«Vita всё dolce и dolce...»

ЭТОТ ГОРОД МНЕ НУЖЕН

На каком-то этапе сольются и шепот, и крик
в безупречное эхо, потянет из прошлого гарью,
и никто не ответит — за что и на что нам подарен
обесточенный город, где даже рассвет не искрит —
дело к осени, darling.

Дело снова к дождям, научившим нас страх кабалы
сонно путать с прогнозом погоды, и истово мерзнуть,
не оставив следов, уходить в гуттаперчевый воздух,
что беда, что вода, да по-прежнему жмут кандалы —
заменить бы, да поздно.

Прорастая Сибирью, сбиваясь с разменных «увы»,
постояльцы кедровых закатов, привычные к кляпу
нарицательных истин — вы поздно снимаете шляпу
перед звонким безмолвием, раз не сносить головы,
раз пошли — по этапу.

На какой — посошок?.. Наугад бы разбавить вино —
не живой ключевой, а обычной водой из-под крана,
вряд ли это побег — из себя, по-московскому — рано,
по-сибирскому — самое то… Слышишь, вызови, но —
не такси, а охрану.

Что бы там ни версталось впотьмах, а не спят сторожа,
стерегут, опрометчивых, нас — и от взмахов напрасных,
и от звона кандального — видишь колонну на Красном?..
До последнего за руки держат, а руки дрожат —
здравствуй, город мой, здравствуй.

Там — не верят слезам, здесь чужим не прощают обид,
Старый мост от влетевших по встречке всё уже и уже,
приасфальтовый ветер с сомнением смотрится в лужи,
но залётные сны быстротечны — как солнце в Оби...
Этот город мне нужен.

НЮАНСЫ ТИШИНЫ

...Ищу падения,

чтобы хоть по сопротивлению воздуха

убедиться в его наличии.

Элла Крылова

1.

Бывают дни, когда и пенье птиц
напоминает хохот без причины,
и косвенной улыбкой дурачины
сияет вечер, выигравший блиц —
турнир полуистёртых серых лиц,
где на кону — иудины крестины…
Но лабиринт всемирной паутины
тем уже, чем темней от небылиц,

доставшихся в наследство, как проклятье,
как вещий сон, как привкус той войны,
когда весь мир смотрел — со стороны,
и гибли опрометчивые братья,
не выдержав объятия страны,
где душит не маньяк, так ворот платья.

2.

Благая весть всегда из ниоткуда.
Что радости звонить в колокола,
когда весь город спит, и ни кола
у ветра нет, и ни двора? Не буду.
И смерть под утро здесь подобна чуду —
такую ночь пустыню соткала…
Ты слышишь звон? Так бьют не зеркала,
но тишину, пришедшую оттуда,

где нас никто не ищет, даже сны
вновь предают, и нет трудней науки,
чем, зеркалам протягивая руки,
следить, как время бродит вдоль стены,
переступая шепоты и звуки,
и изучать нюансы тишины.

3.

Переплетая светом сон-траву,
в усталой тишине искать ответа,
чтобы к утру её, как эстафету,
сдать на поруки ветру... Наяву
труднее верить, что поможет у
черты незримой ветхого завета
дрожащий луч — я не тебя зову,
я просто изучаю скорость света.

Уходит ночь, не сотворив сосуда
для пустоты, бредущей по пятам
за ветром — по дорогам и мостам,
и сколько ни смотри по сторонам —
благая весть всегда — из ниоткуда.
Жаль — это раньше не сказали нам.

ОСТ(О)РОЖНОЕ

Мы заперты. Нам время есть стирать
до чёрных дыр — и письма, и колени.
Вдоль never(more), в обход et cetera,
мы носим вздор с бермудского двора,
мы выбрались из вёрстки поколений
и правки ждём — не от великой лени,
но оттого, что гнуться — мастера.
И гнуть.
И гнать.
Но трудно выгнать тени.
Мы их теряем молча — между строк,
где, отпускаем в плен аллитераций,
наш беглый слог мотает новый срок,
побегом всходит в трын-траве острог,
где жить да жить до новых эмиграций
в самих себя, раз проще потеряться,
чем потерять, два — не хватает акций
протеста.
Тесно.
Но урок не впрок.
Мы здесь одни, в стеклянном терему —
бывало, сумрак заоконный вспорешь
попятным взглядом, и — сто к одному,
упрёшься лишь в соседнюю — тюрьму,
где, фифти-фифти, лебеда и спорыш
на очаге — не спорь!.. И ты не споришь.

Какой я сторож брату своему?..
Я и себе давно уже не сторож.

* * *

это — осень, не спишь?.. свили гнезда ветра в витражах,
распоясанный дождь суетится, в сердцах проливая
сны бесстрашных бродяг — длится в лицах игра ролевая,
но пока нас к рассвету все так же выводит кривая —
пусть себе ворожат.

пусть дышать — через раз, да полжизни почти невзатяг,
и сквозь медные трубы youtube-ов беспечным кумаром
просквозить в подзамочное завтра — похоже, недаром
здесь любой искромётный пустяк завершается жаром —
год ли, город спустя

полыхнет — не погасишь в предчувствии зимних простуд,
не затянешь пленительным гимном прорехи, раз кашель,
да не влипнет продрогшая память в дорожную кашу...
если я не проснусь, обещай мне, что после — расскажешь
где мосты прорастут.

раз уж осень, так пусть — ворожит, ворошит без затей
кучевую листву — там, где с нотами снов колокольных
колобродит туман, притворяясь впотьмах чистым полем,
где по следу нельзя, и бесследно нельзя, коль окольных
не случилось путей.

пусть с бездонных небес утекают надежд караси
и зеркальный пейзаж караулит винтажный стекольщик,
с каждым выдохом сумрак — короче, а сумерки — дольше,
и как будто — пора, только vita всё dolce и dolce —
хоть святых выноси.
хоть звони в колокольчик.