Глеб из Кремля

Есть такой фольклорный персонаж — шишига. Ей кажется, что она людской породы, но на самом деле она — гомункулус, антропологический артефакт.
Шишига восполняет свою выморочность судорожной активностью. Её гложут подозрения, что она ненастоящая. Поэтому она вечно суетится, мается, меняет физиономии, поспешает с одного людского собрания на другое, всюду отмечается и морочит мозги. Человеческому человеку ничего этого не нужно. Он шевелит плавниками в теплом океане acva vitae, пьет из его животворных источников, питается его планктоном и, насладясь прожитым днем, отправляется поболтать в редакцию добродушнейших «Сибогней». Он у себя дома.
А у шишиг не так. Они лишние в этом божественном бульоне жизни. Тем настойчивее они желают самоутвердиться. «Это мы, мы — люди, — внушают они адамовым сынам. — А вы — глупцы, пролы, неудачники. Но мы вас возглавим и переучим».
Поскольку ленивые Адамовы сыны гибкостью ума не отличаются, они сплошь и рядом дают втянуть себя в бесовские игры.

Глеб Павловский — это такая шишига, что шастает не по деревенским околицам, а по приемным и передним Кремля. Только его обитатели сойдутся, чтобы потолковать о политике и выборах, Павловский тут как тут. «Пиар-р! — начинает он стрекотать в уши. — Р-рейтинг! Федер-ральные элиты, р-разброс электор-рата!»
Новейшие российские ликурги Кембриджей не кончали, поэтому эти иностранные слова звучат для них музыкой свершений и побед. «А ну, давай, показывай, какая такая у меня электоральная перспектива».
И Павловский показывает. То он готовит хитрую загогулину для Ельцина, то для его противников, то вообще скрывается во Флориде, чтобы отчитаться перед тамошними рукосуями. При этом он истово верит в свои заморочки! Когда очередная из них не получается (а у него никакая не получается), он находит новых заказчиков, и так и живет, вешая лапшу на уши вашим и нашим. Изъять его из коридоров власти почти невозможно, потому что он стал ее вирусом. Он просочился в ее сосуды, капилляры, межклеточные мембраны; он — это она сама.
Вот он на экране телевидения в недавно почившем в бозе «Гласе народа». Тут — целое собрание шишиг: патентованных, речистых, с хорошо поставленными голосами. Павловский среди них теряется. Те ослепительно, талантливо суесловны, Павловский же суесловен косноязычно.
— Ты, Глеба, на народного цицерона не тянешь, — шепчет ему его внутренний бес. — Займись-ка лучше Интернетом.
И Глеба появляется в Интернете.
Но «Глеб в Интернете» — тема для отдельного разговора. С этим позже.

…Павловский стал мутить вокруг себя воду еще в годы студенческой младости. Он создал из беспокойных одесских балбесов кружок-коммуну «Субъект Исторической Деятельности» и придумал «дзен-марксизм». Местное КГБ незамедлительно поставило компанию на учет и стало дожидаться, не выкинут ли они чего-нибудь такого, о чем можно будет доложить вышестоящему начальству. Поскольку одесские неофурьеристы ничего путного выдумать не могли, у кегебистов лопнуло терпение, и Павловского пригласили на допрос. Опытные человековеды в штатском мигом вычислили сидящего перед ними. Достаточно было нескольких психологических заготовок, чтобы Павловский начал давать показания на ближайшего единомышленника (Вячеслава Игрунова).
Дальше — диссидентская классика. Перебравшись в Москву, Павловский знакомится с одним из дедушек российского вольнодумства Михаилом Гефтером, редактором альманаха «ХХ век и мир». Возникает уникальный союз двух прожектерских сознаний. Старый и молодой ведут бесконечные разговоры о реорганизации Отечества и человечества по новому штату. Оба внутренне пусты, безбытны, у обоих общий «синдром Петрашевского». Дело доходит до намерения Гефтера усыновить единомышленника, войти с ним в андрогинную философскую связь. Не будем комментировать этого патологического во многих отношениях эпизода. У него уже были свои комментаторы.
Но усыновить молодого диспутанта желает и КГБ: он должен только ещё острее ощутить себя спасителем Отечества и человечества, выступить с манифестом, который поразит враждующие стороны в самые сердца.
И Павловский ломается вторично. Он пишет некое послание, которое так и называется: «Послание вашим и нашим». За это послание диссидентское подполье объявляет его Иудою, а власть заменяет три года тюрьмы ссылкой на Урал.
В ссылке «синдром Петрашевского» обостряется:
«Я жил в состоянии какого-то державнического неистовства, писал в Политбюро и КГБ трактаты с поучениями, как спасти СССР, упорно именуя его Россией. Местный алкоголик-оперуполномоченный читал их и подшивал к моему делу».
То есть перед нами явная клиника, сдвиг по фазе, но Павловскому не докажешь. Даже иронизируя над собой, он продолжает пребывать во власти прожектёрских глюков.
Возвратившись из ссылки, Павловский обнаруживает, что его однодумцы проникли во власть. По коридорам Думы бродят посланцы «Аум Сенрикё», Джуна чистит карму секретарю Совбеза, а заморская шишига Ричард Пайпс инструктирует премьер-министров. Для Павловского и павловских наступают звездные часы.
Это было время, когда на Россию пролился золотой дождь фондов, грантов и виз. Павловских скупали дюжинами. Каждый, кто мог предъявить хоть какую-нибудь антисоветскую бумажку, становился потенциальным миллионером. Перекупались издательства, газеты, партии, творческая интеллигенция. Неслыханно, баснословно богатая Америка не жалела средств.
Вот конторы и проекты, которые наплодил вокруг себя Павловский:

Фонд эффективной политики (ФЭП)
Информационное агентство «Постфактум»
Агентство социальной информации
Русский институт (аналог Russian Institute при Колумбийском университете США)
«Русский журнал»
Журнал «Век ХХ и мир»
Журнал «Среда»
Журнал «Пушкин»
Журнал «Интеллектуальный форум»
Официальный сайт фонда «Общественное мнение»
ВВП.ru: сетевой экспертный канал. Exit polls — 2000
СМИ.ru
Сетевой информационный канал «Выборы в России»
Интерактивный проект «Мэр Москвы: сделай сам»
Ovg.Ru (объединенная властная группировка)
Strana.ru
Polit.ru

…И так далее и тому подобное. Но у этих людей чувство родины атрофировано изначально. Они — сухая полова жизни, граждане мира, обитатели некой теоретической Русландии, населенной шахматными homo elektorae. У них особенное сознание, не как у большинства. Они живут во ВЦИОМах, питаются рейтингами и бульонными кубиками и с увлечением производят то, что Томас Манн называл интеллектуальной авласаквалаквой. Это «как бы» люди: от их дыхания не запотевает стекло. Они живут среди нас, но физический контакт с ними невозможен. Мы дышим кислородом, а они углекислой смесью; мы смеемся, отчаиваемся, рыдаем, гваздаемся в грехе и возносим покаяния — а они нет. Вокруг переливается тысячей красок живая жизнь, она пахнет гудроном и мятой, плещет озерной щукой, стучит в окно голубиным клювом, шуршит домашним ежиком и накрахмаленным фартуком выпускного бала, из единого комочка земли вырастает сладчайшая клубника и неслыханной злости перец — ничего этого шишига не видит и не слышит. У нее своя, инфракрасно-ультрафиолетовая зона обитания. «Там птицы не поют, деревья не растут» и только слышны завывания гипсового ветра над мертвыми водами картонных морей.
После того, как телевизионного трибуна из Павловского не получилось, он принялся за журналистику. Увы, из этого ничего не получилось тоже. Автор сего взялся было за его ученую прозу, но со второго абзаца обнаружил, что имеет дело с фантомом, семантической пустотой. Да вот, например:

«Не растолочь ли сие взрывоопасное разнообразие в порошок, точнее «в баклажанную икру современной «нации»? В этом и состоял сокровенный замысел Иного-Не-Дано. Свободные (по западным стандартам) Индивиды образуют «электронный газ», чутко откликающийся на магнитное и электрическое поле экономического и правового регулирования. Российские «электроны» завязли в узлах кристаллической решетки общинных, корпоративных и иных архаических структур?
Кристаллы русского льда под ударами революций и модернизаций превращаются в крошево, в месиво, из которого сочится вода. Вода, стандартная жидкость с формулой Н2О, податливо заполняет любой объем и, главное, неплохо проводит электричество. Цель достигнута?»

Ты что-нибудь понял, дорогой читатель? Из такой систематизированной авласаквалаквлы и состоит публицистика Павловского. Бог не дал ему даже красноречия, отличающего эту параллельную цивилизацию. Он вынужден пребывать в кремлевском зазеркалье. Никто толком не знает (он тоже), что именно он там сейчас делает. Но кремлевские антресоли так обширны, запутаны, бесконечны, что Глеб, очевидно, пребудет на них до конца дней, возникая, как черт из табакерки, в очередных проектах, фондах и прочих порождениях азотнокислого ума российских лапутян.