Вы здесь

Михаил Тарковский: «Охраняемым объектом нужно сделать местный енисейский язык»

В селе Бахта Туруханского района Красноярского края начал работать уникальный музей таежного промысла. Его основатель, известный писатель Михаил Тарковский, рассказал «Сибирским огням» о том, как создавался музей, о самых затейливых охотничьих технологиях и о талантах, разбуженных в енисейской тайге.

— Михаил Александрович, когда у вас родилась идея создания музея таежного промысла?

— Я мечтал о таком музее еще с 80-х годов, когда был штатным охотником в Бахте. Меня восхищало могущество опытного промысловика, который своими руками полностью обеспечивает себя снаряжением и способен создать вокруг себя собственный мир незаменимых вещей: долбленую лодку, камусные лыжи, берестяные туеса и поплавки, кожаные бродни, лабазы всевозможных конструкций, начиная от одноногих и двуногих на дереве и кончая железной бочкой. Кто не знает, лабаз — это укрытие, способное предохранить продукты от таежных обитателей, и прежде всего от медвежьих посягательств… А лыжи, оклеенные камусом (шкурой с ног оленя или лося), не катятся назад — не дает ворс, лежащий в сторону пятки. На пересеченной местности это огромное удобство. В тепло на них не налипает снег, сами деревяшки под камусом лучше сохраняются, к тому же камус «натягивает» лыжи, придает им дополнительную прочность и гибкость.

Я учился у старших товарищей, собирал знания, подсматривал умения, записывал советы. Но прошло лет пятнадцать, и началась настоящая техническая революция, постепенная, но неотвратимая. Резиновые калоши стали заменять кожаные бродни, синтетические куртки — традиционные азямы из сукна, и замаячили даже пластиковые лыжи из искусственного камуса! И подступила такая боль за многовековую традицию, такая обида за старых охотников, которые изобретали и совершенствовали эти замечательные предметы обихода, что я понял: настало время перенять эстафету и сделать так, чтобы старания наших предков не пропали даром.

— Есть версия, что это естественный ход событий: прогресс облегчает быт, человек окружает себя удобными вещами из искусственных материалов…

— Прогресс — вещь обоюдоострая. С одной стороны, бензопила — вещь крайне удобная и эффективная, а современный снегоход несказанно облегчает труд охотника. С другой — само по себе обожествление прогресса — крайне недальновидное занятие, поскольку этот прогресс все больше приобретает опасные для человека черты. Неимоверное количество слов сказано об обществе потребления и его негативных сторонах для человечества в целом. Отлучение человека от простого труда, от традиции, от основ бытия — это одна из главных бед современной цивилизации, и мы с тревогой наблюдаем, что этот процесс уже коснулся и нашей страны. Я убежден, что только простой созидательный труд дает человеку ощущение истинного могущества и что это труд, без которого немыслима Россия.

— Охотничьи вещи, сработанные традиционным способом, могут быть практичнее современных магазинных аналогов?

— Иногда могут. И очень часто не могут. За обувью из кожи и камуса необходимо заботливо ухаживать, сушить, смазывать (если речь идет о коже). Но при этом в кожаных броднях нога не преет, хотя шить их, конечно, трудозатратно и проще купить резиновые, которые намного долговечней. А подчас и удобней: не надо ничего завязывать — сунул ногу и пошел.

Берестяные туеса, сделанные по традиционной технологии, очень практичны: распаренная береста схватывает донце, и емкость становится герметичной. В них можно хранить молоко и морс.

Можно до бесконечности сравнивать традиционные предметы и современные, и современные выиграют в долговечности и эффективности, а традиционные в… душевном отклике. Для нас главное, что старинные вещи отражают наше традиционное мировоззрение, что они достояние истории и истинные произведения искусства, требующие глубокого знания окружающей природы. Это как отношение к Родине — мы же любим ее не за достижения в космосе, а потому что она мать. И с традиционным так же — оно для нас родина.

 

У енисейских охотников есть какое-то свое, особое снаряжение?

 

— Оно в целом сходно со снаряжением уральских или сибирских охотников из разных уголков Сибири. Обычно особенности таежных доспехов связаны с местными природными материалами: охотники используют ту древесину, шерсть и кожу, которая доступна.

 

— Охотничья культура в Бахте связана с традициями малых народов, живущих в этой местности?

 

— В нашем Туруханском крае жили и живут кеты, эвенки, селькупы — все рыбаки, охотники и оленеводы. Русские первопроходцы, которые в XVII веке начали осваивать землю, быстро влились в речную и таежную жизнь. Произошло слияние русского и аборигенного в одну культуру.

 

— Как долго вы собирали предметы и технологии таежного быта и промысла?

 

— С 2003 года, больше пятнадцати лет. Моя первая жена Наталья Моралёва, царство ей небесное, и друзья из биологических кругов моего детства, в частности Андрей Волков из экологического проекта РОЛЛ, помогли составить заявку и получить средства на сбор коллекции и организацию занятий со школьниками по овладению навыками изготовления предметов традиционного природопользования. И еще очень важный момент: на полученные деньги мы купили видеокамеру, на которую снимали изготовление ветки (долбленой лодки), деревянных чучел уток для весенней охоты и многое другое. Как раз на этой волне я занялся поиском возможностей для съемок документального фильма о моих односельчанах, ведущих традиционный образ жизни, и именно эта камера подарила нам много замечательных кадров для фильма «Счастливые люди»: фактически я вел настоящий видеодневник. Фильм этот всегда был для меня продолжением и развитием музейной задумки.

На первом этапе было собрано больше сотни экспонатов — и в самой Бахте, и в окрестных поселках — Мирном и Комсе. Самым интересным делом было обучение школьников технике изготовления берестяного туеса, которую нам показал замечательный человек — ветеран Великой Отечественной войны Илья Афанасьевич Плотников, герой нашего четырехсерийного фильма об охотничьем и рыбацком быте на Енисее.

 

— А где хранились сокровища?

 

Поначалу коллекция хранилась у меня дома, затем по инициативе школы села Бахта, предоставившей помещение (кабинет истории), часть экспонатов вошла в школьную экспозицию предметов таежного, рыбацкого и сельского быта и истории села.

Позже на средства полученной мною литературной премии «Ясная Поляна» я заказал в селе Ворогово новый сруб, перевезти который помогло «Енисейское речное пароходство». Вообще собирали с мира по нитке: помогал и Владимир Рейнгард (тогда — начальник Красноярской железной дороги), и Василий Булгаков (Туруханское ЖКХ), и друзья — из Красноярска и Липецка. Планирую табличку, где будут перечислены все участники этого благого дела. Сруб надо было поставить на фундамент, собрать, покрыть. А самое главное — передать государству, для чего его предстояло оформить. С самого начала предполагалось сделать его филиалом туруханского краеведческого музея, с директором которого Татьяной Юрьевной Сергиенко мы всегда были в сотрудничестве. На оформление документов ушло лет восемь, если не ошибаюсь. Были досадные моменты: решили для простоты оформлять на меня, но, пока собирали документы и запускали процесс, прошли отпущенные на это законодательством пять лет, и все пришлось начинать сначала.

В конце концов подключили министерство культуры и губернатора Красноярского края Александра Усса. Наладили взаимодействие с начальником управления культуры Туруханского района Константином Гончаровым, которому отдельная благодарность за его вклад в запуск музея в Бахте. Наконец документы были оформлены. В прошлом году осенью в процесс включилась туристическая фирма «Водоход», которая прокладывала круизный маршрут по Енисею; требовались интересные объекты. Осенью «Водоход» профинансировал внутренние работы в здании, которые к весне были завершены силами односельчан. Одновременно с этим совместными усилиями администрации Туруханского района и министерства культуры Красноярского края был разработан поэтапный план запуска музея в работу. Фирма «Раритет» разработала дизайн-проект экспозиции, изготовила ее элементы и смонтировала ее на месте. Охотник-промысловик Геннадий Соловьёв сделал уникальнейшие экспонаты для площадки под открытым небом: кулёмку (ловушку на соболя), лабаз, нодью (таежный костер) и т. д. На этой площадке планируется построить настоящее охотничье зимовье с таежной утварью.

Сейчас в музее приблизительно 160 экспонатов.

 

— Среди них есть древние редкости?

 

— Да. У нас есть, например, кетская железная кованая гагара. Она либо использовалась шаманом, либо красовалась на носу илимки (шитой лодки). Есть пальма — кетское копье, которым в лесу обрубали ветви на тропе. В наш век кто-то приспособил его для того, чтобы делать дранку. Есть и кетское копье, с которым ходили на медведя.

Экспозиция внутри музея будет дополняться рядом экспонатов, отражающих этапы изготовления ветки, камусных лыж и берестяного туеса. Именно в наглядном показе самих технологических процессов — изюминка музея.

 

— Много хитростей в этих технологиях?

 

— Конечно. Непростая задача, например, выбрать елку, из которой делают лыжи. Она должна быть очень ровная, идеально прямослойная и с плотной древесиной. А бересту для туесов нужно добывать в период наибольшего сокодвижения. Если говорить об изготовлении ветки, то об этом можно книгу писать. Целое дело — выдержать толщину дна и борта, для этого сверлятся дырочки и в них вставляются пробочки («пятники»), окрашенные краской: дошел теслом до краски — значит, стоп. Еще очень важный заключительный этап — развести ветке борта и не порвать лодку в носах, для этого ее греют на костре и постепенно разворачивают, вставляя порки (так называют распорки).

Изготовление бродней — это целая наука. Бродень шьется на колодке из юфти. В пятку втыкаются и отламываются деревянные иглы-пятники (чтобы она не скользила), а в задник, чтобы он не сминался, вставляется береста. А матерчатая голяшка пришивается сверху кожи, чтобы в теплую погоду, особенно весной, тающий снег не подтекал внутрь. Матерчатые голяшки бродней подвязываются тряпичными вязочками — по стилю они напоминают домотканые половики.

 

Очень важно передать традиционные промысловые навыки местным школьникам, привить любовь и уважение к прошлому и, так сказать, протереть глаза — чтобы детвора переоткрыла красоту окружающего мира и простого труда. Очень часто мы чересчур прикипаем к окружающей обстановке, перестаем видеть ее неповторимость и заримся на далекое.

 

— Знаю, что сейчас у музея появилась и другая аудитория — туристы.

 

— Да, посещение музея стоит в плане круиза Красноярск — Диксон. Четыре месяца в году мимо Бахты будет ходить и уже начал выполнять рейсы круизный теплоход «Максим Горький». Первое посещение состоялось в августе. Экскурсии проводили мои односельчане.

 

— Михаил Александрович, что еще нужно сделать, чтобы сохранить для потомков то, что можно навсегда потерять?

 

— Надо при составлении школьных программ особенно учитывать региональный краеведческий компонент. Рассказывать детям о том, что они живут в уникальном крае, где человек веками шел рука об руку с рекой, тайгой, учился у них, как у старших братьев. Охраняемым объектом нужно сделать местный язык: особые, чисто енисейские слова и обороты. Это особенно важно в эпоху экспансии английских слов. Енисейский говор необыкновенно интересен, немногие, например, знают, что глагол «грезить» кроме своего обычного значения здесь имеет и еще одно — «безобразничать»: «росомаха нагрезила».

 

— Что представляет собой Бахта сейчас?

 

— Это деревня с населением 250 человек на берегу Енисея, между Красноярском и Норильском. Здесь пока еще есть школа, детский сад, метеостанция, дизельная электростанция, пилорама, фельдшерско-аптекарский пункт, православный храм. Коровник и звероферма давно закрыты. Большинство людей заняты на оставшихся работах, правда, деньги платят небольшие, и три магазина частенько отоваривают население в долг. Поэтому главным остается охота, рыбалка и все то, что называется натуральным хозяйством. Охотники и рыбаки здесь почти все мужчины, начиная с мальчишек. Но исторически соль края — профессиональные охотники-промысловики, люди, уходящие в тайгу на несколько месяцев и зарабатывающие на хлеб добыванием соболя. Их в селе немного — человек пятнадцать, больше половины из них приехали в свое время из разных мест Советского Союза: из-под Красноярска, из Эвенкии, из Донецка, из-под Астрахани, из Тверской области, из Питера.

А раньше у меня было ощущение, что смысл существования всего Туруханского района — промысловая охота. В магазинах продавалось сукно, кожа, ичиги, снаряжение и боеприпасы, а вся деятельность населения по освоению тайги и реки (рыбалка, сбор дикоросов и т. д.) имела плановую государственную поддержку.

 

— Вы уже упомянули примечательного жителя Бахты — охотника Геннадия Соловьёва. В последние годы он стал еще и талантливым самобытным писателем. Расскажите об истоках этого литературного дара.

 

— «Как многие охотники, сами выбравшие себе профессию, Геннадий в детстве прочел прорву книг об охоте, тайге и животных и, живя полнокровнейшей, настоящей жизнью, умудрялся смотреть на нее чуть-чуть сбоку, глазами, что ли, писателя, и самого себя в каком-то смысле ощущать героем книги. Больше всего он любил романы о покорении Сибири» — это из моего очерка об этом удивительном человеке. Наверное, от той начитанности и слог у него классический. Пишет он о тайге, о промысловом мире, о том, что хорошо знает и любит. Как опытный, натренированный рассказчик, Гена знает толк в драматургии истории — у него всегда отчетливая кульминация и развязка. Есть свой особенный юмор. Рассказов у Соловьёва все больше и больше, хотя есть и стихи, которые он начал писать давно, уходя в тайгу. Вот концовка стихотворения, написанного Соловьёвым с первого раза и безо всякого редактирования:

Чайка уныло кричит над водой,
Машет серпом крыла,
И запоздалая баржа волной
Стылые бьет берега.

В последней строчке нет рифмы. Зато какой прекрасный ритм и как точно передано настроение енисейской осени! А однажды он прочитал стихи об охоте по рации на весь район. В эфире стало тихо, а один наш товарищ, очень добрый и чуткий парень, рассказывал потом, что едва не расплакался, настолько проникновенным и одновременно суровым и серьезным был далекий голос Геннадия.

— Есть ли возможность возродить охотничий промысел, ставший нерентабельным? Сохранить тех самых настоящих охотников?

— Промысел сейчас действительно почти не приносит прибыли. Цены на пушнину упали, а на боеприпасы, горючее и технику, наоборот, возросли. К тому же в 2008 году Россия заключила Соглашение о международных стандартах на гуманный отлов диких животных. Для охотника это означает серьезное переоборудование участка. Для спасения отрасли нужны государственные решения, возрождение охотничьего хозяйства, возврат к поддержке простых трудовых профессий. И необходимо вернуть государственную монополию на скупку пушнины. Пока никто это делать не собирается.

 

Беседовала Елена Богданова

100-летие «Сибирских огней»