Вы здесь

Главная»Поэзия»№03 - май-июнь 2000

Одна зима мне была женой…

Михайлов Станислав
Файл: Иконка пакета 08_mihailov_ozmbg.zip (6.04 КБ)
* * *
Станислав МИХАЙЛОВ

«Одна зима мне была женой…»


* * *

Пополудни гроза собралась,
Тучи сизые с желтым подбоем,
Добела изнутри раскалясь,
Пали оземь отвесной стеною.

И как трещины, на потолке,
Огневые скрестились зигзаги.
Барабанная дробь вдалеке,
Пики острые, латы и шпаги…

И деревья качнулись к земле,
И уже распрямиться не чая,
На мгновенье пропали во мгле
Ядовитой, как сок молочая.

Но затем распрямительный вдох
По лесам прошумел и по долам,
И потешного войска горох
Откатился за облачный холм.

Пополудни гроза собралась,
Полчаса не прошло — отгремела,
Словно взяв непомерную власть,
Удержать на весу не сумела.


Турнюр с четырьмя перехватами.

                           Я в тесной келье в этом мире,
                           И келья темная узка,
                           И в четырех углах четыре
                           Неутомимых паука.
                                    Зинаида Гиппиус.

Вы, Зинаида Николавна,
На фотографиях архива
Так восседаете на стуле,
Как то не стул, а конь ретивый.
Вы не кавалерист-девица,
А всё пугаете французов,
И робкие потомки галлов,
Ну, не иначе, как Кутузов,
Вас именуют глуповато,
А вы с букетиком укропа,
Плюя на Эйфеля, плывете
По рю де Гар, когда б Акрополь
В Париже был, а не у греков.
Акрополь, а не цирк блошиный.
Вам, Зинаида Николавна,
Там стать бы новою Афиной,
Или Изидой златокудрой,
Иль Немезидой, знак вопроса.
В Новосибирске, как ни странно,
Дымится ваша папироса,
Вот где желанная вам келья,
И пауки, и паутина.
Страдания приукрашая,
Поэзия всегда картинна.


 * * *

Когда я пью коньяк мне дела нет
До дамской болтовни, словесных кружев,
Коньяк хорош, как Афанасий Фет
И бесшабашен, как пальба из ружей.
Коньяк, как гладкий камушек в руке,
Рыбачья прихоть и ребячья шалость,
Борзая на ременном поводке,
Замашки барские, брезгливая усталость...
Узор корней, переплетенье крон.
Порыв в коне и неподвижность в яке...
Коньяк, пойдем в садовый павильон,
Мир воцарен, какие ж могут драки
Быть меж людьми, вкусившими златой,
Чуть розоватый, седовато-карий,
Прозрачный, чистый, медленный, густой,
Сухой и смуглый, словно индоарий
Блаженство предваряющий глоток
Империи небесной иероглиф —
Коньяк — в петлице сводника цветок,
Коньяк — на бронзе выведенный профиль.
И я не алкоголик, не маньяк,
Пресны мне вина золотого Рейна,
Вам присягаю — государь коньяк,
Но мучит совесть компромат портвейна.


Гюнтер — Анне

Может быть, хуже зимы городской,
Грязной, больной, сухой,
Разве что в сладостном забытьи
Помнить губы твои.
Земли кладбищенской в яму горсть,
Гремячему псу в подаянье кость,
Окно крест на крест забить,
Ничего не забыть.
Право выйти из списка живых
Дано, и нет оставаться в них
Смысла, о смысле речь —
Ничего не беречь.
Глаже обглоданных ветром скул
Только это окно и стул...
Карточка на стене
Времени вне.
Лодка плывет по каналам вниз
Или красный кленовый лист,
Византийская вязь,
Кашлем сухим давясь,
Вести огрызком карандаша
Абрис — облако и душа —
Душа и Облако — след
Влаги, которой нет.
Не говорить ни о чем всерьез,
Решетка ребер, туберкулез...
Ласточка за окном,
Ах, всегда об одном.

---------------------------------------------------------------------

Гюнтер Тюрк (I9II-I950) — русский поэт, годы жизни
и творчества которого пришлись на суровые времена в жизни страны
Первая и единственная пока
книга стихотворений Г.Тюрка издана в Новосибирске.
Издательство НГУ 1997 г.


 * * *

В одну слилась вереница зим,
Одна и стала моей женой,
Пришел в гости брат и отец за ним,
Накрыла скатертью ледяной
На кухне стол, принесла вина...
Мы сели к белой лицом стене
Сама не пила, притворясь больна,
И все наливала отцу и мне,
А с брата глаз не сводила, брат
Хмурился, и поминутно бледнел,
Как будто в чем-то был виноват,
Окно чернело, стенной пробел
Казалось, свет вытягивал из
Глазниц, и так без того пустых,
Не помню, как мы с отцом поднялись,
Оставив их за столом одних.
И лишь когда прозвенел апрель,
Я вновь вернулся в забытый дом,
Метлой по дому прошлась метель,
В осколке зеркала я с трудом
Себя узнал, не узнал седым,
Рукой трясущейся сдвинул прядь,
И сквозь меня, как бесплотный дым,
Струились стол, табурет, кровать...

Одна зима мне была женой,
Но я не помню ее лица,
И брата нет моего со мной;
И старше я своего отца.


 * * *

Николай Александрович Лернер,
Из дворян, из последних дворян,
В «Гранд Отеле», «Марселе», вы кельнер
И, хотя бы поэтому, гранд.
Вы живете вполне бесполезно,
Но пенсне на багровом носу
Промокает, когда «Марсельезу»
Вам играют за несколько су.
Николай Александрович, русский
Или, пудель в прислугах, француз?
Пьет галлон «Божоле» без закуски
И брюссельской капустой обрюзг.
Всё смешалось: сантимы и центы
На бега, на бега, на бега,
Но насколько ж нежны сантименты,
И печалью душа всеблага.
И живут под лакейскою цацкой
Истомленная астмою грудь,
Приближенность фамилии царской,
Путь в Россию — несбыточный путь.


* * *

Сидит седая у огня,
Седой сидит близ ней,
И, возраст имени храня,
Река с названием Иня
Бежит среди камней.

Туман клубится от реки
В озябшие луга,
Старуха кормит пса с руки,
И друг на друга старики
Ворчат, как на врага.

Луна, роняет свой платок
В кипенье струй речных,
Молочно-белый кипяток
Смывает пыль с усталых ног,
Разбитых ног моих.

Бессмысленно винить луну
И продолжать сюжет,
Доверим горести вину,
Забыв печаль, презрев вину,
Как будто их и нет,

Чтоб, уходя от сирых ив,
Молящихся реке,
Пастушьей дудочки мотив
Услышать вдалеке.


Мухи

                  Депутатам немецкого
                  бундестага посвящается

«Мюккен-мюккен»,— орали немцы,
Из автобуса не выходили,
Муки, муки алкало сердце,
И в своей первобытной силе
Славгородское пело солнце,
И лилось золотое масло.
Богу в светлом его посольстве
Снился сын и овечьи ясли,
Немцы пили крутое пиво,
Ангел с облака падал, падал...
А мужик на кобыле сивой
Песни пел да ушами прядал.
100-летие «Сибирских огней»