Вы здесь

За креслами

Старлей Лупиков наконец загулял. Щуплый, низкорослый, густо припыленный дальневосточным загаром, со светящимися на темном лице ярко-голубыми глазами, он выглядит много моложе своих двадцати пяти. К тому же он еще совершенно не женат.

Из Благовещенска, под которым стояла его часть, он приехал в отпуск к родителям в Омск. А через три дня, заскучав, купил в Интуристе горящую путевку в Ялту.

Отпуск на море не заладился сразу. Группа, к которой приписали Лупикова, прибыла в гостиницу «Ялта-Интурист» вечером. А тур, согласно путевкам, начинался только с завтрашнего утра. Сентябрь, бархатный сезон, свободных номеров не оказалось, и гостям предложили переночевать в громадном холле первого этажа, в мягких, как перина, кожаных креслах.

Всем, кроме Лупикова. Ему, как выяснилось, для заселения требовалась еще отметка местного военкомата. И пока утомленные жарой и перелетом земляки, пусть и не со всеми удобствами, ворча, располагались на ночлег, Юрий Петрович Лупиков отправился по ночной Ялте искать военкомат.

А утром пошел дождь. И шел, за небольшими перерывами, каждый день и без того короткого отпуска.

До конца тура оставалось уже всего ничего. Никакого бархатного, как было обещано, сезона в этом году не наблюдалось. Отдыхающие днями слонялись по гостинице, без конца ели, топтались у игровых автоматов, циркулировали между многочисленными барами и ресторанами.

Изредка, когда облака расходились, активно выдвигались на закрытый гостиничный пляж, чтобы хватить крымского солнца, подышать морем или просто выгулять свои наряды на набережной. Вода оказалась неожиданно холодной. Заходить в такую решались почему-то одни только иностранцы.

Оставалось пить и искать приключений. Впрочем, ради них, собственно, Юрий Петрович и сменил временно свой объятый тишиной суровый край на ласковый берег Крыма.

От его офицерского общежития до ближайшего райцентра часа три на уазике. Это, ясен пень, если посуху, когда грунтовка не размыта. Только какие там, с позволения сказать, приключения? А вот в Интуристе, твердо убежден был старший лейтенант еще со времен политзанятий в родном танковом училище, непременно должна царить густая атмосфера всеобщей и совершенно свободной любви. По крайней мере, тут никто не станет после двух-трех медленных танцев на дискотеке принуждать его к браку под угрозой жалобы командиру части.

На деле Интурист Лупикова разочаровал. Женщины были все больше в возрасте или совсем уж некрасивые. А если попадались ничего, то обязательно с мужьями. Русских вообще немного. Иностранцы держались кучно, своими группами.

Еще и кормили не так чтобы очень. Вроде обильно и даже, можно сказать, вполне разнообразно, но как-то слишком по-женски. Салатики, десерты, выпечка... Три раза в день желтое сливочное масло, после обеда кофе, мороженое с сиропом или лепестками роз. Из нормальной еды только непривычно сладкий украинский борщ и недостаточно мяса на второе.

В тот вечер Лупиков, утомленный навязчивой опекой женской половины его группы, непременно желавшей его то подкормить, то наставить на правильный в жизни путь, спустился в цокольный этаж. Здесь вдоль одной из стен тянулось десятка полтора небольших круглосуточных буфетов с маленькими столиками напротив. Пиво, разные закуски, кофе, вино. Место это никогда не пустовало. Иностранцы и соотечественники Юрия Петровича, неудовлетворенные странной гостиничной кухней, частенько догонялись здесь бутербродами.

Лупиков взял темного пива и сел за свободный столик. Пару дней назад он приглядел было одинокую, страшненькую, но с длинными ногами студентку из Львова. С лица не воду пить, а отпуск-то проходит! Однако и тут его ждало разочарование. Не успел он с ней познакомиться, как в обед в ресторан на втором этаже, где столовалась его группа, ввалилась целая толпа мужиков. Все темнолицые, с тяжелыми руками, как будто даже в похожей одежде.

Оказалось, шахтеры из Моравии по бесплатным профсоюзным путевкам приехали в Ялту, чтобы с утра до вечера пить то же самое чешское пиво. Женщины шахтеров особо не интересовали, но в нагрузку к работягам администрация шахты отправила к морю еще двух футболистов местного клуба. Стройный толстогубый Петр куда-то пропал в первый же вечер. Говорили, что с администраторшей концертного зала гостиницы. А на второго, златокудрого красавца Ержи, львовянка переключилась без всяких объяснений, быстро и решительно.

Лупиков допил пиво. С тоской подумал об Омске. Все бывшие подружки или замужем давно, или потерялись, разъехались кто куда. Вспоминать о возвращении в часть не хотелось. Без женщин жить нельзя на свете. Только где ж их взять в тайге?

Печалясь, он отошел к стойке, купил еще пива, а когда вернулся, за его столиком оживленно болтали две высоченные, похожие на сестер платиновые блондинки. Финки, определил Лупиков, стоя в нерешительности. Одна из женщин, даже не взглянув на него, сделала неопределенный разрешительно-приглашающий жест. Лупиков присел, пригубил пива и прислушался к чужой речи.

Лица у финок были длинные, простые. Обеим лет по тридцать — тридцать пять. Можно бы с такими, да как без языка? Тут одна из блондинок — шаг к стойке, шаг обратно — тоже взяла пива, и Лупиков отвел глаза. Росту в ней никак не меньше ста восьмидесяти, а вторая, судя по уровню ее голубых, почти не подведенных глаз, как бы не выше подруги.

Финки подняли кружки. Та, что пригласила Лупикова за его же столик, вдруг обратилась к нему:

Мальянне!

Будем здоровы, — смущенно отозвался Юрий Петрович, и все выпили.

А они ничего, подумал он.

Where are you from?1 — вежливо поинтересовалась вторая.

Английским Юрий Петрович владел немногим лучше финского. Школьный курс за невостребованностью он забыл прочно и навсегда, а вот из училища в памяти его все же застряло несколько не совсем подходящих к ситуации фраз типа: «назовите номер вашей части», «как фамилия вашего командира» или «это секретная информация».

Однако сейчас Лупиков неожиданно понял вопрос!

I am from Siberia2, — отвечал он сдержанно.

Как будет по-английски Дальний Восток, он не знал, да и вряд ли бы финки поняли его произношение. Но слово «Сибирь» они разобрали! И слово это произвело на них совершенно удивительное для Юрия Петровича воздействие. Обе разом повернулись к нему, и Лупиков не без удовлетворения отметил у той, что сидела ближе к окну, довольно весомую грудь под белой майкой.

Siberia? — повторила она, и грудь ее поднялась и опала.

Сибирь, — подтвердил Лупиков. — Из Омска я.

Финки взяли еще пива. Теперь они смотрели на него по-иному. Он и сам точно вырос, раздался в плечах, почувствовал себя суровым сибирским мужиком.

Are you married?3 — спросили они едва ли не хором.

Офицер я, — сообщил Юрий Петрович и принес из бара бутылку молдавского коньяку.

Финки болтали без умолку.

Киипиис! — то и дело произносили они и поднимали стаканчики с «Белым аистом».

To your health!4 — не останавливалась голубоглазая Маарит.

А улыбчивая оказалась — Туули.

Кильки бы, — соглашался Лупиков. — Только где ж ее в Интуристе взять?

Финкам он представился как Юра Амурский.

Юка, Юка, — отчего-то радостно залопотали они.

Юрий Петрович рассказывал им зажигательные анекдоты про поручика Ржевского, травил без устали казарменные байки, в доступной форме сумел донести устройство поворотного механизма башни Т-72... Финки хохотали и радовались так, что на их столик уже начали оглядываться.

Чуть позже, когда коньяк подошел к концу и все трое, говоря одновременно, уже прекрасно понимали друг друга, Маарит пригласила его в валютный бар:

I’d like to invite you to a bar!

Из сказанного он разобрал лишь последнее слово. В принципе, Лупикову, как советскому офицеру, не следовало принимать такое предложение. Общение с иностранцами, совместное распитие спиртных напитков, валюта... Но то Лупикову! А Юрию Амурскому в этот вечер можно было все.

В пустом полутемном баре со светящейся вывеской «Карпаты» сидели двое в вышиванках — танцоры гастролировавшего в Ялте фольклорного Мукачевского ансамбля. Оба жгучие усачи. При виде подгулявших финок они было привстали, однако Лупиков строго покачал головой. Он чувствовал себя так, будто только что завел свой танковый дизель. Пусть пока еще на холостом ходу, но теперь уже в любой момент все семьсот восемьдесят его лошадиных сил взревут и рванут с места так, что от этой мишуры одна щепа останется.

Я интурист, — сказал он, и танцоры опустились в кресла.

Из «Карпат» троица вышла ближе к полуночи, тесно сцепившись. Юрий Петрович держался стойко. Двигаясь по центру, как танк по бездорожью, он увлекал за талии нетвердо ступавших Маарит и Туули. У каждой в свободной руке было по бутылке виски.

Их еще видели входящими в лифт. Потом на шестом этаже, где жили финки, Юрий Петрович провел их мимо озадаченной коридорной, решительно взял у Туули (или Маарит) ключ, с первого раза точно попал в замочную скважину и галантно уложил каждую на ее кровать.

Затем он запер дверь изнутри...

 

С рассветом, истерзанный, но не сломленный, Лупиков выбрался из-под завалов поверженных финок. Обе кровати были сдвинуты к центру номера. Правая нога Маарит свисала между ними. Туули спала головой в другую сторону, крепко обняв оставшуюся на смятых простынях ногу подруги.

Лупиков сгреб одежду и босой — в одних плавках! — покинул номер. Крадучись, чтобы не попасться на глаза дежурной, прошел в правое крыло, без лифта поднялся на девятый этаж, открыл свой номер и рухнул в постель.

Последнее, что он видел на крутящемся, как в центрифуге, гостиничном потолке, был он сам, бегущий в темноте к занесенным снегом ангарам в ушанке шестидесятого размера. Помнится, их подняли по тревоге в три часа ночи, после сильно затянувшегося дня рождения лейтенанта Хамидуллина из пятой роты. И впотьмах он выдернул из сваленной в кучу одежды шапку именинника. Ниче, подумал он тогда, Ринату в моей, пятьдесят пятого, сложнее...

Хорошо, что джинсы Маарит не прихватил, хихикнул Лупиков и заснул. Но часа через полтора он вдруг резко сел. Сна как не бывало. За окнами совсем рассвело, и погода, похоже, налаживалась. Сердце у Юрия Петровича билось часто, туго. Голова была ясной, пустой. Соседа по номеру, ростовчанина Миши, уже не было. Все ушли на завтрак.

Лупиков напился из-под крана, смочил волосы и спустился вниз. Он вышел из гостиницы под лазурное крымское небо. От ночного дождя остались только мелкие лужицы на парковке перед входом. Пахло морем и хорошими сигаретами.

Отчего-то не решаясь пройти к пляжу, Лупиков вернулся в фойе, где у правой стеклянной стены обнаружил двух женщин из своей группы. Утопая в гряде кожаных кресел, они отдыхали после завтрака.

Здрасьте, — сказал им Лупиков, подходя.

Доброе утро, Юрочка, — приветствовала его та, что помоложе, Алевтина Николаевна, крупная рыжеволосая дама лет пятидесяти, преподаватель мединститута.

Как ваше ничего? — цинично, как ему показалось, спросила вторая, Лидия Петровна, круглый год путешествующая ведомственная пенсионерка.

Распогодилось наконец, — попыталась сгладить бестактность подруги Алевтина Николаевна.

Не прошло и десяти дней, — проворчала Лидия Петровна.

Наших с завтрака дождемся — и на пляж! Вы с нами, Юрочка?

Наш гусар своих пассий дожидаться станет, — предсказала пенсионерка.

Кого? — не понял Лупиков.

О волке речь, а он навстречь! — обрадовалась вдруг Лидия Петровна, и, вытянув шеи, обе женщины отчего-то заулыбались.

Из лифта в противоположном конце огромного мраморно-гранитного зала вывалилась едва ли не вся финская делегация, человек десять, не меньше. Среди них Лупиков безошибочно выхватил две знакомые белокурые головки. Финны были в шортах, с яркими пляжными сумками.

В полдень им подадут интуристовский «Икарус» до Симферопольского аэропорта. До отъезда оставалась еще пара часов, и странно было бы не воспользоваться разгулявшейся погодой. Финны потянулись к выходу.

Лупиков, сделавшись еще незаметней, уже с облегчением слился с колонной, но две рослые блондинки почему-то задержались у стойки администратора. Коротко переговорив с переводчиком, они внезапно обернулись и посмотрели в сторону омичей.

И тут с Юрием Петровичем произошло нечто непонятное. Сначала его выгнуло, точно в приступе столбняка. Что на него так подействовало, он не смог бы ответить. Впрочем, он так никогда и не решился задать себе этот вопрос. Предпочел удобно забыть, замуровать, закатать его под слоем будущих событий своей только начинающейся молодой жизни. Он опустил подбородок, ссутулился, колени его сильно подогнулись. Он съежился, уплотнился, уменьшился до размеров снарядного калибра. А потом его просто не стало. Лупиков очутился за креслами, между их пышными, как взбитые шоколадные сливки, спинками и стеклянной, выходящей к морю стеной. Никто и глазом моргнуть не успел.

Маневр этот не заметили не только финки. Слегка осовевшие от завтрака Алевтина Николаевна и Лидия Петровна осознали изменения только после того, как он отчаянно заскреб сзади по креслам:

Только не оборачивайтесь нельзя мне контакты с иностранцами аморалку пришьют очередное звание со службы выгонят сгнию на хрен в ДальВО два часа продержаться прошу вас финны в двенадцать уезжают...

Юрочка, — почти не разжимая губ, произнесла Алевтина Николаевна. — Финны народ сдержанный. Европейцы вообще умеют себя вести.

Она была в Италии и поэтому считала себя знатоком «их нравов».

Возьмите хоть итальянцев. Казалось бы, южане. А ведь тоже меру знают. Плотно едят только вечером: мясо, вино. И, как они говорят, маленькую женщину на десерт!

Она нервно хихикнула, завидев приближающихся рослых блондинок. Финки двигались медленно, зигзагами, делая вид, что просто прогуливаются по фойе.

Гусару итальянцы не указ, — сказала пенсионерка. — Наелся вчера, как тузик на помойке, а мы его покрывай!

Тем временем в фойе спустились недостающие члены омской делегации. Все в полной решимости добрать за день морского загара. Несколько человек, оживленно переговариваясь, напрямую проследовали к выходу. Четверо же, две супружеские пары, подошли и погрузились в кресла рядом с Алевтиной Николаевной и Лидией Петровной.

Финки остановились у журнального киоска и принялись усиленно рассматривать глянцевые обложки.

Кого ждем-с? — осведомился Михаил Павлович Ломакин, главный инженер трубопроводного треста, по-крестьянски кряжистый мужчина в толстых очках.

Солнце уже высоко, — игриво поддержала его супруга, бухгалтер той же конторы, женщина в шляпе и кружевном сарафане.

Мы не ждем, — проворчала Лидия Петровна. — Мы с Алевтиночкой, вы не поверите, спасаем честь мундира.

Какого еще мундира?

Офицерского, надо полагать, — пояснила пенсионерка. — Наш шалун занял оборону, а женщин выставил для прикрытия.

И она, не поворачивая головы, негромко, но с хорошей дикцией, с явным удовольствием от собственного остроумия принялась описывать случившееся.

Юрий Петрович, — тяжело ерзала над Лупиковым Инна, влюбленная в него тридцатилетняя женщина, чей муж Сергей, развалясь рядом, держал в руках две бутылки светлого чешского пива. — Вы ведь завтрак пропустили? Так нельзя, питаться необходимо регулярно.

С этими словами она незаметно сунула под кресло разрезанную вдоль булочку с тмином и огромным, начинающим уже подтаивать куском сливочного масла. Чтобы не подавать голоса, Лупиков начал быстро есть.

Поправься там, — сказал Сергей и подал старлею откупоренную бутылку пива.

Хорошо сидим, — решил Михаил Павлович. — Однако мы, пожалуй, все-таки на пляж пойдем.

Его супруга уже встала, поправила шляпку, перекинула через пухлое плечо плетеную желтую сумку:

Почему мы должны платить за чужое удовольствие? В конце концов, это даже не по-мужски — прятаться от дамы.

От дам! — уточнил муж.

Да уж... — протянула Алевтина Николаевна.

А если меняться? — не сдавалась Инна. — По очереди сидеть.

Как в карауле? — хмыкнул Сергей. — Два часа дежуришь, два бодрствуешь, два отдыхаешь? Так нам завтра уже в Омск. На море-то когда?

Он тоже поднялся. За ним нехотя из кресла выбралась Инна.

Кресла стоят плотно, — успокоил ее главный инженер, — со стороны зала за них не заглянешь. Держитесь, Юрий, инициативу не отдавайте!

Лупиков на корточках залпом осушил бутылку. Сейчас и тетки уйдут. Он все пытался хоть что-то углядеть в узкий, не толще волоса, зазор между креслами. Что им всем до него?

В этот момент он почувствовал какое-то шевеление над собой. Кресла снова прогнулись, сильно запахло тяжелыми духами бухгалтерши. Он сунул пустую бутылку за батарею и перестал дышать. К ним решительно приближались блондинки. Обе в белых шортах, открытых майках и кожаных плетенках на босу ногу. Остановившись в двух шагах от вновь усевшихся омичей, они вежливо улыбались.

Can you help us?5 — обратилась одна, и Лупиков с ужасом узнал голос Туули.

Чем могу... — сдавленно ответил инженер, не в силах отвести взгляда от бесконечных бедер финки.

Жена незаметно пихнула его локтем.

Where is Juko?6 — спросила другая, и Юрий Петрович подумал: «Какой у Маарит голос! Особенно когда она произносит мое имя».

Юко? — не понял Сергей.

Какая-то кличка собачья, — прошипела Инна.

Юко, Юко. — Белозубо улыбаясь, Маарит показала ладонью где-то на уровне своей груди.

Михаил Павлович так и не мог от нее оторваться.

Мы ему не сторожа, — сказал он, пожимая плечами. — Дело молодое, загулял, поди.

Идите уже, — сказала Лидия Петровна, — на пляж.

Лупиков съежился на полу. Отсюда он хорошо видел аккуратный розовый педикюр Маарит. И этот большой палец на правой ноге, такой гладкий, теплый...

Шли бы вы, — прошипела Инна. — Мало вам своих мужиков...

Финки, по-прежнему улыбаясь, отошли и уселись в два таких же кожаных кресла сбоку от входа.

Нежданчик, однако, — хмыкнул инженер Ломакин. — Мимо таких и наш Юра не проскочит.

Думаете, это надолго? — Инна ритмично раскачивалась над
Лупиковым.

Финны народ упорный, — сообщил ее муж, любитель военной истории. — Слышал, Юрок, про ихнего снайпера в Финскую кампанию?.. Ну как же, должны были вам в училище рассказывать! Симо Хяюхя. За три месяца — больше пятисот наших.

Инна с ненавистью посмотрела на улыбающихся финок. Инженер покачал угловатой головой, протер роговые очки.

Причем стрелял этот Хяюхя с открытого прицела! — с увлечением продолжал Сергей. — В такой цель поймать легче и инеем на морозе не покрывается.

Пятьсот наших... — горестно повторила Алевтина Николаевна и сунула под кресло большой бутерброд с копченой колбасой.

А по некоторым данным, даже более семисот, — охотно подтвердил знаток истории. — Это связано с разными подходами в подсчетах. К тому же убитые оставались на нашей стороне.

Может, хватит уже, а? — Бухгалтерша достала зеркальце и поправляла не по-утреннему яркий макияж.

Нет, почему же? — не согласился Михаил Павлович. — Все это очень даже познавательно.

А вы знаете, что этот Симо Хяюхя жевал снег, чтобы пар изо рта не выдал его? И наст под винтовкой замораживал, чтобы снег от выстрела не поднимался.

Вот гад, — сказала Лидия Петровна. — Надеюсь, убили его?

Ранили. В лицо, в самом конце войны. — Сергей оглянулся на замершую над Лупиковым Инну. — Потому он и в войне сорок первого года не участвовал. Не взяли его, как ни просился. Между прочим, росточком был с нашего Юрия Петровича, что вовсе не типично для финнов.

Все посмотрели на тихо переговаривающихся меж собой блондинок. Не похоже было, что Маарит и Туули собираются оставить позицию.

Вы как знаете, а мы на пляж! — Бухгалтерша решительно встала. — Миша, пойдем!

Ты иди, а я досмотреть хочу. Кто кого... — сказал Михаил Павлович, не желая отказывать себе в удовольствии созерцать загорелые ключицы Туули.

Ага, — поддержал его Сергей, — наши с финнами. Это принципиально.

Бухгалтерша, обидевшись, в одиночестве отправилась загорать. Проходя мимо блондинок, окинула их цепким, оценивающим взглядом.

Лупиков тихо застонал. Он и в армию-то пошел больше из-за формы. Военная форма идет всем, а его в отношениях с женщинами — так просто спасала. Но это в училище, в родном Омске, пока курсанту Лупикову было кому зажигательно рассказывать о том, что все генеральши сначала обязательно выходят замуж за лейтенантов. Найти же среди таежных сопок желавшую его послушать романтичную девушку было не легче, чем самому перевестись куда-нибудь в Калининград или Подмосковье.

Женщины всегда были главным в его жизни. На третьем курсе он до хрипоты спорил со всей ротой, доказывая, что по телевизору на воскресных занятиях по аэробике девушки танцуют вообще без купальников. Тогда аэробику еще вела фигуристка Линичук, и девушек для танцев она подбирала под стать себе, рослых, с формами. Как Маарит... (Лупиков пошевелил затекшими ногами.) Телевизор, конечно, в роте стоял старый, местного производства, «Кварц-7». Сильно рябило, поперек экрана шла метель, но уж он-то мог отличить, где бежевые купальники, как утверждали эти пошляки, а где обнаженные девичьи тела!

Уйду я на хрен из армии, с горечью думал Лупиков. С такой фамилией, точно, генералом не станешь. Да что генералом?! Кто-нибудь встречал хотя бы полковника Лупикова? Только и слышно, когда стружку снимают: Лупиков, Лупиков... Надо на гражданке жизнь устраивать. В дипломе кроме лейтенанта — инженер по эксплуатации колесной и гусеничной техники значится. Хоть завтра завгаром возьмут...

Зря он испугался. Ну что бы случилось? Сообщат в часть — так он и сам рапорт писать собирался. Надоело все.

А знаете, Юра, — подала голос Лидия Петровна, — они ведь не уйдут. Измором нас возьмут. Может, вам стоит все-таки объясниться?

Как?! — чуть не взвыл из-под кресла Лупиков. — Как я теперь отсюда вылезу?

Известно как, ползком, по-пластунски, — сказал Сергей.

Его жена с первого дня слишком уж опекала Лупикова, и теперь он с оживлением ждал развязки.

Некрасиво получилось, — сказала Алевтина Николаевна. — Может, правда на амбразуру? Мы здесь. Если что — поддержим. Не до обеда же нам сидеть?

И, чтобы подсластить свое предложение, она сопроводила его двумя завернутыми в салфетку заварными пирожными.

В гостиницу меж тем начали возвращаться финны. Посвежевшие после моря, веселые. Окружив Маарит и Туули, они несколько минут пошумели и двинулись к лифту. С ними пошла и Туули.

За вещами, — констатировала Лидия Петровна.

Вон автобус уже подъехал.

Ты подумай... — огорченно сказал Михаил Павлович. — Любовь зла!

Какая там любовь? — обиделась Инна. — Что они знают о любви?

И она спровадила за кресло вторую булочку с совсем уже растаявшим маслом. Чтобы не перепачкаться, Лупиков быстро съел и ее.

В щель между креслами он видел прекрасное и грустное лицо Маарит. Глаза в глаза, словно и не через огромный зал, казалось ему. Голубое слилось с голубым. И связь эту теперь ничто не могло разорвать. Он уже все решил для себя. На границе тучи ходят хмуро... Прорвемся на рогах, как говорят в его экипаже. Даже без машины боевой.

Лупиков резко встал. Выпрямился за креслами во весь рост. Маарит, еще не веря, тоже приподнялась. Взгляды их не размыкались.

Юко, — позвала она.

Маарит... — Лупиков плавно вышел из-за кресел.

Глаза его на темном лице, гораздо более темном, чем у загоревших на южном солнце зрителей, светились голубыми озерами. Они сделали шаг навстречу друг другу. Маарит одернула на груди тугую майку.

Инженер заиграл желваками. Сергей легонько подталкивал Юрия Петровича в спину. Инна принялась подпиливать ногти.

Время в фойе замерло.

Ну же, Юра! — подбодрила его Алевтина Николаевна.

И тут Лупиков пошел. Сначала медленно, странной семенящей походкой. Потом быстрым походным шагом, перешел на строевой и, наконец, побежал. Врезался в толпу моравских шахтеров, смял растерянных немцев, разметал и оставил позади только вчера заехавшую группу студентов из Англии.

Пораженная Маарит замерла. Лупиков бежал совсем в другую сторону! Сметая все на своем пути, он несся к двери между лифтом и входом в вечерний ресторан.

Маарит резко повернулась и вышла из гостиницы. Сквозь стеклянные двери хорошо было видно, как она поднялась в еще пустой «Икарус».

Что это с ним? — не понял инженер.

Прихватило нашего гусара, — сказала Лидия Петровна.

Съешьте-ка с утра столько масла, — вступилась за Лупикова Инна, — и посмотрим, в каком направлении вы побежите.

Все начали выбираться из кресел. Из лифта в другом конце зала показались финны. Груженные сумками, лопоча, потянулись к выходу.

И летела наземь вражья стая... — Михаил Павлович, оглянувшись, подошел к переводчику.

Студенческого вида парень заполнял у стойки какие-то бумаги.

А скажите-ка, уважаемый, что значит слово «юко»?

Тощий длинноволосый блондин с нечистой кожей, не прекращая писать, повернул голову:

Юко? Юко — это имя. Означает — «большой».

 

1 Вы откуда?

 

2 Я из Сибири.

3 Вы женаты?

4 За ваше здоровье!

 

5 Вы можете нам помочь?

6 Где Юко?

 

100-летие «Сибирских огней»