Листья

Ночной кадр

Почему горожан тянет к лесу, к земле, к простым бревенчатым стенам? Будто там осталось главное, без чего пусто и суетно в жизни. Мы возносимся всё выше в свои каменные убежища, забывая, что наши корни остаются внизу, под толстым слоем асфальта и бетона. Они беспокоят глубоко упрятанные души, зудят и не дают покоя в апрельские или сентябрьские дни, когда там, на земле, особенно хорошо.

Есть у меня один из любимых кадров среди цветных диапозитивов. По краям его густо-фиолетовая темень зимней ночи, а в центре, среди синих сугробов, такой неожиданный оранжевый микромир: парящий котелок над костром, топор рядом с расколотой чуркой, воткнутые в снег пила и деревянная снеговая лопата, похожая на весло. На заднем плане оранжево светятся бревна избушки, утонувшей в снегу, огонек горящей свечи мерцает загадочной звездой в оконце. Так он мал в царстве холода и снега, этот лесной приют, а сколько в нем тепла жизни!

Этот кадр лечит, когда худо на душе. Помните, как согревал старого Карло очаг, нарисованный на холсте? Говорят, что зимовье, лес — это уход от действительности. Может быть, и так. Иногда он, наверное, нужен, этот уход, чтобы понять действительность и вернуться к ней другим человеком. Можно лучше понять людей и себя, когда наедине с совестью. Наполнить чистой водой колодец, который внутри. Это разговор с Творцом, невозможный в многолюдье.

Брусника в мае

Здесь радость не в объеме собранного. Прошлогодние ягоды редки и ранимы, легко давятся в пальцах. Замучаешься собирать. Терпения в лучшем случае хватит на одну кружку, чтобы порадовать своих вкусным компотом. И заодно горсть-другую отправить в рот. Именно горсть, чтобы разом наполнилось за щеками крепким душистым соком, таким терпким и вяжущим, что в первый миг сводит скулы. Вкус… Словами его не передашь, музыкой тоже, лучшие дегустаторы руками разведут. Но в обход их мнения мы поставим высший балл.

А все-таки радость в другом. Она в остальном, что сопутствует сбору прошлогодней брусники. В сосновом запахе первого костра. В пятнах талой земли, сплошь усеянной хвоей и почерневшими шишками. В неожиданном шорохе, с которым выпрямилась ветка, бывшая в снежном плену. В целебном воздухе, наконец, настоянном на запахе весны, полном лучистого тепла. В трепете белой берестинки, отставшей от ствола березы, еще в чем-то таком, что выразить можно только взглядом…

Просто в такой день, словно после долгой болезни, расправляет крылья все самое лучшее, самое чистое, что есть в тебе. Ощущаешь прилив свежих сил и будто заново начинаешь жить, чувствовать, как прекрасен и светел мир природы. Полной грудью дышать хочется. Жить!

Маслята

Хорошее имя у этих грибов — звучное, сочное и вкусное. Недаром так любят их белки и бурундуки, большие знатоки по этой части. Смотришь, разного корма народилось в лесу — и шишки, и ягода всякая есть, а все же масленок зацепить захотелось мимоходом. То здесь, то там желтеют свежие погрызы на шоколадных шляпках.

Веселый, артельный народец маслята. Чем-то на нас похожи. Любят пожить широко, без утайки, разгуляться всей деревней враз по косогору. И такие же беспечные. Бывает, что проскочат первые июньские дождики, короткие и ненадежные, другие грибы не спешат, пересидят их в земле, а маслята — глядь, уже повылезли, нет терпежу. А тут и жара грянет. Иссушит беднягу, края вывернет, как зонтик наизнанку, — не будь шляпой. А что толку? Был шляпой, есть и будет.

Они и уходят последними, когда все уже попрятались, в конце сентября. Холодные дожди насквозь прошивают опустевший лес, большинство птиц на юг подалось, грибники по домам сидят. А на рассвете, когда все дремлет в зябком полусне, на землю падает пронзительный взгляд зимы. Сквозь голые ветки ей хорошо видны все зазевавшиеся грешники. Дотронулась жезлом — динь! — и застыли маслята, стали хрупкими, как сосульки. Что ж, такая выпала судьба: быть крайними.

Был случай даже много позже, когда ни один уважающий себя гриб не посмеет вылезти наружу — холодно!

В предгорьях Саян уже выпал снег, а по утрам кусался заметный морозец. Иду с ружьем по распадку, поднимаюсь в гору, снег под подошвами «хруп-хруп», градусов пять с минусом. Вышел на вершину. Место открытое, солнечное, с хорошим обзором во все стороны — как не остановиться?

Заметив вытаявшую полянку, подхожу ближе, сажусь на согретый солнцем коврик лиственничной хвои. Отдыхаю, улыбаюсь паре синичек, порхающих вокруг, дышу чистейшим горным воздухом и любуюсь ослепительно-белыми вершинами вдали, до которых не меньше сотни километров по прямой. Опускаю взгляд и вижу… Как вы думаете, что? Отличный свежий масленок! В меру крупный, мясистый и крепкий — сам просится под нож. Надо, конечно, срезать, если настаивает.

Вернувшись к палатке, сварил его в общей с консервами похлебке, но выловил и съел в первую очередь. Ах, как вкусно! И было это в середине октября в Восточной Сибири, когда в десятке метров от костра лежал снег. Не верите? Сам бы не поверил, но — было.

Коврик-самолетик

Сначала замечаю прыжок. Но засомневался: какой же это прыжок? С одного дерева на другое, метров пятнадцать, не меньше — так никто не прыгает. Даже белка, первая мастерица по воздушным прыжкам, не осилит столько. Это несомненный полет.

Осторожно подхожу к дереву, где затаился зверек, высмотреть хочу, а он не высматривается. Показываться не хочет. Но червячок любопытства грызет и не дает покоя, как пустой желудок. Осматриваю все ветки по порядку, снизу — вверх, обхожу со всех сторон и наконец замечаю пепельно-серую головку, выглянувшую из развилки. Она похожа на беличью, но почему-то без кисточек на ушках. Нет, не белка.

Зверушка оказалась на редкость скрытной. Как ни стараюсь подобраться поближе, она неизменно уворачивается, и лишь одна головенка виднеется из-за ствола. Потом и вовсе пропала. Только одно успеваю подметить — зверек явно меньше белки.

Год спустя меня снова забросило сюда. Иду в знакомое зимовье, хочу поохотиться. Настроение, правда, не совсем охотничье. Располагает к тому, наверное, чудесный августовский вечер. Вижу, как солнце тихо садится в сосновые сети. Над головой мельтешат и светятся в лучах невесомые толкунцы. Пахнет нагретой хвоей и смолой. Угомонились птицы, по лесу разлилась теплая, по-домашнему уютная тишина.

Ход замедляется, ноги сами собой останавливаются. Хочется просто постоять без движений. Вот и стою, молчу, довольный подаренным вечером. Готов обнять все кусты и деревья сразу — они такие красивые! И все вокруг улыбается в ответ, потому что лучшее впереди. Оно за поворотом.

Спускаюсь в низину, из светлой березовой рощи попадаю в сумрачное место, где тихо застыли высокие пихты. Здесь тоже надо постоять.

Поднимаю голову — и снова вижу волшебные полеты. Порхают с пихты на пихту, словно бабочки, те самые зверушки, уже целой эскадрильей. Их было, кажется, пять штук, и летали они синхронно. По какому-то знаку, мне не видному и не слышному, они прыгали все сразу и летели в одну сторону, почти на одной высоте, но садились на разные ветки. Потом дружно летели на следующее дерево. Довольно скоро тем же порядком вернулись назад.

В этом полете смущало одно — не двигались ни лапки, ни хвосты зверьков. Почему же они в таком случае не падали?

На сей раз показалось, что летуны за один прием покрывали по двадцать и больше метров. Наверное, кто-то из родителей, папа или мама зверушек, учил молодых летать, как это делают птицы. Судя по всему, мне удалось наблюдать тренировочные полеты начинающих летчиков.

Это выглядело плавно и совершенно бесшумно, так не летает никто. Глядя снизу, отмечаю, что по воздуху летят не ковры-самолеты, но намного уменьшенные их двойники. Или обычные носовые платки с завязанными уголками, поскольку все четыре лапки торчат в стороны. Правильней будет сказать, что зверьки планировали, как бумажные самолетики, меняя при этом траекторию, если надо. Иногда казалось, что на миг они зависают, парят на месте, как орлы и чайки, владыки синих просторов.

Найдется ли человек, которого не заворожит этот удивительный полет?

Только с балетом можно сравнить тот парящий прыжок — столько в нем изящества, грации и пластики. Глядя на него, ты будто сам отделяешься от земли, поднимаешься вверх и паришь над притихшим лесом. Вечная мечта всего человечества.

Оказалось, что зверек зовется будничным именем «летяга». Знают о нем мало, видят совсем редко. Иногда даже называют двойным именем «белка-летяга», но все-таки это отдельный род.

Мать-природа снабдила летягу эластичной кожистой перепонкой между всеми четырьмя лапками. Пользуясь ею, искусно маневрируя хвостом, она летает и парит в восходящих потоках теплого воздуха, ловит насекомых.

Десятки лет пролетели с того памятного вечера, многие сотни километров пройдены в разных уголках сибирской тайги, но летягу больше не встречал нигде. Остается благодарить судьбу за то, что подарила встречу с летающим зверьком, похожим на сказочный коврик-самолетик.

Жилое место

Рябчишка обвел вокруг пальца охотника. Закружил, запутал, бросил меня в незнакомом месте, а сам удрал. Вижу подходящую сушину, чтобы присесть и отдышаться, но остановился, смотрю в недоумении. Озадачило, что конец бревна зарублен «в лапу». Этим способом плотники скрепляют углы, когда строят бревенчатый дом.

Но вокруг стоит лес, никаких домов нет и быть не может. Ближайшая деревня в десятке километров. Кто здесь плотничал? Зачем?

Отдышался, получше осмотрелся, соображаю — отличное место для постройки охотничьей избушки. По всему склону тянется раздольный сосновый бор, есть из чего строить, а дров до конца жизни хватит. И вода, конечно, есть. Вот она, рядом, журчит по распадку.

Замеченное мной бревешко торчит из завала, скрытого под зарослями кустов и рыжего мха. Это, пожалуй, и есть то, что осталось от стоявшего здесь зимовья. Смотрю уже другими глазами на пригорок, где стою. Это не просто часть леса, это одухотворенное человеком место.

В промысловый сезон охотник обитал здесь подолгу, неделями и месяцами. Практически один. Поговорить он мог только с собаками или с самим собой. О многом можно вспомнить, поразмыслить и помечтать в тягучие зимние вечера, когда за окошком в лунном свете искрится холодный лес. Или волком воет вьюга в печной трубе… Возможно, что душа его до сих пор здесь и сейчас ревниво поглядывает на меня сверху. Например, из кроны этой старой сосны с двойной верхушкой.

Должно быть, в ложбинке, сбегающей вниз, есть тропа к ручью. Не видно, совсем заросла. А кострище, скорее всего, было здесь, против входа в избушку. Ну-ка, проверим. Носком сапога сгреб мох в сторону, и там действительно оказались остатки черных угольков. Это интересно!

Подгоняемый азартом первооткрывателя, нашел еще кормушку для собак — неплохо сохранившееся корытце, вытесанное из осины. В другом месте что-то хрустнуло под подошвой. Керосиновая лампа! Без стеклянной колбы, конечно, и без фитиля.

Убрав пару бревен из завала, увидел печку. Оказалось, что сделали ее без единого сварочного шва — удивительно! Сегодня такой уже не встретишь. Дверца, боковины, патрубок — все сработано горячим кузнечным зажимом, почти забытым сейчас. Кого уговоришь на такое канительное дело?

Стараюсь посчитать, и выходит, что охотник промышлял здесь более шестидесяти лет назад. Потом остарел… И вот стоит другой охотник, не без труда узнавший жилое место. Но и этот не вечен. Время идет, ни на кого не оглядываясь. Когда-то придут сюда и третий, и четвертый, но вряд ли у них шевельнется догадка. Под слоем мха, хвои и опавших листьев скроются навсегда осиновое корытце, коптилка и печка кузнечной работы. Все растворится в земле, все уйдет в небытие. Тайга умеет хранить свои тайны.

Смородиновый чай

Сидеть за электросамоваром да чаи гонять — дело хорошее. Но все же лучше чай таежный, из побегов или листьев черной смородины. Только черной! Красная кислица в такой чай не годится, не дает ни навару, ни духу, хотя кусты внешне похожи.

Черная — это да! Ее по запаху и отличить легче легкого, если не разберешь. Бывает так, что только в потемках от рыбалки оторвешься, когда уж совсем поплавок не видать, и бегом к костру, уху соображать. Но какая уха без доброго чая? Неправильная, костями поперхнешься.

Остается идти по ручью и на ощупь кустики искать. Идешь, в темноте запинаешься, пробуешь пальцами листья, разминаешь, пока не наткнешься — вот она, душистая! Кипяток заваришь целой горстью, и от аромата расплывешься в улыбке. Чай бывает цветов осени: зеленый, желтый, даже оранжевый. В такой и сахар не хочется класть, портить напиток.

А все-таки самый-то чай будет зимой, ближе к концу, когда мороз еще крепок, а снег уплотнился, осел. По знакомым приметам найдешь белый бугорок, где зимует куст, ладонями подрежешь макушку сугроба. Теперь осторожно подними искрящуюся шапку и вдыхай духовитый настой полной грудью. Его там немного, всего-то на один вдох-глоток, зато какой! Настоящий лесной бальзам зимней выдержки.

Между ветками пустота — здесь настаивался бальзам. Серые стебли с розовыми почками — они, как в сказочном ледяном царстве, густо усыпаны крупными кристаллами. Кажется, тронь веточку — и тихо зазвенят… К зимовью бережно несу пучок молодых побегов с набухающими почками — именно в них собралось лучшее из того, чем богата земля.

Котелок, словно камчатский вулкан, окутан клубами пара. Даже не видать — кипит вода или нет? Мороз прижимает. Но вот налита кружка, чай разносит тепло по всему телу, и близким видится солнечное лето. Снова рыбалка, снова ягоды, грибы, снова охота — все у нас впереди!

Останцы

Так вообще-то принято называть отдельно стоящие высокие скалы, излюбленные кабаргой для отстоя. Но есть и другое толкование. Как-то раз услышал от одного таежника и теперь сам пользуюсь этим словом — оно неплохо подходит для старых горелых пней, часто торчащих в тайге.

Пни оставлены не пилой и не топором.

Это немые свидетели давних пожаров, страшных и редко кем виданных. Так называемый верховой пал — лавина огня высотой с многоэтажный дом, она валом катится по тайге, подминая под себя все и вся. Огненный вал легко перескакивает дороги, ручьи и даже реки.

Редко кому удается спастись от страшной лавины. Тысячами гибнут обезумевшие от ужаса звери, птицы, малые зверушки, подземные обитатели, кусты и деревья любых пород — все обращается в пепел.

Ничто, кажется, не способно здесь уцелеть. Но это не так.

Там, где бушевал пожар, остаются торчать высокие головешки, твердо держащиеся за землю. Это все, что осталось от могучей сибирской лиственницы, чья твердокаменная древесина даже в печи горит дольше.

Головешки причудливы. На что они похожи? О-о, это тема для отдельного любопытного рассказа.

Останцы могут принимать любые формы, какие доступны воображению. Пробираясь по лесу в сумерках или ночью, человек даже не робкого десятка легко может вздрогнуть, когда увидит за кустами черное чудовище с поднятой для удара лапой.

Странные фигуры, словно судорогой скрюченные существа, могут и насмешить, и напугать. Вот из-за дерева выглядывает персонаж, похожий на закопченного тунгусского идола. А там торчит парочка чумазых трубочистов в легком подпитии. Саксофон, одиноко стоящий в ожидании исполнителя. Исполинский сапог, а за ним черный кот, затаившийся в кустах. Даже зубастая пасть крокодила зачем-то высунулась из земли. Черный пиратский флаг, разодранный штормами и лихими стычками, воткнут древком в землю, стоит сиротливо — загулявшие пираты забыли его на берегу.

Однажды встретил огромный пень, весь выгоревший внутри, но с «крышей», похожий на ресторанчик для леших.

«Омулевая бочка» — тут же нашлось название для него. Увидел узкую щель в боку, порадовался своей догадливости — вход! Протискиваюсь боком, осматриваюсь. Вполне ничего, сухо, сверху не капает. Только темновато. И пахнет чем-то несъедобным. Между прочим, ресторанчик уже занят — сверху недружелюбно смотрит его единственный посетитель, большущий паук.

А еще лучше нет топлива, чем останцы. Под их обугленной броней, куда не проникает никакая влага, прячется смолистая красноватая древесина. За века набрала сухость и крепость, стала как кость. Случается такая мокрота по осени, после затяжных дождей, что даже под кедром сухого сучка не сыщешь. Тут уж только останцы спасут, согреют.

Верховой пал прокатился сотни лет назад, уничтожил все. Но жизнь берет свое. Сначала на пепелище появится первая робкая зелень — мхи. Потом травы, кусты. Пройдут многие годы, пока зашумит здесь лес. Сначала невысокий, смешанный — березняк, осинник. Но под кустами, в траве уже растут, набирают силу таежные великаны. Нужна еще сотня лет, тогда поднимутся в рост сосны и лиственницы, вытеснят мелочь — и вот уже мощной стеной стоят, как стояли их далекие предки.

Но останцы по-прежнему здесь, как будто время их не замечает и не трогает. Менялись леса, менялись цари и президенты, вспыхивали бунты, войны, революции, и снова воцарялся мир. Только останцы стоят, как почерневшие от времени памятники.

Уважать старших — этому нас когда-то учили. Потом мы переносим уважение на старинные вещи, предметы, пережившие наших родителей, с почтением смотрим на древние деревья, видевшие Александра Пушкина и Льва Толстого… В старых сосновых борах можно встретить останцы, которым лет по триста. Или больше? Как давно, как далеко от нас, сегодня живущих… Подумаешь и… зауважаешь.

Сухой дождь

Таежная красавица лиственница ничем, пожалуй, не похожа на другие хвойные деревья. Она, единственная из всех, полностью сбрасывает хвою, готовясь к зиме. За считаные дни ее зеленый наряд полностью преображается. Хвоинки бледнеют, уходят в лимонные тона, затем в золотистые и, наконец, вспыхивают ярчайшим желтым светом — ярче, чем первые одуванчики.

Выглянешь в окно однажды утром и увидишь на склонах сопок сразу тысячи пылающих свечей — лиственница готова сбросить хвою.

Еще немного спустя хвоинки догорают, тускнеют, и наступает праздник сухого дождя! Несомненно, это самый приятный из дождей — мелких, крупных, проливных, моросящих, грибных… Он сухой и совсем не обидный. Хочется подставить лицо этим ласковым дождинкам, чтобы скользили еще и еще по щекам при каждом дуновении ветра.

Другой раз кажется — облетела вся, откуда ей снова взяться?

А вот и нет! Праздник задуман надолго, на целую неделю, а то и больше. Будет и завтра, и послезавтра… Зашелестит ветерок в высоких кронах — и вновь посыплется сверху сухой и ласковый дождик. Опять всюду мелькают, что-то пишут, чертят в воздухе желтые штрихи. Лиственница прощается с летним нарядом. И прекрасно, и грустно. Уходит в небытие еще один год и все, что в нем было. Надо с этим смириться.

Лиственничный дождь струится по веткам и даже шуршит, как настоящий мокрый дождик, только тише. Невесомая хвоя кружится в воздухе и кружится в воде лесного ручейка, желтой ковровой дорожкой ложится на тропу.

В последние дни сентября, когда собраны ягоды-грибы и делать в лесу вроде бы нечего, все равно стоит зайти туда. Просто постоять. Посмотреть. Послушать.

Осенние заготовки

Хребет не зря зовется Камень. Крут и высок, подниматься тяжело. Но за ним течет речка со сказочным именем Зелинда. За одно такое имя шагать можно целый день, карабкаться в гору, чтобы глянуть на упрятанную в ельнике красавицу.

В самом деле, перевал — сплошная россыпь крупных замшелых камней. Серые, зеленые, рыжие валуны щедро навалены друг на друга. Устроитель хребтов и распадков, закончив работу, именно здесь вытряхнул из мешка оставшиеся камни.

Деревья благоразумно остановились внизу, не пошли на голый склон — попробуй выживи в этих камнях. Одна корявая береза осмелилась забраться сюда, в страну базальта и ветров.

Присяду отдохнуть в ее тени. Ружье кладу на колени и замираю, словно обратившись в камень. Это испытанная хитрость. Посидишь несколько минут без движения, и вся затаившаяся, но живущая здесь живность снова появляется на свет, чтобы продолжить свои бесконечные дела.

Так и есть. Вот рядышком возник бурундучок-полосатик, присел на задние лапки, свистнул раз-другой, заявил о себе и поскакал дальше, уже не оглядываясь. Среди камней мелькнуло бархатно-бурое тельце пищухи — зверушка печется о сытой зимовке, запасает сено в стожки, собирает грибы, орешки и прочую снедь.

И вдруг ловлю движение сбоку. Осторожно веду взглядом. На меня не мигая смотрят черные, будто лаком покрытые, бусины глаз. На чутких ушках белки красивые кисточки — они тоже замерли. Выждав паузу, белка цокает что-то кавказское: «Эй, генацвале!» Сердито дергает хвостом и снова прячется за камнем. Жду. И вот награда за терпение: огненно-рыжая хозяюшка выходит из убежища, в зубах держит гриб. Не дай бог шевельнуться сейчас, даже моргнуть. Да нет же, не думай — не покушаюсь на твою шкурку! И твои грибные припасы не разорю. Веришь?

Кажется, поверила. Молнией метнулась на березу, мастерски наколола гриб на сухой сучок и — назад, в кладовую. Еще один масленок зажала в рогульке между веток, третий заткнула в скрученную бересту, и вот уже береза слегка походит на новогоднюю елку. Украшенную, надо заметить, весьма скромно — одними грибами.

Белочка прискачет сюда по снегу каленым зимним днем и устроит грибной пир. Вот вкусно-то будет! Не выдержав искушения, достаю из рюкзака свои припасы, чтобы перекусить в таком славном месте. Провожаю взглядом маленькую хлопотунью. Она уже скачет вниз по склону, за маслятами торопится. Осень нынче выдалась грибная.

Повезло

Хорошо известно, что зимой рябчики зарываются в снег. А если кто-то забыл или не знает, то рябчиком называют обычную лесную курочку, птицу достаточно грузную и потому живущую на земле. Здесь у нее много врагов. Летом можно в кустах укрыться, а зимой куда денешься? Только в снег.

Мне, старому лесовику, это знакомо. Много раз поднимал их, зарывшихся в снег рядом с лыжней или зимней тропой. И каждый раз это неожиданно, как внезапное отключение света.

Идешь, погруженный в думы, тишину слушаешь. Вокруг лес — застывшие в холоде лиственницы, кедры, березы… Все притихло, спряталось. Лишь кое-где трудяги дятлы постукивают да снежок под валенками поскрипывает. Разве можешь ты ждать подвоха в такой благостной тишине? Никак нет.

И вдруг — снежный взрыв перед носом, громкий хлопот крыльев. Ты стоишь, ошарашенный, и тоже хлопаешь. Глазами. Провожаешь улетающую птицу, перепуганную больше твоего.

А что получаем в осадке? Да так себе, нечто кислое на вкус. Ведь почти ничего не видел. Шляпа. Самое интересное прозевал.

Но вот сегодня, кажется, повезло. Первый раз! Дело в том, что одного уже вспугнул, но вовремя остановился, подумал. На дворе январь, первый день после Крещения. К этой поре рябчики должны держаться парами, до весны недалеко.

Поискал глазами и — нашел! Совсем недалеко, метрах в пяти-шести, вижу лунку — там, под снегом, должна быть вторая птица. Теперь-то все увижу, ничего не пропущу. Станет понятно, как он обнаруживает опасность. Ведь он под покрывалом, дремлет после кормежки и ничего не может видеть. Зато слышит гораздо лучше нас.

Ну, это ничего. Постараюсь не шуметь. На ногах валенки, буду подкрадываться, как кот. И смотреть буду неотрывно, в одну точку, не мигая, как часовой у мавзолея.

Иду тихо, еле-еле переставляя ноги. По метру в минуту.

Снежный домик у рябчика устроен хитро. Да нет, не хитро — продуманно. По каким-то признакам он определяет, что здесь достаточно глубоко, нет под снегом бревна, сучок не торчит. Тогда складывает крылья и наискось камнем падает, зарывается в пушистое покрывало. Нет никаких следов, только лунка. Как будто снежный ком с дерева упал. Даже зверь не сразу определит, что там вкусная курочка дремлет.

Однако человек — «зверь» особый. Таких еще поискать. Вот уже совсем близко подобрался, метра два остается. А теперь метр. Еще чуть-чуть…

Почти навис над ямкой, но рябчик должен быть на полшага дальше — инерция. Наверняка насторожился, у него это работает отменно. Редкий шанс! Прыгнуть, подмять и схватить. Но зачем? Это так, чисто мальчишеское.

Уже хотел нагнуться, но скрипнул снег. Остальное случилось мгновенно — поверхность просела, пробилась голова с черным клювом, в снежном облаке встрепенулись крылья. Лицо обдало блескучей пылью, она тут же стала таять. Утирая влагу, улыбаюсь забавному сходству — возникшая над снегом голова была похожа на перископ подводной лодки.

Над лункой, откуда вылетела птица, отпечатался красивый силуэт — два распростертых крыла. Как фотография на память.

В жизни нам везет нечасто. И это, наверное, не так уж плохо, что нечасто. Хотя бы иногда, но — везет! И слава богу.

Воронка

Жарковато в тайге. Давно хочется пить, но на перевале воды нет. Знаю, что до нее еще далеко. Надо пройти каменистое плато, одолеть крутую осыпь, долго спускаться по глубокому распадку, и только там будет единственный на всем пути ключ.

Спешу вниз и немножко про себя досадую.

Дело в том, что тот ключик совсем мелкий, едва видный в траве и зарослях папоротника. Кружка глубоко в рюкзаке, пока до нее доберешься… И без нее беда, трудно воды набрать. Ну разве что ладонями зачерпнуть. Наберешь и — попробуй удержи ее в пальцах.

Взмок уже весь, но, кажется, скоро приду. Стали часто встречаться кусты черемухи, а это верный сигнал — до воды близко.

А вот и он, тонкой веревочкой вьется в мокрой траве. И еще одно приятное неожиданное открытие — не придется держать пальцами воду. Какой-то добрый человек побывал здесь раньше и сделал все, что надо. Углубил русло, ямку для удобства выкопал и на видном месте повесил стаканчик для питья.

Да не тот стаканчик, который пластиковый, одноразовый, снижающий истинный вкус родниковой воды. Нет, посудина сделана прямо здесь, возле ключа, под шепот листвы и пение птиц. Мастеровыми руками она сделана всего за несколько минут — из куска березовой коры свернута воронка, при этом ее острый конец загнут, вода из воронки не будет выливаться.

Береста — удивительный природный материал, не сравнимый, пожалуй, ни с чем. Экологически чистый и, можно сказать, вечный. Не скоро разрушат ее дожди, морозы, солнце. Самодельный стаканчик еще не один год будет висеть на сучке возле ключа, будет радовать проходящих здесь людей.

Глоток чистой воды стал для меня глотком блаженства и наступившего затем успокоения. Сижу в прохладе, под тенистым кустом черемухи, смотрю на воронку, улыбаюсь. Как просто делается добро!

Но тут пришла запоздалая мысль. Пришла незаметно и тихо, уселась поодаль, смотрит не осуждающе, но… Если попытаться ее представить, то она имела бы вид побитой собаки. С вопросом. А вопрос, между прочим, ко мне и ставится ребром: ты напился, ты доволен, что кто-то другой сделал стаканчик-воронку? А ведь мог и сам смастерить, ничуть не хуже. Почему-то не догадался, не сделал, хотя не раз думал об этом. Оплошал, батенька… Торопился? Или лень-матушка?

Увы, ответить нечего. А хоть бы и нашлись слова — зачем они? Здесь бы больше пригодились дела, чем слова. И работа над собой любимым нужна. Постоянная, незаметная. Самая легкая, на первый взгляд, из всех известных работ, но самая тяжелая на деле.

Труженик

Брожу в березняках, собираю грибы. Смотрю под ноги, но и в небо не забываю поглядывать. Приходится поглядывать, потому что денек сегодня хмурый, облака идут темные и густые. Того и гляди дождик сыпанет.

И сыпанул. Вовремя, между прочим. Во-первых, грибов уже порядочно набралось, а во-вторых, к обеду время подошло. Пора перекусить. Бегом к ельнику!

Ельник темнеется возле самой речки. Тут мне частенько приходится бывать, поэтому все предусмотрено. Есть готовое кострище, а еще удобная сидушка сделана под старой елью. Даже дождик у нас предусмотрен — запас сухого хвороста спрятан в норе под корнями. Здесь дождь не достанет.

Чуть подальше будет потрескивать безобидный костерок, способный приготовить чай и подрумянить колбасные круги, нанизанные на ольховый прут.

А пока он себе потрескивает, мы разложим на земле газету «Мои года», читаемую людьми уважаемого (иногда, конечно) возраста. Порежем помидорки домашние, разложим хлеб и весь обеденный инструментарий.

Приятно поглощать свою снедь, запивать ее таежным чаем и слушать, как шлепают дождевые капли по речной воде, как шуршат струйки по хвое. Вдвойне приятней, если свои несложные наблюдения ведешь, сидя в сухом месте.

Тем временем у уважаемой газеты появился еще один читатель — большой черный муравей.

Но к статьям и заметкам он, похоже, равнодушен. Гораздо больше его интересует обрезок колбасы размером с ноготь. Он решительно подходит к мясному Эльдорадо и пытается сдвинуть находку с места. Сдвинул чуть-чуть, но это несерьезно. Требуются поистине героические усилия! А где их взять, если размерами и весом добыча гораздо больше самого добытчика?

Тянуть, однако, надо. Когда еще такое найдешь? А дома-то как обрадуются да как удивятся! Муравейник ходуном ходить будет.

Муравей мучительно соображает, меняет тактику. Пробует перевернуть, но толку мало. Перед собой толкать — тоже не выходит, мощностей не хватает. А если задом попробовать… Не здесь ли верное решение? Здесь!

Ценный груз тронулся в путь. Маленький труженик вцепился в мякоть челюстями и, упираясь всеми лапками, потащил, потащил за собой. По миллиметру, но потащил! Через заголовки, через абзацы, через свое «не могу». Но, как часто случается, впереди его ожидал удар судьбы. Непреодолимым препятствием на пути лежал большой железный нож. Через него никак не перебросить мясную гору. Обходить вокруг? Слишком далеко и долго. Как тут быть?

Судьба, однако, смилостивилась. Сверху опустилась неведомая рука, убрала нож — и путь открылся. А вот и край газеты близок.

«Ай да мурашка, ай да молодец!» — подумал наблюдавший за ним человек и улыбнулся. Господи, до чего мы все похожи!

У чистого ключа

Тропа вильнула, сбежала вниз, и здесь ноги сами остановились. По земле струится чистый ключ, а сразу за ним лежит замшелое дерево, поверженное старостью. Оно изогнуто, и в выемке вырос сухой, угретый солнцем мох — прекрасное кресло для отдыха, для погружения в лесную благодать, в свои мысли. Нельзя пройти мимо.

Усаживаюсь поудобней, ружье на коленях, насвистываю в манок нечто, похожее на песню рябчика.

Мне, старому рябчатнику, почти наверняка известно, что рябчики здесь есть. Во-первых, потому, что есть вода и много любимого ими шиповника. Ну и во-вторых, потому, что мне так надо.

Однако… Манок фальшивит, что ли?

Фальшивит, конечно. Или шиповника маловато. Или еще что-нибудь… Зато прибежал бурундучок, желает познакомиться. Но скорее он озадачен. Подскакал поближе, встал столбиком, как статуэтка на витрине, смотрит немигающим овальным глазом. Изучает — что это такое расселось на валежине? Свистит как будто рябчиком, но похоже почему-то на человека.

Так и не выяснив важный вопрос, полосатик убежал. Но одиночество мне не грозит.

Знакомиться прибежали сразу две белки. Они тоже здесь живут, слышат свист и имеют право знать, что происходит в их родном доме.

Первая прискакала по земле и, увидев меня, громко сказала: «Ок!». Вторая, спускаясь с дерева, с этим согласилась и тоже послала в эфир свой «Ок!». Это компьютерное словечко часто произносит мой внук, когда соглашается или одобряет что-либо. Но белки вряд ли знакомы с компьютерным языком и имеют в виду что-то другое.

Впрочем, слова словами. Ими сыт не будешь.

Белки в этом направлении соображают быстрее. Одна из них уже несет в зубах кедровую шишку, другая взлетает вверх по дереву, накалывает на сучок свежий масленок. Сушит грибы на зиму. Человек тоже занят, упорно дует в свою фальшивую свистульку. Как ему не надоест?

Рябчики, которым положено быть здесь, почему-то забыли о своих обязанностях — не подлетают и не откликаются. Сколько можно ждать?

А все, что сейчас вокруг и что сопутствует охоте, — лес, небо, земля — это никогда не надоест. Как отмахнешься от того, к чему тянется сердце? Вот, к примеру, осиновый листок устало опустился на мое плечо, а ведь это не просто листок, но знак осени, знак свыше. Пора, друг, пора оглянуться назад, подумать, вспомнить. Как живешь, зачем? Все ли так, как надо? За что тебе «спасибо» и за что тебе стыдно? Лесной воздух и родниковый источник, к которому ты прильнешь, — достоин ли ты их чистоты?

Не торопись, есть время подумать. Как ни славно сидится в кресле с моховой подушкой, но пора идти дальше. К правильным рябчикам.

Решительно встаю и в тот же миг слышу суматошное хлопанье крыльев. Рябчик улетел… Услышав мои старательные призывы, он честно пришел. Пешком подошел и потому не был услышан. Смотрел из-за куста и тоже о чем-то размышлял. Потом честно улетел. Все по-честному.

Лист соскользнул с плеча и, кружась, опустился на землю. Красивый, между прочим, и никто его не видит. Зеленый по краям и с оранжевым солнышком в центре. Такие не должны на земле валяться.

Иду напиться к чистому ключу. Но сначала поднимаю упавшее «солнышко» и бережно кладу в нагрудный карман штормовки. Дома надо всем показать — жалко, если никто не увидит…