Чаще боком выходит наш путь

«ЧАЩЕ БОКОМ ВЫХОДИТ НАШ ПУТЬ…»


* * *

И цепь существ связал всех мной...
Г. Державин


Уже не зверь, еще не птица,
в историю давненько влип
закладкой в каменных страницах —
зубастоклювый прототип
вороны.
«...как-то бог...» от скуки...
А может, Дарвин и Ламарк,
устроившие по науке
де-юрский первобытный парк?..
По лестнице витой все вместе.
в броне из костяных пластин,
с хвостом дельфина, в грубой шерсти...
И, наконец, совсем один.
Один на высшем пьедестале.
Все остальные там — внизу.
Как будто навсегда отстали —
клыками клацают, ползут,
без мысли прозябают в тине,
не ведая, что связь эпох —
невиданное чудо в глине:
«Я царь — я раб — я червь — я бог!»


* * *

Подстаканник с зубчатым кремлем
на столе. Далеко ли, далеко?..
Транссибирским железным путем
дня четыре до Владивостока.

Сергей Юльевич... рубль золотой...
Никого ни о чем не просили,
Только рельсы да шпалы от той —
утонувшей во мраке России.

Чаще боком выходит наш путь.
Государь — не помощник премьеру,
Нынче в святцах страдалец, а суть —
размазня. Взять Цусиму к примеру...

Опасение есть — утомит
мой попутчик меня. В самом деле:
говорит, говорит, говорит —
без умолку молотит емеля.

Впрочем, поезд на то и плацкарт.
Убивающий время в дороге
подкидной никудышный азарт,
с верхних полок торчащие ноги.

Запашок перебить коньяком —
в самый раз, закусить, покалякать,
погрустить, постучать кулаком
по столу, сквозь соленую слякоть

восклицая: «И впрямь широка!
Сколько в ней... Эх!» Видавшие виды
кучевые плывут облака
над ландшафтом страны Атлантиды.


Омск, декабрь 1918 год

Семь футов под килем! Увы, адмирал, —
для крейсера, яхты, корвета
напутствие это... Полнейший аврал.
В стране чрезвычайка, советы.

В рабочих мозолистых штык РККА
ладонях сжимается крепко.
Буржуям, грозящая с броневика,
вождя пресловутая кепка.

Ленивого люмпена пыльный картуз,
строителя нового мира.
Застыл желатин желтоватых медуз
в углах продувного сортира.

Куда же нам плыть в этих снежных степях?
Крепчает сибирская стужа.
От кухни солдатской денщик второпях
приносит Верховному ужин.

Шинельного нынче в избытке сукна
на улицах третьей столицы.
В купеческом доме два мутных окна —
грядущего злые глазницы.


Иркутский ревком, подотдел ГЧК.
Глухая февральская ночка.
Последняя в деле А. В. Колчака
свинцовая ставится точка.


* * *

Сенатская площадь. Декабрьский снежок
горяч вперемежку с картечью.
А годы спустя — петрашевский кружок,
подполье, крамольные речи.
Ах, бедные люди, искать от добра
всеобщего нищего счастья...
Семеновский плац. Эх, пора, брат, пора!
Но все, что случится, во власти
Всевышнего или того же царя.
Раскольников, Мышкин и Бесы,
и клан Карамазовых, благодаря
сибирскому тракту то лесом,
то полем... пребудут, смущая умы.
Грядущие светлые дали
не так уж светлы, убедимся и мы,
Но это потом, а вначале:
стена крепостная вблизи Иртыша,
протяжная песня парома.
Свечой озаряла живая душа
расщелины Мертвого дома.


* * *

К. Шалагинову

Ироничная эта бравада.
Убаюканный крепким словцом,
то ли спит, то ли дышит на ладан
современник с пропитым лицом.

Лопухи, лебеда да крапива.
Самогонщица в долг не дает.
Потому-то и лег некрасиво —
ей назло — возле самых ворот.

Мол, испорчу барыге веселье,
покажу от ворот поворот.
Всем скажу, что для крепости в зелье
подсыпает куриный помет.

Будет знать!.. С огнедышащей фразой
на устах так и рухнул пластом.
Глубоко закатившимся глазом
что-то ищет в пространстве пустом.

Что-то страшное снится, похоже.
Одинешенек, всем поперек —
он хрипит, но никто не поможет:
не нальет — ну хотя бы глоток.

Мимо, мимо... чекушка в кармане
на обмен и рубли на пропой —
пробираются пети и вани
днем и ночью народной тропой.

Чертыхнувшись, (проход слишком узкий)
завсегдатай озвучит пароль...
Боже мой, как же это по-русски! —
за усмешкой кромешная боль.


Поминки

Каркнул ворон: «Никогда»…
Э. По

Остаются вещи: пальто, пиджак —
сиротеющий гардероб.
Весь владелец вышел, шагнув во мрак,
никогда не вернуться чтоб.

Там другая мода: халат, хитон,
плащаница. Хотя душе
до одежд ли белых? Подошв картон
не сносить никогда уже.

Серый хлеб на столе, кутья, блины.
Если живы, нужна еда.
Двух частиц единство — язык десны
чуть касается: НИ—ког—ДА...

«Никогда» — со словцом нелегко таким
разобраться. Куда уж нам!
Посидели, выпили и засим
разошлись по своим домам.