, смог бы тут не потеряться. В теории Иван мог считаться таковым, но он с детства не отличался топографической памятью. В любом случае, от случайной встречи ему не удалось отвертеться. На крыльце подъезда двухэтажки сидел парень и пускал кольца сигаретного дыма, наблюдая за их рассеиванием. При виде Ивана он сначала не обратил на него никакого внимания, а потом бодро привстал и заулыбался:

— О, Вано! Какие люди!

— Привет, Жень, — вяло произнес Иван, явно не радуясь встрече.

— Как делехи?

— Ничего, а у тебя?

— Нормалек. Какими судьбами? — растянув рот во всю ширь лица, улыбнулся Женёк.

— Да вот, родителей проведать зашел.

— Так они ж на работе небось.

Иван отошел в сторону, чтобы на него не дымили.

— Подожду. Ты сам чего не на работе? Отлыниваешь?

— А чего мне, я человек свободный. Мойку открыл. Утром принял, вечером кассу снял.

— Бизнесмен? — произнес Иван с неким налетом сарказма. Собеседник, однако, этого не понял.

— Типа того. Заезжай, сделаю скидочку.

— Да нет, спасибо.

— Тачка-то есть? Что-то я не вижу тут чужих машин, — спросил Женёк и осмотрел двор во всех направлениях.

— На ней жена ездит...

— Бабу за руль пустил? Ну молодец, молодец.

Наступила неудобная пауза. Всегда эти паузы встревают там, где не ждешь, но само их наличие многое говорит о субъектах беседы.

— А ты все там же трудишься?

— Да, — не очень уверенно произнес Иван.

— Неужели не надоело?

— Пойдет... Ладно, давай, удачи...

Иван протянул руку в надежде попрощаться и уйти.

— Может, ко мне заглянешь? Я там ремонтик забахал.

— Не.

— Фуршет накрою. Давай, чё ты, сколько не виделись...

— Я не пью, — объяснил Иван.

— И не куришь?

— И не курю.

— Плохи дела. Ну, смотри, — сказал Женёк и наконец потерял даже мнимый интерес к продолжению разговора.

— Пока, — Иван протянул руку.

— Увидимся.

Пускай это всего лишь фигура речи, но видеться Иван больше не хотел. Женёк был другом детства, соседом, с которым они одно время плотно общались. Учился он в другой, местной школе и был характера своеобразного: шального, ищущего приключений, но в чем-то предприимчивого. Курение на чердаке, пивко, водочка, легкие трения со стражами правопорядка — до детской комнаты милиции дело не доходило, но Ивану это все равно не нравилось. Он предпочитал чуть менее рисковых друзей, например Стаса.

Вот только Стас жил далеко и вне занятий они начали пересекаться довольно поздно, тогда как Женёк был его своеобразным дворовым заменителем. Впоследствии в компанию добавились другие ребята, и Иван постепенно оказался объектом подтрунивания, что его не устраивало. Посему он порвал с ними все связи и около дома гулять перестал. Было даже немного радостно, что Женёк нашел себе применение, а не спился и не пошел по этапу на восток, как вполне могло произойти.

В холодильнике оказалось не так много съестного, но наскрести нормальный обед вполне получалось. Иван водрузил на плиту кастрюлю горохового супа, обильно заправил майонезом какой-то овощной салат и развел чай из первого попавшегося пакетика. Возможно, он даже немного переоценил чувство голода, потому что после первого уже ничего не хотелось. Выбрасывать же не хотелось еще сильнее, поэтому через силу второе тоже было уговорено и затоплено чаем. Давненько Иван не бездельничал в будний день: болел он нечасто, а отпуск пролетал быстро и как-то впустую. Тело ломило, накатывал сон, и, так как делать было, в сущности, нечего, он поддался сигналам организма, разместившись на диване. Весеннее солнце уже ощутимо грело через стекло, из приоткрытой форточки слышалось воодушевленное верещание птиц, а собаки, взбудораженные проехавшим грузовиком со скрипучими бортами, пытались друг друга перелаять.

Ивану удалось расслабиться и на какое-то мгновение забыть обо всем, что его тревожило. В голове крутились несвязные мысли. Мысли эти позволяли ему парить по комнате в любом направлении и за ее пределами, крутя пируэты и петли. Он чувствовал себя полиэтиленовым пакетом, настолько легким и прозрачным, что гравитация даже не пыталась расходовать на него силы, позволяя вести себя очень вольно. Если бы не настойчивое тиканье настенных часов «Янтарь», на котором периодически фиксировался слух, связывавший Ивана с реальностью, он так и остался бы во сне, где существовать оказывалось проще, естественнее и веселее, чем в жизни. Сложно сказать, сколько прошло времени, — казалось, не больше часа, но, приоткрыв глаза, Иван обнаружил, что комната потускнела, за окном стихло, а утыканная мелкими иголками рука явно залежалась. Вставать все равно не хотелось, поэтому решено было повернуться на бок и еще чуть-чуть поваляться.

Немного погодя за окном послышалось шуршание шипов по асфальту — какой-то чудак не переобулся с зимы и теперь портил резину. Звук приближался и слышен был прямо под окнами — видимо, чудак местный. В подъезд вошли, и Иван решил, что это соседи с первого этажа, так как на их площадке вроде бы ни у кого машин не водилось, а отец ставил свою в гараж напротив. Топанье по лестнице явно свидетельствовало об обратном. До последнего Иван придумывал отговорки, но тут в дверь позвонили. Все-таки родители. Спокойствие нарушено, ведь с ними молча не посидишь. Зачем-то он решил посмотреть в глазок... и попятился. Вернувшись к окну, он поглядел во двор и увидел размашисто припаркованный у дерева «шевроле-круз», такой знакомый. Серая «четверка» отца раскорячилась на половину двора, будто специально перекрыв выезд и «крузу», и всем соседям. Несколько растерявшись, Иван не мог решить, как поступить, а тем временем звонок продолжал противно сверлить. Настолько невыносимым был его звук, как от перфоратора, что рука сама потянулась к защелке, лишь бы эту пытку прекратить. На порог зашла Светлана Евгеньевна, за которой пристроилась жена. Пока они разувались в скромного размера прихожей, мать торчала в коридоре с гроздьями пакетов.

— Ванечка, привет, мой дорогой! — радостно начала теща. — Забери пакеты, чего стоишь?

Иван, не зная, как реагировать, повиновался и ухватил три тяжеленных баула. Внеся на кухню, он поставил их у стола и отошел в сторону. За спиной в этот момент материализовались бабка жены и тетя Валя — так внезапно, что Иван вздрогнул.

— Сейчас мы быстренько все организуем, подождите полчасика, — сказала мать, едва попав в квартиру и сняв с себя куртку.

— Да я помогу, не беспокойся. Давай пока овощи нарежу, — любезно предложила теща.

— Сиди, а мы зря пришли, что ли, — заявила бабка, извлекая огурцы и помидоры из пакета.

Жена стояла в стороне, разглядывая мельтешащих родственниц, — как и Иван. Он был настолько удивлен происходящим, что не мог даже слова из себя выудить.

— Я пока телевизор дерну, а то тишина какая, — заявила тетя Валя и стала искать пульт, всем мешая, — где «лентяйка» у вас?

— Кнопкой, — посоветовала мать.

— Не маячь, возьми вон колбасу с сыром нарежь, — скомандовала бабка.

— Оставьте это дело колбасному мастеру!

Павел Максимович с отцом протиснулись в кухню, где отродясь столько людей не водилось, принеся с собой сигаретного дыму и еще один пакет, звенящий стеклом. Иван решил запереть дверь, чтобы вдруг еще кто не зашел.

— Так, девчонки, пустите к холодильнику, — на редкость веселым голосом сказал отец.

— Одну давай сюда сразу, — тетя Валя выхватила из его рук бутылку водки и водрузила на стол.

Отец открыл холодильник и разместил в двери еще две бутылки, какую-то темную настойку, а шампанское уже не влезло, и его пришлось боком утрамбовать на верхней полке.

— Мужики, стол отодвиньте вот так, — бабка развела руками, показывая, что она имела в виду. Иван дернулся было на призыв, но отец с тестем справились без него.

Устав стоять, жена прошла в комнату и села на диван, покрывало которого наполовину сползло к полу. Она как-то брезгливо осмотрелась, будто ни разу здесь не была, и, нащупав на спинке пульт, нажала большую красную кнопку, скорее машинально, потому что нельзя сесть на диван и не включить телевизор. Взгляд ее, однако, был направлен не на экран, а куда-то в сервант, в котором пылился ни разу не использованный сервиз. Одного бокала недоставало. На кухне и в комнате шел один и тот же канал, но между ними была едва заметная задержка, явно слышимая сейчас: каждая фраза ток-шоу проговаривалась дважды, а крики и ругань, без которых подобные передачи обойтись не могут, превращались в назойливое эхо, смешиваясь с бубнением родственников в трудно перевариваемый балаган.

На Ивана никто не обращал внимания. Словно он слился с фактурой обоев или стал предметом обихода, до которого пока не было дела. Казалось, если даже встать посередине, мешая остальным, его просто будут обходить. Это выглядело особенно странно, учитывая, что причиной застолья являлись именно они с женой, — родственники решили таким неуклюжим образом сгладить углы их отношений, в чем не было ни малейшего сомнения. Люди, которые редко между собой общались и еще реже виделись, вели себя как старые знакомые, хихикали и перемигивались. Был в этом всем какой-то явно нездоровый налет позерства, и Иван даже пару раз приложился рукой об угол шкафа, надеясь удостовериться, что еще спит. Кое-что хорошее в этом все же было: одной проблемой скоро станет меньше, ведь после отвратительных сцен пьянки и пожеланий больше не ссориться он сможет вернуться в квартиру, к своим вещам.

«Поляну» накрыли весьма оперативно. Если бы кому пришло в голову включить секундомер и замерить время, могло вполне сойти за рекорд. Жену позвали из комнаты, тетя Валя с бабкой сели в проходе, пододвигая к себе тарелки съестного, Павел Максимович с отцом уже прицеливались к рюмкам, мать с тещей сгрудили треугольные ломти хлеба в корзинку. Ивану самому нужно было догадаться занять свободное место, что он и сделал. Телевизор приглушили, и кухня погрузилась в тишину. Все сориентировали головы по Ивану и терпеливо смотрели, не двигаясь и не приступая к еде, ожидая какой-то команды. Ему стало стыдно от такого внезапного внимания к своей персоне.

— Что празднуем? — спросил он наивно, хотя, конечно, все понимал.

Все продолжали сидеть, как под гипнозом. Иван не придумал ничего лучше, как потянуться за запечатанной водкой, хотя стояла на столе и открытая. Неудачно сдернув крышку, он пролил немного на скатерть, нацеживая себе в рюмку. На лице тещи украдкой блеснула снисходительная улыбка, едва заметное искривление уголков губ.

— Выпьем? — совершенно нелепо заявил Иван, вставая. Жена все это время отрешенно наблюдала за его действиями. Затем она как-то резко переменилась в лице и заявила:

— Я беременна.

В этот момент кухню сотрясло таким громом ликования, что все стеклянные предметы, подобно радиоприемникам, поймали эту волну и стали в такт звенеть. Родственники истошно вопили, с перерывом на опрокидывание рюмки и поиск огурца, а затем потянулись к Ивану. Он так и продолжил бы держать рюмку, если бы ее не выбили из рук ему на джинсы в радостном желании взъерошить волосы, хлопнуть по плечу или за что-нибудь ущипнуть. Какого-то ответа от Ивана не ждали, поэтому все довольно быстро вернулись за стол, громко разговаривая. Жена уселась мужу на колени и поцеловала его каким-то дежурным, сухим поцелуем. Послышались одобрительные стоны и аплодисменты.

— Ну, дорогой, ты рад? — шепнула Ивану на ухо жена.

— Какой... срок?

— Три недели.

Он почувствовал, что комната начала медленно поворачиваться, меняя перспективу и обесцвечиваясь. Хотелось вдохнуть полной грудью, дыхание срывалось, и приходилось накачивать нужный объем кислорода малыми, но частыми порциями.

— Ты чего?

— Тошнит... немного.

— Тебя-то? — ухмыльнулась жена и разжала кольцо из рук, что держала вокруг шеи мужа. — От радости ошеломило?

Иван неуверенно, но утвердительно кивнул.

Накопив нужный градус, родственники стали задвигать душещипательные тосты, очевидные по содержанию и оттого еще более нелепые в своей тупости.

— На одного мужика у вас теперь в семье прибыло, — заключила тетя Валя, криво скалясь над собственной шуткой.

— Ну, сын! Хорошего пацана заделал? — спросил отец.

— Какого еще пацана? Может, девка уродится? — возразила бабка.

— Хватит нам девок, девать их некуда, — добавил Павел Максимович и получил от тещи легкую затрещину.

— Главное — ощущать ответственность, сынок. Это серьезный и важный этап... — пыталась вставить напутствие мать, но ей договорить не дали.

— Давно пора! В их возрасте дети уж в школу ходят, — заметила тетя Валя.

— Как назовете? — спросила теща, смотря на Ивана, но очевидно адресуя вопрос дочери.

— Дочку Паулиной, а сына Серджио, — пошутила жена. Шутку не поняли.

— Нам таких не надобно, уж извольте традиционно: в честь дедов и бабушек.

— Тю, надо по гороскопу. В газете писали, как правильно называть, чтобы счастливая жизнь была. По месяцу там... — умничала бабка.

— Чего вы шкуру неубитого медведя делите. Успеем придумать, — заключила мать.

— Давайте выпьем за семью, скрепленную наконец самым главным, неразрывным фактором, — сказал отец, достав шампанское и чуть его не разбив.

— Чего? Скажи сразу: за дете-ей! — поправила его тетя Валя.

— За детей и их детей, — исправился отец.

— Ура!

— Пьем!

Все подхватили тост. Стандартное застолье продолжилось в своем привычном ключе: воспоминаниями о молодости, курьезами из детства детей, спорами за жизнь, песнями. Жена явно не собиралась здесь задерживаться и потащила Ивана в прихожую, где он незаметно для себя оделся. Родственники, естественно, спросили, куда они собрались и почему не хотят остаться, но как-то вяло, для отчетности, ведь вечер все равно продолжится без них. Иван собачонкой пошел к машине.

Жена неумело тронулась с места, пробуксовывая, и неторопливо выехала со двора, постоянно оглядываясь по сторонам, так как фонари еще не включили и видно было плоховато. Иван не мог до конца понять, где он: сном это не являлось, в чем он успел убедиться, но на реальность походило еще меньше. Его, действительно, подташнивало, кружилась голова, он чувствовал: еще немного — и все завертится так, что вид из окна рассыплется на светящиеся куски калейдоскопа, а сознание померкнет. От мокрого пятна на джинсах тянуло водкой.

— Теперь заживем, — сказала жена, и по ее интонации сложно было просчитать степень заложенного во фразу сарказма.

— Меня уволили.

— Знаю... Ну и дурак.

Иван прижался лбом к боковому стеклу, разглядывая отражение приборной панели и магнитолы, что наслаивалось на плывущий мимо район. На каждой дорожной выбоине голова чуть отскакивала от стекла, несильно о него ударяясь. Ивану хотелось, чтобы машина угодила в огромную яму и он со всей силы треснулся бы виском о дверь, но жена, как назло, ехала неторопливо и аккуратно.

Было совершенно непонятно, что делать дальше и что случится на следующий день. Жизнь сулила быть как никогда скучной и предсказуемо унылой, ведь чем-то иным удивить уже не выйдет, все карты раскрыты, тузы выведены. Такого примирения Иван не ждал...

Глава 12

Ночь Иван провел плохо, хотя спал не на кухне. Он долго вертел в голове различные варианты своего будущего и лишь в промежутке между этим недолго дремал, пробуждаясь от любого шороха. Жена лежала на боку, иногда переворачиваясь на спину, и негромко посапывала. Иван не мог свыкнуться с мыслью, что в этом теле, где-то возле желудка, обвитый кишками и красными сосудами, зреет маленький человек, пока еще бесформенная личинка. Его личинка. Со временем она обретет понятные очертания, начнет толкаться и постепенно вылезет наружу, осматривая незнакомый мир ничего не понимающими глазами. Чиновники нарисуют единицу в ежегодной статистике рождаемости и радостно отчитаются о показателях прироста населения. Было понятно, что ни о каком аборте не могло идти речи: если это слово услышит Светлана Евгеньевна, последствия окажутся самыми печальными, невзирая на мнение дочери. Тем более что у дочери никакого мнения не было, и она приняла эту ношу по-своему безразлично, как принимают выступившую на лице сыпь. Тревожило Ивана другое: он был практически уверен в невозможности подобного развития событий, насколько вообще мужчина может быть в этом уверен.

Настал выходной, и жена звала Ивана пройтись по магазинам, дабы прикинуть стоимость детских товаров. Он не хотел этим заниматься, но сплавить жену было необходимо, поэтому путем уговоров выбор был сделан в пользу компании Насти — подруги с работы, с которой у нее теперь появились общие интересы. Оставшись в одиночестве, Иван зачем-то стал таскать свои вещи на диван, как бы делая ревизию. По несколько раз пересчитав майки с трусами, он положил их на место и потом снова достал. В попытке развести быстрорастворимый кофе он два раза насыпал в стакан сахар, при этом залив его холодной водой, потому что на выключенной конфорке подогревать чайник оказалось непродуктивно. Поставив же в микроволновку тарелку слипшегося плова, Иван повернул таймер в обратную сторону, пустив его на девяносто пять минут, благо — заподозрил неладное на десятой и аппаратуру не сжег. Есть полученную субстанцию, конечно, не хотелось. Все валилось из рук. При некоторой природной рассеянности таких странностей за ним все же не водилось. Забредя в ванную помыть руки, он встретил в зеркале свое нетипично бледное, болезненное лицо, которое и клубничным мылом не румянилось. Внезапно возникшая идея тяготила Ивана, но признаться себе в этом он боялся.

Роясь в шкафу, Иван бросал на пол разноцветные пледы, старые тряпки и не совсем старые рубашки с блузками. Он искал свой школьный рюкзак, который забрал из дома еще года три назад для поездки на пикник со Стасом и с тех пор не видел. Перелопатив все возможные полки, Иван с удивлением обнаружил пропажу в диване, куда ее, очевидно, затиснула жена во время уборки. Рюкзак, темно-синий, с голубыми застежками и нелепо вышитой надписью «SportEX Pro», был куплен на школьном базаре за полторы тысячи рублей во времена, когда это еще считалось солидной суммой. Отряхнув его от пыли, Иван стал разглядывать внутренние отсеки, что-то прикидывая.

В копившиеся месяцами пакеты из «Пятерочки» он завернул зубную щетку, бритву и пасту. Термос тоже пошел в дело — заправленный чаем, он немного протекал в месте сопряжения крышки и корпуса, отчего держать его следовало строго вертикально. Неровно нарубленные бутерброды в фольге разместились в переднем кармане рюкзака. В общем, было очевидно, что Иван собирал пожитки, удивляясь своей решительности. Он несколько раз примерял рюкзак, выбрасывал или добавлял что-то, достигая нужного веса. Ему хотелось оставаться мобильным, чтобы спину не тянуло. К слову о мобильном: Иван вспомнил о подаренном когда-то на день рождения переносном аккумуляторе и поставил его заряжаться, хотя за годы бездействия тот явно растерял свою емкость.

Послышался скрежет ключа в замке. Иван поспешил закинуть вещи обратно, скручивая их комом. Жена, по обыкновению, швырнула боты на пол и тихо прошагала в уборную. Не придумав, куда деть рюкзак, Иван утрамбовал его на шифоньер, едва просунув под нависающим потолком. Минут тридцать понадобилось жене, чтобы поесть, и только тогда она вошла в комнату. Иван сидел на диване, как провинившийся школьник, смиренно положив руки на колени и держа спину прямо. Был он одет в джинсы и водолазку, как будто только пришел с улицы.

— Знаешь, цены просто безумные, — сообщила жена, — я и не думала, что это так дорого все.

— Ну, да.

— Кроватки от пятнадцати тысяч, комплекты одежды только за первый год четыре раза менять надо, подгузники по...

— Не рано ли?

— Настя советует раньше начать деньги откладывать, а то потом сложно будет.

— Наверное, — буднично согласился Иван.

— Надо тебе работу, короче, искать побыстрее, чтобы успеть накопить. Ты ничего не смотрел?

— Нет.

Жена тяжело вздохнула.

— Надо у отца поспрашивать, может...

— Откуда ты узнала, что меня уволили?

— Позвонили на домашний, попросили передать...

— Кто?

— Парень какой-то. Твой коллега, видимо. А что?

— Ничего, — отстраненно произнес Иван. — Зачем эта клоунада с замком?

Жена открыла дверцу шкафа и рылась в шкатулке с медикаментами. Она не сразу начала отвечать.

— Я ключи потеряла, а мать сказала, что надо сразу замок менять...

— То есть меня не нужно предупреждать? — прямо спросил Иван.

— Ну, не сердись!

Подойдя к Ивану, жена поцеловала его в щеку. Затем вернулась к ковырянию в шкафу и продолжила свою болтовню.

— В общем, траты предстоят большие. Аж башка болит. Надо родителей напрячь.

— Спроси у своих подруг, может, у кого остались вещи...

— Ты чё? Хочешь, чтобы твой ребенок обноски донашивал?

— А что такого?

— Ничего!

Жена злобно хлопнула дверцей, держа в одной руке пластину зеленых капсул. От удара распахнулась другая дверца, и утрамбованные вещи повалились на пол. От неожиданности жена дернулась. Иван опасливо поглядывал на рюкзак.

— Ты лазил туда?

— Нет.

Иван поспешил сложить вещи на место.

— Я помню, что там все аккуратно лежало.

— Ну... Я рубашку искал.

— Нашел?

— Да.

Подняв с пола первую попавшуюся тряпку, Иван повертел ее в руке. Жена подозрительно взглянула на мятый, заношенный кусок материи.

— Это как бы моя.

— Хм. И правда.

Выхватив из рук рубашку, жена сказала:

— Говно, надо выбросить.

Она выдавила капсулу из упаковки и пошла на кухню за водой, схватив блузку. Иван хотел было сдернуть рюкзак и оттащить его в коридор, но не успел и остался стоять в центре комнаты. Жена вернулась, села на диван, заложив ноги под себя, и включила телевизор. Больше они не разговаривали. Иван разместился рядом и ждал момента, когда она отлучится. Ждать пришлось долго, и он постепенно залип в экран, показывающий какой-то зарубежный детективный сериал. Озвучка была сделана халтурно, то и дело слух цеплялся за оригинальную дорожку. И хоть Иван плохо знал английский, это все равно немного мешало воспринимать происходящее. Редкий случай, когда он ждал появления рекламы, но оказалось, что на этом канале ее просто нет. Жена тоже была не готова к отсутствию пауз, потому что начала ерзать, но пропускать развитие сюжета все же не хотела.

Иван постепенно терял уверенность — она рассасывалась вместе с погружением в сериальные перипетии. Было тепло, мягкий диван приятно обволакивал тело, насыщая его леностью, легкая сонливость укутывала голову. Как никогда прежде ощущалась гипнотическая сила телевидения. Иван даже не сразу понял, что жена встала и ушла, — до него это дошло, когда хлопнула дверь в ванную комнату. В этот же момент он почти рефлекторно махнул к шкафу, взял рюкзак и мгновенно оказался в прихожей, где спрятал его с тыльной стороны обувной полки. Замшевые боты тридцать девятого размера валялись возле коврика, так как жена не была особо бережливой, и Иван аккуратно поставил их у стены, чего никогда не делал. Разминувшись с ней в узком коридоре, он почуял приторный запах клубники и сделал вид, что идет на кухню.

Постояв там с минуту, Иван, не заходя в комнату, двинулся к выходу, зашнуровал ботинки, нацепил куртку и взял за лямку рюкзак. Зачем-то он пару раз топнул ногой, привлекая внимание. Лишь после щелчка замком из комнаты послышался голос жены.

— Ты куда?

— Со Стасом... встречусь, — промямлил Иван.

— Давай недолго.

Иван аккуратно прикрыл дверь и взвалил на спину рюкзак. Был он все-таки тяжелее, чем предполагалось, но уж какой получился. У подъезда на лавке сидела баба Надя и крошила батон, на радость голубям.

— Помирился с женой-та?

— Вроде.

— Дело житейское. Гули-гули...

Воробей сидел на заборчике у клумбы и внимательно следил за раздачей батона. Как только появилась возможность, он резко подлетел к куску и выхватил его прямо из-под клюва неуклюжего голубя. Крошек вокруг валялось немерено, но почему-то его забавляло именно обирать другого, как будто в этом и состоял самый азарт.

— А ну пшел, бандит! Ишь чего творит.

Отделение банка располагалось неподалеку. Иван хотел снять с карты немного наличных, потому что даже на проезд уже не хватало. Внутри, как обычно, торчала прорва людей. К менеджерам в зале тоже не прорваться. Девушки в бирюзовой форме даже не стали подходить к Ивану с вопросами и всем своим видом давали понять, что вконец устали и безмолвно требуют покоя.

Когда Иван получил доступ к аппарату, выяснилось, что мелкие купюры уже растащили, и пришлось довольствоваться пятисотками. Кондукторы в общественном транспорте плохо относились ко всему, что не гремело, однако молча сдавали и с тысячи. Пятисоточников же они почему-то ненавидели, считая каким-то отребьем, которому лень было купить сигареты для размена, поэтому, отсчитывая сдачу, корчили такие рожи, будто делали одолжение. Но в этот раз повезло, и кондуктор даже выдал сдачу сторублевками вместо горсти мелочи.

Иван добрался до сортировочной станции в обход дома родителей, выйдя сразу к мосту. В этот раз составов стояло поменьше, и территория хорошо просматривалась насквозь. Спустившись вниз, он поплелся вдоль путей, спотыкаясь о щебенку. Иван зашел довольно далеко и оказался окружен рядами однотипных вагонов. Где-то совсем рядом послышались металлические стуки — он испугался и даже решил побежать, но потом понял, что не локализовал источник звука, и замер. Между вагонами было видно, как в стороне, через несколько путей, вдоль состава ходили люди в оранжевых жилетах и стучали молотком по колесам, пытаясь таким нехитрым способом определить какую-то неисправность. Было это не очень близко, однако Иван все равно решил перестраховаться и вернуться назад, в самый хвост состава, где его точно никто не потревожит. Проходя под мостом, он удивился, как объемно гремит проезжающая по нему машина, а опоры дрожат.

Два парня в спортивках возле жилых домов противно ржали. Ивану стало неприятно, что кто-то может его увидеть, поэтому он поспешил забраться в какой-нибудь вагон, отсеяв те, что с крышей, и платформы. Схватившись руками за лестницу, он поднялся наверх и посмотрел внутрь — уголь был насыпан почти до краев. Иван слез и опасливо огляделся — парни продолжали ржать где-то за кустами, но вряд ли над ним. Затем проверил второй вагон — то же самое. В самых опрятных из них было что-то насыпано, ржавые же оказывались пустыми, но настолько испачканными, что лезть туда не хотелось. Руки от поручней покрылись слоем какой-то маслянистой грязи — перчатки оказались бы весьма кстати.

Со стороны станции что-то загрохотало и волной понеслось по всему поезду. Удары прошли сквозь всю вереницу вагонов, и те нервно дернулись, придя в движение. Дернулся и Иван, потому что уши не были готовы к такому напору металлического лязга. Он отошел на соседний путь и наблюдал за уходящим товарняком. По тропинке вдоль домов Иван попал вглубь станции и приметил другой состав. Был он расположен удобно, спрятанный за рядами ржавых цистерн, под которыми уже начинала прорастать трава. Первый же попавшийся вагон оказался пустым и сравнительно чистым, насколько вообще может быть чистой подобная техника. Иван немного растерялся, не зная, как перенести ногу через борт и не испачкаться, ведь держаться особо не за что.

Стоя на последней ступеньке лестницы, он видел содержимое стоящих рядом вагонов и сигналы семафоров. Вряд ли логика автомобильных правил тут применима, поэтому Иван понятия не имел, что они значили. Людей поблизости не было, и только едва различимые фигуры где-то вдалеке крутились возле серой постройки, воткнутой посреди путей. Пересилив себя, Иван нащупал ступеньку с обратной стороны и очень плавно спустился на дно вагона. Борта были пыльными, так что лишний раз прикасаться к ним не хотелось, и высокими, скрывающими из вида все, кроме проводов контактной сети и голубого неба с редкими прозрачными тучами. Прикинув, что в полный рост его легче заметить, Иван сел на корточки и уставился в пол.

Несмотря на кажущуюся изолированность четырьмя железными стенами, происходящее вокруг слышалось отчетливо — сказывалось отсутствие крыши. Пол был испещрен рифлеными засечками, повсюду торчали крепления под тросы для стягивания груза, хотя не совсем понятно, как он мог отсюда выпасть. Иван не имел ясного представления, сколько придется ждать: поезд мог поехать в ту же секунду или через час. Даже через сутки. Впрочем, всегда можно было залезть в другой вагон, другой состав, только вот для подобного требовалась дополнительная инъекция смелости, с чем наблюдался некоторый дефицит.

Первое время Иван чувствовал какое-то волнение, отчего его немного потряхивало, а ладони потели. Ноги затекли, так что Иван протер рукавом небольшой фрагмент борта, чтобы на него опереться, и сел на не менее грязный железный пол, который протирать не имело смысла. Он постоянно готовился к тому, что состав скоро тронется, но спустя полчаса ожидания уже относился к этому попроще — даже гул проносящихся рядом поездов не сильно его впечатлял, хотя рельсы под ними трещали и все вокруг вибрировало. Солнце сменило угол атаки и почти не попадало внутрь, однако там оставалось довольно тепло.

Решив размять затекшие конечности, Иван прополз до противоположной лестницы, немного приподнялся и огляделся. Через рупоры, висевшие на столбах, периодически переговаривались диспетчеры. Иван предположил, что они объявляют отправление и прибытие поездов, хотя сказать с уверенностью было трудно. Через пару путей стоял маневровый локомотив, в окне которого сидел застывший манекеном почти игрушечный машинист. Иван все равно решил спрятаться, чтобы никого не смущать. Где-то рядом зазвенели знакомые постукивания — вдоль состава шел путеец. Появился он внезапно и приближался уверенно. Когда звук раздавался уже в нескольких метрах, Ивану страшно захотелось чихнуть. Такое часто случается в самые неподходящие моменты, и ничего с этим поделать нельзя. Шмяк — удар по первой колесной паре. Иван зажал рукой нос и уткнулся лицом в колени, чтобы минимизировать последствия неизбежного. Путеец, как назло, вышагивал вальяжно, не торопясь, так что, казалось, щебенка под ним хрустела целую вечность, хотя вагон был немногим длиннее автобуса. Не имея больше сил сдерживаться, Иван глухо чихнул ровно в тот момент, когда молоток отскочил от второй колесной пары. Шаги снаружи стихли. Навострив уши, Иван пытался уловить малейшие звуковые колебания, отчего ему казалось, что даже птицы умолкли и ветер перестал дуть.

— Тьфу.

Путеец смачно высморкался и захрустел дальше. Иван облегченно выдохнул.

У Ивана было достаточно времени для обдумывания своих действий, и он уже почти признался себе, что затеял какую-то ерунду. Вылезать же просто не хотелось, так как второй раз уже не решиться. Здесь он начал чувствовать себя безопасно и даже уютно, словно всю жизнь только и делал, что лазил по вагонам. Захотелось перекусить — из фольги показались два круглых ломтя колбасы с хлебом. Иван представил себя со стороны, и эта нелепая картина даже развеселила его. В общей сложности сидел он уже часа полтора, что начало напрягать. Былой настрой куда-то пропал, похолодало. Раз поезд никуда не ехал — значит, не повезло. Иван аккуратно высунул голову наружу. По мосту вдалеке шагало много людей, время идти с работы, но вряд ли им было интересно вглядываться во всяких праздношатающихся идиотов. Спрыгнув на землю, Иван отошел на свободный путь и стал отряхиваться, придумывая, как будет объясняться перед женой за свою чумазость.

Иван направился домой, чувствуя себя неудачником и дураком. Женский голос из громкоговорителя что-то невнятно вякнул на прощание.

В этот момент где-то вдалеке свистнул локомотив и за спиной прокатилась волна железного грохота. Что-то щелкнуло внутри Ивана, переключило фазу. Он бросился к поезду, выжимая из себя последние силы. Щебенка насыпи съезжала под ногами, и можно было легко нырнуть под колеса, но Ивана это не волновало. Он потерял из виду свой вагон, и, пока пытался сориентироваться, поезд начал ускоряться. Прицелившись к другому вагону, Иван бежал рядом с ним, держась за поручень. Приходилось работать ногами, чтобы поспевать и не клюнуть носом в камни. Впереди нарисовался столб, под ним мигал синим сигналом семафор — требовалось срочно запрыгнуть на подножку. Кое-как Иван зацепился одной ногой за подножку, а вторую успел подтянуть, чуть не ударив носком семафор. Ему даже показалось, что край рюкзака шаркнул по столбу.

Было это, впрочем, полбеды — лестница располагалась сбоку вагона, и требовалось перецепить руки, а ногами описать девяностоградусный изгиб. На стоящем составе это не представляло сложности, но теперь... Иван не решался на такой маневр и продолжал стоять на подножке. Очень быстро он оказался посреди станции. Двое путейцев курили у горы аккуратно сложенных рельсов, из локомотива высунулся помощник машиниста, а из громкоговорителя снова что-то неразборчиво крикнули — Ивану показалось, что все собрались по его душу и сейчас состав остановят. Вагон нервно дрожал, поручень в руках вибрировал. Спрыгнуть на такой скорости уже нельзя.

Поезд покинул сортировочную и следовал мимо пешеходного перехода из деревянных трапиков, на котором собралась уже небольшая группа людей. Иван успел разглядеть их недоумевающие, осуждающие физиономии, проносясь мимо. Он стал примериваться к лестнице правой ногой, сдвинув левую к краю подножки. Он с детства не был человеком пластичным, а уж в такой ситуации подавно — тело не всегда спешило выполнять заданные действия, как будто команды ему подавал не мозг, а заедающий, перемотанный изолентой джойстик. Напрягала близость блестящих колесных пар. На стрелке состав резко дернулся, и ботинок соскользнул с подножки. Получилось, что болтавшаяся в воздухе правая нога легко нашла свое место. Вцепившись в лестницу, до боли сжимая кисти, он посмотрел вниз — рельсы сливались в единый поток, с трудом можно было различить шпалы. Поезд приближался к железнодорожному мосту, его своды выглядели угрожающе, поэтому Иван поспешил перелезть через борт, громко плюхнувшись на дно вагона. Перекрытия расчертили небо, назойливый стук отражался от них и становился объемнее. Внутри уже не было так комфортно: шум, тряска, задувал сверху ветер.

Вагон был грязнее предыдущего, но Иван не стал ничего оттирать и прислонился к борту как есть. Сердце часто сокращалось, по телу гуляла легкая дрожь. Он не верил в происходящее: о том, чтобы вот так взять и уехать, еще недавно можно было только мечтать. За прошедшие годы Иван даже за пределы города не выбирался, не говоря уже о серьезных путешествиях — поездка с родителями в Евпаторию в девятом классе была последним серьезным достижением на данном поприще. Ему стало по-настоящему страшно: в желудке что-то тяжелело, грудь заполнило горячим битумом, мешавшим вдохнуть. Но страх этот не был обычным — не страх, что испытывает человек, когда босс его отчитывает за прогулы и неудовлетворительную работу, когда новенькую, из салона, машину во дворе притерли местные гопники на «жигулях» или когда после внесения платежа за ипотеку не на что купить продуктов. Это был страх перед неизвестностью, тягучий и одновременно воодушевляющий, удушливый, но трепетный, какой всегда бывает перед большими переменами.

Иван не имел ни малейшего представления, чем все это могло закончиться. Не ориентируясь в направлениях, он и примерно не знал, в какую сторону его везут. Какая разница: главное, что там не будет ни тещи, ни жены, ни Санька... Странная радость переполняла Ивана.

 

(Продолжение следует.)