Восемь ударов Топорова

Виктор Леонидовича^*1я видел только на фотке во «Взгляде», популярном в нулевые интернет-издании, — вылитый Саруман из «Властелина колец», перевод Гоблина, а теперь еще необходимо ссылаться на «Помнишь, братка, давили эльфийскую мразь...» нацбешеного Михаила Елизарова.

Толкин написал, чтобы легитимизировать лингвистических франкенштейнов, Джексон снял кино, Гоблин перевел на человеческий язык, а Елизаров подытожил в песне. Так же возникали анекдоты о Чапаеве, у которого служил Гашек.

Великий эпос из анекдотов о самом себе «Двойное дно» возвращает слову «анекдот» прокопий-кесарийскую мощь (Прокопий Кесарийский — родоначальник субверсивного жанра «анекдот»).

Виктора Леонидовича со школы травила «питерская либеральная шваль»: «Моя тогдашняя литераторша — дама не без претензий — испытывала ко мне сложный комплекс “любви-ненависти”. За сочинения я получал у нее обычно контрастную оценку 1/5 — единицу за содержание и пятерку за грамотность. И вдруг однажды я получил единицу за то и за другое. “В чем дело, Инна Гавриловна, — поинтересовался я, — почему у меня единица за грамотность? Разве у меня есть ошибки?” — “Ошибок у тебя нет, — вздохнула она, — но я подумала: “О какой грамотности может идти речь при таком содержании?”»

Но В. Л. как писал в школе в тетрадку, так и продолжал писать потом — в газету или в журнал: «15 марта 1999 г. мне подбросили в почтовый ящик 3-метровую удавку». Не случайно В. Л. жил на улице Достоевского. Топор и Достоевский дают однозначные ассоциации: одна старушка — копейка, сто старушек — рубль с процентами.

Этой теме созвучен автобиографический труд Топорова «Двойное дно». Прекрасная книга, почему-то не выдвинутая ни на «Большую книгу», ни на «Нацбест». Но и на солнце есть пятна: на 112-й странице упоминается неизвестный публике поэт Пауль Пелан. Серийное производство «подпоручиков Киже», когда мелкая ошибка приводит к крупным последствиям, давняя питерская традиция... Либо такой поэт действительно существует, и питерские товарищи выпустят его книжку в переводах Виктора Леонидовича. Либо Александр Александрович Кузьменков квалифицирует искажение имени Пауля Целана как отрицание холокоста.

В чем суть «восьми ударов Топорова»? Чему стоит поучиться у классика? Какие приемы подсмотреть у мастера?

1) Он смолоду научился ориентироваться не только в обычных словарных, но и в уголовных статьях. Из юристов всегда выходили хорошие литераторы: Вальтер Скотт, Камило Хосе Села, Габриэль Гарсиа Маркес. Витя еще в юности консультировал свою маму, помогал при написании статей «о защите чести и достоинства». Соответственно, понимал, чем разглашение отличается от клеветы, а то и другое — от диффамации.

2) В детстве В. Л. просек разницу высказываний констатирующих и перформативных и оставил документ: «Светлой памятью товарища Сталина клянусь никогда больше не ругаться матом». Но — для разрыва шаблона у Корчагина, Оборина и иже с ними — был В. Л. также и троцкистом, любимым учеником профессора Марии Лазаревны Тронской. «Настоящая фамилия профессорской четы была Троцкие — они “облагородили” ее в конце двадцатых».

3) Виктор Леонидович не случайно учит критиков изучать иностранные языки, ведь критика — это перевод с любого иного на нормальный человеческий язык. Все великие критики владели иными языками: литературный критик А. А. Кузьменков — позднесоветским, Топоров — немецким, старообрядец Аввакум Петров — церковнославянским.

Критика — тоже перевод. Возможно, даже более смелое надругательство над оригиналом и выворачивание всяческих «изнанок». При отсутствии «изнанок» — объявление о сем во всеуслышание. Недаром В. Л. аттестовал себя «пожилым андерсоновским мальчиком». Примеры «нового наряда короля»: термин «политические науки» появился в нашей стране, когда понадобилось переименовать «научный коммунизм», а начавшийся в перестроечные годы «культурный обмен» означал на деле подкуп, развращение и вербовку.

4) Вслед за тов. Лениным Виктор Леонидович особое внимание уделял шахматам. «Если я плохо играю эндшпиль, мне надо стремиться оканчивать дело матовой атакой в миттельшпиле. Я быстро соображаю, воспринимаю все несколько редуцированно и при всей неуклюжести и амузыкальности неплохо танцую, пока стою на ногах». Великий Магистр Топоров учит нас единству культурной поляны и умению миксовать и использовать в словесности паралитературные навыки. Шах, мат — и автор мертв.

Перед шахматной схваткой В. Л. гадал перебеганием дороги перед быстро идущим транспортом. Водителю следовало высунуться и обматерить перебежчика на удачу. Переводы Виктора Леонидовича также похожи на перебегание улицы в неположенном месте.

5) Отношения В. Л. с высшими силами были своеобразными. «Не оставляет ощущение, что я кем-то или чем-то ведом. Сны себе заказывать и то умею, а вот решения кто-то или что-то принимает за меня. “Судьбоносные” решения неизменно принимались в состоянии глубокого алкогольного опьянения».

6) Топоров неисправим. Глава Союза писателей Санкт-Петербурга Валерий Попов пытался урезонивать В. Л. словами, что критик должен быть для литераторов кем-то вроде дедушки Мазая. Не понимает Попов, что для дигитальной хипстерни в словосочетании «дед Мазай» слышатся не зайцы и мордовские лагеря, а «Dead Mustdie».

7) В детстве маленький Витя с одноклассницей ловил шпионов, притворяясь сборщиком металлолома. Виктор Топоров учит нас критической бдительности и готовности настигнуть автора в самых замысловатых местах его нахождения.

8) В. Л. был гением не только критики, но и самокритики, которой нас учил тов. Сталин. По его чистосердечному признанию, «справедливо считается, что хамство, бестактность и, несколько шире, неспособность корректно сформулировать пусть и верную мысль являются одним из самых пагубных моих недостатков». Я с детства запомнил из «Десяти негритят» Говорухина: «Главная задача судьи — это покарать себя». Критик, который не способен написать критическую статью на свою собственную критическую статью, — не критик.

Так who is Mr. Топоров? Аутсайдер, изгой, маргинал? Пожилой андерсоновский мальчик? Или, как аттестовал себя В. Л., «профессия: мыслитель; квалификация: мудрец; способ заработка: гранение чужих слов»?

Мы никогда не узнаем.