Вы здесь

Бремя управленца

Грамота

 

Плохой тот солдат, который

не думает стать генералом.

А. Ф. Погосский

 

Почему один человек подчиняется другому? — задала вопрос начинающим директорам преподаватель курса по менеджменту.

Потому что есть либо социальные, либо возрастные отличия, — послышался вариант ответа от молодого директора большой школы в областном центре.

Не-а. — Вопрошавшая игриво цокнула языком.

Из-за страха пред наказанием? — предположила моя коллега из района.

Нет.

Может, человеком двигает алчность, и он готов «прогнуться» ради выгоды? — выдвинула гипотезу староста нашей группы.

Не то.

В аудитории стало тихо. Лектор победоносно оглядела начинающих управленцев и менторским тоном произнесла:

Человек подчиняется другому, потому что сам так хочет. Если нет желания — ничто его не заставит.

Мне в этот момент позвонили по телефону. Беспокоила сотрудница из моего Дома детского творчества — педагог по вокалу. Я сбросил вызов. Неудобно было сейчас разговаривать о работе.

И как сделать так, чтобы у подчиненных возникло желание исполнять приказы? — спросил кто-то из аудитории.

Готовых ответов нет, — сказала преподаватель и улыбнулась. — Каждый человек индивидуален.

Мне опять позвонили с того же номера. Я вновь сбросил. Набрал шаблонную СМС: «Занят, перезвоню» — и отправил.

Чтобы управлять, вы должны хорошо знать внутренний уклад своего коллектива, — продолжала лектор.

Что это значит?

Это значит — понять устоявшиеся традиции. В какое время сослуживцы любят пить чай, какие праздники отмечают, привыкли ли пораньше уходить с работы...

Ну пораньше-то без разрешения — это наглость будет!

Не всегда. Например, без обеда работает человек.

Мне в третий раз позвонили. Значит, что-то случилось и надо ответить.

Извините, — сказал я и вышел из аудитории.

Кураторы курса не осуждали нас, если мы отвлекались на телефонные вызовы. Они понимали: учреждение всегда находится рядом с директором, куда бы он ни поехал.

Здравствуйте, Игорь Семенович! — услышал я в трубке взволнованный голос педагога по вокалу.

Добрый день. Слушаю вас, Ирина Павловна, — ответил я, уже предчувствуя неприятности.

Да не добрый он! Узнала от вашего зама, что грамоту в День учителя мне не дадут, а вы говорили, что оформили на меня наградной лист. Как это понимать?

Все документы, Ирина Павловна, я отдал секретарю управления образования. Там решают, передавать их в министерство или отклонить.

Я звонила секретарше. Она сказала, что никаких бумаг на меня вы ей не приносили! Обман! Кругом обман! Разве так можно?!

Успокойтесь, пожалуйста. Я приеду из командировки и разберусь во всем. Документы я отдавал.

В трубке послышались гудки.

Ирина Павловна Загорская работала педагогом в нашем Доме детского творчества уже более трех десятков лет. Как она сама говорила, «шесть директоров пережила». Близился выход Загорской на пенсию, и было решено отметить ее заслуги министерской грамотой, о чем и объявили на педсовете. Собрали нужные бумаги. Я сам лично отнес их в управление. Что за фокусы?

Алло, Наталья Ивановна? — позвонил я секретарю управления образования. — Что там с документами Загорской? Почему она мне говорит, что я не подавал наградные на нее?

Игорь Семенович, тут такое дело... затерялись ее документы в наших кабинетных дебрях.

Вы их потеряли, а я виноват оказался. Кричит в трубку, что я не относил вам бумаги на нее.

Решим проблему, не берите в голову. Учитесь спокойно.

Так получит она грамоту или нет?

В День учителя — уже нет. Дадим после Нового года, на январской конференции.

Я перезвонил педагогу:

Ирина Павловна, я разобрался. Ваши документы потерялись в управлении не по моей вине. Так бывает. Вам грамоту от министерства обязательно дадут, но позже.

Ложка хороша к обеду. Не надо мне никаких грамот! Я не верю вам больше. Вы хотите войны — вы ее получите!

Ирина Павловна, соблюдайте, пожалуйста, субординацию.

Бросила трубку.

Я глубоко вздохнул и вернулся на лекцию по менеджменту.

Коллегам раздали письменное задание — сделать психологический паспорт своего коллектива. Тест содержал несколько портретов личностей. Меня заинтересовал один, именуемый «Звезда». Он очень подходил Ирине Павловне и был актуален как никогда. «Затмить нельзя уволить», поставьте сами запятую, куда хотите, — так можно было охарактеризовать этот образ.

Честно говоря, хотелось уволить. Результаты работы «звезд», конечно, впечатляют, яички эти курочки несут золотые — победы на краевых и всероссийских конкурсах. Но взамен хотят тоже немало: требуют особых условий труда, игнорируют общие правила, нарушают нормы делового общения, не признают заслуги других.

Снова звонок. На этот раз от руководителя управления образования. Такой вызов не сбросишь в режим ожидания. Я извинился и снова вышел.

Слушаю, Оксана Викторовна. Здравствуйте!

Здравствуй, Игорь! Ты в курсе, что твоя Загорская ходила на прием к нашей новой главе, лила слезы в ее кабинете, рассказывала, какой ты никчемный директор, и вдобавок накатала на тебя жалобу в министерство?

Мы же с Ириной Павловной только что беседовали по телефону! Я все ей объяснил. Когда успела? — опешил я.

Она еще до разговора с тобой это сделала. Сегодня с утра.

А я, как дурачок, расшаркиваюсь пред ней, узнаю про ее наградные документы...

Наградные — это только один из пунктов петиции. Там такое про тебя написано, что волосы дыбом! Отмываться долго будем.

Можно почитать, в чем меня обвиняют?

Пока в этом нет необходимости, побереги нервы. Я тебе сброшу на электронную почту, какие документы надо подготовить и с кого необходимо взять объяснительные. Будем «Войну и мир» с тобою писать — в смысле, по объемам.

Я же не в городе сейчас, я на курсах.

Дай задание заму подготовить ответ на жалобу. А то она у тебя, похоже, сама править любит во время твоего отсутствия. Конфликты подогревает в учреждении.

Я ей как себе доверяю.

Доверяй, но проверяй. Ты вот говоришь, представление к награде на Загорскую нам отдавал. А расписку у секретаря взял?

Нет...

Вот она и заявляет, что никаких документов не видела и ничего не теряла.

Она же призналась мне!

Тебе-то — да. Совести, значит, еще чуть-чуть осталось. А мне совсем другое поет.

И как теперь нам работать вместе?

Как и раньше. Делай вид, что ничего не случилось, улыбайся, но держи ухо востро.

Я про Загорскую.

Так же. Улыбайся и жди ее промаха. А как ошибется — раскрути по полной.

Для моей карьеры начинающего директора ситуация складывалась крайне опасная. Мы поссорились с нынешней главой города еще до назначений на должности (тогда она работала редактором местной газеты и была депутатом горсовета). Высказались нелицеприятно о взглядах друг друга на воспитание детей. У главы ко всему образованию были свои счеты: сказалась не слишком успешная учеба сына в школе в прошлом. Вины учителей в этом не было, но разве докажешь матери, что ее ребенок оболтус? Наша словесная перепалка проходила на общественном сайте, а потому смаковалась и широко обсуждалась горожанами. С тех пор, встретившись на улице, мы даже не здоровались. Теперь она — глава города, избранная народом, а я — директор Дома детского творчества, назначенный ее предшественником. Не надо долго размышлять, чтобы предугадать ее реакцию на кляузу Загорской. А плюс еще жалоба в министерство...

Браво, Ирина Павловна! Вы профессионал. Вырубили соперника еще до того, как он вышел на ринг. Будет мне наука на будущее!

В аудиторию я вернулся понурый. Лектор это сразу заметила.

Что-то случилось, Игорь Семенович? — спросила она.

Я вкратце поведал историю с грамотой.

Ох и тяжело вам будет. Держитесь! Даже не знаю, чем помочь, — в голосе преподавателя курса сквозила неподдельная тревога, точно она узнала, что я неизлечимо болен и спасти меня может только чудо.

«Вот тебе и менеджмент, — подумал я. — Страшно далек он от реальности!»

Ночью долго не мог уснуть. В голову лезли беспокойные мысли. Загорская, словно «бумажный» террорист, бросила в наше учреждение «чернильную бомбу». Сколько людей по ее милости теперь оторваны от своих дел: пишут объяснительные, собирают документы непонятно ради чего...

Хотелось бежать, решать, звонить — хоть как-то остановить это безумие с грамотой. Я пытался найти оправдание поступку педагога. Столько лет работала... Ждала, наверное, готовилась: новое платье купила, чтобы выйти на сцену за грамотой, репетировала ответную речь, а тут — раз, и ничего не будет. Обидно стало женщине, вот и отомстила. Но понимание этих причин не делало Загорскую симпатичнее в моих глазах.

Ирина Павловна славилась своей любовью к скандалам. Каждый из директоров нашего учреждения хоть как-нибудь да пострадал от нее, вот и я не оказался исключением. Ее не раз пытались уволить, но не смогли. Не хватило твердости. Вокальный детский коллектив «Домисолька» под руководством Загорской насчитывал больше семидесяти детей, у каждого ребенка мама и папа, бабушка и дедушка. За долгие годы работы — сотни выпускников. Все они боготворили своего педагога (другого отношения она не признавала). Стоило задеть Ирину Павловну — и вся детско-родительская рать вставала на ее защиту, даже не пытаясь разобраться в ситуации. Загорская умело дирижировала общественным негодованием.

Я вспомнил счастливые дни, когда работал простым методистом. Ни забот, ни хлопот. Придешь в наш Дом детского творчества, получишь задание на неделю, сделаешь его за два часа, а дальше — изучай документы, самообразовывайся, моделируй новые проекты. Благодать! И чего меня потянуло в управленцы?..

В памяти всплыл разговор с бывшим директором, состоявшийся чуть больше полугода назад.

Как дела, Игорь? — спросил он обыденно.

Все прекрасно, — ответил я, не чувствуя подвоха.

Не слышал сплетни, кого директором в десятую школу назначают? Селиванова недавно уволилась. Два месяца всего проработала.

А чего уволилась-то?

Говорят, по ночам спать перестала.

Я засмеялся.

Сплетен не слышал, но тебя точно не назначат, — сказал я директору прямо, не подумав. Мы с ним были старые приятели.

Почему так считаешь?

Ты здесь нужен и незаменим. Нам с тобою хорошо. Спокойно.

Я посмотрел на директора. Он хитро улыбался. И тут — озарение!

Что, тебя назначили? Уходишь от нас? — ошеломленно выпалил я.

Меня. Но это пока секрет.

А на твое место кого?

Я тебя рекомендовал. Ты здесь трудишься уже больше десяти лет, знаешь все от и до, в коллективе тебя уважают. Сегодня в час дня тебя ждет на собеседование руководитель управления образования, а вечером — глава города. Думаю, что решение по поводу твоего назначения будет положительным.

Как же так? — От волнения у меня свело живот. — Неожиданно как-то...

Что, нет желания порулить?

Да свыкся я с нынешним положением. Лет до тридцати пяти хотел стать директором, а сейчас, после сорока, и не надо... А если откажусь, то кого поставят?

Есть две запасные кандидатуры, и они тебе не понравятся. Обе дамы работают в школах замами по воспитанию, систему нашу знают плохо. Будешь с ними постоянно в контрах.

Значит, выбора нет?

Решай сам, есть он или нет.

Допустим, я согласился. Что посоветуешь?

Для начала изучи нормативку: «Закон об образовании», «Устав учреждения» и «Коллективный договор». Запомни, ты всегда должен знать больше законов, чем педагог. В этом твоя сила. И еще: никогда не доверяй Загорской. Как бы Ирина ни улыбалась тебе, ни льстила твоему таланту и уму, наступит момент, когда она предаст и вцепится в спину.

С Ириной Павловной у меня хорошие отношения.

Директор скептически хмыкнул, словно уже тогда предвидел события сегодняшних дней.

Больше рекомендаций не будет? — спросил я.

Остальное поймешь в процессе. Звони, спрашивай. Всегда рад помочь.

Первые два месяца после назначения руководителем я просыпался по ночам и не понимал, сплю или бодрствую. Засыпая, думал о работе, во сне видел работу, мысли после пробуждения были о работе. Нервы гудели, как провода под высоким напряжением. Я не отдыхал даже в выходные. Меня постоянно мучили вопросы, заключены ли контракты на тепло и вывоз мусора, составлены ли сметы на ремонт, внесены ли изменения в план финансово-хозяйственной деятельности. Теперь я не смеялся над Селивановой и хорошо понимал: сломалась она, не выдержала психика.

Но прошло время, и тревога затихла. Растворилась в потоке жизни. Нервная система адаптировалась.

И вот новое испытание — чтобы не расслаблялся.

 

Командировка закончилась. Я вернулся к привычной рутине, какой является работа директора учреждения дополнительного образования.

Загорская прошла мимо по коридору и не поздоровалась.

Ирина Павловна, почему не здороваетесь? — спросил я.

Не захотелось что-то, — дерзко ответила она, ничуть не стесняясь.

Мы с вами на работе и должны соблюдать этикет независимо от наших эмоций.

А у меня нет сил сдерживаться! Я женщина, и меня унизили!

Вы же знаете, моей вины в этом нет.

Я в растерянности — кому из вас верить? Секретарь убеждает, что вы не приносили документы, а вы говорите, что отдавали.

Вот видите, вы не разобрались, а уже везде жалобы пишете.

Это мое право — писать куда хочу.

Я вздохнул и закончил разговор. Человек не был готов признавать свои ошибки. Да и только ли ее это ошибки? Ведь я тоже виноват: не проконтролировал, пустил на самотек. Подвела меня слепая уверенность в том, что наверху все сделают правильно.

В конце рабочего дня в дверь моего кабинета осторожно постучали. На пороге стояла высокая полная женщина в очках. Глаза ее были заплаканы.

Можно войти?

Проходите, — сказал я. — Что случилось?

Мой сын уже пять лет ходит в кружок к Ирине Павловне. Он подросток, у него начинает ломаться голос, и она его из хора выгнала. Мы доказывали, возражали, а Загорская устроила судилище на родительском собрании, на котором и дети присутствовали тоже. Выставила при всех моего ребенка бездарем, а нас, его родителей, идиотами. В выражениях не стеснялась. У меня есть аудиозапись этого собрания...

Женщина продолжала, всхлипывая, говорить. Я слушал ее и параллельно размышлял. Сделать вид, что ничего страшного не произошло, нельзя, ведь пострадал ребенок. Попытаться сгладить конфликт? Ирина Павловна не пойдет на компромисс и не станет извиняться. Мать, кажется, тоже настроена решительно. Не среагирую адекватно ее ожиданиям — пойдет с жалобой в прокуратуру. Что же делать? Вспомнились слова Оксаны Викторовны: «Дождись ее ошибки и раскрути по полной...»

Изложите, пожалуйста, ваши претензии на бумаге, — сказал я женщине. — Перечислите ваши требования письменно. Я разберусь и дам вам ответ в установленные сроки.

Женщина утерла слезы.

Я дома напишу и завтра вам принесу, — сказала она.

Мы попрощались.

Я оделся и вышел на улицу. Конец сентября выдался холодным и пасмурным. Опавшие листья устилали тротуары. Люди ежились, поднимали воротники и спешили по узким грязным дорожкам в свои теплые квартиры.

По пути домой я случайно встретился с бывшим директором нашего Дома детского творчества. Мы отступили чуть в сторону с тропинки и разговорились. Я поведал о жалобе матери подростка, которого Загорская выгнала из хора.

Не знаю, что предпринять, — закончил я свой рассказ.

Хорошим для всех не будешь. Всегда кто-то останется недовольным. Поэтому, как говорил римский император, «делай, что должен, и будь что будет».

Не хочу ничего делать, хочу в норку зарыться и спрятаться.

Мой приятель подмигнул мне и, хлопнув по плечу, весело спросил:

Ну что, теперь понял, сколько весит шапка Мономаха?

Носить ее с прямой спиной не получается, — ответил я.

Для дела позвоночник всегда должен быть гибким, — пошутил бывший директор. — Не унывай! Обойдется. Все рано или поздно заканчивается.

Мы попрощались, пожелав друг другу удачи.

На следующий день делопроизводитель принесла мне завизированную жалобу на Загорскую.

Я рекомендовал Ирине Павловне самостоятельно загладить конфликт с родительницей, но она сочла это предложение для себя оскорбительным.

Мне что, на колени встать перед этой семьей, чтобы они оставили меня в покое и забрали от вас свою писульку? — бросила Загорская с вызовом.

А хоть бы и так. Ирина Павловна, вы не оставляете мне выбора.

Делайте, что хотите, уважаемый директор, — сказала она, интонационно выделив слово «уважаемый» так, чтобы сразу стало понятно, что в ее глазах как руководитель я ничего не значу.

Я в бессилии развел руками, показывая Загорской жестом, что сделал для нее все, что смог. Ирина Павловна пренебрежительно усмехнулась в ответ и вышла из кабинета, хлопнув дверью.

Началось долгое и неприятное разбирательство. Я создал комиссию, затребовал объяснительные, выслушал свидетелей. Мои действия вызвали у Загорской новый всплеск негодования. Мне вновь пришлось отвечать на кляузы, разосланные ею в разные инстанции.

Родители детей из учебной группы «Домисолька» постоянно атаковали мой кабинет, задавали нелицеприятные вопросы, хамили, ничуть не считаясь с тем, что я директор учреждения. Мою позицию и аргументы они не хотели слушать. Не вызывал у них сочувствия и пострадавший ребенок.

Он сам виноват! — кричали мамочки. — Вы не знаете, какой это мальчик и как отвратительно он ведет себя на занятиях у Ирины Павловны. И мать с отцом его не лучше! Не нравится в кружке, так пусть уходят, а не сочиняют мерзости про педагога.

Зачем вы на них наговариваете? Я запрашивал характеристики. Классный руководитель отзывается о ребенке и его семье положительно.

Вранье! Ничего не знает ваш классный руководитель.

Я был в шоке от такого поведения родителей. Почему они так слепо и фанатично защищают Загорскую? Неужели не понимают, что завтра могут пострадать их дети? Но, похоже, не понимали. Они, как зомбированные, твердили одно и то же:

Руки прочь от нашего педагога! Отмените дисциплинарное взыскание!

Я отвечал отказом.

Никто в нашем учреждении не остался в стороне от конфликта. Загорскую хватало на всех. Она специально задевала других педагогов и технический персонал, провоцируя их на скандалы. Люди постоянно жаловались на ее неадекватное поведение. Председатель профсоюза Дома детского творчества организовала собрание, на котором работники открыто осудили поведение Ирины Павловны. Загорской предложили уволиться. Она смеялась всем в лицо и говорила, что с удовольствием погуляет, провожая на пенсию каждого из нас, а ее увольнения мы не дождемся.

Назревал конфликт «вселенского» масштаба. Оксана Викторовна была крайне озабочена разросшейся смутой. Глава города позвонила ей и отчитала за неумение работать с подчиненными, явно намекая, что пора воздействовать на меня репрессивными методами.

Игорь Семенович, ты должен успокоить Загорскую, или она задолбает нас своими жалобами, — сказала мне руководитель управления образования в личном разговоре.

Подскажите, каким образом?

Не подкидывай дров в огонь. Не отвечай на ее выпады. Усмири коллектив.

Я не просил поддерживать меня. Это инициатива педагогов.

Радуйся, что они за тебя. Только это остановило главу принять окончательное решение не в твою пользу. Но помни: это ты должен управлять коллективом, а не они тобой. Погаси конфликт.

Как быть тогда с ребенком и родителями, которых унизили в присутствии других людей?

Ты наказал уже Загорскую за это, объявив ей выговор.

Дело тянет на увольнение.

А вот увольнять не надо.

Почему?

Ты готов, извиняюсь за грубое выражение, к тому дерьму, которое потечет огромными реками в нашу сторону?

Оно уже течет.

О! Это только ручейки! Игорь, мой тебе совет — хватит, заканчивай. Не факт, что ты выиграешь эту войну. В министерстве крайне недовольны ситуацией. Вчера они получили новую жалобу на тебя от коллектива родителей «Домисольки».

Может, я действительно не справляюсь и надо сложить полномочия?

Усвой простое правило: если кому-то не нравится, как им руководят, — уйти на другое место работы должен он, а не директор.

После разговора я пришел в свое учреждение опустошенным. Устало бросил забрызганное грязью пальто на кресло. Оттирать пятна не было сил.

Моя репутация трещала по швам. Я чувствовал себя беспомощным. «Король — самая слабая фигура и нуждается в постоянной защите» — по-моему, так говорил кардинал Ришелье из фильма «Три мушкетера». Я — самая слабая фигура в учреждении. Меня больше уважали, когда я был методистом. У современных управленцев мнимая власть. По сути, нет никаких рычагов, чтобы обуздать распустившегося подчиненного. Нет этой возможности и у коллектива — так, видимость, что люди что-то решают. Невоспитанный и беспринципный человек, ловко балансируя на красной черте, может до бесконечности будоражить любое учреждение. Как противостоять таким и не потерять лицо?

Психологи утверждают, что конфликт должен достигнуть предела, наивысшей точки кипения — только тогда он пойдет на спад. Значит, необходимо высказать друг другу все обиды в лицо, обнажить подводные камни.

Я взял тайм-аут длиною в три дня, а потом пригласил Ирину Павловну в свой кабинет.

Хочу поговорить с вами откровенно, напрямую изложить свою позицию. В ответ рассчитываю услышать вашу. Надоело юлить и отвечать витиевато на бумаге, — начал я разговор.

Загорская взглянула на меня свысока.

Скажи мне, ты хочешь здесь работать? — спросила она.

Обращение на «ты» меня обескуражило. Появилось ощущение, что это я ее подчиненный, а не она — мой.

Хочу и буду, — ответил я. — Не вам это решать. И потрудитесь не тыкать мне.

Худшего директора в нашем Доме творчества я еще не видела. Да и директор ли вы? Методистом хорошим были, а вот управленцем стали плохим! Вы должны защищать педагогов, а не раздувать пожарища!

Жаль, что вы не поверили мне, Ирина Павловна. Доверие — основа взаимоуважения. У нас же с вами прекрасные отношения были. И это вы не захотели их сохранить.

Так и вы не встали на мою сторону. Я же объясняла, что мамочка наговаривает на меня! Не оскорбляла я их семейку.

Ирина Павловна, есть аудиозапись собрания. Там очень хорошо слышно, что вы говорили.

Я в суд пойду! Запись без моего согласия — это нарушение закона. Я и на вас, Игорь Семенович, исковое напишу. Хотите, чтобы я уволилась? Давите на меня! Заперли тут, в кабинете!..

Ну, во-первых, вас никто не запирал, можете встать и уйти в любое время. Во-вторых, не нравится директор — поищите другого и в другом месте. И в-третьих, сутяжничество — это грех.

Родители на вас жалобу в министерство написали и еще в газету статью. Ославитесь на весь город. Снимут вас, помяните мое слово!

Отвечу и на эту кляузу, дам опровержение в газету. Замарать меня не удастся. Раз вы выложили козырь, о котором я не знал, — про газету, то и я покажу вам свой. Мама ребенка, которого вы выгнали из учебной группы, подала на вас заявление в прокуратуру. Она утверждает, что вы ежемесячно собирали деньги с родителей якобы на костюмы для номеров самодеятельности, а на деле тратили их по своему усмотрению.

Загорская вздрогнула. Впервые я увидел испуг на ее лице. Значит, мои слова попали в цель!

Да как она смеет! Я же... мы же... все для выступлений!..

Ирина Павловна заплакала. Я протянул ей бумажные платки.

Да сколько же можно терпеть такое унижение! — продолжала причитать Загорская.

Я глядел на Ирину Павловну и не мог понять, искренне она плачет или устраивает очередное представление. Но в одном я был уверен точно: Загорская денег себе не присваивала — наоборот, часто вкладывала свои, чтобы концерт состоялся.

У вас есть протоколы родительских собраний с решением о сборе денег на костюмы? — спросил я.

Нет...

Ведомости с подписями родителей о сдаче денег и чеки?

Загорская отрицательно помотала головой.

Заявления родителей о пожертвовании?

Не делали мы этого. Все на доверии.

Сделайте. У вас еще есть время.

Ирина Павловна перестала всхлипывать и изумленно посмотрела на меня.

Вы мне помогаете? — недоверчиво спросила она.

Я бы, конечно, мог поступить иначе. Признаюсь честно — было такое желание. Но меня остановили дети из вашего кружка. Они приходили ко мне вчера и просили за вас. Я, конечно, понял, кто вложил текст в их юные уста, но увидел также и другое. В отличие от взрослых, дети искренне вас любят. А еще они любят петь. Лиши я их педагога, куда они пойдут? Кто научит их так хорошо чувствовать музыку? Вот я и решил, что буду действовать, исходя не из своих и не из ваших интересов, мною будет двигать забота о детях. Именно поэтому я и помогаю вам. Предлагаю, Ирина Павловна, обнулить наши отношения. Начать их сегодня с чистого листа, как будто до этого дня ничего не было. Все, хватит — ставим точку!

Я сделал паузу, но Загорская молчала и ничего не говорила в ответ.

И извинитесь, пожалуйста, перед родителями и ребенком, которых вы обидели, — продолжил я. — Мальчик не понимает, за что вы его наказали. Он не вернется больше к вам в кружок, но пусть и камня на его сердце не останется.

Загорская встала, выразительно посмотрела в мою сторону, но передумала отвечать и молча вышла из кабинета.

Что ж, худой мир лучше доброй ссоры.

 

После нашего разговора Ирина Павловна не смогла сразу остановиться. Она прислала мне еще несколько жалоб, но в них уже не было той ярости, когда словом можно задушить соперника. Все эти претензии напоминали скорее затухающее эхо взрывов, чем серьезные требования. Я начал спокойнее реагировать на письма Загорской, отвечать ей сухо и бюрократически: «по вашему вопросу можем пояснить следующее... примем к сведению... обсудим... решим...» и т. д. и т. п. Она читала мои ответы, хмыкала и постепенно успокаивалась: поняла, что увольнение ей не грозит. Мы стали здороваться, а иногда даже улыбаться друг другу. Я поговорил с профсоюзным лидером, объяснил, что обстоятельства изменились, и коллектив затих. Наш, казалось, бесконечный конфликт истощился и пошел на спад.

Однако статья от родителей в газете все же вышла. Ее не успели (или не захотели) снять, но результат эта публикация имела обратный. Я дал опровержение, из которого глава города узнала подробности инцидента о пострадавшем ребенке. Она, пусть, возможно, и нехотя, заняла мою сторону в конфликте. Я сохранил свой пост и достойно вышел из этой ситуации.

В следующем учебном году в управлении образования решили исправить ошибку, подсуетились, согласовали все в верхах — и к Дню учителя Ирина Павловна за многолетний труд и многочисленные заслуги получила министерскую почетную грамоту. Она до сих пор продолжает трудиться в нашем коллективе и в обозримом будущем уходить на пенсию не собирается.

Если бы сейчас я был ведущим курсов по менеджменту, то мои занятия для молодых управленцев начались бы со слов: «Желающий быть счастливым не стремится к власти». А потом бы я добавил: «Хотите управлять людьми — научитесь прощать».

Котел

...Увезите меня на Дип-хаус,

Я здесь усну и там проснусь.

Современная песня

Не люблю, когда звонят рано утром! Не оттого, что собираюсь на работу и мне некогда отвечать (хотя и это тоже), а оттого, что в ранних звонках обычно нет ничего хорошего. Утренняя трель телефона — чаще всего беда! Не станут люди просто так звонить на рассвете. Вот вечером звонки всякие бывают, и все больше пустые, как эхо дневных забот и тревог.

Я посмотрел на часы. Начало восьмого.

Ну чего ты звонишь?! — злобно прошипел я телефону, который вибрировал на комоде.

На экране высвечивался номер завхоза.

Слушаю! — выдохнул я грозно, чтобы скрыть волнение в голосе.

Игорь Семенович, котел потек! — кричала завхоз.

Опасения подтвердились. Говорю же, от утреннего звонка хорошего не жди.

Он уже месяц течет.

Сильно льет! — голосила завхоз.

Насколько сильно?

Как сквозь решето вода утекает! Мы ее заливаем, а она ручьем из котла... Почти три куба за ночь влили в систему!

Трубы в корпусах теплые?

В медпункте теплые, а в столовой и корпусе холодные.

По ходу, теплотрассе... — Я проглотил рвущееся из горла ругательство.

Мне выражаться не полагалось по статусу. А ведь моей психике сейчас просто необходима была разрядка. Ну что за профессию я себе выбрал — педагог?! Да еще год назад стал начальником загородного детского лагеря отдыха. Теперь ни выпить по-человечески, ни сматериться.

Держитесь там. Сейчас буду решать проблему, — ответил я и оборвал разговор.

Котел потек! Что делать? Куда звонить? К кому бежать за помощью? Я отчаянно пытался собраться с мыслями.

 

О том, что котел прохудился и был залатан, я известил главу города еще летом. Просил денег на новый. Логически стройно обоснованный ответ градоначальника гласил: денег нет и не будет, решайте проблему сами. А что мы могли решить? Весь доход с детских путевок ушел на подготовку лагеря к сезону: обработку огнезащитным лаком деревянных корпусов, оборудование нового медицинского блока и многое другое. Прибыли не осталось никакой. Даже на краску денег не хватало, чтобы корпуса в порядок привести, не то что на новый котел. Просили в долг у местных предпринимателей, но они «бюджетникам» уже мало верят.

По судам, — говорят, — устали ходить, долги выбивать.

Городская власть, похоже, надеялась, что зиму котел простоит, а там придет лето — и проблема отпадет сама собой до следующей осени.

Знающие люди предупреждали:

Запаянному котлу морозы не страшны, для него весна опасна, когда ночью минус двадцать, а днем плюсовая температура. Вот тогда бойтесь!

А весна в этом году ранняя пришла, еще в феврале, будь она неладна. Котел и потек. Сначала потихоньку, редкой капелью... Мы подливали в отопительную систему воду — носили ее ведрами из ручья. Мужики-истопники матерились, грозились уволиться, но держались до последнего. Только изливали мне свою обиду:

Семеныч, долго мы этой лабудой будем заниматься?! Сил уже нету! Покупай новый котел!

Мужики, потерпите чутка. Я не бездействую, я деньги ищу, — оправдывался я.

Да что они там, наверху, совсем ничего понимать не хотят?! Сами миллионами тырят, а мы тут загибайся...

Я покорно слушал, поддакивал, обещал, а сам понимал — никто «там, наверху» ничего решать не будет. От этого в душе неуклонно ширилась пустота. Мир переставал быть логичным и понятным. Я разочаровывался в нем, а заодно и в самом себе.

Течь усиливалась с каждым днем. Котел жрал уголь без меры, при этом плохо топился и еле грел трубы.

Я позвонил первому заместителю главы города:

Андрей Сергеевич, выручайте! Беда с котлом!

Не паникуй, Игорь, — ответил замглавы. — Подъезжай к трем в лагерь. Я знающих мужиков с собой возьму. Посмотрим, что можно сделать.

В отличие от мэра его первый заместитель был мужик простой. Витиеватыми и умными фразами изъясняться не любил (или не умел), говорил просто и по делу, часто сдабривая свою речь крепкими русскими выражениями.

В назначенное время около лагерного котла собрались нужные люди. Каждый из приглашенных по очереди степенно, с серьезным лицом оглядел агрегат, проверил течь, многозначительно хмыкнул, матюгнулся, перекинулся несколькими фразами с рядом стоящими и погрузился в раздумья. «Котельный консилиум» начался.

Что сделать можно? — обратился ко всем присутствующим заместитель главы города.

Менять надо котел, — сказал угрюмый мужик — главный мастер городских теплосетей.

Зимой как его менять? Теплотрассу же разморозим, — возразил индивидуальный предприниматель, который специализировался на ремонтном бизнесе. Звонкий голос и небрежно насаженная на макушку шапка делали его похожим на вечного дембеля.

За семь часов ничего не случится, — парировал руководитель «Жилкомуслуг», которого Андрей Сергеевич в шутку называл доктором сантехнических наук.

Я котел так быстро сменить не смогу, — отреагировал на реплику индивидуальный предприниматель.

Почему? — нахмурился замглавы.

Пока старый вытащим — он полторы тонны весит, — пока новый вкатим... Потом переходники ставить надо, тут трубы другого диаметра. А это долго, — ответил «вечный дембель».

А что, если электрокотлы, по сто ватт каждый, врезать в трубы? — сказал мастер теплосетей. — У нас на складе есть такие. Правда, старые, но ничего — сойдут!

Не вариант! — ответил ему «доктор сантехнических наук». — По кубатуре не потянут, трубы холодными останутся. Да и котлы эти по расходу электричества «золотые» будут.

Хорошо бы сюда точно такой же новый котел поставить, — предложил предприниматель. — Тогда быстро заменить можно.

Да он тысяч четыреста стоить будет, — сказал заместитель главы города.

Где же столько денег взять?! — не выдержал я.

Нить дискуссии давно уже была мною потеряна. Все эти технические термины для меня, гуманитария, звучали как китайская грамота.

Все разом прекратили обсуждение и поглядели на меня, точно на аномалию, неизвестно откуда взявшуюся в их разговоре.

Ну так что, мужики, делать будем? — спросил опять замглавы, словно не заметив моей реплики.

А хрен его знает! — честно ответил руководитель управляющей компании и добавил пару сочных матерных вывертов. Потом достал сигарету и закурил.

Я понял, что «консилиум» плавно перешел в неформальное общение.

Хорошо бы старый котел до тепла достоял, тогда бы я свой в долг поставил, — начал опять предприниматель, ковыряя ногой пол, будто пытаясь докопаться сквозь зольную пыль котельной до решения вопроса.

Не достоит, — обреченно сказал угрюмый мастер теплосетей.

Еще минут пять помолчали, подумали.

Давайте уже решать, мужики, — приказал Андрей Сергеевич.

Нет, ну если электрокотлы подключить, переходники врезать, поменять арматуру и задвижки, тогда клапана...

От непонятных слов, запаха золы и неразрешимости ситуации у меня закружилась голова. Я отошел к выходу из котельной, где через полуприкрытую дверь снаружи пробивался чистый воздух. Стало легче.

Обсуждения между тем продолжались.

Хватит уже киндеть. В третий раз спрашиваю: что делать?! — наконец не выдержал замглавы.

Все замолчали еще на пять минут.

Я с искренним интересом разглядывал лица этих простых русских мужиков, умом и трудом добившихся высокого положения в городе, и не мог понять: думают они или просто затихли в ожидании ответа, который должен возникнуть сам собой, как озарение.

Участники «консилиума» еще раз подошли к котлу, осмотрели его, покривились, похмыкали.

Хорошо бы он до лета доработал, — сказал предприниматель.

Течь-то не сильная еще. Может, и доработает, — поддержал руководитель «Жилкомуслуг».

Замглавы вопросительно посмотрел на мастера городских теплосетей.

Черт его знает, — сказал тот. — Может, и дотянет, если резких перепадов погоды не будет.

Короче, Семеныч, — обратился ко мне Андрей Сергеевич. — Ты сам все слышал. Течь маленькая, давай будем надеяться и молиться Богу, чтобы котел до мая достоял. Вариантов нет.

Будем молиться, раз ничего другого не остается, — тяжело вздохнул я.

На том и порешили.

А через неделю котел потек как решето. Трубы в теплотрассе стали остывать.

Заместитель главы Андрей Сергеевич просыпается рано, на работе он часто уже с семи утра. Я позвонил ему и кратко обрисовал ситуацию.

Ну что поделать, Игорь, се ля ви! Прыгай в машину и дуй на котельный завод. Обещай, уговаривай, пиши гарантийные письма — проси новый котел у них в долг.

Меня же пошлют!

Не пошлют. Я позвоню директору, договорюсь.

Андрей Сергеевич, а когда деньги получится отдать заводу? На какое число гарантийку писать?

Семеныч, ну становись ты уже взрослым! Отдадим когда-нибудь. Пиши, что через неделю. Понял?

Понял, — ответил я со вздохом.

Людей обманывать у меня плохо получалось. Я прямо испытывал физическое чувство боли, если приходилось врать. Но ничего не поделать: надо спасать детский лагерь. Если остановится котел и разморозится вся теплотрасса — денег понадобится гораздо больше, а их, как всегда, в бюджете города нет и не предвидится. А значит, снимут с нашего предприятия, с самых незащищенных статей, и мы опять останемся без бензина, ремонта и многого другого, что нам так необходимо.

На котельном заводе меня уже ждали; подготовили контракты на приобретение новой печи. Андрей Сергеевич обо всем договорился, подключил нужных людей. Я, бегло прочитав договор, подписал его; отдал взамен гарантийное письмо. Потом за чашечкой кофе мы с директором дружески, как будто давно знали друг друга, поговорили о пустяках, и я спешно поехал в лагерь, в дороге отдавая распоряжения по телефону.

Новый котел высотой два с половиной метра и весом свыше тонны прибыл на место к обеду. Мы готовились к его приезду по-стахановски: чтобы машина с новой печью могла проехать, три часа разгребали подтаявший рыхлый снег у котельной, перекидывали навесные электрокабели, разбирали ворота. Потом бригада, приехавшая с завода, в течение нескольких часов демонтировала старый котел и устанавливала новый. Я, отвечая на бесконечные звонки вышестоящих, которых интересовал ход работ, помогал, чем мог, мужикам с котельного завода.

Работы закончились в полночь. От усталости все валились с ног.

Первую топку нового котла мы произвели в начале первого ночи. Все замерли с надеждой. Никто не знал, удалось ли сохранить теплосеть. Если нет, тогда все усилия зря.

Первый корпус — трубы теплые! — кричали истопник и сторож, проверяя теплотрассу.

«Уф, повезло!» — думал я.

Второй — теплые!

Медпункт — горячие!

«Слава богу!»

Столовая... холодные!

Твою же мать!!!

Мы сделали обход всего теплопровода, ведущего к столовой. Трубы были ледяные, пальцы липли к железу.

Все, Игорь Семенович, хана трассе — разморозили, — сказал с досадой истопник.

Может, протопить посильнее? — предложил я.

Да какой там! — махнул он рукой. — Пальцы липнут — значит, перемерзла труба. Лед в ней.

И что теперь делать?

Отсекать трассу будем, воду сливать, батареи снимать, а по теплу ремонтировать. Да вы не волнуйтесь, тепловики все сделают. Одну трубу потеряли, зато три другие спасли. Могли и все разморозить. Это хорошо, что котел вовремя привезли, жаль только, что в последний момент. Старый с утра уже остывать стал.

Я ведь действительно Богу молился, чтобы котел до тепла достоял, — устало сказал я.

На Бога надейся, да сам не плошай! — усмехнулся молодой парнишка сторож.

Давно и, кстати, верно сказано, — поддержал истопник.

Домой я вернулся поздно ночью. Жена уже крепко спала. Я выпил горячего крепкого чая с коньяком и лег спать.

Сон мне снился беспокойный. События в нем менялись без логики, одно за другим. Я видел себя бесцельно бегущим по улицам нашего города. Вдруг в голове отчетливо прозвучал голос.

Остановись! — приказал невидимый бог сна. — Успокойся и не беги!

Я послушно присел на трубу городской теплотрассы и посмотрел вдаль. Моему взгляду предстала неописуемая красота! Деревья, окутанные весенней дымкой зелени, румяный восход огромного солнца, пение утренних птиц в тающей предрассветной тишине... Я почувствовал, как в моей голове медленно исчезают мысли.

Но ведь столько незаконченных дел и намеченных планов... — сказал я, из последних сил сопротивляясь манящему покою.

Все, что задумал, — сделаешь без суеты, а что не сделаешь — значит, и не надо, — ответил голос.

И я с облегчением погрузился в красоту сна. Смысл жизни стал прост и понятен.

 

Я проснулся рано утром, и тут же резко зазвонил телефон. Я вздрогнул, посмотрел на часы и, обреченно вздохнув, ответил на вызов.

Семеныч, встал уже? — бодро спросил Андрей Сергеевич.

Встал, — соврал я.

Давай приезжай к девяти в лагерь. Посмотрим, что там и почем. Лады?

Хорошо, — сказал я и услышал гудки в трубке.

Сонная тишина безвозвратно утекала в воронку нового дня.

100-летие «Сибирских огней»