Вы здесь

Главная»Проза»№01 - январь 2011

Зачем летать

Репина Екатерина
Рассказ
Файл: Иконка пакета 05_repina_zl.zip (29.09 КБ)
Екатерина РЕПИНА
Екатерина РЕПИНА




ЗАЧЕМ ЛЕТАТЬ
Рассказ




Сначала я хотел рассказать как будто про постороннего человека. Придумал, было, первое предложение: «Это история про мирового парня, классного чувака, который ничего не боялся, кроме высоты». Потом долго думал, что сказать дальше. Дальше не получалось, ведь тогда пришлось бы многое исказить. Сложно сказать про чужого, якобы, человека: «Он всегда мечтал взлететь». Всю жизнь боялся высоты, но не мечтал полететь и не предполагал, что полечу. Да и мелодраматично слишком выходило.
Чего действительно хотелось, так это чтобы уважали. Чтобы здоровались первыми, перебегали на мою сторону улицы пожать руку. О, еще чтоб со спины узнавали. Догоняли, заглядывали в лицо и тогда окончательно узнавали. Ну, дальше — радость, уважительное «Как поживаете?», понимающий кивок и прочие мужские разговоры.
Маму уважают как руководителя почтового отделения. Папу уважают за то, что он — личный водитель нашего мэра. Я же с детства ничем не отличался. Не пою, не танцую, плавать не умею, боюсь высоты и работаю менеджером в отделе бытовой техники.
Опиши я себя в третьем лице, получился бы несимпатичный герой. Он неумело выкуривает сигарету и морщится, когда в его присутствии крепко выражаются. Это в добавление к тому, что никакими талантами не обладает и работает менеджером в отделе бытовой техники. Нет у него друзей, никакой он не классный и, тем более, не мировой.
По-любому выходит, что начинать надо так. По-честному.
Меня зовут Максим. Мне двадцать лет. Проживаю в поселке Кавалерово Приморского края. В небольшом таежном поселке, где жизнь кипит возле кинотеатра и аэродрома, хотя и там, и там от грохота закладывает уши и мало что интересного можно увидеть.
Чтобы сразу стало понятно, начну с самого важного.
На аэродром я попал из-за кроссворда. Наш главный менеджер, Ирина Ивановна, от нечего делать целыми днями разгадывает кроссворды. Утром она покупает газету, где напечатана уйма кроссвордов, а потом мучает всех вопросами:
— Лхаса — что это? Тут по горизонтали какое-то Лхаса, пять букв, вторая и третья — «иб».
Или:
— Депп, имя. Шесть букв. Ты должен знать, ты еще молоденький.
Депп, по-любому, ее сверстник, он снимается с шестнадцати лет, если не раньше, так что она не могла бы его пропустить. Но как-то умудрилась. Не зная про Тибет и Джонни Деппа, она продолжает заполнять клеточки наугад. Я же никогда ей не помогаю. Есть несколько особых приемов. Пожимаю плечами — значит, отродясь такого не слыхивал. Разглядываю потолок — копаюсь в памяти, но безрезультатно. Смотрю под ноги — вот-вот вспомню, что-то такое вертится на языке, но, увы, никак. Разговариваю с клиентом — извините, Ирина Ивановна, мне некогда, я тут работаю, между прочим.
Только она все равно не отстает. Видит, что не разбежался помогать, но каждый раз, как затрудняется с ответом, поднимает на меня свои огромные глазищи и требует предельной сосредоточенности.
— Котик, тебе это полезно. Это же зарядка для мозга!
Старший менеджер не ходит по залу с бейджем, не пристает к посетителям с предложением помочь, а всего лишь выписывает гарантийные талоны. Ирина Ивановна постоянно делает ошибки в словах, пишет «пылесос» через «и», холодильник («ала») и кофеварка (тут у нее выходит «кафиварка»). Жаль, что таких простых слов не бывает в кроссворде. Она бы заглянула в ответы (а она после каждого угаданного слова туда заглядывает) и смогла бы узнать, почему клиенты всегда смеются, рассматривая гарантийные талоны.
Неделю назад она совсем озверела. Сказала, что никто из менеджеров не уйдет на обед, пока она не разгадает гигантский кроссворд.
— У меня, например, аппетита совсем нет. С девочками сейчас чай пили, так я не доела даже кусок торта! Так что собрались и помаленьку поехали. Шесть букв, лодка у индейцев.
Там было еще двое, но они больше по компьютерам знатоки, чем по лодкам. Так я понял, что останусь без обеда. И ладно, думаю. Не изменять же своим принципам. Хотя на тот момент еще не догадывался, что скоро люди станут считать меня летчиком. Но вел себя достойно, вроде как — предчувствовал.
На лодку Ирина Ивановна потратила пять минут, все тщетно, потом заглянула в ответы, воскликнула:
— Я так и знала!
Дальше было про столицу Норвегии. Зверски захотелось есть. Ирина Ивановна долго грызла карандаш, но упрямо не соглашалась с Кириллом, что «Осло» — верный ответ.
— Да нет. Тут вторая должна быть «с», я уже угадала «ассорти».
Потом выяснилось, что она вписала «ассорти» не туда, и Осло, наконец, заняло свое место.
Тут через служебный вход в магазин проник посторонний.
— Хотите научиться летать? — спросил он.
— А что нам за это будет? — откликнулась Ирина Ивановна.
Человек был в кожаной куртке, сильно потертой, очень похожей на ту, что носят летчики в кино. В руках он держал планшет, тоже такой, как в кино. Он сказал:
— Мы привезли в поселок парапланы и хотели бы разместить рекламу в вашем магазине.
Ирина Ивановна спросила, что нам за это будет. Летчик обещал хорошее вознаграждение. Она же попросила быть конкретнее, и тогда летчик признался, что привезет ящик шампанского да еще один бесплатный билет на полет.
Только тут я выдохнул с облегчением. Мало ли что могло взбрести им в голову. Ну, например, отправить кататься весь отдел, а я боюсь высоты. Но на весь магазин полагался всего один билет, и шанс, что он достанется мне, был три к сотне.
Работать у нас престижно. В месяц выдают пару новых красных рубашек, разрешают приобретать технику со скидкой, а еще люди останавливают на улице, спрашивают, купил ли кто-нибудь такой же телевизор, как они месяц назад. У нас работают: дочка начальника РОНО, племянник мэра и теща директора самого магазина. Так что блатных тут хватает.
На следующий день я стоял на аэродроме и курил.
Не стану говорить, почему билет достался именно мне. Это значительно удлинит прощальную речь, а мне и так уже пора лететь. К тому же, если кто и любит трепаться о себе сутки напролет, то вовсе не я. Родители воспитали сдержанным, скромным человеком, и быть иным мне не дано.
На следующий день стоял на аэродроме и курил первую в своей жизни сигарету. Очередь двигалась медленно, потому что вперед то и дело пролазили всякие местные знаменитости: руководители или их дети.
Летчик в кожаной куртке и его коллеги привезли в поселок два параплана — красный и оранжевый. Пятиминутный полет на красном стоил полторы тысячи, но тот и выглядел более прочным. Оранжевый ценился вполовину меньше. Все дело в конструкции.
Оранжевый представлял собой купол, который надувался потоком воздуха. Пилоту приходилось делать пробежку, поднимать купол, взлетать, маневрировать, разворачиваться на девяносто и более градусов, а потом он должен был посадить параплан в заданном месте. Как тот, что справа от вас.
Красный был без купола, но с крыльями и мотором, присоединенным к раме, на которой крепилось сиденье для пилота и пассажира. Он стартовал с короткого разбега и не зависел от потока воздуха. Как тот, на котором я сейчас полечу.
Оба параплана надежно справлялись с задачей, вмещали пилота и одного пассажира. Конечно, это не серьезный полет, а так, детское развлечение, забава да и только. Ничего забавного для меня в том бесплатном билете не было, но ведь это не испытания, не военные действия, так что ответственности никакой. И то, что я не успел подняться в воздух, потерял сознание еще на разгоне — не так уж и важно. В кино или на войне пилоты выполняют боевую задачу, вот потому ничего не боятся.
Я же никому ничего не должен. Стоял себе, курил. И никто не делал мне замечание, что опасно курить на аэродроме, потому что все видели, как помощник механика протянул мне сигарету и поднес к ней зажигалку. Поначалу этот человек мне не понравился, ведь он казался большим шутником: встречал каждого пассажира параплана язвительными замечаниями, типа «прекраснокрылый голубь» или «птичка босоногая». После предложенной сигареты пришлось поменять свое мнение, ведь Саня оказался нормальным мужиком. Некоторые его замечания были и вправду смешными, и я посмеялся.
Как раз пробило на кашель. Сигарета, что ли, некачественной была. Ну, и смех помог этот кашель скрыть. Сигарета, в свою очередь, помогла побороть скованность от всеобщего внимания. Считай, вся очередь пожирала меня глазами. Человек двести-триста.
Саня видел, как меня выгрузили с параплана на землю. Но не стал подшучивать, лишь протянул сигарету. Не спросил, курю ли я. Ну, а я не стал отказываться. Вообще, в тот момент ждал от него любой гадости, готовился ударить в ответ или плюнуть в лицо, если бы он пошутил грубо, но он промолчал, и меня переполняла благодарность за это. Видя его реакцию, молчала и очередь. Хотя люди сдерживались с трудом.
За день до этого в магазине было распито десять бутылок шампанского, без моего участия. Ирина Ивановна снова включила жалость на полную катушку:
— Бедненький, ты и не пьешь, и высоты боишься? Как же тебе жить такому?
Как-как? Нормально, как все живут. Ходить на работу, создавать себе репутацию солидного человека, а потом упасть на улице, и чтобы толпа собралась вокруг, и кто-нибудь обязательно сказал: «Жаль, что мы вовремя не присвоили ему звание почетного жителя Кавалерово». Потом похороны с оркестром, много слов в местной газете о моей достойной жизни. Таким я вижу свое будущее, и в нем, как видите, нет места высоте или шампанскому.
— Давайте ему билет отдадим, — предложила теща директора магазина.
К ее мнению обычно прислушивались. Она взяла в привычку доносить директору на тех, кто был с ней не согласен в любых организационных вопросах.
— Ну, точно. Страх нужно побеждать! — отозвалась Ирина Ивановна.
— Да, но только пусть начинает не с бутылки — ее мы и сами победим — а с параплана.
Все посмеялись над Петькиными словами. Он не дурак выпить.
Вот так мне достался билет. Но рассказываю это не потому, что люблю трепаться о себе сутки напролет. Важно уточнить, почему Ирина Ивановна и все остальные постоянно жалеют по всяким пустяковым поводам. Не думайте, что я хлюпик. В детстве почти не болел, занятия физкультуры не пропускал, рост выше среднего, зрение отличное, давление в норме.
Не повезло лишь с датой рождения. В году есть один такой день, когда мужчине родиться нежелательно. Восьмое марта, да. Международный женский день. Во всем мире его отмечают только в России и Китае, но лишь у нас от него нечеловечески несет цветочно-шоколадно-шампанским ароматом. Красный день календаря. Красная ленточка для новорожденных девочек, синяя ленточка для мальчиков. Восьмое марта — очень красный и очень женский день, агрессивный и острый на язык.
Мне изначально не повезло. Так что боязнь высоты — это мелочи.
Очередь смеялась, потому что узнала во мне единственного жителя Кавалерово, рожденного в неподходящий день.
В нашем поселке быть не как все — опасно для психики. Воспитанные, с высшим образованием, люди не считают зазорным подойти ко мне на улице или в магазине и выразить сожаление. Конечно, я округляю глаза: «О чем это вы?» Они с радостью делятся советами, вычитанными в периодике, об изменении паспортных данных и дальнейшем крутом подъеме карьеры каких-то похожих на меня людей. Я снова выражаю изумление, но они настаивают, просят быть благоразумнее и не портить себе жизнь, пока еще есть шанс все изменить.
Это невыносимо. Даже родители сдались под натиском всеобщей заботы о моем будущем. В пять лет они устроили празднование дня рождения в последний раз. Дальше его называли только «Международным женским днем», дарили цветы маме, я читал ей стихотворение: «Восьмое марта, праздник мам — “тук-тук” — стучится в двери к нам». Мама с хитрым видом разрезала торт, все гости делали вид, что пришли не на день рождения, но при этом волшебный ящик, изобретенный папой в кризисный год моего пятилетия, доверху наполнялся подарками.
Мне объяснили, что «большие» дети не празднуют дни рождения, но у них есть одно преимущество — волшебный ящик с полезными вещами, которые появлялись сами по себе поздним вечером восьмого марта. Хоть что-то приятное.
Одно дело разобраться в проблеме самому, другое — объяснить целому поселку городского типа. Конечно, меня жалеют до сих пор. И очередь на параплан смеялась надо мной только из жалости. Ненавижу жалость.
Потом заметил, что стою рядом с этими девчонками.
Впервые наблюдал, как они ссорились. Лиза требовала денег, а Вика денег давать не хотела. Почему-то Лиза требовала деньги у старшей сестры, а не у родителей. Наверное, думала, что так их проще получить. Я видел Лизу в нашем магазине с кучей денег, и не сомневаюсь, что это были Викины деньги.
Докурил сигарету до фильтра, выкинул бычок не в урну, а прямо себе под ноги. Лиза это заметила и оглянулась на помощника механика. Тот и бровью не повел. Наш парень, из авиации.
Вика хотела уйти, но сестра держала ее за сумку очень крепко.
— Пусти!
— Денег дай, а потом вали куда хочешь!
— Не дам! Пусти, кому сказала!
— Ну, Викуля!
Лиза хотела покататься на красном параплане, но ей всего шестнадцать, только что школу закончила. Конечно, денег не было, а полетать очень хотелось. Вика уже переросла детский возраст. Мы с ней одногодки, из параллельных классов, нигде после школы не учились, сразу же устроились менеджерами. Работаем в одном магазине. У нас в поселке всего один большой магазин, с ячейками для сумок, с корзинками и охраной на входе. Мы называем его «супермаркетом», хотя он не «супер». В нашем отделе, например, мало места, и мне приходится громоздить образцы техники один на другой, а шкафы с мелочевкой у нас стоят вплотную к кассе, так что покупателям нужно втягивать живот и не дышать, чтобы оплатить квитанцию.
Вика занимается парфюмерией. Она сходу оценивает платежеспособность клиента, узнает, для кого предназначается покупка, и тут же предлагает безошибочный вариант, который, как правило, принимается. У нее талант угадывать чужие мечты. Она научилась зарабатывать деньги, не зависеть от родителей, ну и, наконец, научилась тратить. Потому полет на параплане ее не сильно привлекал. Можно, но не принципиально важно.
Ее младшая сестра с раннего возраста рвалась из поселка в большой мир. Лиза скучала, ежедневно перебирала сумку и мечтала о том дне, когда сможет рвануть во Владивосток. Ей казалось, что жизнь начинается там, за горизонтом. А здесь душно и грязно.
Пока я наблюдал за ссорой двух сестер, в очереди началась давка. Каждый пытался пролезть вперед, списки с фамилиями уже не решали проблему соблюдения порядка. Вика и Лиза приехали слишком поздно. Они бы уже не успели прокатиться до сумерек. Я же, очевидно, был знаком с помощником механика. Стоял на виду у всего аэродрома, курил, а Лиза слишком быстро это просекла.
— Жмотина, вот ты кто! — крикнула она сестре в последний раз и улыбнулась мне.
— Сама бы постояла за прилавком день за эту тысячу, тогда бы и ты жмотиной стала!
Мы с Викой ходили в одну детсадовскую группу, но учились уже в параллельных классах. В детском саду были лучшими друзьями, она даже как-то пообещала выйти за меня замуж, когда вырастем, но ко второму классу забыла об этом напрочь. Совсем перестала разговаривать, не подходила на переменах, не приглашала на дни рождения и не скучала по мне. Теперь от нее пахнет сногсшибательными ароматами, а я брожу по залу с бейджиком «Максим» и то и дело спрашиваю: «Вас что-то заинтересовало?»
Несмотря на Викино возмущение, Лиза продолжала улыбаться. Я подумал, что Вика, конечно, гораздо красивее. Так что улыбка ее сестры лишь насторожила, совсем не обрадовала.
— Ты же Максим, да? Я тебя помню.
Если бы это сказала Вика, мир мог оглохнуть от моего счастливого вопля. Но — увы. Прошептал:
— Да, Максим.
— Точно, на тебе написано. Я, как ни зайду к Вике на работу, всегда вижу тебя там, с именем на рубашке.
— На бейджике, — не удержался и поправил ее.
— Слушай, ты тут свой, да?
Краем глаза заметил, что Вика, наконец, взглянула на меня, и пришлось соврать, чтобы удержать ее внимание:
— Ну да.
— И тебя тут все знают, да?
Покосился на помощника механика, Лиза — на окурок.
— Типа того.
Она такая шустрая, эта Лиза. Не скрывает свои мысли, как все остальные, а говорит прямо, без никаких.
— Слушай, будь другом, устрой мне полет без очереди. И, если можно, бесплатно. Ты же тут почти главный, а?
Прямолинейные люди всегда ставят в тупик. Невозможно отрицать, что они правы, и никак нельзя идти у них на поводу. Хотя как не помочь ребенку с глазами Вики и цветом волос как у Вики?
Вика молчала. Но я догадался, что она была бы только рада, если я помогу ее сестре.
— Слушай, ты же тут почти главный, а? — звенело в ушах.
Меня еще никто не считал главным. В школе даже по фамилии не называли, только прозвищем, глупым, так что и повторять его не буду. Тем более что на «цыпу» я совсем не похож. Им лишь бы зубоскалить, время зря тратить. И когтей у меня нет, и желтый цвет не люблю.
В магазине четыре года на одной должности. Все остальные ребята, с кем вместе пришел, или уволились, или пошли на повышение. А я матери обещал, что к ее юбилею стану старшим менеджером и отвезу на курорт. Она-то поверила, ждет юбилея. Осталось полгода, а я все хожу по залу с бейджем и спрашиваю, кому помочь.
Не мог сказать Лизе правду. Рядом была Вика. Хотелось им помочь, просто по-человечески, без всякого бахвальства говорю. Так на моем месте поступил бы каждый нормальный человек. Каждый сильный, добрый и отзывчивый парень так бы поступил. Тот, который без комплексов, который видит чужую беду. Кто вовремя придет на помощь. Как супергерой, да.
Так и вышло, что я согласился.
Помощник механика Саня помогал пристегивать пассажиров. Протянул ему свой бесплатный билет и кивнул в сторону Лизы. Он все понял. А девчонки ничего не заметили. Они посчитали, что я взаправду был там главным…
Глаза у Лизы стали ярче, когда она вернулась. Вика спросила:
— Ну что, довольна?
Хотя ответ был ясен и так.
Они будто забыли про меня. Взялись за руки, медленно пошли к воротам, болтая о всякой чепухе, но только не о полете. Потом Лиза оглянулась. Вика потянула ее дальше, но та и вовсе остановилась.
— Макс, идем с нами!
Пять секунд, которые намеренно отсчитывал, показались мне десятью, а на самом деле были двумя с половиной. Потом я решил, что можно, и кинулся вслед за ними.
До школьных лет мир казался огромным, а любовь к Вике — вечной. Думал, что живу как минимум в мегаполисе, который лишь слегка уступает столице. Москву мы любили всем детским садом, первые рисунки посвящали ей: все эти Кремлевские стены, алые звезды, вагоны метро. Не было давления взрослых, и почти никто из нас ни разу в Москве не был, но любовь к столице мы испытывали со всей искренностью, на какую только способно детское сердце. Родной поселок был еще молод, зелен уютными скверами, вот и создавалось ощущение, что он будет непрестанно расти вширь и ввысь, скоро станет городом. Не стал, увы. Стройку бассейна, четвертой средней школы и нового жилого квартала заморозили навсегда. Теперь он только стареет, здания ветшают, и нет такой силы, которая поднимет или растянет поселок. Его слишком мало, и теперь я вижу, что никакой он не мегаполис.
Зато любовь к Вике с возрастом не менялась. Поначалу, когда она только-только стала забывать о нашем уговоре пожениться, я считал ее предательницей. Садился в столовой так, чтобы видеть лицо, смотрел пристально, пока она не откидывала челку и не замечала мой взгляд. Постепенно успокоился. Ждал, что сама подойдет. Ведь нас связывала такая большая тайна. Но она делала вид, что ничего не помнит.
А потом стал «цыпой». Однажды откликнулся, когда какие-то мелкие девчонки кричали из окна своего класса:
— Цыпа, цыпа, цыпа!
Просто посмотрел на них, как мне казалось, укоризненно. На деле же стал единственным, кто уделил им хоть немного внимания. Они с радостью запомнили мою желтую куртку (мама выбирала цвет), разузнали номер класса, выучили расписание, а дальше уже не давали покоя. На уроках шептали в приоткрытую дверь:
— Цыпа, цыпа, цыпа!
Во время футбольного матча, когда, обманув защиту, я врывался в штрафную, а вратарь начинал паниковать, так что гол казался делом решенным, первое, что слышал, было:
— Цыпа, цыпа! — малявки уже устроились за воротами и ждали удобного момента.
Вскоре вся школа знала меня как «Цыпу».
Бред какой-то. Не похож я на Цыпу. Ни капельки. Потому и не отзывался никогда. Только вздрагивал, быть может. Ошибался на уроке, услышав шепот из-за двери. Терял мяч у ворот противника. Но не откликался на глупую кличку. И впредь не намерен. Только на имя Максим или на «летчика».
Когда Лиза позвала меня с собой, Вика не обрадовалась. Покосилась на часики, схватила телефон, чтобы поговорить со своим другом… Да, забыл сказать, у Вики есть жених. Каждый рабочий день он привозит ее к магазину, а вечером забирает. Меняет за месяц пару машин. Пригонит из Владивостока, перепродаст, съездит за новой.
Раньше он ходил в Японию, сразу как закончил мореходку, но внезапно встретил Вику и решил остаться здесь навсегда. Про их историю любви весь поселок знает, так что тайну не выдаю. Я тогда чуть с ума не сошел. Но это неважно. Присмотрелся потом к этому морячку и понял, что никакой он мне не соперник. Слишком простой, говорит банальности, шуток не понимает и Вике быстро наскучит. Не стал я в итоге прыгать со скалы. Хотя вышло бы красиво.
Над поселком есть скала «Дерсу Узала», названная в честь знаменитого проводника писателя Арсеньева. Согласно второму имени — «скала любви». Когда не хватает слов выразить свои чувства, когда родители против или нет взаимности — влюбленные решают свои проблемы, прыгнув со скалы. Такое было, говорят. Думаю, у каждого местного жителя хоть раз да появлялось желание напомнить миру о втором названии скалы. Вот и у меня до такого доходило. Не прыгнул, как видите — живой.
Чтобы не сойти с ума, придумал, что Вика заколдована. Что она вспомнит свое обещание выйти за меня замуж только после волшебных слов, или после того, как я спасу сто человек, или сразу как разгадаю загадку. Хотя ничего не помогало: ни помощь людям, ни волшебные слова…
И вот мы возвращаемся с аэродрома все вместе: я, Вика и Лиза…
Всю дорогу Вика говорила по телефону с другом. Я объяснял Лизе, чем отличается красный параплан от оранжевого, а сам то и дело прислушивался к телефонному разговору. Возле их подъезда мы попрощались, Вика, наконец, спрятала телефон в сумку и вдруг вспомнила, что я рядом:
— Макс, может, ты забыл, но мы ходили вместе в детский сад.
Не знаю, как, но брови сами поползли к переносице.
— Правда? Надо же…
— Не помнишь? Точно не помнишь?
— Нет, кажется. Я тогда маленький был, знаешь ли.
— Ну, я тоже.
— А, да!
— Вспомнил?
— Почти. И что там такое с детским садом? — сердце радостно запрыгало.
— Да ничего. Просто вспомнилось.
— Просто?
— Так давно это было, как время-то летит! Ну ладно, на созвоне.
— Ага. Только у меня нет твоего телефона.
Вика замялась, но Лиза сообразила быстрее: выхватила Викину сумку, достала телефон и скомандовала:
— Давай, диктуй номер.
Я продиктовал.
Вот так у нее оказался мой номер. Когда через пять дней Лиза сбежала в город, морячок был далеко, а я близко, вот потому она позвонила мне, а не ему. Все благодаря Лизиной проворности. Зло, как видите, относительно.
Ну, Лиза никогда не скрывала, что хочет жить в городе. Она и друзей специально отговаривала от дружбы с ней, чтобы не привязываться к поселку. Так и объясняла всему двору:
— Соня (для примера), у твоих родителей денег на универ нет, так что ты после школы тут останешься. А у меня планы другие. Говорю сразу, чтобы без обид было дальше, ладно?
И Соня соглашалась на временное присутствие в Лизиной «догородской» жизни. А что было делать, если Лиза могла побить любого пацана, запросто делилась набором для бадминтона или печеньками, никогда не отличалась жадностью. То есть обладала самыми ценными в пределах нашего двора качествами. Да, мы с девчонками живем в одном дворе.
Лиза пропала на пятый день после полета. Кто-то из ребят видел ее с сумкой. Она купила билет и села в автобус до Владивостока. Там, видимо, собиралась остановиться у бабы-Нюриной внучки, девочки, которая приезжала к нам во двор каждое лето. Ну, приезжала к бабушке, а гуляла с нами. Лиза единственный раз нарушила свое правило и подружилась с Галкой. Ей нужны были связи в городе, раз уж старшая сестра не обеспечила ими.
Вика никуда не уехала после школы, так как встретила своего моряка. Сначала подолгу ждала его из рейсов, а потом он решил поселиться здесь навсегда. Своей квартиры не было, так что пришлось заняться перепродажей машин, чтобы заработать на квартиру и свадьбу. Об этом тоже знает весь поселок, так что ничего странного в том, что я в курсе. Не сплетни же разношу. Что знаю, то и говорю.
Вика позвонила около пяти вечера. Сквозь рыдания слышно было: «Лизка», «Владивосток» и «идиотка». Не сразу, но понял, что случилось неладное. На всякий случай узнал, куда подевался моряк.
— Погнал машину в Хабаровск, вернется послезавтра.
Надел костюм супергероя, выбил окно, бросился на помощь.
— Только я поеду с тобой, — проревела Вика.
Интересно, где в суперкостюме находится место для пассажира?
— Только не на автобусе, так мы ее никогда не догоним. Найди машину, — приказала Вика.
На загривке. Место для пассажира находится там, если что.
— Сразу после работы, в шесть часов, жду тебя возле «Универсама». Я возьму кое-какие вещи дома, ты меня подожди немного. Только родителям ничего не говори. Я скажу, Лиза с тобой, они тебя знают, а я будто бы поеду в командировку. На работе я отпросилась, а ты скажи, что… Нет, ничего не говори. Ты же взрослый, зачем тебе отчитываться перед родителями?
Пришлось врать старшему менеджеру про заболевшую бабушку. Тут же сообразил расспросить у бабы Нюры, нашей соседки, где проживает ее внучка. Никто бы до такого не додумался.
— Вот адрес Галки, спрячь в карман, там мы и найдем Лизку, — сказала Вика, когда помогал ей укладывать два чемодана в багажник.
Дома я действительно не стал отчитываться, иначе отец не разрешил бы взять машину. Ключи лежали на полке в его шкафу. Он же весь день ездит на служебной машине. Прихватил все свои сбережения. Жаль, паспорт не успел отыскать. Когда нужен, его всегда нет под рукой.
Единственный документ, где была и фотография, и печать, и дата рождения, нашелся за стеклом в серванте. Если не обращать внимания на обложку, то выглядел он очень даже солидно. Красные корочки, пропуск в любую плоскость, все как надо. Нашел их однажды в «волшебном» ящике. Надпись на обложке гласила: «Удостоверение любимого сыночка». А внутри перечислялись все домашние клички, на которые хватило родительской фантазии. Очень солидный документ. Единственный, который успел найти, пока не вернулись папа и мама.
Усталость совсем не чувствовалась. Будто бы целый день не бегал по магазину, а валялся на диване перед теликом. Вот что значит любовь. Мне казалось, что все вокруг видят, как мы садимся с Викой в машину, смеемся, болтаем, неспешно выруливаем на трассу до Владивостока. Может, даже завидуют. Но нас никто не видел.
Да мы и не смеялись, не болтали. Вика сразу же устроилась на заднем сиденье и уснула. А я смотрел на дорогу и гордился собой. Бросить все, одним махом перечеркнуть свое прошлое ради неясного будущего — кто бы еще так смог? Не требуя награды, кстати. Да уж, я такой. Не надо мне ваших наград. Ради любви я поехал бы с Викой хоть до Москвы, не только четыреста километров до Владивостока. Шесть часов за рулем после рабочего дня — это так, раз плюнуть для храбреца вроде меня.
После первых ста километров стало клонить в сон. Поселки и деревни закончились, теперь с обеих сторон выстроились одинаковые деревья, дорога начала петлять между сопок, а радио замолчало. Иногда я видел кусочек заходящего солнца. Но чаще не видел ничего, кроме дорожной разметки. Трудно быть героем, когда тебя не ценят. Вика не разговаривала, даже не пыталась. Будто бы я только ради Лизы жертвовал собой.
Да мне вообще на них обеих наплевать. Просто так поехал, из любопытства. Да, я любопытный. Давно не был в городе, соскучился, успел даже подзабыть, чем он хорош. Когда думаю о Владивостоке, вспоминается море, набережная, чайки, парусники, и все. Стоило прокатиться, чтобы освежить память, лишь проехать по знакомым улочкам, вдохнуть запах портовой столицы нашего края.
Въехали в город около полуночи. Уже тогда моя любовь к Вике начала затухать. Как угли в печке. Как бычок на асфальте. Вроде бы видел пламя, чувствовал жар или запах сигареты, но когда осталась тлеющая масса, смысл потерялся. Очень хотелось спать, есть, пить, домой — именно в такой последовательности. Отключенный телефон сильно нервировал. Представлял себе, как родители капают сердечные в стакан с холодной водой и пытаются дозвониться до меня. Стало их жалко. Наверное, записка на комоде «Очень надо уехать» ничего не объясняла. Ведь в поисках паспорта я выпотрошил не один ящик, да и обувь снимать было некогда, а на улице слякоть. Надеялся только на их благоразумие. Ведь они редко злятся из-за пустяков, в основном раздражаются из-за несправедливости и рекламы. Подумал еще, что правильно поступил, когда не стал дожидаться. Они и так все поняли, наверное. Раньше они понимали меня без слов, ну а это как раз именно такой случай, когда не до слов.
Телефон подключить не рискнул. Собрался ночевать в машине, но Вика, посвежевшая после шести часов сна, скомандовала отвезти ее в самый модный ночной клуб.
— Лизка сейчас может быть только там!
Сделал вид, что согласен. Зевнул. Подумал немного и поехал наугад: первый поворот налево, второй поворот тоже налево, потом все время прямо, до вывески «Круглосуточный магазин». Там спросил, как проехать к ближайшему клубу. Вика ждала в машине, брезгливо разглядывая прохожих.
Что мне дороже всего в городе, так это ночное освещение. Цивилизация отменила закаты, а ночные огни подарили волшебное ощущение присутствия в жизни общества. Здесь ночь, но где-то день, а ты идешь по улице как днем, и это сближает тебя с той половиной мира, где не спят.
Вика ни разу не была во Владивостоке. Есть такие люди, родители которых не ездили в командировки, не брали детей с собой, не водили в цирк и поесть мороженого на Набережную, не учили переходить дорогу на светофор. В Кавалерово нет светофоров, вообще ни одного нет. У нас не бывает пробок, вот они и не нужны. Так что важной частью поездки в город для меня и родителей было постижение правил дорожного движения с участием светофора.
Впервые оказавшись в городе, ночью, когда улицы освещены гирляндами, фонарями и вывесками, Вика увидела своими пронзительно-карими глазами, что она не самая модная барышня в мире. Каждая вторая из припозднившихся девушек носила «правильные» каблуки и сумки, именно такие, как в журналах. Конечно, Вике не могло это понравиться. Она сразу поблекла, губки надула. Сказала, что по клубам Лизку искать не будем, переночуем в машине, а утром поедем искать дом бабы-Нюриной внучки. Это было мне по душе.
Не смог бы признаться, что устал. Нет, все же сыграла роль врожденная тактичность. Скромность. Чувство какое-то мужественное, благодаря которому рыцари защищали дам, джентльмены — других дам, и все были при деле. Во мне взыграла кровь храбрых воинов, дерзких и щедрых на подвиги. Я промолчал, а сам с удовольствием погрузился в сон.
Так мы встретили утро. В машине, под каким-то мостом или транспортной развязкой. Я не силен ни в архитектуре, ни в дизайне. Вика — та только глаза открыла и тут же завизжала:
— А! Мы прямо в центре остановились, я знаю, это место по телику часто показывают в новостях!
Прямо перед нами был жилой дом, из-за которого выглядывал другой дом. Все обочины были заставлены машинами, так что проехать по дороге места едва хватало. Ну, и мост над нами. Или развязка, быть может. Новости не смотрю, так что не знал, что и ответить.
— Ты же был тут много раз, ну, чего молчишь? Я права? Мы в центре?
Тут я впервые подумал: хорошо, что она забыла про свое обещание. Нет, не со злости так подумал. И не потому, что плохо разбираюсь в архитектуре. Она за несколько часов успела очень сильно надоесть, вот и все. Оттого решил: хорошо, что забыла про свое обещание выйти за меня замуж. Представляю, как бы она мной командовала, будь мы женаты.
Про сестру уже забыла, просит:
— Поехали, посмотрим город.
Ну, поехали. Машина есть, так почему бы не поехать? Ее командный тон совсем не покоробил.
Я знал, что по главной дороге, то есть по центральной трассе, можно добраться до Набережной. Там мы с отцом часто бывали. Рядом — стадион, кафе всякие, магазины. Вот туда и поехали.
Ехал я медленно, чтобы машину отца не поцарапать, не побить. Он же прибить мог за царапину. Телефон, кстати, решил пока не подключать. Пока не найдем Лизку, подумал, нечего включать. Все равно не знаю, когда вернусь. А больше говорить родителям нечего.
Вика прилипла к стеклу, разглядывая машины, дома и прохожих. Настроение немножко улучшилось, потому что при дневном свете каблуки и сумки выглядели не такими «правильными», как показалось вчера. Она даже припудрилась, глаза подвела. И стала еще красивее.
Тут я снова пожалел, что Вика забыла про обещание. Иногда она, конечно, раздражает, но в целом ничего так.
Мы ехали, ехали. Я уже испугался, что бензина не хватит до Набережной — такой бесконечно долгой оказалась центральная улица. И тут мы неожиданно приехали куда надо. Припарковался у обочины, как там принято. Осмотрелся и сразу же увидел ее.
Кто бы мог подумать, что Лизка найдется именно на Набережной. Никто не мог подумать, но Вика сразу выпалила:
— Вот! Я же говорила, что она здесь! Я как чувствовала!
Лизка сидела на скамейке рядом с другой девчонкой. Они были так ярко одеты и раскрашены, что все прохожие невольно обращали на них внимание. Только они ни на что не реагировали, потому что обе уснули.
— Лиз, Лиза, проснись, — начала тихонько Вика.
Не дождавшись ответа, она стала трясти сестру сильнее, уже не шептала, а кричала. Только Лиза не реагировала. Хотя пульс прощупывался.
— Чего вы тут кричите? Не кричите тута! Тута люди работают, уходите дальше! — на Викин крик из кафе выбежал маленький человечек в белом фартуке. На вид китаец. Стены там расписаны всякими значками, черточками и точками, из кафе шел такой приятный кислый запах, и музыка там играла такая, звенящая. Но никаких собак и никакого запаха рыбы. Вот я и подумал, что это китайское кафе, не корейское и не японское. Вывеска подтвердила мою догадку. Она была мелкой, не сразу заметишь. Сначала видишь иероглифы, а потом соображаешь, что рядом и вывеска есть. Но главное, оттуда рыбой не пахло. Или собачатиной. Если бы пахло — никакое кафе не китайское, даже если вывеска соответствующая. Это я точно знаю.
— Принеси воды! — скомандовала Вика.
Я бросился за водой, но она остановила на полпути:
— Нет, лучше перенесем их внутрь. Помоги!
Тот человечек в фартуке оказался хозяином кафе. Он помогал переносить девчонок, стулья сдвигал, воду приносил. Но вид у него был недовольный. Когда Лизу наконец уложили на стульях, он затрещал:
— Зачем поить детей водкой? Зачем разрешать детям ходить ночью? Зачем отпускать детей одних? Куда смотрят их родители? Куда смотрят их братья и сестры?
Вика не стала объяснять, что Лиза с колыбели бредила поездкой в город, и остановить ее не смог бы даже снегопад, а снегопад для Владивостока — это коллапс транспортной системы, а вместе с ней жизни всего города, и два дня после него никто никуда не может добраться.
Мне так понравилось это объяснение, что я не стал дожидаться, когда Вика его озвучит, сам рассказал китайцу, насколько сильно Лиза мечтала оказаться в городе.
— Так вот, она бы и в снегопад добралась куда надо, такая у нее мечта была, — закончил я, и в голове промелькнула мысль, что Вика не бывала в городе и знать про снегопад не могла, так что я вовремя встрял в разговор.
Он разулыбался:
— А, понял. Это значит, она хотела обмануть злых духов?
— Нет, про злых духов точно не знаю. Она мечтала жить в городе, тусоваться тут по клубам, веселиться, гулять. Ага?
— Я понял, понял, — кивал китаец, — Ты не хочешь говорить, что у нее вчера был день рождения, думаешь, что я — злой дух. Понял, понял. Это хорошо, что ты не говоришь. Так злые духи не найдут ее. Хорошо.
Он, конечно, не выговаривал букву «р». Китайцы вообще не могут с ней справиться. Это я исковеркиваю его речь, но только из неправильной коверкаю в правильную, чтобы стало ясно, о чем он говорил. Он вообще оказался добрым, хотя поначалу сильно кричал на нас. Но потом не выгонял, помогал переносить девчонок, сочувствовал, как мог. Так что хочется показать его с хорошей стороны, правильно выговаривающим букву «р».
— Да не было у нее вчера дня рождения. Вика, скажи!
— Не было.
Китаец продолжал сам себе хихикать, приговаривая:
— Понял, понял. Хотите обмануть злых духов? Хорошо.
Он хихикал, а я начал о чем-то догадываться. Детские обиды, шампанское, праздник мам — со всем этим столько лет боролся почем зря. Жаль, что родители не интересовались китайской культурой. А то могли и не врать. Китайцы отмечают свой день рождения не по факту, а по лунному календарю, который меняется год от года. День рождения может выпасть на любой день, но и его праздновать необязательно. Главное в этой традиции — обмануть злых духов, скрыть от них дату рождения.
— О, летчик, привет! — очнулась Лиза.
Она немножко сбила меня с размышлений о дне рождения, но все же радость, оттого что она жива, была больше, чем раздражение. К тому же, она сразу узнала меня, а Вику совсем не заметила. Моя радость была схожа с радостью отца, когда у его ребенка первым словом является «папа», а не какое другое.
— Лизка, ты что, совсем очумела? Где тебя всю ночь носило? Мы весь город прочесали! — наверное, Вику задело то, что Лизка в первую очередь заметила меня, потому она стала злиться.
— Да чего ты? Все нормально. Мы в клубе погуляли, потом с Жанной пошли рассвет встречать. Встретили. А потом, ясное дело, уснули.
— Хорошо, что мы первые вас нашли. Не какие-нибудь отморозки!
— Да Жанка тут всех отморозков знает, нас бы не тронули.
— Ты мне еще поговори! Вот домой приедем, мать тебе покажет!
Лиза надула губы, и в кафе стало тихо.
День рождения можно праздновать не восьмого марта, а по лунному календарю. Такая версия мне больше по вкусу, чем «большие мальчики не празднуют дни рождения». Когда именно выпадает день рождения, говорить не обязательно, а то вдруг рядом пролетит злой дух и услышит — тогда все старания пойдут насмарку.
Сразу стало легче. Та самая традиция могла пригодиться и в остальном: ведь я не обманываю родителей или начальство, а всего лишь ввожу злых духов в заблуждение. Не родителей ввожу в заблуждение, а тех духов, которые летают вокруг нас, оставаясь невидимыми.
Жизнь резко прибавила в яркости. Значит ли это открытие, что я притворно потерял сознание во время разгона параплана? Да, именно так: значит, что притворно. Злые духи были в курсе, что бесплатный билет достался мне, вот и пришлось применить смекалку, чтобы их запутать. Они явно такого не ожидали.
— Макс, мы уезжаем. Можешь заводить машину, мы сейчас придем.
— Но я есть хочу!
— Дома поешь. Ты тут не на отдыхе. Раз назвался водителем — значит, садись за руль. И не надо со мной спорить, а то позвоню сейчас жениху, он тебе быстро объяснит, зачем ты здесь.
Или — да, именно что ожидали. Злые духи знают все. Когда не получилось с полетом, они подослали мне двух девчонок, чтобы не расслаблялся. Одну — красивую, другую — глупую. В общем, злые духи победили…
История подходила к завершению, когда я закурил снова. Решил прикончить целую пачку сигарет, чтобы понять, где произошел сбой, и как я проглядел начало катастрофы. Все летчики так делают, наверное. Они знают, что не всегда выполняют работу идеально. То же и со мной. Нужно было выкурить пачку сигарет и понять.
Я стоял у придорожного магазина, один, без денег и документов, и делал вид, что все в порядке. Не все же время летать. Иногда приходится падать. Ну, больно, да, страшно. Но потом поднимаешь голову, соображаешь насчет чувств и обстановки вокруг, и доходит, что живой, что все нормально. Наши местные десантники с татуировкой на плече в таких случаях говорят: прорвемся.
А мы, летчики, молчим. Делаем вид, что падение вышло случайно. Замечтался, конечно, и тут же шлепнулся. Кубарем с небес. В лепешку. Так, что костей не собрать. Да, я бывалый летчик. Таким не привыкать падать. Поднимусь и пойду дальше. А что? Буду готовиться к новому полету. Ведь так поступают все сбитые летчики в подобных случаях.
Я не просто замечтался. Меня подбил противник. Просто так, замечтавшись, я еще не падал.
Кстати, именно тогда пообещал себе, что перед следующим полетом обязательно скажу прощальную речь, так, на всякий случай, ну и заодно расскажу эту историю с самого начала. А то мало ли что произойдет во время полета.
То и дело повторял про себя: надо бы выкурить пачку сигарет. Эх, если бы курил только свои. В том магазине была куча сигарет на любой вкус, но я повелся на тонкую яркую пачку. Продавщица сначала взяла последнюю мою денежку, а потом заметила, что это женские сигареты с ментолом.
Если бы выкурил за жизнь больше одной сигареты, той, что протянул мне помощник механика на аэродроме, то мог выглядеть куда как достойнее. Но сразу-то не сдался. Улыбнулся продавщице, будто знаю и без нее, что покупаю. Улыбнулся — как сбитый летчик. Это значит, со скрытым достоинством. Без надменности, значит. Слегка. Похоже на виноватую улыбку, но это лишь на первый взгляд. Сбитый летчик не может улыбаться виновато, ему это не к лицу.
Когда пошел вдоль трассы на восток, докуривая первую ментоловую сигарету, еще не знал, что девчонки всегда знали, что я никогда не летал. Но так привык к прозвищу, которым они меня одарили, к тому, что они называли меня не по имени, а только «летчиком», что теперь считал себя не вруном, а «сбитым летчиком».
Через час дорога не бежала на восток, а тащилась. Вернее, у меня уже не было сил, чтобы бодро вышагивать по ней. Выкурить пачку ментоловых сигарет за раз не получилось. Слишком приторными оказались, да и кашель замучил. Эти тоже были некачественными. Ну, естественно. Кошмарный вид магазина не оставлял им никакой надежды.
Я ни за что не притормозил бы у этого полуразрушенного сарая, но девчонки захотели пить, так что пришлось сбросить газ. Папин «Субару Форестер» девяносто шестого года, цвет металлик, даже не намекнул, что нас поджидает опасность, и вскоре он укатил от меня с другим водителем. Сначала я взял машину без папиного разрешения, а теперь у меня ее угнали. Зашибись.
Машину угнали от придорожного магазина, когда я покупал в нем «что-нибудь попить» для Вики и Лизы. Это произошло сегодня, посреди тайги, в горах Сихотэ-Алиня. Через неделю после неудачной попытки взлететь.
Автомобиль был не ахти какой красивый, и не самый быстрый, ну и совсем не надежный. Но то был автомобиль моего отца. Пока я шел на восток, он мчался неизвестно куда и с кем за рулем. Девчонки оставались в нем, когда я заходил в магазин. Но кто прыгнул на водительское место — я не успел разглядеть. Может, воришка специально поджидал за магазином, когда кто-нибудь остановится.
В кармане лежало «Удостоверение любимого сыночка», единственный документ на тот момент. Все деньги ушли на сигареты. Солнце держалось высоко, оставалось часов шесть-семь до заката. Паниковать было еще рано.
Все началось с того, что девчонки приняли меня на аэродроме за главного. Когда шел по тайге на восток, почему-то подумал, что они всегда знали, что я ни разу не летал. Решили польстить самолюбию, вот и ляпнули про «главного». Значит, и машину угнали они. После такого озарения я закурил снова.
В небе справа от дороги что-то кружилось, как птица. Остановился даже, чтобы рассмотреть. Красная, с моторчиком, как тот параплан, прокатиться на котором не хватило духа. То и был параплан. Я сошел с трассы, долго продирался через кусты и деревья, пока не вышел к аэродрому. Сашка сразу узнал меня:
— Привет, летчик! — крикнул. А потом руку пожал.
Да вот он, кивает… Руку пожал, спросил, как дела, и тому подобное. Обычный мужской разговор. Денег, кстати, обещал занять, чтобы я мог доехать до поселка. Вы же повезете парапланы на другой аэродром, не к нам в Кавалерово?
Тогда я решил, что прямо сейчас хочу сказать прощальную речь перед полетом. Очень хочу. Даже не так сильно хочу полететь, как хочу сказать прощальную речь, а потом, ясное дело, полететь. За неделю пережил столько, сколько не пережил за двадцать лет. Все началось с полета. Пусть история закончится им же.
Ясно, что Вика угнала машину, потому что я ужасно надоел ей за два дня. Когда вернусь в поселок — уверен, машина будет стоять у подъезда, не иначе.
Лизка придет признаваться мне в любви, а я скажу, что ей надо учиться, или что-то подобное. А сам себе скажу, что она гораздо красивее Вики, к тому же — совсем не злая, так что все может быть.
Родители надают по шее, а потом пообещают подарить мне новый автомобиль. Я отвечу, что могу купить сам. Через год действительно куплю, только не через Викиного жениха.
Повышение получу обязательно, потому что обещал матери, а у нее скоро юбилей. Пойду к директору, так и скажу: мне надо к юбилею свозить маму на курорт. Он согласится, что да, нужно, и повысит до старшего менеджера.
А?.. Нет, не боюсь. Уже нет.

100-летие «Сибирских огней»