Единый ресурс русскоязычных журналов и альманахов
Литературный подкаст
Увеличить
Решаем вместе
Считаете, что объекты культурного наследия находятся в плохом состоянии?
Расскажите об этом
Пн. 14:00 – 17:00
Вы здесь
Фобия
Благостное повествование в трех частях
Файл: 
01_stukalo_fobiya.zip (57.51 КБ)
01_stukalo_fobiya.zip (57.51 КБ)
Сергей СТУКАЛО
Благостное повествование
в трех частях
Неужто вам доселе неизвестно, что Аллах всеведущ и знает все, что вы пытаетесь тщетно скрыть, и о том, что тайно носите в себе самом?
Коран
Шурка — типичный представитель военной династии. Родился и вырос в семье военнослужащего, и самый яркий период его детства пришелся на Сирию. В Сирии его семья жила в отдельном особняке. У них была домашняя прислуга, и возил Шуркиного отца персональный водитель окрашенного в камуфлирующие цвета джипа. И прислуга, и водитель были сирийцами. Отец у Шурки был санитарным военврачом и уже второй год служил в Дамаске, в аппарате советских военных советников.
Родилась Шуркина фобия именно там, в Сирии. И родилась довольно обыденно.
Перед очередным 23-м февраля его отец получил очередное воинское звание. И, готовясь к положенному в таких случаях «сабантую», отправил водителя с серьезной суммой сури Местное название сирийских фунтов. на местный рынок, по-арабски — «сук». Звали водителя Фарухом.
Рынков в Дамаске множество, и у каждого своя специализация. Так уж сложилось, что у арабов торговля среди всех других занятий — на первом месте. Восток — дело не столько тонкое, сколько торговое. Наверное, именно поэтому на многих местных рынках бойкая торговля продолжается без каких-либо перерывов. Даже по ночам.
Русскому человеку, с его патриархальным менталитетом, на таком рынке делать нечего. Другое дело — водитель. Как-никак, он был местным и умел, как это и положено, торговаться. Ему на «суке» и карты в руки. Закупать надо было многое, более чем обширный список продуктов внушал невольное уважение.
Воровства в Сирии особого нет. Не принято. Но мало ли?.. Поэтому — больше для порядка, чем для присмотра за закупаемыми продуктами — в помощь водителю был отряжен маявшийся от скуки четырнадцатилетний Шурка…
Рынок встретил их разноголосыми криками зазывал, перестуком молоточков местных ювелиров и чеканщиков и размеренными хлесткими ударами рубщиков мяса. Морящий послеполуденным зноем воздух нес одуряюще сладкие ароматы фруктов и восточных пряностей.
Машину водитель оставил вблизи центральной рыночной площади.
Он похлопал себя по форменной рубашке, в том месте, где в нагрудном кармане обреталась пачка сури и список покупок, и белозубо улыбнулся Шурке. Затем вытащил из багажника вместительную военную сумку и растворился в окружающей толчее.
На местную диковинную пестроту Шурка глядел во все глаза. Казалось, что не только рынок, но и весь город состоит из бесконечных рядов нарядных, ярко оформленных магазинчиков и лавочек. Поначалу именно они, лавочки, и мельтешащие покупатели, привлекли Шуркино внимание. Восток, пока ты к нему еще не привык, зрелище завораживающее. Местные и одеты были не так, как у нас, и вели себя по-другому. Тысячи людей хаотически перемещались, спорили, торговались, целеустремленно везли на тачках свой товар. Изредка через толпу пробивались машины.
Шурке особенно понравились магазинчики с пряностями и восточными сладостями. Товар на их витринах выглядел так красиво и аппетитно, что хотелось купить его весь и сразу.
Спустя какое-то время Шуркино внимание привлекли гроздья странных амулетов, подвешенных к огромному колесу от местной одноосной арбы. Колесо было закреплено на вершине деревянного столба, а столб стоял прямо посередине площади, но местные совершенно не обращали на него внимания.
Когда водитель вернулся с переполненной сумкой, открыл багажник и стал перекладывать в него закупленные продукты, Шурка поинтересовался:
— Фарух, а что там за амулеты на том колесе, на столбе? Их продают, или они для каких-то других целей?
Бегло говорящий на русском Фарух с ответом сразу не нашелся. А найдясь, был чрезмерно подробен:
— Это, Саша, колесо шариатского суда. Любого, кто попадается на карапчук Кража, хищение (перс.)., бьют плеткой и камнями Обычай побития камнями и плеткой воров и прелюбодеев проистекает из брезгливости верующих к нарушителям установлений Шариата, истинно верующий руками к осквернившему себя вору или прелюбодею не прикоснется.. Во второй раз вору рубят правую руку и вешают туда, на колесо. Там для этого специальные крючки есть. Сходи, посмотри. Интересно! У вас такого нет.
Действительно, в СССР ворам руки не рубили. В Сирии же воровство или убийство — дикость. За крупное воровство или изнасилование общинные суды приговаривают совершившего такое преступление только к высшей мере. По традиции, заведенной еще турками во времена Османской империи, приговоренных к смерти преступников казнят публично на рассвете на площади Мардже, название которой означает «луг».
Когда Фарух ушел за очередной партией продуктов, Шурка последовал его совету. Он вышел из джипа и направился к колесу, посмотреть на отрубленные руки поближе.
Зрелище было еще то.
Мумифицировавшиеся на жарком сирийском солнце отрубленные руки не вызвали ни омерзения, ни страха. Больше всего они напоминали потерявшие товарную форму старые коричневые перчатки. Взяв немного правее, Шурка обнаружил и совсем свежие экземпляры. Над ними, несмотря на полуденный зной, вился внушительный рой впавших в ажитацию зеленых мух. В редких порывах обжигающе-горячего ветра сверху, прямо на чисто выметенную, мощенную светлым камнем мостовую, падали жирные опарыши…
Когда водитель вернулся, Шурка уже успел проблеваться. Трижды. Он стоял возле колеса, не в силах отвести от него взгляд, и блевал желчью. В четвертый раз.
— Совсем плохо? — спросил его Фарух.
— Плевать! — ответил бодрящийся Шурка. — Отец и не такое рассказывал. Чума, проказа или холера — куда страшнее!
— Чума — страшнее, — согласился водитель и, проводив Шурку до джипа, отправился за следующей партией съестного.
Вернулся он неожиданно быстро.
— Пошли, бача Мальчик, пацан (перс.).! — он схватил Шурку за руку и потянул его за собой. — Кади Судья (арабск.). приехал! Суд смотреть будем!
Пока Шурка и Фарух шли к колесу, к месту будущей экзекуции подъехал почти такой же, как и у них, джип, а за ним — оборудованный под четырехколесную тюрьму автобус с решетками на окнах.
Из автобуса вывели худого изможденного мужчину. Поддерживаемый под руки двумя одетыми во все черное полицейскими, тот шел к столбу совершенно безучастно. С таким же бесстрастным выражением лица за ними проследовал приехавший на джипе дородный кади. Закрепленную на массивной подставке гильотину к месту суда принесли двое водителей.
К тому времени, когда на площади появился автомобиль с красными полумесяцами на бортах, собравшаяся публика уже начала скучать. Санитарная машина еще не успела остановиться, а кади уже раскрыл темно-зеленую папку с листочком приговора.
— Сейчас фирман Указ, приговор (перс.). будет читать, — пояснил происходящее водитель, провожая опоздавшего врача взглядом.
Кади кивком поздоровался с медиком и, уткнувшись носом в папку, зачастил громкой гнусавой скороговоркой. У него, совершенно неожиданно, оказался очень высокий голос. Почти фальцет.
Переводить синхронно за разогнавшимся судьей Фарух не успевал. Но и без его перевода происходящее действо было достаточно внятным и недвусмысленным.
— Того человека второй раз поймали, — объяснил по ходу дела водитель. — Теперь кади решил руку рубить.
Едва судья захлопнул свою папку, как совершенно не сопротивлявшегося воришку поставили на колени и пристегнули предплечье его правой руки к гильотине. Эскулап, не торопясь, расстегнул саквояж, извлек из него резиновый жгут и перетянул руку осужденного чуть выше локтевого сгиба. Один из экзекуторов подставил стоявшее до того у столба темно-синее пластиковое ведро под судорожно сжатый кулак воришки. Толпа одобрительно загудела, раздались отдельные нетерпеливые выкрики... Кто именно нажал на спусковую педаль — из-за спин любопытствующих видно не было. Массивная планка с бритвенно-острым лезвием молнией скользнула по хорошо смазанным направляющим. На излете ее полета что-то глухо стукнуло, осужденный задергался, а двое стоявших рядом с ним полицейских разом на него навалились.
К несчастному тут же кинулся врач, обильно побрызгал его культю дезинфицирующим раствором, затем натянул и прихватил зажимом кожу по ее краям. Через пару минут рана была зашита и перебинтована. Полицейские отвели ослабевшего воришку в автобус и любопытствующие стали расходиться.
— Куда его теперь? — спросил пришедший в себя Шурка. — В тюрьму?
— Зачем в тюрьму? — удивился водитель. — В больницу. Через неделю снимут швы и отпустят.
— А потом?
— Потом? — задумался Фарух. — Потом, если его родственники станут терпеть такой позор, будет жить у родственников. А не станут — побираться будет. С одной рукой много не украдет. А попадется еще раз — отвезут на Мардже и повесят.
Фарух машинально осмотрел свою вполне дееспособную правую пятерню, спрятал ее за спину и покачал головою:
— Мардже — это там. Недалеко, — мотнул он подбородком в северо-восточном направлении вдоль улицы Фейсала.
Все еще бледный Шурка и погрузившийся в невеселые раздумья водитель некоторое время молчали, то ли сочувствуя судьбе наказанного воришки, то ли представляя себя на его месте…
Спустя какое-то время Фарух взглянул на часы и забеспокоился: подходило время намаза.
Намаз — это таинство. Но таинство особого рода. Во время совершения намаза, даже в людном месте, мусульманин остается наедине с Аллахом, настолько велика его сосредоточенность и искренняя вера в то, что даже обрушение Небес не в состоянии помешать его общению с Всевышним.
Вместе с тем, оставить непоседливого Шурку вблизи места, где тот, по незнанию, мог задеть чьи-то чувства, Фарух не мог. После недолгих колебаний он решил взять его с собой. В близлежащей мечети, прямо у открывающихся в ее стенах окошек, торопящийся по неотложным делам мусульманин, вместо совершения полноценного намаза, мог ограничиться чтением «фатихи» Первая сура Корана, используется как короткая молитва на любой случай..
Приняв решение, Фарух повеселел. Он приглашающе открыл дверцу джипа со стороны пассажира и в ответ на вопрошающий взгляд Шурки пояснил:
— Немного проедем, Шура. Мне надо помолиться. Время выходит.
Шурка понимающе кивнул и полез на свое место. После всего увиденного он чувствовал себя совершенно опустошенно и был готов ехать куда угодно, лишь бы побыстрее и подальше от этого страшного места.
Когда джип с водителем и мальчиком выезжал с рынка, его провожал внимательный взгляд изображенного на огромном плакате сутулого человека средних лет — президента Хафеза Асада Хафез Асад — первый президент Сирии. Асад с арабского переводится как «лев». В самой Сирии его часто называют мини-Сталиным.. В глазах президента явственно читалось выражение усталости и отцовской любви…
Через несколько минут джип остановился на улице Нофара. До западных ворот мечети Омейядов Мечеть Омейядов — третья по значимости святыня мусульманского мира (после Каабы в Мекке и Куббат ас-Сахра в Иерусалиме). Построена в 705 году, была призвана олицетворять славу и могущество арабского государства. Именно здесь находятся могилы Саладина и имама Хусейна, а также рака с головой Иоанна Крестителя. было рукой подать. Фарух оставил Шурку в джипе, а сам направился к ближайшему свободному окошку в стене мечети.
— Фарух, а что там, в мечети?
— Тебе интересно?
— Да…
— Тогда пойдем, посмотришь. А я по ходу дела все же сделаю ракят Четыре ритуальных молитвенных поклона. Считается, что тот, кто совершит в одном из святых мест ракят, очищается от грехов и становится невинен, как в день появления на свет.! — обрадовался Фарух.
Повеселев, он тепло улыбнулся мальчику, помог ему выбраться из джипа, и они направились в сторону правого входа в мечеть. Шурка не знал, что иноверцев в Сирии беспрепятственно допускают в любую из мечетей, поэтому был не на шутку взволнован. К святыне Шурка и водитель подошли, крепко взявшись за руки. Через судорожно сжавшуюся ладонь волнение мальчика передалось и его спутнику.
— Ничего, ничего… — подбодрил он Шурку.
Вступая под своды мечети, Фарух приложил ладонь ко лбу, губам, а затем к своей груди, в том ее месте, где тридцать два года назад Всевышний милостиво позволил биться его сердцу. Выпустив руку мальчика, он завершил свои действия коротким полупоклоном. Когда Шурка невольно повторил все его движения, Фарух взглянул на него одобрительно, но без удивления. У мечети Омейядов — сильная аура.
Мечеть была просторной и на удивление уютной. В ней было тихо и прохладно. Мальчик и водитель, сняв обувь, бесшумно ступали по мягким коврам и чистому зеркалу гранитного пола.
Вскоре Фарух оставил мальчика посередине мечети, возле небольшой прозрачной избушки, а сам отошел в молельный зал, к одной из богато украшенных ниш, называемых здесь мирхабом. Краешком глаз Шурка заметил, что, едва подойдя к нише, Фарух встал на колени. Совершив в этом положении четыре ритуальных поклона, он замер. Так он сидел довольно продолжительное время.
Внимание мальчика переключилось на находившийся слева от мирхаба высокий, украшенный резьбой минбар (кафедра для чтения Корана), затем на мандальоны (ажурные ширмы), отгораживавшие мужскую и женскую половины мечети, и только затем — на хрустальную избушку. В ее каменном основании на сияющей латунной табличке красовалась контрастная надпись: John the Baptist. Над ее прозрачными стенами и такой же филигранно-ажурной крышей, несомненно, поработал настоящий мастер.
— Что это тут за баптист у вас в мечети? — шепотом поинтересовался Шурка у вернувшегося вскоре водителя.
— Это святой, — так же шепотом ответил Фарух. — И наш, и ваш святой. Голова его здесь похоронена. По-русски такое место называется «рака».
— Разве бывают такие, чтобы и у вас, и у нас святыми были? — изумился мальчик.
— Бывают. Этого у вас называют Иоанном Крестителем, а у нас он пророк Яхья. Для мусульман он такой же святой, как и Мухаммад. Пророк Мухаммад, мир ему и благословение, просто один из равных среди избранных Аллахом пяти пророков. Он — печать пророков, последний пророк в цепи первых пророков.
Изумлению мальчика не было границ, когда Фарух объяснил ему, что почитаемые в мусульманской традиции святые «посланники Аллаха»: Ибрахим — это выросший в пещере вблизи Дамаска первый проповедник единобожия Авраам, особо почитаемый за то, что построил Каабу; пророк Мусса — это пророк Моисей; Исса — Иисус Христос; Джабраил — архангел Гавриил, тот самый, через которого Аллах продиктовал Мухаммаду Коран; пророк Нух — это Ной; пророк Сулейман — царь израильский Соломон; сура об Йосуфе, сыне Йакуба, повествует об Иосифе, сыне Иакова; а Мириам Мазар в Кашгаре — и есть гробница Богоматери. Более того, именно в Дамаске проповедовал святой апостол Павел. Было время, когда в соборе Св. Иоанна мусульмане и христиане молились рядом на протяжении семидесяти лет, одни — в западной половине, другие — в восточной.
Из мечети водитель и мальчик вышли с другой стороны. Пришедший в себя и относительно успокоившийся Шурка невольно обратил внимание на стоящий у входа в старый город памятник. Вылитый князь в одеянии времен Киевской Руси смотрел над головами прохожих спокойно и уверенно.
— Кто это такой? — спросил Шурка.
— Это султан Салах-ад-Дин. Национальный герой, освободитель от крестоносцев. Он был честным человеком. У вас его Саладином Салах-ад-Дин (Саладин) — легендарный победитель крестоносцев, единственный в истории создатель рыцарского ордена, воины которого не грабили и не убивали простых людей. Когда Саладин умер — он был султаном Египта и Сирии. Личное его состояние перед смертью исчислялось 47 серебряными дирхемами и одним золотым динаром. Других сбережений или сокровищ не было. называют. Тут рядом его мавзолей, — указал Фарух на небольшое красивое здание за железной решеткой, уютно расположившееся во дворе с большим фонтаном.
Водитель внимательно взглянул на все еще бледного и явно уставшего Шурку.
— У тебя совсем пустой желудок, — заметил он ему. — Давай поедим? А арек Недорогая анисовая водка крепостью в 53 градуса. и вино из Маалюля Мировую известность Маалюль (селение в 56 км к северу от Дамаска) и Маалюльский монастырь приобрели не только благодаря изготовлению изумительно вкусного кагора. Жители Маалюля и еще двух близлежащих деревень до сих пор говорят на западном сирьякском диалекте арамейского языка, на котором общался со своими учениками Иисус Христос. я для твоего отца куплю потом, на обратном пути.
Переполненный впечатлениями Шурка вдруг понял, что действительно проголодался. Он кивнул Фаруху, и они направились в сторону ближайшей закусочной.
Рядом с восточной оградой мечети, по левую руку, располагалась кофейня «Нофара». На ней они и остановили свой выбор. Еще на подходе к кофейне Шурка обратил внимание на звучавший в ее недрах торжественный напевный речитатив:
— Что это там? Стихи читают или молятся? — спросил он водителя.
— Это хакауати Сказитель народных баллад., он балладу рассказывает.
— О чем?
— О войне с Израилем. Про то, как иудеи захватили гору Хермон Гора с восточной стороны Дамаска, высшая точка Голанских высот. До арабо-израильской войны принадлежала Сирии. С Хермона израильтяне ведут наблюдение за территорией Сирии. и разрушили город Кунейтру. Там, в Кунейтре, теперь никто не живет. Где сядем?
— Где-нибудь, где тень…
Шурка и его спутник заняли стоявший на отшибе столик на границе кофейни и уютной нешумной улицы. Каменный пол заведения и тротуар возле него только что помыли перед их приходом. Поэтому пыли, приносимой назойливыми ветрами с песчаной горы Касьюн Гора Касьюн — не только одно из главных украшений Дамаска, но и место, где происходило действие библейских легенд. Здесь, по преданию, Каин убил Авеля., не чувствовалось.
Материализовавшемуся возле них официанту заказали шаурму для Шурки и шакап Шашлык из баранины. для Фаруха. Для запития импровизированного обеда Фарух выбрал кока-колу. Шурка немедленно от нее отказался. Своим цветом она напомнила ему оставшееся на месте недавней казни пятно темно-красной венозной крови. Фарух понимающе хмыкнул и добавил к счету монетку в десять сури, попросив для мальчика апельсинового сока.
Родилась Шуркина фобия именно там, в Сирии. И родилась довольно обыденно.
Перед очередным 23-м февраля его отец получил очередное воинское звание. И, готовясь к положенному в таких случаях «сабантую», отправил водителя с серьезной суммой сури Местное название сирийских фунтов. на местный рынок, по-арабски — «сук». Звали водителя Фарухом.
Рынков в Дамаске множество, и у каждого своя специализация. Так уж сложилось, что у арабов торговля среди всех других занятий — на первом месте. Восток — дело не столько тонкое, сколько торговое. Наверное, именно поэтому на многих местных рынках бойкая торговля продолжается без каких-либо перерывов. Даже по ночам.
Русскому человеку, с его патриархальным менталитетом, на таком рынке делать нечего. Другое дело — водитель. Как-никак, он был местным и умел, как это и положено, торговаться. Ему на «суке» и карты в руки. Закупать надо было многое, более чем обширный список продуктов внушал невольное уважение.
Воровства в Сирии особого нет. Не принято. Но мало ли?.. Поэтому — больше для порядка, чем для присмотра за закупаемыми продуктами — в помощь водителю был отряжен маявшийся от скуки четырнадцатилетний Шурка…
Рынок встретил их разноголосыми криками зазывал, перестуком молоточков местных ювелиров и чеканщиков и размеренными хлесткими ударами рубщиков мяса. Морящий послеполуденным зноем воздух нес одуряюще сладкие ароматы фруктов и восточных пряностей.
Машину водитель оставил вблизи центральной рыночной площади.
Он похлопал себя по форменной рубашке, в том месте, где в нагрудном кармане обреталась пачка сури и список покупок, и белозубо улыбнулся Шурке. Затем вытащил из багажника вместительную военную сумку и растворился в окружающей толчее.
На местную диковинную пестроту Шурка глядел во все глаза. Казалось, что не только рынок, но и весь город состоит из бесконечных рядов нарядных, ярко оформленных магазинчиков и лавочек. Поначалу именно они, лавочки, и мельтешащие покупатели, привлекли Шуркино внимание. Восток, пока ты к нему еще не привык, зрелище завораживающее. Местные и одеты были не так, как у нас, и вели себя по-другому. Тысячи людей хаотически перемещались, спорили, торговались, целеустремленно везли на тачках свой товар. Изредка через толпу пробивались машины.
Шурке особенно понравились магазинчики с пряностями и восточными сладостями. Товар на их витринах выглядел так красиво и аппетитно, что хотелось купить его весь и сразу.
Спустя какое-то время Шуркино внимание привлекли гроздья странных амулетов, подвешенных к огромному колесу от местной одноосной арбы. Колесо было закреплено на вершине деревянного столба, а столб стоял прямо посередине площади, но местные совершенно не обращали на него внимания.
Когда водитель вернулся с переполненной сумкой, открыл багажник и стал перекладывать в него закупленные продукты, Шурка поинтересовался:
— Фарух, а что там за амулеты на том колесе, на столбе? Их продают, или они для каких-то других целей?
Бегло говорящий на русском Фарух с ответом сразу не нашелся. А найдясь, был чрезмерно подробен:
— Это, Саша, колесо шариатского суда. Любого, кто попадается на карапчук Кража, хищение (перс.)., бьют плеткой и камнями Обычай побития камнями и плеткой воров и прелюбодеев проистекает из брезгливости верующих к нарушителям установлений Шариата, истинно верующий руками к осквернившему себя вору или прелюбодею не прикоснется.. Во второй раз вору рубят правую руку и вешают туда, на колесо. Там для этого специальные крючки есть. Сходи, посмотри. Интересно! У вас такого нет.
Действительно, в СССР ворам руки не рубили. В Сирии же воровство или убийство — дикость. За крупное воровство или изнасилование общинные суды приговаривают совершившего такое преступление только к высшей мере. По традиции, заведенной еще турками во времена Османской империи, приговоренных к смерти преступников казнят публично на рассвете на площади Мардже, название которой означает «луг».
Когда Фарух ушел за очередной партией продуктов, Шурка последовал его совету. Он вышел из джипа и направился к колесу, посмотреть на отрубленные руки поближе.
Зрелище было еще то.
Мумифицировавшиеся на жарком сирийском солнце отрубленные руки не вызвали ни омерзения, ни страха. Больше всего они напоминали потерявшие товарную форму старые коричневые перчатки. Взяв немного правее, Шурка обнаружил и совсем свежие экземпляры. Над ними, несмотря на полуденный зной, вился внушительный рой впавших в ажитацию зеленых мух. В редких порывах обжигающе-горячего ветра сверху, прямо на чисто выметенную, мощенную светлым камнем мостовую, падали жирные опарыши…
Когда водитель вернулся, Шурка уже успел проблеваться. Трижды. Он стоял возле колеса, не в силах отвести от него взгляд, и блевал желчью. В четвертый раз.
— Совсем плохо? — спросил его Фарух.
— Плевать! — ответил бодрящийся Шурка. — Отец и не такое рассказывал. Чума, проказа или холера — куда страшнее!
— Чума — страшнее, — согласился водитель и, проводив Шурку до джипа, отправился за следующей партией съестного.
Вернулся он неожиданно быстро.
— Пошли, бача Мальчик, пацан (перс.).! — он схватил Шурку за руку и потянул его за собой. — Кади Судья (арабск.). приехал! Суд смотреть будем!
Пока Шурка и Фарух шли к колесу, к месту будущей экзекуции подъехал почти такой же, как и у них, джип, а за ним — оборудованный под четырехколесную тюрьму автобус с решетками на окнах.
Из автобуса вывели худого изможденного мужчину. Поддерживаемый под руки двумя одетыми во все черное полицейскими, тот шел к столбу совершенно безучастно. С таким же бесстрастным выражением лица за ними проследовал приехавший на джипе дородный кади. Закрепленную на массивной подставке гильотину к месту суда принесли двое водителей.
К тому времени, когда на площади появился автомобиль с красными полумесяцами на бортах, собравшаяся публика уже начала скучать. Санитарная машина еще не успела остановиться, а кади уже раскрыл темно-зеленую папку с листочком приговора.
— Сейчас фирман Указ, приговор (перс.). будет читать, — пояснил происходящее водитель, провожая опоздавшего врача взглядом.
Кади кивком поздоровался с медиком и, уткнувшись носом в папку, зачастил громкой гнусавой скороговоркой. У него, совершенно неожиданно, оказался очень высокий голос. Почти фальцет.
Переводить синхронно за разогнавшимся судьей Фарух не успевал. Но и без его перевода происходящее действо было достаточно внятным и недвусмысленным.
— Того человека второй раз поймали, — объяснил по ходу дела водитель. — Теперь кади решил руку рубить.
Едва судья захлопнул свою папку, как совершенно не сопротивлявшегося воришку поставили на колени и пристегнули предплечье его правой руки к гильотине. Эскулап, не торопясь, расстегнул саквояж, извлек из него резиновый жгут и перетянул руку осужденного чуть выше локтевого сгиба. Один из экзекуторов подставил стоявшее до того у столба темно-синее пластиковое ведро под судорожно сжатый кулак воришки. Толпа одобрительно загудела, раздались отдельные нетерпеливые выкрики... Кто именно нажал на спусковую педаль — из-за спин любопытствующих видно не было. Массивная планка с бритвенно-острым лезвием молнией скользнула по хорошо смазанным направляющим. На излете ее полета что-то глухо стукнуло, осужденный задергался, а двое стоявших рядом с ним полицейских разом на него навалились.
К несчастному тут же кинулся врач, обильно побрызгал его культю дезинфицирующим раствором, затем натянул и прихватил зажимом кожу по ее краям. Через пару минут рана была зашита и перебинтована. Полицейские отвели ослабевшего воришку в автобус и любопытствующие стали расходиться.
— Куда его теперь? — спросил пришедший в себя Шурка. — В тюрьму?
— Зачем в тюрьму? — удивился водитель. — В больницу. Через неделю снимут швы и отпустят.
— А потом?
— Потом? — задумался Фарух. — Потом, если его родственники станут терпеть такой позор, будет жить у родственников. А не станут — побираться будет. С одной рукой много не украдет. А попадется еще раз — отвезут на Мардже и повесят.
Фарух машинально осмотрел свою вполне дееспособную правую пятерню, спрятал ее за спину и покачал головою:
— Мардже — это там. Недалеко, — мотнул он подбородком в северо-восточном направлении вдоль улицы Фейсала.
Все еще бледный Шурка и погрузившийся в невеселые раздумья водитель некоторое время молчали, то ли сочувствуя судьбе наказанного воришки, то ли представляя себя на его месте…
Спустя какое-то время Фарух взглянул на часы и забеспокоился: подходило время намаза.
Намаз — это таинство. Но таинство особого рода. Во время совершения намаза, даже в людном месте, мусульманин остается наедине с Аллахом, настолько велика его сосредоточенность и искренняя вера в то, что даже обрушение Небес не в состоянии помешать его общению с Всевышним.
Вместе с тем, оставить непоседливого Шурку вблизи места, где тот, по незнанию, мог задеть чьи-то чувства, Фарух не мог. После недолгих колебаний он решил взять его с собой. В близлежащей мечети, прямо у открывающихся в ее стенах окошек, торопящийся по неотложным делам мусульманин, вместо совершения полноценного намаза, мог ограничиться чтением «фатихи» Первая сура Корана, используется как короткая молитва на любой случай..
Приняв решение, Фарух повеселел. Он приглашающе открыл дверцу джипа со стороны пассажира и в ответ на вопрошающий взгляд Шурки пояснил:
— Немного проедем, Шура. Мне надо помолиться. Время выходит.
Шурка понимающе кивнул и полез на свое место. После всего увиденного он чувствовал себя совершенно опустошенно и был готов ехать куда угодно, лишь бы побыстрее и подальше от этого страшного места.
Когда джип с водителем и мальчиком выезжал с рынка, его провожал внимательный взгляд изображенного на огромном плакате сутулого человека средних лет — президента Хафеза Асада Хафез Асад — первый президент Сирии. Асад с арабского переводится как «лев». В самой Сирии его часто называют мини-Сталиным.. В глазах президента явственно читалось выражение усталости и отцовской любви…
Через несколько минут джип остановился на улице Нофара. До западных ворот мечети Омейядов Мечеть Омейядов — третья по значимости святыня мусульманского мира (после Каабы в Мекке и Куббат ас-Сахра в Иерусалиме). Построена в 705 году, была призвана олицетворять славу и могущество арабского государства. Именно здесь находятся могилы Саладина и имама Хусейна, а также рака с головой Иоанна Крестителя. было рукой подать. Фарух оставил Шурку в джипе, а сам направился к ближайшему свободному окошку в стене мечети.
— Фарух, а что там, в мечети?
— Тебе интересно?
— Да…
— Тогда пойдем, посмотришь. А я по ходу дела все же сделаю ракят Четыре ритуальных молитвенных поклона. Считается, что тот, кто совершит в одном из святых мест ракят, очищается от грехов и становится невинен, как в день появления на свет.! — обрадовался Фарух.
Повеселев, он тепло улыбнулся мальчику, помог ему выбраться из джипа, и они направились в сторону правого входа в мечеть. Шурка не знал, что иноверцев в Сирии беспрепятственно допускают в любую из мечетей, поэтому был не на шутку взволнован. К святыне Шурка и водитель подошли, крепко взявшись за руки. Через судорожно сжавшуюся ладонь волнение мальчика передалось и его спутнику.
— Ничего, ничего… — подбодрил он Шурку.
Вступая под своды мечети, Фарух приложил ладонь ко лбу, губам, а затем к своей груди, в том ее месте, где тридцать два года назад Всевышний милостиво позволил биться его сердцу. Выпустив руку мальчика, он завершил свои действия коротким полупоклоном. Когда Шурка невольно повторил все его движения, Фарух взглянул на него одобрительно, но без удивления. У мечети Омейядов — сильная аура.
Мечеть была просторной и на удивление уютной. В ней было тихо и прохладно. Мальчик и водитель, сняв обувь, бесшумно ступали по мягким коврам и чистому зеркалу гранитного пола.
Вскоре Фарух оставил мальчика посередине мечети, возле небольшой прозрачной избушки, а сам отошел в молельный зал, к одной из богато украшенных ниш, называемых здесь мирхабом. Краешком глаз Шурка заметил, что, едва подойдя к нише, Фарух встал на колени. Совершив в этом положении четыре ритуальных поклона, он замер. Так он сидел довольно продолжительное время.
Внимание мальчика переключилось на находившийся слева от мирхаба высокий, украшенный резьбой минбар (кафедра для чтения Корана), затем на мандальоны (ажурные ширмы), отгораживавшие мужскую и женскую половины мечети, и только затем — на хрустальную избушку. В ее каменном основании на сияющей латунной табличке красовалась контрастная надпись: John the Baptist. Над ее прозрачными стенами и такой же филигранно-ажурной крышей, несомненно, поработал настоящий мастер.
— Что это тут за баптист у вас в мечети? — шепотом поинтересовался Шурка у вернувшегося вскоре водителя.
— Это святой, — так же шепотом ответил Фарух. — И наш, и ваш святой. Голова его здесь похоронена. По-русски такое место называется «рака».
— Разве бывают такие, чтобы и у вас, и у нас святыми были? — изумился мальчик.
— Бывают. Этого у вас называют Иоанном Крестителем, а у нас он пророк Яхья. Для мусульман он такой же святой, как и Мухаммад. Пророк Мухаммад, мир ему и благословение, просто один из равных среди избранных Аллахом пяти пророков. Он — печать пророков, последний пророк в цепи первых пророков.
Изумлению мальчика не было границ, когда Фарух объяснил ему, что почитаемые в мусульманской традиции святые «посланники Аллаха»: Ибрахим — это выросший в пещере вблизи Дамаска первый проповедник единобожия Авраам, особо почитаемый за то, что построил Каабу; пророк Мусса — это пророк Моисей; Исса — Иисус Христос; Джабраил — архангел Гавриил, тот самый, через которого Аллах продиктовал Мухаммаду Коран; пророк Нух — это Ной; пророк Сулейман — царь израильский Соломон; сура об Йосуфе, сыне Йакуба, повествует об Иосифе, сыне Иакова; а Мириам Мазар в Кашгаре — и есть гробница Богоматери. Более того, именно в Дамаске проповедовал святой апостол Павел. Было время, когда в соборе Св. Иоанна мусульмане и христиане молились рядом на протяжении семидесяти лет, одни — в западной половине, другие — в восточной.
Из мечети водитель и мальчик вышли с другой стороны. Пришедший в себя и относительно успокоившийся Шурка невольно обратил внимание на стоящий у входа в старый город памятник. Вылитый князь в одеянии времен Киевской Руси смотрел над головами прохожих спокойно и уверенно.
— Кто это такой? — спросил Шурка.
— Это султан Салах-ад-Дин. Национальный герой, освободитель от крестоносцев. Он был честным человеком. У вас его Саладином Салах-ад-Дин (Саладин) — легендарный победитель крестоносцев, единственный в истории создатель рыцарского ордена, воины которого не грабили и не убивали простых людей. Когда Саладин умер — он был султаном Египта и Сирии. Личное его состояние перед смертью исчислялось 47 серебряными дирхемами и одним золотым динаром. Других сбережений или сокровищ не было. называют. Тут рядом его мавзолей, — указал Фарух на небольшое красивое здание за железной решеткой, уютно расположившееся во дворе с большим фонтаном.
Водитель внимательно взглянул на все еще бледного и явно уставшего Шурку.
— У тебя совсем пустой желудок, — заметил он ему. — Давай поедим? А арек Недорогая анисовая водка крепостью в 53 градуса. и вино из Маалюля Мировую известность Маалюль (селение в 56 км к северу от Дамаска) и Маалюльский монастырь приобрели не только благодаря изготовлению изумительно вкусного кагора. Жители Маалюля и еще двух близлежащих деревень до сих пор говорят на западном сирьякском диалекте арамейского языка, на котором общался со своими учениками Иисус Христос. я для твоего отца куплю потом, на обратном пути.
Переполненный впечатлениями Шурка вдруг понял, что действительно проголодался. Он кивнул Фаруху, и они направились в сторону ближайшей закусочной.
Рядом с восточной оградой мечети, по левую руку, располагалась кофейня «Нофара». На ней они и остановили свой выбор. Еще на подходе к кофейне Шурка обратил внимание на звучавший в ее недрах торжественный напевный речитатив:
— Что это там? Стихи читают или молятся? — спросил он водителя.
— Это хакауати Сказитель народных баллад., он балладу рассказывает.
— О чем?
— О войне с Израилем. Про то, как иудеи захватили гору Хермон Гора с восточной стороны Дамаска, высшая точка Голанских высот. До арабо-израильской войны принадлежала Сирии. С Хермона израильтяне ведут наблюдение за территорией Сирии. и разрушили город Кунейтру. Там, в Кунейтре, теперь никто не живет. Где сядем?
— Где-нибудь, где тень…
Шурка и его спутник заняли стоявший на отшибе столик на границе кофейни и уютной нешумной улицы. Каменный пол заведения и тротуар возле него только что помыли перед их приходом. Поэтому пыли, приносимой назойливыми ветрами с песчаной горы Касьюн Гора Касьюн — не только одно из главных украшений Дамаска, но и место, где происходило действие библейских легенд. Здесь, по преданию, Каин убил Авеля., не чувствовалось.
Материализовавшемуся возле них официанту заказали шаурму для Шурки и шакап Шашлык из баранины. для Фаруха. Для запития импровизированного обеда Фарух выбрал кока-колу. Шурка немедленно от нее отказался. Своим цветом она напомнила ему оставшееся на месте недавней казни пятно темно-красной венозной крови. Фарух понимающе хмыкнул и добавил к счету монетку в десять сури, попросив для мальчика апельсинового сока.
Вскоре принесли шакап и шаурму. Сирийская шаурма это мясо с минимумом соуса, плотно завернутое в трубочку лаваша. Ее можно спокойно есть как простой рогалик, без риска испачкаться в соусе — никакой майонезной жижи в ней нет.
Шурка собрался было откусить от этого «рогалика», но ему вдруг вспомнилось, что срез культи несчастного воришки выглядел после удара гильотины почти так же. Он сделал над собой усилие, но рот так и не открылся. Тогда мальчик решил перебить неприятные ассоциации, отпив немного сока. Его и самого стала раздражать собственная впечатлительность.
— А где сок? — спросил он водителя.
— Сейчас будет готов, — кивнул тот в сторону колдовавшего у давильной машины бармена.
Сама процедура выдавливания сока из не очень крупных красных апельсинов показалась Шурке крайне неприятной, и когда перед ним поставили стакан алого, с шапкой красно-розовой пены, сока — на него накатил новый приступ тошноты.
За мучениями отбежавшего к ближайшим кустам мальчика Фарух наблюдал сочувственно. Когда того отпустило, он подозвал официанта и заказал простого чая. В арабских кофейнях чай не заваривают и не подают, но через пару минут его принесли из соседней чайной.
— Шай, шай, — виновато улыбался и кланялся официант.
Шурка поднес чашку к губам, но не смог сделать ни глотка, чай оказался очень приторным и оттого противным. Его опять стало мутить.
— Может быть, тогда кофе? Только он у нас черный и с кардамоном…
Шурка собрался было откусить от этого «рогалика», но ему вдруг вспомнилось, что срез культи несчастного воришки выглядел после удара гильотины почти так же. Он сделал над собой усилие, но рот так и не открылся. Тогда мальчик решил перебить неприятные ассоциации, отпив немного сока. Его и самого стала раздражать собственная впечатлительность.
— А где сок? — спросил он водителя.
— Сейчас будет готов, — кивнул тот в сторону колдовавшего у давильной машины бармена.
Сама процедура выдавливания сока из не очень крупных красных апельсинов показалась Шурке крайне неприятной, и когда перед ним поставили стакан алого, с шапкой красно-розовой пены, сока — на него накатил новый приступ тошноты.
За мучениями отбежавшего к ближайшим кустам мальчика Фарух наблюдал сочувственно. Когда того отпустило, он подозвал официанта и заказал простого чая. В арабских кофейнях чай не заваривают и не подают, но через пару минут его принесли из соседней чайной.
— Шай, шай, — виновато улыбался и кланялся официант.
Шурка поднес чашку к губам, но не смог сделать ни глотка, чай оказался очень приторным и оттого противным. Его опять стало мутить.
— Может быть, тогда кофе? Только он у нас черный и с кардамоном…
От кофе Шурка отказался тоже. Он лишь немного поковырялся в принесенных вместе с их заказом маслинах да выпил бокал затейливой фруктовой смеси с мороженным и кусочками клубники и бананов. После Шуркиного согласия встревоженный Фарух заплатил за этот фруктовый коктейль пятьдесят сури, не торгуясь, что было совершенно не в его характере. Он, было, спохватился, но деньги уже были уплачены. Успокоил себя тем незатейливым фактом, что сэкономил на Шуркином проходе в мечеть. Если бы он повел его через вход для иноверцев, то пришлось бы заплатить те же пятьдесят сури.
Впрочем, при всей своей естественной для Востока прижимистости, крохобором Фарух не был. Едва выйдя из кафе, он повел Шурку в лавку торговца холодным оружием.
Если вы, уважаемые читатели, хотя бы раз были в современном оружейном магазине; если стояли, забыв о времени, у полок с охотничьими ножами, кинжалами и самурайскими катанами; если вам приходилось бывать на выставках изготовленного златоустскими мастерами холодного оружия — то вы наших героев поймете. Вряд ли какой оружейный магазин Европы может сравниться с обыкновенным дамасским магазинчиком соответствующей направленности по красоте и обилию различных видов самого разнообразного холодного оружия.
«Наверное, это сделали не люди, а джинны», — говорят местные жители об оружии, изготовленном дамасскими мастерами.
В лавочке было все: и богато украшенные клинки дамасской стали с надписями и рисунками; и мечи, которые когда-то, изогнув, носили вокруг пояса; огромный меч с надписью «Нет героя, кроме Али и меча, кроме Зульфикара (легендарный меч пророка Мухаммада)»; шамшир — изогнутая изящная сабля; килидж — изогнутый меч, отличающийся от шамшира тем, что сделан из более прочного металла, что позволяет не только рубить им, но и колоть, поэтому имеет желоб для стока крови; пала — широкая дамасская кривая сабля с расширением на конце; черкесская кама — прямая и короткая, напоминающая римский меч; ятаганы — турецкие сабли с лезвием на вогнутой стороне клинка. На некоторых клинках стояло клеймо оружейника Асадаллы (Льва Аллаха). Когда-то, вместе с другими ремесленниками, он был угнан Тамерланом в Иран, где и продолжал изготовлять мечи, на которых ставил прежнее клеймо со львом, но лев был с изогнутой спиной.
Впрочем, при всей своей естественной для Востока прижимистости, крохобором Фарух не был. Едва выйдя из кафе, он повел Шурку в лавку торговца холодным оружием.
Если вы, уважаемые читатели, хотя бы раз были в современном оружейном магазине; если стояли, забыв о времени, у полок с охотничьими ножами, кинжалами и самурайскими катанами; если вам приходилось бывать на выставках изготовленного златоустскими мастерами холодного оружия — то вы наших героев поймете. Вряд ли какой оружейный магазин Европы может сравниться с обыкновенным дамасским магазинчиком соответствующей направленности по красоте и обилию различных видов самого разнообразного холодного оружия.
«Наверное, это сделали не люди, а джинны», — говорят местные жители об оружии, изготовленном дамасскими мастерами.
В лавочке было все: и богато украшенные клинки дамасской стали с надписями и рисунками; и мечи, которые когда-то, изогнув, носили вокруг пояса; огромный меч с надписью «Нет героя, кроме Али и меча, кроме Зульфикара (легендарный меч пророка Мухаммада)»; шамшир — изогнутая изящная сабля; килидж — изогнутый меч, отличающийся от шамшира тем, что сделан из более прочного металла, что позволяет не только рубить им, но и колоть, поэтому имеет желоб для стока крови; пала — широкая дамасская кривая сабля с расширением на конце; черкесская кама — прямая и короткая, напоминающая римский меч; ятаганы — турецкие сабли с лезвием на вогнутой стороне клинка. На некоторых клинках стояло клеймо оружейника Асадаллы (Льва Аллаха). Когда-то, вместе с другими ремесленниками, он был угнан Тамерланом в Иран, где и продолжал изготовлять мечи, на которых ставил прежнее клеймо со львом, но лев был с изогнутой спиной.
Фарух долго торговался с владельцем лавочки, но на сэкономленные от сделанных на рынке покупок деньги все же купил Шурке небольшой нож, почти кинжал, с красиво инкрустированной рукояткой.
— Бери, это тебе! Если хочешь стать офицером, как твой отец, надо перестать бояться вида крови и нужно любить оружие. И еще надо очень много знать. А оружие позволяет сохранять мужчине спокойствие и придает уверенность на пути познания истины.
Захватив вино и арек в магазинчике «У Клода», Фарух направил машину вдоль извилистого русла Барады Барада — старая дорога на Бейрут в Ливан, в долину Бека, идет вдоль русла реки Барада, названной греками за ее красоту и прозрачность Криссорхоас — «Золотой поток». в сторону Бейрута и Баальбека Баальбек — знаменитый храмовый ансамбль, самый величественный из сохранившихся памятников, построенных еще в римские времена., туда, где в пригороде Дамаска располагались коттеджи местных чиновников и специалистов советского военного представительства.
Часть 2. ОсквернениеЗахватив вино и арек в магазинчике «У Клода», Фарух направил машину вдоль извилистого русла Барады Барада — старая дорога на Бейрут в Ливан, в долину Бека, идет вдоль русла реки Барада, названной греками за ее красоту и прозрачность Криссорхоас — «Золотой поток». в сторону Бейрута и Баальбека Баальбек — знаменитый храмовый ансамбль, самый величественный из сохранившихся памятников, построенных еще в римские времена., туда, где в пригороде Дамаска располагались коттеджи местных чиновников и специалистов советского военного представительства.
Когда Шурка и водитель вернулись домой, приготовления к торжеству шли полным ходом.
На небольшой террасе, называемой местными «машрака», скучая за чашечкой кофе, Фаруха ожидал его брат — Фагиз. По правую руку перед ним лежала раскрытая книга: Фагиз изучал работы ученых улемов, толкователей уложений шариата и изречений пророка.
Фагиз был старше Фаруха и всегда подавлял того своей суровостью, аскетизмом и безапелляционной категоричностью суждений. 19-го шавваля Фагиз совершил важнейший в жизни любого мусульманина акт — хадж Хадж (хаджж, хаддж) — путешествие души, паломничество в Мекку. Аллах сделал паломничество обязанностью для каждого взрослого, если его здоровье и материальное состояние позволяет его совершить.. Побывав в святыне, он отринул все бренное и стал жить по шариату Шариат — свод установленных Аллахом правил поведения, предписаний и норм для всех случаев жизни, которые должен соблюдать мусульманин. Исповедовать ислам — значит подчинять свою жизнь шариату. Любое нарушение норм шариата является преступлением перед Создателем.. То есть праведно, в меру своего разумения и возможностей.
Уставший от впечатлений Шурка только скользнул взглядом по этому сурового вида мужчине и прошел дальше, к стоявшей в тени легкого брезентового тента деревянной скамье.
Фарух же, завидев брата, вздрогнул. Того факта, что его брат прислуживает неверным, Фагиз не одобрял. Сморщившись, как от зубной боли, Фарух застыл с ящиком водки в руках. Ситуация, в которой он оказался, была более чем двусмысленной. Пьянство в мусульманской традиции считается одной из самых главных провинностей.
Фарух поставил стеклянно звякнувший ящик у крыльца, мысленно вздохнул и, закаменев лицом, шагнул вовнутрь беседки...
— Здравствуй, — сказал он брату.
— Ты теряешь свое достоинство, — ответил ему Фагиз. — Эти вечно пьяные свиньи уже посылают тебя за вином? Ты еще не забыл, что грех пьянства Аллах делит надвое? Половина — ринду Ринд — босяк, гуляка, бродяга, житель трущоб, вольнодумец., половина — тому, кто наполняет его чашу.
— Я водитель, а не виночерпий.
— Ты уже на пути к тому, чтобы стать им.
— Русские — опора Дамаска, — возразил Фарух.
— «Бог воздвиг небеса без видимых опор» (Коран 13:2), — напомнил ему брат.
— Мы — не небеса и не всевышний. Поэтому нуждаемся в опоре. Искренняя помощь друга — это хорошая опора.
— У нас одна опора: наша вера. Правоверный ищет опору в вере, а не в иноверцах. Не забывай, что они вошли в Дамаск и живут в нем, тогда как Мухаммад не стал в него входить, потому что в рай дважды не входят Пророк Мухаммад только однажды побывал вблизи Дамаска. Не доходя до города, взглянул на него и изрек: «Человеку лишь раз дозволено входить в рай, — и остановился так резко, что в камне остался «кадам» — «след ноги» — А я хочу войти в рай небесный». Так он и не вошел в Дамаск — рай земной. С тех пор это место называют Аль-Кадам.. Он не стал менять рай небесный на рай земной.
— Зато ты, как и я, живешь в этом земном рае.
— Я — правоверный, и я здесь родился. А твоя душа перестала быть твердой опорой Неба. Твоя вера крошится вместе с тобой. Скажи мне, что делают русские здесь, у нас, оставив свою страну далеко на севере? Не верю я в таких друзей! Вспомни, откуда в Дамаске появилась Шаркасия Район в Дамаске, где живут переселенцы с Северного Кавказа и Абхазии, бежавшие в Османскую империю во время русско-кавказской войны во 2-й пол. XIX в., и за что не любят русских те, кто там живет?
— Зачем же тогда ты пьешь их кофе?
— Это наш кофе, и заваривала его наша женщина! И хотя бы иногда называй меня «хаджи». Не забывай, что я совершил хадж и с огромным удовольствием совершу его еще, а ты погряз в суете и до сих пор так и не ступил на путь праведной жизни!
— Хадж ты совершил в железнодорожном вагоне от Хиджазского вокзала. Не думаю, что это способствовало какой-то особой святости или твоему просветлению.
— Наша святость дана нам пророком. Когда правоверный посещает святые места — не важно, идет ли он туда босым, едет ли на осле или летит на самолете. Важно, что он несет к святым местам в своей душе. А иноверцы разрушают наши святыни. Вспомни хотя бы об израильтянах. В их головах и в их деяниях — сплошная скверна.
— Русские — не разрушают, а создают у нас святыни. Половину современных святынь соорудили или русские, или те, кто у них учился, — упрямо поджал губы Фарух. — Вспомни, кто строил Мемориал Мемориал неизвестного солдата на горе Касьюн изображает битвы, которые сирийцы считают главными в своей истории: с византийцами на реке Ярмук (635 г.), с крестоносцами под Хиттином (1187 г.), с французами в ущелье Майсалун (1920 г.), с израильтянами — на горе Хермон (1973 г.) и в долине Бекаа (Ливан, 1982 г.). Авторы первых двух и последней — российский выпускник Ахмед Ибрагим и его русская жена Алла; третьей — Мумтаз Бахра, четвертой — российский выпускник Хейдар Язиджи. В Дамаске перед главной библиотекой страны им. Х. Асада установлен памятник сирийскому президенту работы советского скульптора Олега Комова.? И Институт арабских исследований основал тоже русский Никита Елисеев, российский эмигрант. С 1954 г. здесь музей., а Мактаб Анбар В 1905 г. в принадлежавшем ему здании устроено первое в Дамаске светское училище для юношей, аналогичное нашему Царскосельскому лицею, из которого вышла целая плеяда писателей, поэтов, политических деятелей, ставших гордостью Сирии. — еврей!..
Шурка, расположившийся на скамеечке неподалеку от беседки, разговор Фаруха с его братом слышал полностью. За два проведенных в Сирии года он не только приобрел достаточный словарный запас, но и научился бегло общаться на той причудливой смеси фарси и арабских словечек, на которой разговаривал их водитель и его дети. В детстве все новое дается легко, в том числе и языки. Шурка не понимал только классического арабского.
Впечатления от ненароком подслушанного разговора у мальчика остались двойственные: с одной стороны — он еще раз убедился в лояльности Фаруха, с другой — воспылал нешуточной неприязнью к его брату.
Вскоре Шурку позвали домой.
Родителям он ничего не рассказал: ни о том, что был свидетелем отсечения руки у местного воришки, ни о посещении мечети и кофейни, ни о разговоре Фаруха с братом. Обретенные в этот непростой день открытия были Шурке неприятны, но он интуитивно понимал, что делиться ими со своими близкими не стоит. Впечатления от увиденного и услышанного тяжким грузом легли в его душе и ни на минуту не отпускали заполошных тревожных мыслей. Немного поразмыслив, он решил бдительно следить за братом Фаруха в те моменты, когда тот будет наносить визиты в их дом…
В этот вечер Шуркин отец своего водителя не отпустил. Он зашел в беседку, где Фарух и его брат, наконец-то отставив в сторону вопросы теологии и политики, отдавали должное неторопливой беседе о внутрисемейных делах. По изрядному количеству пустых чашечек из-под кофе можно было заключить, что беседа братьев приняла вполне мирный характер.
Шуркин отец вежливо поздоровался с Фагизом. Потом попросил Фаруха остаться и после окончания празднования развезти гостей по домам. Компенсируя причиненное водителю неудобство, новоиспеченный подполковник пригласил обоих братьев отужинать в его доме.
Когда Фарух перевел своему брату суть озвученного хозяином дома предложения, тот долго не размышлял. Он не усмотрел ничего предосудительного в поступившем приглашении. Да и не пристало мусульманину отказываться разделить трапезу с хозяином дома, уже находясь у него в гостях. Фагиз лишь иронично поинтересовался у брата, не угостят ли его в этом доме свининой или чем-нибудь другим, что его осквернит.
— В этом доме любят сирийскую кухню, и еду готовит, как ты уже заметил, наша женщина, — успокоил его Фарух. — А ужинать мы будем одни. Сегодня у хозяина той Праздник по случаю крупного радостного события.. Он получил новый чин и будет праздновать со своими военными друзьями. Мы поедим на кухне.
Фагиза явно устроило отсутствие хозяина дома на предстоящем ужине.
— Переведи, что я принимаю приглашение и благодарю его, — кивнул он.
Кухарке дали распоряжение покормить водителя и его брата. Шурке накрыли вместе с ними. Ввиду недетского характера мероприятия, за общий с взрослыми стол его приглашать не стали.
Едва войдя в прихожую, Фагиз разулся. На мимоходом брошенную реплику брата о том, что в дни больших празднований в русских домах обувь не снимают, он отреагировал более чем спокойно:
— Мы в своей стране. И дом этот принадлежит государству, а не семье этого русского. Правила шариата действуют в этих стенах так же, как и за их пределами.
Фарух хмыкнул, но разуваться все же не стал.
Когда сопровождаемый братом Фагиз зашел на кухню, сын хозяина уже сидел за столом и, в ожидании ужина, рассматривал подаренный ему нож. Он неприязненно сверкнул глазами в сторону Фагиза, отложил нож к левому краю массивной столешницы и, подхватив табурет, переместился туда же, освобождая место для тех, с кем ему предстояло разделить трапезу.
Озадаченный явной неприязнью мальчика, Фагиз замешкался, пропустил брата вперед и только затем уселся у другого края стола.
Вскоре им подали баранину с рисом и овощной салат.
Прежде чем приступить к трапезе, Фагиз взял в руку корзинку с крупно нарезанным хлебом и осторожно его обнюхал.
— Странный хлеб… Где его пекли? — спросил он своего брата.
— При русском посольстве есть своя пекарня. Это их рецепт. Бери, у них вкусный хлеб.
— А молоко свиньи они в закваску не добавляют?
— Пресный хлеб русские делают без молока. Ты уже смешон в своей подозрительности! Если бы ты хоть немного интересовался чужими обычаями и чужой жизнью, то знал бы, что те народы, которые едят свинину, свиней не доят!
— Чем же тогда они вскармливают своих детей? Впрочем, этого волчонка в его колыбели не иначе как волчьим молоком кормили, — кивнул Фагиз в сторону Шурки. — Вон как глазами стреляет!
— Он понимает то, что ты сейчас говоришь, — улыбнулся Фарух.
Фагиз хмыкнул, недоверчиво покосился на Шурку, но продолжать опасную тему не стал. Он взял кусочек ржаного хлеба, еще раз его обнюхал и, неопределенно пожав плечами, приступил к трапезе…
Спустя полчаса в кухонное помещение зашел Шуркин отец. Он подошел к обеденному столу и поставил на его край тяжелую корзину со свежевымытыми апельсинами. Корзина оказалась как раз напротив Шурки, и тот недовольно поморщился. Воспоминания о том, как неаппетитно выглядит только что выдавленный апельсиновый сок, были еще свежи.
— Кто хочет фруктов? — спросил хозяин дома. — Шурка, ты?
Шурка нахмурился и отрицательно помотал головой. Апельсинов в этот день ему больше не хотелось. Он и ужинал-то через силу.
— Зря. Фрукты — вещь полезная! — пожал плечами отец. — Фарух, — обратился он к водителю, — надеюсь, что ты и твой брат от фруктов не откажетесь?
Фарух кивнул за обоих. Он не стал переводить своему брату то, что было и так ясно. Традиция не позволяет гостю отказываться от разрешенного пророком угощения, и его ортодоксально настроенный брат наверняка об этом помнит, подумал он.
— Тогда ловите, — улыбнулся отец. — Готов? — спросил он Фаруха.
Тот кивнул, сложил ладони корзиночкой и ловко поймал два брошенных ему апельсина.
— Фагиз? — предупредил отец второго гостя и один за другим перебросил ему вторую пару блестевших свежими капельками воды плодов.
Фагиз машинально поймал их и положил подле себя у левой руки, рядом с книгой, с которой он в этот вечер не расставался.
Внезапно где-то внутри его напряженного сознания сработал тревожный звоночек, и Фагиз замер с наполненным овощным салатом ртом. Что-то в только что произошедшем было не так, отметил он… Быть хаджи и не обращать внимания на такие, посылаемые ему свыше, предупреждения было бы опрометчиво. Однако, так и не найдя объяснения возникшему ощущению тревоги, он постепенно успокоился и продолжил ужин.
Тем временем Шуркин отец отошел в дальний угол кухни, достал из холодильника бутылку пива, откупорил ее и перелил содержимое в высокий тонкостенный бокал. Опустевшую посудину хозяин дома опустил в мусорную корзину, подхватил отливающий янтарем бокал и направился к стоявшему справа от входной двери креслу-качалке.
— Перед вечеринкой надо размяться и собраться с мыслями, — пояснил он наблюдавшим за его перемещениями мужчинам.
В паре шагов от кресла правая нога подполковника попала на оставленную кухаркой влажную половую тряпку. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул руками, бокал с пивом выскользнул, на долю секунды завис в воздухе, но вскоре оказался на полу, где и разлетелся на множество осколков, оставив после себя разлапистую пенную лужу.
Возившаяся у плиты повариха всплеснула руками и, вооружившись совком и веником, бросилась на ликвидацию аварии. К тому времени, как она закончила с приборкой, Шуркин отец успел откупорить вторую бутылку.
Рисковать снова он не стал. Открыв дверцу навесного шкафчика, хозяин дома извлек из него небольшой бронзовый кубок с обильным чеканным орнаментом и с повторяющейся на его боках затейливой надписью на арабском. Наполнив кубок пивом, он удовлетворенно кивнул, пересек помещение в обратном направлении и устроился в кресле. Сделав три больших глотка, новоиспеченный подполковник зацепил носком правой ноги стоявший рядом небольшой табурет, подтянул его к себе и разместил на нем скрещенные ноги.
— Жить хорошо! — с блаженной полуулыбкой заметил он.
Фагиз отвел взгляд от хозяина дома и недовольно покачал головой: для араба вид обращенных в его сторону подошв собеседника считается крайне оскорбительным. Однако, немного поразмыслив, он все же решил не придавать значения столь вызывающей позе Шуркиного отца: по всей видимости, тот не ставил целью оскорбить чувства ни новоявленного хаджи, ни своего водителя.
«У иностранцев странные обычаи», — философски подумал Фагиз и мысленно похвалил себя за проявленную сдержанность. Ему вдруг пришло в голову, что достойное поведение гостя делает честь и хозяину дома, и самому гостю. Мысль эта была неожиданно приятной.
Тем временем подполковник отставил пиво на стоявший рядом с ним резной столик и замер, расслабленно полуприкрыв глаза. Пальцы его руки разжались, соскользнули с кубка и перестали прикрывать ранее невидимый участок надписи.
Фагиз прочел открывшуюся надпись, и у него похолодело между лопаток: отец мальчика пил пиво из украшенной изречениями из Корана чаши «тасат ар-рааб». Из таких чаш пьют, чтобы победить страх и преодолеть неудачи. Считается, что мусульманин на пути преодоления должен питаться собственной храбростью, а не «геройствовать» с отуманенным алкоголем сознанием. Пьяный шахид в рай не попадет. В чашу «тасат ар-рааб» запрещено наливать алкоголь и другие оскверняющие правоверного напитки. Уже само нахождение такой чаши в руках неверного было оскверняющим фактом.
Но присутствовал в этом и другой, куда более возмутительный аспект: неверный держал чашу и подносил ее к своим губам левой рукой!
И апельсины им с братом он бросал тоже левой рукой!
Это было осквернение Десять вещей могут осквернить мусульманина, нарушив его ритуальную чистоту: 1 — моча, 2 — каловые массы, 3 — сперма, 4 — мертвечина, 5 — кровь, 6 — собака, 7 — свинья, 8 — неверный (кафир), 9 — вино, 10 — пот верблюдов или животных, питающихся скверной.!
Брать и предлагать пищу и напитки или какие-либо другие предметы, согласно мусульманской традиции, следует только правой рукой. Левая рука считается нечистой. Ею не едят, ее не используют для рукопожатия. Левая рука используется для подтирания зада в туалете и для других, вспомогательных, второстепенных действий.
Фагиз не знал, чисты или нет руки у этого неверного. Справлял ли он перед этим нужду? Мыл ли он после этого водой все подлежащие омовению места или по обыкновению нечистых европейцев пользовался правой рукой и туалетной бумагой? Слышал ли он вообще о вузу Вузу (вуду) — частичное ритуальное омовение или омовение перед молитвой, при котором моются только отдельные части тела, особо подверженные загрязнению; в отличие от полного ритуального омовения — гусл (гусль), которое мусульманин должен совершать после различных осквернений, а также перед праздниками, постами и другими значительными событиями.?.. Во всяком случае, левая рука у хозяина дома была нечистой по определению, поэтому сделанное им было не только возмутительным, но и оскорбительным!
О том, что Шуркин отец был левшой, Фагиз даже не догадывался. Впрочем, это ничего и не меняло: ни в Коране, ни в наставлениях айаталлаха Хомейни, мир да пребудет над ним, ни в словах известного передатчика пророческих преданий благословенного Ибн-Мубарака — не было разрешения использовать правую руку для омовения после самоосквернения в отхожем месте.
Фагиз пришел к выводу, что хозяин дома раз за разом провоцирует его, своего невольного гостя, изощренно, но вполне недвусмысленно издеваясь над его чувствами. Разъяренный, он демонстративно встал и направился к мойке. Там он схватил кусок мыла, открыл кран с холодной водой и с ожесточением принялся отмывать свои, прикоснувшиеся к скверне, руки.
— Что случилось, девона Девона — сумасшедший, блаженный.? — спросил его Фарух. — Ты ведешь себя, как ужаленный оводом осел.
— Это ты осел! Тебе подали плод благословенного пророком дерева левой рукой, а ты даже не заметил этого! Тебя оскорбили, и ты осквернен! Не совершив вузу, ты теперь не сможешь ни принимать пищу, ни сотворить намаз!
Фарух только усмехнулся, подмигнул Шурке, отодвинул свою опустевшую тарелку и принялся очищать один из лежавших перед ним апельсинов:
— Я сказал тебе «как осел», а ты и в самом деле обозвал меня ослом. Ты действительно хотел меня оскорбить или твоими устами говорил гнев? Пристало ли уважаемому хаджи быть столь несдержанным и позволять гневу брать верх над разумом? Если я осел, то кто ты, мой старший брат? — улыбнулся Фарух. — Старший осел?..
Он закончил очищать апельсин и отделил от него сдвоенную дольку.
— Что же касается того, могу ли я теперь принимать пищу... — Фарух еще раз подмигнул Шурке, отправил отделенные дольки в рот и демонстративно их разжевал. — Люблю апельсины!
Вытиравший руки Фагиз не выдержал. В три широких шага он приблизился к обеденному столу, схватил лежавший перед Шуркой нож и один за другим нанизал на его лезвие оба ранее пойманных им плода, а затем и тот, что оставался подле брата. Вернувшись к мойке, Фагиз замахнулся и резко, словно встряхивая градусник, взмахнул ножом. Все три апельсина оказались в мусорной корзине.
Действия Фагиза не удивили, пожалуй, только его брата. Шуркин отец пораженно замер, начисто забыв о намерении отхлебнуть пива из вновь подхваченного им кубка. Шурка же, оставив так и не съеденную порцию баранины, встал, подошел к Фагизу, протянул к нему раскрытую ладонь и, тщательно выговаривая слова звенящим от напряжения голосом, потребовал:
— Хандари моро дех! Отдай мне мой нож! (перс.)
— Забони моро медунем? Понимаешь мой язык? (перс.) — удивился Фагиз.
Он отвернулся от мальчика к мойке, тщательно отмыл лезвие ножа в проточной воде и вытер его полотенцем.
— «Нет героя, кроме Али и меча, кроме Зульфикара» Надпись на легендарном мече пророка Мухаммада., — торжественно прочел он арабскую вязь на лезвии, а затем, обернувшись, показал нож брату: — Это ты подарил волчонку эту подделку?
— Хандар дех! — повторил Шурка сквозь крепко сжатые зубы.
— Мана, бача! На, мальчик! (перс.) — незамедлительно отреагировал Фагиз. — Гир! Возьми! (перс.)
Забравший свой нож Шурка вернулся к столу, где помрачневший Фарух с методичностью автомата одну за другой отправлял в рот апельсиновые дольки.
— Девона! — сказал Фарух брату, прожевал последнюю дольку и, взглянув на Шуркиного отца, добавил: — Не обращайте внимания, Василий Александрович. С ним бывает. Я сам со всем этим разберусь.
Шуркин отец неопределенно кивнул, наскоро допил свое пиво и удалился к гостям.
Ужин мужчины закончили в полном молчании.
Вскоре на кухню заглянул один из сослуживцев отца. Он коротко кивнул Фаруху и Фагизу и поманил пальцем все еще вяло ковырявшегося в своей тарелке Шурку.
Аппетит к тому, судя по всему, так и не вернулся.
— Пойдем-ка со мной, наследник династии! Гостям покажешься, а отцу тост скажешь. Народ требует.
Шурка охотно вскочил и, с явным облегчением оставив чаевничающих братьев, удалился вместе с позвавшим его гостем…
Накрывавшая на стол хозяйка дома, убедившись, что всевозможной закуски более чем достаточно, сослалась на мигрень и удалилась выпить анальгина. Веселье сразу же приобрело характер типичного офицерского мальчишника. Собравшиеся гости то гомонили все разом, то прерывали шумную беседу взрывом дружного хохота. Праздник, как ему и положено, катился по накатанной.
Кто-то из сослуживцев отца налил в свободную стопку «арека» и подал ее Шурке. Гости предупредительно замолкли и с явным одобрением уставились на немного смутившегося мальчика.
— За твои звезды, папа! — сказал Шурка.
Подражая взрослым, он опрокинул содержимое рюмки далеко в горло и судорожно сглотнул. Непривычный к такому обращению пищевод обожгло, перехватило дыхание. Шурка проморгался, вытер тыльной стороной руки непрошеные слезы, кивнул что-то шумно комментировавшему отцу и отошел в сторону к пустовавшему диванчику.
Выпитая на почти пустой желудок водка быстро ударила в голову никогда не пробовавшего спиртное Шурки. Наконец-то, впервые за весь долгий день, тревожные мысли и накопившееся напряжение его оставили. Он откинулся на мягкую спинку диванчика и с наслаждением расслабился. Наблюдая за гостями, Шурка сидел с вполне довольным выражением лица, изредка лениво поигрывая ножом. Лишь когда очередная прядь густого сигаретного дыма достигала его убежища, он щурился и, задержав дыхание, махал перед собой свободной рукой…
Но спустя час или больше надышавшемуся сигаретным дымом Шурке стало дурно. Ощутив уже привычные позывы, он вскочил и стремглав бросился в сторону ванной. «Если пару минут подержу голову под струей холодной воды, то непременно полегчает», — подумалось ему…
После ухода мальчика из кухни Фагиз почувствовал, как у него неотвратимо нарастает неловкость в области живота: то ли дала о себе знать пища неверных, то ли сказалось состоявшееся осквернение, то ли и то, и другое вместе.
Парой часов ранее, ожидая брата, он как раз перечитывал в лежавшей сейчас перед ним книге то место, где пророк, мир да пребудет над ним, обучал мусульман правилам поведения при позывах к отправлению нужды и при избавлении от скверны: «Воздерживаемся при мочеиспускании и при исходе кала от обращения к кибле Кибла — направление на Мекку. Присутствует во всех ритуальных актах мусульман. Молиться надо на Мекку; опорожняться — так, чтобы она не находилась непосредственно спереди или сзади. Туалеты во всех мусульманских домах и учреждениях соответствующим образом выдержаны при строительстве по сторонам света. В гостиницах и на стенах домов имеется указатель на Мекку, чтобы приезжие без лишних проблем могли сориентироваться. Желательным также является учет киблы и в нестандартных ситуациях, например, при нахождении в поезде или самолете.. А «голос Аллаха» Хомейни вторил ему в 81-м положении своих наставлений, порицая тех, кто сдерживается от отправления естественных надобностей.
Столь удивительное совпадение событий с прочитанным следовало счесть знамением.
Мысленно поблагодарив Всевышнего за так вовремя посланную подсказку, Фагиз наклонился к Фаруху и вполголоса спросил его о местонахождении туалетной комнаты. Тот встал, проводил брата до кухонной двери, открыл ее и указал на последнее помещение в конце коридора.
— Тебе налево, — на всякий случай уточнил он. — Дверью ближе — ванная.
Фагиз кивнул ему и окинул внимательным взглядом стены коридора. Черной стрелки, указывающей направление на Мекку, в доме неверных не было.
— Покажи мне, где в этом доме кибла? — спросил он.
— Туда! — с секунду поколебавшись, указал Фарух в сторону той же левой стены.
В состоянии избавления от скверны нельзя иметь при себе ничего, что содержало бы написанные имена господа и его посланника. Поэтому захваченный с собой цитатник с избранными высказываниями пророка и признанных улемов Фагиз оставил перед дверью, пристроив его на пустовавшей подставке для цветов.
В туалетную комнату он вошел, как это и предписано в хадисе от Салмана, с левой ноги Вступать в отхожее место следует левой ногой, а выходя из него — делать первый шаг правой.. Задержав шаг, он автоматически произнес формулу помощи от происков Нечистого:
— Бисми Ллахи, а’узу би-Ллахи мин ар-риджси ан-наджси ал-хабис ал-мухбиси аш-Шайтани ар-раджими! Во имя Аллаха, прибегаю к помощи Аллаха от грязи и мерзкой отвратной скверны побиваемого камнями Шайтана! (арабск.)
Вполне довольный собой, Фагиз закрыл дверь на щеколду и только после этого обнаружил невероятное: если сесть на унитаз как положено, то при избавлении от скверны его зад окажется направлен на киблу. Не перечти он перед этим соответствующий айят и не спроси брата о кибле, ничего страшного не произошло бы: ни пророк, ни ученые улемы не порицают избавляющегося от скверны, если тот сядет задом к кибле по незнанию либо по забывчивости… Постепенно раздражаясь, Фагиз некоторое время размышлял над этим фактом.
Сдерживаться не было никакой возможности.
Решившись, он расстегнул ремень, приспустил брюки и, забравшись на унитаз с ногами, присел поперек этого чуда итальянской сантехники. Упираясь левой рукой в оказавшуюся перед ним покрытую розовым кафелем стену, правой рукой Фагиз ухватился за сливной бачок. Кибла оказалась справа от него. Это было хорошо.
Придав себе уверенность и не позволяя Шайтану и сомнениям одержать верх, Фагиз перенес тяжесть тела на левую ногу, приподнял зад, натужился и вдруг вспомнил о том, что голова правоверного при опорожнении должна быть покрыта. Он завел за спину правую руку и, за неимением ничего другого, ухватил подол собственной рубахи и, рывком натянув его себе на голову, до предела ограничил и без того небольшой обзор.
Фагиза подвел даже не избранный им способ «посадки на скалу», а скрупулезное следование наставлениям ученых улемов: перенеся тяжесть тела на левую ногу, сделав упор на носки и до предела оттопырив зад, ослепленный собственной рубахой хаджи напрочь сбился с точки прицеливания…
— Аллахумма, таххир калби мин ан-нифаки ва-хассин фарджи мин ал-фавахиши! О Боже, очисти мое сердце от лицемерия и сделай недоступным мои отверстия для непристойностей! (арабск.) — произнес Фагиз «отстрелявшись», нажал на кнопку слива и огляделся.
Пора было приступать к омовению вузу.
Свежих комьев глины или пригодных для подтирания камней в доме неверных не было. Поразительно, но в их туалетной комнате не было даже крана с проточной водой для омовения вузу. Не наблюдалось ни кумгана, ни простого ведра с ковшом.
Отсутствие воды не должно останавливать мусульманина от очищения Ислам уделяет огромное значение личной и общественной гигиене человека. Пророк (мир ему и благословение) сказал: «Очищайтесь, ибо ислам — это чистота». Мухаммад придавал большое значение чистоте тела, одежды, дома и даже улиц. «Чистота — это часть веры», «Чистота ведет к вере, а вера ведет человека в сад Рая» (аль-Табарани). И «Чистота — это ключ к молитве». Так, салят (молитва) не будет принят, если ваше тело, одежда или место, где вы его совершаете, не будет чисто. К очищающим от скверны материям относятся вода, земля, солнце и т. д.
Анус следует обмывать водой или очищать тканью, камнями, глиной и чем-либо подобным. Избавившись от скверны, переходят в другое место и подмываются водой, правой рукой подливая воду на место осквернения, а левой — промывая его.. Вздохнув и скривившись, Фагиз собрал левой рукой приставшие к анусу остатки скверны и очистил пальцы о ближайшую стену. Так он поступил нечетное количество раз, а затем с отвращением обнюхал очищенную руку: проклятый кафель так и не смог вобрать в себя запах скверны, надо было идти к ближайшему проточному источнику и совершить полноценное омовение вузу.
Слава Аллаху, ванная комната неверных была рядом.
Фагиз привстал, все еще чистыми мизинцами натянул на чресла штаны и, пользуясь только правой рукой, изловчился застегнуть ремень. Опасаясь падения на скользком кафеле, он наклонился, оперся руками о сливной бачок и лишь затем спрыгнул на пол.
Обеими ногами он попал туда, куда и должен был попасть — в наджасат Наджасат — отделившаяся от человека скверна, т.е. скверна, начавшая самостоятельное существование. Само осквернение при выходе скверны наружу именуется хадас..
Часть 3. ОчищениеНа небольшой террасе, называемой местными «машрака», скучая за чашечкой кофе, Фаруха ожидал его брат — Фагиз. По правую руку перед ним лежала раскрытая книга: Фагиз изучал работы ученых улемов, толкователей уложений шариата и изречений пророка.
Фагиз был старше Фаруха и всегда подавлял того своей суровостью, аскетизмом и безапелляционной категоричностью суждений. 19-го шавваля Фагиз совершил важнейший в жизни любого мусульманина акт — хадж Хадж (хаджж, хаддж) — путешествие души, паломничество в Мекку. Аллах сделал паломничество обязанностью для каждого взрослого, если его здоровье и материальное состояние позволяет его совершить.. Побывав в святыне, он отринул все бренное и стал жить по шариату Шариат — свод установленных Аллахом правил поведения, предписаний и норм для всех случаев жизни, которые должен соблюдать мусульманин. Исповедовать ислам — значит подчинять свою жизнь шариату. Любое нарушение норм шариата является преступлением перед Создателем.. То есть праведно, в меру своего разумения и возможностей.
Уставший от впечатлений Шурка только скользнул взглядом по этому сурового вида мужчине и прошел дальше, к стоявшей в тени легкого брезентового тента деревянной скамье.
Фарух же, завидев брата, вздрогнул. Того факта, что его брат прислуживает неверным, Фагиз не одобрял. Сморщившись, как от зубной боли, Фарух застыл с ящиком водки в руках. Ситуация, в которой он оказался, была более чем двусмысленной. Пьянство в мусульманской традиции считается одной из самых главных провинностей.
Фарух поставил стеклянно звякнувший ящик у крыльца, мысленно вздохнул и, закаменев лицом, шагнул вовнутрь беседки...
— Здравствуй, — сказал он брату.
— Ты теряешь свое достоинство, — ответил ему Фагиз. — Эти вечно пьяные свиньи уже посылают тебя за вином? Ты еще не забыл, что грех пьянства Аллах делит надвое? Половина — ринду Ринд — босяк, гуляка, бродяга, житель трущоб, вольнодумец., половина — тому, кто наполняет его чашу.
— Я водитель, а не виночерпий.
— Ты уже на пути к тому, чтобы стать им.
— Русские — опора Дамаска, — возразил Фарух.
— «Бог воздвиг небеса без видимых опор» (Коран 13:2), — напомнил ему брат.
— Мы — не небеса и не всевышний. Поэтому нуждаемся в опоре. Искренняя помощь друга — это хорошая опора.
— У нас одна опора: наша вера. Правоверный ищет опору в вере, а не в иноверцах. Не забывай, что они вошли в Дамаск и живут в нем, тогда как Мухаммад не стал в него входить, потому что в рай дважды не входят Пророк Мухаммад только однажды побывал вблизи Дамаска. Не доходя до города, взглянул на него и изрек: «Человеку лишь раз дозволено входить в рай, — и остановился так резко, что в камне остался «кадам» — «след ноги» — А я хочу войти в рай небесный». Так он и не вошел в Дамаск — рай земной. С тех пор это место называют Аль-Кадам.. Он не стал менять рай небесный на рай земной.
— Зато ты, как и я, живешь в этом земном рае.
— Я — правоверный, и я здесь родился. А твоя душа перестала быть твердой опорой Неба. Твоя вера крошится вместе с тобой. Скажи мне, что делают русские здесь, у нас, оставив свою страну далеко на севере? Не верю я в таких друзей! Вспомни, откуда в Дамаске появилась Шаркасия Район в Дамаске, где живут переселенцы с Северного Кавказа и Абхазии, бежавшие в Османскую империю во время русско-кавказской войны во 2-й пол. XIX в., и за что не любят русских те, кто там живет?
— Зачем же тогда ты пьешь их кофе?
— Это наш кофе, и заваривала его наша женщина! И хотя бы иногда называй меня «хаджи». Не забывай, что я совершил хадж и с огромным удовольствием совершу его еще, а ты погряз в суете и до сих пор так и не ступил на путь праведной жизни!
— Хадж ты совершил в железнодорожном вагоне от Хиджазского вокзала. Не думаю, что это способствовало какой-то особой святости или твоему просветлению.
— Наша святость дана нам пророком. Когда правоверный посещает святые места — не важно, идет ли он туда босым, едет ли на осле или летит на самолете. Важно, что он несет к святым местам в своей душе. А иноверцы разрушают наши святыни. Вспомни хотя бы об израильтянах. В их головах и в их деяниях — сплошная скверна.
— Русские — не разрушают, а создают у нас святыни. Половину современных святынь соорудили или русские, или те, кто у них учился, — упрямо поджал губы Фарух. — Вспомни, кто строил Мемориал Мемориал неизвестного солдата на горе Касьюн изображает битвы, которые сирийцы считают главными в своей истории: с византийцами на реке Ярмук (635 г.), с крестоносцами под Хиттином (1187 г.), с французами в ущелье Майсалун (1920 г.), с израильтянами — на горе Хермон (1973 г.) и в долине Бекаа (Ливан, 1982 г.). Авторы первых двух и последней — российский выпускник Ахмед Ибрагим и его русская жена Алла; третьей — Мумтаз Бахра, четвертой — российский выпускник Хейдар Язиджи. В Дамаске перед главной библиотекой страны им. Х. Асада установлен памятник сирийскому президенту работы советского скульптора Олега Комова.? И Институт арабских исследований основал тоже русский Никита Елисеев, российский эмигрант. С 1954 г. здесь музей., а Мактаб Анбар В 1905 г. в принадлежавшем ему здании устроено первое в Дамаске светское училище для юношей, аналогичное нашему Царскосельскому лицею, из которого вышла целая плеяда писателей, поэтов, политических деятелей, ставших гордостью Сирии. — еврей!..
Шурка, расположившийся на скамеечке неподалеку от беседки, разговор Фаруха с его братом слышал полностью. За два проведенных в Сирии года он не только приобрел достаточный словарный запас, но и научился бегло общаться на той причудливой смеси фарси и арабских словечек, на которой разговаривал их водитель и его дети. В детстве все новое дается легко, в том числе и языки. Шурка не понимал только классического арабского.
Впечатления от ненароком подслушанного разговора у мальчика остались двойственные: с одной стороны — он еще раз убедился в лояльности Фаруха, с другой — воспылал нешуточной неприязнью к его брату.
Вскоре Шурку позвали домой.
Родителям он ничего не рассказал: ни о том, что был свидетелем отсечения руки у местного воришки, ни о посещении мечети и кофейни, ни о разговоре Фаруха с братом. Обретенные в этот непростой день открытия были Шурке неприятны, но он интуитивно понимал, что делиться ими со своими близкими не стоит. Впечатления от увиденного и услышанного тяжким грузом легли в его душе и ни на минуту не отпускали заполошных тревожных мыслей. Немного поразмыслив, он решил бдительно следить за братом Фаруха в те моменты, когда тот будет наносить визиты в их дом…
В этот вечер Шуркин отец своего водителя не отпустил. Он зашел в беседку, где Фарух и его брат, наконец-то отставив в сторону вопросы теологии и политики, отдавали должное неторопливой беседе о внутрисемейных делах. По изрядному количеству пустых чашечек из-под кофе можно было заключить, что беседа братьев приняла вполне мирный характер.
Шуркин отец вежливо поздоровался с Фагизом. Потом попросил Фаруха остаться и после окончания празднования развезти гостей по домам. Компенсируя причиненное водителю неудобство, новоиспеченный подполковник пригласил обоих братьев отужинать в его доме.
Когда Фарух перевел своему брату суть озвученного хозяином дома предложения, тот долго не размышлял. Он не усмотрел ничего предосудительного в поступившем приглашении. Да и не пристало мусульманину отказываться разделить трапезу с хозяином дома, уже находясь у него в гостях. Фагиз лишь иронично поинтересовался у брата, не угостят ли его в этом доме свининой или чем-нибудь другим, что его осквернит.
— В этом доме любят сирийскую кухню, и еду готовит, как ты уже заметил, наша женщина, — успокоил его Фарух. — А ужинать мы будем одни. Сегодня у хозяина той Праздник по случаю крупного радостного события.. Он получил новый чин и будет праздновать со своими военными друзьями. Мы поедим на кухне.
Фагиза явно устроило отсутствие хозяина дома на предстоящем ужине.
— Переведи, что я принимаю приглашение и благодарю его, — кивнул он.
Кухарке дали распоряжение покормить водителя и его брата. Шурке накрыли вместе с ними. Ввиду недетского характера мероприятия, за общий с взрослыми стол его приглашать не стали.
Едва войдя в прихожую, Фагиз разулся. На мимоходом брошенную реплику брата о том, что в дни больших празднований в русских домах обувь не снимают, он отреагировал более чем спокойно:
— Мы в своей стране. И дом этот принадлежит государству, а не семье этого русского. Правила шариата действуют в этих стенах так же, как и за их пределами.
Фарух хмыкнул, но разуваться все же не стал.
Когда сопровождаемый братом Фагиз зашел на кухню, сын хозяина уже сидел за столом и, в ожидании ужина, рассматривал подаренный ему нож. Он неприязненно сверкнул глазами в сторону Фагиза, отложил нож к левому краю массивной столешницы и, подхватив табурет, переместился туда же, освобождая место для тех, с кем ему предстояло разделить трапезу.
Озадаченный явной неприязнью мальчика, Фагиз замешкался, пропустил брата вперед и только затем уселся у другого края стола.
Вскоре им подали баранину с рисом и овощной салат.
Прежде чем приступить к трапезе, Фагиз взял в руку корзинку с крупно нарезанным хлебом и осторожно его обнюхал.
— Странный хлеб… Где его пекли? — спросил он своего брата.
— При русском посольстве есть своя пекарня. Это их рецепт. Бери, у них вкусный хлеб.
— А молоко свиньи они в закваску не добавляют?
— Пресный хлеб русские делают без молока. Ты уже смешон в своей подозрительности! Если бы ты хоть немного интересовался чужими обычаями и чужой жизнью, то знал бы, что те народы, которые едят свинину, свиней не доят!
— Чем же тогда они вскармливают своих детей? Впрочем, этого волчонка в его колыбели не иначе как волчьим молоком кормили, — кивнул Фагиз в сторону Шурки. — Вон как глазами стреляет!
— Он понимает то, что ты сейчас говоришь, — улыбнулся Фарух.
Фагиз хмыкнул, недоверчиво покосился на Шурку, но продолжать опасную тему не стал. Он взял кусочек ржаного хлеба, еще раз его обнюхал и, неопределенно пожав плечами, приступил к трапезе…
Спустя полчаса в кухонное помещение зашел Шуркин отец. Он подошел к обеденному столу и поставил на его край тяжелую корзину со свежевымытыми апельсинами. Корзина оказалась как раз напротив Шурки, и тот недовольно поморщился. Воспоминания о том, как неаппетитно выглядит только что выдавленный апельсиновый сок, были еще свежи.
— Кто хочет фруктов? — спросил хозяин дома. — Шурка, ты?
Шурка нахмурился и отрицательно помотал головой. Апельсинов в этот день ему больше не хотелось. Он и ужинал-то через силу.
— Зря. Фрукты — вещь полезная! — пожал плечами отец. — Фарух, — обратился он к водителю, — надеюсь, что ты и твой брат от фруктов не откажетесь?
Фарух кивнул за обоих. Он не стал переводить своему брату то, что было и так ясно. Традиция не позволяет гостю отказываться от разрешенного пророком угощения, и его ортодоксально настроенный брат наверняка об этом помнит, подумал он.
— Тогда ловите, — улыбнулся отец. — Готов? — спросил он Фаруха.
Тот кивнул, сложил ладони корзиночкой и ловко поймал два брошенных ему апельсина.
— Фагиз? — предупредил отец второго гостя и один за другим перебросил ему вторую пару блестевших свежими капельками воды плодов.
Фагиз машинально поймал их и положил подле себя у левой руки, рядом с книгой, с которой он в этот вечер не расставался.
Внезапно где-то внутри его напряженного сознания сработал тревожный звоночек, и Фагиз замер с наполненным овощным салатом ртом. Что-то в только что произошедшем было не так, отметил он… Быть хаджи и не обращать внимания на такие, посылаемые ему свыше, предупреждения было бы опрометчиво. Однако, так и не найдя объяснения возникшему ощущению тревоги, он постепенно успокоился и продолжил ужин.
Тем временем Шуркин отец отошел в дальний угол кухни, достал из холодильника бутылку пива, откупорил ее и перелил содержимое в высокий тонкостенный бокал. Опустевшую посудину хозяин дома опустил в мусорную корзину, подхватил отливающий янтарем бокал и направился к стоявшему справа от входной двери креслу-качалке.
— Перед вечеринкой надо размяться и собраться с мыслями, — пояснил он наблюдавшим за его перемещениями мужчинам.
В паре шагов от кресла правая нога подполковника попала на оставленную кухаркой влажную половую тряпку. Пытаясь сохранить равновесие, он взмахнул руками, бокал с пивом выскользнул, на долю секунды завис в воздухе, но вскоре оказался на полу, где и разлетелся на множество осколков, оставив после себя разлапистую пенную лужу.
Возившаяся у плиты повариха всплеснула руками и, вооружившись совком и веником, бросилась на ликвидацию аварии. К тому времени, как она закончила с приборкой, Шуркин отец успел откупорить вторую бутылку.
Рисковать снова он не стал. Открыв дверцу навесного шкафчика, хозяин дома извлек из него небольшой бронзовый кубок с обильным чеканным орнаментом и с повторяющейся на его боках затейливой надписью на арабском. Наполнив кубок пивом, он удовлетворенно кивнул, пересек помещение в обратном направлении и устроился в кресле. Сделав три больших глотка, новоиспеченный подполковник зацепил носком правой ноги стоявший рядом небольшой табурет, подтянул его к себе и разместил на нем скрещенные ноги.
— Жить хорошо! — с блаженной полуулыбкой заметил он.
Фагиз отвел взгляд от хозяина дома и недовольно покачал головой: для араба вид обращенных в его сторону подошв собеседника считается крайне оскорбительным. Однако, немного поразмыслив, он все же решил не придавать значения столь вызывающей позе Шуркиного отца: по всей видимости, тот не ставил целью оскорбить чувства ни новоявленного хаджи, ни своего водителя.
«У иностранцев странные обычаи», — философски подумал Фагиз и мысленно похвалил себя за проявленную сдержанность. Ему вдруг пришло в голову, что достойное поведение гостя делает честь и хозяину дома, и самому гостю. Мысль эта была неожиданно приятной.
Тем временем подполковник отставил пиво на стоявший рядом с ним резной столик и замер, расслабленно полуприкрыв глаза. Пальцы его руки разжались, соскользнули с кубка и перестали прикрывать ранее невидимый участок надписи.
Фагиз прочел открывшуюся надпись, и у него похолодело между лопаток: отец мальчика пил пиво из украшенной изречениями из Корана чаши «тасат ар-рааб». Из таких чаш пьют, чтобы победить страх и преодолеть неудачи. Считается, что мусульманин на пути преодоления должен питаться собственной храбростью, а не «геройствовать» с отуманенным алкоголем сознанием. Пьяный шахид в рай не попадет. В чашу «тасат ар-рааб» запрещено наливать алкоголь и другие оскверняющие правоверного напитки. Уже само нахождение такой чаши в руках неверного было оскверняющим фактом.
Но присутствовал в этом и другой, куда более возмутительный аспект: неверный держал чашу и подносил ее к своим губам левой рукой!
И апельсины им с братом он бросал тоже левой рукой!
Это было осквернение Десять вещей могут осквернить мусульманина, нарушив его ритуальную чистоту: 1 — моча, 2 — каловые массы, 3 — сперма, 4 — мертвечина, 5 — кровь, 6 — собака, 7 — свинья, 8 — неверный (кафир), 9 — вино, 10 — пот верблюдов или животных, питающихся скверной.!
Брать и предлагать пищу и напитки или какие-либо другие предметы, согласно мусульманской традиции, следует только правой рукой. Левая рука считается нечистой. Ею не едят, ее не используют для рукопожатия. Левая рука используется для подтирания зада в туалете и для других, вспомогательных, второстепенных действий.
Фагиз не знал, чисты или нет руки у этого неверного. Справлял ли он перед этим нужду? Мыл ли он после этого водой все подлежащие омовению места или по обыкновению нечистых европейцев пользовался правой рукой и туалетной бумагой? Слышал ли он вообще о вузу Вузу (вуду) — частичное ритуальное омовение или омовение перед молитвой, при котором моются только отдельные части тела, особо подверженные загрязнению; в отличие от полного ритуального омовения — гусл (гусль), которое мусульманин должен совершать после различных осквернений, а также перед праздниками, постами и другими значительными событиями.?.. Во всяком случае, левая рука у хозяина дома была нечистой по определению, поэтому сделанное им было не только возмутительным, но и оскорбительным!
О том, что Шуркин отец был левшой, Фагиз даже не догадывался. Впрочем, это ничего и не меняло: ни в Коране, ни в наставлениях айаталлаха Хомейни, мир да пребудет над ним, ни в словах известного передатчика пророческих преданий благословенного Ибн-Мубарака — не было разрешения использовать правую руку для омовения после самоосквернения в отхожем месте.
Фагиз пришел к выводу, что хозяин дома раз за разом провоцирует его, своего невольного гостя, изощренно, но вполне недвусмысленно издеваясь над его чувствами. Разъяренный, он демонстративно встал и направился к мойке. Там он схватил кусок мыла, открыл кран с холодной водой и с ожесточением принялся отмывать свои, прикоснувшиеся к скверне, руки.
— Что случилось, девона Девона — сумасшедший, блаженный.? — спросил его Фарух. — Ты ведешь себя, как ужаленный оводом осел.
— Это ты осел! Тебе подали плод благословенного пророком дерева левой рукой, а ты даже не заметил этого! Тебя оскорбили, и ты осквернен! Не совершив вузу, ты теперь не сможешь ни принимать пищу, ни сотворить намаз!
Фарух только усмехнулся, подмигнул Шурке, отодвинул свою опустевшую тарелку и принялся очищать один из лежавших перед ним апельсинов:
— Я сказал тебе «как осел», а ты и в самом деле обозвал меня ослом. Ты действительно хотел меня оскорбить или твоими устами говорил гнев? Пристало ли уважаемому хаджи быть столь несдержанным и позволять гневу брать верх над разумом? Если я осел, то кто ты, мой старший брат? — улыбнулся Фарух. — Старший осел?..
Он закончил очищать апельсин и отделил от него сдвоенную дольку.
— Что же касается того, могу ли я теперь принимать пищу... — Фарух еще раз подмигнул Шурке, отправил отделенные дольки в рот и демонстративно их разжевал. — Люблю апельсины!
Вытиравший руки Фагиз не выдержал. В три широких шага он приблизился к обеденному столу, схватил лежавший перед Шуркой нож и один за другим нанизал на его лезвие оба ранее пойманных им плода, а затем и тот, что оставался подле брата. Вернувшись к мойке, Фагиз замахнулся и резко, словно встряхивая градусник, взмахнул ножом. Все три апельсина оказались в мусорной корзине.
Действия Фагиза не удивили, пожалуй, только его брата. Шуркин отец пораженно замер, начисто забыв о намерении отхлебнуть пива из вновь подхваченного им кубка. Шурка же, оставив так и не съеденную порцию баранины, встал, подошел к Фагизу, протянул к нему раскрытую ладонь и, тщательно выговаривая слова звенящим от напряжения голосом, потребовал:
— Хандари моро дех! Отдай мне мой нож! (перс.)
— Забони моро медунем? Понимаешь мой язык? (перс.) — удивился Фагиз.
Он отвернулся от мальчика к мойке, тщательно отмыл лезвие ножа в проточной воде и вытер его полотенцем.
— «Нет героя, кроме Али и меча, кроме Зульфикара» Надпись на легендарном мече пророка Мухаммада., — торжественно прочел он арабскую вязь на лезвии, а затем, обернувшись, показал нож брату: — Это ты подарил волчонку эту подделку?
— Хандар дех! — повторил Шурка сквозь крепко сжатые зубы.
— Мана, бача! На, мальчик! (перс.) — незамедлительно отреагировал Фагиз. — Гир! Возьми! (перс.)
Забравший свой нож Шурка вернулся к столу, где помрачневший Фарух с методичностью автомата одну за другой отправлял в рот апельсиновые дольки.
— Девона! — сказал Фарух брату, прожевал последнюю дольку и, взглянув на Шуркиного отца, добавил: — Не обращайте внимания, Василий Александрович. С ним бывает. Я сам со всем этим разберусь.
Шуркин отец неопределенно кивнул, наскоро допил свое пиво и удалился к гостям.
Ужин мужчины закончили в полном молчании.
Вскоре на кухню заглянул один из сослуживцев отца. Он коротко кивнул Фаруху и Фагизу и поманил пальцем все еще вяло ковырявшегося в своей тарелке Шурку.
Аппетит к тому, судя по всему, так и не вернулся.
— Пойдем-ка со мной, наследник династии! Гостям покажешься, а отцу тост скажешь. Народ требует.
Шурка охотно вскочил и, с явным облегчением оставив чаевничающих братьев, удалился вместе с позвавшим его гостем…
Накрывавшая на стол хозяйка дома, убедившись, что всевозможной закуски более чем достаточно, сослалась на мигрень и удалилась выпить анальгина. Веселье сразу же приобрело характер типичного офицерского мальчишника. Собравшиеся гости то гомонили все разом, то прерывали шумную беседу взрывом дружного хохота. Праздник, как ему и положено, катился по накатанной.
Кто-то из сослуживцев отца налил в свободную стопку «арека» и подал ее Шурке. Гости предупредительно замолкли и с явным одобрением уставились на немного смутившегося мальчика.
— За твои звезды, папа! — сказал Шурка.
Подражая взрослым, он опрокинул содержимое рюмки далеко в горло и судорожно сглотнул. Непривычный к такому обращению пищевод обожгло, перехватило дыхание. Шурка проморгался, вытер тыльной стороной руки непрошеные слезы, кивнул что-то шумно комментировавшему отцу и отошел в сторону к пустовавшему диванчику.
Выпитая на почти пустой желудок водка быстро ударила в голову никогда не пробовавшего спиртное Шурки. Наконец-то, впервые за весь долгий день, тревожные мысли и накопившееся напряжение его оставили. Он откинулся на мягкую спинку диванчика и с наслаждением расслабился. Наблюдая за гостями, Шурка сидел с вполне довольным выражением лица, изредка лениво поигрывая ножом. Лишь когда очередная прядь густого сигаретного дыма достигала его убежища, он щурился и, задержав дыхание, махал перед собой свободной рукой…
Но спустя час или больше надышавшемуся сигаретным дымом Шурке стало дурно. Ощутив уже привычные позывы, он вскочил и стремглав бросился в сторону ванной. «Если пару минут подержу голову под струей холодной воды, то непременно полегчает», — подумалось ему…
После ухода мальчика из кухни Фагиз почувствовал, как у него неотвратимо нарастает неловкость в области живота: то ли дала о себе знать пища неверных, то ли сказалось состоявшееся осквернение, то ли и то, и другое вместе.
Парой часов ранее, ожидая брата, он как раз перечитывал в лежавшей сейчас перед ним книге то место, где пророк, мир да пребудет над ним, обучал мусульман правилам поведения при позывах к отправлению нужды и при избавлении от скверны: «Воздерживаемся при мочеиспускании и при исходе кала от обращения к кибле Кибла — направление на Мекку. Присутствует во всех ритуальных актах мусульман. Молиться надо на Мекку; опорожняться — так, чтобы она не находилась непосредственно спереди или сзади. Туалеты во всех мусульманских домах и учреждениях соответствующим образом выдержаны при строительстве по сторонам света. В гостиницах и на стенах домов имеется указатель на Мекку, чтобы приезжие без лишних проблем могли сориентироваться. Желательным также является учет киблы и в нестандартных ситуациях, например, при нахождении в поезде или самолете.. А «голос Аллаха» Хомейни вторил ему в 81-м положении своих наставлений, порицая тех, кто сдерживается от отправления естественных надобностей.
Столь удивительное совпадение событий с прочитанным следовало счесть знамением.
Мысленно поблагодарив Всевышнего за так вовремя посланную подсказку, Фагиз наклонился к Фаруху и вполголоса спросил его о местонахождении туалетной комнаты. Тот встал, проводил брата до кухонной двери, открыл ее и указал на последнее помещение в конце коридора.
— Тебе налево, — на всякий случай уточнил он. — Дверью ближе — ванная.
Фагиз кивнул ему и окинул внимательным взглядом стены коридора. Черной стрелки, указывающей направление на Мекку, в доме неверных не было.
— Покажи мне, где в этом доме кибла? — спросил он.
— Туда! — с секунду поколебавшись, указал Фарух в сторону той же левой стены.
В состоянии избавления от скверны нельзя иметь при себе ничего, что содержало бы написанные имена господа и его посланника. Поэтому захваченный с собой цитатник с избранными высказываниями пророка и признанных улемов Фагиз оставил перед дверью, пристроив его на пустовавшей подставке для цветов.
В туалетную комнату он вошел, как это и предписано в хадисе от Салмана, с левой ноги Вступать в отхожее место следует левой ногой, а выходя из него — делать первый шаг правой.. Задержав шаг, он автоматически произнес формулу помощи от происков Нечистого:
— Бисми Ллахи, а’узу би-Ллахи мин ар-риджси ан-наджси ал-хабис ал-мухбиси аш-Шайтани ар-раджими! Во имя Аллаха, прибегаю к помощи Аллаха от грязи и мерзкой отвратной скверны побиваемого камнями Шайтана! (арабск.)
Вполне довольный собой, Фагиз закрыл дверь на щеколду и только после этого обнаружил невероятное: если сесть на унитаз как положено, то при избавлении от скверны его зад окажется направлен на киблу. Не перечти он перед этим соответствующий айят и не спроси брата о кибле, ничего страшного не произошло бы: ни пророк, ни ученые улемы не порицают избавляющегося от скверны, если тот сядет задом к кибле по незнанию либо по забывчивости… Постепенно раздражаясь, Фагиз некоторое время размышлял над этим фактом.
Сдерживаться не было никакой возможности.
Решившись, он расстегнул ремень, приспустил брюки и, забравшись на унитаз с ногами, присел поперек этого чуда итальянской сантехники. Упираясь левой рукой в оказавшуюся перед ним покрытую розовым кафелем стену, правой рукой Фагиз ухватился за сливной бачок. Кибла оказалась справа от него. Это было хорошо.
Придав себе уверенность и не позволяя Шайтану и сомнениям одержать верх, Фагиз перенес тяжесть тела на левую ногу, приподнял зад, натужился и вдруг вспомнил о том, что голова правоверного при опорожнении должна быть покрыта. Он завел за спину правую руку и, за неимением ничего другого, ухватил подол собственной рубахи и, рывком натянув его себе на голову, до предела ограничил и без того небольшой обзор.
Фагиза подвел даже не избранный им способ «посадки на скалу», а скрупулезное следование наставлениям ученых улемов: перенеся тяжесть тела на левую ногу, сделав упор на носки и до предела оттопырив зад, ослепленный собственной рубахой хаджи напрочь сбился с точки прицеливания…
— Аллахумма, таххир калби мин ан-нифаки ва-хассин фарджи мин ал-фавахиши! О Боже, очисти мое сердце от лицемерия и сделай недоступным мои отверстия для непристойностей! (арабск.) — произнес Фагиз «отстрелявшись», нажал на кнопку слива и огляделся.
Пора было приступать к омовению вузу.
Свежих комьев глины или пригодных для подтирания камней в доме неверных не было. Поразительно, но в их туалетной комнате не было даже крана с проточной водой для омовения вузу. Не наблюдалось ни кумгана, ни простого ведра с ковшом.
Отсутствие воды не должно останавливать мусульманина от очищения Ислам уделяет огромное значение личной и общественной гигиене человека. Пророк (мир ему и благословение) сказал: «Очищайтесь, ибо ислам — это чистота». Мухаммад придавал большое значение чистоте тела, одежды, дома и даже улиц. «Чистота — это часть веры», «Чистота ведет к вере, а вера ведет человека в сад Рая» (аль-Табарани). И «Чистота — это ключ к молитве». Так, салят (молитва) не будет принят, если ваше тело, одежда или место, где вы его совершаете, не будет чисто. К очищающим от скверны материям относятся вода, земля, солнце и т. д.
Анус следует обмывать водой или очищать тканью, камнями, глиной и чем-либо подобным. Избавившись от скверны, переходят в другое место и подмываются водой, правой рукой подливая воду на место осквернения, а левой — промывая его.. Вздохнув и скривившись, Фагиз собрал левой рукой приставшие к анусу остатки скверны и очистил пальцы о ближайшую стену. Так он поступил нечетное количество раз, а затем с отвращением обнюхал очищенную руку: проклятый кафель так и не смог вобрать в себя запах скверны, надо было идти к ближайшему проточному источнику и совершить полноценное омовение вузу.
Слава Аллаху, ванная комната неверных была рядом.
Фагиз привстал, все еще чистыми мизинцами натянул на чресла штаны и, пользуясь только правой рукой, изловчился застегнуть ремень. Опасаясь падения на скользком кафеле, он наклонился, оперся руками о сливной бачок и лишь затем спрыгнул на пол.
Обеими ногами он попал туда, куда и должен был попасть — в наджасат Наджасат — отделившаяся от человека скверна, т.е. скверна, начавшая самостоятельное существование. Само осквернение при выходе скверны наружу именуется хадас..
Почувствовав через тонкие носки нечто липкое и мерзкое, Фагиз взглянул себе под ноги, а затем во чрево только что покинутого им унитаза.
В унитазе наджасата не было. Зато он в изобилии присутствовал на ногах хаджи и вокруг них. Такое невезение могло иметь только одно объяснение: неверные, каким-то изощренным способом, умудрились еще раз его осквернить. Иначе каким образом единожды смытая скверна вдруг снова оказалась в туалетной комнате, и не где-нибудь, а на полу?
— Покарай, Всевидящий, кафиров Кафир — неверный, неверующий. Кафиром называют того, кто не верует и не выражает веру языком. Того, кто выражает языком веру и делает вид, что соблюдает все столпы ислама, но не уверовал душою и сердцем, называют мунафиком (лицемером). Того, кто уверовал сердцем и выражает веру языком, но не соблюдает хотя бы один из столпов ислама, называют фасиком (нечестивцем). за их коварство! — в сердцах произнес перепачканный Фагиз.
Выходя с правой ноги из туалета, он все же произнес традиционную формулу:
— Ал-хамду ли-Ллахи аллази азхаба `анни ма йу`зини ва-абка `алаййа ма йанфа`уни! Хвала Аллаху, устранившему из меня то, что меня мучило, и сохранившему для меня то, что мне на пользу! (арабск.)
Оказавшись в коридоре, Фагиз взглянул на оставленный цитатник, но в своем предельно оскверненном состоянии прикоснуться к нему не решился. Оставляя на ковровой дорожке обильный пахнущий след, он прошел в ванную комнату.
Комната для омовений у неверных оказалась не менее богатой на сюрпризы, чем только что покинутый Фагизом туалет. По левую руку от входа, у покрытой кафелем стены, стояла сияющая ослепительной белизной ванна. Кафель и мебель в ванной были того же пронзительно-белого цвета. Если бы не стоявший в полуметре от ванной унитаз, проблем с совершением омовения «гусл» у Фагиза не было бы.
Зачем семье неверных, состоящей всего из трех человек, нужен был унитаз еще и в комнате для омовений — оставалось загадкой. Фагиз даже прошел в ванную комнату и заглянул в почему-то не имевший закрывающейся крышки «унитаз». Тот был предназначен лишь для малой скверны. Его сток представлял собой сеточку из примерно полутора десятков небольших отверстий, компактно расположенных в нижней части фарфоровой сферы. Крупная скверна, в этом не было никаких сомнений, через них не прошла бы. О том, что в пораженной грехом Франции изощрявшиеся в собственном коварстве кафиры однажды взяли и изобрели биде, никогда не бывавший в Европе Фагиз даже не подозревал.
Еще не прошло и часа, как он перечел в купленной в Мекке книге слова пророка, мир да пребудет над ним: «Никому из вас не следует мочиться в месте купания, а потом совершать там омовение вузу. Искушение, в общем, исходит именно от этого… Нельзя мочиться стоя… Нельзя мочиться там, где происходит полное ритуальное омовение (гусл)».
Пророка Фагиз уважал. Поэтому ванную комнату неверных он покинул без сожаления.
Несомненно, что сегодня новоявленному хаджи была послана не только череда непростых испытаний, но и несколько знамений подряд. К знамениям следовало относиться не менее уважительно, чем к пророку.
Ближайшим местом, где можно было совершить омовение гусл, была кухня. С возвращением ритуальной чистоты надо было поторопиться: подходило время совершения вечернего намаза.
Когда Фагиз вернулся на кухню, молодого волчонка там еще не было.
— Выйди, женщина! — сказал Фагиз колдовавшей у плиты поварихе, предупредительно придерживая кухонную дверь открытой. — Я буду совершать здесь гусл!
Повариха коротко вскрикнула, закрыла лицо руками и выскользнула из кухонного помещения в примыкавшую к нему просторную, хотя и безоконную, комнату кладовой. В присутствии Фагиза удалиться на неразделенную надвое жилую территорию дома она не решилась. Ей было проще остаться на хадамлыке По восточной традиции дом делится надвое: на «селямлик» — официальную часть для посетителей и гостей, и «харемлик» — интимную, «женскую», часть. Имеется и третья часть — «хадамлык» — хозяйственная. Традиционный хаммам (баня, место для омовений) обычно находится на границе харемлика и селямлика..
— Чи хели, девона? Сарат адаги яй? Что случилось, блаженный? Совсем сбрендил? (перс.) — иронично спросил брата Фарух. — Тебе уже пора идти сдаваться в бимаристан Общественная больница (клиника). Первый бимаристан построил султан Нур ад-Дин в 1154 г. Разделение больных в нем производилось по трем признакам: мужчины, женщины и умалишенные.!
— Сам ты девона! Я ничего не нарушил. Место, где это произошло, предназначено для опорожнения, хотя там и нет воды для вузу, а унитаз смотрит спиной на киблу!
— От тебя разит так, будто у тебя полные штаны скверны. Ты мог совершить омовение в ванной, но зачем-то пришел сюда. Чем лучше оказалось для гусл то место, где живущая здесь семья готовит пищу?
— А ты бывал в их ванной комнате? У них там рядом с местом для омовения стоит унитаз для малой нужды! — в сердцах ответил Фагиз, снимая с ног испачканные носки. — Совершать вузу или гусл в таком месте — это харам Харам (арабск.) — запретное. То, что в исламе ясно и однозначно запрещено делать или говорить. Совершение харама является неповиновением Аллаху, пренебрежением к его велениям.! Я уж не говорю о том, что дом такого большого начальника должен быть хоть немножко похож на дворец, а не на караван-сарай, в котором нет разделения на «селямлик» и «харемлик».
— Дома русских действительно не разделены, но нужду там, где моются, они не справляют. То, что ты принял за унитаз, предназначено для омовения жен и девочек.
— И в самом деле?.. — заколебался было Фагиз. — Впрочем, не верю, чтобы кафиры, имея привычку справлять малую нужду стоя, не поддались бы соблазну осквернить и собственную ванную.
— Многие мусульмане регулярно мочатся стоя, — пожал плечами Фарух. — Нет свидетельств, что пророк, мир ему и благословление, никогда не мочился стоя.
— Не далее как сегодня я читал хадис Хадис (изречение, рассказ) — предание о словах и действиях пророка Мухаммада, связанных с самыми различными ситуациями в жизни человека и общества, а также предания о том, как он относился к тем или иным поступкам и высказываниям своих сподвижников (асхабов)., где Айша, любимая жена пророка, да будет доволен ею Аллах, говорила: «Не полагайтесь на того, кто вам передаст, будто пророк мочился стоя». А Умар, да будет доволен им Аллах, говорил: «Пророк застал меня за этим и запретил мочиться стоя». Ты сомневаешься в достоверном хадисе?
— Все равно, если бы ты остался обутым, то было бы достаточно просто помыть подошвы, — не преминул ввернуть Фарух.
— Не напоминай о моем осквернении, иначе я подумаю, что ты злорадствуешь, — обиделся Фагиз.
— Не буду. Хотя, чтобы самому об этом не помнить, мне придется закрыть глаза и зажать нос. Но тогда у меня останется ответ на вопрос, зачем я зажмурился и отчего зажимаю пальцами ноздри.
— Лучше отвернись…
Процедуру очищения Фагиз начал с того, что постирал собственные носки. Кривясь и шипя, как перегретый утюг, он с полминуты подержал их под проточной водой, а затем обильно залил гелем для мытья посуды.
Гель пах зеленым яблоком. Фагиз расширил ноздри, вдохнул его запах и удовлетворенно хмыкнул. Увеличив правой рукой напор воды, он несколько раз сжал получившееся безобразие левой рукой, затем, отведя назад голову и брезгливо отвернувшись, сунул зажатые в руке носки под шипящую, как змея, струю. Стирать, судя по всему, он не умел.
Когда, по прошествии пары минут, Фагиз стал отжимать «отстиранное», Фарух не выдержал:
— И это ты называешь стиркой? Пророк, в милости своей, подарил нам откровение об осквернении и способах очищения в том дошедшем до нас виде, потому что тогда у людей не было понятия ни о природе инфекций, ни о бактериях, ни о гигиене. Сейчас это откровение не более чем мудрая и полезная притча. Но и она против подмены необходимых при стирке усилий столь небрежным полосканием.
— Откуда тебе знать, что в своей непостижимости имел в виду пророк? — спросил Фагиз, обнюхивая носки. — Запаха скверны нет, значит, нет и самой скверны. Гусала Вода, которая при стирке и после нее стекает из выстиранной вещи или выходит при помощи отжима. при отжиме вышла, значит, вещь чистая!
— Брат, ты же знаешь, что при однократном замачивании вещь становится чистой только тогда, когда она была осквернена младенцем, не принимавшим никакой пищи, кроме молока матери. А ты — не младенец!
— Я — хаджи! Я трижды по три раза совершил ракят в доме Аллаха — мечети Аль-Харам, в священном городе Мекке. Я семь раз обошел вокруг Каабы и испил воды из священного колодца Замзам. Я семь раз пробежал между холмов горы Аль-Сафа и Аль-Мерва и совершил молитву в древнем городе Мине и на горе Арафат. С тех пор я не грешил и до сегодняшнего дня оставался первородно чист, поэтому однократного замачивания хватит. Не настаивай, не лишай меня уверенности… А про тебя, похоже, не зря говорили, что пеленки своим детям ты стирал сам. Иначе откуда такие познания о стирке?
В унитазе наджасата не было. Зато он в изобилии присутствовал на ногах хаджи и вокруг них. Такое невезение могло иметь только одно объяснение: неверные, каким-то изощренным способом, умудрились еще раз его осквернить. Иначе каким образом единожды смытая скверна вдруг снова оказалась в туалетной комнате, и не где-нибудь, а на полу?
— Покарай, Всевидящий, кафиров Кафир — неверный, неверующий. Кафиром называют того, кто не верует и не выражает веру языком. Того, кто выражает языком веру и делает вид, что соблюдает все столпы ислама, но не уверовал душою и сердцем, называют мунафиком (лицемером). Того, кто уверовал сердцем и выражает веру языком, но не соблюдает хотя бы один из столпов ислама, называют фасиком (нечестивцем). за их коварство! — в сердцах произнес перепачканный Фагиз.
Выходя с правой ноги из туалета, он все же произнес традиционную формулу:
— Ал-хамду ли-Ллахи аллази азхаба `анни ма йу`зини ва-абка `алаййа ма йанфа`уни! Хвала Аллаху, устранившему из меня то, что меня мучило, и сохранившему для меня то, что мне на пользу! (арабск.)
Оказавшись в коридоре, Фагиз взглянул на оставленный цитатник, но в своем предельно оскверненном состоянии прикоснуться к нему не решился. Оставляя на ковровой дорожке обильный пахнущий след, он прошел в ванную комнату.
Комната для омовений у неверных оказалась не менее богатой на сюрпризы, чем только что покинутый Фагизом туалет. По левую руку от входа, у покрытой кафелем стены, стояла сияющая ослепительной белизной ванна. Кафель и мебель в ванной были того же пронзительно-белого цвета. Если бы не стоявший в полуметре от ванной унитаз, проблем с совершением омовения «гусл» у Фагиза не было бы.
Зачем семье неверных, состоящей всего из трех человек, нужен был унитаз еще и в комнате для омовений — оставалось загадкой. Фагиз даже прошел в ванную комнату и заглянул в почему-то не имевший закрывающейся крышки «унитаз». Тот был предназначен лишь для малой скверны. Его сток представлял собой сеточку из примерно полутора десятков небольших отверстий, компактно расположенных в нижней части фарфоровой сферы. Крупная скверна, в этом не было никаких сомнений, через них не прошла бы. О том, что в пораженной грехом Франции изощрявшиеся в собственном коварстве кафиры однажды взяли и изобрели биде, никогда не бывавший в Европе Фагиз даже не подозревал.
Еще не прошло и часа, как он перечел в купленной в Мекке книге слова пророка, мир да пребудет над ним: «Никому из вас не следует мочиться в месте купания, а потом совершать там омовение вузу. Искушение, в общем, исходит именно от этого… Нельзя мочиться стоя… Нельзя мочиться там, где происходит полное ритуальное омовение (гусл)».
Пророка Фагиз уважал. Поэтому ванную комнату неверных он покинул без сожаления.
Несомненно, что сегодня новоявленному хаджи была послана не только череда непростых испытаний, но и несколько знамений подряд. К знамениям следовало относиться не менее уважительно, чем к пророку.
Ближайшим местом, где можно было совершить омовение гусл, была кухня. С возвращением ритуальной чистоты надо было поторопиться: подходило время совершения вечернего намаза.
Когда Фагиз вернулся на кухню, молодого волчонка там еще не было.
— Выйди, женщина! — сказал Фагиз колдовавшей у плиты поварихе, предупредительно придерживая кухонную дверь открытой. — Я буду совершать здесь гусл!
Повариха коротко вскрикнула, закрыла лицо руками и выскользнула из кухонного помещения в примыкавшую к нему просторную, хотя и безоконную, комнату кладовой. В присутствии Фагиза удалиться на неразделенную надвое жилую территорию дома она не решилась. Ей было проще остаться на хадамлыке По восточной традиции дом делится надвое: на «селямлик» — официальную часть для посетителей и гостей, и «харемлик» — интимную, «женскую», часть. Имеется и третья часть — «хадамлык» — хозяйственная. Традиционный хаммам (баня, место для омовений) обычно находится на границе харемлика и селямлика..
— Чи хели, девона? Сарат адаги яй? Что случилось, блаженный? Совсем сбрендил? (перс.) — иронично спросил брата Фарух. — Тебе уже пора идти сдаваться в бимаристан Общественная больница (клиника). Первый бимаристан построил султан Нур ад-Дин в 1154 г. Разделение больных в нем производилось по трем признакам: мужчины, женщины и умалишенные.!
— Сам ты девона! Я ничего не нарушил. Место, где это произошло, предназначено для опорожнения, хотя там и нет воды для вузу, а унитаз смотрит спиной на киблу!
— От тебя разит так, будто у тебя полные штаны скверны. Ты мог совершить омовение в ванной, но зачем-то пришел сюда. Чем лучше оказалось для гусл то место, где живущая здесь семья готовит пищу?
— А ты бывал в их ванной комнате? У них там рядом с местом для омовения стоит унитаз для малой нужды! — в сердцах ответил Фагиз, снимая с ног испачканные носки. — Совершать вузу или гусл в таком месте — это харам Харам (арабск.) — запретное. То, что в исламе ясно и однозначно запрещено делать или говорить. Совершение харама является неповиновением Аллаху, пренебрежением к его велениям.! Я уж не говорю о том, что дом такого большого начальника должен быть хоть немножко похож на дворец, а не на караван-сарай, в котором нет разделения на «селямлик» и «харемлик».
— Дома русских действительно не разделены, но нужду там, где моются, они не справляют. То, что ты принял за унитаз, предназначено для омовения жен и девочек.
— И в самом деле?.. — заколебался было Фагиз. — Впрочем, не верю, чтобы кафиры, имея привычку справлять малую нужду стоя, не поддались бы соблазну осквернить и собственную ванную.
— Многие мусульмане регулярно мочатся стоя, — пожал плечами Фарух. — Нет свидетельств, что пророк, мир ему и благословление, никогда не мочился стоя.
— Не далее как сегодня я читал хадис Хадис (изречение, рассказ) — предание о словах и действиях пророка Мухаммада, связанных с самыми различными ситуациями в жизни человека и общества, а также предания о том, как он относился к тем или иным поступкам и высказываниям своих сподвижников (асхабов)., где Айша, любимая жена пророка, да будет доволен ею Аллах, говорила: «Не полагайтесь на того, кто вам передаст, будто пророк мочился стоя». А Умар, да будет доволен им Аллах, говорил: «Пророк застал меня за этим и запретил мочиться стоя». Ты сомневаешься в достоверном хадисе?
— Все равно, если бы ты остался обутым, то было бы достаточно просто помыть подошвы, — не преминул ввернуть Фарух.
— Не напоминай о моем осквернении, иначе я подумаю, что ты злорадствуешь, — обиделся Фагиз.
— Не буду. Хотя, чтобы самому об этом не помнить, мне придется закрыть глаза и зажать нос. Но тогда у меня останется ответ на вопрос, зачем я зажмурился и отчего зажимаю пальцами ноздри.
— Лучше отвернись…
Процедуру очищения Фагиз начал с того, что постирал собственные носки. Кривясь и шипя, как перегретый утюг, он с полминуты подержал их под проточной водой, а затем обильно залил гелем для мытья посуды.
Гель пах зеленым яблоком. Фагиз расширил ноздри, вдохнул его запах и удовлетворенно хмыкнул. Увеличив правой рукой напор воды, он несколько раз сжал получившееся безобразие левой рукой, затем, отведя назад голову и брезгливо отвернувшись, сунул зажатые в руке носки под шипящую, как змея, струю. Стирать, судя по всему, он не умел.
Когда, по прошествии пары минут, Фагиз стал отжимать «отстиранное», Фарух не выдержал:
— И это ты называешь стиркой? Пророк, в милости своей, подарил нам откровение об осквернении и способах очищения в том дошедшем до нас виде, потому что тогда у людей не было понятия ни о природе инфекций, ни о бактериях, ни о гигиене. Сейчас это откровение не более чем мудрая и полезная притча. Но и она против подмены необходимых при стирке усилий столь небрежным полосканием.
— Откуда тебе знать, что в своей непостижимости имел в виду пророк? — спросил Фагиз, обнюхивая носки. — Запаха скверны нет, значит, нет и самой скверны. Гусала Вода, которая при стирке и после нее стекает из выстиранной вещи или выходит при помощи отжима. при отжиме вышла, значит, вещь чистая!
— Брат, ты же знаешь, что при однократном замачивании вещь становится чистой только тогда, когда она была осквернена младенцем, не принимавшим никакой пищи, кроме молока матери. А ты — не младенец!
— Я — хаджи! Я трижды по три раза совершил ракят в доме Аллаха — мечети Аль-Харам, в священном городе Мекке. Я семь раз обошел вокруг Каабы и испил воды из священного колодца Замзам. Я семь раз пробежал между холмов горы Аль-Сафа и Аль-Мерва и совершил молитву в древнем городе Мине и на горе Арафат. С тех пор я не грешил и до сегодняшнего дня оставался первородно чист, поэтому однократного замачивания хватит. Не настаивай, не лишай меня уверенности… А про тебя, похоже, не зря говорили, что пеленки своим детям ты стирал сам. Иначе откуда такие познания о стирке?
— Да, я стирал. Моя жена тяжело перенесла роды, и на мне был долг благодарности и милосердия. Пророк, мир ему и благословение, сказал: «Лучшие из вас те, кто лучше всех относится к своей жене». Не будешь же ты попрекать меня милосердием, проявленным к дарованной мне Всевышним супруге?
— Не буду, — смутился Фагиз. — Поторопимся. Время для совершения гусл выходит.
— Может быть, достаточно будет помыть ступни, лицо и руки до локтей? — спросил Фарух. — Все-таки это кухня. Вдруг зайдет кто-нибудь из хозяев или их гостей?
— «Верующие! Не приступайте к молитве, когда вы бываете осквернены, до тех пор, пока не омоете всего тела… Истинно, Бог извиняющий, прощающий», — процитировал Фагиз Коран и, подумав, добавил: — Абу Хурайра, да будет доволен им Аллах, передал слова посланника Аллаха: «Не будет принята молитва от осквернившегося, пока он не совершит омовение». Никто не видел, чтобы пророк, мир ему и благословение, после выхода из состояния осквернения не совершил бы вузу, а при моем осквернении поможет только гусл. Кроме того, подходит время намаза. Если ты подопрешь дверь стулом, то нам никто не помешает ни с омовением, ни с молитвой.
— Не буду, — смутился Фагиз. — Поторопимся. Время для совершения гусл выходит.
— Может быть, достаточно будет помыть ступни, лицо и руки до локтей? — спросил Фарух. — Все-таки это кухня. Вдруг зайдет кто-нибудь из хозяев или их гостей?
— «Верующие! Не приступайте к молитве, когда вы бываете осквернены, до тех пор, пока не омоете всего тела… Истинно, Бог извиняющий, прощающий», — процитировал Фагиз Коран и, подумав, добавил: — Абу Хурайра, да будет доволен им Аллах, передал слова посланника Аллаха: «Не будет принята молитва от осквернившегося, пока он не совершит омовение». Никто не видел, чтобы пророк, мир ему и благословение, после выхода из состояния осквернения не совершил бы вузу, а при моем осквернении поможет только гусл. Кроме того, подходит время намаза. Если ты подопрешь дверь стулом, то нам никто не помешает ни с омовением, ни с молитвой.
— Хорошо. Я закрою дверь и принесу тебе таз, чтобы ты не залил пол. Я даже полью тебе из кувшина. Только обещай мне, что больше не выйдешь из этого помещения, пока не придет время уезжать домой.
— Я попробую, если на то будет воля Следящего за состоянием своих созданий и их деяниями.
Фарух отлучился куда-то и вскоре вернулся с большим оранжевым тазом, такого же цвета пластмассовым кувшином и чистым полотенцем.
Мылся Фагиз, соблюдая все установленные правила. Сначала он трижды вымыл с мылом руки. Затем ладонью левой руки — все положенные места между ног. После этого совершил малое омовение, оставив уши и стопы немытыми. И лишь потом, помыв голову, омыл все тело, начав с правой стороны и постепенно переходя на левую. Завершив гусл мытьем щиколоток, Фагиз вылез из своей импровизированной купели и, звучно шлепая по кафелю мокрыми ступнями, отошел от места омовения на три шага. Принимая от брата полотенце, он произнес шахадат Шахадат — свидетельство; в одном из контекстов — мученическая смерть, после которой шахид (смертник) получает искупление и прощение Аллаха. А вообще шахадат — это формула единобожия и признания пророческой миссии Мухаммада, после произнесения которой, зная ее смысл, кафир становится мусульманином: «Ашхаду алла илаха илла ллах, ва ашхаду анна Муххаммада-р-расулуллах!» («Я свидетельствую, что нет бога кроме Аллаха, и я свидетельствую, что, поистине, Мухаммад — посланник Аллаха»). Именно шахадат является критерием, который отличает мусульманина от иноверца..
К тому времени, как помывшийся хаджи вытерся и оделся, его брат успел вылить в раковину использованную воду и подтереть с пола следы влаги. Он отнес в кладовую вытертый насухо таз и вернулся из нее со свернутым в аккуратный рулончик молитвенным ковриком.
— А на чем будешь молиться ты? — спросил Фагиз, принимая от него коврик и с беспокойством глянув на часы.
— Другого коврика здесь нет, но я что-нибудь придумаю…
— Забери себе, — проявил великодушие Фагиз. — Я нашел, что подстелить под колени.
Он прошел к двери, передвинул вправо подпирающий ее стул, поднял лежавший слева от входа в кухню небольшой прямоугольный кусок ковролина, внимательно осмотрел его и несколько раз встряхнул.
— Немного испачкан, но сгодится, — подвел он итог осмотра коврика.
На стоявшую рядом пустую миску с остатками присохшей каши Фагиз внимания не обратил.
Вернувшись к мойке, он открыл кран, наклонился, набрал полный рот воды и, фырча, как рассерженный кот, трижды сбрызнул поверхность ковролина мелкой капелью.
— В предании сказано, что пророк, мир да пребудет над ним, с вещами, чистота которых вызывает сомнение, поступал так же, — пояснил он поднявшему брови брату.
— Сегодня пятница. Помолившись рядом, мы сможем считать, что совершили джума-намаз Совместная пятничная молитва нескольких мусульман, одновременно обращающихся к Всевышнему., — ответил ему Фарух.
Фагиз не возразил.
И действительно, что может быть в этой жизни более приятным для простого человека, чем вместе с близкими ему людьми от души помолиться Аллаху?
Расстелив коврики и сориентировав их в направлении на Мекку, братья преклонили колени и приступили к общению с Всевышним. Рокового совпадения направлений на киблу и на оскверненный туалет Фагиз не заметил.
Обязательную часть своего намаза Фарух закончил быстро: он прочел установленные слова молитвы положенное количество раз и, оставшись на коленях, замер, перебирая в уме события прошедшего дня.
Его брат молился более истово и тщательно: он искренне благодарил Аллаха за посланные ему сегодня испытания и знамения и заверял, что был и остается верным рабом Создателя…
— Я попробую, если на то будет воля Следящего за состоянием своих созданий и их деяниями.
Фарух отлучился куда-то и вскоре вернулся с большим оранжевым тазом, такого же цвета пластмассовым кувшином и чистым полотенцем.
Мылся Фагиз, соблюдая все установленные правила. Сначала он трижды вымыл с мылом руки. Затем ладонью левой руки — все положенные места между ног. После этого совершил малое омовение, оставив уши и стопы немытыми. И лишь потом, помыв голову, омыл все тело, начав с правой стороны и постепенно переходя на левую. Завершив гусл мытьем щиколоток, Фагиз вылез из своей импровизированной купели и, звучно шлепая по кафелю мокрыми ступнями, отошел от места омовения на три шага. Принимая от брата полотенце, он произнес шахадат Шахадат — свидетельство; в одном из контекстов — мученическая смерть, после которой шахид (смертник) получает искупление и прощение Аллаха. А вообще шахадат — это формула единобожия и признания пророческой миссии Мухаммада, после произнесения которой, зная ее смысл, кафир становится мусульманином: «Ашхаду алла илаха илла ллах, ва ашхаду анна Муххаммада-р-расулуллах!» («Я свидетельствую, что нет бога кроме Аллаха, и я свидетельствую, что, поистине, Мухаммад — посланник Аллаха»). Именно шахадат является критерием, который отличает мусульманина от иноверца..
К тому времени, как помывшийся хаджи вытерся и оделся, его брат успел вылить в раковину использованную воду и подтереть с пола следы влаги. Он отнес в кладовую вытертый насухо таз и вернулся из нее со свернутым в аккуратный рулончик молитвенным ковриком.
— А на чем будешь молиться ты? — спросил Фагиз, принимая от него коврик и с беспокойством глянув на часы.
— Другого коврика здесь нет, но я что-нибудь придумаю…
— Забери себе, — проявил великодушие Фагиз. — Я нашел, что подстелить под колени.
Он прошел к двери, передвинул вправо подпирающий ее стул, поднял лежавший слева от входа в кухню небольшой прямоугольный кусок ковролина, внимательно осмотрел его и несколько раз встряхнул.
— Немного испачкан, но сгодится, — подвел он итог осмотра коврика.
На стоявшую рядом пустую миску с остатками присохшей каши Фагиз внимания не обратил.
Вернувшись к мойке, он открыл кран, наклонился, набрал полный рот воды и, фырча, как рассерженный кот, трижды сбрызнул поверхность ковролина мелкой капелью.
— В предании сказано, что пророк, мир да пребудет над ним, с вещами, чистота которых вызывает сомнение, поступал так же, — пояснил он поднявшему брови брату.
— Сегодня пятница. Помолившись рядом, мы сможем считать, что совершили джума-намаз Совместная пятничная молитва нескольких мусульман, одновременно обращающихся к Всевышнему., — ответил ему Фарух.
Фагиз не возразил.
И действительно, что может быть в этой жизни более приятным для простого человека, чем вместе с близкими ему людьми от души помолиться Аллаху?
Расстелив коврики и сориентировав их в направлении на Мекку, братья преклонили колени и приступили к общению с Всевышним. Рокового совпадения направлений на киблу и на оскверненный туалет Фагиз не заметил.
Обязательную часть своего намаза Фарух закончил быстро: он прочел установленные слова молитвы положенное количество раз и, оставшись на коленях, замер, перебирая в уме события прошедшего дня.
Его брат молился более истово и тщательно: он искренне благодарил Аллаха за посланные ему сегодня испытания и знамения и заверял, что был и остается верным рабом Создателя…
* * *
В девять вечера хозяйка дома собралась выпустить в огороженный невысоким заборчиком двор свою любимицу — небольшую грязно-белую болонку Мусю. Услыхав знакомую команду «Гулять!», та подбежала к хозяйке и радостно ткнулась влажным носом в ее ноги. Когда женщина наклонилась, Муська запрыгнула к ней на руки и, совершенно ошалев от избытка чувств, с энтузиазмом принялась лизаться. Осчастливленная проявленным к ней вниманием, собачка возбужденно повизгивала и в нетерпении перебирала короткими лапками, так и норовя лизнуть свою хозяйку в нос или губы.
Муське нравилось целоваться. Пусть по-своему, на собачий манер, но нравилось. Особенно, если для этого находился не только достойный объект, но и достойный повод.
Довольная хозяйка заливалась нежным смехом и ловко уворачивалась от мелькающего язычка своей любимицы.
Естественно, Муська любила свою хозяйку, но когда та начала ответно целовать, тормошить и тискать свою любимицу — та незамедлительно вырвалась и убежала на кухню. Она знала, что до момента, когда хозяйка будет готова к выходу из дома, пройдет еще не менее пяти минут, за которые можно успеть очень и очень многое. Прежде всего, оббежать обширные внутренние владения и непременно заглянуть на кухню: а вдруг в ее личную миску уже положили что-нибудь вкусненькое еще до окончания набиравшего обороты пиршества? Не зря же хозяин обмолвился, что в этом сегодняшнем празднике есть вклад всей семьи. А в том, что она самый что ни на есть полноправный член семьи, Муська ничуть не сомневалась. Иначе почему хозяин, хотя и иронично, но все же по-доброму, улыбается, когда его супруга тискает умницу и красавицу Муську, нацеловывая ее и называя «самой-пресамой любимой»?..
Открыв носом освобожденную от стула дверь, Муська вбежала на кухню как раз в тот момент, когда стоящий на коленях Фагиз склонился в очередном глубоком поклоне. Она деловито заглянула в свою пустую миску и обнюхала угол, где обычно лежал ее коврик.
Коврика на месте не было.
Собачка беспокойно завертелась, но вскоре взяла след и, ловко огибая ножки стола и стульев, устремилась к молящимся братьям. Фаруха она знала, поэтому, как вполне воспитанная псина, поприветствовала его на свой собачий манер, доброжелательно фыркнув и махнув куцым обрубком хвоста.
Что же касается пребывавшего в глубоком поклоне незнакомого человека, то он понравился ей сразу. Жадиной Муська никогда не была, поэтому предъявлять ему претензии за пользование ее собственностью она не стала, а лишь осторожно понюхала затылок приложившегося лбом к ее коврику хаджи. Его волосы пахли хорошо, но совершенно невкусно — зеленым яблоком.
Запах кухонной химии был слишком силен для тонкого собачьего обоняния и, наверное, поэтому непоседливая болонка с чувством чихнула прямо в стриженую макушку Фагиза.
Услыхав совершенно непонятный посторонний звук, Фагиз осторожно поднял голову и нос к носу уперся в лохматую, с черно-пуговичными любопытными глазами и носом-кнопкой, физиономию Муськи.
Та игриво тявкнула, лизнула молящегося хаджи в нос и убежала в коридор, радостно виляя обрубком хвоста. Она знала, что хозяйка вот-вот выпустит ее гулять. Гулять Муська любила…
Коврика на месте не было.
Собачка беспокойно завертелась, но вскоре взяла след и, ловко огибая ножки стола и стульев, устремилась к молящимся братьям. Фаруха она знала, поэтому, как вполне воспитанная псина, поприветствовала его на свой собачий манер, доброжелательно фыркнув и махнув куцым обрубком хвоста.
Что же касается пребывавшего в глубоком поклоне незнакомого человека, то он понравился ей сразу. Жадиной Муська никогда не была, поэтому предъявлять ему претензии за пользование ее собственностью она не стала, а лишь осторожно понюхала затылок приложившегося лбом к ее коврику хаджи. Его волосы пахли хорошо, но совершенно невкусно — зеленым яблоком.
Запах кухонной химии был слишком силен для тонкого собачьего обоняния и, наверное, поэтому непоседливая болонка с чувством чихнула прямо в стриженую макушку Фагиза.
Услыхав совершенно непонятный посторонний звук, Фагиз осторожно поднял голову и нос к носу уперся в лохматую, с черно-пуговичными любопытными глазами и носом-кнопкой, физиономию Муськи.
Та игриво тявкнула, лизнула молящегося хаджи в нос и убежала в коридор, радостно виляя обрубком хвоста. Она знала, что хозяйка вот-вот выпустит ее гулять. Гулять Муська любила…
* * *
Фагиз сфокусировал взгляд на смоченном собачьей слюной кончике собственного носа, и его зрачки застыли в сведенном к переносице положении. Дыхание у хаджи остановилось. Ему стало плохо. Очень плохо.
Известно, что на месте совершения молитвы и на совершающем намаз мусульманине не должно быть наджаса — нечистот. К нечистотам относятся: экскременты, рвотные массы, молоко и слюна нечистых животных, кровь, гной, тухлые яйца.
Только что очистившийся и почти завершивший намаз Фагиз снова был осквернен! А это означало одно: его молитва Создателем не принята! Мало того, ему снова надо совершать гусл.
Прервав молитву, Фагиз вытер оскверненный нос рукавом, встал и надел на ноги все еще мокрые носки.
Ошеломление его было столь велико, что он даже не стал мыть лица.
— Истину изрек пророк, когда молвил: «Ангел не войдет в дом, в котором есть или нарисована собака» (СБ 4.54.539. — Прим. авт.), — произнес он яростным шепотом.
— Думаю, что слова пророка, где он объявил собаку нечистым животным, до нас донесли либо неверно, либо не полностью, — пожал плечами Фарух. — Если благородство свиней вызывает большие сомнения, то преданность, бескорыстность и самопожертвование собак — известны всем. А что это, если не благородство?
— Пророк не мог ошибаться: «Любой, имеющий собаку как домашнее животное, потеряет свою награду», — процитировал разозленный хаджи и, назидательно подняв палец, заметил: — Тебе надо срочно произнести шахадат и покаяться. Неужели ты не понимаешь, что твои слова привели тебя на край самого мерзкого куфра Куфр — неверие. Для того чтобы не впасть в куфр, нужно изучать исламские науки, укреплять свою веру (иман) и следить за своими деяниями и словами. Один мусульманин может посоветовать другому, чтобы он произнес шахадат, только в том случае, если тот произнес явные, однозначные слова куфра. — ар-ридда Ар-ридда — вероотступничество в терминологии шариата. Означает отступление от ислама, т.е. мусульманин после совершения этого становится кафиром. Совершившему ар-ридда необходимо как можно скорее вернуться в ислам. Для этого он должен произнести шахадат. Тот, кто отступил от ислама, а затем произнес шахадат и стал мусульманином, обязан совершить покаяние.? Вспомни про то, как многие собаки поедают наджас, а потом пытаются лизнуть человека в лицо. Что это, если не коварство и не происки шайтана?
— Если собаку не кормить — она будет есть наджас. Неужели ты думаешь, что «Создатель сделал одних из нас испытанием для других не затем, чтобы посмотреть — будем ли мы проявлять терпение, а Господь — Всевидящий».
— Может быть, и так, однако апостол Аллаха не зря заповедовал убивать собак (СБ 4.54.540. — Прим. авт.), — возразил Фагиз и, немного помедлив, добавил: — Я ухожу. Пока не случилось ничего другого. Похуже этого.
— Что может случиться такого, что окажется хуже уже произошедшего?
— Пророк Мухаммад (мир ему и благословение) возобновил сунну Нормы поведения и богослужения, которых придерживался и которые одобрял пророк Мухаммад, путь, указанный нам пророком словами или делами, поступками или состоянием (хал). За соблюдение сунны верующие получат вознаграждение. пророка Ибрахима (мир ему), принося в жертву животных во имя Аллаха (субхана уа тааля). Как знать, может быть, Всевышний ожидает от меня очистительную жертву? Не зря же Он послал сегодня мне столько знамений, предупреждая о том, что шайтан задался целью осквернить во мне благодать совершенного мною хаджа? А эту собаку к нам направил не иначе как сам Иблис!
— Неужели ты смог бы убить эту безобидную собачку?
— Не знаю… Если мне будет знак, что на это есть воля Всевышнего — убью!
— До следующего Ид аль-адха Праздник жертвоприношения — Курбан-Байрам. Мифология праздника восходит к известному библейскому сюжету о попытке принесения Авраамом своего сына Исаака в жертву Богу. Однако на место библейского Исаака мусульманская традиция ставит Исмаила, считая его старшим сыном, а Исаак — второй сын Авраама (по-арабски — Ибрахима). еще далеко, — улыбнулся Фарух. — Кроме того, ты не постился положенные десять дней, чтобы иметь право на принесение разрешенной жертвы. Да и примет ли Всевышний в жертву невинное животное, которое ты сам называешь нечистым? Чьим мясом ты будешь потом наделять друзей и неимущих?
— Жертвой может быть не само животное, а мой поступок. Ты же знаешь, что иногда в жертву Всевышнему приносят даже жизни пленных кафиров. Их плоть потом тоже не ест никто из правоверных. Их поедают только нечистые животные — собаки, свиньи и шакалы. Поэтому, если на то будет воля Создателя, я совершу поступок и избавлю этот дом от скверны. Убить нечистое животное — это фарз Фарз — обязанность, обязательное — то, к чему ислам обязывает уверовавших. Несоблюдение фарза является неповиновением Аллаху, пренебрежением к его приказам. За совершение фарза мусульмане получат вознаграждение от Всевышнего, а за несовершение будут наказаны..
— Тогда, пожалуй, тебе все же лучше уйти.
— Пусть будет так. Не провожай меня. Я помню дорогу из этого дома, — бесстрастно ответил Фагиз. Он чувствовал себя на тропе войны, и трубный звук четырех карнаев уже звучал в его ушах.
— Думаю, что слова пророка, где он объявил собаку нечистым животным, до нас донесли либо неверно, либо не полностью, — пожал плечами Фарух. — Если благородство свиней вызывает большие сомнения, то преданность, бескорыстность и самопожертвование собак — известны всем. А что это, если не благородство?
— Пророк не мог ошибаться: «Любой, имеющий собаку как домашнее животное, потеряет свою награду», — процитировал разозленный хаджи и, назидательно подняв палец, заметил: — Тебе надо срочно произнести шахадат и покаяться. Неужели ты не понимаешь, что твои слова привели тебя на край самого мерзкого куфра Куфр — неверие. Для того чтобы не впасть в куфр, нужно изучать исламские науки, укреплять свою веру (иман) и следить за своими деяниями и словами. Один мусульманин может посоветовать другому, чтобы он произнес шахадат, только в том случае, если тот произнес явные, однозначные слова куфра. — ар-ридда Ар-ридда — вероотступничество в терминологии шариата. Означает отступление от ислама, т.е. мусульманин после совершения этого становится кафиром. Совершившему ар-ридда необходимо как можно скорее вернуться в ислам. Для этого он должен произнести шахадат. Тот, кто отступил от ислама, а затем произнес шахадат и стал мусульманином, обязан совершить покаяние.? Вспомни про то, как многие собаки поедают наджас, а потом пытаются лизнуть человека в лицо. Что это, если не коварство и не происки шайтана?
— Если собаку не кормить — она будет есть наджас. Неужели ты думаешь, что «Создатель сделал одних из нас испытанием для других не затем, чтобы посмотреть — будем ли мы проявлять терпение, а Господь — Всевидящий».
— Может быть, и так, однако апостол Аллаха не зря заповедовал убивать собак (СБ 4.54.540. — Прим. авт.), — возразил Фагиз и, немного помедлив, добавил: — Я ухожу. Пока не случилось ничего другого. Похуже этого.
— Что может случиться такого, что окажется хуже уже произошедшего?
— Пророк Мухаммад (мир ему и благословение) возобновил сунну Нормы поведения и богослужения, которых придерживался и которые одобрял пророк Мухаммад, путь, указанный нам пророком словами или делами, поступками или состоянием (хал). За соблюдение сунны верующие получат вознаграждение. пророка Ибрахима (мир ему), принося в жертву животных во имя Аллаха (субхана уа тааля). Как знать, может быть, Всевышний ожидает от меня очистительную жертву? Не зря же Он послал сегодня мне столько знамений, предупреждая о том, что шайтан задался целью осквернить во мне благодать совершенного мною хаджа? А эту собаку к нам направил не иначе как сам Иблис!
— Неужели ты смог бы убить эту безобидную собачку?
— Не знаю… Если мне будет знак, что на это есть воля Всевышнего — убью!
— До следующего Ид аль-адха Праздник жертвоприношения — Курбан-Байрам. Мифология праздника восходит к известному библейскому сюжету о попытке принесения Авраамом своего сына Исаака в жертву Богу. Однако на место библейского Исаака мусульманская традиция ставит Исмаила, считая его старшим сыном, а Исаак — второй сын Авраама (по-арабски — Ибрахима). еще далеко, — улыбнулся Фарух. — Кроме того, ты не постился положенные десять дней, чтобы иметь право на принесение разрешенной жертвы. Да и примет ли Всевышний в жертву невинное животное, которое ты сам называешь нечистым? Чьим мясом ты будешь потом наделять друзей и неимущих?
— Жертвой может быть не само животное, а мой поступок. Ты же знаешь, что иногда в жертву Всевышнему приносят даже жизни пленных кафиров. Их плоть потом тоже не ест никто из правоверных. Их поедают только нечистые животные — собаки, свиньи и шакалы. Поэтому, если на то будет воля Создателя, я совершу поступок и избавлю этот дом от скверны. Убить нечистое животное — это фарз Фарз — обязанность, обязательное — то, к чему ислам обязывает уверовавших. Несоблюдение фарза является неповиновением Аллаху, пренебрежением к его приказам. За совершение фарза мусульмане получат вознаграждение от Всевышнего, а за несовершение будут наказаны..
— Тогда, пожалуй, тебе все же лучше уйти.
— Пусть будет так. Не провожай меня. Я помню дорогу из этого дома, — бесстрастно ответил Фагиз. Он чувствовал себя на тропе войны, и трубный звук четырех карнаев уже звучал в его ушах.
Фарух, соглашаясь, кивнул брату. А тот, немного помедлив, вздохнул и решительно направился к двери, навсегда покидая, как ему казалось, не столько это странное место, сколько ощущение того далекого и непонятного ему мира, кусочком которого этот дом являлся.
Лишь выйдя в коридор и осторожно прикрыв за собою дверь, он вспомнил об оставленной в коридоре книге.
Цитатника на подставке для цветов не было, зато на полу, вблизи двери в туалетную комнату, в совершеннейшем беспорядке были разбросаны его листы. Вырванные с корнем, безжалостно измятые и перепачканные скверной.
От крика отчаяния Фагиз удержался. Ему не удалось удержать лишь самого отчаяния, зубовного скрежета и проклятий. Спасать безнадежно испорченную книгу было бесполезно. Вместе с тем Фагиз отдавал себе отчет, что во многом именно его действия пробудили к жизни ту цепочку событий, результатом которой стала потеря книги. Ни один прожитый день его жизни не нес в себе такого количества роковых совпадений, предзнаменований и неприятностей. В какой-то неистовой вспышке прозрения хаджи понял, что с того момента, как он пересек порог этого дома, его стал преследовать сам Иблис!
«Нечистый» имеет обыкновение вселяться либо в неверного, либо в нечистое животное. Кафиры кафирами, но, по крайней мере, одно нечистое животное в этом доме жило. И, судя по всему, жило припеваючи. Не было никаких сомнений, что именно оно и вселившийся в него хозяин преисподней были причиной всех его злоключений...
Лишь выйдя в коридор и осторожно прикрыв за собою дверь, он вспомнил об оставленной в коридоре книге.
Цитатника на подставке для цветов не было, зато на полу, вблизи двери в туалетную комнату, в совершеннейшем беспорядке были разбросаны его листы. Вырванные с корнем, безжалостно измятые и перепачканные скверной.
От крика отчаяния Фагиз удержался. Ему не удалось удержать лишь самого отчаяния, зубовного скрежета и проклятий. Спасать безнадежно испорченную книгу было бесполезно. Вместе с тем Фагиз отдавал себе отчет, что во многом именно его действия пробудили к жизни ту цепочку событий, результатом которой стала потеря книги. Ни один прожитый день его жизни не нес в себе такого количества роковых совпадений, предзнаменований и неприятностей. В какой-то неистовой вспышке прозрения хаджи понял, что с того момента, как он пересек порог этого дома, его стал преследовать сам Иблис!
«Нечистый» имеет обыкновение вселяться либо в неверного, либо в нечистое животное. Кафиры кафирами, но, по крайней мере, одно нечистое животное в этом доме жило. И, судя по всему, жило припеваючи. Не было никаких сомнений, что именно оно и вселившийся в него хозяин преисподней были причиной всех его злоключений...
* * *
Выбежав из кухни, Муська сразу же свернула налево, добежала до конца коридора и оказалась в прихожей. Она обнюхала незнакомую ей пару светло-коричневых туфель и узнала этот запах. Это были туфли того гостя, который так уютно расположился на ее коврике.
Долг платежом красен, и Муся решила пометить обувь этого хорошего человека. Она присела над правой туфлей и напрудила в нее небольшую лужу. Свое надо метить всегда.
Ожидание того момента, когда хозяйка выпустит ее во двор, сразу же стало не таким томительным. Немного поколебавшись, Муська все же решила вернуться в спальню хозяев. Проверить, навела ли хозяйка на себя достаточную «красоту», чтобы с уверенностью показаться на глаза подружкам-соседкам и просто прохожим. Хозяйка любила, когда на нее смотрят с восхищением.
По пути в спальню, на всякий случай, Муська и сама заглянула в занимавшее половину стены зеркало — ее псиная красота была при ней.
Убедившись, что хозяйка основательно и надолго уселась перед огромным трюмо и еще долго будет «наводить красоту», Муська решила вернуться к входной двери: а вдруг кто-нибудь из гостей или хозяев будет выходить, и ей удастся проскользнуть во двор?..
* * *
…Когда зажимавший обеими руками рот Шурка пулей пронесся по коридору и свернул в его ведущее к ванной и туалету ответвление, он едва не наступил на выскочившую из кухни Муську. Чертыхнувшись и уступив дорогу деловито семенившей собачке, он почувствовал, что уже не в силах бороться с рвотными позывами. Выпитая водка и духота гостиной бесследно не прошли. Почувствовав, что процесс становится неуправляемым, Шурка страдальчески скривился, мотнул головой и, подвывая, рванулся в дальний конец коридора.
Затормозив на чем-то скользком, он хлопнул ладонью по выключателю и рывком распахнул дверь туалетной комнаты.
Заходить внутрь Шурке расхотелось сразу же.
При виде измазанных фекалиями стен, лужи нечистот справа от унитаза и многочисленных грязных следов от чьих-то попавших в эту лужу ног — его сразу же обильно вывернуло прямо на кафельный пол туалета.
Лишь втянув воздух в судорожно сопротивляющиеся легкие, Шурка немного пришел в себя и почувствовал, что к нему возвращается способность рассуждать и поступать здраво и последовательно. Оглядевшись, он обнаружил, что следы нечистот ведут прямо к его стопам. И несколькими мгновениями ранее он поскользнулся именно на этих нечистотах.
Приведя в порядок дыхание и почувствовав себя гораздо лучше, Шурка справился с минутной растерянностью. Он оперся о косяк, поднял правую ногу и развернул ее стопу так, что стала видна подошва новенькой сандалии. К неудовольствию и досаде мальчика, затейливый узор подошвы был основательно испачкан той же самой мерзкой и на удивление липкой дрянью, что и пол в туалете. Со второй сандалией дела обстояли не лучше.
Через загаженный пол до туалетной бумаги было не дотянуться, поэтому в туалете делать было совершенно нечего, и Шурка без сожалений захлопнул дверь. Ему надо было умыться, но прежде всего подумать о приведении в порядок так неосторожно испачканной обуви.
В поисках тряпки или бумаги Шурка огляделся по сторонам.
Искомое обнаружилось здесь же, в коридоре, на еще недавно пустовавшей подставке для цветов…
Через загаженный пол до туалетной бумаги было не дотянуться, поэтому в туалете делать было совершенно нечего, и Шурка без сожалений захлопнул дверь. Ему надо было умыться, но прежде всего подумать о приведении в порядок так неосторожно испачканной обуви.
В поисках тряпки или бумаги Шурка огляделся по сторонам.
Искомое обнаружилось здесь же, в коридоре, на еще недавно пустовавшей подставке для цветов…
* * *
Когда полуслепой от ярости и мычащий, словно от зубной боли, Фагиз добрался до полутемного аппендикса гардероба, там уже не было ни Муськи, ни молодого волчонка. Муська была у хозяйки, а Шурка сосредоточенно плескался в ванной комнате.
Фагиз нашел ложечку для обуви и, толком не осознавая своих действий, приступил к обуванию.
Сначала он надел левый туфель, а затем правый.
Муська вышла из хозяйкиной спальни как раз в тот момент, когда волглый носок Фагиза влажно хлюпнул в его правой туфле. Хаджи замер, прислушиваясь к неприятным ощущениям, затем наклонился, снял основательно подмоченный Муськой туфель и осторожно его обнюхал.
Осознание того, что теперь его обувь и носок на правой ноге безнадежно осквернены, пришло не сразу. Но вскоре Фагиз пришел в себя, содрогнувшись, выронил теперь уже ненужную туфлю и судорожно принялся снимать пропитанный скверной носок.
Муська оказалась рядом с Фагизом, когда тот брезгливым жестом забросил оскверненный носок куда-то под одежный шкаф. Убедившись, что этот непонятно чем занимающийся человек с остекленевшими, словно две бусины из хозяйкиного ожерелья, глазами вовсе не собирается открывать входную дверь, Муська нетерпеливо тявкнула.
Фагиз вздрогнул и сфокусировал взгляд на неизвестно откуда материализовавшейся собачке. Видение не исчезло даже тогда, когда хаджи крепко зажмурился, мысленно помянул Всевидящего, пятерых его апостолов и помотал головой. Проклятая собачка стояла как вкопанная и требовательно смотрела Фагизу в глаза.
«Всевышний хочет, чтобы я очистил этот дом от скверны», — догадался он.
Прикасаться к нечистому животному, даже будучи оскверненным, Фагизу не хотелось.
Попавшаяся на глаза уже давно освобожденная от продуктов зеленая армейская сумка оказалась как нельзя кстати. Глупая собака сама в нее залезла, едва только Фагиз приглашающим жестом расправил на полу ее горловину.
* * *
Когда Фагиз закрыл сумку и вышел с нею на крыльцо, заходящее солнце уже коснулось своим пылающим краем острого частокола закрывавших горизонт тополей. Хаджи пересек недавно подстриженный газон и огляделся. Ни соседей, ни других случайных свидетелей замышленного им жертвоприношения в пределах видимости не наблюдалось.
«Аллах помогает мне», — с удовлетворением отметил Фагиз и осторожно опустил свою поклажу на газон, ровно посередине между металлическим заборчиком и обрамленной крупными речными камнями клумбой.
Военная, окрашенная в темно-зеленый цвет, сумка почти сливалась с зеленой травою газона. Замершая внутри нее болонка признаков жизни не подавала. И то, и другое хаджи счел еще одним подтверждением бывших ему знамений.
Теперь, по логике событий, для расправы над вселившимся в собаку Иблисом было необходимо обзавестись удобным орудием. Фагиз не без сожаления припомнил, что на кухне осталось множество пригодных для совершения жертвоприношения предметов: и увесистые разделочные ножи, и пилка для костей, и массивный шипастый молоточек, которым здешняя кухарка отбивала мясо для отбивных. На худой конец сгодился бы и полудекоративный нож молодого волчонка. Но все эти полезные в его ситуации вещи остались в полном опасностей доме.
Возвращаться в жилище неверных Фагизу не хотелось.
Оставив сумку с запертой в ней Муськой на газоне, хаджи направился к хозяйственной пристройке. Бензиновую газонокосилку, грабли, багор и ведро он забраковал сразу же. Два изрядно потрепанных велосипеда на роль орудия убийства не годились тоже.
Мысленно обратившись к Всевышнему за помощью, хаджи вдруг явственно услышал голос мекканского имама, после проповеди которого совершавшие хадж паломники участвовали в побитии камнями изображавшего Иблиса истукана.
«Камни! Именно камни! — обрадовался Фагиз. — Хвала Создателю, он и сейчас не оставил меня без своей подсказки!..»
Оставалось самое неприятное.
Тяжело вздохнув, хаджи выковырял из обрамлявшей клумбу каменной кладки обкатанный речной водой валун. Примериваясь к весу, он несколько раз подбросил его на ладони. Не понаслышке зная о живучести собак, засомневался: а вдруг ему не удастся расправиться с нечистым животным за один раз?.. Немного подумав, Фагиз положил камень подле сумки и изъял из обрамления клумбы еще один близкий по размеру валун.
В четном количестве камней определенно была какая-то неправильность. Фагизу вдруг пришло в голову, что практически все положения вузу об очищении камнями удивительным образом соотносятся с его ситуацией.
— Даже если очищение ануса достигается за два раза, то нужно сделать также и третий раз, что обязательно, — пробормотал себе под нос хаджи и вытащил из каменного убранства клумбы третий валун. «Ман истаджмара фал-йувтир» «Кто использует камни, пусть заканчивает нечетным числом»., — очень кстати вспомнил он подходящие к случаю слова пророка и окончательно приободрился.
Мысль об используемых в очищении вузу камнях, несомненно, была подсказана самим Аллахом. Теперь надо было собраться с духом и закончить жертвоприношение.
Прежде чем барана или верблюда режут, ему в рот обязательно кладут леденец (набод). Затем жертвенное животное валят на землю головой в сторону Мекки, священнослужитель — мулла или муэдзин — читает над приготовленной к закланию жертвой специальную молитву, в которой вспоминается жертвоприношение Ибрахима (Авраама). Затем владелец жертвенного животного или специально нанятый человек перерезает ему горло. После того, как спущена жертвенная кровь, леденец вынимают, так как он становится благословенным.
Читать молитву, а затем вскрывать сумку и класть в Муськину пасть сладости — было бы глупо. Да и не было у Фагиза в кармане ни леденцов, ни сахара. Поэтому он просто решил развернуть сумку таким образом, чтобы Муськина голова оказалась направлена на киблу.
Где там у вступившей в сговор с Нечистым собачки обреталась ее голова — было совершенно непонятно, поэтому Фагиз пнул сумку носком правой босой ноги, а затем, когда возмущенная Муська подала голос, быстро сориентировал свою пленницу должным образом.
Находившаяся в сумке Муська принялась нетерпеливо поскуливать. Мало того что пригласивший ее туда человек сверх всяких разумных сроков не выпускает всеобщую любимицу наружу, так еще и зачем-то пинается. Последнее обстоятельство не лезло ни в какие ворота. Муська не привыкла к тому, чтобы ее почем зря обижали, тем более что никакой вины она за собой не чувствовала.
Кроме того, она вдруг почуяла одуряющий запах свежестриженой травы, и желание побегать по зеленому газону и обнов3ить свои старые метки — стало просто нестерпимым. Надо было что-то делать. Муська было взвыла, но хаджи тут же пнул сумку еще раз, как раз в том ее месте, где обретался Муськин зад.
Перепуганная собачка на время затихла.
Фагиз же поднял с газона первый из приготовленных им валунов.
— Узкурини даиман! Вы меня запомните! (перс.) — мстительно прошептал он.
Обратив свой внутренний взор к Всевышнему, хаджи перехватил камень двумя руками и занес его над головой. Выглядел он при этом совсем как завзятый футболист, вбрасывающий мяч в игру из-за линии.
— Бисмиллах, Аллах акбар! Во имя Аллаха, Аллах велик! — так и не дождавшись от Всевышнего «свистка на вбрасывание», произнес Фагиз приличествующую случаю краткую формулу.
* * *
Последовавшие за этим события произошли практически одновременно и, к немалой досаде хаджи, случились помимо его воли.
Почуяв неладное и страшное, Муська отчаянно взвыла. Пронзительности и оглушительности ее визга позавидовали бы и тревожные сирены времен Великой Отечественной, и незнакомые многим читателям, но от этого не менее зловредные лесопилки, и даже токарные станки. Визжащая болонка это страшная сила. Похуже приступа зубной боли.
Через пару мгновений, или чуть менее, судорожно замерший Фагиз испытал еще более невероятные ощущения. Где-то недалеко за его спиной к Муськиному голосу присоединился второй, не менее отчаянный и пронзительный, голос. Это была хозяйка дома. Таким способом, надо полагать, она выражала свой протест против начавшегося жертвоприношения… Внезапная острая боль в правой ягодице показалась ошалевшему от сдвоенной звуковой атаки хаджи почти спасительной.
Он выронил камень и обернулся.
Причина болевых ощущений обнаружилась сразу же: подле него стоял, явно испугавшийся собственного поступка, молодой волчонок. Доморощенный «меч Зульфикара» был крепко зажат в его руке. Кончик блестевшего полированным металлом лезвия густо отливал красно-розовым цветом.
Это была кровь.
Хаджи осторожно дотронулся до своей ягодицы, поморщился и ошеломленно уставился на испачканную красным ладонь.
Как и каким образом подле них оказался Фарух, впавшие в ступор Фагиз и Шурка так и не заметили.
— Ты только что чуть не совершил «макрух» Макрух (арабск.) — нежелательное, неодобряемое — то, что не одобряет пророк и что уменьшает благодать веры., — заметил Фагизу его брат, разжимая окаменевшую руку мальчика и отбирая у него нож. — Пойдем к машине или в дом, я обработаю и перебинтую твой порез.
— Жертва Аллаху не может быть макрухом, — проявил упрямство покрывшийся испариной Фагиз.
— Может, — не согласился брат, выпуская Муську из сумки. — Сейчас ты убил бы невинное существо, а потом, после смерти, у моста Сират тебя ожидал бы не баран-поводырь, не верблюд и не бык, а отощавшая от долгого ожидания болонка. И не отсвет огня окрасил бы твое лицо над адской пропастью, а стыд за такого поводыря. Да и твои личные гурии, родившиеся от капель крови спасительной жертвы, пахли бы не благоуханными розами, а псиной. Это и был бы самый настоящий макрух.
Фагиз иронично улыбнулся, покачал головой, хмыкнул и еще раз взглянул на свою руку.
— Верни мальчику его нож, — попросил он. — Из этого волчонка определенно выйдет толк. Скажи ему, что я на него не сержусь.
— Он тебя понимает, — напомнил Фарух и, немного помедлив, добавил: — Я рад, что ты тоже стал его понимать…
* * *
Багаж уезжавшего из Дамаска Шурки состоял из сущих пустяков: темно-коричневого ближневосточного загара, нескольких сирийских монеток с портретом Хафеза Асада и стойкой фобии на уроженцев Ближнего Востока и Африки.
Красивый арабский нож у него отобрали в «Шереметьево-2». У таможенников в отношении таких подарков свои правила.
За пропускным пунктом таможни Шуркину семью ждала Родина.
В Советском Союзе экзотики было куда меньше, чем в Сирии: теперь в семье советского военврача, подполковника Василия Барановского — прислуги не было. Не было и персонального водителя. Да чего там, даже джипа не было. Первые полтора года после приезда из Дамаска семья Шурки жила в обычном общежитии коридорного типа.
У нас не забалуешь.
Тут вам не здесь.
За пропускным пунктом таможни Шуркину семью ждала Родина.
В Советском Союзе экзотики было куда меньше, чем в Сирии: теперь в семье советского военврача, подполковника Василия Барановского — прислуги не было. Не было и персонального водителя. Да чего там, даже джипа не было. Первые полтора года после приезда из Дамаска семья Шурки жила в обычном общежитии коридорного типа.
У нас не забалуешь.
Тут вам не здесь.
