Вы здесь

Дети и внуки Петра Ершова: по рассказам В. Т. Ершова и документальным свидетельствам

В марте 2012 года в бывший Литературный музей Ершова, ныне Ершовский культурный центр в городе Ишиме Тюменской области, пришло электронное письмо из села Бышев Киевской области. Житель этого села — Александр Воробей сообщал об оказавшихся в его распоряжении некоторых документах и фотографиях из архива учительницы Ольги Владимировны Ершовой, внучки поэта Ершова. Эта новость заставила собраться в дальнюю дорогу меня и моих единомышленников — сотрудников Ершовского центра Н. Л. Проскурякову и Г. А. Крамора. 5 июня мы уже стояли на перроне Киевского вокзала, чтобы затем пересесть на маршрутный автобус, отправляющийся в село Бышев, расположенное в ста километрах от украинской столицы. По прибытии на место выяснилось, что кроме фотографий и некоторых предметов, принадлежавших Ольге Ершовой и оказавшихся в руках местных коллекционеров, мы можем увидеть её приёмного сына — Вадима Тимофеевича Ершова, который находится в доме инвалидов в селе Грузьке в нескольких километрах от Бышева.

Это явилось полной неожиданностью, так как в наших представлениях Вадим Тимофеевич Ершов являлся уже фигурой «исторической». Его имя упоминалось более чем полвека назад в письме О. В. Ершовой от 13 января 1961 года историку литературы Л. В. Азадовской: «Живу со своим приёмным сыном и его матерью. Сын (год рождения 1934) паралитик от рождения и совершенно беспомощный. В 1952 он окончил среднюю школу экстерном, а в 1960 году окончил центральные курсы “ин-яз” по немецкому отделению. Здоровье его неважное, а когда будет лучше, он собирается подыскать переводы на дому. Очень интересуется и неплохо знает музыку. Мечтает работать музыковедом и музыкальным критиком» [1].

Встреча с Вадимом Тимофеевичем состоялась уже в самый первый день нашего пребывания на украинской земле. Судьба этого человека по-своему удивительна. Ещё в раннем детстве он заболел инфекционным менингитом, утратил способность к передвижению и отчётливую речь, но сохранил при этом удивительную память, ясный ум и совершенно неожиданные для человека «ограниченных возможностей» жизнерадостность и сочный юмор. Все усилия Ольги Владимировны вылечить приёмного сына видимых результатов не дали, но ей удалось передать Вадиму свою любовь к истории, поэзии, музыке и даже свою способность к языкам. Несмотря на полную неподвижность, Вадим Тимофеевич в совершенстве овладел немецким языком и стал профессиональным музыкальным критиком, переписывался с композитором Дмитрием Кабалевским, публиковал в журнале «Советская музыка» статьи о премьерах Киевского оперного театра, куда его приносили на руках.

Ольга Владимировна часто рассказывала Вадиму о своём отце Владимире Петровиче Ершове, старшем сыне поэта, а также о судьбах других своих родственников. История семьи Ершовых в этих воспоминаниях становилась частью общероссийской и — очень часто — сибирской истории, с которой все представители рода Ершовых были так или иначе связаны. Хотелось бы представить читателям «Сибирских огней» некоторые эпизоды из жизни потомков известного писателя, записанные нами со слов В. Т. Ершова, сопроводив, а в некоторых случаях и дополнив эти устные свидетельства фактами архивных документов.

 

Владимир Петрович Ершов

 

О рождении Владимира сохранилась запись самого Петра Павловича, сделанная им в месяцеслове (календаре православных праздников) под названием «Памятник Веры»:

«1856 г. 6 февраля в исходе 5-го часу утра Бог дал нам сына. В тот же день он был молитвован и назван Владимиром, в честь равноапостольного просветителя России. Да сохранит Господь младенца на радость родителям!

9 февраля в половине 12-го часа утра младенец был просвещён Св. Крещением. Восприемниками были Александр Семёныч Пилёнков с Марьей Александровной Жилиной и Владимир Иванович Штенгель с Фёклой Васильевной Шабановой. Таинство совершил протоиерей Василий.

10 февраля во 2-ю годовщину нашей свадьбы младенец сподобился принять Св. Тайны в Богородской церкви.

Повивала [Володю] М[арфа] А[поллоновна]. К причастию подносила Ел[ена] А[лександровна] Кузьмина.

8 мая в день св. Иоанна Богослова привита была оспа А. А. Юшковым.

3 октября прорезался первый зубок.

16 генваря [1857 г.] в первый раз пошёл» [2].

Владимиру было 13 лет, когда умер его отец. Пётр Павлович хотел дать сыну военное образование, и с 1867 г. Владимир учился в Сибирском кадетском корпусе в городе Омске. Отправлен он был в это учебное заведение своим отцом, вероятно, по следующим соображениям: в 1827—1838 гг. корпус (бывший тогда училищем) возглавлял полковник гвардейской кавалерии Николай Львович Черкасов [3], отец третьей жены Ершова Елены Николаевны (к тому времени уже почивший), то есть дед Владимира. Старший сын должен был вступить на военную стезю. Но желание родителей не совпало с отношением самого Владимира к военной карьере, определившимся уже с детских лет. Из рассказа Вадима Тимофеевича: «Владимир был своеобразным мальчиком, он не любил дисциплину, не хотел быть военным, “солдафоном”. В кадетском корпусе в Омске, куда его отдали учиться родители, были плохие условия жизни, кадетов плохо кормили. Однажды Володя увидел в каше червяка, вызвали интенданта Дементьева, который не растерялся и заявил: “Это изюминка”, взял и проглотил. По окончании обеда и молитвы Дементьев обычно запрыгивал в свои галоши и вылетал из столовой. Но однажды кадеты прибили галоши гвоздями к полу и налили туда жидкой каши. Для Владимира кадетский корпус был чем-то гадким».

Не завершив обучения в корпусе, Володя вернулся в Тобольск и после трёхмесячной подготовки успешно сдал экстерном в июне 1875 г. экзамен в Тобольской мужской гимназии [4], получив гимназический аттестат зрелости, что дало ему возможность поступить в Санкт-Петербургский университет.

Зачисление на естественное отделение физико-математического факультета в 1875 году состоялось, вероятно, не без содействия Д. И. Менделеева, который годом позднее пытался добиться для Владимира стипендии, в чём ему было отказано без объяснения причины и со следующим пожеланием: «Как сын известного литератора, молодой Ершов мог бы, кажется, обратиться с ходатайством к Литературному фонду, выдающему студентам стипендии» [5].

Будучи уже на пятом курсе, Владимир увлёкся политикой и попал в неприятную историю, послужившую основанием для заведения на него дела о негласном надзоре полиции. 7 февраля 1880 года он был арестован в связи с производившимся при Санкт-Петербургском жандармском управлении дознанием по делу об убийстве А. Я. Жаркова, «содержался в ДПЗ, откуда освобождён не позже 28 февраля того же года; допрошен по названному делу в качестве свидетеля» [6].

Этот эпизод биографии сына Ершова представлен также и в рассказе Вадима Тимофеевича: «Студенческая жизнь Ершова была бурной, он любил выпить, гульнуть, поскандалить на различных сходках. Во время учёбы он укрепился и в своих народнических взглядах и связался с какой-то организацией вроде “Народной воли”. Его арестовали по так называемому “делу Щедрина”, и он пошел бы на каторгу на восемь лет, если бы не заступничество двух человек — Дмитрия Ивановича Менделеева и Николая Никитича Лещёва — пасынка Ершова по первой жене, который единственный из всего ершовского гнезда достиг самого высокого положения, стал чуть ли не товарищем министра. А Менделеева Владимир просто боготворил. Чтобы замять историю, его срочно женили на Анне Михайловне Слащёвой, которая была старше мужа на несколько лет, и отправили назад в Сибирь».

Запомнился Вадиму Тимофеевичу и рассказ приёмной матери об участии Владимира Ершова в похоронах Н. А. Некрасова в 1877 году: «Возвращаясь с кладбища, Владимир купил карманные часы. Часы эти долго хранились в нашей семье, служили до 1971 года, а когда сломались, мои родственники [со стороны родной матери. — Т. С.] выбросили их как непригодные».

По окончании университета в 1880 году Владимир возвращается в Сибирь и, подобно своему отцу, вступает на педагогическую стезю. Приказом временно исправляющего должность генерал-губернатора Западной Сибири от 19.09.1880 за № 88 он назначен с 11 сентября штатным смотрителем омских училищ, а приказом от 17.06.1881 за № 77 — учителем-инспектором Семипалатинского пятиклассного городского училища (с 1 июня) [7].

Но в Семипалатинске семья Ершовых, в которой 6 сентября 1881 года появился первенец — дочь Надежда, задерживается недолго. Владимир Петрович меняет места работы в разных городах — Курган, Тобольск, Омск. В Тобольске Ершов оставляет педагогическую деятельность и «исправляет должность тобольского окружного стряпчего», а в Омске — «помощника делопроизводителя Управления государственными имуществами в Западной Сибири» [8].

В 1884 году Ершов подал прошение генерал-губернатору Приамурского края о принятии его на службу, а в 1885 был назначен на освободившуюся должность заседателя окружного суда Амурской области. Семья перебирается за пять тысяч вёрст на самый край Российской империи, в город Благовещенск. Здесь рождаются дочь Ольга и сын Артемий. Уже через два года Владимир Петрович вновь возвращается к преподаванию, исполняя должность учителя физико-математических наук Благовещенской женской гимназии [9]. Вскоре после переезда Владимир Петрович «уплатил несколько сот рублей долгов матери и дал ей возможность переехать (на почтовых)» к себе в Благовещенск [10]; в Амурскую область приехал также и его брат Александр Петрович.

В 1901 г. В. П. Ершов работает уже учителем математики Благовещенской мужской гимназии, одновременно являясь действительным членом Амурского областного статистического комитета; его жена — учительница русского языка и истории Алексеевской женской гимназии; жили они в Благовещенске на ул. Большой, угол Корсаковской, в собственном доме [11]. Эти лаконичные документальные сведения, безусловно, ценны, но вряд ли они смогут раскрыть всю оригинальность характера Владимира Петровича, столь ярко представленную в рассказах Вадима Тимофеевича.

Вот две истории, связанные с жизнью Владимира Петровича в городе на Амуре и характеризующие мировоззрение и особый склад личности старшего сына поэта.

«В Благовещенске была традиция: после Рождества и Пасхи священник объезжал видных граждан с поздравлениями. Ему наливали стопку водки, давали закусить и вручали конверт с определённой суммой денег. В Благовещенске Ершовы были приписаны к Кладбищенскому приходу, и когда ездил священник, который крестил младших детей — Ольгу и Артемия, всё было нормально. Но в 1900 году или около того священник переменился (умер или уехал), пришёл новый. В комнате, где стояло пианино, священнику налили сто граммов водки, дали закусить, и Владимир положил 25 рублей. Священник выпил, закусил, поднимается, оглядывается, хочет перекреститься — “А где Ваши иконы?” Хозяин же — нет чтобы сказать: “Иконы в комнате жены”, — его словно бес попутал: “А мы икон в доме не держим”. Тогда священник вынимает эти 25 рублей, кладёт их на стол, уходит и подаёт два заявления: епархиальному епископу и инспектору по линии образования. Владимиру Петровичу пригрозили снятием с работы и назначили трёхмесячную епитимью: каждое воскресенье ходить в церковь и отмаливать грехи. После этого Анна Михайловна поехала по магазинам покупать иконы.

Когда в 1901 году в Китае разгорелось националистическое восстание “боксёров” (ихэтуаней), в Благовещенске стали преследовать китайцев, их высылали из города, некоторым предлагали раздеться и переплыть через Амур на китайский берег, и любой мог по ним стрелять. Несколько человек погибло. Владимир Петрович возмутился, и на этой почве было наиболее громкое его столкновение с амурским губернатором, тем более что у него было много друзей среди китайцев в Благовещенске…»

В 1906 г. Владимир Петрович выходит на пенсию в чине статского советника — по выслуге лет и по состоянию здоровья. «Ершов решил спасти свою любимую дочь Ольгу от революционного движения, он боялся каторги для дочери. Он повёз Ольгу в Дерпт для поступления в университет на математический факультет, но там женщин принимали только на гуманитарный, а Владимир видел свою дочь только математиком. И они поехали в Париж, где, как выяснилось, на математический факультет с русскими документами не принимали, только вольнослушателями. В Париже Ольга жила на деньги отца. Отцовская пенсия — 500 франков, а её сестра Надежда, которая проживала отдельно и иногда заезжала в гости, жила на свои деньги. Вернулся Ершов в Россию к лету 1910 г. и поселился в Киеве, а не в Москве, как первоначально планировал. Дочь Ольга поступила в Киевский университет».

Ещё находясь во Франции, Ершов вступает в переписку с сотрудником Императорской публичной библиотеки Х. М. Лопарёвым, который по инициативе Тобольского музея взялся за подготовку Полного собрания сочинений П. П. Ершова. Владимир Петрович считал помощь в издании такого сочинения главным делом своей жизни, но оно так и осталось неосуществлённым, — в том числе и по причине материальных затруднений В. П. Ершова в последние годы. После смерти брата Александра он и дочь Надежда взяли на себя всю заботу о его семье.

«В 1912 или 1913 г. в Киев к Владимиру Петровичу приезжал К. Э. Циолковский. Этот визит был связан с какими-то математическими расчётами. Владимир Петрович был помешан на математике, 8—16 часов сидел за столом и писал. Владимир Петрович немного играл на скрипке, она долго хранилась у Ольги Владимировны, а в 1953 году я подарил этот инструмент одной девушке. Владимир Петрович не признавал ни симфоний, ни опер. Был приверженцем Л. Н. Толстого, а поэтом № 1 для него был Николай Алексеевич Некрасов. Прохладно относился к Пушкину и Лермонтову. Сам он писал эпиграммы. Вот одна из них:

 

Если Фофанов поэт,

Если Горький гений,

Так поэзии уж нет

На Руси и тени.

 

Очень любил народные песни, романсы. Романс “Выхожу один я на дорогу” напевал, сидя в кресле, за четыре дня до смерти.

У Ершова была привычка подписывать письма своей фамилией, но только в обратном порядке: “Вошре”.

За месяц до смерти, в июле 1917 года, Владимир Петрович отправил Ольгу в Петроград получать гонорар за последнее [26-е. — Т. С.] издание “Конька-Горбунка” — две с половиной тысячи. Владимир Петрович умер в Анапе 14 августа 1917 г., в день Маккавеев, на руках Ольги, в 10.30 утра. Последние его слова были обращены к дочери, которая на несколько мгновений отлучилась: “Не надо было выходить”».

Из рассказов Вадима Тимофеевича выяснилась и драматическая история исчезновения архива В. П. Ершова, в котором находились рукописи Петра Павловича Ершова. Оказалось, что ещё в 1923 году архив Владимира Петровича вместе с бумагами отца хранился в большом сундуке в селе Малый Букрын Каневского района Черкасской области у родственников Марьи Кирилловны Жабенко, подруги Ольги Владимировны, постоянно подвигавшей Ершову к переездам из одного села в другое; переезжать же с тяжёлым сундуком казалось несподручно. В сундуке были письма К. Э. Циолковского к В. П. Ершову с какими-то математическими выкладками, одна из рукописей поэмы П. П. Ершова «Сузге», неопубликованная пьеса «Якутские божки», письма Е. Гребёнки, В. Треборна к Петру Павловичу. В 1943 году в дом, где находился архив, попала бомба, и всё сгорело. Сохранилась только небольшая часть семейных фотографий, которые Ольга Владимировна перевезла перед самой войной в Бышев.

 

Ольга Владимировна Ершова

 

«У Ольги Владимировны была очень тяжёлая жизнь. Она родилась в Благовещенске 2 февраля 1888 года. Крёстной матерью Ольги была родная бабушка — Елена Николаевна Ершова, которую сын Владимир перевёз на Амур в 1885 году, а крёстным отцом — благовещенский городской голова А. В. Кириллов. В 1906 г. Ольга Владимировна окончила гимназию в Благовещенске с малой золотой медалью. В этом году Владимир Петрович вышел на пенсию и повёз дочь в Дерпт для поступления в университет, а затем в Париж. Проезжая через Петербург, они зашли к Николаю Никитичу Лещёву, но не застали его дома. В Париже Ольга Владимировна жила с августа 1906 по август 1910 года. В Сорбонну её не приняли, она училась в частном порядке.

В 1906 г. в Париже Ольга впервые увидела Нину Венедиктовну Берникову. Ольге в ту пору было 18, а Нине — 10 лет. Нина и её младший брат Вадим [12] были правнуками Ершова. Их бабушка — Людмила Петровна Ершова, в замужестве Миляновская, родилась от второго брака Петра Павловича и Олимпиады Васильевны Кузьминой, то есть Нина приходилась Ольге Ершовой племянницей, а мать Нины — Надежда Домиановна, как и Ольга, была внучкой Ершова. Моя мама очень любила Нину Венедиктовну.

Нина Венедиктовна родилась в Омске, где её отец был преподавателем Омского кадетского корпуса, того самого, в котором пытался учиться и Владимир Ершов. Там, между прочим, учился у отца Нины Венедиктовны — Венедикта Степановича Берникова известный революционер, государственный деятель В. В. Куйбышев. И позднее Нина Венедиктовна с ним контактировала. Венедикт Степанович после Омска попал в Париж сотрудником военного атташе России. Это был генерал Алексей Алексеевич Игнатьев, автор мемуарной книги “50 лет в строю”. Берниковы жили в Париже на частной квартире.

Вспоминается один эпизод, рассказанный мамой: через три месяца проживания в Париже Владимир Петрович почувствовал антипатию к этому городу. В конце 1906 он оставил Ольгу у Надежды Домиановны, а сам поехал в Петербург в гости к Менделееву (ноябрь-декабрь 1906 г.). Ольга Владимировна при посредстве своей подруги Клавдии Фёдоровны Юшкевич (по мужу Никитиной) познакомилась с художницей Салтановой [13], которая жила в Париже. Салтанова была старше Ольги на 15—20 лет. И всё окружение Салтановой имело богемный характер. Там Ольга Владимировна познакомилась с поэтом Сергеем Митрофановичем Городецким, который пытался немного ухаживать за ней. Когда Городецкий в 1940—41 гг. получил Сталинскую премию за новый текст либретто оперы Глинки “Иван Сусанин”, мама обещала возобновить давнюю дружбу и познакомить меня с ним.

Так вот, в квартире Салтановой собиралась тогда вся богемная братия — русская, французская, польская — полный космополитизм! И именно там Ольга Владимировна получила толчок для написания своего французского романа о жизни студентов Латинского квартала “Рене Дартон”. Герой этого романа был начинающим и очень талантливым художником (образ выдуманный). К нему как к художнику искренне не относился никто. И любимая девушка тоже. Герой кончает жизнь самоубийством, когда начинает пользоваться успехом. Многое по форме и содержанию было похоже на “Мартина Идена” Д. Лондона, только профессии у героев разные. Рукопись была оставлена в Париже у подруги К. Ф. Юшкевич, которая впоследствии уехала в Вену.

В то время Ольга Владимировна была очень наивной и доверчивой девушкой. И однажды, в декабре 1906 года, большая ватага гостей Салтановой из 15 человек собралась ехать на бал и пригласила с собой Оленьку Ершову. Но в действительности толпа приехала в публичный дом! Ольга Владимировна, поняв это, в ужасе покинула “злачное” место и прибежала на квартиру Берниковых. Венедикт Степанович был дома, он оделся и поехал на квартиру Салтановой, чтобы разобраться с ней. Салтановой было сказано, что если она попытается ещё раз втянуть Олю в подобное дело, то после этого ей придётся проститься с жизнью.

В феврале 1907 без всяких предупреждений и писем В. П. Ершов вернулся в Париж, и Ольга стала жить с отцом на квартире. Когда Ольга в 1910 году, в августе, уезжала из Парижа в Киев, Нине Венедиктовне было 14, а Вадиму Венедиктовичу — 12 лет. Кстати, Вадим Венедиктович, который учился в эсэровской школе под Парижем, сидел за одной партой с Максимом Пешковым. Смеялись, что если Горький напишет сочинение для своего сына, то тот непременно получит за него двойку. В 1910—1914 гг. Ольга Нины Венедиктовны не видела.

Когда началась война, Нине Венедиктовне было 18 лет, она поступила сестрой милосердия в армию. Владимир Петрович и Ольга получили от неё телеграмму, что Нина будет проезжать через Киев на фронт, и просила приехать к ней на вокзал. Ольга увидела перед собой очень высокую девушку с длинной косой. Ольге Владимировне было 26, а выглядела она на 19 лет, и Нина говорила: “У меня молоденькая тётя”. Среди коллег Нины сестрой милосердия была родная дочь русского писателя Н. Г. Гарина-Михайловского. И после этой встречи мама не видела Нину Венедиктовну и её мужа — Александра Александровича Атабека — не знала, но они постоянно переписывались. Весь архив Ольги Владимировны и мой тоже, а это было 600 кг, включая журналы, был выброшен. Нина Венедиктовна умерла 4 сентября 1974 г. в Москве “хмурым воскресным днём”, как написала мне её дочь Бэта Александровна.

По дороге из Франции в Россию Ольга Владимировна была в Кёльне и Берлине, посещала она и Нормандию.

У Ольги Владимировны был муж Павел Бьянкин. Она была знакома с ним с детства. Бьянкин был пансионером Владимира Петровича в Благовещенске, одним из четырёх проживавших в доме Ершова мальчиков. Он впоследствии учился в университете Томска, а затем переехал в Киев, вслед за Ольгой. В апреле 1914 г. они поженились. Ольге было 26 лет. Павел был из амурских казаков, выглядел необычно, рост — 2 метра 2 сантиметра, и Ольга тоже была высокой — 1 метр 78 см. Когда они шли вместе, на них все оглядывались. Вскоре Бьянкина забрали на фронт Первой мировой войны, он попал в плен к немцам и умер в лагере в 1916 году от голода. Ольга Владимировна и Бьянкин официально зарегистрировали брак, но фамилию она менять не стала. С тем временем связан следующий случай. Однажды Владимир Петрович, Ольга Владимировна, Марья Кирилловна и Бьянкин возвращались из центра Киева домой на Борщаговскую улицу на извозчике. Владимиру Петровичу показалось, что Бьянкин невежливо обошёлся с извозчиком, расплачиваясь с ним. Он рассердился и стал “тыкать” Бьянкина в плечи, а тот терпеливо всё это сносил. В дальнейшем Ольга говорила отцу: “Если бы Бьянкин применил тогда физическую силу, то от тебя бы мокрого места не осталось”.

В июне — августе 1910 г. Ольга приехала из Парижа в Киев и поступила на математический факультет Высших женских курсов. Когда началась война, надо было отправляться в эвакуацию. В 1915 — 1917 гг. Ольга находилась в Саратове, Самаре, городах Северного Кавказа. Осенью 1917 года заболела открытой формой туберкулёза и попала в больницу села Потапцы Каневского района. Там оказался хороший врач-болгарин, спасший её от смерти.

1 сентября 1918 года она устроилась преподавателем математики в селе Потапцы, при этом ей было поставлено условие — обязательно овладеть украинским языком. И она это сделала. Когда через много лет, в 1938 году в Киеве проходила аттестация учителей, они должны были сдавать экзамен по украинскому языку, то из сорок двух человек, сдававших этот экзамен, единственную отличную оценку получила только Ольга Владимировна. У неё были способности к языкам: русский, украинский, французский она знала одинаково хорошо.

Педагогическая деятельность Ольги Владимировны была связана с разными местами Украины. Кроме села Потапцы она работала в Новосёлках и Мостище Бышевского района, в селе Копачивка Волочишского района Хмельницкой области. Затем было возвращение в Бышевский район и работа в Козычанке, Леоновке, Черногородке. В 1947 — 1957 гг. мы жили в Бышеве. В 1957 г. Ольга Владимировна вышла на пенсию».

Рассказывая об особенностях характера и художественных вкусах своей приёмной матери, Вадим Тимофеевич часто говорил о «странности»: « О. В. не любила слова “педагог”. “От педагога до демагога — один шаг”, — говорила она. Ей нравилось слово “учитель”. Читала “Эмиля” Руссо. Хотела по этому роману воспитывать и своего приёмного сына. Уважала революционеров. Портреты Жан-Поля Марата и Степана Халтурина висели над моей детской кроваткой.

Любила музыку, немного играла на виолончели, училась этому в Париже. Многие её приятели играли на разных инструментах. Она мечтала о рояле, но в её квартире для него не было места.

Любила оперу и привила эту любовь мне. Мои любимые оперы “Хованщина” и “Китеж”. Ольга Владимировна часто бывала в Киевском театре. Кстати, она была в Киевском театре во время покушения на Столыпина. Сидела на галёрке вместе с Марьей Кирилловной. Был какой-то концерт. Багров выстрелил в Столыпина. Когда Багрова повели, Ольга Владимировна, думая, что покушение было неудачным и Столыпин выживет, сочувственно сказала (она по своим взглядам была близка к эсерам): “Вот какая беда, и человек погиб, и гадость осталась”.

Очень любила украинские песни. Любила петь мне, ещё совсем маленькому, “Средь высоких хлебов затерялося…”, “Среди долины ровныя…”, “То не ветер ветку клонит…”, “Не осенний мелкий дождичек…”, “Парень бравый, синеглазый на завалинке сидел…”, “Не слышно шума городского…”.

Во время проверки школьных тетрадок Ольга Владимировна напевала отрывки из арий. Я в это время сидел рядом и слышал, как она исполняла “О, весна, дай своё обаянье…” — романс Вильгельма Мейстера из оперы Амбруаза Тома “Миньон”. И это было признаком отличной оценки. Когда же приближалась “двойка”, звучала ария из оперы “Пиковая дама” — “Что наша жизнь? Игра. Добро и зло — одни мечты. Труд, честность — сказки для бабья. Кто прав? Кто счастлив здесь, друзья?”

Не прочла ни одной молитвы, но и полной атеисткой тоже не была. В 1939 г., в первый день Пасхи, когда по православным обычаям работать нельзя, Ольга Владимировна приказала ученикам и ученицам явиться в школу и делать клумбы. “Если это праздник, — сказала она, — то цветы будут особенно ярко цвести”. Она очень любила цветы до конца своих дней.

Читала мне отдельные фрагменты “Конька-Горбунка” наизусть, особенно выделяла характеристику Ерша, замечая, “это человек неопределённого социального положения”. Эта характеристика имела личный характер. В 1939 году маму собирались представить к Ордену Ленина, но, изучив биографию, заявили, что “человек неопределённого социального происхождения” не может быть орденоносцем.

Ей нравилась поэма Лермонтова “Мцыри”. Любимым украинским поэтом был Павло Тычина, знала много его стихов наизусть. Ей нравились “Три ключа” Пушкина, “Колыбельная” Лермонтова и “Колыбельная” Некрасова. Умерла Ольга Владимировна в Бышеве 1 августа 1964 года».

Пусть и не столь подробным, но очень значимым и абсолютно новым по содержащимся в нём сведениям стал для нас рассказ Вадима Тимофеевича о других детях Владимира Петровича — Надежде Владимировне и Артемии Владимировиче Ершовых. Отдельные штрихи их биографии оказались также по-своему показательными для характеристики не только ершовского рода в целом, но и общественной атмосферы России конца ХIХ — первых десятилетий ХХ века.

 

Надежда Владимировна Ершова

 

«Надежда Владимировна очень рано стала работать. С 18 лет самостоятельно зарабатывала на жизнь. Женихом Н. В. в Благовещенске был Лев Сергеевич Синегуб. Н. В. дружила в гимназии с его сестрой Натальей, сидела с ней за одной партой, но в 1897 или 1898 году Наталья застрелилась в возрасте 15 лет. Этот случай сблизил Надежду и Льва. Молодые люди были обручены. Лев был сыном известных революционеров, находившихся в ссылке в Благовещенске, Сергея Синегуба [14] и Ларисы Чемодановой [15], которым посвящён фильм “Нас венчали не в церкви”. Лев тоже встал на революционный путь, участвовал в террористическом акте, в покушении на высокопоставленного чиновника, и за это его повесили в 1908 году [16].

С 1917 по 1951 гг. сёстры не виделись. В апреле 1917 г. они виделись в последний раз в Киеве. Ольга Владимировна не хотела, чтобы знали, как она очень скромно живёт, возможно, это было главной причиной. В 1941 году сёстры планировали встречу в Анапе, собираясь посетить могилу отца, а затем отправиться в Пятигорск, чтобы быть там на месте дуэли Лермонтова 27 июля, в день столетия его гибели. Она хотела показать всё это и мне. Мама скопила для этой поездки 4100 рублей, но началась война.

В 1938 году (примерно) Надежда купила 2/3 дома на Красноармейской, 35а. 1/3 дома принадлежала Ольге Дмитриевне Быстревой, которая материально бедствовала. И получилось, что дочь Ольги — Анна стала приёмной дочерью Надежды Владимировны. Ольга Быстрева и похоронила Н. В. Анна вышла замуж в начале 1949 г. Окончила Краснодарский сельскохозяйственный институт по специальности “виноделие”. И что делать с такой профессией в Благовещенске? У меня где-то есть фотография Анны с мужем и дочерью Наташей. Последнее её письмо было в сентябре 1951 года. Фамилию её по мужу не знаю.

В Благовещенске Надежда и Ольга были влюблены в одного человека, своего соседа Александра Никитина. Мама рассказывала, что Владимир Петрович в конце 1889 г. купил на окраине Благовещенска усадьбу, которая находилась в 4,5 км от гимназии, приходилось туда ездить на лошадях, пешком никто тогда не ходил. Мать усаживала Артемия и Ольгу в экипаж-американку, а Владимир Петрович ехал верхом. С Александром Никитиным в детстве случилось несчастье, его укусила бешеная собака, лечили мальчика в Японии, определённую сумму внёс на лечение и Владимир Петрович. В дальнейшем Александр уехал учиться в Париж, где женился на своей землячке Клавдии Юшкевич.

Клавдия Юшкевич — дочь капитана Амурского пароходства. Её отец рано умер. Семья осталась без средств. Клавдию отправили в Париж на деньги разбогатевшего на золотых приисках народовольца П. Д. Баллода, помощь оказал и Владимир Петрович. В Париже Александр Никитин и Клавдия встретились и полюбили друг друга, поженились, родилась дочь Наташа. Александр поступил секретарём к некоему православному священнику. Примерно в 1909 году он умер от туберкулёза. На похоронах священник увидел жену Александра, влюбился и пригласил её к себе на место мужа секретарём. В 1910 г. священник получил назначение в Вену, и Клавдия с дочерью покинули Францию. Интересно, что Надежда и Ольга ревновали Александра друг к другу, а не к Клавдии».

Хотелось бы дополнить рассказ Вадима Тимофеевича рядом сведений, имеющих отношение к литературному творчеству и педагогической деятельности старшей дочери Владимира Петровича.

Она родилась 6 сентября 1881 года в Семипалатинске, в четырёхлетнем возрасте была привезена родителями в Благовещенск. В 1900 г. окончила Алексеевскую женскую гимназию, где начала писать стихи. Жила во Франции, посещая в качестве вольнослушателя Сорбонну. Годы, проведённые за границей, отмечены встречами с замечательными людьми, в частности с А. М. Горьким, и путешествиями по литературным местам Европы. Надежда Владимировна побывала в Шотландии, где искала древний замок Лермонтов — легендарных предков М. Ю. Лермонтова, в Греции — стране, сыгравшей важную роль в судьбе Байрона, особо выделяемого ею поэта. Очень рано почувствовав своё призвание быть учителем, она в 1909 г. возвратилась домой и начала преподавать французский и русский языки в Алексеевской гимназии, а с сентября 1912 г. — в частной женской гимназии (2-я гимназия).

В 1920 г. Н. В. Ершова вновь стала преподавать в Алексеевской женской гимназии, которая в том же самом году была преобразована в школу II ступени № 2, а в 1923 г. получила имя М. И. Калинина; с 1934 г. она стала десятилетней школой № 4, а в 1943—1953 гг. — женской школой. Здесь Надежда Владимировна до своего ухода на пенсию в 1949 г. преподавала русский язык и литературу, вела литературный кружок, выпускала школьный рукописный журнал «Гусляр», ставила спектакли в школьном театре по произведениям Пушкина, Крылова, Чехова, Горького. Многие годы жила в доме № 39 на улице им. 50 лет Октября, её единственную комнату со скромной обстановкой занимали два больших сундука с книгами, собранными тремя поколениями Ершовых. После смерти Надежды Владимировны 9 апреля 1951 года библиотека оказалась утраченной.

На протяжении всей жизни Надежда Владимировна, как и её сестра Ольга, заботилась о сохранении поэтического наследия своего деда и охотно откликалась на письма исследователей творчества П. П. Ершова М. К. Азадовского, Л. В. Азадовской, В. Г. Уткова. К ней обращался и рано ушедший из жизни тобольский биограф Ершова Артемий Иванович Мокроусов. В письме к Мокроусову она выслала стихотворение [17] Ершова, которое и доныне не включено ни в одно из собраний его сочинений:

 

Наша матушка Россия

Премудрёная страна:

Всюду ставит запятыя

Наблюдателю она.

То рабыня, то царица,

То старуха, то дитя.

В деле плёвом — рвёт, как львица,

В деле трудном — так, шутя…

Всякой ахает затее,

Хитрым сделанной резцом,

А глядишь — сама хитрее

То же сладить топором.

То заснёт — хоть из царь-пушки

Ты греми над ней — она

Не поднимется с подушки,

Лишь почешется со сна.

То вдруг встанет — трях кудрями,

Грудь могучую вперёд,

И пошла качать горами,

Так что тряс кругом идёт.

На запевники такие

Песня будет всё одна:

Наша матушка-Россия

Премудрёная страна.

 

Артемий Владимирович Ершов

 

«Артемий был самым младшим из детей Владимира Петровича, он родился в 1890 году. В семье были и другие сыновья, умершие в один день от дифтерии ещё до появления на свет Артемия и Ольги — Николай (1884 — 1887) и Борис (1885 — 1887). Одарённый юноша, проживший недолгую жизнь, Артемий хорошо рисовал и писал стихи.

Артемий в последние месяцы жизни преподавал черчение и рисование в школе. Университет в Киеве не окончил. Причина — конфликт с отцом, отношения их были далеко не безоблачные. Уехал из Киева, не попрощавшись с отцом. В 1914 г. был мобилизован в армию, отец хотел, чтобы Артемий поступил в офицерское училище, но он пошёл на фронт рядовым солдатом. Последний раз отец видел сына в сентябре — октябре 1914 года. Артемий приезжал в Киев, так как был приписан к этому городу и мобилизован оттуда. В ноябре 1917 г. Артемий окончательно вернулся в Благовещенск. Воевал Артемий очень недолго, у него было крайне неважное здоровье, был очень болезненный. Артемий был антиподом отца по своему характеру, он был в материнскую породу. В 1921 году его убили в Благовещенске грабители, из-за шубы, когда он возвращался домой с работы».

О самом П. П. Ершове Вадим Тимофеевич поведал только одну историю, а точнее, семейный «апокриф», рифмующийся с эпизодом ранней жизни поэта, «проданного» в младенчестве за грош нищему, который «унёс» с собой болезнь ребёнка и тем самым спас его от смерти: «После того как Пётр Павлович вышел в отставку, он много времени проводил дома. Однажды он прилёг на кушетку, но кто-то в это время постучал в окно. Это был нищий. Ершов стал подавать милостыню — 3 двугривенных, и вдруг на место, где он только что лежал, упала потолочная балка. Бог его спас».

Не без чувства сожаления и печали (будет ли новая встреча?) покидали мы Украину и прощались с Вадимом Тимофеевичем, истинным потомком Петра Павловича Ершова, пусть и не по крови, но уж по духу абсолютно точно!

Примечания

 

1. НИОР РГБ. Ф. 542. К. 92. Ед. хр. 12. Л. 2.

2. ТИАМЗ. ТМ КП 10273. Лл. 84—85.

3. Исторический очерк образования и развития Сибирского кадетского корпуса. 1826—1876. — Омск: Типография окружного штаба, 1884. — С. 34—43.

4. Ишимские письма Юлии Аполлоновны Девятовой // Ершовский сборник. Вып. 4. — Ишим: Изд-во ИГПИ им. П. П. Ершова, 2007. — С. 133.

5. НАМ СПГУ. 1 — В — 19 — 4 — 106.

6. Н. В. Ершова — М. К. Азадовскому [Публикация Л. В. Азадовской] // Литературное наследство Сибири. Т. 1. — Новосибирск: Западно-Сибирское кн. изд-во, 1969. — С. 284.

7. РГИА ДВ. Ф. 704. Оп. 8. Д. 95. Л. 3 об.

8. Там же. Л. 5 об.

9. Там же. Лл. 31 об., 34, 38.

10. СПбФ АРАН. Ф. 107. Оп. 2. Д. 163. Л. 5.

11. Памятная книжка Амурской области на 1902 год. — Благовещенск, 1902. — С. 48, 63, 65; Приложения. — С. XII. (Сообщено В. П. Хохловым.)

12. Вадим Венедиктович Берников (1896 — 1989) — поэт, учёный-почвовед, правнук П. П. Ершова. Поэтический дебют состоялся в журнале «Сибирские огни», 1922, № 1. Здесь было опубликовано стихотворение «Ходит вечер в розовой рубахе…».

13. П. Н. Салтанова, вероятно, сестра художника Сергея Николаевича Салтанова (1870 — 1917), умершего во Франции.

14. Сергей Силович Синегуб (1851 — 1907) — поэт, революционер. См. о нём: Н. Якушин С. С. Синегуб в Сибири и Амурском крае // Сибирские огни. — 1977. — Вып. 2. — С. 175—182.

15. Лариса Васильевна Чемоданова (1855 — 1923) — революционерка, публицист, жена С. С. Синегуба.

16. Лев Сергеевич Синегуб — революционер, сын С. С. Синегуба и Л. В. Чемодановой. Казнь Л. Синегуба и его товарищей послужила поводом для написания «Рассказа о семи повешенных» Л. Андреева.

17. РГАЛИ. Ф. 214. Оп. 2. Ед. хр. 3. Л. 5.

 

Список сокращений

 

НАМ СПГУ — Научный архив Менделеева при Санкт-Петербургском университете.

НИОР РГБ — Научно-исследовательский отдел рукописей Российской государственной библиотеки.

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства.

РГИА ДВ — Российский государственный исторический архив Дальнего Востока.

СПбФ АРАН — Санкт-Петербургский филиал Архива Российской Академии наук.

ТИАМЗ — Тобольский историко-архитектурный музей-заповедник.

100-летие «Сибирских огней»