Вы здесь

Кочующий беркут

Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ
Виктор БРЮХОВЕЦКИЙ


КОЧУЮЩИЙ БЕРКУТ


* * *
                                    Павлу Васильеву

Вот и снова пурга завела карусель,
Развернула под окнами скуку былую.
Это Павел Васильев стреляет гусей,
В вихревом кураже напоследок балуя.

И валит белый пух, над страной гогоча,
А в подвалах Лубянки ни капельки света.
И озноб сотрясает плечо палача.
И оглохла Москва от казачьих дуплетов.

Ой земляк, сколько выбил из птицы пера!
Ой земляк, так стреляют лишь перед бедою…
Наберу полный чан голубого добра,
Растоплю и омоюсь небесной водою:

Отомрут все печали, пахнет полынём,
И на гнутых ногах казаны возле стаек
Развернут животы над кизячным огнём,
И татарской луною сестренка босая

Станет дуть на угли, на колени припав,
И забулькает варево — пшенка с картошкой.
Ах, как вкусен кулеш с горьким запахом трав
И печеной на углях пшеничной лепешкой.

И овчинным тулупом туман от реки
Наползет, и в ночное отправятся кони,
И в посконных рубахах замрут мужики,
Уронив на колени большие ладони…

Где ты, эта страна? Затерялась в веках.
Саманы, таганы, запах пала и каши,
И тяжелая доля в тяжелых руках,
И побитые холками задницы наши…

Бей, Павлуха! Пали! Пусть валит белый пух!
Коль не дали допеть, дайте хоть насладиться…
Пролетит над страной красноклювая птица,
Но напрасно замрёт в ожидании слух.

Не допел…Вороной у далекой юрты
Не дождался хозяина. Вымерло поле.
Горькой солью, проклятою горькою солью,
Забивали не только кайсацкие рты.

Я смотрю за окно. Я живу сам не свой.
Эх, Россия-кошевка, ну, что ж ты, ей-богу,
Вновь летишь над обрывом… убит ездовой…
Вороной без вожжей не осилит дорогу.


* * *

Я шкет-суслолов, я сусланов ловлю!
Пастух меня учит настроить петлю
Среди ковылей и кипящего зноя.
Он пахнет седлом, кизяками, костром.
Потом мы сидим в полынях под бугром
И курим, и смотрим, как овцы гурьбою
Стекают к воде, потрясая руна…
Налево страна и направо страна…
Вершины курганов неровной грядою
Отходят к Алтаю. Как пахнет полынь!
И беркут, пластая тяжелую синь,
Висит в два крыла над округой своею.
Тень птицы — то вниз, то спешит на холмы,
И суслик на свет вылезая из тьмы,
Свистит и петлю надевает на шею…

Запомнилось: курево, беркут… и это,
Сквозь тело прошедшее острое лето,
Суслиные тушки, шкворчащий казан…
……………………………………………
……………………………………………
И грозы, что нам присылал Казахстан.


* * *

…И широкие скулы неровной гряды
И кочующий беркут, и перепел в поле,
И ярлык золотой из далекой Орды —
Это все моя родина.
В крапинах соли
Ночь привязана прочно к Полярной звезде:
Тяжко дышит, стекая тяжелой росою,
И зари полушалок полощет в воде,
Раскрывая ворота идущему зною.
И восходит восток…

Ничего не забыл,
Мне хранить это все до последнего часа.
Я всю юность мою красотой облучался —
Черноземы пахал и стропилы рубил,
И за злаком ходил, набирающим колос.
Но веселую ноту превыше любя,
Я стрелял, отгоняя печаль от себя,
В журавлей за глубокий рыдающий голос.
Может, это как раз и дает столько боли!
А иначе зачем каждой ночью в строке
Вызревает роса с легким привкусом соли
И, с ресниц опадая, плывет по щеке.


* * *

Проезжая Урал, засмотрюсь на дома.
Я не знаю, как выглядит сбоку тюрьма,
Но похоже, что так… Полустанок, тулуп.
Я люблю тебя, стрелочник — вечный Колумб!
Дом — барак на версту. Дым — согнутый в дугу.
И сохатый, плывущий в глубоком снегу.

Проезжая Урал, прикипаю к стеклу.
Все меняю — пружину, пластинку, иглу…
Ярый камень на склонах. Ступенчатый лес.
И в тоннеле состав, как в штанине протез,
Прогрохочет и гарью наполнит вагон,
И опять на простор — за закатом вдогон.

Я не знаю, как выглядит сбоку тюрьма…
Серый цвет этих бревен, белья бахрома,
Нежилые огни слеповатых окон
Мнут пространство, как скатерть, и ставят на кон
Для игры с январем под вечерней звездой
Фонаря одинокого нимб золотой.

Но грохочет на стыках шальной подо мной
Малахитовый ящер на сцепке стальной.
Задержись на мгновенье! Дай глянуть игру!
Все равно мы успеем на место к утру,
Потому что любое — в такой белизне,
В этой нищей, богатой снегами стране —

Нам к лицу. Но летим по уральской зиме
Мимо изб, что притихли (себе на уме!),
Протопились, поди, ни дымка из трубы,
Занавесили окна, катают бобы,
И не знают, что рядом, под сипы колес,
Едет некто, который их любит до слез.

Потому что он сам из такой же избы,
Потому что в эпоху сопливой губы
Он в ночах подсмотрел сквозь кружочек в стекле,
Как видения бродят в заснеженной мгле
И луны азиатской осколок скулы
Крошит воздух и делает резче углы…

Здесь и брошу мой стих. Посредине стиха.
Посредине страны. Горностаем в снега.

Закружат, заморочат луга и стога
Голубые следы голубого зверька!
Утром выйдет парнишка из сонной избы —
Все крылечко в следах голубой ворожбы,
Весь присад-палисад, все дорожки-пути,
Ни «куда отыскать», ни «откуда найти».


Бабье лето
1
Сухим и желтым туго наплывая,
Сентябрь поднимает на крыло
Косатых, и они, за стаей стая,
Косым углом уходят за село,

Где нынче столько золота взошло,
Что на токах от края и до края
Стоит работа славная такая,
Такое, понимаешь, ремесло,

Что зиму всю мне после будут сниться
Обветренные лица и пшеница
В курганах на расчищенном кругу,
Осколки неба синего, сухого,
Летающее золото половы
И золотые бабы на току

2
И золотые бабы на току,
Подолы подоткнув, косынки туго
Стянув узлами, бедрами упруго
Раскачивают жаркую тоску,

Понятную любому мужику
Настолько, что сентябрьская округа —
От риги до сверкающего луга,
Где серый кобчик дремлет на стогу —

Притихла так, что слышно паутину,
Не потому ли бабам половину
Сентябрь отдал, что, пробуя на вес,
Они, слегка на икры приседая,
Подкидывают золото Алтая
Лопатами до выжженных небес.
100-летие «Сибирских огней»