Вы здесь

Миротворец

Рассказ
Файл: Иконка пакета 04_bodnariuk_m.zip (41.23 КБ)

Лифт ушел вниз хоть и плавно, но так быстро, что сердце взлетело к горлу и перехватило дыхание.

За прозрачной шахтой лифта окутанной дождливой дымкой башни стремительно приближалась земля с суетливо лавирующими по набережной машинами и тоскливо-серой Москвой-рекой. В голубоватой хмари проступали яркие пятна скверов, еще только начинавших терять листву.

Что ж, до свидания! До завтра, если считаете нужным, но я лично…

До завтра! — Саша пожал руку коллеге-юристу и выскочил из лифта, едва двери приоткрылись.

Пробежал холл, стеклянную «вертушку» в дверях; дождь уже закончился, или Саша попросту не успел его заметить — тут же нырнул в метро на станции «Деловой центр». Была середина дня, и выложенный темным гранитом вестибюль был гулок и почти пуст. У платформы материализовался поезд. Саша вошел в вагон, поезд захлопнул двери и устремился в тоннель. В черном стекле напротив Саши отражался худой тридцатилетний парень в отлично сидящем темно-сером пиджаке, спокойный на вид, только светлые волосы от влажного воздуха торчали, как иглы нервного ежа.

В глазах его еще мельтешили суровые лица и страницы контрактов, а в заткнутые наушниками уши уже билась «Металлика», хотя музыки он сейчас почти не слышал, как и не вполне узнавал парня в стекле. Вдруг парень исчез, и в окна хлынул свет — поезд выкатился на мост, застучал над рекой от берега с гостиницей «Украина» к берегу с Домом правительства. Раз — и все забылось: и разговоры-переговоры, и зачем он здесь вообще. До конца дня он свободен. У него еще полдня и впереди веселый вечер с Ариной. И больше ничего не важно.

 

Он был уверен, что парк закрыт, и издалека видел затворенные ворота. Но когда толкнул железную калитку под узкой каменной аркой бокового входа, та беззвучно поддалась и пропустила его.

Все же парк не работал, карусели были заперты на висячие замки. Только колесо обозрения над уже слегка поредевшими желтыми кронами медленно вращалось, но, как он ни приглядывался, людей в кабинках не увидел. Это был старый парк, без современных аттракционов, и краски его поблекли. Скорее всего, даже летом посетителей тут немного. А осень и вовсе остановила его не слишком бурную жизнь.

Капли срывались с крыш билетных будок и звонко шлепались в лужицы. Когда к их звону прибавился звук шагов, Саша уже наверняка знал, что это она. И действительно — Арина показалась из-за тира. Узкое коричневое пальто, пышные каштановые волосы стянуты в хвост, качающийся в такт шагам, сапоги до колен на низком каблуке. Тонкие, по-разному изогнутые брови, чуть ироничная улыбка на пухлых темных губах.

Проигнорировав приветствие, она поднялась на цыпочки и поцеловала его, оставив на щеке похолодевший, едва она отстранилась, след помады. Усмехнулась, согнутыми пальцами стерла след. Он подхватил ее под руку, она вцепилась яркими коготками ему в рукав, и они молча, как заговорщики, пошли к выходу.

Они созвонились в день его приезда и вчера встретились впервые за два последних года. Ходили в ресторан. Болтали, рассказывали каждый о себе то, что стоило рассказать. Время было обеденное, Саше пришлось смотреть на часы и уехать раньше, чем хотелось. Когда он позвонил ей сегодня утром, она предложила встретиться снова. «Снова» в ее устах прозвучало так, словно она предлагала забыть вчерашний вечер и эту черновую попытку.

Как будто привидения на карусели, — кивнула Арина на зачехленных светлым брезентом лошадок. — Сможешь завести эту штуку?

Хочешь прокатиться? — Саша с опасением присматривался к закрытой щитами будке, от которой к аттракциону тянулись кабели.

Хочу! — улыбнулась Арина и немедленно полезла через металлическое заграждение.

В его вопросе вообще-то явно звучала ирония, но Арина предпочла ее не заметить. На двери был замок, но одну из ставен придерживала лишь пара гвоздей. Окно за ней было приоткрыто.

Надеюсь, здесь нет сигнализации или бдительной охраны!

Господи, Саша, ты же не украсть ее собрался! — Арина уже выбрала, расчехлила и оседлала белую лошадь с желтой гривой.

Приборная доска была не сложной, но индикаторы не загорались, на рубильник карусель тоже не отреагировала.

Распрягайте вашего жеребца, леди, скачек сегодня не будет. — Саша вернул рубильник и кнопки в исходное положение, вылез из будки и закрыл ставню. — Похоже, питание отключили.

Жаль, — вздохнула Арина и погладила пластмассовую лошадиную морду.

Они перебрались через заборчик, и Арина снова цапнула его под руку. В парке по-прежнему было пусто и сыро.

Еще одно лето прошло, — заметил Саша.

Ты это сказал таким тоном, будто молодость прошла! Или даже жизнь.

Да уж не так я сказал! Но в какой-то степени да — кусочек жизни, еще одна триста двадцатая ушла в прошлое.

Все дело в том, обращаешь ты на это внимание или нет.

А на что ты обращаешь внимание?

На то, что сегодня нет дождя. На то, что листья пока не облетели и очень красиво. На то, что ты наконец-то добрался до Москвы.

Они вышли из парка и зашагали по улице.

Я вчера даже не спросила — чем ты сейчас занимаешься?

Саша помедлил с ответом, предвкушая реакцию, потом неторопливо произнес:

Я занимаюсь досудебным урегулированием.

Арина отстала на шаг, и ее рука чуть не соскользнула со сгиба его локтя.

Ты удивлена? — улыбнулся Саша

Я? Абсолютно нет, — хмыкнула Арина. — Ты всегда любил отстаивать чужие интересы больше, чем свои. И над чем ты работаешь здесь?

Одна псковская фирма здорово накосячила перед гораздо более крупной московской. Если москвичи подадут в суд, они его обязательно выиграют. Псковская компания тогда не сможет оплатить все неустойки и окажется на грани банкротства. Я должен помочь им это предотвратить.

Есть шанс?

Пока еще никто не хлопнул дверью.

Это, несомненно, показатель успеха! И какое же ты им предложишь решение?

Да решение простое — обе стороны должны пойти на уступки. В Пскове валят все на обстоятельства и уверены, что срыв контракта не их вина. Но юридически все козыри на руках у москвичей. А я должен убедить их ими не пользоваться. И еще попутно донести до псковичей, что виноваты все-таки они, и хоть частично, но платить придется. Пусть даже и они меня наняли. Потому что иначе ничего не получится, ибо их дело — дрянь.

Зачем же москвичам идти на уступки, если у них все козыри?

Иногда стоит уступить. Сохранить время и ресурсы. Разрушение немногим приносит удовлетворение. А тут есть шанс проявить великодушие. А главное, почувствовать его.

Арина присвистнула:

Они согласны с твоей логикой?

В этом и состоит моя задача — убедить их, что это тот самый случай.

Саша поймал исполненный скепсиса Аринин взгляд и улыбнулся:

В моей практике дело ни разу не заканчивалось судом.

 

С Ариной Саша познакомился четыре года назад в большой компании общих друзей, и они тоже скоро стали друзьями. Без замаха на что-то другое — Арина уже тогда давно и счастливо жила со своим парнем и готовилась к свадьбе. Впрочем, ее жених, хоть и был, по ее признанию, самым близким человеком, все же оставался за пределами их круга. Они же проводили вместе уйму времени. Часто уже после того, как вся компания разбредалась по домам, Арина с Сашей вдвоем еще шли в какой-нибудь пустой ночной бар, парк, на набережную и добирали необходимую дозу общения.

Тогда они оба работали по контракту в Петербурге. Потом разъехались — Арина в столицу за большими возможностями, Саша — просто домой. Это был вполне сносный компромиссный выбор, потому что Москву он любил, Петербургом вдохновлялся, в Риге получалось расслабиться, но расстаться с поливаемым дождями Калининградом и старыми друзьями Саша был решительно не готов.

Хоть он и накатывал в столицу несколько раз в год, пересечься с Ариной удавалось редко; и сейчас Саша испытывал блаженную радость от прежнего ощущения беззаботной близости. Арина рассказывала, что бросила работу по специальности, потом еще несколько неинтересных занятий и сейчас пребывает в поиске интересного. Он спросил, как ей семейная жизнь.

Тебе тоже стоит попробовать! — Арина, критически прищурившись и отклонившись назад, глянула на него словно сквозь невидимые очки. — Скажи: ты хоть раз — ну хоть немного, хотя бы мысленно! — приближался к этому решению?!

Ну, разве что раз, но обошлось!

Что же тебе помешало?

Ты была уже замужем! — засмеялся Саша и, одной рукой обняв Арину за плечи, на ходу притянул к себе и чмокнул в щеку.

Но ведь еще не до конца! Поженились мы много позже.

Но ты была влюблена! С тобой невозможно было разговаривать. Ты была как клубок нервов.

Арина по-лисьи фыркнула:

Можно подумать, сейчас я клубок проволоки!

Колючей!

Арина набрала в грудь воздуха…

Ладно, ладно! Ангорская шерсть или даже мохер!

Неубедительные у тебя, Саня, доказательства. — Арина тряхнула конским хвостом, точно строптивая лошадка. — Именно поэтому я и надеюсь, что ты наконец-то женишься!

Можешь объяснить, почему тебе этого так хочется?

Ну хотя бы потому, что я тебя люблю. Правда, Саш. Нужно, чтобы в жизни было что-то, за что можно держаться, если вдруг все вокруг пойдет прахом.

Арина перевела дыхание и призналась, все так же скривив губы в улыбке:

Иногда мне бывает просто страшно за тебя.

А если я женюсь, тебе будет спокойнее? — улыбнулся Саша.

Может быть, — глядя в сторону, отозвалась Арина.

Они срезали путь через дворы и скверы, пересекали площади, проходили ничем не примечательными улицами со знаменитыми названиями, перешли мост. Когда добрались до широченного, шумнейшего и гротескно-классического Кутузовского проспекта, стало смеркаться, и Арина пожаловалась:

У меня уже горло пересохло от разговоров!

Давай где-нибудь засядем, — с готовностью предложил Саша и огляделся по сторонам.

Ни за что не зайду в помещение, — замотала головой Арина. — Сейчас так тепло. Лучше где-нибудь на лавочке с пивом посидеть.

Они свернули с Кутузовского на Большую Дорогомиловскую, а потом — в боковую улицу, где в глубине на первом этаже девятиэтажки светилась вывеска маленького супермаркета. Здесь Арина неожиданно отвергла всякое Сашино участие и скрылась за пластиковой дверью под вульгарно подмигивающей красно-синей табличкой «Открыто».

Саша остался ждать ее у входа, постепенно поворачиваясь вокруг своей оси на каблуках и оглядываясь вокруг. Через дорогу весь квартал занимал один огромный дом в стиле сталинского ампира, на высоком каменном цоколе. Он словно наваливался своей громадой на тротуар, а у его дальнего угла, в сотне метров, мельтешили фары на Большой Дорогомиловской. Он перевел взгляд вверх, на светлую кирпичную стену восьмиэтажки, и стал ее разглядывать. Узкие окна лестничной площадки, полуголые ветви дерева у подъезда, сумрак начинающегося вечера в верхних этажах… В этот момент что-то екнуло, шевельнулось в памяти: дом и дерево перед ним внезапно показались до щемления в груди родными и знакомыми. Это длилось лишь пару секунд, но мозг бросился лихорадочно листать архивы, выискивая причину дежавю. Наверное, это было воспоминание из детства, возможно, даже не его воспоминание — впечатление из читанной лет двадцать назад книги… Но с городом он ошибиться не мог точно. Только в Москве такие дома.

Его дернули за рукав.

Ты что застыл? Пойдем!

Пиво Арина взяла только ему, себе выбрала «спрайт», и они уселись с банками в руках на лавку под лохматым кустом акации в темном дворе.

Саша порадовался удачно выбранному месту — вид двора отсюда снова и снова вызывал отголоски ощущения узнавания. В том ощущении было спокойствие, безмятежность детства. Слабое колыхание прохладного осеннего воздуха и тихий шорох акации, будто облако, амортизировали, отталкивали гул проспекта, многоголосье извечной утомительной столичной суеты. Сидящая рядом Арина тоже затаила дыхание, задумчиво крутя в пальцах черенок огромного, как веер, кленового листа. За этот день Саша понял, что им с Ариной совершенно необязательно беспрерывно чесать языками, и эта новая степень близости тоже согревала его сердце.

Арина обернулась к нему:

Так бы и осталась здесь ночевать на лавочке! Теперь я знаю, как становятся бомжами и бродягами, — однажды становится просто лень идти домой!

Устала?

Я поняла, что Калининград для тебя слишком тесен. Твоя тяга к хождению требует масштабов Москвы!

Ну я же должен был показать тебе город!

Арина ответила легкой пощечиной кленовым листом.

Кстати, что ты делаешь, если кто-то из твоих подопечных ни в какую не хочет ни прощать, ни уступать и уже заложил в бюджет деньги, что намерен отсудить?

Ты знаешь, такого не бывает. То есть бывает, конечно, — но люди есть люди, и значит, всегда могут вмешаться пессимизм, усталость, приступы великодушия, осторожность, апатия, на худой конец, просто лень! Даже когда люди совершенно непохожи, даже когда они враги, всегда наступает минута, такой эмоциональный во многом момент, когда их стремления пересекутся в одной точке. Этот самый момент я и стараюсь засечь. Если они в этот момент примут решение, то оно будет правильным.

Нет. Скорее, оно сохранит между ними мир, — поправила Арина. — Это, конечно, хорошо, но вот всегда ли это правильно? Порой просто необходимо столкнуться лбами, и пусть победитель заберет себе все!

Может быть. Но меня нанимают, чтобы максимально сгладить конфликт.

Арина кисло улыбнулась.

В этом ты мастер. Однако конфликт зашел далеко, раз потребовалось выписывать тебя из Калининграда в Москву.

В Москве, конечно, все есть! — съязвил Саша.

Все, — утвердительно кивнула Арина. — И это не снобизм, это факт.

Кроме меня.

Да, — признала она. — И это тоже не ирония. — Арина задорно вскинула голову, в ее взгляде искрилось веселье — то, что Саша любил в ней больше всего. — В любом случае они нашли правильного человека!

Арина смяла свою пустую банку и огляделась в поисках урны. Та нашлась метрах в пяти. Арина стала прицеливаться, и уже по положению ее руки Саша понял, что она не докинет. Он перехватил банку, едва она отправилась в полет, и выкинул сам.

 

Ночная Москва от Москвы вечерней практически не отличалась.

Проводить тебя?

Я живу в спальном районе. Меня неинтересно провожать.

Тогда ты меня проводи. Обещаю, будет интересно, — улыбнулся Саша. — Дома тебя не потеряют?

Нет. Лешка в командировке.

Они поднимались по Никитскому бульвару. Здесь между Воздвиженкой и Тверской притаилась уже совсем другая Москва: тихая, с невысокими домами и купеческими особняками. Ночь окрасила ее в два цвета — все, что не было черным, как тень в аллее, отражало разные оттенки ночного оранжевого.

Арина и Саша выбрали тень. Кроны почти смыкались над центром бульвара, лишь кое-где открывая бурое ночное небо. В этой полосе тьмы они крались, как заговорщики; освещенная часть улицы казалась декорацией, тренировочным городком, забытым и предоставленным им в распоряжение.

В любой момент можно было начать игру.

Саша был готов идти и идти. Так хорошо было шагать рядом по ночному городу, что само время сдалось и исчезло. Время, которое всегда гнало вперед, чье тяжелое дыхание он привык ощущать затылком, теперь ничем себя не выдавало. И город угодливо растягивался перед ними, как ковровую дорожку, раскатывая впереди еще один бульвар.

У гостиницы они оказались внезапно, словно арка, ведущая во двор, раскрылась лишь в тот момент, когда они проходили мимо. Арина не сбавила шаг и ни на мгновение не затормозила; и Саша тоже не стал задавать ей лишних вопросов, просто прошел с нею во двор, в холл, на лестницу, в номер.

Ужасные какие обои! — заметила Арина, едва Саша зажег свет. Окинула взглядом комнату, с облегчением стянула сапоги и, выдохнув: «Наконец-то!» — приземлилась на кожаный диван.

Извини, у меня нет ничего, кроме чая и кофе растворимого. Ты что будешь?

Чай, — вздохнула Арина. — Неужели тебе по ночам есть не хочется?

Можем спуститься во двор, итальянский ресторан внизу еще наверняка работает.

Арина по-мужски закинула локти на высокую спинку дивана и с возмущением воззрилась на него.

Не думаешь же ты, что я сегодня еще куда-то пойду?!

* * *

Его разбудил грохот дождя, загнанного в жестяные трубы. А еще сквозняк — он курил в окно и не потрудился закрыть старую раму плотно. Саша был уверен, что еще слишком рано, но постепенно распознал в одном из монотонных звуков писк будильника в телефоне.

Он опрокинулся на спину — все утро пролежал на боку, оберегая иллюзию, что Арина еще здесь. Левая рука затекла, словно окаменела. Но простыня под спиной оказалась холодной, да и вообще в комнате было холодно.

Арина проснулась затемно, тронула его за плечо: «Сашка, мне надо идти». То ли тронула слишком легко, то ли сказала без нажима, но пока он, вяло возражая спросонья, соображал, что к чему, она уже оделась. И когда он проснулся настолько, чтобы спросить, какого, собственно, она уходит прямо сейчас, за ней щелкнул дверной замок.

Ну и пусть, подумал Саша и хотел уже уснуть заново, но ощутил вдруг неожиданную горечь. Она была ему хорошо знакома, и он решил не обращать внимания, но чувствовал эту горечь даже сквозь сон…

Месяц назад Саша бросил курить. Вернее, начал бросать. Но уже две недели он держал себя в руках, идя на всякие ухищрения с таблетками и жвачкой. То есть не курил, собственно, он где-то неделю, но за эту неделю поверил, что больше и не захочет, и стало быть, это победа.

Однако, едва самолет выпустил шасси над полосой в Домодедове, в голове недобитой мышью прошмыгнула мысль о том, что если переговоры пойдут трудно, он, так и быть, купит пачку и одну сигу выкурит. В смысле, не больше одной в день, пока идут переговоры. А остаток выбросит. Переговоры пошли трудно с самого начала, но о куреве он не вспоминал до вчерашнего вечера.

Через полчаса после ухода Арины, когда в узком дворе-колодце еще не было никого, кроме дворника с гремучей тележкой, он ежился, стоя в одних трусах у открытого окна, и курил, облокотившись о холодный подоконник. Сигарета с непривычки тоже казалась горькой. Саша выдыхал дым наружу густой паровозной струей, но плотный влажный воздух отбрасывал табачные облака обратно в комнату. В комнате повисала синеватая дымка, похожая на что-то вроде тумана. И в голове после такого пробуждения тоже стоял туман.

А сейчас, когда он открыл глаза и снова увидел хмурое утро и мутный потолок в трех метрах над собой, то неожиданно понял, что все просто.

Просто она поняла, что ошиблась.

Будильник прозвонил еще один раз, потом третий, контрольный. Попить чаю он уже не успеет.

Ухватившись за эту определенность и стараясь больше не задумываться о другом, он быстро принял душ, побрился, собрался и отправился на работу.

 

По выложенному плитами тротуару стелился широкий поток, и от водостоков, бурля, к нему стремились полноводные реки. Прохожие отпихивались друг от друга зонтами, ежились под брызгами, и только Пушкин на своем постаменте не терял невозмутимости. Саша передвигался то прыжками, то шагами, достойными опытной цапли. Спустившись в переход, он отряхнул зонт, стянул с плеч мокрую кожаную куртку, провел ладонью по волосам. С водой в ботинках пришлось смириться.

Поезд, с ревом разгоняясь, устремился в тоннель. Воздух в вагоне был спертый, влажный. Рубашка липла к спине между лопатками. Саша сел в самом углу вагона, где особенно сильно гремело, и, откинув назад голову, закрыл глаза.

Это все — поезд метро, предстоящая встреча — было привычно и оттого разом и успокаивало, и порождало отвращение. А вот думы об Арине выбивали из колеи, снова вытаскивая его из подземного тоннеля во вчерашний вечер. Вечер, а потом ночь, из которой он пока еще помнит едва ли не каждую минуту. Но то, что произошло утром, неизменно замыкало цепочку воспоминаний.

Она ушла без прощаний, поставив этим некую точку, и лучше всего с этой точки не трогаться. Так будет лучше и для нее, и для него. В конце концов, Арина замужем. Вчера он об этом даже не вспоминал, но сегодня утром ее муж вдруг всплыл в его сознании, точно подводная мина, у которой сгнила и раскрошилась удерживавшая на глубине цепь.

А он определенно меньше всего хотел проблем для Арины.

Издавая противный свист, поезд вошел в поворот. В юности Саша представлял, что его история будет звенящая, летящая, ревущая, как в песне «Звезда рок-н-ролла». Но чем дальше шло дело, тем меньше рок-н-ролла в ней оставалось. Тем тверже становился сковывающий его цемент рутины, в котором его душа металась, как приговоренный к утоплению опальный мафиозо. Никаких звезд. Серое калининградское небо, отражающееся в серой реке. Серые строчки контрактов, серое летное поле, серая девятиэтажка, где он жил с видом на серый двор. Все, чем он пытался разнообразить свою жизнь, тоже быстро превращалось в рутину. Путешествия, которые становились все более частыми, перестали быть похожими на приключения. С этим ощущением — ног в цементе — не помогало справиться ничего.

* * *

Искажающая пленка дождя скользила по боку башни, а Саше то и дело казалось, что это просто некачественное стекло, все в пузырьках и трещинах. Только стеклянная стена и делала сносным маленькое помещение, тесноту которого не могли закамуфлировать ни худые сотрудницы, ни скругленные углы мебели. Но, надо признать, потрясающий вид с лихвой компенсировал недостаток пространства в офисе этой в общем-то богатой и солидной компании.

Саша огляделся, встретился взглядом с хозяйской секретаршей, скосил глаза на свою опустевшую чашку из-под кофе и состроил просительное лицо. Кофе был слишком слабым допингом. Ему недоставало воздуха, чтобы соображать нормально, а еще этот чертов дождь… Зарождающаяся головная боль уже начинала ввинчиваться в левый висок — это Саша ненавидел больше всего.

— …Это-то все понятно, но только вот что будет с поставкой по контракту от третьего июня?

Поэтому я и предлагаю подписать дополнительное соглашение.

Поздновато подписывать! Срок, предусматривающий штрафные санкции, уже наступил…

Боль медленно досверлила до середины левой брови и теперь, в отдельные минуты, пульсировала в каждой косточке черепа. Саше в эти минуты хотелось зажать уши руками и залезть под стол. Но момент для этого был неудачный — диалог наконец-то удалось направить в нужное русло, и выказывать слабину было нельзя. Во время особенно ожесточенных приступов Саша так старался не кривиться, что выражение его лица становилось неестественным, и его собеседники один раз даже переглянулись между собой.

Это все Арина виновата. Следствие бессонной ночи. Следствие лишних раздумий. Именно сейчас, когда нужно сосредоточиться и разыграть эндшпиль, боль затопила всю голову. Саша оперся локтем о стол и словно бы случайно прижал к брови холодный металлический наконечник ручки.

Он не был уверен, стоит ли сегодня звонить Арине, и не сомневался в том, что сама она не позвонит. Этого было достаточно, чтобы остановить размышления и заняться делом. Но всякий раз, когда москвичи — оба старше Саши — начинали в очередной раз пролистывать документы или что-то прояснять между собой, у него выдавалась минутка подумать, и мысли вырывались за стеклянную стену и пускались на новый круг.

Если она действительно сочла все ошибкой, то звонок не имел смысла. Только эта версия казалась Саше все более зыбкой. Арина не любила признавать ошибки. Перебрав еще с полдюжины вариантов и не удовлетворившись ни одним, Саша вышел в коридор с мобильником в руке, потом решил, что позвонит позже, и хотел уже убрать телефон в карман, но тут и раздался звонок.

* * *

Они сидели на высоких стульях за стойкой у окна и следили за лужей. Лужа все продолжала расходиться кругами. В кафе звучал какой-то клубный микс, и Саша скоро заметил, что дождь четко соблюдает ритм.

Арина отошла «причесаться», а Саша отвлекся от наблюдений за погодой и огляделся. Когда начался дождь, кафе стало понемногу заполняться. Здесь проводили время по большей части их ровесники и младше — пили кофе, шлепали по клавишам ноутбуков, читали взятые с полок книги. Хотя в зале было достаточно сумрачно — в это время суток расчет был лишь на дневной свет.

Рядом с ними на низком диване расположилась молодая компания. Случайно Саша встретился взглядом с одной из девушек. Ему показалось, что она нахмурилась. Нет, она точно нахмурилась, неизвестно по какой причине, еще и метнула куда-то за плечо Саши гневный взгляд. За его плечом было только окно… Тут Саша сообразил, что они с Ариной загораживают собой свет. Скоро он и впрямь расслышал, как в разговоре на диване проскользнуло слово «темно».

Саша попробовал, не вставая, отодвинуться чуть в сторону вместе со стулом, но ножка угодила в выбоину в плитке, и стул не двигался, зато рискованно качнулся назад. Этого еще не хватало!

Ему, конечно, показалось — все эти невысказанные упреки, взгляды... А даже если и нет! Они с Ариной пришли раньше, и никто не просил этих усаживаться в тень!..

Тут как раз вернулась Арина. Саша встал и подвинул для нее тяжелый металлический стул, а потом сел рядом — но уже на другой табурет, не слева, а справа от нее.

Арина поставила перед ним его чашку. Потом огляделась. Чтобы оценить ситуацию, ей потребовалось секунд пять.

Чтобы изменить твой характер, тебе нужно ампутировать голову!

 

Вышли из кафе и, прошагав квартал, снова оказались на Тверском бульваре. В свете пасмурного дня он был совсем иным. Никакого темного тоннеля — просвечивающие желтые кроны, мокрая рыжая плитка, прибранные отцветшие клумбы. Машины проезжали редко, Саша заметил это еще вчера. Видимо, водители выбирали более удобные пути, чем Бульварное кольцо. Прохожие навстречу тоже почти не попадались, и было слышно, как ветер волочит по плитке тяжелые от влаги опавшие листья.

На улице Арина взяла его за руку. Ничего в этом вроде бы не было, но Саше оказалось достаточно, чтобы окончательно стряхнуть налипшую с самого утра тоску. К тому же Арина сразу стала травить свои малоправдоподобные московские истории, он увлекся и мысленно выдохнул.

Теперь ясно, что все нормально. Все по-прежнему.

* * *

Сами того не замечая, по бульвару они двинули туда, откуда пришли вчера, поэтому на первом же перекрестке свернули на узкую боковую улочку.

Москва всегда казалась Саше городом стихийным, застроенным как бог на душу положит, а этот уголок и вовсе являл собой архитектурный винегрет — только что вокруг были двухэтажные старые домишки, за углом открылись обычные пятиэтажки, еще немного подальше виднелся дом с лепниной, а над крышами торчала башня из стекла.

По узкому тротуару через неожиданно оживленный перекресток, мимо продуктового магазина, к торчащей на углу кирпичной девятиэтажке и стеклянному летнему кафе. Свернули у засыпанной желтыми листьями детской площадки посреди еще зеленого газона и дальше отправились прямо. Саша отмечал дорогу машинально, не прекращая болтать с Ариной, — у него давно выработалась привычка рассматривать все вокруг. Так он заметил синюю табличку с номером на углу — улица Малая Бронная. Вот она, оказывается, где.

Как ты завтра, занят?

У меня сегодня вечером самолет.

Когда ты успел купить билет? — удивилась Арина.

Утром.

Ну скажи же мне, что твои подопечные в конце концов пошли в суд!

А вот и нет! Они договорились. Как всегда.

Ну ничего, однажды тебе попадется по-настоящему крепкий орешек, о который ты сломаешь зубы!

Можно подумать, что ты мне этого желаешь.

Конечно, желаю! Любая идея должна испытываться на прочность, иначе грош ей цена.

У меня нет никаких идей. Просто работа, за которую мне платят.

Правда? А мне показалось, она доставляет тебе удовольствие. Ты прямо как супергерой: появляешься, чтобы наладить пошатнувшееся равновесие, а после снова слиться в кусты!

Лифтовая шахта мутного стекла нависала низко над тротуаром, прямо над притолокой подъездной двери. Саша заметил ее с расстояния двух шагов и, хотя был среднего роста, на всякий случай пригнулся. Наверняка дно шахты уже не раз обагрено кровью высоких и рассеянных.

Красивое сравнение, кабы не кусты.

Арина улыбнулась:

Ну ладно — улететь в свое тайное убежище на Балтийском взморье!

Почему оно не дает тебе покоя?

Может быть, потому, что я совсем не представляю, каково тебе там…

Асфальт под ногами загудел — видимо, прямо под ними проходила ветка метро.

Дожди идут, чайки летают, по субботам езжу к морю, брожу по пустым пляжам и смотрю на прибой…

Чайки меня как раз меньше всего волнуют.

Арина снова взяла его под руку, прислонилась к нему плечом. В этот момент казалось, что никого ближе и важнее друг друга ни для Саши, ни для Арины нет. Это томительное, счастливое и обманчивое ощущение сводило ему лопатки, и Саша не то чтобы хотел от него отделаться, но все же невольно передергивал плечами.

За утро он не раз вспоминал прошедшую ночь, но чем дальше она отдалялась во времени, тем более отвлеченно он о ней думал. Конечно, стоит относиться ко всему этому легче. И иногда Саше это удавалось, но тут он сразу понял — не получится. Еще вчера ночью понял, еще когда Арина переступила порог его комнаты. Но прогони он ее тогда — все равно было бы уже ничего не изменить, поздно.

Что-то произошло. Он уже дважды почувствовал это — утром, когда проснулся в одиночестве, и позже, когда увидел ее имя на дисплее мобильника.

У нас с тобой всю жизнь однотипные прогулки — мы шатаемся по кабакам и паркам. Сейчас они в равной пропорции, потому что осень. Летом бы мы никуда не заходили, а зимой двигались бы перебежками. — Арина запрокинула голову назад и с шумом втянула носом воздух.

День дышал зябкой прохладой. Кафе, которые летом выставляли на тротуар столики, теперь позакрывали все окна, и только отдельные озябшие посетители сидели на лавках у дверей с чашками или стаканами, отложив в сторону отсыревшие подушки. Ветер носил ароматы еды — чеснока, выпечки, жареного мяса, — но меж них сквозняком проникал воздух осени: запах прошедшего дождя, прелой листвы.

За углом открылся пруд, окруженный разодетой в золото свитой деревьев. У кромки воды пролегла яркая кайма опавших листьев, плавучие островки прибивались к утиному домику. Дворник сгребал широкие кленовые листы жесткой садовой метлой, но то и дело прерывал работу, поднимал голову и ошеломленно разглядывал еще густые кроны кленов. В эти моменты он больше всего был похож на замученного московского Сизифа.

Вчера ты даже не намекнул, что сегодня улетаешь. К чему такая спешка?

На аллее Саше почудилось, что выглянуло солнце. Но нет — это просто очень желтая ветка нависла над их головами, и сквозь нее струился прозрачный свет осеннего дня. В ту же минуту Саша почувствовал удивительную легкость. Даже не легкость, а облегчение. Словно кто-то выдернул гвоздь, вбитый в голову. Но отчего вдруг выдернул и что это был за гвоздь, Саша не понял.

Почему ты не сказал, что сегодня улетаешь?

Работа закончена… — пожимая плечами, начал Саша и вдруг понял, что, если прямо сейчас оборвет фразу, Арина решит, что ему на нее глубоко наплевать, и со всеми на то основаниями обидится. А признаться, что он отчего-то был уверен, что она поставила точку в их дружбе, в их встречах и отношениях, что сам звонить он не решался и не сомневался, что и она не позвонит, вообще равносильно самоубийству. — Я так много вещей стал делать на автомате, что мне самому иногда не по себе.

Автопилот всегда приводит на один и тот же аэродром.

Саша фыркнул:

Это твой вариант для конкурса «сочини восточную мудрость»?

Нет, всего лишь констатация грустного факта.

Арина обернулась к нему — взгляд ее в этот момент действительно был грустен.

Он не мог не купить билета. Кто-нибудь потом обязательно бы его спросил: почему он вдруг решил остаться в Москве, если причин оставаться нет? Кто-то обязательно задал бы этот вопрос — возможно, та же Арина, хотя скорее всего, он сам. Когда-то давно Саша боролся с ожиданиями родителей, но мало того, что остался хорошим сыном, так еще и стал соответствовать ожиданиям всех подряд — иногда это доставляло предсказуемое удовлетворение, но гораздо чаще вгоняло в тоску.

Тут разлапистый лист клена спланировал с дерева прямо на голову Арине. Саша убрал лист и, опуская руку, тыльной стороной ладони провел по волосам Арины. Встретил ее взгляд, отвел глаза, обвел ими желтый свод аллеи и обрывок бесцветного неба над прудом. Снова посмотрел на Арину и обхватил ее плечи одной рукой, а потом притянул к себе и обнял по-настоящему.

Он боялся, что сейчас она скажет что-нибудь, и это долгое мгновение оборвется, вдобавок будет заклеймено какими-то словами. Но Арина молчала, прижимаясь щекой к вороту его куртки. Знал, что вот-вот пора будет разомкнуть руки… уже давно пора. Но они словно срослись за спиной Арины. Незнакомая на вид черная птица медленно плыла по гладкой поверхности пруда, разгоняя воду, словно складку на полиэтилене, и слегка подрагивали верхушки ярких крон.

Бывают такие моменты в жизни: потом оглянешься вслед и понимаешь — они уже никогда не повторятся.

Горе тому, кто поймет это сразу.

Сейчас шел именно такой момент.

 

Все равно потом пришлось отпустить Арину, и они двинулись дальше по закольцованной вокруг пруда аллее. Будто и на этот раз ничего не произошло.

Ну да, это оптимальный вариант для всех. И для него тоже.

Для него почти всегда существует только один вариант.

Жизнь только начинается, а уже кажется такой устоявшейся, такой предсказуемой. Он уже ничего не ждет от нее, поэтому сама мысль о том, чтобы побороться за Арину, кажется ему чужой, случайно залетевшей в голову. Вечером он сядет в самолет и вернется в Калининград. Будет вспоминать эти два дня, болтаясь в своей тесной обжитой реальности, где нет места Арине. Где едва хватает места ему самому.

Сделав полтора круга, они ушли от пруда. Тихий изгиб переулка взбирался вверх, и узкий тротуар был как тоннель, образованный забором и припаркованными машинами. Сквозь решетку забора тянул ветки облетающий красными листочками куст. Только сейчас Саша осознал, что Арина все это время о чем-то рассказывала и он, отслеживая ее рассказ краем сознания, даже поддерживал разговор.

— …Я уже решила, что все это предприятие накрылось медным тазом. Но Лешка говорит, давай попробуем…

Как выдернуть Арину из ее ладно скроенной жизни, а главное, надо ли это делать? Кажется, Саша ни разу не ответил на этот вопрос положительно, даже самому себе. Если Арина бросит своего мужа, о котором всегда говорит с таким теплом, если с легкостью оставит все, то это, как ни крути, будет уже другая Арина. По всему выходило, что любит он только такую Арину, которая не любит его и с ним вряд ли останется. Можно, конечно, помечтать, что муж сам ее бросит, но Саша точно знал — для Арины это будет трагедией, и уже никакие старые друзья из Кенигсберга не смогут ей помочь.

Арина уже построила свой счастливый мир. Единственное, в чем ей может помочь Саша, так это в его разрушении.

Ты ведь мне так и не ответил. Насчет отъезда.

Она переспросила неожиданно, и Саша ответил то, что ему только и оставалось ответить:

Так будет лучше для всех.

Сказал и пожалел. Надо было отшутиться, не заговаривать о том, о чем только что решил молчать.

С чего ты решил, что знаешь, как лучше для всех? Если ты не в состоянии выбрать лучший вариант даже для себя одного.

Если ты хотела меня оскорбить, то лучше попробуй еще раз.

В мыслях не было, Саш, — напряженный голос Арины срезонировал от стен. — Мне любопытно узнать — может ли взрослый человек переломить одну из доминирующих черт своего характера. Особенно если эта черта мешает ему жить.

Говоря это, Арина на ходу развернулась, забежала на пару шагов и пошла, отступая, как матадор, перед Сашей, яростно впиваясь в него взглядом светло-зеленых глаз. Прежде Саше отчего-то казалось, что глаза у нее другого цвета.

Переломить эту свою черту, говорит Арина. Да он бы с удовольствием это сделал. Об колено. Как деревянную палку, если представить черту именно так.

Не мешает. Просто у меня стиль такой.

Арина закатила глаза, а потом выразительно оглядела кривой переулок, переломленный ненужным изгибом в последней четверти, словно ища других свидетелей такого явления, как Саша. Но никого не нашла и раздосадованно мотнула головой:

Ох, Сашка! Ты настолько увлекся поддержанием баланса, что твоя собственная персона в этом сбалансированном мире тебе всегда кажется лишней!

Отчего такая забота о моей пропащей персоне?

Не могу понять, зачем тебе это.

Возможно, оно того не стоит.

Для кого?

Например, для тебя.

Это самокритика или страх?

В первую очередь это — мое личное дело.

Зря, зря, зря он сказал про нее. Арина удивленно подняла брови, но чему именно она в тот момент удивилась, Саша так и не распознал.

А сейчас она уставилась вперед по ходу их движения и поинтересовалась:

А если допустить, что не только твое?

Он же хотел это услышать. Он же на самом деле немел при мысли, что она просто пропустит его слова мимо ушей или сделает вид, что пропустила. Но нет, вот она — как всегда, идет на него с открытым забралом.

От всего-то ты хочешь отщипнуть свой кусочек! — засмеялся Саша.

Такова я, Саня. Я жалею о каждой непройденной дороге. Как ты думаешь, это жадность?

Похоже на то.

Что поделаешь, не всем же быть альтруистами.

Хватит обзываться. Я не всегда действую из любви к человечеству. Просто я стараюсь реально смотреть на ситуацию.

Арина хмыкнула:

А рискнуть хоть раз и получить все у тебя никогда не возникало желания?

Тогда я мог бы тебя потерять, причем насовсем. Я не хочу тебя терять. И не хочу, чтобы ты что-то теряла по моей вине. Ты сделала выбор, и надо быть слепым, глухим и умственно отсталым, чтобы не понять, что он правильный.

Он повернул голову и встретил взгляд Арины, внимательный, как наведенное орудие. Потом опущенные уголки губ ее чуть дернулись вверх, сложившись наконец в язвительную усмешку:

Иными словами, ты хочешь общаться со мной, встречаться со мной, спать со мной. И при этом хочешь, чтобы я не поссорилась с мужем, вернее, чтобы эта ссора не была на твоей совести. Пусть все будет мирно, шито-крыто, да?

Я не об этом. Хотя можно и так сказать. А вот зачем ты мне сейчас все это говоришь?

Я понять тебя не могу, Саша. Я хочу тебя понять прежде, чем ты сделаешь свою работу и уедешь. Оставишь двух надежных партнеров, а воспоминания об их конфликте заберешь себе на память. Оставишь меня на попечении мужа и будешь радоваться тому, что твое вторжение не нарушило гармонию между чужими тебе людьми.

Ты мне не чужая. Я люблю тебя.

И снова он боялся, что Арина что-нибудь скажет. Но она снова промолчала.

Тут переулок заканчивался, ныряя в арку высотой в три этажа. Они прошли через арку, и пространство вокруг неожиданно схлопнулось и тут же заново развернулось — с шумом машин по Тверской улице, мельтешением лиц на тротуаре, перемигиванием светофора. Саша с Ариной переглянулись и ускоренным шагом рванули к подземному переходу.

В какой парк двинем теперь? — прервал молчание Саша, когда они пересекали узкую дорожку у кинотеатра на противоположной стороне.

Можно попробовать дойти до Нескучного сада, — задумалась Арина. — Можно в парк Горького.

Добавим один пункт к нашим излюбленным локациям — по кабакам, паркам и аттракционам!

У всех свои глупые развлечения, — ехидно отозвалась Арина.

Тебе стоит завести ребенка. Сможешь с ним на всем-всем кататься…

Арина откинула голову назад.

Я сейчас всерьез думаю над этим. Так что, глядишь, через год и ребенок будет!

Выдержав полминуты его молчания, она скосила глаза на Сашу:

Я тебя огорчила?

Чему огорчаться? Дело хорошее.

Опять врешь, — констатировала она. — Для тебя это значит больше, чем для меня. В плане будущего. Отчего так? Каждое событие, словно шлагбаум, перекрывает очередную дорогу, и ты никогда не поедешь на красный свет. Так однажды тебе попросту некуда станет ехать.

Зато у тебя все просто.

Чем проще относишься к жизни, тем проще получить от нее удовольствие.

Ты знаешь кто? — улыбнулся Саша. — Ты королева. Вернее, ферзь. Имеешь счастливую возможность двигаться в любом направлении.

И поверь мне, я ее сохраню! Это не значит, что я обязательно прибегну к этой опции, но никто и ничто у меня ее не отнимет.

Арина сделала шаг в сторону, и на этот раз Саша взял ее за руку, холодные пальцы покорно легли в его ладонь.

Только вот что же мне с тобой делать? — выдохнула Арина и подняла на него взгляд, который через секунду показался измученным.

Да не думай обо мне.

100-летие «Сибирских огней»