Вы здесь

Александр Гнилицкий: «Картины художника есть постоянное обновление…»

Искусствоведческие письма
Файл: Иконка пакета 13_4irkov_agkxepo.zip (12.71 КБ)

Годы назад, будучи в Барнауле на выставке, еще при жизни выдающегося мастера живописи Геннадия Федоровича Борунова, я обратил внимание на небольшую композицию Александра Гнилицкого, состоящую из полуабстрактных форм в сближенных холодно-теплых тонах. Обратил — и не более того, но до поры до времени. В 2015 г. художественная публика стеклась в Новосибирск на масштабный выставочный проект «Красный проспект», в экспозиции которого композиция Гнилицкого под названием «Эхо» была не просто заметна. Сложно организованное живописное пространство, «не стесняясь», теснило талантливо написанные полотна других авторов. Что и послужило толчком к моему более пристальному интересу к творчеству барнаульского мастера. Сегодня я постараюсь внимательно вглядеться в живопись Александра и попытаюсь как-то описать далеко не простое для описания «живописное бытие» его.

Письмо первое. Начну, пожалуй, с двух коротких выписок из дневниковых записей Александра, которые он, как я понимаю, ведет от случаю к случаю. Выписка первая: «Если Земля — это видимый Мир, а Небо — невидимый, можно предположить, откуда появилось конкретное и абстрактное мышление. Как Земля и Небо не могут существовать друг без друга, так и два мышления мирно сосуществуют, дополняя и обогащая друг друга» (2014). Вторая: «Думаю, что искусство есть нечто Высшее, чем просто фиксация окружающего мира. Считаю, что это своего рода посредник, через которого человек осознает себя частицей огромного мира (курсив мой. — В. Ч.), ощущает причастность души к беспредельной Вселенной» (1996).

Позднюю и раннюю запись отделяет значительная временная дистанция — в двенадцать лет, и что она вмещает, ответ (имеющим представление о творчестве мастера) очевиден: последовательное формирование не просто художественного мышления (вопрос метода), но целостного мировоззрения. В котором субстанции мира — внешнего — и субстанции человека — внутреннего — разделены, и их встреча возможна исключительно с помощью художника — в создаваемых им образах: «Интуиция» (2009), «Звуки большого бубна» (2019) и др. Естественно, пытливый человек, как правило, активный посетитель выставок, задается вопросом: как и когда возможен такой уровень мышления и его формального выражения? Вопрос непростой, можно сказать, вечный, и одолевает его пытливый ум.

Письмо второе. «Откуда родом и где есть Гнилицкий?» Тот, кто знает, что автор писем давненько, эдак лет не один десяток, занимается проблемами ЛМК (локальных местных культур), скажет: Чирков «тянет одеяло на себя». В ответ поблагодарю за интерес к моим многолетним занятиям, потому что, не будь этих занятий, о чем бы я стал писать? Не о глобализмах же и постмодернизмах без берегов и принципов, там тьмы и тьмы авторов. Но я пишу о своем, близком, простите за провинциализм, корневом, почвенном, которое, к удивлению либералов, оказывается ой каким… толерантным.

Ярчайший пример — Александр Гнилицкий из небольшого городка Горняка на юге Алтайского края, творчество которого и есть повод для сегодняшнего нашего общения. Заглянем еще разок в дневники Александра: он из рода Гнилицких, переселенцев из Воронежской области, «родился и вырос в степной зоне», там же, в Горняке, «появился серьезный интерес к рисованию» — после случайного прочтения «Повести о юном художнике» Льва Кассиля. «Очень тронула судьба талантливого мальчика Коли Дмитриева, трагически погибшего. Его рисунки с натуры, опубликованные в книге, меня поразили, после этого я стал рисовать каждый день».

В 1971 г. в Новоалтайске открылось ставшее со временем известным художественное училище, но семнадцатилетний Александр, окончив среднюю школу в 1975-м, опять же как бы случайно (случайности как будто бы преследуют нашего героя) поехал поступать в училище прикладного искусства в Нижний Тагил, где на камнерезном отделении учился его земляк: «…он прислал мне письмо: “Приезжай, здесь хорошо!”» Приехал, показал рисунки, допустили к сдаче экзаменов. Но случайно (!) зашел в пединститут, «увидел картины маслом и обнаженную натуру. Это был худграф… Успешная сдача экзаменов, счастливая институтская студенческая жизнь с незабываемыми пленэрами». По окончании — главное, судьбоносное: возвращение в Горняк. Детская художественная школа — преподавательская работа кормит. Внерабочее время без остатка посвящено творчеству и беспрестанному самообразованию. На этюдах — вглядеться, раствориться в природе. Это тогда у Александра родилась поэтическая строчка, которую можно ставить эпиграфом к его творчеству: «Я родился в степи, где роза ветров ковыльные кудри ласкает». И конечно, неизбежно: библиотека, личная библиотека — изучение больших исторических стилей. Из которых наиболее близким оказался импрессионизм, скорее, русский импрессионизм, «умудрившийся», как известно, соединить в себе этюдное начало русской реалистической школы и магическую роль света французской живописи.

Письмо третье. «Гнилицкий — импрессионист?» Трудный вопрос, потому что однозначного ответа у меня нет. Живописная ткань холстов Александра действительно вбирает в себя цвето-световые средства, формирующие «дышащее» импрессионистическое пространство композиций. Признаться стоит: в однозначном определении стилистики Александра Гнилицкого существуют трудности. В его композициях свет и цвет находятся в паритете, то есть на равных, а к «быстрому» импрессионизму бессознательно тянешься скорее из желания насладиться живописной тканью (она у него гедонистична!), вспоминая к тому же примеры великих соотечественников — первопроходцев импрессионизма: Валентина Серова и Константина Коровина во главе с их учителем В. Д. Поленовым.

Не делаю ли я перебора в характеристиках нашего современника? Думаю, нет, еще и потому, что наравне с «интуитивной» импрессионистической светописью цветом («Диалог с солнцем», 1993; «Кочевье», 2008) автор активно включает в живописную ткань корпусное письмо мастихином, больше свойственное культуре советских живописцев реалистической школы. Это еще один ответ на вопрос-сомнение, заданный в самом начале разговора — о трудности отнесения Гнилицкого к той или иной стилистике. Особенно если иметь в виду великолепного письма психологический потрет «Встречного» (2015) из собрания художественного музея в Барнауле, а также натурные рисунки карандашом разных периодов творчества («Мальчик из детского дома», 1981; «Март. Река Алей», 2021). К чему это я клоню? К тому, что чем крупнее личность художника, тем глубже, разнообразнее его творчество. Его невозможно вписать в то или иное прокрустово ложе, но тем художник и интереснее. Потому что, не забывая своего профессионального и человеческого назначения, сохранил живое отношение к жизни.

100-летие «Сибирских огней»