Николай Красников: «В детстве я рыдал над “Родинкой” Шолохова»

Собеседник «Сибирских огней» — Николай Красников, глава наукограда Кольцово, на который сейчас возлагают надежды по борьбе с врагом всех континентов — коронавирусом. Николай Красников рассказывает читателям «Сибирских огней» о том, почему ему разонравился блестящий офицер Вронский и как он встретил в жизни Павку Корчагина, почему носит кружку под бородой Деда Мороза и как вырастет Кольцово в ближайшие 14 лет.

Справка:
Николай Красников — мэр Кольцова и автор поэтических сборников. Кольцово — поселок городского типа в Новосибирской области, имеющий статус наукограда РФ. История Кольцова неразрывно связана с историей Государственного научного центра вирусологии и биотехнологии «Вектор». ГНЦ «Вектор» основан в 1974 году и является одним из крупнейших профильных центров России.
Вирусологи «Вектора» в сжатые сроки разработали прототипы вакцин против COVID-19 и в марте 2020 года начали их испытание на чувствительных лабораторных животных.

— Николай Григорьевич, остается ли Россия литературоцентричной страной?

— Очень хочется верить, что остается. Хотя в эпоху Интернета книга неизбежно утрачивает прежнюю роль. Мне очень нравилось московское метро до появления мобильных телефонов — многие пассажиры разных возрастов читали книги. Это были книги удобного компактного формата, судя по обложкам — очень разные. Теперь большинство пассажиров погружены в гаджеты, и вряд ли все они читают художественные тексты.

Это печально, как и то, что мы потеряли эпистолярную культуру. Я помню, как в студенчестве я ежедневно переписывался с восемью адресатами! Отдельно — с папой и мамой, с сестренкой, с любимой девушкой и с одноклассниками. И это по-хорошему воспитывало: то были не современные информационные письма, сообщающие о текущих делах. В них было отношение к происходящему вокруг, выражение чувств, мысли, идеи — порой и вздорные! — на которые я мог получить ответный всплеск эмоций. Это была своего рода человеческая, живая «литература». Не случайно у нас в семье хранятся целые папки писем.

— Ваше особое отношение к слову – откуда?

— Сколько помню, мой отец всегда был неистовым журналистом: задиристым корреспондентом, редактором многих районных газет в Иркутской области. Я воочию видел, как труден журналистский хлеб: когда я засыпал, отец писал, просыпался — и тоже нередко видел его над рукописью. С малых лет отец давал нам с сестрой первые уроки стихосложения в игре буриме. Показывал, каким можно было сделать четверостишие, разбирал наши опыты.

Но еще крепче впечатались в память моменты, когда отец нам вслух читал — не только сказки, но и настоящие взрослые книги. До сих пор помню, как мы с сестренкой рыдали над «Родинкой» Шолохова. Уже в те годы она открывала трагические противоречия гражданской войны, когда сын шел сражаться против отца.

А еще у меня была учительница литературы Александра Федоровна Серова, которую отличала способность с какой-то материнской душевностью доносить истории классической литературы — как известно, не всегда добрые. Это давало посыл покопаться в этих историях.

Общения с книгой ничто не заменит, это — прежде всего разговор с самим собой, ответы на вопросы: за что переживать? как жить и любить? что оставить после себя?

Сила писательского слова, правильно и вовремя произнесенного, для меня всегда была очевидна. Как и то, что сейчас литературу нужно возвращать на прежний уровень.

— По-моему, с такой предысторией вы должны были пойти на факультет журналистики.

— Да, я готовился по примеру отца стать журналистом, но в старших классах  начались олимпиады — по математике, физике, химии. Победы на районных и областных олимпиадах привели меня на мехмат НГУ.

Но трепетное отношение к слову сохранилось. «Выпускное» сочинение я написал в стихах. А в студенчестве заболел горами. Во время восхождений возникли тексты стихов и песен. С тех пор периодически что-то пишу. Люблю писать в поезде и самолете. С годами стал любить малоразговорчивых соседей, которые не отвлекают ритуальными, но ничего не значащими разговорами.

— Какие книги оставили у вас глубокий след в детстве и в юности?

— Не могу сказать, что читал очень много, но обычно книга меня будоражила.

Кто-то пропускает страницы с описаниями природы и следит за действием — куда пошла героиня и кого убил герой. Но я читал все — мне казалось, что размышление Болконского о дубе интереснее, чем описание действий.

В детстве меня впечатлили «Баранкин, будь человеком!» Валерия Медведева и «Шел по городу волшебник» Юрия Томина — они будили фантазию. В юности оставили след романы «Овод», «Молодая гвардия», «Как закалялась сталь». Интересно, что во взрослой жизни я встретил человека по имени Павел Корчагин — это один из учредителей строительной фирмы «Проспект», ключевого застройщика нашего Кольцова. На него, несомненно, наложило отпечаток его имя. Он был активным комсомольцем, а в строительном бизнесе все должности прошел в сапогах — от начальника участка до руководителя компании. Он может держать удар судьбы и строить нашу сегодняшнюю «узкоколейку».

— Книга может быть вредной?

— К вредным я бы отнес книги с завиральным толкованием исторических событий и явлений. В частности, у нас предостаточно книг с перевернутым отображением роли Ленина, Сталина и Красной армии. Некоторые авторы заблуждаются искренне, другие — сознательно, искусно искажают историю.

Опасными могут быть и книги сомнительных антинаучных советов, касающихся здоровья. Поскольку книжный рынок у нас свободный, то подобного немало издается.

— Что вы читаете сейчас?

— Мои любимые поэты — Есенин, Маяковский и особенно Евтушенко: он из наших, иркутских мест (я родился в Иркутске и вырос в Тулуне). Мне близка поэзия Высоцкого — в моем кабинете много лет висит его портрет. Нерв и самобытность его стихов всегда поражали. Он вряд ли мог, как голливудский актер Кирк Дуглас, дожить до ста трех лет — он горел другим огнем.

Что касается прозы, то перечитываю то, что когда-то грело душу.

— Со временем книги и герои по-другому воспринимаются?

— Это правда. Раньше Вронского воспринимал как блестящего героя, воплощение мужской силы. Перечитал «Анну Каренину» — и большая часть блеска с него осыпалась. И к Левину немного изменилось отношение. Раньше он меня восхищал, а теперь незаконченность многих его действий вызывает легкую досаду. А к нелюбимому раньше Каренину мое отношение просто перевернулось. Я увидел, что во многих эпизодах он ведет себя очень достойно, проявляет большое терпение и благородство.

— Есть литературный персонаж, который вам особенно близок?

— Еще с третьего курса университета мне близок русский сказочный персонаж Дед Мороз. Каждый год я поздравляю детей, а теперь уже и внуков своих знакомых. В последние годы я под Новый год просто хожу по улицам в образе Деда Мороза — без Снегурочки, по собственной программе. Через час после боя курантов, у елки в центре Кольцова могу сказать речь. Немногие знают, что под бутафорской бородой ношу привязанную кружку, в которую незаметно сливаю алкоголь — щедрую признательность собеседников.

— Почему именно Дед Мороз?

— Люблю ощутить кураж, почувствовать себя человеком, которому многое под силу. Была история, в которой я по-настоящему выполнил функцию доброго волшебника. Однажды перед праздником я завершал свой рейд, а домашние дулись на меня, сидя за столом в девять вечера. Увидел симпатичную девушку, которая пыталась уехать в сторону Академгородка. Начал допытываться, отчего она такая грустная. Девушка ответила, что поссорилась с женихом и, видимо, навсегда. Я вызвался их помирить. Ворвался в квартиру, где царил раздрай. К покинутому жениху приехали гости — молодая пара, они не могли понять, что произошло. И меня пытались спровадить: «Не до тебя, дед!» Но я был настойчив и заявил, что привез чудесную Снегурочку. К всеобщему удивлению, вошедшая Снегурочка оказалась хорошо знакомой. Компания замкнулась гармоничным образом. И мне пришлось задержаться. С тех пор и появилась та кружка под бородой.

— Как вы думаете, читающее общество действительно качественно иное?

— Общий литературный фундамент нас объединял. Давал возможность для общественной дискуссии — когда люди могли не соглашаться друг с другом, но говорили на одном языке. Если бы я мог влиять на образование, то углубил бы курс литературы и курс истории. Отсутствие какой-то солидарной исторической правды, недостаток исторической информированности многих как раз разделяет.

— А что еще может объединить людей?

— Я думаю, возрождение танцевальной культуры. Танцевальные вечера были очень важной площадкой для, как сейчас говорят, коммуникаций. Танцы учили этике межгендерного общения. Кавалеру нужно было что-то говорить девушке, и говорить не языком сегодняшней интернет-переписки, а живым языком; ценился и высокий слог или, по крайней мере, небанальный. Часто поднимались и до поэзии.

— Стимулировать развитие литературы можно только на государственном уровне? Или «на местах» тоже есть возможности?

— И на местах это делать необходимо! В год литературы я, например, иногда планерки в администрации заканчивал стихами. «Ленин и печник» несколько раз читал своим коллегам как инструкцию правильного поведения чиновника, порой зарывающегося.

В Кольцове прижилась такая форма, как «Пушкинский парк». На нашем местном Арбате (центральной пешеходной зоне) в день рождения великого поэта весь день идут литературные пушкинские чтения с элементами бала, костюмированных представлений. Начинают читать дети, подхватывают взрослые.

А еще мы планируем построить в Кольцове новое здание библиотеки — современное, с новым книжным фондом и особым центром чтения.

— В многолетней работе мэра помогают занятия математикой или увлечение литературой?

— И то, и другое. Математика помогает подняться над проблемой, увидеть связи, которые влияют на ее решение. Потом — выстроить цепочку действий для достижения цели. А еще взгляд математика — понимание оптимальности работы системы — помогает при оптимизации бюджета.

А вот словесность помогает человеку, готовому выстроить систему взаимодействия каких-то структур, вдохнуть в эту систему жизнь. Прочитанные книги позволяют правильно говорить с людьми, ради которых эта система и выстраивается. Поставить себя на место человека, на которого влияет управленческое решение мэра.

— Современный поселок с многоэтажками вырос на месте сельской глуши в небольшие сроки. Что было самым трудным в возведении Кольцова?

— Лично для меня самым сложным было уйти из науки в социальную работу. Мой общественный темперамент пробудился еще в начале семидесятых — меня увлекали комсомольские дела, студенческие капустники, стройотряды, спартакиады, КВН, но одновременно я серьезно занимался математикой: сначала теорией вероятности, потом математическим моделированием. В 1990 году меня избрали председателем поселкового совета, в 1991-м — главой администрации, и я сделал окончательный выбор — ушел из науки. Но недалеко: в 1993-м я заболел идеей наукограда. Этот статус был необходим, чтобы поддержать и фундаментальный ГНЦ «Вектор», и его отпочковавшихся «дочек».

А потом нужно было построить гармоничный город — ничего другого нам не оставалось. Главной целью было создать комфортные условия, чтобы удержать людей, — дороги, садики, школы, парковую зону. В 90-е среди вирусологов было модным уезжать в США, Австралию, Францию. Но большинство все-таки осталось. Здесь сложилось устойчивое содружество аборигенов и тех, кто позже поверил в идею наукограда.

И мы продолжаем создавать гармоничный город. В частности, в этом году мы открываем в Кольцове, пожалуй, лучшую в области школу — со спортзалами, бассейном, большим актовым залом. В течение года сдаем в эксплуатацию и ледово-хоккейный дворец.

Большое внимание уделяем научному потенциалу: доплачиваем стипендии аспирантам, выделяем премии молодым ученым. Наукоемкие предприятия, которым мы оказали поддержку, сейчас возмещают это и большими налогами, и спонсорской помощью. Недавно ГНЦ «Вектор» стал центром геномных исследований мирового уровня и сейчас находится в центре российских и мировых надежд борьбы с испугавшим планету коронавирусом.

— А сейчас есть новый драйвер для внушительного роста — проект «Академгородок 2.0». Насколько прирастет Кольцово в ходе его реализации?

— Строительство у нас синхротрона «СКИФ» («Сибирский кольцевой источник фотонов») планируется начать в 2021 году. Сейчас идет проектирование.

Вокруг него будет располагаться около тридцати мини-станций и мини-институтов разной направленности. Кольцову придется сильно расширить свой научный диапазон. Дано поручение для строительства большого современного отеля, способного принять научных специалистов из других стран для исследований. Поэтому проектируем сейчас и конгресс-холл («Дом ученых»).

За 17 лет существования наукограда Кольцово поселок удвоился в размерах, его население составляет около 20 000 жителей. Генпланом предусмотрено, что мы к 2034 году еще удвоимся, и население увеличится до 40 000—44 000. «Академгородок-2» предполагает активное развитие оси Кольцово — Академгородок, в этом направлении мы и будем расти территориально.

А вообще для меня неслучайно, что территория Кольцова (если посмотреть на карту генплана) в форме сердца. Семь раз я проходил выборы и для себя решил работать, пока люди мне доверяют. Пока внутри горит огонь и есть идеи.

— Как правильно поддерживать такой огонь?

— Нужно сохранять тот настрой, ту, как говорят молодые, «прикольность», которые были в юности. Знаете, когда мы собираемся студенческой компанией играть в покер, то стараемся никого со стороны не впускать. Потому что в своем кругу мы все те же Гены, Миши, Коли, Юры, что много лет назад. Те же подколки, тот же хохот.

Вообще, человек во многом определяется друзьями. Я рад, что у меня сохранились старые связи. Я, например, каждый год встречаюсь в Тулуне с одноклассниками. Есть «спортивная» компания — приятели, с которыми я продолжаю бегать за медалями российских и мировых чемпионатов: во многом она пересекается со студенческими друзьями. Есть и «горные друзья» — с ними встречаемся реже, но с ними так много пройдено и сложено песен, что это до конца жизни. И, наконец, есть круг единомышленников, с которыми мы плечом к плечу строили Кольцово.

Бег жизни продолжается…

Беседовала Елена Богданова