Вы здесь

Цой, Джойс, Пруст и все остальные

Отзыв читателя на повесть Михаила Гундарина

 

В № 10 «Сибирских огней» за 2021 год опубликована повесть Михаила Гундарина «#Песницоя» (номер доступен по адресу http://сибирскиеогни.рф/sites/default/files/so-2021-10.pdf) в девяти коротких рассказах-«треках» (журнальный вариант; на самом деле «треков» двенадцать, остальные выйдут в книжной версии). «Треки» основаны на песнях из разных альбомов и в той или иной мере с этими песнями сопряжены, хотя связь уловить порой и вовсе невозможно (она — как незримая/красная нить). Тут мы просто верим автору на слово.

«Легенда» — из альбома «Группа крови».

«Генерал», «Прогулка романтика», «Троллейбус» и (понятное дело) «Камчатка» — из альбома «Начальник Камчатки».

«Бездельник» и «Солнечные дни» — из альбома «45».

«Печаль» — из альбома «Звезда по имени Солнце».

Только «Малыш» остался без альбома. Как бы «подвис». И тоже понятно почему.

Начинают бурлить аллюзии и ассоциации? Если нет (как, впрочем, и если да), то это «поколенческое» (автор употребляет слово «поколение» и производные от него почти десяток раз).

Попробуй разбери принцип, по которому автор выбирал «треки».

Думается, тут так: что на душу в молодости упало, да так там навсегда и осталось. В общем, что запало и не пропало, а не с возу упало.

Каждый рассказ-«трек» состоит из трех, в крайнем случае четырех коротких частей. В этом вряд ли есть какой-то глубокий смысл!.. Короткие тексты «треков», раздробленные на еще более короткие (если, конечно, не вдумываться в смыслы), читаются быстро, легко и непринужденно. Сколько времени? Примерно час-полтора на все про все, если не отвлекаться на завтрак, обед и ужин. Касательно чтения я не шучу: легко и непринужденно. Совсем не так, как брюки превращаются в элегантные шорты.

Автор хочет вспомнить молодость. И не просто хочет, а вспоминает, пусть зачастую сознание смещается в сторону от реальности к фантазиям и фантастике, символике и мистике. Порой, не стыдясь этого, откровенно при всем честном народе ностальгирует. И у него получается! Впрочем, тут не только молодость, но прежде всего опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг. Взгляд на свою молодость и на молодость своего поколения из-под облаков, вернее, с возрастного пьедестала. Не верите?

Вот мои впечатления по поводу трех «треков» повести

 

«Легенда»

У кого-то «море — смеялось», а у Михаила Гундарина: «Смеялось небо, а потом прикусило язык». Именно так начинается (и понятно почему, даже если в самом начале забыта частица «как» — немудрено по прошествии такого количества времени) первый «трек» «Легенда» его повести. Густой замес реальности, образов и фантасмагории.

Внешне сюжет вроде прост: сумасшедший / якобы сумасшедший старик-отец отвергает все, что предлагает-дарит ему взрослый состоявшийся сын (это не сам Гундарин, а его лирический герой в виде личного местоимения «я») и постоянно достает отпрыска своими бессмысленными капризами. Пишу «лирический герой» и думаю: если его, конечно, можно так назвать. Примем как аксиому: можно!

Если все понятно, то вроде бы к чему еще писать какие-то рецензии/отзывы/отклики? Дал ссылку или гиперссылку на первоисточник — и прикусил язык / успокоился. И «с плеч долой», коль «подписано» (некто в позапрошлом веке знал толк в этом деле).

Ан нет! Рефлексировать хочется! Ведь тут оба в одном флаконе: и Цой, и Гундарин. Пока двое в одной лодке, не считая... Не абы кто.

Кстати, та же самая «Легенда» (не Цоя, а Гундарина) — чем не «Отцы и дети» Тургенева? Вот уже не двое. Уже считая!..

«Говорю не всерьез. Хотя, может, и всерьез» — это уже из уст гундаринского лирического героя. Впрочем, вполне допускаю, что лирический герой автора местами и есть сам автор, хоть в личных беседах он это всячески и отрицает. Впрочем, все мы немного лошади, и я в том числе.

…Лично мне из времен моей далекой и незабвенной юности из цоевской «Легенды» запомнилось это (и каждому свое, и у каждого свое): «Среди связок в горле комом теснится крик», «шатаясь, бойцы об траву вытирали мечи» или «и горел погребальным костром закат, и волками смотрели звёзды из облаков».

А из гундаринской запомнится это: «сумасшествие как темная вода смерти» и как «универсальное горючее».

Строчка из песни «Легенда» «смерть стоит того, чтобы жить» является одной из известнейших цитат Виктора Цоя. Эти слова также высечены на памятнике музыканту, установленном на месте гибели певца в Латвии. Однако в связи с нападками правоохранителей на рэперов Моргенштерна и Оксимирона в нынешние времена эта фраза запросто может быть интерпретирована как призывы/склонение молодёжи к суициду. А потому в контексте этой рецензии заявляю открыто: в данном тексте никаких склонений/спряжений нет ни прямо, ни косвенно/подтекстом.

Повторимся: и всего-то суть рассказа Гундарина: старый отец («филиал ада» для лирического «я» самого автора) мешает сыну спокойно жить. Но отнюдь не тем, что зажился на этом свете.

…Итак, все литературно-художественные корни: Гундарин, Цой, Тургенев.

Можно скромнее: Тургенев, Цой, Гундарин. Или: Цой, Тургенев, Гундарин.

 

«Генерал»

Сюжет «трека» тоже не сложен. Лирический герой автора (кстати, не все повествования ведутся от имени «я», но тут — именно «я») из трека «Генерал» встретился с нелирической героиней в раю (вернее, в «Раю» — «это подвальчик в центре с дорогими напитками»). Думаете, дальше изо всех щелей и пор не будет просвечивать Данте Алигьери с его «Божественной комедией» и девятью кругами ада? Зря думаете, что не будет! Ещё как будет!

Итак, встретились два одиночества в «Раю», который на самом деле «Ад»: «Сабрина была худа, блондиниста, коротко стрижена. Хотела стать звездой. Как же. У нас с ней, кстати, ничего не было». Было меж ними что-либо или не было — бог весть или бес им в ребро. Или лучше так: бог им судья. Вполне возможно, что тут даже лирический герой привирает, чтобы сохранить честь мундира… вернее, оставить незапятнанной честь дамы вместе с ее белым (пусть и не свадебным) платьем. Но не будем копаться в подробностях личной жизни «лирического» и «лирической». Стоп! Тут точно «нелирической». Ибо как может быть лирической героиней гадалка, изображающая из себя провидицу? В конце концов (для тех, кто считывает двойные-тройные гундаринские подтексты) Сабрина оказалась не просто гадалкой (которая звучит гордо), а мелким дилером. Или коммивояжером, агентом (возможно, ино-), лавочником (-цей), розничным продавцом — называйте, как вам больше нравится. Мелкой бесовкой, в конце концов (тут пока даже не намекаю, а дальше будет видно)! Суть — мелочевка. А лирический герой («я») — генерал, пусть и отставной. Есть разница в масштабе личностей и в их статусах? То-то же! Однако спекся генерал, размяк, расслабился, распушил хвост. В конце «трека» именно так: «Выпустил для начала свой прекрасный, украшенный изумрудными шипами хвост. Метафора? Не сказал бы».

Ключ? Есть ключ! Он же — Цой:

 

Нам не хватает тем,

Не нарушай покой,

Эта ночь слишком темна…

…Хочется спать, но вот стоит чай

И горит свет ста свечей.

Может быть, завтра с утра будет солнце

И тот ключ в связке ключей?..

 

Итак, Гундарин, Цой, Данте Алигьери…

Можно скромнее: Данте, Цой, Гундарин. Или: Цой, Данте, Гундарин. Все одно одна плеяда.

И маленькая ремарка в конце для полного понимания рассказа-«трека». Кто помнит детский советский кинофильм-сказку «Королевство кривых зеркал»? Ключ!!! Хоть от рая, хоть от ада, но ключ один и тот же. Ключ к разгадке. Как говорится, хоть горшком назови, только в печь не сажай.

 

«Бездельник»

Песня Цоя «Бездельник» автобиографическая. Бытует две версии, чем занимался певец и музыкант Цой в период ее написания. Причем, поскольку каждый из мемуаристов смотрит со своего ракурса, скорее всего, обе версии-правды тянут на одну истину. Чтобы долго не описывать, скачаю из интернета картинку. Все ведь помнят этот рисунок?

Друзья Виктора Цоя вспоминали, что, поскольку в 1981 году он был отчислен из Серовского училища, «тусовка жила именно так, как об этом спето». Другая версия: «как вспоминал его отец, большую часть времени [Цой] лежал на диване». В принципе, нет противоречий: можно и с друзьями успеть потусоваться (например, вечерком), и дома на диване полежать (весь день с утра до…).

А вот чтобы сделать свой третий «трек» менее автобиографическим, Михаил Гундарин отказывается от лирического «я» и называет своего героя «весомо, грубо, зримо» Тихоглазовым (подозреваю, для того чтобы прорвать громаду лет и явиться в грядущее так, «как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима»). Чуешь Маяковского, дорогой интеллектуальный читатель? Да-да, герой неспроста назван Тихоглазовым без имени-отчества, «классическим бездельником», быть которым даже лирическое «я» автора не пожелало. Глаз-то, дескать, не зоркий, а… тихий: «Конец семидесятых уже показывал нам грядущие признаки демократического разложения, смотрите, мол, в оба — да кто бы разглядел». Товарищ, гляди в оба! Он же! Маяковский, курилка!

И кстати (тут уже мое лирическое отступление): кто из нас, сочиняя что-либо на досуге или без досуга, да и просто ничего не сочиняя, не любил (в детстве и юности) поваляться на диване. Кто из нас еще и сегодня не любит делать это же (то бишь ничего не делать и даже ничего не сочинять)!

Сюжет «трека» прост: некий бездельник сдает в наем две из трех комнат своей квартиры: одну — куче тувинцев (которые периодически, волнами, сменяют друг друга), другую — старику-мистику Кривошееву, который «в свое время был самым первым в городе астрологом, долго вел персональную рубрику в местной газете, имел частную практику. Затем астрология потеряла актуальность, да и сам Кривошеев отказался от нее ради более интересных и глубоких опытов». Этот всемогущий Кривошеев с помощью своего чудодейственного напитка может запросто устроить любому встречу «с Вечным, с Абсолютом, с Цоем». То есть если в первых двух рассказах-«треках» имя Цой у Гундарина сквозит как бы незримо, подтекстом, намеками-экивоками, то в третьем его имя впервые упоминается в открытую и снова «весомо, грубо, зримо». И обыгрывается в течение всего повествования.

В этом «треке» крупным планом у автора повести проступает тема «лишнего человека». И у Цоя она выпукла, вот к примеру:

 

…Гуляю,

Я один гуляю.

Что дальше делать, я не знаю.

Нет дома.

Никого нет дома.

Я лишний, словно куча лома, y-у…

…Я снова человек без цели…

 

Гундаринский Тихоглазов — ровно такой же лишний человек из серии Онегин — Печорин — Бельтов — Рудин — Лаврецкий — Чилкатурин — Безухов — Обломов — [тут большой перерыв по времени и по героям] — Никандр — Тихоглазов! Какова плеяда! Спросите, кто такой Никандр? Он тоже гундаринский — из более ранней его повести «Анна Карнегина» (кстати, и о ней отдельную рецензию можно написать, если какое издание заинтересуется, а без интереса мне писать в лом).

Так что, повторюсь, в одном рассказе-«треке» целая плеяда предшественников из XIX века, на кого может опереться как на истоки и на кого смело опирается автор повести: Пушкин, Лермонтов, Герцен, снова Тургенев, Гончаров и сам Лев Толстой (зеркало русской революции).

Кстати, в поздний период на концертах Цоя эта песня уже не исполнялась: поэт, певец и музыкант перестал быть лишним, нашел себя.

Еще одна прямая аллюзия. Думаете, обошлось без Гоголя? Ни за что! Ни разу не обошлось!

Тихоглазов не просто бездельник, он — пустой мечтатель, впрочем, безобидный малый. Опять же: можно сказать — пустой мечтатель, а можно — Ганс Христиан Андерсен! Кому что ближе. Многозначность/поливариантность.

Вот тут, примеру, что? Поцитируем чуток. ПолюбилТихоглазов «две вещи: лежать в своей, самой маленькой, комнате на узкой, подростковой еще кровати (на века делали) и мечтать о пустяках». Мечты, мечты, где ваша сладость (тут мимоходом снова не обошлось без Пушкина): «Хорошо было бы также попасть на машину времени и оказаться в прошлом. Накупить золота. Или акций Газпрома. Или махнуть в Питер, на улицу Рубинштейна, пообщаться с Виктором Цоем (его Тихоглазов как-то особенно выделял из всей этой рок-братии)». Чем тут не Гоголь во всей своей красе: «Иногда, глядя с крыльца на двор и на пруд, говорил он о том, как бы хорошо было, если бы вдруг от дома провести подземный ход или чрез пруд выстроить каменный мост, на котором бы были по обеим сторонам лавки, и чтобы в них сидели купцы и продавали разные мелкие товары, нужные для крестьян»! Гоголь-моголь! Как пить дать, Гоголь!

Но у Манилова все мечты остались несбыточными (потому и маниловщина). А в рассказе-«треке» Гундарина мечты главного героя — бац! — и сбываются, как в Газпроме (у его топ-менеджеров), ибо «освободившийся дух [Тихоглазова] немедленно слился с сонмом себе подобных и понесся вокруг Земли… (…его дух соседствовал и содружествовал с тихоглазовским — собственно, им и был)». То есть под «кайфом» (неважно каким — хоть так!) главный герой реализовал все свои детские мечты (вот где их сладость!). Так всегда бывает у доверчивых бездельников: Кривошеев из деревянного кубка под хохлому опоил Тихоглазова зеленоватой бурдой (у Цоя: «мозг переполнен сумбуром и бредом»).

Тихоглазов так самим собой и остался — будет всю оставшуюся жизнь бездельничать и даже с постели больше не подниматься (у Цоя: «Все говорят, что надо кем-то становиться, а я хотел бы остаться собой»), ведь старик-мистик Кривошеев «намеревался уложить его на кровать, поить, кормить по минимуму», правда, при этом пользоваться тихоглазовской жилплощадью. К тому же деятельный Кривошеев сработал, что называется, по всем фронтам, ибо «кроме того, он кое-что кое-кому обещал — по мелочи: кончик левого уха и ноготь с мизинца Тихоглазова».

Каждый получил то, о чем мечтал?

…И — бац! — новая тема. Так черные риелторы убивают собственников жилья, чтобы отнять у них квартиры, помочь кому-то решить его жилищный вопрос (а самому обогатиться). Или молодое поколение — стариков (у Гундарина почему-то наоборот: старик отправил в мир иной — парадокс, при этом его туда не отправляя! — молодого бездельника: духовная, а не физическая смерть; у Цоя: «отправлюсь спать, чтоб завтра встать, и все сначала»).

Назидание потомкам: дети, юноши и люди, не валяйтесь без дела на диване! По крайней мере, валяясь, надо что-то сочинять, творить, выдумывать, пробовать, как это делал мистик-старик Кривошеев!

Живчиком был дедок, а мы подведем итог третьего «трека»: Гундарин, Цой, Герцен, Гоголь, Гончаров, Лермонтов, Маяковский, Пушкин, Толстой, Тургенев.

Можно скромнее: Герцен, Гоголь, Гончаров, Гундарин, Лермонтов, Маяковский, Пушкин, Толстой, Тургенев, Цой (тут все впервые по алфавиту; жаль, что Цой оказался в конце).

Плеяда еще круче, чем в двух предыдущих «треках»! Не правда ли?

 

***

Вся повесть написана на грани реальности и фантастики. Или так: на разных гранях (их много) между реальностью и фантастикой. Одно перетекает в другое, другое в третье и снова в первое, а потом в пятое-десятое, порой и не поймешь, где что. А в общем, все — сплошная авторская фантазия на основе / с примесью собственного опыта. Или так: фантазия, в которую этот опыт искусно вплетен, но местами — втиснут.

В девяти «треках» нет наиболее известных песен Цоя, а именно: «Звезды по имени солнце», «Перемен», «Группы крови», «Пачки сигарет». Первые две лишь походя упомянуты в последнем «треке», как спетые на самом последнем и самом успешном концерте музыканта. Как финальный/дембельский аккорд. Семь песен. То есть у Гундарина не семь, а девять «треков» (почти соавтор), как девять кругов ада по Данте. Ремарка, чтоб читатель не забыл: я про журнальный вариант.

Прочесть весь текст повести можно быстро — откликнуться сложнее, ибо надо, включая заскорузлую «советскую» память, суметь описать пересекающиеся и накладывающиеся одни на другие аллюзии и ассоциации. Чтобы не накосячить в цитатах, требуется возвращаться к текстам самих цоевских песен (что, кстати, тоже хорошо). И при этом я не уверен, что везде понял авторские месседжи правильно (если вообще понял), ибо авторское мышление оригинально, специфично и практически всегда подразумевает не двусмысленность, но поливариативность. Так и должно быть в эпоху множества правд на один и тот же феномен / одну и ту же истину. Хотя, как говорят, если по одному и тому же поводу в одной и той же голове формируется два мнения, то это уже признак шизофрении.

 

В заключение все источники / составные части не марксизма, но авторского вдохновения выстроим вереницей в затылок друг к другу, не по скромности или зазнайству, а по алфавиту. Разве что Михаила поставим первым, ибо он есть во всех «треках» (как автор), а Цоя вторым, ибо, не будь Цоя, не было бы и гундаринских «#Песенцоя». Все остальные творцы, по порядку номеров рассчитайсь! Первый, второй… Апдайк, Астафьев, Белов, Булгаков, Гайдар, Герцен, Гете, Гоголь, Гончаров, Данте, Ерофеев, Джойс, Замятин, Маяковский, Тургенев, Лермонтов, Маяковский, Пруст, Пушкин, Распутин, Рыбаков, Сологуб, Толстой, Тургенев, Шукшин, Эко...

Я никого не забыл? Добросовестный читатель (если прочтет повесть Гундарина до конца) наверняка меня дополнит, ибо кое-где я сделал нарочитые упущения, а кое-где, как ни тщился, истока/источника не увидел. При этом к перечисленным писателям-поэтам жуть как хотелось добавить: «и все остальные тоже».

В целом то ли автор примазался к песням Цоя и ко всем остальным пластам мировой литературы, то ли я — к его прозе (а через него и к Цою, и ко всем остальным «пластам»).

…Когда писал этот текст, край одного глаза улавливал, как шевелились шторы (балкон был открыт). Когда смотрел на шторы прямо, ни одного признака шевеления (балкон застеклен, поэтому ветра / воздушных волн быть не могло). Может, это тоже самая настоящая аллюзия к первому рассказу Миши о сумасшедшем старике?

 

Владимир Буев,

Москва

100-летие «Сибирских огней»