Вы здесь

Два диагноза против машин

Рассказы
Файл: Иконка пакета 02_prokopiev_dva.zip (35.5 КБ)
5

Сергей ПРОКОПЬЕВ

РАССКАЗЫ


ДВА ДИАГНОЗА ПРОТИВ МИШИ

Хороший знакомый, Миша Швец, читая мои рассказы, мотал головой, восклицал «ой да!» и не переставал удивляться:
— Откуда ты берешь?
И хитро улыбался, дескать, свисти-свисти — приятно слышать, когда я пытался объяснить, что голову для выдумывания ломать не надо, было бы время свободное, и только успевай описывать нашу замечательную жизнь.
Не верил в такую простоту Миша, пока в больнице не оказался. Откуда вышел со словами:
— Ой-е-ей! Учудил я! Ничьих мозгов не хватит сочинить!
Учудил Миша следующее. Жил он всю сознательную и бессознательную жизнь в частном доме, мечтая о цивилизации без дров и беготни с ведрами на колонку. Наконец, поднапряглись (точнее — тещу напрягли) и купили квартиру. Не бог весть какую, напряжения хватило только на хрущевку, где одни стены целые, остальное требует ремонта. Но были бы кости, мясо нарастим.
Жена насчет наращивания первым делом потребовала ванну заменить. До сорока лет дожила, ванны личной отродясь не видывала, всю дорогу по баням да чужим людям фигуру на помыв таскала.
— Уболтала, — сказал Миша, — поставлю тебе личное корыто первым пунктом.
Сдержал слово. В квартире еще полный разор, а белоснежное чудо уже блестит в подключенном ко всем коммуникациям состоянии. Жена скакала от радости и чуть что — бежала мыться.
— Ты специально мараешься, лишь бы занырнуть! — смеялся Миша.
Благоверная покрасит немножко, побелит чуток и опять:
— Пора освежиться, пропылилась вся.
И лезет в который раз за день «освежаться». А через пять минут песни начинают литься из ванной. Блаженствует женщина от достижений цивилизации и приобретений оных в личное пользование.
И вдруг вместо пения душераздирающий вопль, купальщица выскакивает из ванной. Голова в мыле, глаза квадратные, груди в разные стороны мечутся.
— Какая муха тебя цапнула? — Миша с кистью летит узнать, в чем дело.
— Током бьет!
— Каким током?
— Каким-каким! Электрическим!
Лежала она в кайфоловном настроении, и захотелось полить себя прохладной водичкой из душа. Открыла холодную, а из нее как долбанет.
Оказалось, у соседа за неуплату газ отключили. А он самогонщик. Каждый день простоя — сплошные убытки. Стал гнать чемергес с привлечением электроэнергии. Для снижения себестоимости продукта, выходящего из змеевика, отматывает данные счетчика в невинную сторону, заземляясь на трубу. Знающие соседи рассказали механизм, когда Миша побежал выяснять причину нештатного электричества. Сам самогонщик рубаху на груди рвет, отпирается:
— В жизни не гнал! Знать не знаю, ведать не ведаю, как это делается!
Но что отпираться, если вонь из вентиляции с первого по пятый этаж распространяется, когда он кочегарит.
— Это жена пироги печет, — врет и не морщится.
Короче, не ванна получается, а электрический стул. Жена не то что мыться, заходить туда без резиновых сапог не решается. Как вода нужна, Мишу кличет. Бежит тот с пластмассовым ведром для анализа электричества. С замиранием сердца подставит токонепроводящую емкость под кран, пустит струю и пробует рукой на удар.
Не жизнь, одним словом, а малина. Но не по этому поводу Миша убедился на собственной шкуре, что писательские темы сами в руки идут, сиди да записывай.
Как-то под вечер ремонтно-трудового дня Миша закончил красить окна и двери. Будучи по натуре из мастеров основательных, первым делом принялся кисти мыть, тщательно протирать. Можно, конечно, проще — сунул в воду, и пусть киснут до следующей покраски. Миша работать на глазок не любит. У него все по линейке, отвесу и циркулю. И каждый инструмент на своем месте в лучшем виде.
Не жалея растворителя, промыл Миша кисти, придал им упругость и чистоту, после чего отработанную жидкость слил в унитаз.
И тут же на него сел. С удовлетворением в душе. Еще дня три-четыре и квартира примет жилой вид. Умостился Миша на овале стульчака и закурил с чувством хорошо поработавшего человека. Сладко так затянулся, а спичку горящую бросил в унитаз. Он даже в общественном туалете не имел привычки почем зря сорить, а тут в собственном.
В следующий момент раздался взрыв, и Миша, преодолевая земное притяжение, как баллистическая ракета, пошел вверх.
Ванну-то Миша, по просьбе жены, поменял сразу, а унитаз стоял древней конструкции — бачок под потолком, самый что ни на есть чугунный. В него на взлете бедолага со всего маху затылком и врезался.
На этом подъем закончился. Летательный, по собственной дурости, аппарат рухнул на пол. Без признаков сознания.
Какое сознание выдержит удар с обеих концов, один другого больнее? Вверху сотрясение об бачок, внизу ожог нежных частей.
Тем временем жена вернулась домой с нестерпимым желанием вымыть руки после трудового дня и автобусных переездов, где того и гляди сибирская язва, чума, холера или СПИД привяжутся.
— Мишаня! — зовет супруга для проверки наличия постороннего электричества в ванной. — Иди на мой сторона.
Шутит маленько, в хорошем настроении пришла. Но никто не отвечает.
— Ты что, в пряталки со мной вздумал играть? — высовывается из ванной. — Я же вижу, ты дома.
Однако ни ответа, ни привета. Туда-сюда поискала игруна. Наконец дернула дверь в туалет. Закрыто. Вот ты где окопался.
— Миша, — тарабанит, — я пива принесла.
Постучала раз да другой. А потом как дернет...
Батюшки свет! Супруг без штанов лежит и без признаков сознания.
Натянула брюки на потерпевшего аварию и побежала вызывать «скорую».
В больнице быстро поставили диагноз — сотрясение мозга — и назначили курс лечения.
После чего чувствуют: паленым пахнет. Будто у хозяйки что-то подгорело. Носом крутят эскулапы, откуда несет? Даже в форточку один высунулся, не пожар ли в столовой этажом ниже. Наконец догадались заглянуть Мише в штаны. Где и обнаружили второй диагноз.
Вылечившись от обоих, Миша зашел ко мне.
— Присаживайся, — обрадовался я гостю.
— Постою, — наотрез отказался. — Это, — говорит, — захочешь, не сочинишь, до чего я додумался — спичку в ацетон бросить, сев на него верхом. Ты бы такое сочинил?
— Ни за что, — честно я признался.
— Ладно, опиши для смеха и назидания. А квартиру буду менять. В ванной электрический стул без объявления приговора. В туалет как идти, сразу голова трещит и пониже спины огнем жжет. Такие неудобства с этими удобствами. Так что тебе на этот раз, и вправду, ничего выдумывать не надо. Одна просьба — фамилию другую поставь, я человек скромный.
Что я и сделал по просьбе потерпевшего в житейских буднях читателя.


КАШЕЙ ПО МЕНТАЛИТЕТУ

«Березовой кашей надо воспитывать наш менталитет, — рубит правду-матку Владимир Чуднов, — экономические отношения новые, остальное тяп-ляпнутое! Почему живем ни два, ни полтора? А потому что работаем не пришей кобыле хвост! Серьезная фирма, «Гражданпроект», вызвалась перестроить мне квартиру. Камин сделали, как разожгу, соседи бегут с огнетушителем. Дым у них из розетки клубами валит. «Сгорим к едрене-матрене!» — в морду огнетушителем тычут, не дают расслабиться у огня с бокалом вина. После них только на водку тянет. А как вспомню всю перестройку квартирную, вообще в драбадан напиться хочется!..»
Владимир Чуднов — предприниматель. Он и в советские времена метался в поисках счастья, чтобы много и сразу. Молодым специалистом за три года в КБ четыре отдела поменял ради роста зарплаты, потом еще два КБ. «Пригрей место — теплым станет!» — не для него совет. И скажем правду: не зря скакал, обставил в карьере однокурсников. Но всего на полкорпуса. По большому счету, вся суета на плоскости происходила, пусть и с легким уклоном вверх, но темпы не скачкообразные, а ползком.
Поэтому, когда наступила свобода предпринимательства, не раздумывая, бросился в стихию, пахнущую долларами. Поначалу по компьютерам предпринимал, потом металлом занялся, наконец, на запчасти перекинулся. Не сказать, что денег куры не клюют, поросятам не дают, но хватает не только на поросят с хреном в день рожденья. Квартиру купил в районе, который в советские времена именовался в народе «Дворянским гнездом». То бишь не для простых смертных. Жили там не дворяне, а скорее те (вместе с потомками), кто дворян к ногтю, к стенке, на лесозаготовки определял.
«Гнезда» в «Дворянском» под одну гребенку строились. Чуднов общей колонной жить не хотел. Допредпринимавшись до уровня благосостояния в центральном районе, купленную квартиру в корне взялся перестраивать на европейский манер: камин, джакузи, биде, а вместо клетушек — бальный простор. «Чем мы хуже дворян по эстетизму!»
Для образования европейского пространства следовало убрать главную преграду — бетонную стену пять на два с половиной метра минус дверной проем. «Гражданпроект» сказал: стена хоть и не слабая, но слабонесущая, без последствий уберем, швеллером проем усилим, и пойдет за милую душу, только деньги вперед плати. Сверх этого запросили натурой расходные материалы — пару алмазных дисков. Остальное, дескать, не вашего ума проблемы, а наших рук дело.
Чуднов, как человек предприимчивый, не бросился в магазине покупать диски, нашел у оптовиков в три раза дешевле и купил не два, а четыре, запас карман не тянет.
«Сейчас бегом эту стеночку аннулируем, — заверили специалисты «Гражданпроекта», — не впервой ломать не строить».
Через пару часов позвонили в офис заказчику с рапортом отнюдь не победным и с вызовом на место происшествия для анализа ситуации.
Чуднов застал фронт работ колом стоящий на месте, лишь стена в чуть подпиленном состоянии. Форма четырех алмазных дисков потеряла геометрическую правильность, была кускообразной.
— Оказывается, хозяин, — чесали затылки мастера, — дом твой — первая двенадцатиэтажка в городе, панели на совесть делали! Можно мосты подпирать! Гранитная скала, а не бетон.
Загрустил Чуднов. Впору квартиру в обратную сторону продавать. Снаружи чудно — Иртыш под окном, пуп города под боком; а внутри — стандартность отжившего образца, тогда как душа просит камин, биде и джакузи.
И все же, что значит предприниматель с массой знакомых, не долго Чуднов пребывал в пессимизме.
— Сходи на любую стройку, — посоветовал один дружок, — как пить дать мужики головастые найдутся, которые посредством зубила и какой-то матери любую скалу своротят.
И ведь прав оказался. Нашлись умельцы.
— На кой ляд алмазные круги? Мы тебе шлямбуром по периметру пройдемся — и готово.
Загвоздка возникла по поводу расчета. Мужики на бригаду из трех человек требовали пять бутылок водки до начала операции удаления стены и три после. Хозяин, беспокоясь за исход дела, настаивал на обратной арифметике.
— Восемьсот тридцать три грамма на нос? Вы после этой дозы кувалду не поднимете!
— На сухую этот гранит подавно не возьмешь! Сам говоришь: алмазные круги не выдерживают!
Ударили по рукам на компромиссном варианте: четыре поллитровки до, столько же — после.
— Надеюсь, резину тянуть не будете, к вечеру сделаете?
— Обижаешь, хозяин.
— Нормально сделаете — не обижу!
Через пять часов мужики докладывали по телефону:
— Хозяин, вези расчет, осталось только завалить!
— Молодцы-кутузовцы! — у Чуднова развеялись последние сомнения по поводу проживания в «Дворянском гнезде». — Сверх расчета премия в два пузыря!
Чуднов человек слова, тут же прыгнул в машину в сторону магазина. Доехать до прилавка не успел. Тревожно запел сотовый телефон, номер которого сам Чуднов смутно помнил, знали его с десяток сверхнужных людей, остальные довольствовались пейджером нашего героя. И вдруг звонит старший по дому, которого даже близко не было в списке сверхнужных.
Старший относился к тончайшей прослойке не жирного слоя российской интеллигенции: не матерился, с окружающими был исключительно на «вы» и деликатно. Когда-то черчение в школе преподавал.
«Точно дворянского происхождения, не наш лапоть», — предполагал Чуднов.
— Ты, — раздалось из сотового, — …
Дальше в речи старшего интеллигентных слов не было.
«Неужто дворяне тоже заворачивают по матушке?» — подумал краем сознания Чуднов. Но лишь последним краешком, остальным разумом метнулся в перестраиваемую квартиру…
Когда машина вихрем влетела во двор, там царил переполох. И не понять: то ли карнавал, то ли хуже. Один в семейных трусах, брюхо наружу, другая в шубе, но босиком. Третий сломя голову куда глаза глядят улепетывал в домашних тапочках и зачем-то с раскрытым зонтиком. Все-таки происходящее больше смахивало на стихийное бедствие. Дедок тащил из подъезда телевизор. Простоволосая бабушка, соседка Чуднова с одиннадцатого этажа, носилась по двору с трагическим воплем:
— Мы этот хрусталь из Германии привезли! Трофейный! Ему цены нет!
И всем совала под нос горсть стеклянной пыли.
Чуднов влетел на свой этаж. Стена лежала на полу, мужички переминались с ноги на ногу.
— Коряво получилось, хозяин. Старались порадовать тебя, быстрее закончить!
Работали мужички добросовестно. Долбили так, что в их адрес столько из разных углов дома натолкали «добрых слов» — не утащишь. Но это были цветочки. Семечки посыпались позже.
Закончив долбежку, заваливать плиту решили не по частям. «Чё тут мудохаться!» Жахнули кувалдой раз да другой, и стена ахнула во весь свой рост и вес.
Соломки в месте падения или других демпфирующих удар материалов подкладывать не стали. «Че тут мудохаться!»
Дом аж присел от такой оплеухи и зашатался, как пьяный. Грохот на всю округу раздался. И все бы рассосалось, да накануне в Москве дом рухнул от взрыва. Телевидение с утра до вечера с этой темы не соскакивало. Все двери подъездов были обклеены инструкциями по самовыживанию.
И вдруг
шум, гром, сотрясения… Забегаешь тут в трусах и с зонтиком от предполагаемых камней. Жители начали хвататься за детей, деньги и другие личные вещи.
У соседей Чуднова, что под полом, в посудном шкафу от удара сорвало полки: богемский хрусталь, саксонский фарфор, весь трофейный антиквариат вмиг обратился в сор. С люстр градом посыпались подвески. Моль роем вылетела из ковров. Хозяйка упала на четвереньки. Хозяин, в прошлом фронтовой полковник, последовал трусливому примеру. Выскочили они по-собачьи на лестничную площадку, где оказались не одни в столь перепуганной позе.
Чуднов не смог найти замену богемским и саксонским раритетам, откупился деньгами. С полковником выпили мировую, полковничихе вручил цветы.
После чего продолжил строить свое гнездо силами «Гражданпроекта», как-никак договор с ним, а не с мужичками со стройки. Подрядчик, согласно собственным расчетам, должен был швеллером укрепить проем. Чем и занялся при помощи электросварки.
«Ну, варить не ломать», — подумал Чуднов, оставляя специалистов на объекте.
Не прошло получаса, секретный сотовый завибрировал, как ужаленный. В нем опять непечатно кричал старший по дому. В переводе шумел так: «Ты, хвать тебя наперекосяк, 200 телевизоров и 200 холодильников хочешь покупать?! А лифт?!»
С чего бы Чуднов хотел?
Когда с одного края швеллер начали приваривать к стене, телевизоры в доме, хором настроенные на популярный сериал, разом покрылись болотной рябью, а потом, будто спохватившись, стали прокручивать предыдущие серии в бешеном темпе. Жильцы высыпали на площадки: что за конец света? Пока бегали, сварка на первом этапе завершилась, сериал двинулся в нужном ритме.
Приваривание второго конца швеллера не повлияло на фильм, зато вспыхнули кабели лифта, в котором угораздило спешить к злополучному сериалу боевому полковнику с супругой.
Оба выжили, но мировую соседка отказалась пить, хотя полковник был «за».
Чуднов не расстроился, детей с ветеранами не крестить. Закончил перестройку.
И теперь долгими зимними вечерами расслабляется от предпринимательства с бокалом вина у камина, кайфует с тем же бокалом в джакузи и мечтает…
В это время у соседей тошнотворно сосет под ложечкой, екает сердце, они тревожно поворачивают головы в сторону чудновского «гнезда», будто чувствуют, что мечтает новосел ни больше ни меньше, как расширить европейский простор вверх — прорубить окно на крышу и пристроить себе еще один этаж. К примеру, для зимнего сада…


МЫШИНЫЕ ДОЙЧМАРКИ

Яша Шишкин жил в сильно северном районе, но не из тех был, кто на деревенской улице герой, чуть в город попал — тише воды, ниже любого газона. Яшу хоть в Кремль помести, хоть к американцам в Белый дом забрось — не забьется в дальний угол известку тылом обтирать. Через пять минут он
как всю жизнь там обретался. Через десять — душа компании. Такой Яша экземпляр. Обожает быструю езду, чтобы спидометр дымился, хоть верхом на лошади, хоть на мотоцикле. В последнее время на машине. Возраст — сорок пять — требует соответствия. Еще Яша любит пареную калину.
Но не об этом речь.
Рост у Яши, прямо скажем, ниже скромного, зато плечи со скамейку, грудь, как стол, ручищи — такими медведей душить.
Но не об этом речь.
Должность у Яши неслабая. Главный человек в районе по березам, соснам, кедрам и другой флоре. Лесничий.
Но не об этом речь.
Огород в огород с Яшей живет тетка Амалья, с нерусской фамилией Штырц. Теткой Яша ее по-соседски зовет, а так бабуля семидесяти пяти годков. Объеденье, какие окорока коптит. Что уж в дрова подмешивает, когда в огороде коптильню из железной бочки сооруженную кочегарит? Ветчина получается исключительно знатная. По национальности тетка, как поняли догадливые, немка. Сын с семьей перебрался пятнадцать лет назад в палестины, из которых предки при Екатерине
II в Россию сквозанули. В Германию. Звал мать с собой, наотрез не согласилась. Тут дочь, тут внуки, могилка мужа… Сын на исторической родине умер, а дочь Фридка в Сибири вела беспутный образ существования.
С некоторых пор тетку Амалью стал навещать внук германский
Зигфрид. Заскочит на день-другой, конфет, печенья привезет, марок немецких чуток отщипнет — «купи, бабуля, что-нибудь из одежды», спросит «не продает ли кто иконы?» и опять «пока-пока».
Зигфрид — парень хваткий, в Россию не со слезой по родственникам ездил. В Германии надыбал нишу на рынке. Немцы, с их разлинованной до миллиметра страной, уважают полотна художников на темы вольных русских просторов. У кого-то ностальгия о прошлом, а кто-то, глядючи на луга и березки, о будущем России под протекторатом Германии бредит. Как бы там ни было, бюргерские стены украшают картины нашей природной действительности, с реками, полями, соснами, цветами.
В тонкостях искусства бюргеры не больно разбираются, на этом Зигфрид и организовал прибыль. Да еще на слабом денежном содержании русского рисовального населения.
Познакомился Зигфрид в Омске с восторженной любительницей живописи Людой, которая, добрая душа, вовсю бросилась помогать немецкому другу. Фроендшафт у них международный образовался. Где сама рисовала, но большей частью носила коллегам с кистью каталоги, по которым те делали нужные копии. Кто лучше, кто хуже, но для немецких «чайников» сойдет. Контингент копировальщиков постоянно менялся, так как Зигфрид вечно тянул с выдачей гонораров. Платил, надо сказать, слезы, и страсть как не обожал расставаться с дойчмарками. То придумает историю «обокрали» или другую легенду найдет потянуть с расчетом.
В Германии русские полотна, само собой, по другой цене впихивал бюргерам. Бизнес был выгоднее, чем в народной мудрости: за морем полушка, да рубль перевоз. Товар такой, что в ручной клади умещался. Себе на билет потратил, вот тебе и все расходы на перевоз. Первое время, с месяц, у Зигфрида с Людой были чисто деловые отношения на почве любви к искусству, а потом неудержимо открылся зов плоти. Месяцами Зигфрид жил в Омске у Людмилы, точнее — с Людмилой на жилплощади ее родителей, собирая очередную партию картин. Кроме березок, сюрреализм возил в фатерлянд, некоторые продвинутые немцы слюни пускали от полотен, когда без шнапса не разберешь: то ли черт с копытом, то ли ведьма с метлой, то ли почище аллегория закручена. Зигфрид систематически окучивал в Омске честолюбивый молодняк от живописи, который без ума был, что шедевры из-под его кисти в Европу отбывают, да еще на пиво перепадает.
Как-то тетка Амалья в огороде завидела Яшу Шишкина:
— Яшенька, в Омск не собираешься?
— Жениха, тетка Амалья, привезти городского?
— Мои женихи давно райские яблочки кушают.
— С рогатыми?
— Да ну тебя! Игорь мне деньги немецкие привозил. В нашем магазине не берут. Я в мешочек собирала, в кладовке прятала. Фридке дай — пропьет. Думала, может, когда сама в город соберусь. А все никак. Позавчера глядь — деньги мыши погрызли.
— Даешь ты, тетка Амалья! Мышей марками кормить! Много в чулок набила?
— А я разбираюсь? Поменяй на рубли, хоть конфет куплю.
Вынесла бабка «чулок». Пухленький, надо сказать. Некоторые купюры изрядно мышам понравились. Вплотную к номерам подобрались.
Взялся Яша обменять. Как не пособить соседскому горю?
— За это, тетка Амалья, окорок зимой закоптишь.
— Конечно, Яшенька.
Прикатил Шишкин в Омск по лесным вопросам, между делом заскочил в банк. За компанию взял с собой непосредственного областного начальника и одновременно хорошего приятеля. Яша знает, с кем дружбу водить.
И вот эта парочка подруливает к солидному банку. Яша впереди в парадной форме лесничего — благородно темно-зеленый китель с иголочки (Яша из дремучего леса, а одежду, когда надо, как лорд носит), в петлицах горят отличительные значки, башмаки начищены, физиономия здоровьем лоснится от лосятины, гусятины и кабанятины. Ну, генерал и генерал! Заходит беспрепятственно в банк. А сзади его областной начальник вышагивает. Тоже неслабо упакован: длинное кашемировое пальто, норковая шапка… На две головы выше подчиненного. Яшу пропускают безоговорочно, а начальника… Не успел тот глазом моргнуть, как на пути охранник грозно вырос, профессиональными руками давай шмонать по всей протяженности сверху донизу. «Сдать, — приказывает, — оружие!»
За Яшиного телохранителя принял.
Яша хохочет от такой обозначки. А в банке очередь. Ни раньше, ни позже всем понадобились валютные операции. Клиент, естественно, не базарный. Чинно стоит. Одного Яшу распирает распрекрасное настроение. Как не поделиться таким богатством? Накануне банка с начальником бутылочку коньячка раскатали. Принялся Яша рассказывать посетителям про тетку Амалью.
— Вот народ у нас! Бабка, соседка моя, валютой мышей кормила! Оказывается, этим грызунам только дай дойчрубли. Может, немцы шпигом их смазывают для долговечности? Бабка в чулок марки лет восемь пихала. Дочь, конечно, у бабки пьет, мужиков меняет, но ведь внуки есть. Нет, лучше в чулке пусть деньга преет. Она бы и дальше складировала, кабы мыши не почикали. Я со смеху чуть не кончился, как увидел эту торбу. Внучок у бабки в Германии дурит немецкого брата мазней русских художников. Они здесь за рублевые гроши малюют, он там за недешево впаривает. И ведь находятся лопухи, берут, валюту не жалко! Как-то подкатил: продай ему икону. Есть у меня, от бабушки осталась. Я, конечно, послал его по прямому проводу. Купец заморский! В детстве вечно сопливый бегал, по чужим огородам промышлял. Всю дорогу Игоряном звали, а теперь
не хвост собачий — исключительно Зигфрид.
Развлекает Яша публику, для наглядности рассказа достал мешочек с погрызенными марками: полюбуйтесь, люди добрые, на чудеса в «чулке». И вдруг из очереди выскакивает дама пенсионного возраста и прямо на Шишкина прыгает:
— Это наши деньги мыши жрут! — кричит в Яшу. — Отдайте!
И хвать Шишкина мертвой хваткой за руку.
У Яши, конечно, глаз выпал. Все-таки не в сумасшедшем доме, в передовом банке области. И вдруг почище базарных рядов выходка.
Через две минуты глаз в другой раз выпал. Дама, отталкиваясь от подпорченных мышами дойчмарок, продолжила Яшин рассказ с обратной стороны живописной медали.
Как ни жил Шишкин в крайне северном районе, а все одно мир тесен. Оказывается, Людмила, что пособляла немецкому любителю искусства днем и ночью — ни кто иная, как родная дочь дамы, вцепившейся в тетки Амальин «чулок». Можно сказать, произошла неожиданная смычка города с деревней на почве валюты Зигфрида.
Он, как поведала дама, на третьесортных копиях поднялся и захотел скупать полотна у без дураков художников. Компаньона в России подыскал, тот был тертый калач в картинном бизнесе, но без выхода за рубеж. Зигфрид говорит: чем я не выход! Бьют по рукам. Российский купец подобрал партию картин и за десять тысяч долларов предложил немецкому негоцианту. «Без базару», — согласился по-новорусски тот и повез товар на реализацию. Столковались, что через пару месяцев компаньон приедет в Висбаден за американскими деньгами, параллельно расслабится по-европейски.
Прилетает наш бизнесмен от изобразительного искусства в объединенную Германию, кошелек неслабый прихватил под десять тысяч долларов. Накануне созвонился с Зигфридом. «Все абдемах, — докладывает тот, — деньги жгут мою ляжку!» И попросил гостинца — вкусной водки «Гжелки». Обрадованный партнер водчонку под мышку, и на самолет. Но в аэропорту назначения никто в объятья не сграбастал. Отсутствовал Зигфрид и по висбаденскому адресу. Неделю компаньон наугад рыскал по городу, вторую, язык на плече, с достопримечательностями знакомился — вдруг среди них наглая физиономия Зигфрида мелькнет, — нервничать начал: как вернуть картинные доллары? От перевозбуждения в одиночестве, как алкаш последний, «Гжелку» выхлестал. Вместе с водкой виза закончилась, немцам наплевать на издержки живописного производства, дранг нах остен указали.
Рассвирепел компаньон. «Ах ты, фашист! — начал обзываться в самолете. — Ах ты, Геббельс! Ах ты, немчурина недобитая! Развел меня, как лоха!»
И Курскую дугу не устроишь с утюгом на животе, кирпичом, к мошонке притороченном.
На подлете к Омску чуток успокоился обманутый бизнесмен. Прямо с аэропорта к Людмиле на такси рванул. А у той сын, Александр Зигфридович, пол животом полирует, ждет, когда папка, как давно обещал мамке, заберет их на постоянное жительство в Германию. Компаньон обрадовался наличию подрастающего поколения, говорит Людмиле:
— Ты мне должна десять тысяч долларов. Через месяц не отдашь, я этого немчуренка возьму за ноги и об стену шарахну! Ферштейн, фрау?
То есть никакого человеколюбия! А ведь не сивушно-водочный предприниматель, с образцами высокого искусства коммерцию имеет.
— Связывайся со своим Геббельсом, пусть шлет долг! Или квартиру продавай! Мне лично по барабану! Но через месяц деньги на бочку.
На следующий день еще раз проведал Людмилу, в компании с двумя мордоворотами, но с тем же шкурным интересом.
— Мы квартиру продали! — ревела теща Зигфрида в банке. — Купили халупу в деревне, крыша течет, туалет завалился… Это наши деньги мыши жрут! Наши! Отдайте!..
И Шишкин отдал «чулок».
— Зачем? — спросил начальник в машине.
— Все одно их вроде как мыши съели.
— А соседка?
— Куплю сладостей, и будет довольна.
— Она, поди, не совсем дура? Понимает: не на кило пряников в чулке было!
— Не боись, Марфута, все сходится — ребеночек не наш! — захохотал Яша и похлопал себя по карману. — В мешке только сильно погрызенные были, марок сто, не больше, остальные у меня. Тетку Амалью обижать нельзя, окорок обещала закоптить. Привезу на пробу, пальчики оближешь.
— О правнуке ей не трекни.
— За кого меня держишь?
— За Яшу Шишкина!
— То-то!
И они поехали в другой пункт валютного обмена.


ОЧИЩЕНИЕ ПОД ЕЛКОЙ

Утром 31 декабря Инна Игоревна Сухорукова обнаружила под входной дверью разлитую воду, черные, с зловещим зеленым отливом, петушиные перья. В косяк двери были натыканы иголки, общим количеством в тринадцать штук.
Сердце екнуло: колдовство!
С некоторых пор Инна стала суеверной. Раньше расхохоталась бы на магические атрибуты — рассказки дикостарой бабки, — теперь ухо топориком держит против темных сил. Живем на рубеже столетий, того хлеще — тысячелетий, в такой период бесовщине самое раздолье.
Поддверная находка напугала в первую очередь потому, что сын в армии, вдруг в Чечню пошлют.
Чьих рук дело — Инна догадывалась. Этажом выше жила Криводубова… Не старуха с клюкой, злобой пополам скрюченная, нос клювом, глаз дурной, на обе ноги хромая. Нет, в спине прямая, в ногах ровная, нос не хуже, чем у других. Инженер. Но глаз тяжелый…
Инна, можно сказать, сама беду накликала. Две недели назад занесло ее в магазин второсортных рук — секонд хэнд. Поглазеть. И раз — туфли! Цвета бирюзы. Каблучок в меру высокий, как Инна любит, носочек закруглен. Абсолютно новые. Подошва ни грамма не потертая. Одна единственная царапина с внутренней стороны на каблуке. Кто ее увидит? На ноге сидят — не жмет, не трет, не давит. И цена смешная — сорок рублей — бутылка водки, которую Инна не пьет, а туфли отличные. В Париже, может, такую модель не носят, в Омске никто пальцем не ткнет.
Купила и вприпрыжку — вот повезло! — принесла домой, где по женскому принципу — сначала сделай, потом подумай, лоб наморщила: с чем носить? Цвет специфичный, что попало к нему не напялишь. На десять рядов перемерила все штук пять юбок и столько же платьев. Ничегошеньки не гармонировало. И вкус, будь он неладен, не позволял клоунских комбинаций.
Расстроилась, а потом думает: что сердце рвать из-за ерунды? Раз платье под секондхэндовские туфли покупать денег нет, значит, зная свою дурную натуру, туфли будут сидеть в голове занозой, решительно надо выдернуть ее, пока не загноилась. Взяла туфли и вынесла к мусорным бакам, на бетонную стеночку поставила. Кто-нибудь возьмет. Глядишь, Инне доброта зачтется...
Через час соседка Криводубова прибегает.
— Я такие шузы отхватила!
И выставляет ногу, которая обута в туфель с помойки.
— Смотри, как с этой юбкой прелестно!
И вправду. Юбка белая, туфли бирюзовые — идеальное сочетание.
Как Инна забыла про белое платье, что засунула на антресоли после летнего сезона… Его чуть перешить…
И так остро захотелось вернуть туфли. Но требовать: «мое! верни!» — это детский сад на лужайке. А если купить?
— Сколько отдала?
— Восемьсот. В «Монархе» брала. Дорого, конечно, да не все же на себе экономить.
Ну, наглость! Восемьсот — это Инне три недели работать.
— Чё ты бороздишь? Я их на помойке оставила, а ты подобрала! И несешь про «Монарх»! А теперь я передумала! Даю сто рублей, уступи…
Соседка крутанулась на бирюзовых каблуках и, аж глазок треснул, так дверью саданула.
Инне молчать бы про казус с туфлями, она дворничихе проболталась.
И вот результат: перья черные, колдовская вода в канун новогодней ночи, когда, может, судьба решится… Олега Максимовича пригласила «на елку» с дальним прицелом.
…Замуж Инна немало лет назад выскочила с такой космической скоростью, будто гнались за ней с топором и обручальными кольцами.
В институте на первом курсе как пошла в поход, так потом все пять студенческих лет рюкзак не снимала, да еще столько же после диплома таскалась с добровольным горбом. Визжала от радости, как в горы куда-нибудь залезть или сопли в лыжном походе поморозить. Чуть появилась возможность, сразу платье, туфли в угол, ботинки, свитер на себя и айда на север, юг или восток. Чтобы по дороге первобытно надрываться от зари до зари с заплечной ношей. Зато каждый вечер костер, песни, гитара задушевная…
Друзей среди турья, этих самых туристов, полгорода насчитывалось.
Весело было, потом Инна глядь — самые-пресамые тихони из своих домоседных углов замуж повыскакивали, а ее даже никто не сватал. Не кривая, не косая, спереди и сзади нормальная, а получается — даром никому не нужна.
Тут-то Степа и подвернулся. И будто кто Инне глаза запорошил, нюх занавесил, анестезию на здравомыслие навел.
Степа оказался такой муж, что две извилины и те с трещинами. С порога семейной жизни против турья стал гайки закручивать. Не сомневался ничуть: в походы только ради зажиманий на свежем воздухе идут. Считал: раз в палатках без разбора на половую разницу спят, значит, все друг с другом повально. Как же так, думал, мужику с бабой бок о бок ночевать и без того самого? Это дуракам скажи — и те засмеют.
Посему с первого дня пыль до небес поднималась, если Инна задерживалась в турклубе. «Ты под каждым мостом кувыркаешься!» — кричал. Хотя мостов в городе было раз-два и обчелся, на ту пору — всего четыре, не считая вооруженно охраняемого железнодорожного. При чем здесь мостовые переходы, спросите? А при том, полагаю, что Степа своими ревностными извилинами думал: если в палатках привыкли, им только в оригинальных условиях в кайф. В городе для этого лучшего места, чем под мостом, не сыскать.
Степа выслеживал после работы, рылся в дамской сумочке, рюкзаке. Компромата не находил и злился: как конспирировать научилась!
Инна по понятиям была строгих правил, ни под мост, ни под куст ни с кем не тянуло. Родив сына и услышав в который раз про подмостный секс, послала Степу в матершинное место.
Больше скорей-быстрей, как на пожар, замуж не выходила. Медленно, с раздумьями да рассуждениями, тоже не получалось. Знакомых мужчин среди турья было о-го-го. Холостых — тоже достаточно. Однако никто с семейными предложениями не выходил. Интимно пообщаться — это пожалуйста, а вместе лямку тянуть — увы.
Когда подрос сын, махнула рукой на замужество. Не хотите и не надо, я и одна не соскучусь.
Но проводила сына в армию и вернулась вновь к открытому вопросу. А почему бы и нет? Сорок пять лет. По-прежнему ни спереди не кривая, ни сзади не косая. Если на то пошло — зубы все до одного свои. Белые да ровные. Кто-то скажет: не в этом дело. Не надо. Это не дареный конь, который и беззубый пойдет.
Олег Максимович был мужчина самостоятельный. И с работой, и с заработками. Опыт семейной жизни у него имелся тоже в единственном числе. Не сошлись характерами. Слишком генеральский у жены, тогда как Олег Максимович рядовым целый день честь отдавать не хотел. Потому и не получилось у них — два сапога пара на долгие годы.
А человек положительный. Инне нравился. Женатики далеко не все так ходят. И поглажен, и побрит, и в голове есть, с чем поговорить.
Его Инна пригласила встретить новое тысячелетие, а у двери перья валяются.
Инна позвонила знакомому экстрасенсу, как в их кругах говорили — сенсику, Саньке Шулепову, коего в туристские времена звали не иначе как Шульберт. Не оттого, что Санька лихо играл на гитаре, песенки сочинял про горы и реки. Не от композитора Шуберта, а от шулера. Пройдошистый был Санька. В походе мог приболевшим прикинуться, чтобы рюкзак разгрузили. Постоянно на маршруте насчет работы норовил увильнуть. Но пел приятно.
Когда нагрянули времена сенсиков, заделался Шульберт белым магом. Говорили, какой-то университет колдовской закончил. По телевизору Саньку часто показывают, гороскопы составляет, лечит…
Ему Инна позвонила, обнаружив следы ворожбы.
— Колдовство, — определил Санька. — Без всякого сомнения. Надо очищаться. Сделай так. Налей литр воды из-под крана. Прочитай над ней «Отче наш». Читай прямо в банку, как в микрофон, вибрация молитвы должна передаться воде. Затем в пригоршню плесни и умойся, после чего набери в рот, тайком на порог ворожейке прысни. Оставшуюся воду до капли выпей.
— Сегодня пить-прыскать.
— Чем скорее, тем быстрее очистишься!
Днем Инне было не до борьбы с колдовством — стол надо готовить — отложила на вечер. Вариант с встречей Нового года один на один Инна сразу отмела. Слишком прозрачно. Еще подумает Олег Максимович: его заарканить хотят. Пригласила двоюродную сестру Светку с мужем. Светка это ведро с гвоздями. С ней не соскучишься. Минуты не помолчит. Но не пустозвонное ведро, которое лишь бы тарахтеть. Эта рассказывать мастерица. На любую тему, только тронь, и анекдот, и случай из жизни…
— Придем обязательно, — сказала Светка. — И не боись, — подмигнула, — часа в два отчалим. А ты давай, действуй-злодействуй. Надо и для себя пожить!
Гостей Инна пригласила на десять вечера. В девять налила литровую банку воды, прочитала впритык к воде, как велел Шульберт, «Отче наш», кося глаз в молитвенник. Омыла лицо. Затем набрала в рот воды, выглянула на площадку — есть кто, нет? Подкралась к квартире Криводубовой, прыснула, как плюнула, под дверь, и домой. Где выпила да дна оставшуюся воду. От себя добавила: Господи, пронеси.
Одним словом, поставила защиту по Шульберту. После чего начала наряжаться.
Эх, сейчас бы те бирюзовые туфельки…
Олег Максимович пришел с шампанским, коньяком и цветами.
«В США, — вспомнила Инна когда-то прочитанное в газете, — если мужчина дарит цветы, значит, делает предложение. Жаль, у нас не так».
Сожаления тут же отлетели в сторону. В желудке ураганом открылся приступ расстройства. Просто терпежу нет. У мужчины в руках букет роскошный, а у женщины на лице одно желание — скорей в туалет. Хорошо, полумрак прихожей прикрыл выражение острого состояния.
— Проходите-проходите, — бросила Инна, — извините, у меня кипит на плите.
И бросилась, будто на кухню.
Когда все «вскипело», пришла Светка с мужем.
— Приветствую вас с трибуны мавзолея! — торжественно произнесла, вручая сумки.
— Развлекай гостя, — шепнула Инна и снова нырнула в туалет.
«За что такое наказание?» — думала в тоскливом одиночестве.
— Перец-горошек пожуй! — интимно посоветовала Светка.
Инна полную горсть запихала в рот. Казалось, внутри все расстройство должно выгореть до основания.
— Пусть плохое останется в двадцатом веке, — поднял бокал Олег Максимович, когда сели проводить старый год, и как-то особенно посмотрел на Инну, — а впереди пусть все будет хорошо.
«Дай-то Бог», — подумала Инна.
Но опять стало нехорошо.
Светка вовсю отвлекала гостя от убегов хозяйки.
За пять минут до Нового года раздала всем узенькие полоски бумаги и авторучки:
— Каждому надо написать желание, — объявила, — затем сжечь бумажку, а пепел бросить в фужер с шампанским. Как ударит двенадцать — выпить. Желание обязательно исполнится. Гарантия полная.
Инна написала на своем клочке: «Олег».
— Испортим напиток, — жег над своим бокалом «желание» Олег Максимович.
— Ни в коем разе! — заверила Светка. — Пьем обязательно до дна.
На экране телевизора президента сменили часы с секундами уходящего тысячелетия, минутная стрелка прыгнула на «12». УРА!!! Бокалы с шампанским и пеплом сошлись.
— И обязательно поцеловаться с тем, кто рядом! — опорожнив свою емкость, сказала Светка и впилась в губы мужа, подавая пример остальным.
Олег Максимович поддержал призыв. Не так рьяно, как инициатор лобзаний, нежно прикоснулся к чуть дрогнувшим губам Инны, шепнул:
— Поздравляю.
Инна не успела ответить. Нестерпимая резь пронзила живот.
«Надо было написать на бумажке «запор», — подумала Инна и сорвалась, можно сказать, из поцелуя в туалет.
— Ох, хозяйка у нас вся в заботах, — прикрывала сестру Светка, — Олег Максимович, закусывайте. Инна редкая мастерица готовить. Я тоже вроде что-то умею. Муж не обижается. Правда, муж?
— Сущая.
— Но куда мне до Инны! И рецепты ее беру, а все равно не так вкусно выходит. Она даже в походах, как ее очередь дежурить, умудрялась вкуснятину заварганить. Не зря лучшим завхозом слыла.
Инна насыпала полстакана плодов черемухи, залила кипятком. Может, этим удастся «завязать» расслабление.
Светка, подкладывая лучшие куски Олегу Максимовичу — про мужа тоже не забывала, — развлекала гостя.
— Мы нынче в Геленжик ездили с друзьями. Сразу договорились: водку на побережье не пить, ее и в Омске можно, у моря исключительно вино употреблять поклялись. В первый вечер наупотреблялись… Особенно мой дорогой.
— Не я один, — для порядка защитился Леня.
— Вино, как известно, — продолжала Светка, — продукт, извините, влагогонный. Особенно у моего Лени погнало из организма наружу.
— Не у меня одного.
— Гуляем по набережной, а у него влага подошла к точке терпения. На шхельду захотелось, как из ружья.
— Шхельдой, — пояснил Леня Олегу Максимовичу, — у туристов туалет называется.
На упоминание шхельды организм Инны отреагировал очередным позывом.
— Сейчас, — сорвалась она от стола.
— Ни платных «М», ни бесплатных нет в пределах видимости, — продолжает Светка отвлекать главного гостя от странного поведения хозяйки. — Леня под винным градусом, море ему по коленки, видит, кусты за парапетом растут. Дело южное, вечер бархатный. Под его сенью Леня, турист тертый, решил использовать окружающий ландшафт для «М».
— А чё делать, — сказал Леня, — если такой случай не предусмотрели муниципальные власти.
— Перемахнул парапет, чтобы под прикрытием кустиков на шхельду сходить. Чё, думает, мне, альпинисту, тут прыгать. И энергия вина играет. Перелетел в кустики… И забыл про шхельду, вино и маму родную… За парапетом оказались не кустики, а верхушки деревьев. Метров десять летел…
— Ты скажешь — «десять»! Метров семь всего, дальше по бетонному откосу катился.
— Так шею можно свернуть, — смеялся Олег Максимович.
— Повезло, только мизинец сломал.
— Как можно кусты с деревьями перепутать?
— Темновато было, — смеялся Леня.
Инна выпила черемуховый настой, присела за стол в позе «на старт! внимание! марш!»
— У меня брат сродный на прошлой неделе на охоту ездил, — в свою очередь рассказал Олег Максимович. — Тоже учудил с пальцем. На джипе с дружком едут, брат на ходу начал ружье заряжать на тот случай, вдруг заяц по пути попадется. Дорога не асфальт, колдобины. Ружье возьми и выстрели. И прямо в ногу. Большой палец отхватило брательнику начисто. Прихожу вчера, он за голову хватается. «Я, — говорит, — себе к Новому году подарок сделал: охотничьи ботинки американские. Триста долларов влупил. Загляденье! Как валенки, теплые и влагоотталкивающие. Мягкие, легкие! Подошва — на сто лет хватит! И всего один раз обул». Весь в расстройстве. И не палец жалко отстрелянный, а ботинки расстрелянные. Прямо чуть не плачет, что самолично такое богатство загубил.
— Значит, надо выпить за здоровье, — предложил Леня.
Инне тост не помог, опять унырнула на шхельду.
И получается, если подытожить арифметически новогоднюю ночь, сидела Инна не за столом.
В два часа Светка подхватилась:
— Ой, нам пора, надо еще куму поздравить.
Инне вроде полегчало. Они выпили с Олегом Максимовичем на пару. Потанцевали. И опять труба зовет в известное место…
Когда вышла к столу, Олега Максимовича не было.
Инна бросилась звонить Шульберту.
— Ты что мне насоветовал, чудило с Нижнего Тагила? — вместо поздравления с праздником выпалила в трубку. — Я весь Новый год вместе с тысячелетием на шхельде встречаю. Сил никаких нет…
— Погоди-погоди, — перебил Шульберт, — все правильно. Значит, хорошо подействовало. Радуйся: очистилась. С первого раза гадость, насланная соседкой, вышла. Люди годами маются.
— Ага! Вышла! И ушла вместе с Олегом Максимовичем.
— Это кто?
— Друг. Первый раз пригласила, положительный мужчина…
— Приворожить, что ли?
Но ответа на тему приворота не последовало. Инна бросила трубку. Очищение продолжалось…


ГУЛАГ

Александра Шатохина встретила давнюю знакомую Инессу Аркадьевну, та после «здравствуй» огорошила:
— Почему за иностранца не выйдешь?
— Не зовут под забугорный венец, — хихикнула Александра.
— Сидючи на печи, не дождешься. У меня соседка по интернету познакомилась с американцем японского происхождения.
— Мне только иероглифов узкоглазых не хватало.
— При чем здесь это? Нормальный мужчина. Широкоглазым по внешнему виду сто очков форы даст. Два раза сюда приезжал. Сорок восемь лет, но тридцати пяти не дашь.
— Соседке сколько?
— Тридцать.
— Конечно, чё свеженинкой не попользоваться.
— Зато у него серьезные намерения. Уже обвенчались в Лос-Анжелесе.
— В церкви японской матери?
— Не ехидничай, а хорошо подумай. Можно через интернет, можно через агентство.
Александре от роду было сорок два. В прошлом имелось трехгодичное супружество. Длилось бы дальше, но язык у Александры откуси да выброси. Нашептали, что мужа пару раз видели с одной не крепкой на целомудренность бабенкой. Александра, недолго раздумывая, возьми и вылепи супругу, что имеются верные сведения: он бывает у этой шалапутни с дневной ночевкой. Хотела на испуг взять. Потом не раз себя корила: надо было подождать, удостовериться... И вообще, даже если попутал бес, ну и что? Мужики все кобелистые… Известно, задним умом мы все горазды. А тогда Александра вместо мудрого поведения начала фантазии громкие развивать: «Я тебе что, заземление, когда у любовницы месячные?»
Зря, стоит сказать, электричество приплела к семейному интиму. Муж не заслуживал обвинений в отношении супружеских обязанностей, был до самого скандала ласковым и горячим.
Александру тоже можно понять, как обухом по идеальному браку. Три года ни облачка и вдруг… Детей, правда, не было.
Но локти после неторжественного посещения ЗАГСа кусала не раз, мол, «может, зря». Да основательно пройдясь по ним зубами самобичевания, всякий раз кусучую самокритику заканчивала: «Ну уж, фигушки, заземление из меня делать!»
В электрической образности языка сказывался диплом технического вуза.
Были, конечно, потом у Александры романы. Женщина симпатичная, с квартирой. До гражданского брака дело пару раз дошло. Но одному объекту через год дала от ворот поворот, а второй через полгода сам в них вышел.
Тем не менее, на судьбу не сетовала. «Нужно мне это замужество?! Сама себе хозяйкой живу!». В театр ходила, на вечеринки к подругам, летом на дачу к Инессе Аркадьевне заглядывала позагорать. На жизнь зарабатывала оператором в пейджинговой компании.
Инесса Аркадьевна старше Александры на 10 лет. Деятельной закваски. В советские времена вместе в вычислительном центре работали.
Месяца не прошло после разговора о забугорном замужестве, как Инесса Аркадьевна позвонила:
— Через пять дней приезжает американец, приведу познакомиться.
— Японец сан?
— Нет, Смит.
— Вессон?
— Ага, винчестер, — недовольно парировала подруга.
— Да я в английском ни в зуб ногой уже.
— Раиска Миронова вообще немецкий учила, а два года в Нью-Йорке пожила и тарахтит на бытовом уровне, что в магазине, что с американцами. И вообще, никто не говорит, что раз — и завтра пакуй сундук тутукать через океан. Придет в гости, познакомишься, приглядишься.
— Какие гости в моем сарае? В последний раз квартиру семь лет назад ремонтировала.
— Ты же говорила, материалы давно запасла?
— Все есть: обои, потолочная плитка, краска… Но тут на месяц работы.
Инесса Аркадьевна не из тех, кто сдается трудностям. Обзвонила подруг, объявила общий сбор.
Примчалась Раиска Миронова, которая знала о США своими глазами. Два года была там на заработках.
— Что замуж там не осталась? — поинтересовалась Александра.
— Во-первых, сын здесь… Но один раз знакомили. Обеспеченный мужик, врач, все, как положено: дом, машина. Но думаю, идешь ты лесом. Американку не берет почему? На той верхом не поездишь, а мне терпи, пока гражданство дадут. Они тоже хитромудрые. Но ты не робей, поедешь, посмотришь. Терять нам, не девочкам, нечего. А жить там можно.
Раиска в Нью-Йорке чем только не зарабатывала: нянечкой, гувернанткой, мытьем квартир, в строительной бригаде один сезон вкалывала. Руки у нее универсально всю жизнь из нужного места росли.
Поэтому взяла командование ремонтом на себя. Расставила подруг на покраску, оклейку, себе отвела самую ответственную функцию: потолок на кухне плиткой облагораживать.
Заодно рассказывала об американской жизни.
— Жратва у них без вкуса и запаха. На витрине колбаса, рыба копченая, а пахнет ароматизаторами воздуха и моющими средствами, которыми драют пол и стены магазина. Поэтому, когда мы собирались расслабиться, погулять, только в русских магазинах закупались. Там с порога слюнки текут от ароматов аппетитных. Вот. Но с другой стороны — на улице нет вонизма: ни от мешков мусорных, ни от машин. Поначалу испугалась: обоняние заглохло от перемены климата. Как это у дороги стоять и не чувствовать бензина? Или на воде уже ездят? Не то что у нас. На второй день, как вернулась в Омск, повезла сына в поликлинику, и на остановке подурнело, пришлось бежать от тошноты. А ведь шесть лет отработала на вредном химпроизводстве, ничего не брало. Тут задыхаюсь, будто из деревни приехала. Зато нашим черным хлебом до сих пор не могу нанюхаться. Уткну нос в булку и балдею, как токсикоманка. И что интересно, соль в Америке ни фига не солкая. Постоянно недосаливала, сюда приехала — наоборот.
Раиска всего два месяца назад вернулась из Штатов, и все никак не выходило собрать друзей на лекцию о тамошней жизни, показать видеофильмы. И вот представилась возможность поделиться зарубежными впечатлениями. Женский язык делу не помеха, поэтому Раиска, споро работая руками, рассказывала:
— Помните Димку Сахарова? Года четыре у нас на заводе в отделе главного технолога работал, капитаном их команды КВН был. Ох, чудило… Как-то в ресторане, в «Маяке», 8 марта отмечали, танцевал-танцевал, вдруг прыг… и сальто сделал! Цирк! На ноги встал и как ни в чем не бывало дальше танцевать. Такой же и остался… В США хорошо устроился.
В молодости Димка, выпивши, любил весело покуролесить. С возрастом открылась новая особенность, которую называл «загиб памяти». Если раньше алкоголь сразу выпирающей энергией бурлил в крови и рвался на приключения, теперь для начала в сон кидал Димку.
— Подремлет чуток, — рассказывала Раиска, — проснется, как огурчик, но в голове провал, не может вспомнить, что полчаса назад было-происходило.
Димка в США не мышцами решил доллары зарабатывать — на стройке там или на перемещении тяжестей грузчиком — а головой. Открыл массажный салон. Массирование клиентов было как в том анекдоте: пойдем в баню, попутно помоемся. В салоне, если кого и массировали, то попутно. В основном не за этим методом оздоровления спешили к услугам Димкиных специалисток клиенты мужского рода. Поэтому Димка обходил острые углы столкновения с властью. Держался ниже травы. Отправят домой, и конец прибыльному делу. В остальном на жизнь не жаловался. Машина, мобильный телефон, верная американская подружка, которая и по бизнесу компаньон и в любовных мероприятиях. Как порядочный человек, жене и детям в Омск регулярно деньги переводил.
Раиска, наклеивая плитку, рассказала, как Димка с дружком рванули во Флориду покупаться-поплавать. Приехали в Майами, крутанулись по городу и начали отдыхать, опережая традиции русского пикника, в соответствии с которыми первая рюмка опрокидывается, как только город скрывается за спиной. Эти прямо в Майами начали опрокидывать несколько первых. Свидетелей объема дозы не было, но почему-то Димка после нее купил, собираясь на побережье, целый пакет трусов, тогда как нужны были плавки. «Будто жениться ехал», — хохотал потом. Бросил трусы на заднее сиденье и
как в песне поется: «Я еду к морю…» Но не успели выскочить из Майами в песенном направлении, дружка жажда обуяла. Как дите малое, попить запросился. Димка остановил машину у супермаркета и задремал, пока компаньон пиво закупал, в туалет бегал.
И вдруг Димка просыпается, а с ним вышеназванный загиб памяти. Мотор машины работает, а зачем — Димка понять не может.
Потом вспомнил: купаться ведь собрался. По какой причине в таком разе время на сон теряется в городской жаре? Нажал на педаль и, нагоняя упущенное, развил за городом бешеную скорость — какой русский любит тягомотную езду!
Американцы тоже не уважают. Но слишком быструю полиция приставлена пресекать на машинах с мигалками и кричалками.
Одна пристроилась за Димкой и по громкой связи объявила, дескать, номер такой-то, остановитесь. А Димка не слышит, что к его авто по имени обращаются. В распрекрасном настроении давит на газ, громко исполняя русскую песню: «Я еду к морю, еду к ласковой волне! Счастливей места нету на всей земле!» И, как широкая русская натура, захотел поделиться счастьем с американской подружкой.
— Еду к ласковой волне! — пропел в мобильник.
В ответ любовница говорит, мол, оглянись, дорогой, позади тебя полицейская машина.
— Ты чё, ведьма? — посмотрел в зеркало заднего обзора Димка.
Как она за полторы с лишком тысячи километров, из Нью-Йорка, узрела, что у него за спиной блюстители дорожного закона?
— Копы номер твоей машины называют, — прояснила феномен ясновидения любовница. — Требуют, чтобы ты остановился.
— Накося, — сказал по-русски Димка, — фигушку выкуси!
И пошел в отрыв.
А за ним уже две полицейские машины гонятся. Одна Димку обошла, резко, как в кино, поперек дороги встала. Димка еле сдержался от тарана, затормозил в шаге. Но русские не сдаются. Давай расшвыривать налетевших полицейских. Неизвестно, чем бы поединок закончился, кабы копы числом не взяли Димкино умение. Скрутили буяна, надавали под микитки, и в участок. Где устроили допрос. Кто, что, да откуда?
— Димка от этих вопросов трезветь начал, — нанесла Раиска клей на очередную плитку. — И забоялся, что если расскажет о себе, полиция запросто может выйти на массажный бизнес. И тогда прощай, Америка. И волчий билет в компьютере. Накануне по телеку показывали, как в Нью-Йорке накрыли такой салон, полгода оперативники проводили операцию, чтобы с поличным застукать. Димка выбрал партизанский способ противостояния копам. На пальцах объяснил, что он в английском ни бум-бум.
Короче, дурочку включил, надеясь таким образом выкрутиться. Моя ваша ничего не понимает, моя только на русском говорит. Потом-то узнал, что санкции из-за салона были бы цветочками по сравнению с тем, что корячилось за кулачное сопротивление стражам американского порядка. До восьми лет тюрьмы. Захоти того полицейские, попал бы Димка за штатовскую решетку. Но они лояльные попались, просят назвать телефон или адрес знакомых. Димка и здесь плечами жмет: «Моя твоя не разумей». Думает, ага, хитрые какие! Вам дай, а вы по этой ниточке на массажный бизнес выйдете. Вот как дело свое любил!
Два дня партизаном просидел в каталажке. Лишь потом полицейские, тоже сыщики называются, догадались о возможностях современной связи. Один на Димкином мобильнике высветил номер, по которому в последний раз звонил задержанный. Ворковал он, как вы помните, с любовницей. Полицейский ее спрашивает: знает или нет водителя такой-то машины?
В оконцовке дорожной истории примчалась Димкина подружка и за 500 долларов выкупила сибиряка на поруки.
Такой детективно-любовной американской историей развлекла Раиска подруг.
…Три дня работали женщины в поте лица от темна до темна. Отремонтировали квартиру до неузнаваемости.
— Ой, девочки, спасибо! — восхищалась Александра. — Какие там США? На улицу выходить из такой сказки не хочется!
— Ничего, — сказал Инесса Аркадьевна, — главная задача американцу баки забить! Он сразу увидит, что ты не белоручка, а настоящая хозяйка. Пельменями как накормишь, вообще растает!
— Нет у меня пельменей!
— Принесу.
Американец был из себя ничего. С черными усами, в отглаженных брюках, в комнату проследовал не разуваясь.
— Часа два пообщайся, — шепнула Инесса Аркадьевна, — а потом привезу вам билеты в Музыкальный театр. Покорми, на гитаре сыграй, спой.
И исчезла.
От английского у Александры в памяти осталось
one, two, three и yesterday.
Но Смит и не был склонен к беседе, он безапелляционно осмотрел комнату и сказал:
— ГУЛАГ!
«Ничего себе! — подумала Александра. — Обои — новье! Потолок ровненько, без единой полоски побелен, Инесса постаралась. Шторы выстираны…»
Гость тем временем выглянул в окно:
— ГУЛАГ! — покачал головой.
«Не без этого», — согласилась про себя Александра. Двор был перекопан, у подъезда стояли переполненные мусорные баки.
Затем заглянул в ванную с тем же выводом:
— ГУЛАГ!
«Ну, старая ванна, старая! — с вызовом подумала Александра. — Тебе никто и не предлагал мыться! Зато смеситель новенький, полгода назад поставила. Да и кафель еще терпимый…»
— ГУЛАГ, — зашел в кухню Смит.
Вот это совсем наглость! Игрушечка, а не кухня. Моющиеся обои небесной расцветки. «Будто не за столом, а на облаке сидишь!» — оценила Раиска. На потолке плитка белее снега. Пол новеньким домотканым ковриком застелен, бабушкин подарок. На окне шторы, вчера купила. Над дверью из цветастого паплина мешочки висят (ночь не спала, шила), в них сушеный шиповник, кедровые орешки, фасоль… Очень оригинальная деталь интерьера. На подвесном шкафу из ивняка корзинка с большим сухим букетом… А он: «ГУЛАГ». Плита газовая, конечно, не без этого, и мойка такая же. Зато стол новенькой клеенкой застелен… Да сроду такой уютной кухня не была.
— ГУЛАГ, — снова сказал американец.
— ГУЛАГа ты не видел! — не выдержала Александра. — Девчонки так старались!
— Девочонки! — повторил, улыбаясь, Смит.
— Сами элементарный хлеб испечь не можете, а туда же — ГУЛАГ!
Александра взяла телефонный аппарат и набрала номер свахи.
— Короче, Инесса, я накормлю его пельменями, и забирай, откуда взяла, сеанс окончен!
— Что случилось? — выдохнула в трубку подруга. — Приставал?
— Что-что, — сказала Александра, — ГУЛАГ!
И пошла варить главный русский деликатес, твердо решив подавать без водки. «Перебьется, — подумала, — не хватало, чтобы водку нашу русскую обозвал по лагерному!»

100-летие «Сибирских огней»