Вы здесь

Последние дни Колчака

Гражданская война в Сибири
Файл: Иконка пакета 13_zankevi4_pdk.zip (31.07 КБ)

Занкевич Михаил Ипполитович (1872—1945) — русский генерал, военный агент в Румынии и Австро-Венгрии, герой Первой мировой войны. В январе 1917 года временно исполнял обязанности начальника русского Генерального штаба, в феврале — начальник военной охраны Петрограда. Летом 1917-го назначен представителем Ставки Верховного главнокомандующего и Временного правительства во Франции. В июле 1919-го прибыл в Россию и присоединился к Белому движению в Сибири. С ноября 1919 до января 1920 года — начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего адмирала Колчака. Эмигрировал во Францию, похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.

Текст публикуется без изменений по: «Советские архивы», 1966, № 1, стр. 48—54.

 

 

К началу ноября 1919 года армия правительства Колчака фактически уже перестала существовать, потеряв всякую способность к дальнейшему сопротивлению. Совершенно деморализованная, плохо одетая, она стихийно катилась назад, оставляя в руках противника богатую военную добычу и большое число солдат, передававшихся красным. Резервов, способных восстановить бой, не было.

Положение на фронте было совершенно безнадежно. Не лучше было оно и в тылу.

Вся огромная страна между Омском и Владивостоком находилась в состоянии сильнейшего революционного брожения, а целые ее области, расположенные вдали от магистрали, как то Барнаульский, Кузнецкий и Минусинский районы, северные уезды Забайкалья и часть Приамурья уже перешли в руки большевиков.

Ясно было, что революция на магистрали и захват ее с важнейшими центрами Сибири большевиками — вопрос самого короткого времени. Правительство адмирала Колчака доживало свои последние дни.

12 ноября, поздно вечером, верховный правитель, адмирал Колчак, покинул город Омск. 14 ноября утром Омск, после непродолжительного боя, был занят большевиками.

На протяжении от Омска до Тайги поезд адмирала Колчака двигался в непосредственной связи с армией, с штабом Главнокомандующего. На всех больших станциях поезд останавливался на продолжительное время. Адмирал совещался с командным составом армии, с местными властями. Все это до чрезвычайности замедляло движение поезда.

На ст. Тайга адмирал решил отделиться от армии и возможно скорее продвинуться в Иркутск, дабы предупредить надвигавшуюся в этом городе революцию.

Но было уже поздно.

За ст. Тайга пошли новые затруднения, поезда адмирала вошли в район эвакуации чехов, фактически захвативших всю железнодорожную линию в свои руки. Чехи спешили возможно скорее уйти из угрожаемой большевиками зоны. На почве открытого отказа чехов пропустить вне очереди поезда адмирала вышел целый ряд острых конфликтов с чешскими военными властями и войсками, что имело результатом огромные задержки в движении поезда адмирала. Так, в Красноярске чехи задержали адмирала на 6 дней, в течение которых шли бесконечные переговоры с ними о дальнейшем пропуске адмиральских поездов вне очереди; на 6-й день чехи, наконец, согласились пропустить вне очереди поезд с адмиралом и поезд с золотым запасом, остальные же поезда адмирала всего числом до 5-ти так и застряли где-то за Красноярском.

Адмирал, жестоко страдая морально от постоянных недоразумений с чехами, приказал атаману Семенову воздействовать на них угрозой не пропуска их эшелонов через Забайкалье; атаман Семенов, не отдавая себе отчета в слабости своих сил, слишком энергично принялся за воздействие на чехов и, к сожалению, довел впоследствии дело до вооруженного с ними столкновения, окончившегося неудачно для войск Семенова. Чехи, неправильно отождествляя действия Семенова с адмиралом, прониклись большой к нему неприязнью. Атаман Семенов своими действиями адмиралу не помог, а только сильно восстановил против него чехов, а частью и союзников, что и послужило одной из роковых причин его гибели.

Прибавлю к этому, что отношения между адмиралом и чехами давно уже имели весьма натянутый характер.

Недостаток угля, паровозов и постоянные недоразумения с чехами продолжали донельзя тормозить движение адмирала и за Красноярском, и только в 20-х числах декабря его поезд, равно как и поезд с золотым запасом, подошли к станции Нижнеудинск (1100 верст от Иркутска).

К этому времени обстоятельства уже приняли чрезвычайно трагический оборот для адмирала.

Через три дня после отъезда адмирала из Красноярска им была получена телеграмма от командира 1-го Сибирского корпуса, генерала Зиневича, в которой этот генерал, захватив с группой эсэров г. Красноярск, требовал от адмирала немедленного созыва Земского Собора и отречения от власти. Вместе с тем, распоряжением Зиневича была прервана связь адмирала с армией. Через несколько дней после этого события 1-я Сибирская армия, находившаяся в районе Красноярска, почти в полном составе перешла к большевикам. Армии правительства адмирала Колчака уже не было.

Не могу не упомянуть здесь еще об одном обстоятельстве, тоже имевшем тяжелые последствия для адмирала.

В начале октября началась эвакуация чехов от ст. Тайга. В конце сентября было приступлено к эвакуации Омска, откуда было выпущено около 300 эшелонов. За ст. Тайга головные эшелоны омской эвакуации уперлись в хвостовые эшелоны чехов, которые, стремясь скорее уйти на восток и совершенно уже перестав считаться с правительством адмирала и с самим адмиралом, отказались пропустить вперед русские эшелоны; это вызвало сначала приостановку движения русских эшелонов, а потом захват их большевиками; лишь около половины этих эшелонов были заполнены материальной частью — остальные эвакуировали, главным образом, семьи офицеров, а частью и солдат. Многие из этих семей погибли в ужасных условиях от голода, холода и сыпного тифа еще до захвата их большевиками. Гибель эшелонов с семьями нанесла огромный моральный удар офицерству армии и была одной из главных причин быстрого и окончательного ее разложения. Офицерство открыто роптало на адмирала. Адмирал обвинял чехов в предательстве. Чехи обвиняли адмирала в непредусмотрительности, заявляя, что еще в конце июля они довели до сведения правительства, что их эвакуация, которая должна была поглотить всю ничтожную провозоспособность жел. дор., начнется с 1 октября. Адмирал же говорил мне, что о предстоящей эвакуации чехов он узнал только в начале сентября.

Катастрофа с русскими эшелонами еще больше обострила и без того уже вконец испорченные отношения между адмиралом и чехами.

Остается пожалеть, что эвакуация Омска была начата столь поздно. Мне известно, что адмирал хотел начать эвакуацию Омска еще в конце июля; однако эта мысль встретила решительную оппозицию в Совете Министров, который в своей слепоте, совершенно не отдавая себе отчета в обстановке, вынес приблизительно такую формулу по сему вопросу: «Эвакуация Омска дурно отразится на моральном состоянии армии, к тому же в ней не встречается и необходимости, ибо Омск не может быть сдан и не будет сдан».

К сожалению, адмирал, вопреки своему убеждению, подчинился мудрому решению сих государственных мужей.

Не менее трагичны были и события внутри страны.

Иркутск, после нескольких дней боя, перешел в руки новой революционной власти, именовавшей себя правительством политических бюро, по существу то были эсэры, но уже дышавшие на ладан под угрозой скорого захвата власти большевиками; все города и важнейшие поселения на магистрали к западу от Иркутска перешли во власть местных правительств, явно большевистского типа. Самая же магистраль в это время всецело находилась в руках чехов, единственной организованной вооруженной силы, с которой все эти новоявленные правительства очень и очень считались.

При такой обстановке рано утром, в 20-х числах декабря, поезд адмирала подходил к ст. Нижнеудинск. В версте от ст. поезд был остановлен сигналом. Дежурный офицер с паровоза доложил мне, как начальнику штаба адмирала, что ко мне явился чешский майор в сопровождении 2-х офицеров и сообщил, что согласно полученному им из штаба союзных войск в Иркутске приказанию поезд адмирала и поезд с золотым запасом должны быть задержаны на ст. Нижнеудинск до дальнейших распоряжений.

На мой вопрос, как надлежит понимать это распоряжение и что предполагает он предпринять во исполнение полученного приказания, чешский майор (командир чешского ударного батальона, майор Гассек) заявил мне, что он намерен разоружить конвой адмирала. Я ответил ему, что абсолютно не согласен на эту меру и предложил майору запросить по прямому проводу дополнительных указаний и разъяснений штаба союзных войск.

Адмирал, которому я немедленно доложил о происшедшем, одобрил мои распоряжения. Через несколько часов майор Гассек явился ко мне и сообщил дополнительные инструкции, полученные им из штаба союзных войск от генерала Жанена. Инструкции эти заключались в следующем:

1) поезда адмирала и с золотым запасом состоят под охраной союзных держав;

2) когда обстановка позволит, поезда эти будут вывезены под флагами Англии, Северо-Американских Соединенных Штатов, Франции, Японии и Чехословакии;

3) станция Нижнеудинск объявляется нейтральной. Чехам надлежит охранять поезда адмирала и с золотым запасом и не допускать на станцию войска вновь образовавшегося в Нижнеудинске правительства;

4) конвой адмирала не разоружать;

5) в случае вооруженного столкновения между войсками адмирала и нижнеудинскими разоружить обе стороны; в остальном предоставить адмиралу полную свободу действий.

Последний пункт ясно указывал, что союзники уже не рассматривали адмирала как Верховного правителя.

Одновременно с этим майор Гассек передал мне телеграмму генерала Лохвицкого на имя адмирала, в которой генерал Лохвицкий советовал адмиралу приостановить дальнейшее движение в Иркутск. (Вскоре по оставлении Омска, генерал Лохвицкий был послан адмиралом в Иркутск с поручением организовать войска Иркутского гарнизона.)

Начался период нижнеудинского сидения, продолжавшийся около двух недель.

Чехи окружили станцию своими караулами, непосредственная же охрана поездов адмирала и с золотым запасом неслась чинами адмиральского конвоя. К этому времени никакой связи ни с фронтом, ни с тылом, ни с союзниками у нас уже не было, и все сведения о происходившем, весьма притом скудные, получались нами от охранявших нас чехов. Высокие комиссары были еще в Иркутске. Там же находились французская и японская военные миссии, все же остальные военные миссии уже уехали на Дальний Восток.

Еще до прихода в Нижнеудинск, адмирал, получив сведения о восстании в Иркутске, отдал атаману Семенову приказание занять город Иркутск и ликвидировать восстание. Бои в Иркутске шли сначала с переменным успехом, потом успех окончательно склонился на сторону восставших.

В это-то именно время чехами была получена новая инструкция из Иркутска из штаба союзных войск, а именно: если адмирал желает, он может быть вывезен союзниками под охраной чехов в одном вагоне; вывоз же всего адмиральского поезда не считается возможным. Относительно поезда с золотым запасом должны были последовать какие-то дополнительные указания.

Это новое распоряжение поставило адмирала в чрезвычайно трудное положение.

В поезде адмирала находилось около 60 офицеров (конвоя, штаба, чиновники) и около 500 солдат конвоя. Ясно, что разместить всех людей в одном вагоне возможным не представлялось...

При создавшемся положении оставался еще один выход — правда проблематичный — уйти в Монголию. От Нижнеудинска к границе Монголии идет старый почтовый, ныне почти заброшенный, тракт длиною в 250 верст; границу этот тракт переходит по перевалам, высотою до 2,5 тысяч метров, — почти непроходимым в зимнее время: по ту сторону границы на тысячи верст простирается огромная пустыня Гоби, где нет ни сел, ни городов, а лишь изредка встречаются кочевья монголов. Возникла мысль искать спасения в походе в Монголию. Адмирал был горячим сторонником этой идеи. Я должен был принять на себя начальствование этой экспедицией. Переговорив конфиденциально, по поручению адмирала, с майором Гассеком, я получил от него заверения, что со стороны чехов никаких препятствий нашей экспедиции сделано не будет; мало того, чехи дали нам сведения о силах большевиков, занимавших тракт, в предвидении нашей попытки пробиться на Монголию.

Адмирал глубоко верил в преданность солдат конвоя. Я не разделял этой веры тем более, что большевики Нижнеудинска засыпали конвой прокламациями, требуя его перехода на их сторону. Адмирал собрал чинов конвоя и в короткой речи сказав им, что он не уезжает в Иркутск, а остается здесь, предложил желающим остаться с ним, остальным он предоставляет полную свободу действий.

На другой день все солдаты конвоя, за исключением нескольких человек, перешли в город к большевикам. Измена конвоя нанесла огромный моральный удар адмиралу, он как-то весь поседел за одну ночь.

Решено было пробиваться на Монголию с одними только офицерами. Поздно вечером я собрал старших офицеров в вагоне адмирала, чтобы отдать распоряжения для похода, который был решен на следующую ночь.

Когда распоряжения были отданы и я уже хотел отпустить офицеров с разрешения адмирала, один из старшин морских офицеров (моряки обслуживали броневик, охранявший поезд адмирала) обратился к адмиралу со словами: «Ваше Высокопревосходительство, разрешите доложить». «Пожалуйста». «Ваше Высокопревосходительство, ведь союзники соглашаются Вас вывезти». «Да». «Так почему бы Вам, Ваше Высокопревосходительство, не уехать в вагоне, а нам без Вас гораздо легче будет уйти, — за нами одними никто гнаться не станет, да и для Вас так будет легче и удобнее». «Значит, Вы меня бросаете», вспылил адмирал. «Никак нет, если Вы прикажете, мы пойдем с Вами».

Когда мы остались одни, адмирал с горечью сказал: «Все меня бросили». После долгого молчания он прибавил — «Делать нечего, надо ехать». Потом он сказал: «Продадут меня эти союзнички». Я ответил адмиралу, что отданные союзниками до сего времени распоряжения не дают оснований для таких предположений, но что если у него есть сомнения, я самым настойчивым образом советую ему этою же или ближайшею ночью переодеться в солдатское платье и, взяв с собою своего адъютанта лейтенанта Трубчанинова, скрыться в одном из проходивших чешских эшелонов. (Эвакуировавшиеся чехи беспрепятственно принимали и вывозили в своих эшелонах спасавшихся от большевиков наших офицеров.)

Для большей верности, я предлагал адмиралу в течение 48 часов скрывать от всех его исчезновение. Адмирал задумался и после долгого и тяжелого молчания сказал: «Нет, не хочу я быть обязанным спасением этим чехам».

Я ответил адмиралу, что если у него есть сомнения, я еще раз настойчиво советую ему прибегнуть к указанному мною способу уйти от большевиков. Но после долгого внутреннего колебания, адмирал все же решил ехать в вагоне.

Я составил телеграмму на имя г-на Като, что адмирал ввиду изменившейся обстановки согласен на выезд в одном вагоне.

Дабы разместить адмирала и 60 офицеров пришлось взять пульмановский вагон 2-го класса, в коем адмиралу было отведено маленькое купэ, а в остальных купэ по 8—10 человек помещались офицеры; некоторым пришлось за неимением места разместиться в коридоре на полу. Вагон с адмиралом был прицеплен к эшелону 1-го батальона 6-го чешского полка. К этому же эшелону был подцеплен и вагон председателя Совета Министров В. Н. Пепеляева, который по пути со ст. Тайга присоединился к нам в Нижнеудинске.

Перед отъездом из Нижнеудинска, я получил от Като телеграмму, в ответ на посланную мной, с просьбой адмирала о вывозе всего его поезда, а не одного только вагона. Телеграмма Като гласила, что Высокие Комиссары сделали все, что могли; большего сделать они не могут ввиду все осложняющейся обстановки, громадности расстояний и общего возбуждения в Иркутске, вызываемого действиями войск Семенова.

В заключение своей телеграммы г-н Като сообщал, что вместе с сим Высокие Комиссары выезжают из Иркутска на Восток. Перед самым отходом поезда в Иркутск, начальник чешского эшелона, к которому был подцеплен вагон адмирала (майор Кровак), сообщил мне следующие, полученные им из штаба союзных войск, инструкции:

1) вагон с адмиралом находится под охраной союзных держав;

2) на этом вагоне будут подняты флаги Англии, Северо-Американских Соединенных Штатов, Франции, Японии и Чехословакии;

3) чехи имеют поручение конвоировать вагон адмирала до Иркутска;

4) в Иркутске адмирал будет передан Высшему Союзному командованию (т. е. генералу Жанену).

Действительно, битком набитый людьми вагон с адмиралом вскоре изукрасился флагами перечисленных наций и, в таком виде, в хвосте чешского эшелона, двинулся в Иркутск.

Путешествие до Иркутска длилось 6 или 7 дней и сопровождалось большими трудностями. На всех главнейших станциях большевики собирались в значительных силах, требуя от чехов выдачи адмирала, угрожали взрывом железнодорожного пути и нападением на эвакуировавшиеся чешские эшелоны. Железнодорожники грозили забастовкой. По мере приближения к Иркутску возбуждение на линии и в самом Иркутске все росло и росло. При таких условиях было ясно, что чехи не повезут нас дальше Иркутска. Но мы знали, что в Иркутске находятся два батальона японцев и твердо рассчитывали, что дальнейшее конвоирование вагона с адмиралом будет возложено на японцев. Так же думали и чехи, нас сопровождавшие.

15 января, по прибытии на ст. Иннокентьевская, чехи объявили нам, что поезд пойдет в Иркутск только на следующий день, так как ст. Иркутск забита и принять нас не может.

Я написал письмо генералу Жанену, в котором благодарил его за оказанные им услуги по охране адмирала и сообщал, что по приезде в Иркутск не премину зайти к нему. Должен сказать, что еще в Нижнеудинске адмирал просил меня проехать к генералу Жанену для выяснения обстановки.

Адмирал был очень обижен тем обстоятельством, что Жанен прекратил всякую связь с нами, адмирал неоднократно говорил, что сам он первым к Жанену не пойдет. Я обратился тогда к чехам с просьбой устроить мне поездку к Жанену, но они почему-то тянули ответ и так и не дали его мне до самого нашего отъезда из Нижнеудинска. Написав письмо, я просил чехов тотчас же отправить его Жанену.

Поздно вечером чехи вернули мне это письмо обратно, сказав, что оно не могло быть передано Жанену, так как он еще на рассвете уехал из Иркутска на Восток. Когда я передал об этом адмиралу, он выразил свое сожаление, что мне не удастся видеть Жанена.

Хотя чехи нас сопровождавшие и относились к нам в высшей степени любезно, но далеко не всегда держали нас в курсе того, что происходило, приходилось каждый раз обращаться к ним с просьбами об ориентировке, посылая к ним офицера.

Ввиду приближения к Иркутску и все усиливавшейся нервозности среди лиц, окружавших адмирала, я лично зашел к чехам и просил начальника эшелона немедленно сообщать мне все распоряжения штаба союзных войск, касающиеся адмирала. (Вагон штаба эшелона находился в голове длинного 120-осного поезда чехов, вагон адмирала — в хвосте.)

Уже к ночи начальник эшелона прислал ко мне офицера, который сказал, что в данное время происходят какие-то переговоры по прямому проводу между генералом Сыровым (командиром корпуса чехов), находящимся на ст. Иркутск, и Жаненом; переговоры идут об адмирале, но их суть пока неизвестна.

Я отнесся спокойно к этому заявлению, полагая, что переговоры эти связаны вопросом о передаче вагона адмирала японцам, и спросил чеха, не известно ли им, куда будет направлен вагон с адмиралом — в Харбин или во Владивосток, — вопрос этот очень интересовал как адмирала, так и его окружающих; чех ответил, что по слухам, во Владивосток и прибавил: «Но мы вообще не знаем, пойдет ли вагон с адмиралом дальше Иркутска».

Тогда я попросил чеха сказать мне с полной откровенностью, имеются ли у них какие-нибудь данные, указывающие на возможность выдачи адмирала. Чех, по-видимому, с большой искренностью ответил, что таких данных у них нет, но что ввиду моей просьбы держать нас в курсе всего происходящего, они считают необходимым довести до моего сведения им вышеизложенное.

Я спросил чеха — где находится Жанен. «На ст. Байкал». (60 верст от Иннокентьевской.) «Можете ли вы устроить мне теперь же поездку к генералу Жанену». «Думаю, что можем». Я просил чеха зайти ко мне по выяснении этого вопроса и отправился к адмиралу.

В его купэ сидела в это время одна дама, ехавшая в нашем вагоне и находившаяся в очень нервном состоянии. В кратких чертах я передал адмиралу мой разговор с чехом. Адмирал просил меня проехать к Жанену и прибавил: «А вдруг он Вас не примет, — всего можно теперь ожидать». Я ответил адмиралу, что раз мне удастся доехать до генерала Жанена, я не сомневаюсь в том, что он меня примет.

Спустя короткое время, улучив момент, когда адмирал остался один, я снова зашел в его купэ и текстуально передал ему мой разговор с чехом. Адмирал был вполне спокоен. Было условлено, что я буду ждать адмирала на ст. Байкал...

Уже поздно ночью за мной зашел чешский офицер, с которым мы отправились в штаб эшелона. В штабе я узнал, что генерал Жанен находится не на ст. Байкал, как мне ошибочно сообщили чехи, а на ст. Танхой, т. е. не в 60-ти, а в 260-ти верстах от Иннокентьевской.

Ехать к генералу Жанену этою же ночью смысла уже не имело.

Я спросил чехов, кончены ли переговоры между Жаненом и Сыровым. Мне ответили, что переговоры еще не окончены, но что Сыровой обещал тотчас же по их окончании подозвать к прямому проводу начальника эшелона; вызов ожидается с минуты на минуту. Я решил выждать окончания переговоров; чехи обещали мне сейчас же сообщить об их результатах.

Прошел час, два; я задремал. Когда я проснулся, было уже совсем светло; передо мной стоял начальник эшелона, который сказал мне, что Сыровой только что вызывал его к прямому проводу и сообщил ему, что вопрос об адмирале решен, но в каком смысле он сообщит по прибытии поезда в Иркутск; начальник эшелона добавил также, что только что со станции Иркутск запросили номер вагона адмирала.

Я спросил, когда мы выезжаем в Иркутск; начальник эшелона ответил, что тотчас же.

Слова начальника эшелона не вызвали во мне беспокойства; мне представлялось, что если бы было решено выдать адмирала, Сыровой мог бы свободно сообщить об этом начальнику эшелона по прямому проводу, не опасаясь огласки, так как если бы это решение и стало известным на линии, оно могло бы вызвать только успокоение умов, это было бы именно то, чего так жаждали враги адмирала; наоборот, решение передать адмирала японцам требовало соблюдения строжайшей тайны, во избежание самых острых конфликтов с большевиками и железнодорожниками, номер же вагона адмирала был необходим станции при любом из решений, которые могли быть приняты.

Подумав, однако, я написал генералу Мартьянову, начальнику гражданской канцелярии адмирала, такую записку: «Положение неопределенное, но крайне тревожное».

Когда эта записка была уже передана мною начальнику эшелона, я просил его вернуть ее мне обратно, мне казалось, что я слишком сгустил краски и мне хотелось ее перередактировать, но записка была уже отправлена по назначению.

Сейчас же вслед за сим, поезд медленно двинулся вперед, задерживаемый по пути загруженностью линии.

Было уже почти темно (вероятно, часов около 4—4,5 дня), когда поезд пришел на ст. Иркутск.

Начальник эшелона почти бегом направился к Сыровому. Спустя короткое время он вернулся и с видимым волнением сообщил мне, что адмирала решено передать Иркутскому революционному правительству; сдача назначена на 7 часов вечера. Я настойчиво просил начальника эшелона сейчас же предупредить об этом адмирала и его окружающих. Он ответил, что это им уже сделано, немедленно по выходе от Сырового он послал в вагон адмирала своего адъютанта.

Между 5—7 часами вечера многим офицерам, сопровождавшим адмирала, удалось уйти из его вагона, пользуясь темнотой и тем обстоятельством, что окружавшие вагон адмирала чехи беспрепятственно пропускали всех выходивших из вагона офицеров; вооруженные большевики держались в это время еще поодаль и от них было нетрудно скрыться на забитой вагонами станции.

Иркутское правительство просуществовало не больше десяти дней, после чего, в сознании своей слабости, добровольно передало свою власть большевикам, в руках которых и оказался таким образом адмирал Колчак.

Распоряжения, отданные Высшим союзным командованием перед вывозом вагона адмирала давали, казалось бы, твердую уверенность, что адмирал не будет выдан своим врагам на жестокую расправу, а напротив будет вывезен под охраной союзников из Сибири.

Принимая близко к сердцу трагическую участь адмирала, я приложил много стараний, чтобы выяснить причины неожиданной для нас всех выдачи адмирала. Опросом ряда лиц — русских, французов и чехов — мне удалось до известной степени восстановить картину этого печального события, но не имея никаких документальных подтверждений приводимым мною ниже фактам, я не могу ручаться за их достоверность.

Вот что мне удалось выяснить.

Вопросом о спасении адмирала занялись Высокие Комиссары под председательством японского представителя г-на Като. Решив принципиально спасти адмирала, Высокие Комиссары возложили вывоз адмирала из Сибири на Главнокомандующего союзными войсками генерала Жанена, которому были подчинены все союзные войска в Сибири, кроме японцев. (К осени 1919 года из союзных войск в Сибири, кроме японцев, находились только чехи, поляки и сербы, на Дальнем Востоке были небольшие контингенты американцев.)

Генерал Жанен отдал чехам приказание сначала охранять (в Нижнеудинске), а потом вывезти адмирала в Иркутск.

Еще до выезда адмирала из Нижнеудинска генерал Жанен вошел в переговоры с Иркутским правительством о беспрепятственном пропуске адмирала.

7 января (за верность этой даты не ручаюсь) в 2 часа дня было достигнуто соглашение и в 6 часов вечера акт о беспрепятственном пропуске адмирала за пределы Сибири должен был быть подписан обеими сторонами. Но в 6 часов вечера представители Иркутского правительства заявили, что ввиду изменившейся обстановки, каких-то недоразумений с войсками Семенова и зверств ими произведенных, они берут первоначальное свое решение назад и акта не подпишут, что они и исполнили.

Самый факт вывоза чехами адмирала вызвал сильное против них движение среди большевиков и железнодорожников.

Эвакуировавшиеся чешские эшелоны тянулись в это время лентой почти от Красноярска до Иркутска, причем хвостовые их эшелоны уже вели арьергардные бои с наступающими большевиками. (Бои эти не могли быть серьезными, — потери чехов были совершенно ничтожны.)

Сильно озабоченные участью своих эшелонов и обуреваемые одним только желанием возможно скорее и без новых боев уйти из Сибири, чехи не пожелали осложнять своего положения дальнейшим вывозом адмирала за Иркутск. Огромную роль при этом, конечно, сыграла и явная неприязнь чехов к адмиралу, отношения с которым приняли у них особенно острый характер в последнее время.

Встретив отказ чехов, генерал Жанeн счел себя вынужденным санкционировать решение о выдаче адмирала.

По прибытии вагона адмирала в Иркутск, помощник генерала Жанена полковник Марино, находившийся тогда еще в Иркутске, обратился к японцам с предложением принять адмирала от чехов; японцы ему в этом отказали, ссылаясь на неимение на то инструкций.

Если изложенные мною факты верны, остается пожалеть, что союзники (или генерал Жанен) с самого начала не заявили адмиралу просто и прямо, что меры к его спасению ими принимаются, но они далеко не уверены, что им удастся спасти адмирала.

Это открыло бы глаза адмиралу и его окружающим. При принятом же союзниками образе действий и при полном отсутствии связи с ними, адмирал, несмотря на овладевавшие им сомнения, все же имел вполне, как казалось, обоснованную надежду, что он не будет выдан своим врагам.

Генерал-лейтенант — ЗАНКЕВИЧ

100-летие «Сибирских огней»