На широте Туры и Магадана

На каком-то опасном витке
Удивительной нашей Вселенной
Я живу на великой реке,
Как рыбак, под звездой переменной.
Словно тот персонаж прописной
Со страниц лукианова «Пира»,
Пробираюсь тропинкой ночной
К берегам параллельного мира.

Как поток золотого руна
Заблестела речная протока.
Что за ночь! Отчего не до сна?
Что нахлынуло вдруг издалёка?
Кто по-русски, во тьме говоря,
Мне ответит и прямо, и смело:
Это наша родная земля
Или просто небесное тело?

Но из времени отзвука нет
В тишине беспробудной природы.
Даже гибель далёких планет
Не волнует глубокие воды.
И плывёт по великой реке,
На виду бесконечной Вселенной,
Ясный месяц в одном челноке
С незнакомой звездой переменной.

Навеки с нами родники и реки.
Истоки ближе тем, кто одиноки,
А реки тем, кого уже навеки
В круговороте увлекли потоки.
Ещё пути-дороги и просторы,
Сравнимые с эпохами, веками!
И речи, и простые разговоры
Навеяны как будто облаками.

Мы всё преувеличиваем, то есть
Хотим увидеть высшее в ничтожном.
И всё-таки талантливая повесть
Придумана в буфете придорожном,
Как случай на протоке — всё навеки!
И строки проступают из тумана,
Такого же холодного, как реки
На широте Туры и Магадана.

                                    Я видел море!

К Рождеству разноцветный снежок —
Как неясное чувство начала,
Словно в детстве — на Дальний Восток
Скорый поезд уходит с вокзала.
Пьют безбожники красный кагор.
Воет ветер! Поют серафимы!
И горит путевой семафор
Огоньком от прокопьевской «Примы».

Вдалеке, в разноцветном дыму,
Проплывают огни стройплощадки.
Я смотрю, но ещё не пойму,
Не осилю какой-то загадки.
Инвалид по вагонам ходил,
Пел протяжно про «нашу планету».
Ненароком, но я разучил
Невесёлую песенку эту.

И не даром. А ну, веселей!
Срок настал рассказать без надрыва,
Как от ярких кузбасских огней
Мы достигли морского пролива,
Как приехали в Ванинский порт,
Где не всякому вольному воля,
И взошли, словно в песне, на борт —
К верхней зоне: «Встречай, дядя Коля!»

Мы втроем: мой двоюродный брат,
Я и бабушка — шли на свиданье
Мимо строя собак и солдат
В том порту, что звучит — как преданье.
Пела птица в тюремных часах.
И я крикнул в запретку: «Ворона!»,
Но одёрнул конвойный, казах:
«Не шалить! Здесь особая зона!»

Вот и он… Полосатый такой!
И заплакала бабушка наша:
«Ой, ты горе моё, Боже мой!
Это внуки — Серёжа и Саша…»
Позабыл я, что дядя сказал,
Золотыми зубами сверкая,
Но запомнил картину: причал —
За решёткой — и бездна морская!

Два подростка! Часа через два
Мы сбежали к прибрежному ветру,
И на ветер бросали слова,
Черномора взывая к ответу:
«Выходи!» Но в ответ ни гу-гу.
Только чайки кружили в просторе.
Возле зоны. На том берегу,
Где навек пересолено море.

Мчался поезд «Сибирь-Колыма»
Мимо лагерных вышек вдоль БАМа.
И ревела большая тюрьма:
«Ты прости меня, бедная мама!»
Ты прости… И под сердцем щемит
От обычного, что ли, сюжета.
Словно море со мной говорит.
Хорошо, что не надо ответа.

                  С утраченной картины Полигнота

Достаточно представить — и вода
Преобразит рисунок части света,
Взволнованной гекзаметром поэта,
Как первые стихи и города.
И прозвучит вдали: «Скажи царям —
Оракул онемел…» И мир качнётся!
Но, кажется, что пифия смеётся,
Предсказывая гибель кораблям.

И дикостью, продлённый на века,
Гремит во мгле гекзаметр Гомера
О том, что и пространство — полумера,
И время не верней черновика.
В одной строке — и жертвы, и алтарь,
Безумный взгляд пророчицы и — море,
Где с бурей — во вневременном просторе —
Всё борется какой-нибудь дикарь.

                  Николаю Клюеву

Вдоль болота украдкой бродила
Святовита внебрачная дочь.
Навье солнце. Нечистая сила.
Это ночь? Это лунная ночь!
Это в диком урмане заречном
Будимирович вновь просвистел.
Пой, Соловушка, песню о встречном —
Стереги расписной новодел!
Красной девкой Весна загуляла
И пошла — понесла, как река!
Раньше срока открылась Каяла —
И к расстрельной горе Каштака
Погорельщины грязные дети
Золотую богиню несут.
И не вымарать образы эти.
Ничего не поделаешь тут.

* * *

Русалочье что-то, речное,
В прозрачной её красоте.
Ни с чем не сравнится такое!
Все образы — словно не те.
Не выдумать верного слова
И сказки не вспомнить такой.
Свеченьем иконы Рублёва
Пронизан овал золотой.

Слоистое время во взоре.
И тело, как блик на волне,
Глубокое чёрное море
Качает в ночной тишине.
Спасаясь от споров и прений,
Бродягой из древних веков,
Всё ищет восторженный гений
Границы её берегов.

Ничтожная рыбка шальная
Мелькнёт над поверхностью вод
И канет. Со смертью играя,
Другая стремится в полёт.
Ни с чем не сравнится такое!
Но истина всё же не в том,
Русалочье что-то, речное,
В изломе её золотом!