Чужая оболочка

* * *

Я с тобою, нет, неразлучима,

ибо от тебя неотличима.

Двое нас как будто, а по правде —

лишь один и будет найден там, где

всяк учтен, по имени опознан,

там, куда бывает каждый позван.

Знать и звать — мы будем там едины,

оба не с краев — из середины.

Но пока мы здесь, тебя довольно,

чтоб и я по линии продольной

складочкою каждою на теле,

неизменна, словно дни недели,

двигалась, дыша и замирая,

лишь благодаря тебе живая.

* * *

Павлу Лиону

Ну что за дела: за вопросом вопрос,

и столько волнений и нервов в придачу.

Беру твою боль, но теряюсь всерьез.

Давай собирайся, поедем на дачу.

Ты знаешь: там в каждом окне чудеса.

Хотя то же самое, только иначе,

поскольку деревья, река и леса

своим бытием облегчают задачу.

Смотри: и Америки обе не врозь,

и Таня с мячом, и нисколько не плачет,

и Африка, как виноградная гроздь,

и толстенький дятел с расцветкой кошачьей.

Нам верен тропиночки каждый изгиб,

и ели готовы принять новогодье.

И мы, пусть сегодня не видно ни зги,

владельцы бескрайних небесных угодий...

Екатерина у гроба Елизаветы
(Картина Николая Ге)

И радость во взгляде — глаза хоть прикрой,

и черного платья изыскан покрой,

и гордо стоишь в световой полосе,

и знаешь, что скоро изменятся все,

и красная лента лежит через грудь,

и красный огонь тебе путь.

* * *

Не отнять моей памяти, не изменить.

Согреваю в руках эту тонкую нить,

натяженье ее проверяю ладонью,

про себя в сотый раз однозвучно долдоня:

не слабеть, не сдаваться, держаться, держать,

никому не отдать, не позволить порвать,

реставрируя душу и плоть унижая,

без конца повторять: оболочка — чужая.

Это значит: расходуй ее, не жалей,

все равно не вернуть первозданным трофей,

так и так она, молью потрачена, что ли,

провисит, ожидая и требуя боли.

И запомни, что жестоковыйный субъект,

чей невнятен прононс, диковат диалект,

для тебя — перл созданья и вымпел творенья,

обретет в одиночку свободу паренья.

В свой последний полет он уйдет без тебя,

ничего не прося, о тебе не скорбя,

что скорбеть — бесконечно открыта арена,

над которой летят избежавшие тлена.

Чтоб летелось свободней, я нынче люблю,

каждый выгиб на нити невидной ловлю,

проверяя, горит ли сцепленье на коже,

повторяя беспомощно: «Божьи мы, Божьи...»